Текст книги "Общество забытых мучеников"

Автор книги: Анви Рид

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Тимо ходил в церковь каждые выходные. Отец Робинс принимал его лично. Выслушивал исповедь. Помогал избавиться от грехов. Давал наставления. Проводил обряды очищения. Так Тимо чувствовал себя ближе к матери. Запах ладана напоминал о ней. В пении церковного хора слышался ее голос. В ярких голубых витражах виделись глаза, а игра Реджиса на органе возвращала в те дни, когда мама обучала нотам Тимо. И здесь… В этом соборе Тимо чувствовал вину. За то, что не отвечал на улыбку брата, за то, что обрывал мосты, которые тот так старательно возводил между ними долгие годы.

Тимо медленно сгорал в нечестивом огне. Думал о том, что лучше бы ночью, когда мать умерла, в него ударила молния. Искрящаяся и смертоносная. Тимо верил в бога. И верил в дьявола. Он знал, что молитвы помогут ему, но не думал, что дьявол тоже слышит его.

– Примирись с братом своим, – сказал ему отец Робинс, – и тогда Бог примет тебя, дитя.

Но было уже поздно. Пятнадцатый день рождения Реджиса Тимо так и не встретил.

Тимо сидел на земле, опершись спиной о каменную могильную плиту, что стояла тут чуть ли не со времен основания собора. Всю ночь Тимо провел в гробу. Напитывался силой. Успокаивался. Он не мог уснуть, поэтому просто лежал и слушал, как дождь орошает почву, как ползают черви, как роют тоннели кроты. Слушал, как гниет листва. Как рычат собаки, раскапывающие клумбы Бенни.

Набравшись сил, Тимо вылез наружу. Его до сих пор потряхивало. Впервые за долгие годы он почувствовал боль в груди, там, где кожу прорезал сигил. Все тело сводило. Руки болели, будто кости были раздроблены в мелкую крошку. Даже малейшее движение отзывалось обжигающим огнем. Словно он сгорал заживо. Сгорал изнутри.

Утро выдалось холодным и пасмурным. Небо заволокли серые тучи, и как бы солнце ни пыталось прорваться через пелену, облака сразу разбухали от недовольства и прятали лучи еще глубже, еще дальше.

– Я знала, что найду тебя здесь, – раздался голос, от которого по телу прошла новая волна дрожи.

Эбель была в полосатой пижаме и пропитавшейся ее кровью кофте. Плечо перебинтовано. Волосы взъерошены, тушь под глазами размазана. От нее пахло спиртом, и было ощущение, что им не только обрабатывали раны, но и заливали внутрь.

– Эбель… – Тимо попытался подняться, но не смог. – Как ты себя чувствуешь? Как твое плечо? Почему ты не спишь? Почему… – затараторил он дрожащим голосом.

– Помолчи, – перебила его Эбель и, подойдя ближе, села рядом.

Она посмотрела на него совершенно иным взглядом. Как Реджис, когда вернулся из лагеря в Мехико. Этой ночью что-то случилось. Эбель изменилась.

– Спасибо, что защитил меня, Тимо.

– Я не мог поступить по-другому.

– Но… – Эбель нахмурилась, заметив, что его руки трясутся. – Как… Точнее, что вчера с тобой было? Я не знала, что призраки могут…

– Убивать? – Тимо сам испугался того, что произнес.

Эбель промолчала. Кажется, это она и хотела сказать.

– Я не знаю. – Тимо хотел спрятать руки в карманы брюк, но Эбель перехватила их. – Со мной такое впервые.

– Я испугалась… – потирая его пальцы, сказала Эбель.

– Меня?

Тимо не хотел слышать ответ.

– Себя.

Тимо непонимающе посмотрел на нее.

– Я чувствовала странную власть… Над тобой. Эта власть опьянила меня. Я потеряла контроль. Стала слабой…

– Тебе и не нужно быть сильной, – возразил Тимо.

Эбель перебирала его дрожащие пальцы и кусала и без того треснувшую губу. Тимо наклонился и заглянул ей в глаза.

– Потому что я твоя сила, Эбель.

Она посмотрела на него. Улыбнулась той, прежней, улыбкой, и по спине Тимо пробежал ток.

– Тебе совсем плохо. – Эбель легла ему на колени.

– Я потратил много сил. – Он нежно погладил ее по запутанным волосам.

– Прости.

Тимо громко сглотнул. Это слово эхом зазвучало в глубине его призрачного тела.

– Почему все дорогие мне люди постоянно извиняются передо мной… – еле слышно произнес он.

– Прости, что тогда давила на тебя, – словно не услышав, продолжила Эбель. – Ну… насчет обола и того, что тебе нужно… эм… окончательно умереть.

– Все в порядке. – Тимо замялся. – Просто… Я просто хочу быть полезным.

Эбель взглянула ему в глаза.

– Хватит держать меня в шкафу. – Тимо поправил очки. – Дай вступить в вашу игру.

– Посмотри на себя. – Эбель поднялась. – Люди лишают тебя сил.

Ее кофта испачкалась. Тимо помог Эбель отряхнуться и заправил выбившуюся прядь волос за ухо.

– Ты можешь носить с собой горшок с землей. – Тимо пожал плечами и прищурился. – Я буду питаться от него.

Эбель вскинула брови. Странно, что она не додумалась до этого раньше.

– Знаешь. – У нее на лице появилась ухмылка какого-то безумного гения. – У меня есть идея получше.

Она осмотрела могилу Тимо, теперь ухоженную и красивую. Сорняки больше не клубились у ровно стоящего креста. Рыхлая земля аккуратной горкой возвышалась над гробом. Под табличкой с именем лежал скромный букет из гербария. Бенни начал заботиться обо всех мертвых, и это не могло не радовать, ведь Тимо жил у него под боком уже целых четыре года.

– Кто т-т-там? – раздался голос сына смотрителя кладбища.

Он неожиданно вовремя вышел из своей сторожки. Наверное, всему виной скулившие под дверью собаки. Слишком уж они полюбили это кладбище и остатки еды, которые Бенни приносил им с ужина.

– Кто у м-м-могилы?

– Кажется, тебе пора. – Тимо крепко держал Эбель за ледяные пальцы, все еще не желая ее отпускать. – Скоро завтрак.

– Я сбежала из медицинского блока, пока все спали. Сомневаюсь, что после вчерашней ночи хоть кто-то проснется в такую рань.

– Я б-б-буду стрелять!

– Это я, Бенни! – крикнула Эбель.

– Та, к-к-которую земля отдала н-н-нам об-б-братно?

– Он выдаст тебя? – Тимо опять попытался встать, но дрожащие ноги подвели его, и он осел рядом с могилой.

– Я ему не нравлюсь, – пожала плечами Эбель, – поэтому выдаст. Но раз я уже здесь, то, пожалуй, пойду попрошу у него ведро. А ты никуда не уходи. Поможешь мне набрать земли с твоей могилы.

– О чем ты?

– О том, что ты вступил в нашу игру, Тимо. Набирайся сил. Они тебе понадобятся.

Глава 4. Имя, которое нельзя называть

СОЛЬ

Грубые руки в кожаных перчатках крепкой хваткой держали Соль за локти. Мужчина толкал ее по дорожке из каменных плит и щебенки. Пытаясь увидеть хоть что-то из-под черной повязки на глазах, Соль вздернула голову. Это не спасло ситуацию. На улице была ночь, и лишь свет от фонаря, что висел на поясе мужчины, освещал им путь. Мужчина молчал. Соль тоже. Ее похитили прямо из мотеля в Санди, но об этом она не сильно жалела. Спать на старом матрасе в грязных разводах от следов чьей-то мочи и рвоты ей не хотелось. Да и тараканы, шуршащие под плинтусом, явно выдохнули с облегчением, когда незваная гостья покинула их логово. Но факт оставался фактом: мужчина обещал ей убежище. Говорил, что отвезет туда, где исключительные живут в безопасности. И Соль поверила. У нее не было выбора. И денег. И места, куда она могла бы вернуться.

Похититель не представился. Соль тоже. Даже если бы он увез ее подальше от города, убил в лесу и скинул в реку, которая шумела где-то неподалеку, Соль бы не расстроилась. Ее жизнь была кончена еще в Южной Корее. Хотя… там она и вовсе не начиналась. С чего бы ей начаться сейчас? С чего бы кто-то захотел спасти Соль и где этот придурок был раньше?

Мужчина был наивен. Соль тоже. Он – потому что решил, будто девчонка с обезумевшим отражением в зеркале не опасна. А Соль – потому что поверила ему и слепо, буквально – слепо, позволила себя утащить. Ехала в багажнике его прокуренной машины пару часов. Еще пару часов шла по рыхлой земле. Да, обычные люди ненавидели скур, но что это за пытки такие, черт возьми? Проверка на выносливость? Подготовка к марафону? А может, скур увозили на тайные бои? Как несчастных собак? Или петухов?

Мужчине было скучно. Соль тоже. Поэтому он тяжело вздыхал все эти часы. А она выдумывала себе истории, от которых кровь стыла в жилах. Чем дольше они были в пути, чем сильнее повязка на глазах натирала виски, а кисти за спиной немели от тугой веревки, тем Соль становилось легче. Она в любом случае умрет. Рано или поздно это случится. Пусть лучше хрен пойми в какой глуши, далеко за городом, в лесу. Так ее тело хотя бы станет удобрением для деревьев и цветов. Соль любила незабудки. Наверное, они бы и выросли там, где разлагался ее труп.

Но она не умирала, а все шла и шла. Шла и, мать его, шла. Мотель она покинула в пижаме. Майка и штаны, конечно, не согревали. Носки с дыркой и любимые вансы тоже. Наконец холодный ночной ветер перестал терзать ее тело. Спустя часы мучений перед Соль открылась дверь. Большая. Скрипучая.

– Господи, – раздался женский голос, и теплая шершавая ладонь коснулась плеча.

Соль вздрогнула. То ли от новой волны страха, то ли от жара, что обдал все тело. Женщина накинула на Соль вязаную кофту и прижала к себе.

– Спасибо, что привезли ее сюда, – сказала она мужчине. – Вещи есть?

Он бросил на пол сумку Соль. Удивительно, но он взял ее с собой. Соль успела подумать, что так он подчищал улики, но нет. Все-таки он оказался не маньяком.

– Ее кто-нибудь ищет?

Тишина.

– Родные есть?

Тишина.

– Доложите мистеру Хиггинсу?

Опять тишина. А за ней – шаги и хлопок двери. Мужчина ушел.

– Не бойся, милая, – успокаивающе бормотала женщина, звуча как старый патефон, и аккуратно развязывала веревку на руках.

Соль потерла затекшие кисти и размяла тонкие пальцы.

– Теперь ты в безопасности, милая. – Женщина стянула с лица Соль повязку.

Свет ослепил ее. Она прикрыла ладонью глаза и, едва привыкнув к свету, осмотрелась. Заброшенный собор. Старый, обшарпанный, темный. Пропахший медовым воском и ладаном.

Ее убежище. Ее новый дом.

Зубы сводило от шоколада, которым Бруна любезно поделилась со своей голодной студенткой. Соль ела его всю ночь. Нервно жевала батончики с нугой и орехами и мерила шагами комнату, пока ее безрассудная подруга не пойми где шлялась с Реджисом Фобсом. Пару раз Соль робко спрашивала, есть ли в комнате Тимо. Просила его подать знак и вздрагивала, когда от сквозняка, просачивающегося через щели в окне, вздымалась штора. Соль неловко разговаривала с пустотой, и, что логично, ей никто не отвечал. Никаких шорохов и ледяных касаний. Никаких призраков в этой комнате не было. Время то медленно тянулось, то бежало вперед, опережая секундную стрелку. Соль содрала остатки лака с ногтей и обгрызла заусенцы, изведясь в ожидании Эбель. Сколько ее не было? Час. Два. Три. Она не возвращалась. Солнце, ушедшее за горизонт больше десяти часов назад, вернулось быстрее, чем Эбель.

– А что, если ее убили? – Соль легла в кровать, но тут же вскочила. – Нет… Все в порядке. Никто ее не убивал.

Она плюхнулась обратно на подушку.

– А если их поймал Джосайя? – Опять села, разворошив одеяло. – И это звучит хреновее, чем то, что их могли убить… – Соль сделала медленный вдох и такой же медленный выдох. – Ладно. Надо успокоиться. Я никак не могу повлиять на ситуацию, значит, и нервы тратить не стоит.

Она обиженно (на саму себя, потому что ситуация и правда была ей неподвластна) легла на живот и накрылась одеялом с головой. Порычала в подушку, подергала ногами, побила рукой по матрасу. Вроде успокоилась. Немного. Совсем чуть-чуть. Но этого хватило, чтобы на пару минут выкинуть Эбель из головы.

Что-то острое кололо ей бок через ткань. Мешало лечь поудобнее. Соль откинула матрас и нашла осколки карманного зеркала, которое разбила этим утром.

– Черт… – Она и забыла, что спрятала его тут.

Взяв самый большой кусок, Соль поднесла его к лицу. Неуверенно заглянула в него и, увидев лишь свой глаз, с облегчением выдохнула.

– Приходишь и уходишь, когда тебе вздумается, – сказала она самой себе. – Думаешь, тебе все позволено? Думаешь, раз ты там, внутри, то тебе ничего не будет?

Соль ждала, что в зеркале промелькнет злое лицо с глазами навыкате и размазанным макияжем. Думала, что услышит мерзкий шепот, переходящий в пугающий крик.

– Боишься? Поэтому не высовываешься? – спросила Соль.

На самом деле боялась тут только она. Боялась, что ее вторая личность нападет, как только появится возможность. Но та тянула время. Чего-то ждала.

– Почему ты не появляешься, когда я зову тебя, – Соль до боли сжала в ладони осколок, – но когда ты на хрен мне не нужна, так ты сразу тут как тут?

Соль дала своей второй личности еще секунду и, то ли от страха, что та все-таки придет, то ли от нетерпения, швырнула кусок зеркала в стену.

– Ну и сиди там, тварь! – бросила она напоследок.

В осколке блеснул робкий луч солнца, когда Соль встала с кровати. Тело пробил жар. Надо было охладиться. Остудить мысли. Заморозить злость. Соль открыла окно и вдохнула утренний воздух. По мокрой спине пробежали мурашки. Ветер накинулся на волосы – растрепал цветные локоны, взъерошил челку. Холодным касанием погладил облизанные губы, пощекотал нос. Соль затянулась влажным воздухом, словно сигаретой с ментолом, что тайно когда-то курили на заднем дворе Амелия с Ребеккой. Холод вцепился в глотку и, быстро струясь по легким, принялся терзать их, как собака – кусок мяса. Соль закашлялась. Поежилась и обхватила себя руками. Солнце нехотя поднималось из-за горизонта. На часах было семь утра. Эбель так и не вернулась, и Соль не была готова ждать ее еще хоть сколько-нибудь: длины ногтей уже не осталось, а нервничать по-другому Соль не умела – только обгладывая лак с блестками.

– Кто там л-л-лежит? – донесся голос Бенджамина откуда-то снизу.

Соль перевесилась через подоконник и вгляделась в голые ветки деревьев, скрывавших собой могильные кресты.

– Кто у м-м-могилы? – опять крикнул он.

Кажется, Соль уже знала ответ.

Спустя несколько минут к сторожке, ковыляя, вышла Эбель. Она была в полосатой пижаме – значит, Соль не зря переживала: их ночное приключение закончилось в медблоке. Сейчас Эбель о чем-то говорила с Бенни. Он кивал, топчась на месте. Затем сходил в сторожку и зачем-то вынес ей ведро. Эбель взяла его и опять скрылась в зарослях. Бенни покорно ее ждал. Как и Соль, у которой от холодного ветра снова запершило в горле. Едва белые волосы Эбель показались среди веток, как Бенни неуклюже засеменил к ней и, выхватив из рук ведро, понес к главному входу. Соль хотела крикнуть им, чтобы они поторапливались, иначе усталость и обретенное в конце концов спокойствие завладеют ее головой раньше, чем Эбель поведает об их небывалом и героическом путешествии в трапезную. Все-таки сдержавшись, Соль закрыла окно и села на кровать. Правда, Эбель так и не вернулась.

Через час мисс Моретти громким голосом оповестила всех, что пора вставать. В коридоре тихо заскрипели двери, ученицы, шаркая по полу, потянулись в душевые. Соль вышла к Бруне первой и встала рядом с ней, ожидая остальных, дремавших на ходу учениц. Они совсем не торопились на завтрак, совсем не спешили в кабинеты на пары. Зато Соль, не находя себе места, нетерпеливо переступала с ноги на ногу по скрипучему полу и недовольно бубнила себе под нос.

– Сердце подруги никогда не врет, – сказала вдруг мисс Моретти. – Чувствует, когда что-то неладно.

Соль нахмурилась. Значит, с Эбель и правда что-то случилось.

– О чем вы?

Бруна лишь тяжело вздохнула и с нежностью коснулась ее плеча. Погладила, успокаивая и приободряя. Но Соль ни хрена это не успокоило и не приободрило.

Спустя минут двадцать все женское крыло закончило свои сборы. Выстроившись парами, ученицы двинулись к лестнице. Там пересеклись со строем парней во главе с мистером Чампи. Покрасневшие глаза, темные круги от недосыпа, замедленная речь. Все это вызывало лишь жалость. Никто не охранял исключительных, кроме измотанных преподавателей, жертвовавших собственными силами и терпением. Они были единственными, кого волновали эти дети. Дети, которых они обязаны были спасти.

Все четыре факультета стояли вдоль коридора. Ровно в линию, друг за другом, как велел мистер Чампи. Они послушно исполняли его просьбы и молча ждали, когда же их пустят на завтрак. Соль оглянулась. Среди помощников первых лиц не было Ноа. Посмотрев на гражданскую поддержку, Соль не увидела и Эбель. Зато встретилась взглядом с Реджисом.

– Где?! – одними губами спросила она у него, намекая на Ноа.

– Где?! – повторил он, намекая на Эбель.

Они одновременно пожали плечами. Реджис стиснул зубы и расстегнул косуху, будто та сковывала его рвущуюся наружу злость.

– Мисс Моретти, – подала голос одна из учениц. – А где Гретта с Амелией?

Профессор лишь помотала головой и, поднеся к губам палец, попросила тишины. И тут… Соль все поняла. Как и Реджис. Они вновь посмотрели друг на друга, без слов признавая, что влипли.

– Твою мать… – шепнула Соль, увидев мнущегося Колма.

Он жевал губу, нервно перебирал пальцами и озирался по сторонам. В последнее время Колма часто видели в компании Амелии и Гретты. Они негласно решили, что их способности самые сильные и что мальчик, владеющий огнем, обязательно нужен им для защиты. Колм был тихим. Всегда одиноким. И он был белым… Тем, о кого красные и фиолетовые вытирали ноги. Удивительно, что он согласился вступить в их ряды. И в то же время закономерно, ведь повысить свой ранг в системе Академии хотели многие исключительные.

Реджис положил руку на плечо Колма, и тот дернулся. Что-то быстро сказал и виновато опустил взгляд в пол. Реджис сжал кулаки и тут же спрятал их в карманы куртки. На Соль он так и не посмотрел – оставил сгорать от любопытства в ожидании новостей.

– Доброе утро, исключительные! – в начале коридора раздался голос Джосайи.

Эхо прокатилось под сводами крыши и разбилось об острые камни где-то под потолком.

– Доброе утро, профессор Кэруэл! – почти хором ответили студенты.

За ним плелись Гретта, Ноа и Эбель. Мистер Льюис подгонял их, замыкая цепочку. Соль двинулась вперед, желая подбежать к подруге, но спина Ласи, в которую Соль сразу врезалась лбом, задержала ее. Он цокнул, и Соль, извинившись, вернулась на место. Приподнялась на мысках, пытаясь получше рассмотреть Эбель. Утром из окна было плохо видно, как сильно потрепала ее эта ночь. Но сейчас… Сейчас Эбель выглядела хуже, чем в ту ночь, когда встала из могилы. Шея обернута каким-то рваным белым шарфом, явно не по погоде, потому что на дворе все еще была осень, а не хренова зима. Плечо перебинтовано. Форменная куртка перепачкана кровью. Под глазами – синяки. Бледная кожа и изможденный вид. Что вчера случилось?..

– Вчера ночью, – Джосайя поравнялся с остальными студентами, – произошел небольшой инцидент.

Бруна охнула, мистер Чампи злобно посмотрел на учеников. Соль испепеляла взглядом Эбель, и та явно почувствовала это. Другого объяснения, почему она виновато смотрела в пол, не было. Эбель было плевать на других студентов и на правила, которые она нарушила.

– Некоторые… – Джосайя кивнул на побитую троицу, – сбежали из своих комнат, тем самым нарушив правила. Также некоторые, – он кивнул на Гретту, – применили свою силу против другого исключительного.

Студенты зашушукались, но демонстративный кашель Джосайи заставил всех замолчать.

– Мисс Вуд покинула академию на пару дней. Она вернется завтра и обязательно узнает обо всем, что произошло в ее отсутствие, – заговорил мистер Льюис.

– А где Амелия? – робко спросил Колм и сразу получил недовольный взгляд Кэруэла.

– Амелия Крэфл находится в крайне тяжелом состоянии, и сейчас за ней присматривает мисс Вайт, – сообщил он, вызвав новую волну перешептываний.

– Все ученики, участвующие в этой вакханалии, будут наказаны и направлены на исправительные работы. Со всеми будет проведена беседа. И каждый будет находиться под нашим бдительным наблюдением.

Джосайя выставил руку вперед, приглашая Эбель, Ноа и Гретту занять свои места среди факультетов. Эбель встала в первый ряд, но Реджис, схватив за руку, утянул ее назад. Она не сопротивлялась. Реджис наклонился к ее уху и что-то сказал, Эбель закатила глаза. Между ними что-то происходило… То, о чем Эбель не говорила Соль.

– Перед началом занятий я хочу напомнить вам правила Академии, – продолжил Кэруэл, – а после пар мы повторим их с вами вновь. А еще перед сном. И так каждый день, пока вы, – он повысил голос, – не запомните их, глупые скуры! Пока не поймете, зачем и для чего мисс Вуд написала устав! Ясно?

– Да, мистер Кэруэл, – грустно протянули ученики.

– Итак, начнем. Я говорю, вы повторяете. Четко и громко. Ясно?

– Да, мистер Кэруэл.

– Академия «Скура» – мой дом. В нем нет места хаосу, в нем нет места ненависти. – Студенты повторили за ним. – Я обязуюсь следовать правилам. Обязуюсь быть преданным духу студенческого братства. Обязуюсь уважать других исключительных и клянусь не применять свой дар в ущерб и во зло.

Студенты хором повторяли за профессором.

– Я плохо расслышал последнее… – надавил Джосайя.

– Клянусь не применять свой дар в ущерб и во зло, – еще раз громко и четко произнесли студенты.

– Я обязуюсь защищать честь Академии и честь других исключительных. Клянусь гордо и с достоинством соблюдать все эти заветы ради цели, объединяющей нас. Я скура. Я полезен. Я важен. Я нужен.

Кэруэл дождался, пока стихнут голоса студентов и, попросив их повторить за собой еще раз, и еще… и еще… наконец сопроводил в кабинет. Напоследок кинув взгляд на Эбель, Соль шагнула в кабинет, но едва успела переступить за порог, как Ноа вытянул ее обратно в коридор.

– Ты как, зануда? – спросил он.

Студенты с недовольством толкали перегородившего им путь Эдвина и цокали, потому что тот, не двигаясь с места, продолжал держать Соль за локоть.

– Нормально. – Соль выдернула руку.

Ноа нахмурился.

– Не поинтересуешься, как я? Как Эбель?

Соль злилась на него. На них. Они были неосторожны. Их поймали. Ее интересовало лишь то, как они, такие бестолковые, вообще дожили до своих двадцати.

– Эбель сама мне все расскажет. Позже.

На самом деле Соль в этом сомневалась. Ведь про Реджиса Эбель явно умолчала. Но Соль не могла ее винить. Ей тоже многое приходилось скрывать.

– Окей… – Ноа почесал затылок и выругался на очередного толкнувшего его в плечо студента. – А как… ну… в зеркале…

– Эдвин, живо в класс! – скомандовал Джосайя.

– Я уже сказала, что все нормально.

– Но я же вижу, что… – торопился Ноа.

– Нормально, Эдвин.

Ноа тяжело вздохнул. Кивнул. И, не проронив больше ни слова, догнал свой факультет. Они скрылись в кабинете математики.

– В класс, Соль! – Джосайя стоял на месте и ждал, пока опустеет коридор.

Или ждал, когда оборвется последняя ниточка, связывающая ее с Ноа. Эбель говорила, что он намерен помешать им вести расследование, и Соль чувствовала это напряжение всеми фибрами своей души. Джосайя злился. И пыхтел от недовольства, как старый трактор.

– Хорошего вам дня, мистер Кэруэл, – улыбнулась Соль.

Ей хотелось понизить градус серьезности, а то еще секунда, и они сгорели бы, как в печке, словно Гензель и Гретель.

– Увижу рядом с Эдвином еще раз… – Джосайя был настроен иначе, – доложу обо всем директору. Ясно?

Соль громко сглотнула и, в последний раз посмотрев на профессора, шагнула в кабинет. Она успела соскучиться по тем временам, когда студенты Академии жили свою спокойную жизнь. Все изменилось. Соль не была к этому готова. Она не хотела, чтобы хрупкое равновесие, которое она выстраивала все эти годы, вновь нарушилось.

Соль сидела за партой и, заткнув уши пальцами, в который раз перечитывала абзац учебника, смысла которого все никак не могла понять. Не потому, что она была глупой, и не потому, что ей тяжело давались атомистика и материалистическая философия Демокрита, а потому, что позади нее сидела парочка. Они громко целовались – звуки напоминали чавканье коров – и шептались о вечере, который оба с нетерпением ждали.

– А то, что говорила о тебе Ребекка, правда? – спросила Лейла.

– Узнаешь сегодня после ужина, птичка моя, – ответил ей парень.

Соль редко видела его на занятиях, особенно на философии, но точно знала, что он с факультета помощников первых лиц. Там все были такими важными и пафосными, что от омерзения сводило челюсть.

– Ты всех называешь птичками? – мурлыкнула Лейла, и Соль чуть не стошнило прямо на учебник.

– А что? Не нравится? – пробормотал он в ответ.

– Я бы хотела быть кошечкой…

– Может, тогда помочишься в лоток и поскребешь вон тот угол? – повернулась к ним Соль.

Она устала это терпеть и сейчас была готова извергнуть на них весь свой гнев. Кудрявая афроамериканка Лейла сидела чуть ли не на коленях у парня с дебильной улыбкой. Он сразу заинтересовался Соль и, оттолкнув Лейлу, наклонился вперед.

– О, ты та самая новенькая с военной обороны?

– Я не собираюсь с тобой знакомиться, кретин.

– Я Ноа Эдвин. А как зовут тебя, прелестное создание?

Лейла закатила глаза и обиженно отвернулась.

– Кажется, тебе больше по душе общаться с птичками и кошечками. – Соль кивнула на Лейлу. – Я явно не похожу на питомца, но попробую выразиться на понятном тебе языке.

Ноа ухмыльнулся. У него были красивые зубы. Ровные и белые. А клыки как у вампира – вот-вот вопьются в шею.

– Закрой свой похотливый рот, – кинула ему Соль. – И ты тоже, – обратилась она к Лейле.

– Тебя смущает, что на моих коленях не ты? Или…

– Меня смущает, что вы мешаете мне учиться.

– Да ладно тебе. – Ноа откинулся на спинку стула и закинул руку на плечо Лейле, та сразу повеселела и уткнулась ему в шею. – Не будь такой занудой.

Соль молча отвернулась. Ромео с Джульеттой ее не послушали и продолжили чавкать друг другу в губы и томно вздыхать.

– Может, вам уже уединиться где-то за дверью этого кабинета? – шепнула Соль, сдобрив каждое слово щепоткой злости.

Ноа с Лейлой даже не посмотрели на нее, продолжив облизывать друг друга.

– Только если ты к нам присоединишься, – не разрывая поцелуй, промычал Ноа.

– Твою же…

Соль вновь уткнулась в учебник. Вдохнула и выдохнула. Постаралась успокоиться, поймать дзен, принять этот мир и проникнуться тленностью бытия, смириться, что не все бывает так, как она хочет, но стены кабинета философии так и не помогли ей преисполниться в познании. И ноги Ноа, которые тот закинул на стул Соль, тоже. Он толкал ее, пытаясь привлечь внимание.

– Мистер Хан, – вдруг позвала Соль, и преподаватель, записывавший формулы на доске, резко повернулся. – Демокрит говорил, что мир состоит из атомов.

– Все верно, – подтвердил профессор. – Это и есть атомистика.

– И что все происходит путем взаимодействия этих самых атомов.

– К чему вы клоните?

– К тому, что сзади меня столкнулись два атома.

Ноа усмехнулся.

– Они сцепились мертвой хваткой и своими вибрациями мешают другим атомам идти по назначенному пути. Не могли бы вы, мистер Хан, разъединить эти атомы?

Стоило профессору взглянуть на двух студентов за задней партой, как он все понял.

– Ноа Эдвин и Лейла Бав! – воскликнул он, хлопнув папкой по столу. – Штрафные работы после уроков и два доклада про Левкиппа и его ученика Демокрита Абдерского завтра к утру!

Лейла возмущенно фыркнула и, что-то пробубнив себе под нос, раскрыла тетрадь, которая все это время мирно лежала на краю парты. Ноа последовал ее примеру и придвинул к себе учебник.

– Продолжаем наши занятия. – Мистер Хан окинул кабинет предупредительным взглядом и вернулся к доске.

Соль наконец расслабилась и, в очередной раз перечитав абзац, смогла вникнуть в суть.

– Зануда, – раздался за спиной шепот.

Ноа наклонился прямо к уху Соль, и его сладкое дыхание коснулось ее кожи.

– Кретин, – ответила она.

Он постучал пальцами по столу и улегся на парту. Спустя пару минут его рука повисла рядом с Соль. Он уснул.

И не просыпался до самого конца занятия.

В следующий раз на философии он вновь сел позади Соль. Уже без Лейлы. И без любой другой девушки. Всю пару он вел себя на удивление тихо, лишь изредка бросая в тишину тупые шутки, от которых взрывался хохотом весь класс. Соль подумала, что он взялся за ум. Но на третий раз он опять вместо лекции выбрал лобызания на задней парте, и Соль поняла, что ошиблась.

Соль любила философию. Но занятия будто потеряли свою изюминку в лице вечно ноющего Ноа. Да и вообще, все предметы стали в разы скучнее, чем раньше. Не хватало постоянного бубнежа с последней парты, неуместных шуток и сладкого запаха лайма, который, казалось, въелся в самую кожу Эдвина. Все вокруг обросло излишней серьезностью. Люди походили не на живых существ, а на мраморные изваяния. Неподвижные фигуры с застывшей на лице гримасой страха. Будто где-то рядом прошлась чертова Медуза Горгона и, спасая исключительных, убила их всех заранее, не оставив шанса разгуливающему по коридорам собора маньяку. Наверняка она тоже была скурой, иначе откуда у нее этот дар? И наверняка она была несчастна. Ведь любой дар скур был проклятьем, а не благом свыше.

– Сегодня мы поговорим об эристике, – огласил тему занятия мистер Хан. – И дабы избежать неловких пауз, я исключу ваши ответы на вопрос, что же такое эристика, из цепочки нашего разговора. Сегодня будет монолог. Хотя данная тема и подразумевает иное.

Соль услышала, как на задних партах Лаура зашептала Гретте: «Эристика – это…» Ей, конечно же, надо было выделиться и лишний раз доказать, что она самая умная в этом чертовом классе.

– Эристика была придумана софистами. – Но Соль была умнее и вместо шепота выбрала громкий голос, который услышали все студенты в кабинете, а не только соседка по парте. – В переводе с греческого означает «искусство спора». Или же «искусство ведения дискуссии».

– Правильно, мисс Чи, – похвалил ее профессор, – но впредь попрошу воздержаться от комментариев. Как я и сказал, сегодня вы лишь слушатели.

– Цель эристики – не просто спор, – вдруг так же громко заговорила Лаура. – Это, в первую очередь, достижение желаемого и победа в дискуссии любой ценой.

– Изначально эристика понималась как средство поиска истины. – Соль не собиралась сдаваться. – Убеждение других в правильности своих высказываний и взглядов.

Перешептывающиеся до этого студенты замолчали, теперь с интересом наблюдая за вспыхнувшей ссорой. Дискуссия во всей своей красе. Показательное выступление только здесь и только сегодня. На арене цирка – Соль Чи и долбаная Лаура Дальмайер, которая между смертью и длинным языком явно выбрала бы второе.

– Никого не заботит истина и справедливость, Чи. Ты должен отстаивать себя и свою правоту всегда и везде. – Лаура встала из-за парты и оперлась на нее руками.

– Это полемика, тупица. – Соль тоже вскочила.

– Сам Аристотель определял эристику как искусство ведения спора нечестными путями.

– Твоя позиция слаба и ошибочна, Лаура. – Соль скрестила руки.

Внутри Соль роилась тревога, и там же она должна была остаться.

– Не слабее твоей. – Лаура ехидно улыбнулась. – Или ты уже забыла, как хотела покончить со всем, стоя у окна в туалете?