Текст книги "Из Сибири. Остров Сахалин. 1889-1894"

Автор книги: Антон Чехов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 30 страниц)

Александровский пост основан в 1881 г. Один чиновник, который живет на Сахалине уже 10 лет, говорил мне,[126]126
  Один чиновник, который живет на Сахалине уже 10 лет, говорил мне… – Его фамилия в книге не названа. Это Б. П. Лукьянов, «механик-самоучка», заведующий литейной мастерской в Александровске (стр. 100). В карточке: п. Александровск, дв. 301, свободного состояния, мещанин Бонифатий Петрович Лукьянов, 40 л., правосл., родился в Петербурге, на Сахалине с 1880 г., механик, грамотн., вдов.


[Закрыть] что когда он в первый раз приехал в Александровский пост, то едва не утонул в болоте. Иеромонах Ираклий, проживавший до 1886 г. в Александровском посту,[127]127
  Иеромонах Ираклий, проживавший до 1886 г. в Александровском посту… – о. Ираклий, сахалинский миссионер, священник, по происхождению бурят из Забайкальского Посольского монастыря. И. П. Миролюбов (Ювачев), находившийся в дружеских отношениях с о. Ираклием, писал о нем как о человеке веселого нрава, сообразительном, предприимчивом. «Однажды во время наводнения затопило все бурятское селение, он дал обет принять христианство, если останется жив. Все население, кроме него, погибло. Он пошел в монастырь. Как горячий прозелит, он скоро стал удивлять старых монахов своими подвигами самоизнурения». Аскетизм Ираклия обратил на себя внимание игумена монастыря, который дал ему сан иеромонаха и назначил миссионером на Амур. В 1882 г. Ираклий был переведен на Сахалин («Восемь лет на Сахалине», стр. 52–53), где служил сначала в Александровском (до 1886 г.), а затем в Тымовском округе (в сел. Рыковском). Из Рыковского о. Ираклий уехал вместе с Чеховым сначала на Южный Сахалин на «Байкале» (10 сентября 1890 г.), а затем на «Петербурге» из Владивостока (19 октября 1890 г.) в Одессу (1 декабря) и в Москву (8 декабря 1890 г.). Он навестил Чехова в Москве: «Был у меня о. Ираклий с позолоченным крестом» (М. П. Чеховой, 16 января 1891 г.), а затем написал ему два письма (17 февраля и 2 мая 1892 г. – ГБЛ). Можно высказать предположение, что образ добродушного, верующего, «смешливого» дьякона Победова в повести «Дуэль» был в какой-то степени навеян впечатлениями от о. Ираклия.


[Закрыть] рассказывал, что вначале тут было только три дома и в небольшой казарме, где теперь живут музыканты, помещалась тюрьма. На улицах были пни. Там, где теперь кирпичный завод, в 1882 г. охотились на соболей. Для церкви о. Ираклию была предложена надзирательская будка, но он отказался от нее, ссылаясь на тесноту. В хорошую погоду служил он на площади, а в дурную – в казарме или где придется, одну обедницу.

– Служишь, а тут бряцанье кандалов, – рассказывал он, – шум, жар от котла. Тут «слава святей единосущней», а рядом – «растакую твою…»

Настоящий рост Александровска начался с издания нового положения Сахалина,[128]128
  Настоящий рост Александровска начался с издания нового положения Сахалина… – Здесь (и на стр. 318, 319, 321) идет речь о Новом положении 1884 г., изменявшем прежнее административное подчинение Сахалина. История такова: в 1822 г. было образовано Восточно-сибирское генерал-губернаторство с административным центром в Иркутске; в 1856 г. учреждена должность военного губернатора Приморской области (с административным центром в Благовещенске). В составе Приморской обл. были Камчатка, Охотское побережье, восточная часть Приамурья, Сахалин и др. (с 1858 г. присоединился Уссурийский край). Военный губернатор Приморской области, осуществляя административную и военную власть, подчинялся Главному управлению Восточной Сибири. До 1884 г. во главе местного управления на Сахалине был заведующий каторжными, подчиненный военному губернатору Амурской области.
  В 1884 г. территория, управляемая Восточно-сибирским генерал-губернатором, была расчленена, образованы два генерал-губернаторства: Иркутское (сюда вошли Иркутск, Енисейская губ., Якутская обл.) во главе с генерал-губерн. В. С. Анучиным и Приамурское (Забайкальская, Амурская, Приморская области) с центром в Хабаровске, во главе с А. Н. Корфом, осуществлявшим военную и гражданскую власть. По «Новому положению» 1884 г. Сахалин оказался в ведении Приамурского генерал-губернатора. Местная власть на Сахалине до 1875 г. принадлежала начальнику Дуйского поста, офицеру, находившемуся в подчинении у начальства в Николаевске. В 1875 г., после Петербургского договора, когда Сахалин полностью отошел к России, он был разделен на два округа: Северный, с резиденцией в Дуэ заведующего каторжными, и Южный, с местопребыванием начальника – командира 4-го восточного сибирского линейного батальона в п. Корсаковском. С 1884 г. власть на Сахалине принадлежала начальнику острова военному генерал-губернатору (в 1884–1888 гг. – А. И. Гинце, в 1888–1893 гг. – В. О. Кононович). Ему подчинялись три начальника округов (Александровского, Тымовского, Корсаковского) и полицейских управлений, начальники местных военных команд, смотрители поселений и тюрем, инспектор сельского хозяйства, заведующий медицинской частью, заведующий колонизационным фондом, инженер-архитектор, служители канцелярии и т. д. (об окружной администрации см. на стр. 318). На 1 января 1891 г. значилось 10 000 ссыльнокаторжных, более трех тысяч членов их семей и около трех тысяч служащих, военных и прочих свободных лиц.


[Закрыть] когда было учреждено много новых должностей, в том числе одна генеральская. Для новых людей и их канцелярий понадобилось новое место, так как в Дуэ, где до того времени находилось управление каторгой, было тесно и мрачно. В шести верстах от Дуэ на открытом месте уже стояла Слободка, была уже на Дуйке тюрьма, и вот по соседству мало-помалу стала вырастать резиденция: помещения для чиновников и канцелярий, церковь, склады, лавки и проч. И возникло то, без чего Сахалин обойтись бы не мог, а именно город, сахалинский Париж,[129]129
  …сахалинский Париж… – Сравнение Александровского поста с Парижем принадлежало А. Н. Корфу. Чехов несколько раз повторял его (см. стр. 80, 85, 109).


[Закрыть] где находит себе соответствующие общество и обстановку и кусок хлеба городская публика, которая может дышать только городским воздухом и заниматься только городскими делами.

Разные постройки, раскорчевка и осушение почвы производились каторжными. До 1888 года, пока не была выстроена теперешняя тюрьма, жили они тут в юртах-землянках. Это были срубы, врытые в землю на 2–2½ аршина, с двухскатными земляными крышами. Окна были маленькие, узкие, в уровень с почвою, было темно, особенно зимою, когда юрты заносило снегом. От поднятия почвенной воды иногда до пола, от постоянного застоя влаги в земляных крышах и в рыхлых гниющих стенах сырость в этих погребах была ужасная. Спали люди в полушубках. Почва вокруг, а также и колодец с водой были постоянно загрязняемы человеческими испражнениями и всякими отбросами, так как отхожих мест и мусорных ям не было вовсе. В юртах каторжные жили со своими женами и детьми.

В настоящее время Александровск занимает на плане площадь около двух квадратных верст; но так как он уже слился со Слободкой и одною своею улицей подходит к селению Корсаковскому, чтобы в самом недалеком будущем слиться с ним, то размеры его в самом деле более внушительны. Он имеет несколько прямых, широких улиц, которые, однако, называются не улицами, а по старой памяти, слободками. На Сахалине есть манера давать названия улицам в честь чиновников еще при их жизни; называют улицы не только по фамилиям, но даже по именам и отчествам.[130]130
  Если, положим, чиновника зовут Иваном Петровичем Кузнецовым, то одну улицу называют Кузнецовской, другую Ивановской, а третью Иваново-Петровской.


[Закрыть] Но по какой-то счастливой случайности Александровск не увековечил еще ни одного чиновника, и улицы его сохранили до сих пор названия слободок, из которых они образовались: Кирпичная, Пейсиковская, Касьяновская, Писарская, Солдатская. Происхождение всех этих названий понять нетрудно, кроме Пейсиковской. Говорят, будто она названа так каторжными в честь пейсов еврея, который торговал здесь, когда еще на месте Слободки была тайга; по другой же версии, жила тут и торговала поселка Пейсикова.

На улицах деревянные тротуары, всюду чистота и порядок, и даже на отдаленных улицах, где теснится беднота, нет луж и мусорных куч. Главную суть поста составляет его официальная часть: церковь,[131]131
  Главную суть поста составляет его официальная часть: церковь… – Священник в Александровской церкви с 1886 г. – Георгий Макарович Сальников (у Чехова – о. Егор), ранее служивший в дуйской церкви. Знавшие о. Егора говорили о нем как о «беспримерном священнике на Сахалине» (И. П. Миролюбов <Ювачев>. Восемь лет на Сахалине, стр. 24), человеке «образованном и стоящем на высоте своего положения…» (Н. См-ский. На Сахалине. – «Кронштадтский вестник», 1890, № 26, 4 марта). Чехов назвал о. Егора на стр. 303–304 и с его слов (без упоминания – имени) стр. 344.


[Закрыть] дом начальника острова, его канцелярия,[132]132
  …дом начальника острова, его канцелярия… – Начальником Сахалина при Чехове был В. О. Кононович. В канцелярии начальника острова в 1890 г. служили:
  1) правитель канцелярии И. С. Вологдин, заменивший В. Утулова в июле 1889 г. Через несколько лет, когда он последовательно занимал должности начальника Корсаковского, Тымовского, Уссурийского округов (послужной список Вологдина – Д/В, ф. 702, оп. 1, ед. хр. 1972, лл. 1–14), о нем писали в дальневосточной газете, как о человеке гуманном, просвещенном (проявившем себя таким «еще в то время, когда он был правителем канцелярии…»), «ненавистном всем поклонникам картежной свободы и рюмки», называвшим его исподтишка «красным» («Владивосток», 1896, № 37, 8 сентября; 1899, №№ 11, 50, 14 марта, 20 декабря; 1900, № 8, 20 февраля). В письмах к Чехову 1891, 1902 годов Вологдин вспоминал о «столь памятном посещении» писателем Сахалина, сообщал о книгах, посланных Чеховым в сахалинские школы и библиотеки, описывал сахалинские «порядки» (произвол, воровство, пьянство, мордобитие, разврат), рисовал свое положение в среде сахалинских чиновников, старавшихся «выжить» его с острова: писали доносы, распускали слухи о его необщительности, неуживчивости, неспособности к тюремному делу, наконец, о политической неблагонадежности (ГБЛ).
  2) казначей – Д. А. Булгаревич (о нем см. примеч. к стр. 101).
  3) бухгалтер – И. Я. Чаплыгин (с 14 июня 1890 г.), бывший секретарь Корсаковского полицейского управления и помощник, а затем смотритель Корсаковской тюрьмы (1885–1887 гг.).
  4) помощник бухгалтера – Николай Андреев.
  5) исполняющий должность делопроизводителя канцелярии (с 24 мая 1890 г.) Г. П. Малявкин.


[Закрыть] почтово-телеграфная контора,[133]133
  …почтово-телеграфная контора… – О ней у Чехова создалось весьма неблагоприятное впечатление (ср. стр. 320). Начальником почтово-телеграфной конторы был Петр Наитаки. Чехов не назвал его имени и фамилии, но его прежде всего имел в виду, когда, вслед за нелестной характеристикой почтово-телеграфной конторы, высказал обобщающее впечатление о сахалинских администраторах «позднейшей формации»: это – «смесь Держиморды и Яго…» (стр. 320). Для сахалинских знакомых Чехова не было тайной это сравнение Наитаки с Яго; ср. в письмах Булгаревича Чехову: «Писем, кроме отправленных мною, на Ваше имя больше не поступало. Разве Яго-Наитаки прикарманил что-либо? Да нет. <…> Извелся он, проклятый, на подлостях на нитку, и все-таки пакости не оставляет. Вот уже, скажу Вам, мерзавец, несмотря на всю симпатию к нему Кононовича» (23 апреля 1892 г. – Сб. «А. П. Чехов». Южно-Сахалинск, стр. 202, 207). Чехову было известно несколько случаев, в которых проявился грубый деспотизм Наитаки: он отобрал у Павловского снимки и негативы, предназначенные для отправки Чехову; он заявил своим подчиненным, что если Чехов сомневается в точности полученной им телеграммы (а в нее вошел, как пишет Чехов, кусок чужой телеграммы), то может справиться «в Сумах сам и за свой счет» (письмо И. Павловского Чехову от 27 июня 1891 г. – ГБЛ).
  Возможно, что впечатления Чехова от Наитаки и порядков на почте отозвались в рассказе «Палата № 6» в изображении почтмейстера Михаила Аверьяныча.


[Закрыть] полицейское управление с типографией,[134]134
  …полицейское управление с типографией… – Начальником полицейского управления был в Александровском округе М. А. Корчак-Новицкий. Секретарь Александровского окружного полицейского управления в 1890 г. – Маркушев Павлин. Бухгалтер полицейского управления в 1890 г. – Иван Данилович Булах, «человек редкой доброты и честности» («Владивосток», 1896, № 37, 8 сентября). В типографии при полицейском управлении печатались приказы начальника острова, которые Чехов называл «местной ежедневной газетой» (стр. 107), отчеты должностных лиц. В этой же типографии для Чехова были напечатаны карточки переписи. Среди заполненных Чеховым в Александровском посту имеются и карточки служащих типографии (ГБЛ).


[Закрыть] дом начальника округа,[135]135
  …дом начальника округа… – Начальником Александровского округа был Сергей Николаевич Таскин (род. в 1863 г., окончил Александровский лицей). На эту должность Таскин был назначен 9 июля 1888 г. («Послужной список» – Д/В, ф. 704, оп. 8, ед. хр. 602, л. 30). Из ранних редакций очерков узнаем, что Таскин весьма неприветливо на первых порах встретил Чехова (см. варианты к стр. 55). С женой Таскина – Еленой Александровной Таскиной – Чехов ехал до Одессы, возвращаясь с Сахалина.


[Закрыть] лавка колонизационного фонда,[136]136
  …лавка колонизационного фонда… – Еще в начале 1880-х годов, когда открыли на казенный счет лавку колонизационного фонда, предполагалось, что здесь будут продавать населению товары по доступным ценам; доход же пойдет на дело колонизации. Однако «наивный администратор» (как называли его местные газеты) не предусмотрел того, что сахалинские чиновники превратят его «благотворительное учреждение» – в «миленькое, тепленькое» местечко тайной продажи спирта, в приют для злоупотреблений и хищений. Образованный «всецело из карманов ссыльного люда, тащивших туда за чай, сахар и спирт последние крохи», колонизационный фонд расходовался не по назначению, например на щедрые наградные чиновникам, а не на школы. Даже присылаемые в колонизационный фонд Петербургским обществом благотворителей и Красного Креста белье, одежда, обувь и прочее для бесплатной раздачи сахалинским детям, распродавались (по требованию П. Супруненко) и большей частью попадали детям чиновников. Цены на продукты были выше в 2, 3 и даже 10 раз действительной стоимости («Владивосток», 1883, №№ 19, 24, 21 августа, 25 сентября; 1889, № 3, 15 января; 1895, № 47, 19 ноября; «Дальний Восток», 1894, №№ 137, 138, 14 и 16 декабря).
  Сахалинские корреспонденты Чехова писали ему о разнузданности чиновников, имевших отношение к колонизационному фонду: о смотрителе центрального колонизационного склада П. Д. Каменщикове, у которого произошло столкновение с политическими ссыльными, и о других «ловкачах, под шумок <…> обделывающих свои делишки» (Булгаревич, 20 августа 1891 г. – «А. П. Чехов». Южно-Сахал., стр. 201). «В оргии обирательства ссыльного человека, – сообщал Чехову 20 декабря 1902 г. И. С. Вологдин, – видную роль играли Таскин (ныне вице-губернатор Амурской области), Шелькинг, Меркушев, Патрин и др.». После отъезда Кононовича, когда его заместителем оставался И. И. Белый (см. примеч. к стр. 186), «зажили в п. Александровском весело. Начались большие рауты за счет пресловутого колонизационного фонда, устраивались „троечные“ пикники на тюремных лошадях, катанья <…> Белый не стеснялся платить домашнему врачу, лечившему его супругу, по 50 р. в месяц из суммы колонизационного фонда» (ГБЛ). Обнаруженная вскоре у смотрителя центральных складов Каменщикова недостача большой суммы денег (Д/В, ф. 1133, оп. 1, ед. хр. 301, лл. 34–35) бросила тень на Кононовича. 18 августа 1891 г. Чехов писал Суворину (со слов А. В. Щербака), что «Кононович вызван в Петербург для объяснения по поводу недочета в 400 тысяч». Кононович был оправдан, но, как было официально сообщено, «уволен по болезни от службы с производством в генерал-лейтенанты» («Тюремный вестник», 1893, № 7, стр. 250). Комиссия, ревизовавшая колонизационный фонд в 1890-х годах, отметила: «Существующий на Сахалине колонизационный фонд не преследует колонизационного свойства, так что далее именовать это учреждение в настоящее время колонизационным фондом нет никаких оснований» (Д/В, ф. 1133, оп. 1, ед. хр. 193, л. 3).


[Закрыть] военные казармы, тюремная больница, военный лазарет,[137]137
  …тюремная больница, военный лазарет… – Чехов назвал в книге, кроме врача Александровского лазарета Б. Перлина (см. примеч. к стр. 58), доктора медицины, заведующего медицинской частью П. И. Супруненко (см. примеч. к стр. 111). Но познакомился он на Сахалине с врачами всех трех округов. О некоторых в книге идет речь ниже (без упоминаний фамилий). В дни пребывания Чехова в Александровском округе жил заместитель уехавшего на тюремную выставку Супруненко врач Тымовского округа Владимир Алексеевич Сасапарель, окончивший Медико-хирургическую академию в 1859 г., на Сахалине с 1885 г. (Д/В, ф. 1145, оп. 1, ед. хр. 57). О нем И. П. Миролюбов (Ювачев) писал: «добродушный старик», никогда не жаловался на арестантов, нередко давал им отдыхать в больнице («Восемь лет на Сахалине», стр. 48). Незадолго до этого назначения Кононович в приказе № 405 (7 ноября 1889 г.) вынес выговор Сасапарелю, Перлину и Сурминскому (врачу Тымовского округа) за скрытие во время ревизии факта недостачи у аптекаря. Приказ этот, среди других бумаг Перлина, Чехов привез с Сахалина (ГБЛ). В Александровском округе в 1890 г. работал также врач А. Гузаревич и А. Давыдов, сменивший в Александровском лазарете. Б. Перлина 12 августа 1890 г.


[Закрыть] строящаяся мечеть с минаретом,[138]138
  …строящаяся мечеть с минаретом… – Мечеть строил на свой счет поселенец Александровского – мулла Вас-Хасан Мамет.


[Закрыть] казенные дома, в которых квартируют чиновники, и ссыльно-каторжная тюрьма с ее многочисленными складами и мастерскими. Дома большею частью новые, на европейский лад, крытые железом и часто выкрашенные снаружи. На Сахалине нет известки и хорошего камня, и потому каменных построек нет.

Если не считать квартир чиновников и офицеров и Солдатской слободки, где живут солдаты, женатые на свободных, – элемент подвижной, меняющийся здесь ежегодно, – то всех хозяйств в Александровске 298. Жителей 1499: из них мужчин 923, женщин 576. Если сюда прибавить свободное население, военную команду и тех каторжных, которые ночуют в тюрьме и не участвуют в хозяйствах, то получится цифра около 3 000. В сравнении с Слободкой здесь очень мало крестьян, но зато каторжные составляют треть всего числа хозяев. Устав о ссыльных разрешает жить вне тюрьмы, а стало быть, и обзаводиться хозяйством только каторжным разряда исправляющихся, но этот закон постоянно обходится ввиду его непрактичности; в избах живут не одни только исправляющиеся, но также испытуемые, долгосрочные и даже бессрочные. Не говоря уже о писарях, чертежниках и хороших мастерах, которым по роду их занятий жить в тюрьме не приходится, на Сахалине немало семейных каторжников, мужей и отцов, которых непрактично было бы держать в тюрьмах отдельно от их семей: это вносило бы немалую путаницу в жизнь колонии. Пришлось бы держать семьи тоже в тюрьмах или же продовольствовать их квартирой и пищей на счет казны, или же удерживать на родине всё время, пока отец семейства отбывает каторгу.

Каторжные разряда испытуемых живут в избах и часто поэтому несут более слабое наказание, чем исправляющиеся. Тут резко нарушается идея равномерности наказания, но этот беспорядок находит себе оправдание в тех условиях, из которых сложилась жизнь колонии, и к тому же он легко устраним: стоит только перевести из тюрьмы в избы остальных арестантов. Но, говоря о семейных каторжных, нельзя мириться с другим беспорядком – с нерасчетливостью администрации, с какою она разрешает десяткам семейств селиться там, где нет ни усадебной, ни пахотной земли, ни сенокосов, в то время как в селениях других округов, поставленных в этом отношении в более благоприятные условия, хозяйничают только бобыли, и хозяйства не задаются вовсе благодаря недостатку женщин. В Южном Сахалине, где урожай бывает ежегодно, есть селения, в которых нет ни одной женщины, между тем в сахалинском Париже одних лишь женщин свободного состояния, прибывших за мужьями добровольно из России, живет 158.

В Александровске уже нет усадебной земли. В прежнее время, когда было просторно, давали под усадьбы 100–200 и даже 500 квадратных сажен, теперь же сажают на 12 и даже на 9 и 8. Я сосчитал 161 хозяйство, которые ютятся со своими стройками и огородами на усадьбах, имеющих каждая не более 20 кв. сажен. Виноваты в этом главным образом естественные условия Александровской долины: двигаться назад к морю нельзя, не годится здесь почва, с боков пост ограничен горами, а вперед он может расти теперь только в одном направлении, вверх по течению Дуйки, по так называемой Корсаковской дороге: здесь усадьбы тянутся в один ряд и тесно жмутся друг к другу.

По данным подворной описи, пахотною землей пользуются только 36 хозяев, а сенокосом только 9. Величина участков пахотной земли колеблется между 300 саж. и 1 десятиной. Картофель сажают почти все. Лошади есть только у 16, а коровы у 38, причем скот держат крестьяне и поселенцы, занимающиеся не хлебопашеством, а торговлей. Из этих немногих цифр следует заключить, что хозяйства в Александровске держатся не на хлебопашестве. Какою слабою притягательною силой обладает здешняя земля, видно уже из того, что здесь почти совсем нет хозяев-старожилов. Из тех, которые сели на участок в 1881 г., не осталось ни одного; с 1882 г. сидят только 6, с 1883 г. – 4, с 1884 г. – 13, с 1885 г. – 68. Значит, остальные 207 хозяев сели после 1885 г. Судя по очень малому числу крестьян, – их только 19, – нужно заключить, что каждый хозяин сидит на участке столько времени, сколько нужно ему для получения крестьянских прав, то есть права бросить хозяйство и уехать на материк.

Вопрос, на какие средства существует население Александровска, до сих пор остается для меня не вполне решенным. Допустим, что хозяева со своими женами и детьми, как ирландцы, питаются одним картофелем и что им хватает его на круглый год; но что едят те 241 поселенцев и 358 каторжных обоего пола, которые проживают в избах в качестве сожителей, сожительниц, жильцов и работников? Правда, почти половина населения получает пособие от казны в виде арестантских пайков и детских кормовых. Есть и заработки. Более ста человек заняты в казенных мастерских и в канцеляриях. У меня отмечено на карточках немало мастеров, без которых не обойтись в городе: столяры, обойщики, ювелиры, часовые мастера, портные и т. п. В Александровске за поделки из дерева и металлов платят очень дорого, а давать «на чай» не принято меньше рубля. Но чтобы изо дня в день вести городскую жизнь, достаточно ли арестантских пайков и мелких заработков, очень жалких? У мастеров предложение несоизмеримо превышает спрос, а чернорабочие, например плотники, работают за 10 коп. в день на своих харчах. Население здесь перебивается кое-как, но оно тем не менее все-таки каждый день пьет чай, курит турецкий табак, ходит в вольном платье, платит за квартиры; оно покупает дома у крестьян, отъезжающих на материк, и строит новые. Около него бойко торгуют лавочки, и наживают десятки тысяч разные кулаки, выходящие из арестантской среды.

Тут много неясного, и я остановился на предположениях, что в Александровске поселяются большею частью те, которые приезжают сюда из России с деньгами, и что для населения большим подспорьем в жизни служат нелегальные средства. Покупка арестантских вещей и сбыт их большими партиями в Николаевск, эксплуатация инородцев и новичков-арестантов, тайная торговля спиртом, дача денег в ссуду за очень высокие проценты, азартная игра в карты на большие куши, – этим занимаются мужчины. А женщины, ссыльные и свободные, добровольно пришедшие за мужьями, промышляют развратом. Когда одну женщину свободного состояния спросили на следствии, откуда у нее деньги, она ответила: «Заработала своим телом».

Всех семей 332: из них законных 185 и свободных 147. Сравнительно большое количество семейных объясняется не какими-либо особенностями хозяйств, располагающими к семейной, домовитой жизни, а случайностями: легкомыслием местной администрации, сажающей семейных на участки в Александровске, а не в более подходящем для этого месте, и тою сравнительною легкостью, с какою здешний поселенец, благодаря своей близости к начальству и тюрьме, получает женщину. Если жизнь возникла и течет не обычным естественным порядком, а искусственно, и если рост ее зависит не столько от естественных и экономических условий, сколько от теорий и произвола отдельных лиц, то подобные случайности подчиняют ее себе существенно и неизбежно и становятся для этой искусственной жизни как бы законами.

V

Александровская ссыльнокаторжная тюрьма. – Общие камеры. – Кандальные. – Золотая Ручка. – Отхожие места. – Майдан. – Каторжные работы в Александровске. – Прислуга. – Мастерские.

В Александровской ссыльнокаторжной тюрьме я был вскоре после приезда.[139]139
  Лучшая характеристика русских тюрем вообще сделана Н. В. Муравьевым в его статье «Наши тюрьмы и тюремный вопрос»[689]689
  Лучшая характеристика русских тюрем вообще сделана Н. В. Муравьевым в его статье «Наши тюрьмы и тюремный вопрос» («Русский вестник», 1878 г., кн. IV). – Н. В. Муравьев (1850–1908), племянник Н. Н. Муравьева-Амурского, был с 1891 г. обер-прокурором Синода, а с 1894 г. – министром юстиции. Статья включена Чеховым в «Список» под № 33.


[Закрыть] («Русский вестник», 1878 г., кн. IV). О сибирских тюрьмах, послуживших прототипом для сахалинских, см. исследование С. В. Максимова «Сибирь и каторга».[690]690
  …исследование С. В. Максимова «Сибирь и каторга». – С. В. Максимов (1831–1901), этнограф, писатель, путешественник, участник ряда этнографических экспедиций: на Север, в район Печоры, Белого моря, Ледовитого океана (1856 г.), в Амурскую область и Маньчжурию (1860–1861 гг.), на Урал и на берега Каспийского моря (1862–1863 гг.). В названной Чеховым книге «Сибирь и каторга» (в трех частях. СПб., 1871) собран богатый материал по истории русской каторги, этнографии и фольклору. Автор включил в научное изложение живые сцены, рассказы, пейзажи, портреты, фольклорные материалы. Возможно, необычный жанр произведения Максимова оказал какое-то воздействие на жанровую структуру чеховской книги о Сахалине. Еще до поездки на Сахалин Чехов просил Суворина прислать книгу Максимова «Сибирь и каторга» (22 марта 1890 г.), а затем, по-видимому, купил ее, т. к. в пору работы над очерками писал А. А. Долженко: «Попроси Ивана привезти из моей библиотеки следующие книги: 1) Максимов. „Сибирь и каторга…“» (14 мая 1891 г.). Чехов встречался с Максимовым на «беллетристических обедах», на именинах П. М. Свободина (письма М. П. Чеховой от 15 января 1891 г., И. Ф. Горбунову от 12 января 1893 г., М. П. Чехову 13 апреля 1893 г.), он предложил Максимова к избранию в почетные академики (письмо М. И. Сухомлинову, 3 мая 1900 г.), послал в Таганрогский музей его фотографию (письмо П. Ф. Иорданову, 7 декабря 1901 г.).


[Закрыть]


[Закрыть] Это большой четырехугольный двор, огороженный шестью деревянными бараками казарменного типа и забором между ними. Ворота всегда открыты, и около них ходит часовой. Двор чисто подметен; на нем нигде не видно ни камней, ни мусора, ни отбросов, ни луж от помоев. Эта примерная чистота производит хорошее впечатление.

Двери у всех корпусов открыты настежь. Я вхожу в одну из дверей. Небольшой коридор. Направо и налево двери, ведущие в общие камеры. Над дверями черные дощечки с белыми надписями: «Казарма № такой-то. Кубического содержания воздуха столько-то. Помещается каторжных столько-то». Прямо в тупике коридора тоже дверь, ведущая в небольшую каморку: здесь два политических, в расстегнутых жилетках и в чирках на босую ногу, торопливо мнут перину, набитую соломой; на подоконнике книжка и кусок черного хлеба. Сопровождающий меня начальник округа[140]140
  Сопровождающий меня начальник округа… – С. Н. Таскин (см. примеч. к стр. 83).


[Закрыть] объясняет мне, что этим двум арестантам было разрешено жить вне тюрьмы, но они, не желая отличаться от других каторжных, не воспользовались этим разрешением.

– Смирно! Встать! – раздается крик надзирателя.

Входим в камеру. Помещение на вид просторное, вместимостью около 200 куб. сажен. Много света, окна открыты. Стены некрашеные, занозистые, с паклею между бревен, темные; белы одни только голландские печи. Пол деревянный, некрашеный, совершенно сухой. Вдоль всей камеры по середине ее тянется одна сплошная пара, со скатом на обе стороны, так что каторжные спят в два ряда, причем головы одного ряда обращены к головам другого. Места для каторжных не нумерованы, ничем не отделены одно от другого, и потому на нарах можно поместить 70 человек и 170. Постелей совсем нет. Спят на жестком или подстилают под себя старые драные мешки, свою одежду и всякое гнилье, чрезвычайно непривлекательное на вид. На нарах лежат шапки, обувь, кусочки хлеба, пустые бутылки из-под молока, заткнутые бумажкой или тряпочкой, сапожные колодки; под нарами сундучки, грязные мешки, узлы, инструменты и разная ветошь. Около нар прогуливается сытая кошка. На стенах одежда, котелки, инструменты, на полках чайники, хлеб, ящички с чем-то.

На Сахалине свободные при входе в казармы не снимают шапок. Эта вежливость обязательна только для ссыльных. Мы в шапках ходим около нар, а арестанты стоят руки по швам и молча глядят на нас. Мы тоже молчим и глядим на них, и похоже на то, как будто мы пришли покупать их. Мы идем дальше, в другие камеры, и здесь та же ужасная нищета, которой так же трудно спрятаться под лохмотьями, как мухе под увеличительным стеклом, та же сарайная жизнь, в полном смысле нигилистическая, отрицающая собственность, одиночество, удобства, покойный сон.

Арестанты, живущие в Александровской тюрьме, пользуются относительною свободой; они не носят кандалов, могут выходить из тюрьмы в продолжение дня куда угодно, без конвоя, не соблюдают однообразия в одежде, а носят что придется, судя по погоде и работе. Подследственные, недавно возвращенные с бегов и временно арестованные по какому-либо случаю, сидят под замком в особом корпусе, который называется «кандальной». Самая употребительная угроза на Сахалине такая: «Я посажу тебя в кандальную». Вход в это страшное место стерегут надзиратели, и один из них рапортует нам, что в кандальной всё обстоит благополучно.

Гремит висячий замок, громадный, неуклюжий, точно купленный у антиквария, и мы входим в небольшую камеру, где на этот раз помещается человек 20, недавно возвращенных с бегов. Оборванные, немытые, в кандалах, в безобразной обуви, перепутанной тряпками и веревками; одна половина головы разлохмачена, другая, бритая, уже начинает зарастать. Все они отощали и словно облезли, но глядят бодро. Постелей нет, спят на голых нарах. В углу стоит «парашка»; каждый может совершать свои естественные надобности не иначе, как в присутствии 20 свидетелей. Один просит, чтобы его отпустили, и клянется, что уж больше не будет бегать; другой просит, чтобы сняли с него кандалы; третий жалуется, что ему дают мало хлеба.

Есть камеры, где сидят по двое и по трое, есть одиночные. Тут встречается немало интересных людей.

Из сидящих в одиночных камерах особенно обращает на себя внимание известная Софья Блювштейн – Золотая Ручка,[141]141
  …обращает на себя внимание<…> Софья Блювштейн – Золотая Ручка… – О Софье Ивановне Блювштейн (Штендель) Чехов упоминал еще на стр. 333, 350. Из документов Дальневосточного архива узнаем, что в октябре 1887 г. врачи Александровского лазарета Сурминский и Перлин нашли необходимым освободить Соньку-Золотую Ручку от телесного наказания, т. к. она ожидала ребенка. Через год ее обвиняли в мошенничестве, через три года, в марте 1890 г., нач. Александровского округа Таскин докладывал Кононовичу, что Блювштейн привлекается по делу об убийстве поселенца Никитина Кинжаловым и др. «Есть основание, – добавляет Таскин, – заподозрить ее как причастную и к другим делам» (Д/В, ф. 1133, оп. 1, ед. хр. 160, л. 46). Бывший смотритель Александровской тюрьмы А. С. Фельдман с полной категоричностью заявлял в печати об участии Софьи Блювштейн в покушении на семью торговца Никитина и, более того, что она была руководителем в этом деле («Одесский листок», 1893, № 189, 22 июня). В 1891 г. за вторичный побег Сонька-Золотая Ручка наказана 15 ударами плетей. Даже в конце 1890-х годов, когда Сонька-Золотая Ручка вышла на поселение и числилась крестьянкой из ссыльных, ее не переставали подозревать в ловко скрываемых преступлениях, – такая уж установилась за ней слава (Д/В, ф. 1, оп. 7, ед. хр. 1645, лл. 1–6).


[Закрыть] осужденная за побег из Сибири в каторжные работы на три года. Это маленькая, худенькая, уже седеющая женщина с помятым, старушечьим лицом. На руках у нее кандалы; на нарах одна только шубейка из серой овчины, которая служит ей и теплою одеждой и постелью. Она ходит по своей камере из угла в угол, и кажется, что она всё время нюхает воздух, как мышь в мышеловке, и выражение лица у нее мышиное. Глядя на нее, не верится, что еще недавно она была красива до такой степени, что очаровывала своих тюремщиков, как, например, в Смоленске, где надзиратель помог ей бежать и сам бежал вместе с нею. На Сахалине она в первое время, как и все присылаемые сюда женщины, жила вне тюрьмы, на вольной квартире; она пробовала бежать и нарядилась для этого солдатом, но была задержана. Пока она находилась на воле, в Александровском посту было совершено несколько преступлений: убили лавочника Никитина,[142]142
  …убили лавочника Никитина… – Об этом убийстве В. О. Кононович телеграфировал А. И. Корфу 16 ноября 1888 г. (Д/В, ф. 702, оп. 1, ед. хр. 100, лл. 17–18). Суд приговорил обвиняемых к смертной казни (о ней Чехов пишет на стр. 340). Кононович в телеграмме ходатайствовал о смягчении участи одного из приговоренных – Пазухина; Корф дал согласие (Д/В, ф. 702, оп. 4, ед. хр. 100, лл. 22–23).


[Закрыть] украли у поселенца еврея Юровского 56 тысяч.[143]143
  …украли у поселенца еврея Юровского 56 тысяч. – Имя его – Лейба (Д/В, ф. 1133, оп. 1, ед. хр. 429). Он был сослан на Сахалин «за фальшивые бумажки». Здесь, в Александровском посту, жена его Сима Юровская занималась торговлей; деньги (56 200 руб.) у нее украли («из сундука под кроватью») 20 мая 1889 г. (Д/В, ф. 1133, оп. 1, ед. хр. 429, л. 146). Юровского Чехов имел в виду и в других местах книги, где он, не называя его фамилии, выражает к нему нерасположение как к человеку, нажившему свое богатство нечестным путем, доносчику и подхалиму (стр. 94, 326, 329).


[Закрыть] Во всех этих преступлениях Золотая Ручка подозревается и обвиняется как прямая участница или пособница. Местная следственная власть запутала ее и самоё себя такою густою проволокой всяких несообразностей и ошибок, что из дела ее решительно ничего нельзя понять. Как бы то ни было, 56 тысяч еще не найдены и служат пока сюжетом для самых разнообразных фантастических рассказов.

О кухне, где при мне готовился обед для 900 человек, о провизии и о том, как едят арестанты, я буду говорить в особой главе. Теперь же скажу несколько слов об отхожем месте. Как известно, это удобство у громадного большинства русских людей находится в полном презрении. В деревнях отхожих мест совсем нет. В монастырях, на ярмарках, в постоялых дворах и на всякого рода промыслах, где еще не установлен санитарный надзор, они отвратительны в высшей степени. Презрение к отхожему месту русский человек приносит с собой и в Сибирь. Из истории каторги видно, что отхожие места всюду в тюрьмах служили источником удушливого смрада и заразы и что население тюрем и администрация легко мирились с этим. В 1872 г. на Каре, как писал г. Власов в своем отчете,[144]144
  …писал г. Власов в своем отчете… – Власов, начальник отделения департамента полиции исполнительной, коллежский советник, был послан из Петербурга на Сахалин в 1870 г. начальником экспедиции. Его отчет, по-видимому, напечатанный в сахалинской типографии («Краткий очерк неустройств, существующих на каторге», 1874), Чехов неоднократно цитировал или на него ссылался.


[Закрыть] при одной из казарм совсем не было отхожего места, и преступники выводились для естественной надобности на площадь, и это делалось не по желанию каждого из них, а в то время, когда собиралось несколько человек. И таких примеров я мог бы привести сотню. В Александровской тюрьме отхожее место, обыкновенная выгребная яма, помещается в тюремном дворе в отдельной пристройке между казармами. Видно, что при устройстве его прежде всего старались, чтоб оно обошлось возможно дешевле, но все-таки сравнительно с прошлым замечается значительный прогресс. По крайней мере оно не возбуждает отвращения. Помещение холодное и вентилируется деревянными трубами. Стойчаки устроены вдоль стен; на них нельзя стоять, а можно только сидеть, и это главным образом спасает здесь отхожее место от грязи и сырости. Дурной запах есть, но незначительный, маскируемый обычными снадобьями, вроде дегтя и карболки. Отперто отхожее место не только днем, но и ночью, и эта простая мера делает ненужными параши; последние ставятся теперь только в кандальной.

Около тюрьмы есть колодец, и по нему можно судить о высоте почвенной воды. Вследствие особого строения здешней почвы почвенная вода даже на кладбище, которое расположено на горе у моря, стоит так высоко, что я в сухую погоду видел могилы, наполовину заполненные водою. Почва около тюрьмы и во всем посту дренирована канавами, но недостаточно глубокими, и от сырости тюрьма совсем не обеспечена.

В хорошую теплую погоду, которая здесь бывает не часто, тюрьма вентилируется превосходно: окна и двери открываются настежь, и арестанты большую часть дня проводят на дворе или далеко вне тюрьмы. Зимою же и в дурную погоду, то есть в среднем почти 10 месяцев в году, приходится довольствоваться только форточками и печами. Лиственничный и еловый лес, из которого сделаны тюрьма и ее фундамент, представляет хорошую естественную вентиляцию, но ненадежную; вследствие большой влажности сахалинского воздуха и изобилия дождей, а также испарений, идущих изнутри, в порах дерева скопляется вода, которая зимою замерзает. Тюрьма вентилируется слабо, а между тем на каждого ее обитателя приходится не много воздуха. У меня в дневнике записано: «Казарма № 9. Кубического содержания воздуха 187 саж. Помещается каторжных 65». Это в летнее время, когда ночует в тюрьме только половина всех каторжных. А вот цифры из медицинского отчета за 1888 г.: «Кубическая вместимость арестантских помещений в Александровской тюрьме 970 саж.; числилось арестантов: наибольшее 1 950, наименьшее 1 623, среднее годовое 1 785; помещалось на ночлег 740; приходилось на одного человека воздуха 1, 31 саж.». Наименьшее скопление каторжных в тюрьме бывает в летние месяцы, когда они командируются в округ на дорожные и полевые работы, и наибольшее – осенью, когда они возвращаются с работ и «Доброволец» привозит новую партию в 400–500 человек, которые живут в Александровской тюрьме впредь до распределения их по остальным тюрьмам. Значит, меньше всего воздуха приходится на каждого арестанта именно в то время, когда вентиляция бывает наименее действительна.

С работ, производимых чаще в ненастную погоду, каторжный возвращается в тюрьму на ночлег в промокшем платье и в грязной обуви; просушиться ему негде; часть одежды развешивает он около нар, другую, не дав ей просохнуть, подстилает под себя вместо постели. Тулуп его издает запах овчины, обувь пахнет кожей и дегтем. Его белье, пропитанное насквозь кожными отделениями, не просушенное и давно не мытое, перемешанное со старыми мешками и гниющими обносками, его портянки с удушливым запахом пота, сам он, давно не бывший в бане, полный вшей, курящий дешевый табак, постоянно страдающий метеоризмом; его хлеб, мясо, соленая рыба, которую он часто вялит тут же в тюрьме, крошки, кусочки, косточки, остатки щей в котелке; клопы, которых он давит пальцами тут же на нарах, – всё это делает казарменный воздух вонючим, промозглым, кислым; он насыщается водяными парами до крайней степени, так что во время сильных морозов окна к утру покрываются изнутри слоем льда и в казарме становится темно; сероводород, аммиачные и всякие другие соединения мешаются в воздухе с водяными парами и происходит то самое, от чего, по словам надзирателей, «душу воротит».

При системе общих камер соблюдение чистоты в тюрьме невозможно, и гигиена никогда не выйдет здесь из той тесной рамки, какую ограничили для нее сахалинский климат и рабочая обстановка каторжного, и какими бы благими намерениями ни была проникнута администрация, она будет бессильна и никогда не избавится от нареканий. Надо или признать общие камеры уже отжившими и заменить их жилищами иного типа, что уже отчасти и делается, так как многие каторжные живут не в тюрьме, а в избах, или же мириться с нечистотой как с неизбежным, необходимым злом, и измерения испорченного воздуха кубическими саженями предоставить тем, кто в гигиене видит одну только пустую формальность.

В пользу системы общих камер, я думаю, едва ли можно сказать что-нибудь хорошее. Люди, живущие в тюремной общей камере, – это не община, не артель, налагающая на своих членов обязанности, а шайка, освобождающая их от всяких обязанностей по отношению к месту, соседу и предмету. Приказывать каторжному, чтобы он не приносил на ногах грязи и навоза, не плевал бы на пол и не разводил клопов – дело невозможное. Если в камере вонь или нет никому житья от воровства, или поют грязные песни, то виноваты в этом все, то есть никто. Я спрашиваю каторжного, бывшего почетного гражданина:[145]145
  Я спрашиваю каторжного, бывшего почетного гражданина… – Можно предположить, что это потомственный почетный гражданин Иван Алексеевич Ширяев (он же Савелий Иванов и Александр Сущевский), осужденный в 1872 г. за похищение казенного пакета (был почтальоном), а затем за бродяжество и за подделку кредитных билетов на вечную каторгу (Д/В, ф. 133, оп. 1, ед. хр. 893).


[Закрыть] «Почему вы так неопрятны?» Он мне отвечает: «Потому что моя опрятность была бы здесь бесполезна». И в самом деле, какую цену может иметь для каторжного собственная его чистоплотность, если завтра приведут новую партию и положат с ним бок о бок соседа, от которого ползут во все стороны насекомые и идет удушливый запах?

Общая камера не дает преступнику одиночества, необходимого ему хотя бы для молитвы, для размышлений и того углубления в самого себя, которое считают для него обязательным все сторонники исправительных целей. Свирепая картежная игра с разрешения подкупленных надзирателей, ругань, смех, болтовня, хлопанье дверями, а в кандальной звон оков, продолжающиеся всю ночь, мешают утомленному рабочему спать, раздражают его, что, конечно, не остается без дурного влияния на его питание и психику. Стадная сарайная жизнь с ее грубыми развлечениями, с неизбежным воздействием дурных на хороших, как это давно уже признано, действует на нравственность преступника самым растлевающим образом. Она отучает его мало-помалу от домовитости, то есть того самого качества, которое нужно беречь в каторжном больше всего, так как по выходе из тюрьмы он становится самостоятельным членом колонии, где с первого же дня требуют от него, на основании закона и под угрозой наказания, чтобы он был хорошим хозяином и добрым семьянином.

В общих камерах приходится терпеть и оправдывать такие безобразные явления, как ябедничество, наушничество, самосуд, кулачество. Последнее находит здесь выражение в так называемых майданах, перешедших сюда из Сибири.[146]146
  …в так называемых майданах, перешедших сюда из Сибири. – В черновой рукописи вслед за этими словами была ссылка на Достоевского и Максимова. Чехов несомненно использовал не только личные впечатления, но и описания майдана в главе четвертой первой части «Записок из Мертвого дома» Достоевского и сказанное о майдане Максимовым («Сибирь и каторга», ч. I. СПб., 1871, стр. 117–128). О майдане писали также авторы известных Чехову работ: Н. В. Муравьев («Наши тюрьмы и тюремный вопрос». – «Русский вестник», 1878, т. 134, март, стр. 511); Н. См-ский («На Сахалине». – «Кронштадтский вестник», 1890, № 18, 14 февраля); А. Н. Краснов («На острове изгнания». – «Книжки Недели», 1893, август, стр. 152).


[Закрыть] Арестант, имеющий и любящий деньги и пришедший из-за них на каторгу, кулак, скопидом и мошенник, берет на откуп у товарищей-каторжных право монопольной торговли в казарме, и если место бойкое и многолюдное, то арендная плата, поступающая в пользу арестантов, может простираться даже до нескольких сотен рублей в год. Майданщик, то есть хозяин майдана, официально называется парашечником, так как берет на себя обязанность выносить из камер параши, если они есть, и следить за чистотою. На наре его обыкновенно стоит сундучок аршина в полтора, зеленый или коричневый, около него и под ним разложены кусочки сахару, белые хлебцы, величиною с кулак, папиросы, бутылки с молоком и еще какие-то товары, завернутые в бумажки и грязные тряпочки.[147]147
  Пачка из 9–10 папирос стоит 1 коп., белая булочка 2 коп., бутылка молока 8–10, кусочек сахару 2 коп. Продажа производится на наличные, в долг и в обмен на вещи. Майдан продает также водку, карты, свечные огарки для игры в ночное время – это негласно. Карты дает и напрокат.


[Закрыть]

Под смиренными кусочками сахару и булками прячется зло, которое распространяет свое влияние далеко на пределы тюрьмы. Майдан – это игорный дом, маленькое Монте-Карло,[148]148
  Майдан – это игорный дом, маленькое Монте-Карло… – Ср. в записной книжке Чехова: «Если принц Монако имеет рулетку, то каторжным иметь у себя картеж можно и подавно» (I, стр. 80).


[Закрыть] развивающее в арестанте заразительную страсть к штоссу и другим азартным играм. Около майдана и карт непременно ютится всегда готовое к услугам ростовщичество, жестокое и неумолимое. Тюремные ростовщики берут по 10% в день и даже за один час; не выкупленный в течение дня заклад поступает в собственность ростовщика. Отбыв свой срок, майданщики и ростовщики выходят на поселение, где не оставляют своей прибыльной деятельности, и поэтому нечего удивляться, что на Сахалине есть поселенцы, у которых можно украсть 56 тысяч.

Летом 1890 г., в бытность мою на Сахалине, при Александровской тюрьме числилось более двух тысяч каторжных, но в тюрьме жило только около 900. Вот цифры, взятые наудачу: в начале лета, 3 мая 1890 г., довольствовалось из котла и ночевало в тюрьме 1 279, в конце лета, 29 сентября, 675 человек. Что касается каторжных работ, производимых в самом Александровске, то здесь приходится наблюдать, главным образом, строительные и всякие хозяйственные работы: возведение новых построек, ремонт старых, содержание на городской манер улиц, площадей и проч. Самыми тяжкими считаются плотницкие работы. Арестант, бывший на родине плотником, несет здесь настоящую каторгу, и в этом отношении он гораздо несчастливее маляра или кровельщика. Вся тягость работы не в самой постройке, а в том, что каждое бревно, идущее в дело, каторжный должен притащить из леса, а рубка в настоящее время производится за 8 верст от поста. Летом люди, запряженные в бревно в пол-аршина и толще, а в длину в несколько сажен, производят тяжелое впечатление; выражение их лиц страдальческое, особенно если они, как это я часто наблюдал, уроженцы Кавказа. Зимою же, говорят, они отмораживают себе руки и ноги и часто даже замерзают, не дотащив бревна до поста. Для администрации плотницкие работы представляются тоже нелегкими, потому что людей, способных на систематический тяжкий труд, на Сахалине вообще мало и недостаток работников – явление здесь обычное, хотя каторжные считаются тысячами. Ген. Кононович говорил мне, что затевать здесь новые постройки и строиться очень трудно – людей нет; если достаточно плотников, то некому, таскать бревна; если людей ушлют за бревнами, то не хватает плотников. К нелегким работам относятся здесь также обязанности дровотасков, которые каждый день рубят дрова, заготовляют их и под утро, когда еще все спят, топят печи. Чтобы судить о степени напряженности труда, об его тяжести, нужно брать во внимание не одну только затрачиваемую на него мышечную силу, но также условия места и особенности труда, зависящие от этих условий. Сильные морозы зимою и сырость в течение всего года в Александровске ставят чернорабочего в положение иной раз едва выносимое, какого он при той же работе, например при обыкновенной рубке дров, не испытал бы в России. Закон ограничивает труд каторжного «урочным положением», приближая его к обыкновенному крестьянскому и фабричному труду;[149]149
  «Урочное положение для строительных работ, высочайше утвержденное 17 апреля 1869 г.», Петербург, 1887 г. По этому положению при определении на разного рода работы принимаются в основание: физические силы рабочего и степень навыка к работе. Положение определяет также число рабочих часов в день, сообразно временам года и полосам России. Сахалин отнесен к средней полосе России. Максимум рабочих часов – 12½ в сутки – приходится на май, июнь и июль, а минимум – 7 час. – на декабрь и январь.


[Закрыть] он же предоставляет разные облегчения каторжным разряда исправляющихся; но практика поневоле не всегда сообразуется с законом именно в силу местных условий и особенностей труда. Нельзя же ведь определить, сколько часов каторжный должен тащить бревно во время метели, нельзя освободить его от ночных работ, когда последние необходимы, нельзя ведь по закону освободить исправляющегося от работы в праздник, если он, например, работает в угольной яме вместе с испытуемым, так как тогда бы пришлось освободить обоих и прекратить работу. Часто оттого, что работами заведуют люди некомпетентные, неспособные и неловкие, затрачивается на работы больше напряжения, чем бы следовало. Например, нагрузка и выгрузка пароходов, не требующие в России от рабочего исключительного напряжения сил, в Александровске часто представляются для людей истинным мучением; особенной команды, подготовленной и выученной специально для работ на море, нет; каждый раз берутся всё новые люди, и оттого случается нередко наблюдать во время волнения страшный беспорядок; на пароходе бранятся, выходят из себя, а внизу, на баржах, бьющихся о пароход, стоят и лежат люди с зелеными, искривленными лицами, страдающие от морской болезни, а около барж плавают утерянные весла. Благодаря этому работа затягивается, время пропадает даром и люди терпят ненужные мучения. Однажды во время выгрузки парохода я слышал, как смотритель тюрьмы сказал:[150]150
  …я слышал, как смотритель тюрьмы сказал… – Исполняющим обязанности смотрителя Александровской и смотрителем Дуйской, Воеводской тюрем с мая 1890 г. был Станислав Осипович (Иосифович) Казарский. Из документов узнаем, что он служил на Сахалине с 1880 по 1902 г. то фельдшером, то смотрителем (Д/В, ф. 1133, оп. 1, ед. хр. 2657; 1133, оп. 1, ед. хр. 765, л. 1; 1133, оп. 1, ед. хр. 2693, лл. 26, 29–30, 152, 177). Его имя в книге не названо, но Чехов его имел в виду на стр. 128, 131, 138, 141, 166 и др. Имеется карточка Казарского (ЦГАЛИ). Чехов относился к Казарскому отрицательно, что особенно видно в сцене телесного наказания (стр. 335–337).


[Закрыть] «У меня люди целый день не ели».

Немало каторжного труда затрачивается на удовлетворение потребностей тюрьмы. В тюрьме каждый день работают кашевары, хлебопеки, портные, сапожники, водоносы, поломойки, дневальные, скотники и т. п. Каторжным трудом пользуются также военное и телеграфное ведомства, землемер; около 50 человек прикомандировано к тюремному лазарету, неизвестно в качестве кого и для чего, и не сочтешь тех, которые находятся в услужении у гг. чиновников. Каждый чиновник, даже состоящий в чине канцелярского служителя, насколько я мог убедиться, может брать себе неограниченное количество прислуги. Доктор, у которого я квартировал, живший сам-друг с сыном,[151]151
  Доктор, у которого я квартировал, живший сам-друг с сыном… – Б. А. Перлин и его сын Б. Б. Перлин.


[Закрыть] имел повара, дворника, кухарку и горничную. Для младшего тюремного врача это очень роскошно. У одного смотрителя тюрьмы было 8 человек штатной прислуги:[152]152
  У одного смотрителя тюрьмы было 8 человек штатной прислуги… – Чехов имел в виду смотрителя Дербинской тюрьмы В. В. Овчинникова, у которого в качестве модистки работала бывшая баронесса О. В. Геймбрук, был свой садовник – С. Каратаев (см. примеч. к стр. 150).


[Закрыть] швея, сапожник, горничная, лакей, он же рассыльный, нянька, прачка, повар, поломойка. Вопрос о прислуге на Сахалине – обидный и грустный вопрос,[153]153
  Вопрос о прислуге на Сахалине – обидный и грустный вопрос… – Отдача ссыльнокаторжных в услужение сахалинским чиновникам воспринималась Чеховым как искажение цели каторги – исправления преступника. Он видел в этом разгул корыстных, эгоистических интересов сахалинских администраторов и опасался превращения каторги в «рабовладельческую колонию», чиновничьих хозяйств – в помещичьи «господские экономии», арестантов – в рабов частных лиц, а каторжных женщин – в содержанок.


[Закрыть] как, вероятно, везде на каторге, и не новый. В своем «Кратком очерке неустройств, существующих на каторге» Власов писал, что в 1871 г., когда он прибыл на остров, его «прежде всего поразило то обстоятельство, что каторжные с разрешения бывшего генерал-губернатора[154]154
  …с разрешения бывшего генерал-губернатора ~ В 1872 г. генерал-губернатор Восточной Сибири Синельников… – Н. П. Синельников сменил на посту генерал-губернатора Восточной Сибири М. С. Корсакова (1869–1871), о котором у Чехова шла речь на стр. 78. В «Историческом вестнике» (1895, май-июнь) напечатаны «Записки сенатора Н. П. Синельникова».


[Закрыть] составляют прислугу начальника и офицеров». Женщины, по его словам, раздавались в услуги лицам управления, не исключая и холостых надзирателей. В 1872 г. генерал-губернатор Восточной Сибири Синельников запретил отдачу преступников в услужение. Но это запрещение, имеющее силу закона и до настоящего времени, обходится самым бесцеремонным образом. Коллежский регистратор записывает на себя полдюжины прислуги, и когда отправляется на пикник, то посылает вперед с провизией десяток каторжных. Начальники острова гг. Гинце и Кононович[155]155
  Начальники острова гг. Гинце и Кононович… – Предшественник В. О. Кононовича в 1884–1888 гг. – Гинце Андрей Иванович, генерал-майор, род. в 1827 г. (Д/В, ф. 702, оп. 1, ед. хр. 3, л. 8). До назначения начальником Сахалина Гинце был командиром первой Восточно-Сибирской стрелковой бригады. У Чехова он назван в книге несколько раз и неизменно с отрицательным знаком.


[Закрыть] боролись с этим злом, но недостаточно энергично; по крайней мере я нашел только три приказа, относящихся к вопросу о прислуге,[156]156
  …я нашел только три приказа, относящихся к вопросу о прислуге… – Один приказ А. И. Гинце от 15 марта 1885 г., № 95, и два – В. О. Кононовича от 31 октября 1888 г., № 270 и от 3 февраля 1889 г., № 44.


[Закрыть] и таких, которые человек заинтересованный мог широко толковать в свою пользу. Генерал Гинце, как бы в отмену генерал-губернаторского предписания, разрешил в 1885 г. (приказ № 95) чиновникам брать себе в прислуги ссыльнокаторжных женщин с платою по два рубля в месяц, и чтобы деньги были обращаемы в казну. Генерал Кононович в 1888 г. отменил приказ своего предшественника,[157]157
  Генерал Кононович в 1888 г. отменил приказ своего предшественника ~ (приказ № 276). – Чехов точно цитировал часть приказа Кононовича от 31 октября 1888 г. (Д/В, ф. 702, оп. 1, ед. хр. 101, л. 6). Однако приказы Кононовича по вопросу о прислуге, отменявшие приказы Гинце, не выполнялись, и это констатировал не только Чехов, но и ревизовавший Сахалин в 1894 г. генерал Н. И. Гродеков: «Прислугою из ссыльнокаторжных пользуются не только все чиновники тюремного ведомства, но чины почтово-телеграфного ведомства, офицеры местных войск, фельдшера <…> и др.» (Д/В, ф. 702, оп. 1, ед. хр. 102, лл. 132–134). Но и в последующие годы положение с «казенной прислугой» в сущности не изменилось.


[Закрыть] определив: «ссыльнокаторжных, как мужчин, так и женщин, в прислугу к чиновникам не назначать и платы за женщин никакой не взыскивать. А так как казенные здания и службы при них не могут оставаться без надзора и без удовлетворения, то к каждому таковому зданию разрешаю назначать потребное число мужчин и женщин, показывая их по наряду по этим назначениям как сторожей, дровотасков, поломоек и проч., смотря по потребности» (приказ № 276). Но так как казенные здания и службы при них в громадном большинстве составляют не что иное, как квартиры чиновников, то этот приказ понимается как разрешение иметь каторжную прислугу, и притом бесплатную. Во всяком случае, в 1890 г., когда я был на Сахалине, все чиновники, даже не имеющие никакого отношения к тюремному ведомству (например, начальник почтово-телеграфной конторы), пользовались каторжными для своего домашнего обихода в самых широких размерах, причем жалованья этой прислуге они не платили, и кормилась она на счет казны.