Текст книги "Клуб любителей фантастики, 1961-62"

Автор книги: Антон Леонтьев

Соавторы: Север Гансовский,Анатолий Днепров,Евгений Войскунский,Игорь Росоховатский,Димитр Пеев,Михаил Грешнов,Сергей Житомирский,Лариса Немченко,Юрий Сафронов,Ион Хобана
сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 17 страниц)

Волошин сел за передатчик, лицо его окаменело.

– Ка-два, эс-шесть, ка-четыре, – четко диктовал он команды, выводящие бога в небо. Потом передал серию настройки и выглянул на улицу.

Рыжий детина в мятом белом плаще и черной шляпе проигрывал в кости монаху с выправкой армейского сержанта. Монах ржал и хлопал рыжего по плечу. Полицейский комиссар остановился, покровительственно сострил и стал наблюдать игру.

Волошин вернулся к микрофону.

– Люди, – сказал он, – слушайте слова правды, которые вам обещали.

Бога нет. И не было и не будет. Это я говорю, я, инженер, построивший всевышнего, первую модель. Он, всевышний, подтвердит это сам. Он – хорошая штука, но это не бог, а машина. Математическая машина из невидимых проводов и усилителей. Законы природы нерушимы, что, впрочем, сегодня меня мало интересует.

Есть нерушимые законы сердца. Нарушающий их умирает, часто незаметно для себя… Жизнь без родины, без дружбы, без любви – незаметная смерть.

Волошин рассказывал о себе, о своем открытии, о его бесславной, преступной судьбе.

– Я, рядовой инженер, был мертвым среди мертвых в этом городе. И сегодня я говорю вам голосом моего электронного всевышнего: живите! Любите, верьте, боритесь за счастье. Разум человеческий не будет скован вечно, он реет путы, он знает, что будет, и творит будущее.

Кто не борется, тот мертв. Я буду бороться.

Г. Голубев, А. Леонтьев
ДО СВИДАНИЯ, ЗЕМЛЯ!

Киносценарий [1]1
  Печатается с сокращениями.


[Закрыть]

Техника – молодежи № 7–8, 1961

Рис. В. Карабута

Посвящается Юрию Алексеевичу ГАГАРИНУ

КОСМОС. Огромные, беспредельные, почти недоступные человеческому пониманию просторы. Аспидно-черное небо расшито причудливыми узорами созвездий. Сияющая полоса Млечного Пути, а рядом черные бездонные провалы, в которых не мерцает ни одной звезды… Среди этих просторов словно заблудился далекий женский голос:

«Я – Земля! Я – Земля! Отвечайте, Сокол! Я – Земля! Я – Земля… Сокол, отвечайте! Я – Земля! Я – Земля! Я – Земля!..»

*

Земля. Станция сверхдальней космической связи.

«Сокол! Сокол! – вызывает девушка-оператор. – Я – Земля! Не слышу вас, Сокол… Я – Земля! Я – Земля! Я – Земля!..»

*

Просторный зал Астронавтического совета. Полукруглая стена от пола до потолка занята схемой нашей солнечной системы. На другой стене большой экран. Звездные глобусы, свертки карт на столах.

За длинным столом сидят члены совета. Среди них выделяется Платон Рубцов – высокий сильный человек лет тридцати трех. Поодаль – его жена, кандидат медицинских наук Валя Рубцова.

В стороне с блокнотом на коленях примостился журналист Евгений Суровцев.

Собравшиеся слушают вступительное слово председателя совета, плечистого человека с седой головой.

– Собрались не все, но ждать мы не можем, – говорит он, обводя глазами зал. – Ракета, которую мы послали на Марс, молчит второй день. Все попытки восстановить с нею связь пока безрезультатны. Там наши товарищи. Они ждут помощи. Промедление в таком деле поистине смерти ненавистной подобно…

Он останавливается на миг, чтобы налить воды в стакан.

Встает Рубцов:

– Разрешите мне?

– Подождите, Платон, – прерывает председатель. – Мы вас выслушаем. Но сначала, мне кажется, следует еще разок посмотреть все сообщения с борта ракеты Батанова, чтобы получить возможно более полную картину полета. Прошу вас, Викентий Павлович, – поворачивается он к соседу.

Тот встает и с пачкой радиограмм в руке подходит к схеме солнечной системы. Нажимает кнопку на пульте. На схеме возникает светящийся пунктир, обозначающий трассу перелета с Земли на Марс.

– Скорость и направление ракеты «Сокол-2» были выбраны такими, чтобы космический корабль вышел на параболическую траекторию и достиг района Марса через семьдесят суток, в момент великого противостояния. Старт ракете был дан утром двадцать пятого мая нынешнего 1971 года.

Суховатый, размеренный голос члена совета продолжает еще звучать, а мы переносимся в ракету.

*

По мерцающим экранам на пультах пробегают зигзаги разрядов, подмигивают то загорающиеся, то гаснущие лампочки, самописцы вычерчивают на ползущих под стеклянными крышками бумажных лентах замысловатые линии.

ГОЛОС ЧЛЕНА СОВЕТА. Из многих кандидатов для этого полета были отобраны трое…

Три человека в громоздких скафандрах неподвижно лежат в глубоких креслах с откинутыми спинками.

ЧЛЕН СОВЕТА. Известный вьетнамский ученый профессор Хэнь…

Словно услышав свое имя, Хэнь открывает глаза, поворачивает голову и смотрит на своего соседа. Он еще не оправился от действия перегрузки при старте корабля.

ЧЛЕН СОВЕТА. Молодой польский инженер Владислав Сташевский…

Сташевский медленно поворачивает голову в сторону Хэня. Профессор ободряюще подмигивает ему.

ЧЛЕН СОВЕТА. Командиром корабля был назначен советский ученый Олег Батанов.

Бледное лицо Батанова с закрытыми глазами. Ему, как и Платону, немного за тридцать.

– Олег Александрович! – слышится голос Хэня.

Батанов не отвечает.

– Батанов! – встревоженно окликает его Сташевский.

Молчание. Профессор и инженер переглядываются.

Хэнь непослушными руками медленно расстегивает ремни, прикрепляющие его к креслу. Вслед за ним пытается это сделать инженер. Сташевский почти освободился, когда раздается строгий голос Батанова:

– Почему вы снимаете ремни? – Батанов слегка приподнял голову.

– Как вы себя чувствуете? – перебивает его Хэнь.

– В порядке, в порядке, – поморщившись, отвечает Батанов, переводя взгляд с прибора на прибор.

– Идем нормально, отклонение траектории не больше трех десятых процента, – весело говорит профессор.

– Двадцать семь сотых, – уточняет Батанов. – Автомат начал корректировать трассу.

Батанов нажимает кнопку на пульте управления, установленном возле его правой руки. И сразу распахивается окно в стальной стене ракеты. Только знакомое голубоватое мерцание и пробегающие полосы напоминают нам, что это не окно, а большой телевизионный экран.

Батанов медленно поворачивает рукоятки на пульте. На экране возникает Земля. Как на глобусе, проплывают материки, моря, океаны…

– До свидания, Земля!.. – тихо произносит Батанов.

*

Сидя во вращающемся кресле, Сташевский внимательно наблюдает за быстрым движением магнитной ленты с записью наблюдений. Время от времени он поворачивается вместе с креслом к пульту управления и нажимает какие-то кнопки.

Резкий, требовательный звонок оглашает кабину. Все поворачиваются к щитку, где мигает сигнальная лампочка.

Батанов, в один прыжок перемахнув через всю кабину, подтягивает к себе микрофон на шарнирной стойке.

– Сокол, Сокол, отвечайте… Не слышу вас, Сокол! – вызывает Земля сквозь шорохи и треск разрядов, наполняющих эфир.

– Я – Сокол! Я – Сокол! Слышу вас, Земля. Все в порядке… Все в порядке. Включаю очередную запись сделанных наблюдений…

И ракету заполняет деловитый писк «морзянки».

ГОЛОС ЧЛЕНА СОВЕТА. Закодированные результаты наблюдений передавались регулярно на Землю. Сеансы связи повторялись через каждые трое суток в одно и то же время…

Летит серебристая ракета. Ее стремительный бег поглощает десятки километров в секунду, сотни тысяч в сутки… И, как бы свидетельствуя о ее продвижении, медленно изменяется рисунок взаимного расположения созвездий на бархатной карте небосвода.

ГОЛОС ЧЛЕНА СОВЕТА. Полет протекал нормально. Тридцатого июля ракету отделяло от Земли свыше пятидесяти миллионов километров. В тот день Международная федерация астронавтов зарегистрировала результат экипажа Батанова в качестве абсолютного космического рекорда высоты для управляемых человеком ракет всех видов и классов.

*

Ракета.

Астронавты обедают.

Батанов сосредоточенно выдавливает себе в рот остатки содержимого небольшой плоской фляги.

Профессор Хэнь в поварском фартуке с довольной улыбкой наблюдает за ним, потом переводит взгляд на Сташевского.

– Ну как? – горделиво спрашивает он.

Инженер без слов показывает большой палец, а Батанов тяжело отдувается:

– Фу… Боюсь, мы не вылезем из ракеты. Подобные лукулловские пиршества надо бы запретить…

– Ну, не каждый же день мы побиваем рекорды, – смеется Хэнь, забирая у них фляжки. – Эх, – мечтательно произносит он, – если бы можно было приготовить молодой бамбук в ореховом соусе! Но, увы, в космосе пока не растет бамбук… А теперь по чашечке – вернее, по сосочке – кофейку…

Он подает товарищам фляжки несколько иной формы.

Батанов и Сташевский принимаются с видимым удовольствием «посасывать» кофе.

Батанов, удобно повиснув в воздухе, раскрывает какую-то книгу.

Заинтересованный инженер заглядывает в нее.

Вместо привычного текста он с изумлением видит странные фигурки причудливых существ.

– Что это, Олег Александрович?!

Застигнутый врасплох, Батанов смущенно захлопывает книгу.

– Так… Одна древняя рукопись на языке индейцев майя…

– Майя? – переспрашивает Сташевский. – Зачем?

– Успокаивает нервы, – с легкой усмешкой говорит Батанов.

И вдруг раздается резкий металлический удар, сопровождаемый пронзительным свистом. Корпус корабля вздрагивает. Неистовый звонок аварийной тревоги.

– Закрыть шлемы! – кричит Батанов, поспешно опуская прозрачный колпак скафандра. Поворотом рукоятки у пояса включает автономное питание кислородом.

Хэнь и Сташевский следуют его примеру.

Батанов подымает голову. В «потолке» кабины крохотное отверстие, через которое со свистом улетучивается воздух.

– Метеорит! – восклицает Батанов. – Профессор, срочно аварийный…

Осекается. Он видит, как профессор Хэнь тщетно вертит рукоятку включения кислорода.

Олег переводит взгляд.

На боку профессора пробитый кислородный баллон: сюда на излете угодил осколок метеорита.

Олег стремительно бросается к товарищу. Поворотом рукоятки отключает свой аварийный баллон. Задержав дыхание, снимает его. Присоединяет к скафандру Хэня, включает кислород и передает безжизненное тело профессора подоспевшему инженеру.

Мучительно борясь с удушьем, удерживая в легких крохотную частицу воздуха, Батанов пробирается к стойке, где закреплены запасные баллоны.

Сташевский ритмически подымает и опускает руки вьетнамца, как это делают, возбуждая искусственное дыхание.

Сквозь крышку скафандра видно, как дрогнули веки профессора. Он с трудом открывает глаза.

– Спасибо… – тихо благодарит он.

Еще секунда, вторая, и к нему возвращается обычная насмешливость.

– Нет худа без добра… – говорит Хэнь. – Согласно теории вероятностей космические корабли на ближайшие триста лет гарантированы от попадания метеоритов… Где Батанов?

– Все в порядке… – хрипло отзывается Батанов. – Все в порядке… Сташевский, возьмите сварочный аппарат… Надо ликвидировать пробоину… Восстановить давление…

С портативным аппаратом в руках, пользуясь условиями невесомости, инженер в одно мгновение оказывается у пробоины.

С трудом поднявшись, к нему присоединяется Батанов.

– Олег… – негромко звучит в его шлеме голос профессора. Он никогда еще так не называл командира. – Олег… Я хочу…

– Не надо, профессор… – перебивает его Батанов. – Ответьте Земле. Сейчас время.

*

И снова в аспидно-черном небе космоса летит серебристая капля – земной корабль.

ГОЛОС ЧЛЕНА СОВЕТА. Столкновение с метеоритом не причинило ракете серьезных повреждений. Второго августа ракета вошла в зону непосредственной близости Марса…

Кабина корабля.

В голубоватом мерцании экрана сияет крупный диск. Это Марс. Рядом с ним два пятнышка – две крохотные «луны», обращающиеся вокруг него: Фобос и Деймос.

Сташевский поворачивает рукоятку настройки.

План изображения меняется. Марс укрупняется. Видно, как на его поверхности переплетается сеть тонких «каналов», пятна «морей», на полюсах белеют полярные шапки.

– Наша кривая почти совпадает с расчетной, – говорит Хэнь. – Мы встретимся с поверхностью Марса в экваториальной области.

– Это очень удачно, – добавляет Сташевский. – В экваториальной плоскости потребуется меньшая энергия для взлета.

– Да… – задумчиво говорит Батанов, пристально глядя на экран. – И не только это… В экваториальном поясе…

Он умолкает, не договорив.

– Олег Александрович, – придвигается к Батанову инженер, – мне все время кажется, что вы надеетесь найти там еще что-то.

И снова Батанов смущен. Его лицо теряет обычную жесткость.

– Понимаете… – неуверенно начинает он.

Резкий звонок заставляет всех обернуться к приборам.

Тревожно мигают контрольные лампочки. Мечутся молнии на экранах осциллографа.

– Запишите, – отрывисто говорит Хэнь. – В 17 часов 31 минуту вошли в зону резкого повышения интенсивности магнитного поля…

*

– Земля! Земля! Я– Сокол! Даю очередную сводку, – говорит в микрофон Батанов. – За минувшие сутки напряженность магнитного поля продолжала возрастать. Почасовую запись наблюдений передадим дальше кодом. Все в порядке. Продолжаем полет. Внимание! Включаем запись наблюдений…

Батанов кивает Сташевскому и отодвигает микрофон.

Инженер включает магнитофон.

*

Мы возвращаемся в зал заседаний, совета. Все слушают заключительные слова члена совета:

– «Все в порядке. Полет продолжается». Таким было последнее сообщение Батанова, уже ставшее традиционным. Следующий сеанс связи должен был состояться через сутки, то есть вчера. Но ракета не ответила. Все попытки установить с нею связь были безуспешны, но мы не прекращаем их до сих пор…

Он хочет добавить еще что-то, но, встретив взгляд председателя, молча собирает бумаги и, сутулясь, возвращается на свое место за столом.

– Да-с… – задумчиво произносит председатель и, подавшись вперед, смотрит на Рубцова. – Платон Степанович, вы, кажется, хотели высказаться? Прошу. Слово имеет доцент Рубцов.

Платон встает, несколько мгновений молчит, потом поднимает голову.

– Я должен сказать совету… – глуховато начинает он. – В том, что случилось с ракетой… с нашими товарищами, есть моя большая вина…

В широко открытых глазах Вали тревога и удивление.

Резким движением поднял седую голову от бумаг председатель совета.

По залу проходит настороженный шорох.

Суровцев прерывает записи в блокноте и недоумевающе смотрит на Рубцова.

– Батанов пытался разгадать тайну исчезновения автоматических ракет «М-4» и «М-5», направленных к Марсу в прошлом году, – говорит Платон. – Расшифровывая последние сообщения с ракет, Батанов выдвинул предположение, что нарушение работы приборов было вызвано мощным магнитным полем. Мы провели серию экспериментов, помещая модель ракеты а магнитные поля различной мощности. Я помогал ему, рассчитывая электронную систему автоматики управления и безопасности полета…

*

Так называемая «горячая камера», где проводятся взрывоопасные эксперименты. В центре установлена большая кордовая модель космического корабля. Свободная подвеска позволяет ой произвольно менять направленно движения,

*

За бетонной стеной убежища Батанов. Рубцов и несколько молодых ассистентов внимательно следят по приборам за поведением ракеты.

– Поднять напряжение, – негромко командует Батонов.

Ассистент выполняет распоряжение.

*

Ровное движение ракеты в «горячей камере» прекратилось. Медленно, словно нехотя, оно подымает вверх свой острый нос.

Стрелка на циферблате пересекает красную черту.

Ракета на корде рыщет, мечется из стороны в сторону.

*

Убежище.

Платон предупредительно касается руки Батанова.

– Стоп! – командует Олег. – Снять напряжение.

Ассистент выключает пулы.

Батанов, откинувшись а кресле, закуривает сигарету.

– Опять та же картина… – говорит Платон. – Магнитное поле выводит из строя автоматику. Никакая защита не помогает.

*

«Горячая камера».

Батанов и Рубцов склонились над длинным телом ракеты. Откинув пластмассовый колпак, Батанов пристально вглядывается а сложное переплетение проводов и полупроводниковых эле-ментов.

– Надо разработать такую систему, – слышится сзади голос Платона, – которая сможет сама вывести ракету из опасной зоны и положить ее на обратный курс. Это единственный выход…

– Ты думаешь? – не оборачиваясь, спрашивает Олег.

– Конечно! Автомат сработает быстрей и точней человека. Ракета благополучно вернется на Землю. Иначе…

Батанов быстро оборачивается. Платон умолкает.

Короткая пауза. Олег подзывает ассистента.

– Игорь, – говорит он. – Попросите, чтобы здесь смонтировали пульт наблюдения.

– Зачем? – настораживается Платон.

– Она слишком мала, чтобы забраться внутрь, – усмехается Батанов, похлопывая рукой по корпусу ракеты. – А я хочу все видеть своими глазами…

– Приборов тебе мало? Они дают полную картину…

– У меня не хватает фантазии. – Батанов поворачивается к ассистенту. – Установите на пульте дистанционное управление ракетой.

– Хочешь подменить электронный мозг?

– Подменить? Скорее дополнить…

*

Та же «горячая камера». В центре ее на корде, постепенно набирая скорость, вращается ракета.

В стороне отделенный толстой перегородкой из органического стекла пульт дистанционного управления и приборная доска.

Напряженно всматриваются сквозь стекло Олег и Платон.

– Еще! – командует Батанов. – Прибавь!

– Есть! – тихо отзывается Платон.

Ракета рванулась а сторону…

И в ту же секунду Батанов нажимом кнопок на пульте возвращает ее на прежний курс…

Стрелка зашла далеко за красную черту.

Крупные капли пота выступили на лбу приникшего к стеклу Платона.

– Прибавь! – бросает Олег. – Еще!..

Платон предупреждающе касается его рукой:

– Она заправлена горючим…

Но Олег словно не слышит его. Он упрямо борется с изменением курса ракеты, стараясь предупредить каждую ошибку автомата, малейшее отклонение от заданного курса.

– Еще!..

– Нельзя! – кричит Платон. – Мы перешли…

– Еще! – Батанов на секунду оборачивается. – Струсил?!

Стиснув зубы, Платон рывком поворачивает рукоятку. Грохот взрыва перекрывает все. Столб огня и дыма. Звон разлетающегося стекла…

*

Зал заседания Астронавтического совета.

– Так печально закончился наш эксперимент, – говорит Платон, машинально поглаживая шрам на подбородке. – Наши опыты неопровержимо доказали, что резко возросшее магнитное поле может вызвать любые нарушения в работе электроприборов ракеты вплоть… – он замялся на секунду и, справившись с волнением, твердо закончил: – вплоть до катастрофы…

Впервые произнесенное страшное слово повисло в напряженной тишине зала.

– Была разработана программа автоматического изменения курса ракеты и возвращения ее на Землю, – продолжает Платон. – Были приняты, казалось, все меры предосторожности. Кроме одной…

– Какой? – строго спрашивает председатель.

Платон подымает голову.

– Лететь должен был я. Я электроник. Я сам разрабатывал программу, я мог раньше заметить опасность и предотвратить ее. Повторяю: лететь должен был я. И моя вина в том, что я не настоял на этом.

– Простите, товарищ Рубцов, – перебивает его один из членов совета. – Но ведь командира корабля утверждал совет…

– Да. Совет признал нас обоих полностью отвечающими требованиям этого полета. Нам было оказано доверие – самим решить, кому лететь. Я не имел права передоверять такое решение случаю, я должен был настаивать, требовать…

– Товарищ Рубцов, – спрашивает председатель, – вы сказали – «передоверять случаю». При чем здесь случай?

– Мы… бросили жребий…

*

Лаборатория.

Входят Платон, Олег и Валя. Все трое молчаливы и сосредоточенны.

– Здесь? – спрашивает Валя.

– Пусть здесь, – говорит Платон.

Батанов согласно кивает. Валя присаживается к столу. Разрывает пополам листок бумаги.

Платон и Олег в противоположном конце комнаты. Оба взволнованны, хотя и скрывают это. Платон что-то фальшиво мурлычет. Батанов никак не может раскурить сигарету.

Валя медлит.

– Да не тяни ты! – не выдерживает Платон. – Давай!..

Валя, вздрогнув, придвигает листки. Размашистым «докторским» почерком пишет на одном «лететь», на другом – «оставаться».

Поискав глазами подходящий предмет, берет фарфоровую ступку. Свернув, опускает туда обе записки. Несколько раз встряхивает, потом опускает за спиной руку в ступку.

– Кому! – спрашивает она.

Оба претендента молчат.

– Кому? – повторяет Валя.

Олег молчит.

– Ему… – выдавливает Платон.

Валя вынимает записку. Медленно развертывает ее. Платон, не отрываясь, следит за ней. Батанов занят все еще не раскурившейся сигаретой.

Валя на секунду задерживает взгляд на его лице. Развертывает записку.

– Лететь!..

*

Зал заседания Астронавтического совета.

– …Так решился наш спор, – глухо заканчивает Платон. – Мы доверились случаю… Я не имел права этого делать…

Платон опускается на место. Какой-то человек, сидящий рядом, участливо пожимает ему руку.

– Не будем сейчас искать виновников… – говорит председатель, но останавливается, обеспокоенный необычно взволнованным видом Вали. – Не будем… – Нет, лицо Вали все-таки привлекает его внимание. – Валентина Сергеевна, – мягко говорит он, – вы хотите что-то сказать?

– Да! – Валя поднимается. – Я хочу сказать… Во всем виновата я…

И снова пролетевший по рядам ропот сменяется напряженной тишиной.

– Чтобы все как следует объяснить, я должна рассказать очень много, – говорит Валя. – Может, даже о нескольких годах жизни… Сейчас не время, я понимаю. Расскажу о том, что произошло в последние дни перед отлетом Батанова. Может быть, кому-нибудь все это покажется несерьезным, но для меня это было очень важно…

*

Квартира Рубцовых. Воскресное утро. С мерно жужжащим пылесосом в руках Валя проходит по комнате.

Из-за обитой двери кабинета высовывается голова Платона.

– Валя, мешает…

Валя выключает пылесос.

– Итак, Платон Степанович, – слышится чей-то голос из кабинета, – первый вопрос: как вы расцениваете…

Валя выходит в переднюю. Вытаскивает из распахнутого стенного шкафа залежавшиеся там вещи. Среди помятых шляп, поломанных зонтиков и картонок ей попадается потертый, видавший виды рюкзак. Валя развертывает его, встряхивает. Сбоку видна полустертая надпись чернильным карандашом: «В. Коновалова». Валя осторожно проводит по ней рукой, вспоминая что-то… И вдруг, радостно улыбнувшись, бросается в комнату. У дверей кабинета ее останавливает размеренный голос Платона.

– …Настоящий ученый не может носиться с беспочвенными фантазиями, – четко, как будто диктуя, говорит Платон. – Мы руководствуемся объективными показаниями приборов, а не эмоциями…

Валя, прислонившись к неплотно прикрытой двери, слушает голос мужа.

– …Я лично лечу в космос не открывать поселения марсиан, а собирать достоверные данные об одной из ближайших к нам планет. Должен сказать, что львиную долю работы берут на себя автоматы.

В кабинете перед Платоном корреспондент с портативным магнитофоном. Платон уверенно говорит в микрофон:

– Современные автоматы способны принимать гораздо более разумные решения, чем люди. И я предпочту трезвый расчет электронной машины любой самой заманчивой, но не покоящейся на точно проверенных фактах гипотезе…

Валя плотно прикрывает дверь. Идет в переднюю, бросает рюкзак в угол, устало опускается на стул.

Дверь кабинета раскрывается. Рубцов провожает корреспондента. У порога Платон цепляется ногой за рюкзак и едва не падает.

– Черт знает что! Потрясающая способность у женщин хранить всякую рухлядь!

Носком ботинка отбрасывает рюкзак в сторону.

*

ГОЛОС ВАЛИ. Накануне решающего заседания совета я уходила из института очень поздно…

В саду перед зданием института густой полумрак весенней ночи. Только в стороне мерцает одинокий огонек папиросы. Валя вглядывается в силуэт человека, сидящего на скамейке.

– Олег?!

Человек подымается. Это Батанов.

– Ты здесь?! Ты давно должен спать!

– Можно, я провожу тебя? – спрашивает Батанов. – Давай пройдемся немного.

Неторопливо идут по ночной улице Олег и Валя.

– «…И раздался гром, – медленно, нараспев говорит Батанов, глядя на звезды. – И взлетел к небу столб пламени, и на расстоянии трехдневных переходов пали ниц люди и закрыли они глаза, дабы не ослепнуть, а когда вновь открыли их – огненный след умчался к далеким звездам…»

Валя в изумлении смотрит на Батанова.

– Что это?!

– Попробуй догадаться сама.

– Похоже на описание старта космического корабля.

– Верно…

– Только почему такой странный стиль?

– Видишь ли – это описание родилось несколько тысячелетий назад… Тогда все ученые были поэтами…

Изумление Вали сменяется почти тревогой. Батанов сегодня не такой, как всегда. Она не узнает этого обычно сухого, строгого человека.

– Это легенда древних майя, – продолжает Батанов.

Олег умолкает.

– Мы пришли…

– У тебя темно… – говорит он. – Все спят… Спит Платон… Его сердце отсчитывает положенные шестьдесят четыре удара в минуту…

– Да… У него очень спокойное сердце…

В голосе Вали звучит чуть заметная горечь.

– До свидания… – говорит Батанов. – Извини, тебе давно пора спать…

– Нет, нет! – протестует Валя. – Знаешь… Я тебя провожу немного…

– Ты?

– Да. Идем…

*

Аля и Олег Бетенов идут ло ночной Москве.

– …В одной нашей Галактике можно предположить по крайней мере миллион планет, похожих на Землю и населенных разумными существами. Мы все дальше углубляемся в космос. А почему же они не могли когда-нибудь посещать Землю? Или запустить вокруг Марса искусственные спутники? А я уверен, что они искусственные! – говорит Батанов.

– И давно у тебя эта идея? – спрашивает Валя.

– Давненько… Помнишь? На первом курсе мы возвращались с собрания: ты, Платон и я…

– Помню! – восклицает Валя. – Здесь, у этого столба, нам Платон впервые рассказал тогда о Тунгусском метеорите и Марсе…

– Да… Я еще удивился: электрон-ник– и вдруг Марс, гипотеза писателя Казанцева… Космические корабли… Полет воображения… Удивительно страстно он говорил!..

Валя огляделась вокруг.

– Как это-было давно… – задумчиво произносит она. – Как все изменилось… И дома и…

Она поворачивается к Батанову.

– Последние годы мы стали реже видеться… Как-то дальше друг от друга… Ты давно не отдыхал с нами… Ездил в какой-то особенный санаторий…

Батанов, улыбнувшись, покачал головой.

– Последние два лета я провел в Сибири…

Он вынимает из кармане какой-то небольшой темный предмет.

– Помнишь?

У него на ладони причудливый, свитый в спираль камень. Чья-то рука нанесла на его поверхность зубцы, похожие на чешую, и тонкую замысловатую резьбу.

Валя осторожно проводит рукой по кольцам каменной змеи, ощупывая тончайшую резьбу. Долгая пауза.

– Олег!.. Я никогда не знала, что ты… – она ищет слово, – ты поэт!

– Нет, – усмехается Батаноя, – я физик.

Он пристально смотрит на звездное небо, где ярко горит над горизонтом голубоватая Венера.

– Древние майя утверждали, будто их мудрый вождь пернатый змей – Кетцалкоатль, простившись со своим народом, умчался на небо, и его сердце превратилось в утреннюю звезду…

– В Венеру?

– Да.

– И ты считаешь, что древние индейцы ошиблись? Спутали планеты?

– Это исключено, они были удивительными астрономами…

– Тогда при чем же здесь Марс? Твоя гипотеза…

– По всем расчетам, в 1908 году никакой космический корабль не мог прилететь с Марса. Взаимное расположение планет совершенно исключает это. А в то же время, как ты знаешь, экспедиция Волкова не обнаружила не Венере никаких следов цивилизации…

– Откуда же они прилетали?

– Вот это загадка, которую я хочу разгадать!

*

Зал заседания совета.

Валя продолжает свой рассказ:

– Не следующий день совет предложил Баталову и Рубцову самим решить, кто из них поведет корабль. Как вы знаете, они решили бросить жребий. Но было это не совсем так, как рассказал Платон. Не самолете лететь должен был Рубцов… Я подменила жребий…

– Что?! – кричит вскочивший со своего места Платон. – Ты подменила жребий?!

*

В зале шум. Валя молчит.

– Невероятно! – восклицает Платон. – Поставить под удар важнейшую экспедицию! Это не ребячество!.. Это…

– Погоди, Платон, – останавливает Рубцова выкрик из задних рядов. – Валя права! Лететь должен был Батанов! Это его право!

Журналист Суровцев, размахивая блокнотом, торопливо идет по проходу, не очень связно говоря на ходу:

– Разрешите… Я должен рассказать… Все это не случайно…

– Товарищ Суровцев, – строго произносит председатель, – вы хотите…

– Да… Я хочу… Я должен… Все мы друзья еще по университету. И я должен рассказать сейчас о том, что было ровно десять лет назад.

Зал постепенно успокаивается. Председатель не прерывает журналиста.

– Помните 1961 год? Первый прорыв человека в космос… Подвиг Юрия Гагарина… Весь мир тогда говорил о космических путешествиях… Летом шестьдесят первого года мы вчетвером: Рубцов, Батанов, Валя – тогда она была еще Коновалова – и я отправились в Сибирь на поиски Тунгусского метеорите… Затеял все это Платон, в то время он был яростным сторонником гипотезы писателя Казанцева. Утверждал, что таинственный метеорит был космическим кораблем марсиан… Однако пыла Рубцова хватило ненадолго. Мы не нашли никаких прямых подтверждений этой гипотезы, и через месяц Платон стал ее убежденным противником. Я хочу напомнить о находке Батанова в день нашего отъезда из тайги. Вместе с геологическими образцами Олег притащил тогда в палатку удивительный предмет…

*

Перед нами возникает протекшая от дождя парусиновая палатка. В ней четверо друзей. Все они на десять лет моложе. Столпившись вокруг Батанова, они с изумлением рассматривают причудливо свитый в спираль камень. Это та самая статуэтка, которую мы видели в ночном разговоре Батанова и Вали.

– Что это? – тихо спрашивает Валя.

– Не знаю, – говорит Олег. – Я нашел это в корнях вывороченной лиственницы у северо-восточного вывале…

Суровцев бережно очищает камень от приставших комочков земли.

– Странно… – бормочет он. – Очень странно, но… Нет, это, конечно, невероятно… Мне кажется, что я точно такой же камень однажды видел…

– Где? – спрашивает Валя.

– В Москве.

– На мостовой? – усмехается Платон.

Но Женя не принимает его иронии.

Он слишком взволнован.

– Нет… На мексиканской выставке…

– Что?!

– Да, да… Там было много… всех размеров… Это…

– Ну? – не выдерживает Валя.

– Я боюсь ошибиться, но, по-моему, это Кетцалкоатль – священный пернатый змей древних индейцев майя!

На мгновение в палатке становится очень тихо. Валя осторожно, как завороженная, проводит рукой по камню, ощупывая тончайшую резьбу.

Первым приходит в себя Платон.

– Какая чепуха! – он отбрасывает статуэтку Олегу. – Возьми свой булыжник…

И снова становится тихо. Олег медленно поднимается, сжимает кулаки.

– Платон! – кидается Валя. – Ребята!.. Вы с ума сошли!

Батанов, тяжело дыша, отступает.

– Извини, Олег… – смущенно говорит Платон. – Я не хотел тебя обидеть. В конце концов все эти статуэтки чепуха. На них не построишь гипотезы.

– Да? А мне казалось, что тебе это легко удается, – бросает Батанов.

– Ну, брось, Олег, – примирительно говорит Платон. – Мне тоже обидно, что наша экспедиция кончилась ничем!

– А тебе не кажется, – подчеркнуто спокойно произносит Батанов, – что она только начинается?

– Ребята! – кричит Суровцев. – Ребя…

*

В зале заседаний совета, прервав свой рассказ не полуслове, стоит Суровцев.

Так же как и все, он смотрит в сторону председателя, пытаясь понять, что сообщает появившийся в зале молодой научный сотрудник.