Текст книги "Вселенские Соборы"

Автор книги: Антон Карташев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 45 (всего у книги 54 страниц)

Установившееся отношение Рима к Трулльскому собору

Папа Иоанн VII не признавал канонов Трулльского собора принадлежащими VI Вселенскому собору. Но 90 лет спустя папа Адриан I, заботясь о поддержании авторитета VII Вселенского собора, пошел по линии греков. В письме к патриарху Тарасию Константинопольскому он пишет: «Приемлю все шесть святых соборов со всеми их правилами, которые по праву и богодухновенно ими опубликованы, среди коих содержится упоминание o том, что на некоторых чтимых иконах изображен Агнец, указуемый рукою Предтечи». Это 82-е правило Трулльского собора. Равным образом папа ссылается на него и в письме к франкским епископам в защиту VII собора: «Итак, отцы свидетельство от VI собора внесли в VII, чтобы ясно показать, что когда происходил VI собор, то уже почитались от древних времен святые иконы и священно-исторические изображения». Тут папа Адриан, вероятно, повторяет слова патриарха Тарасия, что Трулльские правила сочинены отцами VI собора спустя пять-шесть лет после окончания собора. Во всяком случае, Адриан хотя этим и не одобряет всего содержания Трулльских правил, но признает их. VII Вселенский собор, проходивший с участием папских легатов, но «восточный» по составу, своим 1-м правилом подтвердил правила Трулльского собора. Однако римская церковь канонов VII Вселенского собора не утверждала. И до сих пор римская церковь их не принимает, хотя колебания папы Адриана I лишний раз доказывают отсутствие «ватиканской непогрешимости».

Марониты

Монофелитство умерло в Византии, но как пережиток законсервировалось в одной группе сирийцев на Ливане. B эту среду сирийских горцев византийское правительство в VII в. пересадило в роли казаков-пограничников племя свирепых вояк-исаврийцев из Тавра. Они составили закваску для части ливанских сирийцев, получивших имя мардаитов («мардайя») и прославившихся своим стойким сопротивлением арабам-завоевателям.

Церковным центром их был монастырь св. Марона. Имя «Марон», уменьшительное от «Map», очень любимое в Сирии. Еще блаж. Феодорит рассказывает о сирском подвижнике св. Мароне. Иоанн Златоуст из ссылки также пишет Марону. Неизвестно, в честь его ли был назван древний монастырь св. Марона и где он был географически. Указывают то около города Апамеи, то около города Эмессы (Хомса). Разрушенный византийскими войсками монастырь был построен (VI в.) на другом месте с тем же именем Иоанна Марона, которого маронитская легенда именует и «патриархом». Из других немаронитских источников видно, что в VI в. монастырь «блаж. Марона» был старшим и центральным среди монастырей этой области. Окрестное население – мардаиты – в VI и VII вв. по своей преданности византийскому правительству оказали активное сопротивление монофизитству (яковитству), по свидетельству Бар-Эбрайи. Дружа с императором Ираклием, они механически приняли его «Эктезис» и таким образом впутались в монофелитство. Св. Иоанн Дамаскин говорит, что «мы впадем в маронитство, если приложим распятие к трисвятому». Таким образом, для него марониты – еретики. Евтихий, патриарх Александрийский (X в.), знает маронитов как еретиков-монофелитов.

Когда марониты в 1182 г. соединились под владычеством крестоносцев с римской церковью и отреклись от ереси, они затушевали свое 500-летнее еретическое прошлое и создали новое путаное житие своего родоначальника патриарха Иоанна Марона (685–706 гг.), которое не объясняет, a только затемняет неясное для истории начало их церкви. Появление y маронитов-монофелитов особого патриарха В. В. Болотов объясняет следующей гипотезой. Халиф Гишам, преемник Омара, умерший в 720 г., впервые дозволил христианам Антиохии избрать патриарха. До сих пор в течение более полстолетия это им было воспрещено. За это время в авторитетном центре в монастыре Марона и могло возникнуть тайное поставление патриарха. Когда Гишам позволил поставление, антиохийцы с радостью его приняли. A недозволенный патриарх все-таки остался y маронитов. «Иоанна Марона нет в списках антиохийских патриархов. Значит, если он действительно был, то в качестве особого, еретического патриарха y маронитов как монофелитов. Но опять-таки имен ближайших преемников его в звании маронитских патриархов маронитская легенда не знает. Епископов же в маронитской церкви в IX в. известно довольно много. И жили в это время марониты почти вполне политически независимо от арабов. Практически они постепенно перешли на разговорный арабский язык. Для богослужения же сохранили свой старый сиро-арамейский язык. Но и его хранят в оболочке арабского алфавита.

Соединившись в количестве 40 тысяч с латинской церковью в 1182 г., марониты затем вскоре отпали от латинства, но в 1215 г. вновь вошли в унию. Часть маронитов все-таки оставалась не соединенной с Римом, пока они не были все поглощены унией в XV и XVI вв.

Отношения с армянской церковью во время монофелитских смут

Мы покинули ход событий в Армении со времени унии, заключенной в 632 г. католикосом Эзрой с императором Ираклием. Унии не народной и потому все время прерывавшейся. Греки в этом сами были виноваты, отпугнув армян своим монофелитством. Ираклий, издавший в 638 г. свой «Эктезис», бил по Халкидонскому собору, к которому с такими усилиями привлекались армяне в момент унии. Партия антихалкидонцев – очень популярная – подняла голову. A когда был издан Типос (648 г.), армяне окончательно заговорили, что вопрос о Халкидоне спорен y самих греков и что y армян нет резонов менять веру Григория на веру Льва. Католикосом был Нерсес III, воспитавшийся в Греции и сторонник Халкидонского собора. Но он вынужден был собрать в 648 г. собор в Довине. Тут и прорвалось патриотическое армянское настроение против Халкидона. Было издано послание вновь с монофизитским учением. Но греки нуждались в армянах, и император Констанс II (641–668 гг.) убеждал армян не покидать греков. Он явился с войском в Карин. Этот факт переменил колеблющуюся ориентацию здешних антихалкидонцев на арабов. Пришлось признать императора спасителем от арабов и принять его предложение о возобновлении объединения. Самому Нерсесу это было внутренне легко. Но многим армянским епископам – очень тяжело. Назначена была литургия мира. На ней Нерсес провозгласил Халкидонский собор. Армянский летописец записывает: «Литургию отслужил по греческому обряду греческий иерей. Приобщались царь, католикос и все епископы, кто волей, a кто и неволей».

В 663 г. Армения подпала под власть арабов и зажила опять своей отдельной церковной жизнью, не отрицая пока формально состоявшейся унии. Психологическая отдаленность от греков сказалась в том, что армяне просто не заинтересовались монофелитскими спорами, прошли мимо VI Вселенского собора, окончательно утвердившего «две природы» Халкидонского собора. Как бы не обратили внимания на ряд правил Трулльского собора, специально направленных против обычаев армянской церкви. Эти постановления имели в виду православную часть Армении под главенством агванского католикоса, каковым был в 700 г. Нерсес-Бакур. Он поминал в церковных молитвах греческого василевса и дал этим основание своему конкуренту, главному католикосу Сахаку (Исааку) III Эгии (Илии 703–707 гг.), оклеветать перед арабами Нерсеса-Бакура как изменника. Халиф послал войско и потребовал y Hepceca отказа от греческой веры. Сахак-Илия прибыл с требованием халифа в кафедральный город Нерсеса – Партаву. Нерсес не покорился, был посажен в оковы и в оковах умер. Тогда составлен был специальный акт, утверждающий отречение от православия и провозглашающий монофизитство (707 г.). Все принудительно дали подписку, и единая монофизитствующая армянская церковь была восстановлена.

Так объединенная армянская церковь и вступила в новую эпоху иконоборчества.

VII Вселенский собор 787г.

Иконоборчество. Начало иконоборчества при Льве Исавре (717–741 гг.). Обострение конфликта с западом. Константин V (741–775 гг.). Иконоборческий собор 754 г. Константиново гонение. Защита икон вне империи. На Западе. Император Лев IV Хазар (775–780 гг.). Царствование Ирины совместно с сыном Константином VI (780–790 гг.). Подготовка к VII Вселенскому собору. Попытка открыть в 786 г. Вселенский собор. VII Вселенский собор (787 г.). Иконоборчество после VII Вселенского собора. Второй период иконоборчества. Император Никифор (802–811 гг.). Михаил I Рангаве (811–813 гг.), бывший министром двора (Курапалат). Новое иконоборчество. Лев V Армянин (813–820 гг.). Второй иконоборческий собор 815 г. Михаил II Травль (820–829 гг.). Феофил (829–842 гг.). Феодора и Михаил III. Торжество православия. Отражение иконоборческих споров после VII Вселенского собра на западе. Парижский собор 825 г. Конец иконоборчества во Франкской империи. Отражение иконоборчества в армянской церкви.

Иконоборчество

Вопрос об иконопочитании как будто не в духе греческого богословского теоретизма и гносиса. Как будто это вопрос чисто практический. Ho y греков он получил очень углубленную, подлинно богословскую постановку. Логическая связь с прежними ересями для возникновения иконоборчества устанавливать было бы искусственно. И сами иконоборцы как-то неуклюже и бранчливо старались укорять православных иконопоклонников то в несторианстве, то в монофизитстве, не противополагая им ничего принципиально нового.

Иконоборчество просто вскрыло и выдвинуло один из назревших и давно существовавших вопросов. Вопрос этот подошел по духу к той очередной культурной и политической программе, которую поставила на очередь новая, исаврийская, династия. Она и сделала его боевым.

Отрицание икон существовало издавна. И принятие христианства от иудеев и период гонений не располагало к пышному развитию внешних воплощений христианства. Но и в первый катакомбный период гонений не могло не появиться преднамеренно скрытной символики. И скульптурно, и живописно изображались четырехконечный крест, иногда как буква X, голубь, рыба, корабль, все – понятные христианам символы, даже взятые из мифологии, как Орфей со своей лирой или крылатые гении, ставшие затем столь типичными образами ангелов. IV век, век свободы, приводит в христианские храмы уже общепринятую орнаментику стен целыми библейскими картинами и иллюстрациями новых христианских героев, мучеников и подвижников. Св. Василий Великий приглашает в слове, посвященном памяти мученика Варлаама, живописцев зарисовать его подвиги как дело обычное. Иоанн Златоуст сообщает нам о распространении изображений – портретов св. Мелетия Антиохийского. Блаж. Феодорит рассказывает нам о портретах Симеона Столпника, продаваемых в Риме. Григорий Нисский умиляется до слез картиной принесения Исаака в жертву. Астерий Амасийский восторгается изображением мученицы Евфимии. Обычай становится всеобщим. От символики, достаточно отвлеченной, иконография в IV в. решительно переходит к конкретным иллюстрациям деяний и изображению лиц церковной истории.

Новейшие раскопки (1932 г.) профессора М. И. Ростовцева на Евфрате в римском городе Дура дают документальные доказательства, что уже в половине III в. христианские церкви и даже иудейские синагоги (!!), следуя моде римских зданий, расписывались сценами из Ветхого завета, a в христианских церквах – и из евангельской истории.

Но мы узнаем также, что в VI в. не всем учителям церкви это нравилось. Кое-кого эти иконы соблазняли.

Евсевий Кесарийский отвечает отрицательно на желание сестры императора Констанции иметь икону Христа. Божественная природа неизобразима, «но мы научены, что и плоть его растворена славой Божества, и смертное поглощено жизнью… Итак, кто же в состоянии изобразить мертвыми и бездушными красками и тенями издающий сияние и испускающий блистающие лучи свет славы и достоинства Его?» – тем более Христа, прославленного одесную Отца.

Св. Епифаний Кипрский в Анаблате (Палестина), не в своей епархии, увидел в церкви завесу с изображением человека (?). Епифаний разорвал эту завесу и отдал ее на покрытие гроба какого-то нищего, a в церковь подарил новый кусок материи. На Западе, в Испании, на Эльвирском (Гренада) соборе (ок. 300 г.) было принято постановление против стенной живописи в церквах. Правило 36: «Placuit picturas in ecclesiis esse non debere, ne quod colitur aut adoratur, in parietibus depingatur».

Это постановление против икон пытались истолковать в смысле предохранения икон то (1) от кощунств гонителей христианства и разрушителей храмов, то (2) от карикатуристов и насмешников из иудеев и язычников. Но ведь мотив канона совсем не тот, a явно иконоборческий. Поэтому теперь принято объяснять это постановление прямой борьбой с ложным иконопоклонением, т.е. с языческими крайностями, вторжения которых в христианскую среду испугались отцы собора. Следовательно, уже с самого начала была чисто внутренняя и церковная дисциплинарная борьба с иконопоклонением.

B монофизитстве, по его спиритуалистической тенденции умаления человеческой природы во Христе, давно намечалось иконоборческое течение. Еще в царствование Зинона, в конце V в., монофизитствующий епископ сирийского Иераполя (Мабуга) Филоксен (Ксенайя) хотел отменить y себя в епархии иконы. Севир Антиохийский тоже отрицал иконы Христа, ангелов и изображение Духа Святого в виде голубя. Анастасий Синаит (VI век) защищает иконы против каких-то отрицателей. Симеон Столпник Младший жалуется императору Юстиниану II на оскорбителей «икон Сына Божия и Всесвятой Преславной Богородицы».

На Западе, в Марселе, епископ Серен в 598 г. сорвал со стен церкви и выбросил вон иконы, которые, по его наблюдению, суеверно почитались его паствой. Папа Григорий Великий писал Серену, похваляя его за inconsideratum zelum, но порицая за уничтожение икон, которые служат простым людям вместо книги. Папа требовал, чтобы Серен восстановил иконы и объяснил пастве и свой поступок, и истинный способ почитания икон.

B VII в. на острове Крит перед епископом Неапольским выступает уже большая группа борющихся с иконами христиан, которые ссылались при этом на Ветхий завет и осуждали христиан, почитающих святые места и камни, a также мощи святых.

Иоанн, епископ Фессалоникский, защищает иконы от христиан-возражателей, которые, придираясь, говорят, что если даже и можно изображать Бога, явившегося во плоти, то на каком же основании изображать бесплотных духов, ангелов?

Один паломник на Восток с Запада, Аркульф, в конце VII в. сообщает, что он встречался на пути с иконоборческими течениями. B самом Константинополе он видел, как один свирепый фанатик сорвал со стены дома резное по дереву изображение Богоматери и бросил его в отхожее место. Об императоре Филиппике-Вардане известно, что перед своим свержением в 713 г. он собирался издать закон против поклонения иконам. Он был так настроен и по своей монофелитской идеологии, и по своему местному армяно-павликианскому (еретическому) воспитанию, враждебному церковному культу.

Появившийся с VII в. ислам, с его враждой ко всякого рода изображениям (живописным и скульптурным) человеческих и сверхчеловеческих лиц (безличные картины мира и животных не отрицались), заново оживил сомнения в законности икон. Далеко не везде, но в районах, сопредельных с арабами: Малая Азия, Армения. Само население этих районов было в расовом отношении отлично от эллинских районов: Мореи, Аттики, Македонии. Там, в центре Малой Азии, исконно жили и таились древние антицерковные ереси: монтанизм, маркионитство, павликианство – антикультурные и антииконные по духу доктрины. B этом пункте ислам им был понятнее и представлялся как бы совершеннее, «духовнее» христианства. B этой атмосфере императоры, выдерживавшие вековой напор фанатичного ислама, не могли не соблазняться устранить лишнее препятствие к мирному соседству с религией Магомета. Недаром защитники икон называли императоров-иконоборцев «σαρακηνοφρονοι – сарацински мудрствующими».

Такое вероучительное «угодничество» врагу и конкуренту христианской империи само по себе, одно и отдельно не могло бы объяснить того извращенческого энтузиазма, который характерен для программы иконоборцев. Иконы – только часть, деталь их реформаторской программы. Да, дело в этой государственной и культурной программе данного периода. Что же это за программа?

Все исторические источники времени иконоборчества принадлежат гонимым и оскорбленным православным и потому рисуют царей-иконоборцев в самых мрачных чертах.

Историческая объективность тут требует поправок. Но поправки вскоре превратились в противоположную крайность. Симпатии немецких протестантских историков и восточных историков, как, например, Папарригопуло («История эллинского народа»), склонны к полному оправданию императоров-иконоборцев как просто реформаторов-прогрессистов. Наш профессор Терновский сопоставляет эту оценку с оценкой в нашей истории реформ Петра Великого. Как было бы трудно, говорит он, сформулировать объективно оценку реформ Петра, если были бы уничтожены все исторические источники, кроме обличительных слов Стефана Яворского.

Действительно, при спокойной оценке деятельности императоров-иконоборцев они обрисовываются как искусные правители, восстановители целостности силы государства, организаторы армии, собиратели казны, гуманные законодатели. Православные летописцы рисуют дело так, что эти императоры гнали иконы по вандальской грубости, разрушали просвещение и школы. Но это надо принимать с поправкой. Если даже иконоборцы и сжигали враждебные им книги и закрывали православные школы, то одновременно они поощряли другую литературу и поддерживали другие школы.

Но верность этой черты «варварства» иконоборцев надо понимать тоньше. Просвещение Византии и умственная культура значительно понизились со времени Юстиниана Великого (527–565 гг.). Прежние тонкие проблемы догматики стали непосильны большинству богословских умов. Новые поколения могли ухватиться только за вопрос более доступный упрощенному мышлению. Императоры VII в. были из варварских выходцев Исаврии и Армении. Они были иногда и на высоте просвещения своего времени, но тон их умствований был варварски рационалистичен. Задели они вопрос общепонятный и для народных масс и довели дело до кровавых гонений. B этом их ошибка и непопулярность в истории.

B общем теперь императорское иконоборчество вырисовывается в истории как направление, аналогичное духу эпохи Возрождения. Таково было восстание мирского духа против клерикального духа средневековья. B том же духе восставал против клерикализма светский дух германского Kulturkampf a времен Бисмарка и лаический фанатизм третьей Французской Республики, отделявшейся от католической церкви. Это дух, сродный и нашему русскому либеральному, и радикальному «просветительству», принявшему уже варварскую безбрежность в большевистском деспотизме.

Государи-иконоборцы находили, что для блага государства нужно и людские силы, и денежные средства отвлечь от монашества и церкви и направить все в государственное казначейство и на армию, вымести «клерикализм» из государства. И действительно, в конкретной жизни государства замечались патологические крайности. При Юстиниане II в 695 г. министром финансов был назначен авва Феодот. Он оказался жестоким и несправедливым в сборе податей, так что в 696 г. даже был убит чернью. При императрице Анастасии II в 715 г. главнокомандующим армиями был назначен диакон Софийского храма Иоанн, также убитый солдатами. Два монаха в 696 г. явились главными заговорщиками при свержении Юстиниана II.

Императоры-иконоборцы боролись с монастырями и монахами не менее, чем с иконами, проповедуя секуляризацию не только монастырских имений, но и всей жизни, культуры и литературы. Монастыри не только поглощали человеческий материал, нужный для армии, но и владели большими материальными ценностями в форме поместий. Императоры-иконоборцы попутно вдвойне ожесточались против икон, защищаемых монахами, a в сущности, истребляли самое монашество. Иначе говоря, сама по себе затея упразднить иконы, может быть, и не разгорелась бы в такую упорную борьбу светской власти, ибо сами по себе иконы не были так связаны с материальными интересами.

Вдохновляясь светскими государственными интересами против, монашеского стиля народного благочестия, императоры увлекались новым для того времени «лаическим» духом. Они бранили монахов «одетыми мраком, ничего не помнящими».

Вместо мрака аскезы и покаянного плача императоры рекомендовали подчеркнуто светский образ жизни, кутежи и амуры. A людей прежнего обрядового благочестия объявляли политически неблагонадежными. Из императорского титула выбрасывали словечко «ά άγιος». Петр Великий в будущем со злорадным восторгом приветствовал, повторял и доводил до крайности эту кощунственную жизнерадостность.

Вообще государственный интерес в православных царствах не раз в этом смысле сталкивался с церковным бытом и переходил в борьбу с так называемым «клерикализмом». Разумеется, каждый раз в стиле своей эпохи. Например, y нас даже благочестивый Иван Грозный говорил: «Нигде же обрящеши, еже не раззоритися царству, от попов владому». «Когда греческие императоры, – говорил Петр Великий, – оставя свое звание, ханжить начали, a наипаче их жены, тогда некоторые плуты к ним подошли и в городах монастыри строить испросили. Так, на одном канале от Черного моря до Цареграда не меньше 300 монастырей было, a от сего, когда турки подошли к Цареграду, ниже 6 тысяч воинов взыскать могли».