Текст книги "Два угла двух треугольников (СИ)"

Автор книги: Антонина Бересклет (Клименкова)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)

Оскорбленный папаша рухнул на предложенный стул. Сипло попросил стакан воды. Сенька принес, не жалко.

Тошка сбегал во временно «свою» комнату за ключами от машины. Бросил: «подождите минутку» – слетал в сарай, к драндулету. Депутат не возражал – попытку к побегу мигом пресекла бы бдительная свита.

– Вот контракты. – Тошка брякнул на скатерть перед политиком толстую папку на кнопке. – Среди них договор, заключенный с вашей дочерью.

Антон сам щелкнул кнопкой, выудил среди бумаг в целлофане нужную, предъявил папаше, сличить подпись.

Тот контракт изучил тщательно. Тошка терпеливо молчал. Сенька сопел, но не лез.

– Рассказ? Художественная проза эротического содержания? Ради рекламных целей для увеличения популярности аккуанта моей Валентины… – бормотал высокий чиновник. Договор был написан грамотно, не придраться.

Бросил контракт на стол. Со вздохом отёр платком пот с бордового лба, с плеши и взмокшей под воротничком с галстуком шеи.

– Говоришь, художества? – глухо повторил шокированный папаша. – Опозорилась перед всем миром, меня опозорила. И сама же за это заплатила – моей кредиткой.

– Секса не было, – твердо сказал Антон. – Настоящие имена заменены никами. Ее лицо было частично скрыто маской. Половые органы не попали в кадр…

– Заткнись! – стукнул кулаком по столу дошедший до крайности мужик. – Она эти фотки разве только плакатами на площадях не развесила!! Всем подружкам показывала! Все мои деловые партнеры уже видели ее голую жопу! Полюбовались на запечатленные тобой сиськи мой единственной дочери-идиотки!! Сиськи, за которые она заплатила в Америке моими деньгами!..

– Она совершеннолетняя, – парировал Антон. – Я не нарушил законодательство, сделав с нею фотосессию.

– Ты, сучок, отымел мою дочь! – зашипел папаша, ухватив его за шиворот, благо стоял рядом, тянуться далеко не пришлось, даже не встал со стула.

Семён рыпнулся было. Но Антон мотнул головой не вмешиваться. Пришлось сдержаться, хотя внутри всё клокотало.

– А эта тварь, моя дочурка, язык распустила и всем расписывает в подробностях, как именно ты ее трахал, в какие щели и дырки! И как ей понравилось! Лишилась невинности с таким красавчиком! Звездой, бл.., х..его вашего интернета!

Антон не стал вырываться. Наоборот, шагнул еще ближе, встал к папаше вплотную, между расставленных коленей.

– Какие именно подробности она упоминала? – спросил он абсолютно ровным голосом. – Упоминала татуировки на моем теле? Отличительные приметы?

Депутат даже в крайнем бешенстве понимал деловой тон. Не отпуская воротник наглого порнографа, нашел за пазухой пиджака свой золоченый мобильник, набрал дочурку.

– Конфетка, это я. Папа, да… Сладкая, ты рассказывала о мальчике, который тебя так красиво нафотографировал для твоей странички… Да, Антоша.

Сенька хрюкнул, не удержался. Грозный папаша оказался слизнем под каблучком у собственной доченьки. Правда, от этого он не становился менее опасным для доченькиных трахальщиков.

– Скажи, ты не помнишь, у него есть какие-то татуировки? Или пирсинг, прости господи? Родинки? Хм, идеальное тело?.. Кубики, оно понятно… Точно ничего эдакого не видела? За всю ночь? Не надо, не повторяй, я уже слышал. Я рад, что тебе с ним было так хорошо… и так долго, да.

Пока он сюсюкался, Антон завел его свободную от мобильника руку себе под рубашку, положил ладонью на ребра слева. Отвернув окаменевшее лицо в сторону, позволил пальцами пробежаться по шрамам.

Сенька зубами заскрежетал, увидев, как изменилось выражение на красной физиономии депутата. Сперва хмуро-удивленное, непонимающе-брезгливое. Но затем – брови изумленно взлетели вверх, он задрал рубашку. Прощупал шрамы на предмет фальшивки. Слушал щебетание дочурки уже рассеянно. Она заливалась так восторженно и громко, что писк был слышен даже Семёну через комнату.

Папаша дал отбой, убрал трубку в карман пиджака.

– Если бы это был настоящий половой акт, а не постановочные снимки, она не заметила бы этого? – спросил Антон. Оправил рубашку, отошел. – Вам мало ее подписи на контракте? Могу приложить справку от моего кардиолога. В ней четко указываются ограничения, какие мне следует соблюдать. В том числе запрещаются половые сношения. Иными словами, секс мне противопоказан под угрозой разрыва аорты. Мне правда жаль, что я соблазнился суммой вознаграждения, которую предложила мне ваша дочь. Но собственной жизнью ради прелестей вашей дочери я рисковать не стал бы.

– Она для тебя не настолько хороша? – оскалился политик.

– Я предпочитаю парней, – пожал плечами Тошка.

– Любишь, чтобы не ты, а тебя раскладывали? Пассив-импотент? – хмыкнул депутат. С искренним раскаяньем стукнул кулаком по столу: – Как же я сразу-то не догадался?! Да на тебя только поглядеть надо было пристальнее! Мою кобылу у тебя кишка тонка удовлетворять до утра, как она расписывала, захлёбываясь слюной! Позорище! Какой позор… А я опять повелся на ее сказки… – всхлипнул он, с силой потерев ладонью глаза, устало помял лицо. Поднялся с места: – Ладно, голубки. Считайте инцидент исчерпанным.

– А компенсация за причиненный моральный ущерб? – вскочил и Сенька. – Вы ж его чуть до сердечного приступа не довели!

Депутат обернулся, оглядел деревенского нахала. Хмыкнул и пошел к выходу.

Антон проводил, вежливо улыбаясь, до самой машины. Возле дверцы джипа политик пожал ему руку на прощанье, пожелал крепкого здоровья и успехов в творческой деятельности. Тошка ответил теплой улыбкой, ввергнув подглядывающих деревенских в смятение домыслов.

– Передавайте привет Валентине, – попрощался Тошка, подлец, и с одним из свиты.

Молодой парень под его многозначительным прищуром смешался, смутился, поспешил юркнуть в другой джип, хотя приехал в одном с начальником.

Для депутата подозрительное поведение помощника стало малоприятной новостью. Сенька видел, как за бронированным стеклом вытянулась бордовая морда.

Антон безмятежно улыбался. Помахал ладошкой отъезжающему кортежу.

– Что тут было, позвольте узнать? – сразу же напал на блогера участковый.

– Приезжал знакомый депутат государственной думы, – доброжелательно пояснил Тошка. – Предлагал, чтобы я лично освещал ход его избирательной компании в блогосфере, для привлечения молодежного электората.

– И? – не удовольствовался расплывчатой формулировкой усатый.

– Не сошлись в деньгах, – пожал плечами Антон. – Он слишком дешево оценил свободу гласности в Сети.

***

Часть 12

…Потом Тошка пропал до позднего вечера. Ну как, не совсем пропал. Когда Семён сообразил обыскать его машину и нашел помятую визитку с номером и е-мейлом, Антон на звонок ответил. Голос звучал спокойно, более чем безмятежно: мол, ушел гулять в лес. Нет, не далеко. Нет, не заблудится. Фотографирует бабочек. Да, таблетки с собой, не потеряет.

Сенька звонил ему еще несколько раз на протяжении дня и вечера. И получал столь же безукоризненные ответы: любуется закатом над рекой. Купил пряников и лимонада в сельпо, ужинать не придет. Антон извинялся за беспокойство, отгораживался вежливостью и непробиваемым жизнелюбием.

Ночью он явился пьяным – от стакана красного вина.

…Антон нашел хозяина дома на веранде.

Проспавшись после вина и таблеток, блогер внял настойчивому внутреннему голосу. Голос твердил, что ему следует извиниться. Антон пошатался по дому тихим привидением. Набрался смелости, заглянул в спальню к Сеньке. Но кровать была пуста. И даже не примята.

С гудящей головой не сразу сообразил, что в доме имеется еще и веранда.

Семён сидел в темноте. Даже комары не гудели, отогнанные специальной тлеющей вонючкой. Очень далеко позванивал один сверчок. Остальные, видимо, легли спать.

Два пластмассовых кресла, красный столик. На столике – пиво, тарелка с криво нарезанными бутербродами, большая плошка с крупно накромсанным салатом из помидор и огурцов, щедро заправленных майонезом. Всё это Антон разглядел без труда – ночь-то летняя, небо уже светлело, близился рассвет. Не то мрак, не то ночь, не то утро, не то сумерки, фиг поймешь…

Сенька не повернул к нему головы. Разглядывал огород, раскинувшийся перед верандой, как будто силился найти там что-то для себя новенькое. Пододвинул салатник:

– Наврал, поди, про пряники из сельпо. Будешь? Без перца.

Антон сел на второе кресло. Подобрал ноги, обнял колени.

Не знал, с чего начать извиняться.

Но начинать серьезный разговор первому не пришлось.

– Катька родила вторую дочку, – произнес Семен, бесцветно, как блеклое небо над головой. – Опять от Егора.

– Чего не разведешься?

Он пожал плечами:

– Ты Егора ж видел. Только год пить бросил. Какой из него отец? На девчонок нужно много денег – платья, куклы… Ну, всё остальное. А он едва себя прокормить умеет.

Антон промолчал. Не знал, что сказать.

Сенька советов и не просил. Просто так стал рассказывать, наболело, поделиться хотелось.

Со школы дружили вместе, втроем: Катерина, Егор, Семён. Катька хохотала и обоих называла женихами. Оба друг к другу не ревновали – втроем так втроем, веселее!

Потом школа кончилась. Катька серьезно поцапалась с Егором, тот сбежал в армию. Проводили. Тут же выяснилось, что Катерина беременная. Егор поэтому и сбежал – испугался, что станет отцом.

Смешно, что Сенька мог быть отцом с таким же успехом.

От предательства Егора, Катька рыдала и угрожала абортом. Семён едва уговорил ее пойти за него замуж. Временно. Мол, родится ребенок, вернется Егор – станет видно, кто отец. А пока у них будет всё, как положено. Вернее, у ребенка будет всё, как должно быть.

Катерина согласилась.

Год казалось, что решение нашли удачное. Казалось, что все счастливы.

Но прошел год, вернулся Егор. И вся деревня как-то сразу разглядела, что Егоза от него, а не от законного мужа.

Егор посчитал поступок друга предательством. На Катерину разозлился, что не дождалась, променяла на другого. Запил.

Странно, что всё равно все трое бросить друг друга не могли. Позлились, поругались. Простили друг друга. Снова сошлись – и снова все втроем.

Теперь Егор был как бы «другом семьи», Сенька – формальным отцом Егозы и формальным мужем. А Катерина опять хохотала над обоими. Ее в деревне за глаза звали гаремщицей, а ей и хорошо…

Так и тянули существование четыре с лишним года.

– Вторую дочку от Егора мне люди не простят, – тяжко вздохнул Сенька. – Ладно бабу беременную взять. Но опять на те же грабли… Засмеют. Импотентом заклеймят.

Антон взялся всё-таки за салат.

Семен поставил пивную банку на стол. Поглядел наконец-то на молча хрумкающего слушателя, ухмыльнулся: усы из майонеза над верхней губой в сумерках почти светились. Потянулся через стол, стёр пальцем. Палец облизнул.

– Можно спросить? – осмелел Сенька. – Как это быть – импотентом?

Антон хрюкнул, пожал плечами. Прожевал, потом ответил:

– Не знаю.

– Наврал?

– Типа того, – улыбнулся блогер. – Моя кардиолог громко ржала на всю клинику, когда я попросил выписать мне такую справку. Я ей битый час объяснял про особо рьяных фанатов! Не понимают люди, понимаешь? Думают, если в Сети у меня имидж развратника, то и в реальности я обязан трахаться со всеми, кто попросит. Ты не представляешь, такие приставучие встречаются! Вот пусть я сдохну, но с ними переспать обязан!

Он снова взялся за ложку. А Семён глядел на него, подперев щеку ладонью, и думал: когда врал? Тогда или сейчас? Или права народная мудрость: в каждой шутке есть доля шутки? Если прикинуть, в постели нагрузка на организм такая, что на тракторе порой легче было, чем на Катьке… Впрочем, вспомнил еще – когда у него самого это было-то!

– Мне Катька третий год не дает, – уныло пожаловался Семён.

– Ты ее любишь? – осторожно спросил Антон.

– Когда женились, был влюблен страшно. Теперь – не знаю… Три года без секса! Понимаешь?

– Понимаю, – кивнул Тошка, отвел глаза.

Семен отмахнулся:

– Куда тебе, маститый блогер. Ты ж порнограф. У тебя фанатов – табун и стадо.

– Со школы ни с кем. Ни разу.

Сенька подумал, что ослышался.

– И чо? Даже в эти фотосессии? Ни разу?..

Антон еще ниже наклонил голову. Опять скукожился, обхватив колени.

– Я урод, да?

– Да не сказать… – растерянно отозвался Сенька.

– Я делаю откровенные фото, пишу эро-тексты за деньги… Я ненавижу, чтобы ко мне прикасались. Раздевали меня. Клали на кровать и что-то со мной делали.

– Блин, это после больниц, да? – осенило Сеньку.

– У меня было примерно, как с тобой, – заговорил, явно пересиливая себя, Антон. – Нас тоже было трое. Но если ты делил Катерину, то в моем треугольнике делили меня. Нет, это я разрывался между… Парень и девушка. Мои одноклассники. Они поначалу не дружили между собой. Признались мне по отдельности. Я тайком гулял с ними по очереди. Потом выяснилось, какой я эгоист и сволочь… Но они поскандалили – и поняли, что я такой, придурок, и никак меня не исправишь... Я при всём желании не смог бы выбрать между ними… Я был счастлив, что они не заставили меня выбирать.

Теперь настала очередь Семена молча слушать. Потягивал пиво по глотку. Сгрыз кружочек колбаски, утащив с бутерброда.

– Мы стали гулять втроем. Целовались на глазах друг друга. Проводили втроем ночи…

Сенька хмыкнул смешком, но по-доброму. Тошка ожег взглядом из-под ресниц, но исповедовался дальше. Видимо, тоже никому никогда не рассказывал.

– Потом она забеременела. Как раз к окончанию, успевала сдать экзамены с пузом. Одноклассники ржали – пузо и парты… А мы были счастливы. Нет, мне так казалось. После экзаменов я снова угодил в больницу. Они навещали. Она приходила. Мы строили планы, как будем жить большой семьей… Большой… – он фыркнул. – Я был идиотом. Я даже какое-то время мечтал, что этот ребенок может быть от меня. И всерьез боялся, как бы мои гнилые гены не испортили ему будущую жизнь.

– Но когда меня выпустили, свиданий на троих больше не получалось. У них находились дела. Я не видел в упор, что они меня жалеют и поэтому молча избегают. Потом узнал, что без меня они втихую расписались. Распсиховался, устроил им скандал, после чего ее положили на сохранение, а меня опять вернули в больницу, класть новые швы на сердце. После операции ко мне пришел наш… ее парень. Долго уговаривал простить. Дал понять, какой я придурок. Я не видел, что они успели влюбиться друг в друга, пока считал себя пупом мироздания. Я им был нужен в постели не больше, чем кот, хватающий за пятки. К их ребенку я не имею ни малейшего отношения. И он… Он очень сомневался, смог бы я вообще удовлетворить ее хоть раз без его помощи.

Сеньке показалось, слез не было. Щеки без мокрых дорожек, глаза сухие. Сухим был и голос, от комка в горле. Но Антон делал вид, что всё окей и его это больше не колышет. Чтобы доказать самому себе, договорил.

– Я потом извинялся перед нею. Приносил ее дочке дорогих кукол в подарок. В качестве извинений помог ему покрыть кредит на авто… Мне было стыдно, что я хоть на минуту мог вообразить, что нужен им третьим. Я честно пытался дружить, сохранить хорошие отношения. Они тоже пытались – приглашали в гости, вежливо улыбались. Но охренительно трудно дружить, когда помнишь, как тебя трахали оба одновременно, а целовались при этом друг с другом… Не помню, сколько раз хлебал таблетки пузырьками, а сестра откачивала, заставляла рыгать, держала над унитазом… Прости.

Он закрыл лицо ладонями.

– Прости. Тебе не нужно было это слышать. Всё это в прошлом. Это только моя глупость.

– Да нет, всё нормально, – вздохнул Сенька. – Мы с тобой оба идиоты. Забракованные особи, не пригодные к размножению. Любовь бывает лишь в книжках о любви. В жизни – только холодный расчет и охота трахаться. Нет ее, любви. Не-ту! Всё лишь сказки. Тебе ли не знать? Сам тот еще сказочник, своей порнушкой дуришь головы наивным малолеткам.

– Верно, – со слабой улыбкой кивнул Антон. – У самого половина сердца выжжена. От оргазма боюсь сдохнуть. А пишу о любви.

– Идиотизм! – подхватил Сенька.

– Бред, – с облегчением рассмеялся Антон. Добавил мягко: – Спасибо тебе.

– М-м? За что? – удивился серьезной искренности Сенька.

– За то, что подарил мне лето.

Сенька смутился. Не нашелся, что ответить. Промолчал.

***

Часть 13

…Антона потряхивало ощутимо. Хотя и напился загодя успокоительных, больше чем обычно себе позволял. Но сейчас можно, даже нужно.

Он рассчитал всё правильно: участковый ходит обедать каждый день в одно и то же время. Возвращается тоже с допуском не более пяти минут. Этих двадцати пяти – тридцати минут ему хватит с лихвой.

За это время к реке никто из местных не спускается. Дорога вдоль берега тоже будет пустой. Его найдет участковый, освидетельствует, определит труп, куда положено. Деревенские посудачат и забудут, через пару недель самое долгое.

Семён обещал вернуться домой не раньше шести.

Он написал сестре на е-мейл, почту она возьмет в десятом часу, как обычно, залезет перед сном.

Прости за бессонную ночь…

В блоге, наверное, уже определились, кто напишет по нему некролог. Забавно, наверное даже передраться успели, фанаты…

– Удачного клёва! – мимоходом пожелал Антону усатый полицейский. Бодрым шагом спешил обедать согласно расписанию.

– А вам – приятного аппетита! – просиял улыбкой Тошка. И этот оскал не был фальшивым, участковый невольно заулыбался в ответ.

– Ты только здесь не купайся! – Отойдя на пару шагов, участковый обернулся, решил на всякий случай предупредить городского оболтуса. – Тут купаться не надо. И даже если блесна зацепится – рви леску, не жалей! Понял?

– Не волнуйтесь, – кивнул беспечный «дачник».

Проводив его взглядом, Антон отложил на траву удочку, одолженную у Сеньки. Сбросил кепку, снял кеды. Вошел в воду по лодыжку.

Песочек приятный. Хорошо бы пиявок еще не было… Мальки шуганулись в разные стороны брызгами, удрали с мелководья.

Да, он решил топиться красиво. Не будет раздеваться до плавок. Останется в футболке и шортах. Как будто забыл о предупреждении и полез доставать запутавшуюся о корягу снасть… Блин!

Вернулся на берег, оторвал блесну, запутал крючок у себя в подоле футболки – вот и его «алиби».

Вернулся в воду.

Плавать не умеет, так что это облегчит задачу – не попытается неосознанно выплыть в ненужный момент.

Вошел по колено. Дно затягивало ступни, песчинки и камешки щекотали между пальцами.

Прошел дальше, по шорты. Засмеялся мелькнувшему абсурдному нежеланию намочить одежду.

Вода на глубине становилась ощутимо холоднее. Дно уходило резко вниз, из песчаного превращаясь в илистую противную жижу.

Он собрался с духом – сделал рывок, кинулся животом на воду, вытянув руки вперед, точно впрямь собрался нырять. Так он должен сразу оказаться над глубиной. А дальше дело техники… Выдохнуть поглубже – нырнуть. И не выныривать, пока легкие не наполнятся водой.

Раздавшийся от падения на воду плеск оглушил его самого. Вода сомкнулась над ним. Но какая-то сила заставила его инстинктивно сжаться в комок, развернуться, затем растопырить руки, выдернуть голову над водой.

Проморгавшись, хватнув ожегший глоток воздуха, Антон с удивлением понял, что плеск лишь показался ему громким. Вокруг по-прежнему ни души. Деревня вдалеке сонно дремлет. На дороге пусто. Никто, конечно же, не слышал.

Он попробовал нырнуть. Время не будет ждать.

Но уже нырнув, понял, что зачем-то задержал дыхание.

Дотянулся ногами до дна. Машинально отдернул ступни. Отчего снова вылетел на поверхность воды. Отплевался, отмахнул мокрые, отяжелевшие кудри с лица.

Безобразие. Тупо теряет время.

Он снова нырнул. Сжался, чтобы не коснуться больше дна. Обхватил колени руками. Заставил себя выпустить струйку пузырьков. Глазам было неприятно под водой. Но он заставил себя смотреть в мутную, зеленоватую толщу. Темную. Следил за пузырьками, быстро-быстро мерцающими, несущимися наверх, к свету…

Надо бы вдохнуть, влить воду в легкие, чтобы побыстрее…

Грудь распирало от нехватки воздуха. Голова как будто хотела лопнуть.

Было мерзко. Противно. Хотелось плакать. Стало ужасно себя жалко.

Но он решил, значит умрет сегодня.

Это лучше, чем каждый день, каждый миг ждать, когда сердце перестанет стучать. Порвется аорта. Лопнет желудочек, сожженный шрамами. Откажет клапан. Он может быть в это время за рулем – и вмажется в неповинных людей на остановке. Или протаранит чужую машину. Никто ведь не виноват, что он такой урод. Никто не обязан платить за его уродство своими жизнями. Даже сестра. Она с ним и так всю жизнь мучилась. Она имеет право спокойно получить его деньги. Он скопил больше, чем она знает. Она найдет потом счет, карточку на свое имя. Она поплачет о нем – и вздохнет спокойней.

Он тоже заслужил покой.

Здесь не станут отправлять его тело на препарирование. Не дадут резать. Захлебнулся, ничего более.

Он снова вынырнул. Глазам было горячо от слез. Он слабак!! Какой же он придурок!!!

Он с рычанием, грызя губы до боли, поплескал по воде руками.

Даже утопиться не умеет.

Время уходит!! Он физически ощущал, как утекают минуты сквозь пальцы. И эти драгоценные, последние минуты его никчёмной жизни – они были скользкими и ледяными.

Ледяными?.. Он нащупал ключ? Ключ – к своей смерти. Подземный ключ с ледяной водой, о котором упоминал Сенька.

Сенька… Шикарный красавец с широкими плечами.

Вот. О нем Антон и станет думать, выдыхая последние пузырьки воздуха в мутную толщу илистой воды.

Леденящие струи огладили ноги от ступней, по коленям, добрались до пояса. Мышцы икр быстро скрутило болью. Сердце заколотилось чаще. Больно. Правда, очень больно.

Он закричал – но в горло полилась вода. Невкусная, противная, гадкая вода.

Он бился и махал руками. От этого становилось только холоднее.

Он хотел потерять сознание… Но его лишь парализовало. Он не чуял ни ног, ни рук. Он перестал ими владеть, не слушались. Сердце судорожно сжималось через раз, рассылая волны паники по трясущемуся в крупной дрожи телу.

Его тянуло на дно…

Он всё видел и осознавал. Это была смерть. Его смерть.

Долгожданная.

Но он больше не хотел ее!!

И ничего не мог сделать.

***

Часть 14

… – Ваш дачник? – окликнул пра-тёщу участковый.

– Наш!! Тошка!! – обрадовалась Егоза. Поскакала по берегу вперед прабабки.

Прабабка охнула, припустила, ковыляя, к воде.

Егоза уже нагнулась над распластанным по травянистому склону приятелем, участливо спрашивала:

– Тош, ты заболел?

Участковый отрывисто велел отойти девчонке в сторону, чтобы не мешалась. Продолжил делать искусственное дыхание рот в рот и непрямой массаж сердца.

– Зачем вы его целуете?! – возмутилась малявка. – Ба!! Позвони папке! Его жениха дядя полицейский целует!!

Антон слабо закашлялся. Наконец-то. Усач уже думал отступиться.

Полицейский перевернул утопленника на живот, приподнял, заставив кое-как держаться на четвереньках, стал вытряхивать из него воду, резко нажимая на диафрагму.

– Отойди, я ж сказал! – с досадой крикнул усач малявке.

Та отскочила, ойкнув, от потока воды, полившегося изо рта, из носа. Утопленник задыхался, фыркал, кашлял, пытался глотнуть воздуха – и снова его тошнило проглоченной и вдохнутой водой.

– Что ж вы за своим дачником плохо следите? – ворчал полицейский. – Я ж ему сказал – не лезь в воду, даже если снасть оборвешь. Нет же! Блесна ему дороже собственной шкуры. А у него сердце слабое, у идиота. Еле успел. Хорошо, волосья ярко выкрашены, заметно на воде издалека. А как я добежал – уже вниз ушел. Так что с самого дна его вытащил. Городская немочь, ё-пе-рэссстт, плавать не умеет, а лезет!

– П-п… п-простите… – выстучал зубами утопленник.

– «Простите!» – разозлился участковый. – Думать вовремя надо, а не извиняться потом! Всплыл бы через неделю – распухший, синий. То-то красавцем смотрелся бы в гробу!

Антон всё слышал. Всё понимал. Его колотило от смертельного холода. Он хотел рыдать и смеяться одновременно. Мог только стучать зубами и молчать.

… – Он утоп! Утоп!

Таким верещанием встретила Егоза вломившегося в калитку родного дома Сеньку.

– Совсем утоп!! До смерти!! Не дышал!!

Сенька отцепил от себя почему-то счастливую не в меру дочурку: вот уж не думал, что вырастил такую бессердечную! Радуется беде того, кто кормил ее вкусностями!

– А дядя полицейский его вытащил! – докладывала малявка, захлебываясь от впечатлений. – И стал крепко-крепко целовать! И Тошка ожил! Как принцесса! От поцелуев! А потом дядя полицейский его отнес на руках домой! Ты представляешь!..

Если честно, Сенька не слушал. Вломился в дом. И замер на пороге комнаты. Чуть сердце из груди не вырвалось.

– Куда, в грязных сапожищах-то? – возмутилась пра-теща.

Семен притулился плечом к дверному косяку. Выдохнул.

Тошка, закутанный в плед, стучал зубами о чашку с кипятком, пытался пить мелкими глоточками под бдительным присмотром бабки. А усатый участковый, переодетый в вещи Сеньки, которые были для него мало сказать тесноваты, но зато сухие – угощался рюмочкой коньяка, позаимствованного пра-тещей из новогодней Катерининой заначки.

– Вот, недоглядели за твоим дачником! – сообщил участковый.

Оценив выражение Сенькиной физиономии, и полицейский, и бабка, прихватившая малявку, поспешили удалиться, вспомнив о срочных делах. Решили переложить дальнейшие спасательные мероприятия на более подходящие по ширине плечи.

– В баньке бы его попарить, – на прощание высказал дельную мысль участковый.

Баньку топить было недосуг. А идея Сеньке понравилась. Сгробаздав дрожащего Тошку в охапку, понес в душ. Раздел, не взирая на вялое сопротивление, врубил воду погорячее. Притулил к стеночке. Влез в кабинку вместе.

Антон пытался брыкаться и протестовать, но под горячими струями Семен долго тёр его тощие косточки сперва мочалкой, до красноты, потом, когда Тошка захныкал по правде – сжалился, стал растирать ладонями. Затем завернул в полотенце, отнес в кровать. К себе в кровать. Укутал одеялами. И лег рядом, собираясь греть собственным телом.

Горе-утопленник сопел. Дрожал всё мельче, стучал зубами всё тише. Отмалчивался.

Спустя четверть часа крепких объятий успокоился. Смог говорить.

– Прости, я идиот, – признался самокритично.

– Согрелся и расчирикался? – хмыкнул Сенька, стискивая бледную немочь еще сильнее, просто вжимая в себя, чтобы отдать еще больше тепла.

– Я такой идиотина… – вздохнул Тошка.

– …что жить такой идиот не достоин? – с подозрением продолжил за него Сенька.

– Нет, – хихикнул «утопленник». – Я больше не буду.

– Надеюсь.

– Я обещаю, честно-честно! Я такой придурок!

– Я слышал.

– Я понял, что на самом деле ужасно хочу жить, только когда ткнулся мордой в ил на дне. Я был уверен, что это – ВСЁ. И тогда понял…

– …Что ты идиот.

– Угу.

– Я рад за тебя. Отличное открытие.

Антон вправду согрелся. Еще Сенька насильно напоил его таблетками в двойной дозе. Поэтому он просто провалился в сон. Еще пошептались о чем-то – и не заметил, как заснул. Такого с ним никогда в жизни не бывало.

Часть 15

…А проснулся резко. Вскинулся, вспомнив, что едва не натворил.

Первым же делом потянулся за мобильником. Покраснел до кончиков волос, всё еще влажных, потому что обнаружил, что спал в объятиях тоже задремавшего Сеньки совершенно голым. Едва мобильник не выронил от потрясения.

Подсчитал – проспали всего час. А ощущение, будто ночь продрыхли. Словно целая неделя в сутки уместилась, таким далеким кажется сегодняшнее утро…

Семён разлепил глаза. Вскочил? С мобилкой играется? Куда-то намылился удрать из кровати? Сколько же энергии в этом задохлике! Только что помирал – и нате, воскрес! Вполне очухался, бодренький. Если бы не хрупкое тело, такой псих горы своротил бы одним чихом. И это он всерьез собирался покончить с собой? В нем жизнь ключом бьет! Его режь, топи, трави – всё равно выживет, не смотря ни на что, пусть при этом будет ныть, но за жизнь уцепится. Хорошо, хоть сам наконец-то это понимать начал.

– Лежи, покойничек!

Сенька хамски притянул за кудрявую гриву обратно, заставил улечься и сверху придавил для надежности рукой. И ногу тоже на него забросил. Под одеялом, но оба прекрасно почувствовали, что к чему.

– Мне ноут нужен, – застенчиво попросил Тошка. – Сро-очно-о! Если щас же не отпишусь, завтра сюда налетят «секунданты» по мою душу.

– Скажи уж, по твое тельце, – хмыкнул Сенька, неохотно вылезая из-под одеяла. – Сейчас принесу.

Одеванием Семён не утрудился. Зачем? Жара ж, лето! Он у себя дома… Принес требуемое – и снова залез под бочок.

Антон открыл ноут, а у самого перед глазами – попа. Со следами царапин от щепок корзины. Шикарная такая попа, мускулистая, в меру округлая, поджарая… С контрастным следом плавок на фоне золотистого загара…

Проверив почту и аккаунт, Антон схватился за голову. В заголовках новостей маячило: «Известный блогер Антон Вереск покончил с собой при невыясненных обстоятельствах!» Еще бы «выясненных» – он даже «остыть» не успел, а новость уже сочинили! Значит, кто-то из читателей доверенной группы, среди которых он объявил конкурс «секундантов», растрезвонил о закрытой записи по всей блогосфере, не дожидаясь означенного часа и доказательств случившегося… Вот гады! Узнать бы, кто именно?.. Следующая новость не лучше: «Популярный порнограф Вереск покончил с собой после приватной беседы с депутатом Госдумы! Ради чего политик последовал за блогером через полстраны? О каких тайнах молчит тишина дремучей деревни? Интервью с местными жителями готовится к эфиру!»

– Сами они дремучие!.. Они решили, что оскорбленный папаша тебе пригрозил и заставил самоубиться, – подытожил Сенька. Притулился сбоку, горячий, тяжелый, и не думал уходить. Впрочем, Антон и не хотел его прогонять.

– Если скажу, что это был несчастный случай… – неуверенно предположил Антон.

– Никто не поверит, – отрезал Сенька.

Оба подумали об одном же – ведь в отместку мужик может начать копать дело о самоубийстве студента в квартире на третьем этаже с единственным на деревню балконом…

– Как думаешь, мне пришьют соучастие в умышленном убийстве?

– Запросто! – пожал плечами Сенька.

– И что мне делать? Какой же я идиот…

– Лучше бы утопился, да? – съехидничал Сенька. – Не паникуй раньше времени. Если и набегут журналюги, теперь вся деревня благодаря твоей выходке присягнет, будто мужик тебя в подвале держал и измывался. Скажи, ему это надо – прослыть извращенцем, если выборы на носу? Давай, отписывайся, как собирался, что ты живой и относительно здоровый. Чем быстрее объявишься, тем меньше читательниц-соплячек побегут с горя вены резать. И закругляйся, тебе нельзя переутомляться!

Антон от ворчливой заботы зарделся нежным румянцем. Пробормотал:

– Хорошо, я только минуту… – торопливо застучал по клавиатуре. – А… можешь принести еще кое-что? Мою сумку…

Он скосил глаза, исподтишка разглядывая со вздохами вылезающего из одеял Сеньку. Спина, мускулы, загар, узкая поясница… попа…

– Тебе всю сумку тащить? Или что-то конкретное?

– Конкретное, – зарделся сильнее Тошка, прикрыл румянец ноутом, блестя поверх крышки-монитора глазами. Потому что Семён, спрашивая, развернулся к нему лицом. То есть, беззастенчиво демонстрируя это самое. То самое, чего порнографу стесняться никак не следовало. То самое, к чему с ходу можно придумать дюжину ярких, сочных эмфенизмов. Но к данном конкретном случае в голову матерому эро-писателю не лезло ни одно сравнение, кроме как «дубинка».