Текст книги "Звездный час по тарифу"

Автор книги: Антон Леонтьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 28 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

13 октября

– Сеньора Сан-Донато, самолет готов к вылету, – доложила секретарша. Ксения вышла из кабинета и направилась к лифту. Она была одета в легкий костюм светло-желтого цвета, в руках у нее был кожаный чемоданчик.

Спустившись вниз, она уселась в лимузин, который доставил ее к частному аэропорту корпорации Сан-Донато. Ей предстояло посетить одну из строящихся изумрудных шахт, расположенных в провинции: местные жители, в основном индейцы, саботировали ввод в эксплуатацию важного объекта. Они выдвинули немыслимые условия, требуют огромную компенсацию. Ксения решила, что сама переговорит с их предводителями. Если «кристально честным вождям, выражающим интересы своего народа» предложить хорошую сумму, то они, как миленькие, покинут джунгли и перестанут препятствовать строительству шахты. Обычно подобные поездки совершал дядя Николас, однако Ксения приняла решение, что сама отправится с визитом.

Ее ждал небольшой самолет с эмблемой корпорации и надписью изумрудно-зелеными буквами: «Корпорация Сан-Донато». Ксения, к своему неудовольствию, заметила дядю Николаса, который поспешил ей навстречу. После семейного совета, завершившегося скандалом, Ксения не виделась с родственниками. У нее создалось впечатление, что те затаились.

– Дорогая Ксения, – с легкой улыбкой сказал он. – Я уладил последние формальности. Требовалось дать кое-какие наставления. Теперь я могу быть спокоен, что все будет в полном порядке!

– Я в этом не сомневаюсь, дядя, – ответила Ксения. – Или вы думаете, что мне, как и моим родителям, суждено стать жертвой авиакатастрофы?

Дядя Николас шокированно посмотрел на Ксению и заметил:

– Дорогая племянница, отчего в твоей головке гнездятся такие страшные мысли? Марио Сантана – лучший пилот нашей корпорации!

– Ты хотел сказать, моей корпорации, – прервала его Ксения.

Дядя Николас кашлянул и с тонкой улыбкой произнес:

– Конечно же, дорогая, я ошибся, твоей корпорации. Но ты уверена, что мне не требуется сопровождать тебя? Ведь в конце концов именно я всегда летаю с инспекцией на шахты...

Что-то в тоне дяди подсказало Ксении – он лжет. Он был слишком спокоен, и когда она сообщила ему, что полетит вместо него, а он останется в Эльпараисо, дядя Николас, который раньше бы поднял шум из-за урезания собственных полномочий, согласился необычайно легко. Как будто... Как будто он ждал этого!

– Я справлюсь с этим, дядя, – заверила его Ксения.

– Я не сомневаюсь, дорогая моя, – расплылся в улыбке дядя Николас. – Но если так, то желаю тебе удачной поездки! Всего хорошего, Ксения!

Дядя помахал ей рукой и направился к ожидавшему его автомобилю. Навстречу Ксении шагнул молодой темноволосый пилот, тот самый Марио Сантана, который по праву считался лучшим пилотом корпорации. После трагедии с родителями Ксении все пилоты подвергались суровым экзаменам, и Ксения не сомневалась, что с Сантаной она может быть спокойна за свою безопасность.

Неделю назад, не ставя никого из родственников в известность, она приказала перед каждым стартом проверять самолет на наличие взрывных устройств.

– Доброе утро, сеньора Сан-Донато, – приветствовал ее пилот. – Самолет готов к вылету.

Ксении доложили, что никаких подозрительных предметов в самолете не обнаружено. Или ее фантазия слишком разыгралась, но зачем дядя Николас прибыл на аэродром? Вряд ли он привез с собой бомбу, которую спрятал под ее креслом в самолете.

Она оказалась в салоне самолета. Отныне ей придется довольно часто подниматься в воздух. Она не может забросить свои обязанности только потому, что испытывает непреодолимый страх – страх, что самолет потерпит крушение.

Марио Сантана занял место в кабине, Ксения опустилась в кресло и пристегнула ремень безопасности. Она закрыла глаза и попыталась расслабиться, когда самолет покатился по взлетно-посадочной полосе. Наконец он оторвался от земли и стал набирать высоту.

– Сеньора Сан-Донато, – доложил по внутреннему громкоговорителю пилот, – все системы работают безупречно, полет проходит нормально. Мы прибудем в место назначения через два с половиной часа. Вы можете отстегнуть ремень безопасности.

Появилась миловидная стюардесса с подносом, на котором возвышался узкий бокал с шампанским. Ксения решила, что немного алкоголя ей не помешает. Она отпила два глоточка и посмотрела в иллюминатор – под ними раскинулась столица – небоскребы, магистрали, автомобили. Через некоторое время урбанистический пейзаж уступил место бескрайним джунглям. Ксения успокоилась. Ну вот, а она боялась...

Ксения раскрыла чемоданчик, достала бумаги и принялась изучать их. Ей требуется быть хорошо подготовленной к встрече, для нее даже запланирован спуск в изумрудную шахту. Наверняка руководство и рабочие будут прицениваться к молодой хозяйке, и она не может проявить слабину.

Они находились в полете около полутора часов, когда самолет внезапно тряхнуло. Ксения оторвалась от документов, в чтение которых углубилась, и посмотрела на стюардессу. Та с деланой улыбкой пояснила:

– О, это всего лишь воздушная яма, сеньора Сан-Донато! Вам не стоит волноваться...

В этот момент самолет снова тряхнуло, и, бросив взгляд в иллюминатор, Ксения увидела, что летят они как-то странно. Самолет шел на снижение. Бумаги выскользнули у Ксении из рук и разлетелись по салону.

– Я сейчас узнаю, в чем дело, – произнесла стюардесса и бросилась в кабину к пилоту.

Несколькими секундами позже она появилась в салоне, ее лицо было искажено, она заломила руки и пробормотала:

– Сеньора Сан-Донато, с Марио происходит что-то странное... Я не знаю, что делать!

Ксения поднялась из кресла и едва не упала – самолет, оглушительно гудя, изменил угол полета. С трудом добравшись до кабины, Ксения увидела, что пилот находится без сознания – на губах у него пузырилась кровавая пена, глаза закатились. Он вцепился в штурвал, но, судя по всему, самолетом уже не управлял.

– Марио! – Она изо всей силы тряхнула пилота за плечо. – Вам плохо? Вы сможете посадить самолет?

Стюардесса завизжала, пилот соскользнул на пол. Не удержавшись, Ксения повалилась на кресло. Она видела, что зеленый океан джунглей неумолимо приближается.

– Вы умеете управлять самолетом? – крикнула она стюардессе.

Та, всхлипывая, произнесла:

– Боже мой, конечно же, нет! Моя задача – подавать вам напитки и еду и заботиться о том, чтобы все было в порядке! Ах!

Ксению швырнуло на пол. Оказавшись около пилота, она попыталась нащупать у него пульс. Ей показалось, что пульса не было. Но отчего молодой, совершенно здоровый пилот внезапно теряет сознание или вообще умирает? Сердечный приступ? Инсульт?

Ксения стянула с пилота наушники и прокричала в микрофон:

– Это Ксения Сан-Донато, нас кто-нибудь слышит? Наш пилот не в состоянии управлять самолетом, что нам делать?

Ответом ей было шипение в наушниках. Ксения отшвырнула их и, держась за кресло, поднялась. Стюардесса хныкала и билась в истерике.

– Боже, мы все умрем! – вопила она. – Сделайте же что-нибудь, сеньора! Я не хочу умирать!

– Поверьте мне, я тоже не хочу, – пробормотала Ксения.

Только в фильмах герои, оказавшиеся на борту самолета, пилоты которого внезапно умерли, проявляют чудеса смекалки и сажают машину, спасая тем самым свою жизнь и жизни еще пары сотен пассажиров.

Джунгли неумолимо приближались. Еще несколько секунд – и их неуправляемый самолет грохнется на деревья. А что будет потом, ей хорошо известно: она была на месте крушения самолета родителей.

Ксения бросилась к штурвалу. Что же ей делать? И как им вообще управляют?

– А, мы сейчас умрем! – кричала осевшая на пол стюардесса.

Ксения потянула штурвал на себя. Смертельная зелень джунглей расстилалась под ними бескрайней пустыней. Самолет сильно тряхнуло, и Ксению отбросило к стенке. Она почувствовала, как в ушах у нее зазвенело, перед глазами пошли черные круги. На корточках она поползла прочь из салона. Ксения чувствовала, что кровь заливает ей глаза. Неужели это все? – подумалось ей. Она погибнет так же, как погибли ее родители. И зачем только она села в этот самолет?

Ксения вцепилась в ножку кресла, но подняться на ноги уже не могла – не было сил, и самолет, падая, слишком накренился. Она слышала завывания стюардессы, которые доносились из кабины. Просвистев мимо, кожаный кейс пребольно ударил Ксению в плечо. Вслед за этим последовал оглушительный треск, и она поняла, что это конец.

Ксения вскрикнула, нестерпимая боль разорвала тело, сознание покинуло ее и устремилось в гудящую черную воронку, которая, как пульсирующая пещера, была заполнена странными, искаженными эхом голосами. Ксении показалось, что до нее доносятся голоса родителей. Боль, терзавшая ее, исчезла, она ощутила небывалую легкость и словно воспарила. Свет ударил ей в глаза, и темнота отступила. Страх исчез, и Ксения почувствовала небывалое успокоение и блаженство. Вязкий водоворот закрутил ее, и она увидела, что в конце воронки сверкает и переливается нечто нестерпимо-обжигающее и одновременно ласково-манящее. Она боялась этого? Но если это и есть смерть, то ее не стоит опасаться! Она слышала голоса родителей, а это значит, что она снова обретет семью!

Свет залил все вокруг, и Ксения, охваченная чувством небывалого экстаза, увидела фигуру, которая купалась в этом потоке лучей. Фигура позвала ее, и Ксения шагнула к ней...

Ксения-старшая. Годы 1875—1896

Ксения, вцепившись в металлические поручни, подставила лицо теплому бризу и с восторгом рассматривала далекий берег. Вот она, цель их двухнедельного путешествия, таинственная заморская страна Коста-Бьянка!

– Папочка, – сказала Ксения, – а там есть мартышки?

Отец Ксении, Федор Архипович Самдевятов, ответил:

– О, там их целые полчища!

– А крокодилы? – желала узнать любопытная девочка.

Федор Архипович пояснил:

– И крокодилы, причем такие страшные и кровожадные, что маленьким девочкам запрещено купаться в озерах и речках!

– А слоны, папочка? – Ксения никак не хотела успокоиться. Самдевятов произнес:

– А вот слонов там нет, зато имеются пантеры, гепарды и ядовитые змеи! Рррр-уууу!

Самдевятов подхватил девочку, и Ксения залилась веселым смехом.

– Наконец-то мы прибыли, – вздохнула стоявшая рядом Елизавета Порфирьевна, супруга Федора Архиповича и мать Ксении. Она обмахивалась большим бумажным веером, но это не помогало ей справиться с небывалой жарой. – Кто бы мог подумать, что в этой твоей Коста-Бьянке в марте сорок градусов! И куда мы только попали? Сущая преисподняя, да и только!

Самдевятов опустил дочку на палубу, та подбежала к матери и сказала:

– Мамочка, неужели ты совсем не радуешься, что мы будем жить в стране, где есть крокодилы и мартышки?

Елизавета Порфирьевна вздохнула и сдалась:

– Была бы моя воля, остались бы в Петербурге! И когда мы наконец причалим? Я хочу побыстрее оказаться на твердой земле!

Федор Архипович усмехнулся в усы и понял: жена, хотя и делает вид, что изнемогает от путешествия и желает вернуться обратно в Россию, рада их авантюре. Самдевятов, высоченный худой господин с темно-рыжей шапкой волос и светлыми глазами, хорошо изучил характер своей супруги.

Елизавета Порфирьевна, особа тонкая, болезненная и изнеженная, была младшей дочерью графа Порфирия Порфирьевича Белогорского. Федор Архипович познакомился с ней десять лет назад – тогда Елизавета Порфирьевна, или, как звали ее в семье, Лизонька, была тоненькой мечтательной барышней семнадцати лет от роду. Она читала пустые сентиментальные романы, которые, по ее уверению, готовили к настоящей жизни, проводила дни напролет в запущенном парке отцовской усадьбы и мечтала, что когда-нибудь около ворот остановится золотая колесница, в которой ее будет ждать прекрасный юный принц.

Однажды так и произошло, только вместо колесницы оказался старый тарантас, и выпрыгнул из него не юный аристократ, а молодой худой человек в добротном, хотя и потрепанном сюртуке и новеньких скрипящих сапогах из свиной кожи.

Пришельцем, потревожившим идиллическое уединение графского семейства, был новый управляющий, который должен был совершить невозможное – реорганизовать хозяйство и сделать его прибыльным. Старый граф, который после смерти жены и замужества двух старших дочерей остался в усадьбе вместе с Лизонькой, отличался своенравным и упрямым характером и не желал ничего слышать об экономических нововведениях и аграрных науках.

Граф, невысокого роста, с седыми бакенбардами, в старом военном мундире, встретил молодого управляющего, Федора Архиповича Самдевятова, крайне нелюбезно. Старик проклинал старших дочерей и их мужей, которые приложили все усилия для того, чтобы прежнего управляющего, краснощекого Прохора Сидорыча, угождавшего хозяину анекдотами, ходившего с ним на охоту и отдававшего дань наливкам, прогнали в одночасье. Граф не верил дочкам, которые убеждали его, что честнейший Прохор Сидорыч, кристальной души человек, рубаха-парень и добряк, в течение многих лет только тем и занимался, что разворовывал и без того скудное хозяйство, присваивал графские деньги и под шумок продавал угодья, отправляя вырученные деньги в собственный карман. Белогорский был уверен, что Прохор Сидорыч пал жертвой гнусных интриг его старших дочерей, граф даже запретил им появляться в усадьбе, громогласно предал их анафеме и лишил наследства – впрочем, к тому времени граф был в долгах как в шелках и завещать ему было решительно нечего.

Старинный особняк – огромный, с полукруглой колоннадой и облупившимися гипсовыми фигурами на фронтоне – был возведен в конце восемнадцатого века предком Порфирия Порфирьевича. С тех пор усадьба, настоящее дворянское гнездо, приходила в запустение: денег на ремонт не было, некогда великолепный сад превратился в непроходимую чащобу, фонтан пересох.

Дабы исправить эту ситуацию, в усадьбе и возник двадцатисемилетний Самдевятов. Он крайне любезно, но решительно заявил его сиятельству, какие меры необходимы, чтобы уберечь усадьбу от алчных кредиторов. Порфирий Порфирьевич в качестве аргумента положил перед собой старый пистолет и заявил:

– Если хотя бы одна канцелярская крыса заявится ко мне, чтобы описать имущество и выгнать меня с Лизонькой прочь, то, клянусь, я понаделаю в этом наглеце дырок!

Самдевятов, невзирая на свою молодость, был весьма сноровистым типом. При помощи небольших, но весьма приятных подношений он сумел умаслить губернских чиновников, которые предоставили ему год на то, чтобы расплатиться с долгами.

Новый управляющий Лизоньке решительно не понравился: лицом он был недурен, однако и красавцем его было назвать сложно. И он решительно не походил на долгожданного принца! Самдевятов, в отличие от Прохора Сидорыча, не делал Лизоньке комплиментов, не обращал внимания на ее наряды и, посетив библиотеку, заявил:

– Мы начнем с того, что продадим часть вашей раритетной коллекции с аукциона. Это принесет кое-какие деньги, и мы пустим их в оборот!

Лизонька была до глубины души возмущена! Этот Самдевятов был мужлан, хам и неуч. Надев сапоги, он лично инспектировал посевы, рыскал по подвалам и пропадал в свинарнике. Отец с дочерью решили, что будут иметь дело с «этим башибузуком» только в силу необходимости.

– Он совершеннейше не приспособлен к светской беседе! – жаловалась Лизонька батюшке. Граф Белогорский кипятился:

– Он смеет сидеть в моем присутствии и гогочет, как простой мужик! Эх, и где только Прохор Сидорыч!

Впрочем, ностальгия по Прохору Сидорычу несколько поутихла, когда Самдевятов заявился в графский особняк (управляющему отвели место в крошечной пристройке, где раньше ютился дворецкий) и выложил на стол документы, из которых недвусмысленно следовало, что его предшественник, обладавший генеральной доверенностью, тайком продавал угодья.

Порфирий Порфирьевич был фраппирован.

– Как же так, папенька! – стенала Лизонька. – Неужели и ясеневая роща теперь не наша? И дальний пруд тоже? Но куда я буду ходить летом купаться и собирать грибы и ягоды!

– Мадемуазель, – прервал ее Самдевятов, не знавший, что такое правила этикета, – вам и вашему батюшке очень повезет, если в следующем году у вас будет крыша над головой. Чтобы избежать участи короля Лира, я предлагаю, ваше сиятельство, план, который поможет вам сохранить усадьбу и лицо, а вам, мадмуазель, приданое!

Наглец с этими словами грохнул на стол кипу листов, испещренных угловатым почерком.

– И это все я должен прочитать? – ужаснулся Порфирий Порфирьевич, который не был особливо охоч до юридической казуистики. Обменявшись с Лизонькой красноречивыми взглядами, граф милостиво изрек: – Вот что, милейший, мы полностью доверяем вам. Делайте то, что считаете нужным.

– В этом ваша беда, граф, – вздохнул Самдевятов. – Будь я обманщиком и проходимцем, то лишил бы вас последнего. И ходить бы вам с сумой по губернии...

– Что вы себе позволяете! – вспылил Белогорский, но Самдевятов давно перестал принимать в расчет холеричный темперамент своего патрона.

– Но ради вас и вашей дочери я сделаю так, что вам не придется продавать усадьбу, – заметил Самдевятов и, странно сверкнув глазами, уставился на Лизоньку и добавил: – Но за это, ваше сиятельство, вам придется заплатить особую цену!

Лизонька смущенно отвернулась. Что имел в виду наглый управляющий, когда говорил об «особой цене»? Или он думает, что она польстится на его мещанское происхождение и замашки купца третьей гильдии? И все же Лизонька заметила, что никак не может выбросить из головы мысли о Самдевятове, и как-то ей даже привиделся сон, в котором она, честная барышня, целовалась (о, Господень ужас!) с этим самым управляющим.

Федор Архипович проявил недюжинную сноровку, и через год усадьбу нельзя было узнать. Лизонька долго и безутешно рыдала над потерей старинной библиотеки, а ее папенька скрепя сердце позволил продать коллекцию оружия и после дикого скандала – который Самдевятов, надо отдать ему должное, выдержал с честью и глазом не моргнул, когда старый князь едва не снес ему полчерепа ятаганом, – позволил продать драгоценности своей покойной супруги и ордена предков.

Белогорским пришлось смириться со скудным рационом, а Лизонька забыла о новейших туалетах и модных журналах. Управляющий проповедовал жесткую экономию, аскезу и простое питание. Лизонька, шпионя за Самдевятовым, узнала, что спать ложится он не раньше часа ночи, подымается не позже шести, обливается при любой погоде тремя ведрами ледяной воды и делает странные физические упражнения, дабы поддерживать себя в тонусе.

Лизонька поймала себя на мысли, что хотя управляющий и не сказочный принц и не красавец, но обладает жилистым крепким телом. Впрочем, попеняв себе, что девице из старинного графского рода не пристало таращиться на полуголого управляющего, Лизонька перестала наблюдать за Самдевятовым из-за портьеры своего будуара. К своему стыду и возмущению, она никак не могла забыть о том, что видела, и каждый раз, когда сталкивалась с Федором Архиповичем и, поджав губы, церемонно приветствовала его, думала о том, как он в одном исподнем выбегает во двор и с фырканьем опрокидывает на себя три ведра воды.

Год мучений завершился, и Самдевятов проинформировал старого князя о том, чего ему удалось достичь за это время.

– Ваше сиятельство, спешу сообщить вам, что поместье снова принадлежит вам. Мне удалось оплатить долги и наладить прибыльное хозяйство, которое позволит вам и вашей дочери жить, не заботясь о хлебе насущном.

Граф сделал вид, что не понимает, о чем ведет речь Самдевятов, но в глубине души старый аристократ был удивлен и потрясен. Он не ожидал, что этот «мальчишка» сумеет добиться столь потрясающих успехов.

– Ну что же, милейший, если ваша миссия завершена, то разрешите попрощаться с вами, – сказал Порфирий Порфирьевич, надеясь, что Самдевятов наконец-то уберется восвояси.

Тот рассмеялся, показывая белые зубы, и ответил:

– Граф, неужели вы думаете, что я покину ваше поместье? О нет, теперь все только начинается!

– Что это значит? – с подозрением спросил Белогорский.

Самдевятов пояснил:

– Я обещал, что освобожу вас от бремени долгов, и я сделал это. Теперь же я хочу превратить вас и вашу дочку в миллионеров!

Князь сдержался: если этот малый хочет сделать его богачом, то почему бы и нет.

– Но для начала, ваше сиятельство, я перееду в ваш дом, – безапелляционным тоном заявил Самдевятов. – Мне надоело ютиться в хибаре для прислуги. Я – ваш управляющий!

Белогорскому пришлось пойти на уступки. Он смирился с тем, что Самдевятов занял одну из лучших комнат особняка и принялся воплощать в жизнь свою мечту – сделать хозяйство в имении Белогорских рентабельным.

Лизонька была рада тому, что управляющий остался в поместье, еще больше ей понравилось, что он переехал в особняк. Отныне он завтракал, обедал и ужинал вместе с князем и его дочкой. Белогорский вначале ворчал по этому поводу, а затем смирился. Самдевятов не без гордости показывал ему чертежи, объяснял новые проекты и демонстрировал банковские документы – счет князя регулярно пополнялся на весомую сумму. Как-то Порфирий Порфирьевич, разговаривая с Лизонькой, даже заметил:

– Мне кажется, что этот самый управляющий, как его бишь... Самдевятов не такой уж и безнадежный грубиян. Конечно же, ему никогда не доведется вращаться в высшем свете, да и по происхождению он мещанин, но он верой и правдой служит нам!

В качестве признания заслуг Федора Архиповича князь подарил ему дешевую табакерку со своим вензелем. Самдевятов, повертев ее в руках, небрежно заметил:

– Благодарен вам, князь, за ваши щедроты, но к чему мне эта вещица? Я не курю. Уверен, что смогу в скором будущем получить гораздо больше!

Лизонька привыкла к тому, что видит Самдевятова по нескольку раз на дню. Она оттаяла и перебрасывалась с ним ничего не значащими фразами. Как-то они столкнулись около старого фонтана – мраморная чаша потрескалась и почернела, в ней вместо воды росли лопухи и васильки, а у Венеры, стыдливо прикрывающей сдобные телеса, не хватало носа. Самдевятов заметил:

– В следующем году, мадмуазель, я приглашу из Петербурга мастеров, которые восстановят фонтан и займутся садом.

– Отчего вы делаете это, Федор Архипович? – спросила девушка, взирая на Самдевятова.

Она надеялась услышать фразу о том, что он крайне предан их семье и заботиться о ее благополучии – обязанность, которая приносит ему радость.

Вместо этого Самдевятов ответил:

– Мадемуазель, я делаю все это для одного человека – для вас. Ваш батюшка – ужасно безалаберный человек, который едва не превратил вас в приживалку у старших сестер. Мне же удалось вернуть то, что причитается вам изначально.

Лизонька одарила управляющего взглядом, полным благодарности. Раньше она бы дала ему пощечину за такие слова, но все изменилось. Самдевятов подошел к девушке и взял ее за руку. Лизонька почувствовала головокружение, ее щечки запылали.

– И вот еще что, мадемуазель, – решительно произнес Самдевятов. – Я делаю это не только для вас, но и для нас. Думаете, я не знаю, что вы наблюдаете каждое утро за тем, как я делаю гимнастику и опрокидываю на себя три ведра воды?

Девушка попыталась возразить, но не смогла. Самдевятов придвинулся к ней еще ближе, она ощутила его дыхание и отметила, что в его светлых глазах горит бледный огонь.

– А еще вы любите проникать в мою комнату, когда думаете, что меня поблизости нет, и рассматривать мои вещи, – сказал Самдевятов.

Лизонька ахнула – испытывая чувство непреодолимой стыдливости, она несколько раз поддалась порывам жгучего любопытства и побывала в комнате управляющего. Ее поразило, с какой спартанской суровостью обставлено жилище Самдевятова. Она переворошила его одежду в шкафу и наткнулась на пачку писем – Лизонька была уверена, что это любовная переписка, и ощутила ревность и отчаяние. Пробежав письма глазами, она убедилась, что это послания от престарелой матушки Самдевятова.

– Я давно отметил, мадемуазель, что вы ко мне неравнодушны, – продолжал Федор Архипович и прижал к себе Лизоньку. Она и не думала сопротивляться, хотя понимала: воспитанные девицы такого не позволяют. – Я решил, что вы станете моей женой, – сказал Самдевятов. Лизоньке показалось, что она ослышалась. Мещанин-управляющий сделал ей предложение? – Поэтому я и занимаюсь возрождением из небытия вашего поместья: оно пригодится нашим детям. – Самдевятов поцеловал Лизоньку.

Девушка сама не могла понять, отчего она снесла наглую выходку Федора Архиповича. Она позволила поцеловать себя и даже прошептала:

– Я люблю вас!

– Я это знаю, – ответил ей Самдевятов и рассмеялся.

Когда старый князь узнал о намерении Лизоньки выйти замуж за управляющего, старика чуть не хватил удар. Его лицо сделалось цвета баклажана, Порфирий Порфирьевич прохрипел:

– Что ты сказала, Елизавета? Ты желаешь, чтобы этот мужик стал моим зятем!

Присутствовавший при этом разговоре Самдевятов спокойно ответил:

– Ваше сиятельство, ваша дочь любит меня, а я люблю ее. Поэтому не вижу причин, которые могли бы препятствовать нашему скорейшему бракосочетанию!

Порфирий Порфирьевич пытался что-то вымолвить, но язык не подчинился ему. Старый князь осел в кресле и наконец прошептал:

– Елизавета, ты твердо решила, что хочешь сделать этого голодранца своим мужем?

Лизонька, которая привыкла, что отец потакает всем ее капризам, ответила:

– Да, папенька. Я люблю Федора Архиповича и...

– Не желаю об этом и слышать! – заявил князь и швырнул на пол стоявший на столе чайник. – Если так, Елизавета, то тебе остается один выход – убраться прочь из моего поместья. Глаза мои не желают видеть ни тебя, ни твоего избранника! Не дочь ты мне отныне! Никогда я не допущу, чтобы моя младшая сочеталась браком с мещанином и голью перекатной! Пошли оба прочь!

Лизонька бросилась к князю, но тот изо всей силы оттолкнул ее от себя и, кряхтя, поднялся из кресла. Самдевятов подхватил девушку и произнес:

– Ваше сиятельство, если бы не я, то вы давно превратились бы в нищих. Я помог сохранить и преумножить ваши богатства.

– Не позволю! – загрохотал Белогорский. – Ты хочешь украсть у меня дочь и титул, но не бывать этому! Я сразу понял, зачем ты приехал к нам, – дабы сделаться моим зятем. Ишь, какой шустрый! Елизавета, у тебя есть возможность одуматься! Забудь о нем, и я разрешу тебе остаться!

Лизонька, как и папенька, была страшно упрямой. Она капризно заявила:

– Нет, батюшка, я покину поместье вместе со своим будущим мужем!

– Променяла титул княжны Белогорской на мадам Самдевятову! – захохотал старик-князь. – Значит, быть посему. Но учти, Елизавета, больше я знать о тебе ничего не хочу! Мне все равно, какая судьба постигнет тебя и твоего мужа! И детей твоих, этих маленьких бастардов, которых ты понесешь от мещанина, видеть не желаю! Проклинаю тебя! Тебя и твоих выродков! Не быть вам счастливыми, и детям твоим не быть, и внукам, и правнукам! Пусть и будет у вас богатство, но крапивное семя даст о себе знать! И если ты думаешь, что после моей кончины получишь наследство, то кукиш тебе с маслом! Не бывать тому, чтобы ты и твой хахаль жили в моем доме!

Той же ночью Самдевятов и Лизонька покинули поместье князя. Лизонька долго плакала, не понимая, отчего папенька так упорно не желал принимать ее суженого. Федор Архипович даже и не пытался утешать ее. По дороге в Петербург они обвенчались в крошечной деревенской церквушке, и подслеповатый сгорбленный священник, совершив старинный обряд, провозгласил их мужем и женой.

– Твой отец не помешает нам стать счастливыми, – сказал Самдевятов. Лизонька же никак не могла забыть страшных слов, произнесенных князем. Они, как каленое железо, жгли ее душу. А что, если она совершила ошибку? И вдруг ей придется расплачиваться за то, что она пошла против воли папеньки?

Оказавшись в столице, Лизонька поразилась тому, как живет этот элегантный и надменный город. Она отчего-то считала, что ее наряды не уступают лучшим петербургским, и неприятно убедилась в том, что давно отстала от моды. Самдевятов успокоил ее:

– Лизонька, я заработаю достаточно денег, чтобы воплотить в действительность все твои капризы.

Он сдержал слово: Федор Архипович быстро нашел место в банке, что позволило ему снять большую квартиру, а Лизоньке регулярно посещать модные лавки и ювелирные магазины. Через некоторое время она ощутила первые признаки беременности. Лизонька была рада – наконец-то появится на свет их ребенок!

Выкидыш случился на третьем месяце. Лизонька несколько дней находилась в беспамятстве, а когда очнулась, то узнала, что ее неродившийся ребенок погиб. Она была безутешна и не могла поверить, что такое произошло. Самдевятов, как мог, успокаивал ее, а Лизонька в сердцах выкрикнула:

– Это все из-за того, что я против воли батюшки вышла за тебя замуж! Он проклял нас, и вот оно, подтверждение его пророческих слов!

Самдевятов, нахмурившись, заметил:

– Лизонька, не пристало тебе верить в подобную чушь. Доктор сказал, что все дело в твоей слабой конституции и фамильной предрасположенности к преждевременным родам. Так что твой папенька в самом деле виноват – но вовсе не своим глупым проклятием, а тем, что ты унаследовала от него и его развратных предков этот недуг!

Лизонька медленно возвращалась к жизни. Когда она забеременела во второй раз, то следовала всем советам врача, проводила большую часть времени в саду или в спальне, надлежаще питалась и с радостью наблюдала за тем, как растет ее живот.

Трагедия произошла глубокой ночью – Самдевятов был в отъезде, отправившись по поручению за границу. Лизонька проснулась от страшной боли и поняла, что повторяется тот ужас, который ей пришлось однажды пережить. Она изо всей силы задергала за шнур, висевший рядом с кроватью, на звон прибежали слуги.

Она снова потеряла ребенка. Когда Самдевятов вернулся в Петербург, то застал жену, облаченную в траур. Высохшая, печальная Лизонька с Библией в руке стояла на коленях перед образами и истово молилась.

Самдевятов пригласил лучших врачей: солидные господа долго осматривали Лизоньку, совещались и дружно вынесли страшный вердикт.

– Беременность противопоказана вашей жене, – сказали они Федору Архиповичу. – Третий раз может стоить ей жизни. У нее нет никаких шансов выносить плод. Вам придется смириться с этим. Заболевание, судя по всему, наследственное и чрезвычайно редкое – такое иногда наблюдается в старинных дворянских семействах, представители которых на протяжении многих поколений заключали браки между кровными родственниками. Современная медицина, увы, не может облегчить страдания вашей супруги.

Самдевятов попытался утешить жену, но Лизонька не могла поверить, что в двадцать лет ей вынесен окончательный диагноз – она никогда не сможет стать матерью.