355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Антон Платов » Гнездо Феникса » Текст книги (страница 3)
Гнездо Феникса
  • Текст добавлен: 9 октября 2016, 14:07

Текст книги "Гнездо Феникса"


Автор книги: Антон Платов



сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

8

Какое именно ведомство финансирует Черных и его институт, мы поняли, когда добрались до их базы, расположенной на другом конце озера, на заросшем соснами берегу небольшой бухты.

Укрепленный на сваях причал, к которому подошел катер, а следом за ним и наш пароход, охранялся затянутым в камуфляж автоматчиком. Асфальтированная дорожка вела от причала к большому ангару из гофрированного дюраля и окружающим его аккуратным белым двухэтажным домикам. Слева – на «лысой» горушке стоял темно-зеленый армейский вертолет.

В целом картина была довольно мирная. У одного из домиков сушилось на веревках белье, где-то плакал грудной ребенок. Если бы не автоматчик на причале, не вертолет и не появляющиеся то тут, то там среди штатских фигуры в камуфляже, можно было бы принять этот маленький поселок за базу отдыха.

– Официально наш институт занимается проблемами размагничивания судов – на предмет защиты от магнитных торпед, – говорил Черных, разливая чай в своей квартирке в одном из коттеджей.

– Размагничивания? – я удивился. – Мне кажется, эта проблема была решена еще во времена последней войны.

Он кивнул.

– Разумеется. Это просто традиционная официальная версия. НИИПЕН, собственно говоря, и вырос из той лаборатории, которая занималась размагничиванием во время Отечественной войны. Сейчас у нас довольно широкий спектр исследований, и я веду на этой базе только одно из направлений, – он отставил в сторону чайник и тоже присел у стола.

– Как я понимаю, это направление связано с нашими… приключениями, – сказал я.

– Так точно. Вы оказались случайно затянутыми в широкомасштабный эксперимент. Мы, признаться, не ожидали подобного результата, хотя и предполагали вероятность такого развития событий. Угораздило же вас оказаться… – он не договорил.

– Оказаться где?

– Это сложно. – Черных наморщил лоб. – Впрочем, я попробую объяснить. Вы слыхали о филадельфийском эксперименте Эйнштейна в 1943 году?

Я не удивился: наверное, ожидал чего-то подобного. Да, конечно, я слыхал об этом эксперименте, поставленном Эйнштейном, когда тот работал на какое-то военное ведомство США, и оказавшемся впоследствии одним из самых знаменитых его опытов. Тогда вместе с Эйнштейном работали самые известные физики мира. Тесла, например. Кажется, они создавали мощное электромагнитное поле особой конфигурации вокруг американского эсминца. Собственно говоря, больше я об этом эксперименте ничего и не помнил, кроме результата, конечно: эсминец просто исчез, исчез вместе со всей командой и с экспериментальным оборудованием, чтобы объявиться ненадолго где-то совсем в другом месте, потом снова исчезнуть и снова явиться «из ничего» на филадельфийской базе американских ВМС. Говорят, что по окончании эксперимента Эйнштейн сжег свои рукописи. Да, я слыхал, конечно, об этом эксперименте и сообщил об этом Черных.

– Ну что же, – сказал тот, разводя руками. – Прекрасно. Тем проще мне будет объяснить вам, чем мы тут занимаемся.

– Я не поняла, – сказала Юля, обращаясь не столько к Черных, сколько ко мне. В двух словах, насколько мог кратко, я сообщил ей самое необходимое.

– Все так, – кивнул Черных, – все точно. В близких областях работает и наша лаборатория. Вы понимаете, я надеюсь, что говоря об этом с вами, я нарушаю некоторые… гм… обязательства? Но это нужно.

«Кому?» – вопрос не прозвучал, но был, вероятно, настолько очевиден на моем лице, что Черных неожиданно смолк, а потом ответил – с неожиданной резкостью в голосе:

– Мне. Институту. Стране в целом.

Я промолчал.

– Исследования, которые мы проводим, связаны с переброской материальных предметов на конечные расстояния за бесконечно малые отрезки времени. В принципе физика такой переброски известна; дело только за технической реализацией. Мы немало уже сделали на этом пути, но постоянно сталкиваемся со всевозможными, часто совершенно неожиданными проблемами. Нет, точнее – с неожиданными феноменами или, быть может, просто с непредсказанными теорией особенностями процесса переброски. Первое, с чем мы столкнулись в самом начале работы, – это искажения времени, возникающие при любых экспериментах в этой области. Сейчас это уже объяснено. Или почти объяснено.

– Что вы имеете в виду, говоря об «искажениях времени»? – спросил я, будучи действительно заинтересован. – И как вы их регистрируете?

Черных оживился.

– Конечно, конечно. Я все объясню. Ну, разумеется, речь идет не об искажениях времени «вообще». Если бы таковые и происходили, мы все равно не смогли бы зафиксировать их – так же, как невозможно непосредственно почувствовать изменение скорости течения реки, просто плывя по течению.

Я кивнул.

– Но можно ведь посмотреть на берег, – сказала Юля и сама смутилась своей смелости вмешаться в «ученую беседу». – Извините.

– За что же? – воскликнул Черных. – Вы абсолютно правы. Мы не можем регистрировать изменение скорости течения абсолютного времени. Собственно, и говорить-то об этом нелепо. Зато мы можем сравнивать течение времени в двух разных точках пространства. Это просто – теоретически. Пара абсолютно синхронных часов, электронных или атомных, с погрешностью менее миллиардных долей секунды за сутки, разносится в эти самые две точки. Потом мы просто сравниваем разницу между ходом часов, накопленную за какой-то срок. И все.

– Понятно, – сказал я, припомнив приборчик, который Черных доставал из кармана у нас на пароходе.

– Но эти шутки со временем давно уже не новы для нас, – продолжил он свой рассказ. – Значительно позднее мы обнаружили другую вещь, которую не совсем понимаем до сих пор: резкую неоднородность пространства по отношению к нашим экспериментам, и вообще – по отношению ко всем явлениям, связанным с субпереброской и Переходом.

– С переброской и… с чем? – перебил его я, почувствовав вдруг в последнем прозвучавшем из его уст слове что-то особенное.

Черных резко смолк; сжал губы, словно допустил некую промашку.

– Неважно… пока. Скажем так: по отношению ко всему, чем занимается наша лаборатория. Так вот, суть этого явления состоит в следующем. Переброска даже небольших масс и даже на небольшие расстояния требует значительных – весьма значительных – затрат энергии. Однако оказалось, что существуют на поверхности Земли точки, переброс между которыми оказывается практически неэнергоемким. Более того, мгновенное перемещение материальных объектов из одной такой точки в другую иногда вообще может носить спонтанный, самопроизвольный характер. А уж если мы прикладываем к таким точкам нашу… наши усилия… тогда вообще получается… Я даже не знаю, как это определить. Получается некое «смешение пространств и территорий», что ли.

Он замолчал, не то обдумывая дальнейшие слова, не то ожидая нашей реакции.

– Понятно, – повторил я. – И эта ваша база стоит, разумеется, в одной из таких точек, – я не столько спрашивал, сколько утверждал.

Черных кивнул.

– Да. И здесь мы подходим к вашей собственной истории, – он снова замолк на несколько секунд, обдумывая, вероятно, слова. – Дело в том, Андрей, что такие особые точки некоторым образом связаны друг с другом, причем не хаотически, а по некоторой системе, смысл которой пока ускользает от нас. Могу сказать только, что взаимосвязанные точки образуют на поверхности Земли некие треугольники или, говоря более общо, некую гексагональную сеть. Наш вчерашний эксперимент…

Кажется, на этих словах я вскинул голову слишком резко. По крайней мере, Черных уловил мое нервное движение и замолчал. Потом развел руками:

– Да, Андрей, я вынужден просить прощения. Ваш катер, насколько я понимаю, случайно оказался вчера в одной из активных точек, связанных с нашей, и в одну из фаз эксперимента произошел переброс. Мы уловили его по мощным темпоральным искажениям.

Я покачал головой:

– Вы ошибаетесь, Черных. Ваш эксперимент соединил вчера не два узла этой вашей «гексагональной сети», а как минимум три.

– То есть?

– Крайний Север, Центральную Россию и… – я не договорил, не зная, где мы сейчас находимся.

– И Урал, – задумчиво пробормотал Черных. – Кажется, я понимаю. Тройной переброс… по всем ребрам треугольника… Вы с Юлей изначально находились вчера в разных узлах?

– Да.

– Интересно. Впрочем, мне следует вернуться к извинениям. Уверяю вас, эксперимент отнюдь не был направлен на то, чтобы перетащить что-либо и, тем более, кого-либо из соседних узлов на базу. Уверяю вас, это произошло случайно. И тем не менее еще раз прошу у вас прощения за причиненные неудобства.

Юля фыркнула – негромко, но достаточно выразительно.

– Послушайте, Черных, – сказал я (этот человек по-прежнему внушал мне устойчивую неприязнь, и я никак не мог заставить себя обращаться к нему по имени). – Послушайте, если я правильно понял, ваши исследования финансируются каким-то из силовых ведомств, а база ваша – секретна. Объясните мне, зачем вы нас сюда притащили, да еще рассказываете все эти подробности. Не проще ли было сразу выслать нас отсюда и не затруднять ни нас, ни себя?

– Зачем же… – вскинулся было он, но тотчас прервал сам себя: – Впрочем, вы правы.

Он вздохнул, потер пальцем переносицу, словно поправляя несуществующие очки, потом коротким движением разгладил какую-то морщинку на скатерти.

– Да, мы подходим к самому важному. Существует еще и третий феномен, связанный с физикой переброса и открытый нами совсем недавно. Возможно, этот эффект, остающийся пока побочным результатом наших исследований, окажется на деле более важным, чем сама возможность мгновенной переброски материальных масс. Нам удалось нащупать третью сторону переброса.

Он замолчал.

– То есть? – спросил я.

– До сих пор явление переброса полагалось нами, так сказать, двухполюсным. Существует точка отправления и точка прибытия, ну, плюс канал между ними. Все. Но экспериментальные данные показывают, что в тех случаях, когда возникающий канал достаточно стабилен, из него есть третий выход.

– Куда? – спросила Юля в повисшей вдруг мрачной тишине.

– Не знаю, – ответил Черных. – Куда-то в сторону, куда-то прочь, вон из нашего мира. Теория переброса не воспрещает такого явления, но и не объясняет ничего. Ценой колоссальных усилий нам удалось единожды осуществить переброс в третью сторону. Приборный блок, служивший перебрасываемым телом, показал огромные градиенты скорости хода времени в тот момент, когда телеметрическая связь с ним прервалась. Блок не был уничтожен, но и не появился ни в одной из активных точек Земли. Я подозреваю, что мы нащупали… Да, мы нащупали иной мир. Причем очевидная асимметрия переброса между этим миром и Землей заставляет нас полагать, что… – голос его стал ниже и тише. – Я понимаю, это звучит смешно, но… Если у Мироздания есть где-нибудь центр, то возможно, что третья сторона переброса – это ворота куда-то туда.

– Переброс в третью сторону вы и назвали Переходом, – тихо сказал я.

– Да, – Черных неровно улыбнулся. – Да. И мы должны сделать Переход доступным для оборонных ведомств раньше, чем это сделает Америка.

– И что же вам до нас и нашего парохода?

– Все, – он негромко стукнул кончиками пальцев по столешнице. – Все, что вы знаете и что вы есть. Наши приборы зафиксировали этой ночью столь мощный темпоральный всплеск в месте вашего появления, что он может быть связан только с Переходом.

– Нет, – сказал я.

Скрипнул рядом со мной стул; я оглянулся: Юля, насколько могла, отодвинулась от Черных. Спина ее была прижата к стене, а глаза смотрели испуганно и… тревожно.

– Да, – сказал Черных. – Не знаю, что тому виной, но вы, находясь в канале переброса, ушли в третью сторону и, более того, вернулись обратно.

Мы молчали. Долго. Несколько минут.

– Чего вы хотите? – спросил я, удивляясь хриплости собственного голоса.

– Сотрудничества! – Черных заулыбался. – Поверьте, сотрудничества и ничего более. Здесь несколько важнейших моментов. Во-первых, нам нужна вся – абсолютно вся! – информация, касающаяся вчерашних событий. Во-вторых, мы не раз замечали, что все явления физики переброса странным образом связаны с людьми, с какими-то их свойствами. Ну, например, в присутствии одного человека эксперимент идет всегда, а в присутствии другого – нет. Пусть и неожиданно для вас самих, но вчера в вашем присутствии прошел самый грандиозный эксперимент за всю пятидесятилетнюю историю лаборатории. Поэтому нам нужны лично вы. Ну, и наконец, как я понял из беседы, вы – физик?

– Гео, – поправил его я. – Я геофизик.

– Тем более! – он снова заулыбался. – Геофизика – одна из основных специализаций нашего института. У нас никогда не бывают лишними хорошие специалисты. И уж поверьте, в социальном отношении наш институт весьма отличается от институтов РАН. Соглашайтесь. Я уверен, что работа будет вам интересна.

Я представил себе, что чувствует сейчас Юля. Разговор велся так, словно ее и не было в этой комнате.

– А если я откажусь?

Черных пожал плечами.

– Боюсь, что вам в любом случае вряд ли будет разрешено покинуть базу сейчас, – он сказал это без усмешки, даже немного задумчиво, так что я понял, что он не издевается, просто констатирует факт.

– Мы можем подумать?

– Почему нет? Конечно. Время не поджимает нас. Надеюсь, в недалеком будущем время вообще окажется у нас… Впрочем, думайте.

Он ушел, прикрыв, но не заперев за собой дверь.

9

…И мы думали. Правда, не о предложении Черных. Для меня было очевидно, что я просто не смогу его принять после того, что было. После Острова, после Города в пене цветущих яблонь.

Где-то во второй половине дня Черных появился снова, но он не стал спрашивать нас о нашем решении, просто предложил вместе пообедать. Мы не стали отказываться (есть к тому времени уже действительно хотелось), но после обеда спросили, можем ли мы вернуться на пароход, чтобы провести там ночь.

Черных пожал плечами, но возражать не стал. Было очевидно, что он уверен: скрыться нам не удастся в любом случае.

Часовой на пристани пропустил нас на пароход без вопросов. Мы спустились в крошечную кают-компанию, и я вскипятил чаю. Разговаривать поначалу не хотелось, да и не о чем было. И все же понемногу мы разговорились, стараясь избегать темы о нашем будущем. Юля спросила меня о «Персее» – паровой шхуне, которая вчера на закате вывела нас из тумана к Острову Яблок. Я рассказал ей все, что знал. Рассказал о том, чем был этот маленький кораблик, как его строили и как он закончил свою жизнь, возвращая людям вложенную в него при постройке любовь. Окончание истории «Персея» почему-то особенно взволновало Юлю.

– Андрюша, – заговорила она, подумав, – вот скажи, пожалуйста, раньше моряки думали, что у старых кораблей есть душа, что они живые. Я знаю, я в книжках читала. А сейчас?

– Что сейчас, Юль? – переспросил я.

– А сейчас моряки верят? Ну вот ты, например?

Я усмехнулся.

– Я не моряк, я исследователь.

– Это все равно: ты же плаваешь по морям.

Я задумался. Мне сложно, неприятно и тягостно было бы думать о «Персее» или о нашем стареньком пароходике, не имеющем даже собственного имени, как о бездушных мертвых железках.

– Наверное, Юль. Да.

– Я вот к чему спрашиваю. Я ведь, – она чуть усмехнулась, – знаешь, я ведь филолог по образованию. Ну, то есть буду филологом… то есть… была бы…

Я хотел было возмутиться таким ее настроением, но она нетерпеливо махнула рукой, словно я мешал ей сказать что-то важное, и я промолчал.

– Я ведь знаю, Андрюша, что вот эти Священные Острова… Острова Яблок… Древние считали, что туда уходят души людей после смерти. Ну, по крайней мере, – души хороших людей. Может быть, души хороших кораблей тоже уходят куда-то в те края после того, как корабли умирают.

Я промолчал. Быть может, и так…

– Нас убьют? – спросила вдруг Юля.

– Да ты что? – возмутился я. – Да ничего с нами не будет. Все нормально, – кажется, голос мой прозвучал все-таки с некоторым оттенком фальши.

Юля кивнула. Как-то неопределенно.

– Там хорошо, ты помнишь? – совсем тихим шепотом спросила она, склоняясь к моему плечу.

– Да. Я помню…

Мы вышли на палубу, когда солнце уже коснулось ветвей высоченных сосен на берегу и золотило кору их стволов, играло огненными отблесками на мелкой озерной ряби. Было тепло и тихо.

Мы прошли на корму, чтобы быть подальше от часового на пристани; облокотились на перила – на те самые замечательные перила, по которым узнал я некогда в этом пароходике родного брата другого парохода, затонувшего у берега Клязьмы. Я закурил. Мы долго стояли молча.

Прогромыхал и смолк вернувшийся откуда-то на базу грузовик, снова упала тишина. И… что-то изменилось – неуловимо, но явственно. Тишина! Она стала другой!

На сей раз я приветствовал эту печальную предзакатную тишину, как старого друга, вернувшегося после долгой разлуки, как весть из родного дома. Видимо, что-то изменилось в моем лице. Юля повернулась ко мне, словно хотела что-то спросить…

Врата Перехода! Не знаю, почему и откуда всплыли во мне эти слова, но я понял вдруг значение этой тишины, которая всегда была со мной. Путь на Третью Сторону Переброса

Эта тишина – нет, ощущение этой тишины внутри себя – привело меня в ту загадочную протоку, оно же (теперь я знал это точно) вело меня сквозь туман к Острову Яблок. Быть может…

– Андрюша, что? – очень тихо, видимо тоже ощущая магию момента, спросила Юля.

Я наклонился к самому ее уху, чтобы в любом случае нас не услышал часовой.

– Юленька, я… я должен исчезнуть отсюда, я не могу работать с ними. Ступай на берег. Черных уверен, что я был в третьей стороне один, а уже потом подобрал тебя. Говори ему так же. Помыкают, возьмут подписку о неразглашении и отпустят.

– А ты?

– Я… попробую. Наверное, не получится, но… я все равно должен. Ты же знаешь: сейчас можно вытащить из человека все, что угодно.

– Андрей, я с тобой.

– Юленька, ведь ничего не выйдет. Скорее всего.

Она вдруг улыбнулась – смело, почти весело.

– Ты забыл: обе дороги ведут Туда. Выйдет – не выйдет…

Я медленно распрямился, чтобы не спугнуть ощущение. Прошел на нос, потом на корму – снял со стопора обе швартовочные лебедки. Швартовы немного провисли, давно не смазанная носовая лебедка чуть скрипнула. Часовой, по счастью, не обратил на это внимания.

– Эй, приятель! – крикнул я ему. – Я заведу машину, а то аккумуляторы сели совсем: даже лампочки не светят.

Камуфлированный детина махнул рукой:

– Валяй.

Мой старенький пароход словно чувствовал свой последний день и решил прожить его гордо, с достоинством. Машина заработала сразу, без задержек и без единого сбоя; стальное тело парохода мелко задрожало, готовое к бегу…

Солнце, красным золотом пылавшее меж стволов сосен на береговом всхолмье, коснулось горизонта.

– Закат, Андрюша, – тихо сказала Юля.

– Да. Ступай вниз.

Она снова негромко, почти неслышно засмеялась.

– Нет, что ты. Я с тобой.

Я кивнул, соглашаясь.

– Ну, – прошептал я, решаясь, – не подведи, старый. – Я ласково погладил приборную доску.

И резко дернул рукоять хода на себя – на «полный», и сразу – на «самый полный».

Машина взвыла, потом взревела; перестук поршней в ее глубинах слился в единый гул. «Кэп голову бы оторвал за такой старт», – успел подумать я, и пароход, чуть качнувшись, пошел вперед, быстро набирая ход.

Что-то закричал часовой на пристани. Я оглянулся. Оба швартова разматывались вслед за нами, уходя под воду. Я повел пароход прочь от причала и начал постепенно закладывать плавный поворот – так, чтобы в конце концов оказаться носом к закату.

Звякнула носовая лебедка и закрутилась уже по инерции, вхолостую: кончился носовой швартов; за ним последовал кормовой. Часовой на причале перестал орать – видимо, связывался с начальством. Потом сквозь грохот машины мы услышали автоматную очередь, очевидно отправленную в воздух. Следующая с глухим звоном пробила нашу обшивку где-то внизу, в районе ватерлинии. Но это было уже неважно. Я достаточно отошел от причала и сейчас заканчивал поворот.

– БГК-186, немедленно остановитесь! – проревел над озером голос с репродукторов базы.

– Щас! – сказал я.

Солнце било уже прямо в носовые стекла рубки. Я чуть довернул штурвал. Теперь наш пароход на самом полном мчался к береговым утесам.

– БГК-186, немедленно застопорить машину!

Я стиснул штурвал, глядя прямо в лицо надвигающимся скалам, из-за которых лился, заполняя все поле зрения, багряно-золотой закатный свет.

Кажется, этот золотой свет нес запах моря и цветущих яблонь.

Часть 2
Варвары во вселенной

Пролог
Земля, 2007

Елка была синтетическая (от живой слишком много мусора), но все равно очень красивая, почти волшебная. Ровно горели лучистые разноцветные огоньки «свечек», чуть покачивались в густой зеленой хвое большие шары, мягко спадали с веток тонкие нити золотого и серебряного дождя. Мама не любила завешивать елку большим количеством игрушек, и это было правильно: строгая в своей праздничной красоте, елка не превращалась в разукрашенную мещанку, а оставалась немного загадочной частью волшебного новогоднего мира.

Свет горел только над праздничным столом, и елка, стоявшая в эркере большой гостиной, была окружена полумраком, подсвеченным сквозь зеленые лапы цветными огнями.

Санька немножко стеснялся перед самим собой тех чувств, которые вызывала у него новогодняя елка (как-то несолидно для такого взрослого парня), однако отказаться от них ни за что бы не согласился.

За столом было скучно; собственно, потому Санька и загляделся на елку. Гости говорили о чем-то своем, нимало его не интересующем, а в приглушенном телевизоре неестественно радостно прыгали какие-то девицы. Санька совсем было собрался отпроситься из-за стола (благо до двенадцати было еще далеко) и поболтать по телефону с кем-нибудь из приятелей, как его ухо уловило изменение темы застольного разговора. И он остался сидеть.

Говорил дядя Толя, папин сослуживец. Говорил он что-то не очень внятное, но очень ругательное, на тему: «Зачем правительство тратит деньги на обслуживание международной космической станции?» В итоге разговор свелся к тому, что неплохо было бы вообще подсвернуть все эти космические исследования, потому что расходов уйма, а толку никакого…

Санька тихонько фыркнул – про себя, конечно.

Будучи во всех остальных отношениях подростком совершенно нормальным, он был непростительно старомоден в одном вопросе. Санька мечтал о космосе. Причем мечтал не «мимоходом», не случайно. Нет, это была любовь с первого взгляда и на всю жизнь. Он мог навскидку сравнить технические характеристики российского «Протона» и европейской «Ариан-5» или на память перечислить полеты советских автоматических станций к Марсу и Венере. Он искренне и тяжело переживал давно позабытый соотечественниками крах советской лунной программы и мог с фактами в руках со всей безапелляционностью тринадцатилетних описать недостатки и доказать преимущества королёвского проекта «Н-1» (начинавшегося именно как носитель для лунных кораблей) перед вытеснившей его «Энергией». Правда, доказывать все это ему было некому: знакомых взрослых, связанных с космонавтикой, у Саньки не было, а его ровесников – подростков начала XXI века – интересовали совсем другие вещи.

«А вот хрен вам всем!» – подумал он и вылез-таки из-за стола.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю