Текст книги "Художники в зеркале медицины"

Автор книги: Антон Ноймайр

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 23 страниц)

В Париже, куда Винсент прибыл в марте 1886 года, по-новому проявился его фанатизм в работе. Ни секунды он не рассуждал о том, есть ли у него обычное человеческое право ничего не делать для себя и жить исключительно для искусства. В творческой работе он не нуждался в посторонних импульсах: «Я сам для себя установил: когда меня покидает чувство упоения работой, я ухожу в безграничность». Можно говорить не только об энтузиазме Винсента, но и о чисто экстазном мироощущении. Если попытаться упорядочить эту клиническую картину психоза счастья, то наряду с эгоистичной стороной дела присутствует и альтруистический аспект, потому что Ван Гог неоднократно повторял, что изображает и рисует только для простых людей: «фигуры из народа и для народа», – и хотел отдать все простым людям. Чрезвычайная способность вдохновляться не являлась еще проявлением ненормальности, но уже относилась к темпераментному выражению «психоза, обусловленного счастьем и страхом». Это своеобразие темперамента выражалось настолько, что уже сама ссылка на психоз становилась оправданной. Его брат Тео тоже увидел в этом темпераменте причину того, что Винсент всегда очень быстро впадал в аффективное состояние. И, наконец, его картины, выполненные в парижский период, свидетельствовали о его резкости, «склонности к преувеличениям и постоянным попыткам достичь границ своих возможностей. Стремление к крайностям и экстремальным ситуациям поставило его на светлый путь создания картин, которые он уже обдумывал во время своего обучения». Эти слова Франка характеризовали художника как революционера в будущем изобразительном искусстве и должны были стать инаугурацией Винсента Ван Гога.

В феврале 1888 года Винсент покинул Париж, потому что в нем, по собственным словам, он был несчастен и едва не стал пьяницей. В Париже Винсент очень много курил и пил, отчего в письме брату намекал, что ему необходимо отправиться в путь, чтобы преодолеть собственный «паралич», под которым подразумевал алкогольную белую горячку. Жалобы на отсутствие аппетита и боли в желудке побудили Тео обследовать брата у двух врачей. Первый доктор порекомендовал ему умеренность и воздержание, второй настоятельно потребовал от него отказаться от алкоголя и женщин. Эти указания Винсент принял с неохотой, но все-таки придерживался их.

С момента прибытия в Арль, он был очарован красотой сельской провинции и ему не нужно больше думать о рекомендациях врачей и наставлениях брата, потому что он с упоением начал работать. Он сообщал брату: соприкосновение с природой было настолько впечатляющим, что он в этот момент ощущал обморочное состояние. Теперь он получал счастливое удовлетворение от выполненной работы. В Арле, опьяненный восторгом, он создал 190 картин маслом и свыше 100 рисунков!

Осенью этого года появляются сообщения о его мрачных, с оттенками страха мыслях. Он снова впал в меланхолию. Временами его депрессивное настроение, благодаря фанатичности в работе, ослабевало, но употребление алкоголя все усугубляло, как сообщал его друг художник Синьяк. Именно в этот момент, когда у Винсента наступило полное физическое истощение и душевное разрушение, причиной которого явилось творческое опьянение, Ван Гог страстно ожидал приезда в Арль Гогена, но эта запланированная совместная работа не могла быть полезной для него. Принципиальные разногласия в восприятии искусства привели Ван Гога и Гогена к дискуссии, достигшей «невероятного накала». Частые критические замечания Гогена, который для Ван Гога был учителем и мастером, по поводу работ Ван Гога, привели Винсента к тому, что он признал его превосходство над собой, после чего начал сомневаться в ценности своей работы и постепенно опасаться того, что его многолетние усилия и связанная с ними нужда были напрасными. К этому добавилась еще его любовь к сильной личности любимца женщин, к которой, по всей видимости, присоединялись гомоэротические компоненты. Нетрудно представить, что Винсент после споров о проблемах искусства с Гогеном впадал в состояние чрезмерного возбуждения, находясь в котором отрезал себе часть левого уха.

Это событие биографического анамнеза, свидетельствующее о первом проявлении кризиса, очень важно с медицинской точки зрения, потому что еще в раннем детстве был заложен основной камень его поздней психической нестабильности. Проблемы идентификации, возникшие в детстве, сформировали легко ранимую душу и вызвали чувство подчиненного положения, укоренили в нем страх. В результате он не мог соответствовать ожиданиям его родителей, а позже представлениям общества, оценивающего его как чудака и неудачника. В своих усиленных стараниях, связанных с проявлением любви и симпатий, он ощущал мнимое пренебрежение к себе или нанесение ущерба предумышленным отнятием любви, которое было наказанием за его неполноценность и ошибки в поведении. Все это сыграло определенную роль в проявлении мазохистских наклонностей, связанных с бичеванием и уничижением себя.

Чтобы создать полную картину природы его кризиса, необходимо еще раз вспомнить прошедшие события: когда Ван Гога привезли в больницу 23 декабря 1888 года, он потерял много крови, потому что попал в больницу только утром. Потеря крови была существенной: несчастный лежал в постели с едва заметными признаками жизни. Приехав тремя днями позже, Тео застал его в депрессивном состоянии, плачущим. Он отказывался от еды, ни с кем не разговаривал. 7 января 1889 года Винсент вернулся домой.

В результате «творческого помешательства» Ван Гог пытался перерезать себе артерию, что привело к значительной потере крови и необходимости отправить его в больницу. В письме от 28 января он сообщал о бессоннице, связанной со страхом одиночества, и здесь же писал о «невыносимых безумных представлениях», которые утихли как и кошмары после приема бромистого калия. Из этих строк можно сделать вывод, что он вышел из депрессии и стал заниматься творчеством. Искусство для него было действенным «противоядием» против всякого рода творческих помешательств. Особенно важным, с медицинской точки зрения, является замечание, что после освобождения из больницы у него вообще ничего не было. В заключение письма прозвучали сердитые слова: «Для того, чтобы полностью выздороветь, мне ничего не нужно. Итак, пожалуйста, не говори, что мне что-то нужно или будет нужно».

Но уже 7 февраля 1889 года пастор Саль сообщил Тео, что у Винсента проявились симптомы помешательства: на протяжении трех дней он носился с мыслью об «отравленных и отравителях» и о необходимости его снова отправить в больницу. На этот раз его поместили в отдельную комнату, где он забрался под одеяло, отказался от еды и общения. Через несколько дней ему, видимо, стало лучше, потому что вскоре ему было позволено днем работать дома и только вечером возвращаться в больницу. Однако это не принесло ему удовлетворения, и уже 17 февраля он убеждал брата, что хочет добровольно пойти в психбольницу, так как это необходимо для выздоровления.

После двухнедельного пребывания в больнице Ван Гог возвратился домой, но уже через несколько дней его принудительно заключили в больницу. На этот раз речь шла о «жестокости и произволе», как выразился лечащий врач Ван Гога Рей, потому что население Арля с самого начала его безумных поступков, когда он в первый раз был направлен в больницу, внимательно следило за «сумасшедшим художником-иностранцем». Он впал в немилость у проживающих там людей, которые, с одной стороны, испытывали страх перед ним, а с другой – травили словно зверя.

По выражению доктора Рея, это определение в больницу не имело медицинского повода и было чистым насилием со стороны бургомистра. Это вызвало у Винсента глубокие переживания и сильную депрессию, и на протяжении четырех недель он хранил молчание. Он сообщил своему брату о том, что произошло, 19 марта и утверждал, что «владеет своими умственными способностями и не является душевнобольным». В этом письме уже видны суицидальные намерения, вызванные унижением и различными мерами принуждения. Заключение продолжалось до конца марта, и Ван Гог вновь постепенно нашел в себе силы взяться за работу, сняв небольшую квартиру.

Но он чувствовал себя крайне неважно, потому что жил в ней один, поэтому в конце апреля пришел к решению добровольно отправиться в психиатрическую лечебницу. С медицинской точки зрения представляет интерес то, как Ван Гог умел анализировать свои болезни. Во время приступов видения представлялись ему реальностью, однако, через некоторое время к нему возвращалась способность осмыслить происшедшее. Особую важность для диагностики представляет то, что, находясь три раза под надзором, он позже не оставил ни единого воспоминания о том, что при этом чувствовал.

Руководитель больницы в Арле в выписном свидетельстве говорил об «остром помешательстве, сопровождавшемся буйным проявлением», и указывал на то, что Ван Гог отрезал себе ухо. Этим самым он сообщал главному врачу больницы в Сент-Реми о статусе больного, высказывая соображения, которые необходимо принять во внимание, а именно, что «господин Ван Гог через длительные промежутки времени подвержен эпилептическим припадкам, которые сопровождаются слуховыми и визуальными галлюцинациями». Это подкреплялось заявлением пациента о том, что сестра матери и другие родственники страдали этим недугом.

В Сент-Реми его здоровье определенно улучшалось, и вскоре ему позволили под наблюдением рисовать на природе. В конце мая он сообщил брату, что успокоился и не опасается проявлений болезни во время приступов, так как доктор Рей еще в Арле объяснил, что галлюцинации являются начальной стадией эпилепсии и тем самым смягчил ужасы приступа и смертельный страх. Ван Гог мог наблюдать аналогичные приступы у других больных. Более всего его успокоил рассказ доктора Рея о том, что подобный случай уже был и один эпилептик во время припадка изувечил себе ухо.

В середине августа у него произошел новый приступ, неожиданно, в поле, во время работы над картиной. Приступ на протяжении нескольких дней сопровождался мучительными кошмарами. По сравнению с предыдущими случаями, припадок был более тяжелым. В письме к брату Винсент сообщал, что в течение многих дней был совершенно выбит из колеи и не мог есть, потому что у него был отек горла. Что случилось на самом деле, он не мог рассказать, потому что ничего не помнил. Но об этом случае нам известно многое. Во время приступов Ван Гог пытался глотать краски из тюбиков и вследствие этого получил ожог слизистой рта и глотки, отчего возникли отек горла и трудности с глотанием. По сведениям, полученным от Стерпеллона, Ван Гог валялся в находившейся рядом куче угля, и поэтому два сильных санитара вынуждены были вернуть его в больницу и на некоторое время надеть смирительную рубашку. На этот раз с уверенностью можно говорить о попытке самоубийства, потому что доктор Пейрон писал Тео, что в конце августа кризис закончился и «его мысли о самоубийстве» прошли. Наконец в начале сентября Винсент тоже написал, что чувствует себя самоубийцей и теперь должен попытаться выздороветь.

Доктор Пейрон не испытывал сомнений в постановке диагноза эпилепсии и в этом уверил Ван Гога, сообщавшего своей сестре: «Я, собственно, не сумасшедший, потому что между приступами мои мысли были совершенно ясными и нормальными, даже яснее, чем раньше. Но как только наступал приступ, я полностью терял сознание». Особую важность для медицины представляют следующие слова: «Людей, которых я видел, мне казалось, будто знаю, но на самом деле они были так далеки от меня, и совсем другими, чем в действительности».

С приближением рождественских праздников у Ван Гога усиливалось опасение, что скоро наступит новый приступ, как было годом раньше, и поэтому, когда он случился, все прошло в течение нескольких дней в легкой форме. Из письма доктора Пейрона, посланного Тео, можно сделать вывод, что на этот раз была попытка суицида. Не представляется возможным узнать, глотал ли он краски или скипидар, как уже делал однажды в марте 1889 года. Остается открытым еще один вопрос: попытка суицида предпринималась в ясном сознании или в момент помешательства, связанного с приступом? Необходимо еще упомянуть, что приступ произошел через два дня после поездки Винсента в Арль, поэтому попытка суицида могла быть осуществлена в состоянии душевного расстройства.

Среди внешних обстоятельств, которые вызывали припадки, было и возбуждение от пребывания на природе. Это доказал случившийся почти двумя месяцами позже кризис, продолжительный по времени. Он длился в течение двух месяцев, и только по их прошествии у Ван Гога появилась возможность написать брату. Ощущение несчастья, вызванное ужасами болезни и чувство бесперспективности ввергли его в глубочайшую депрессию. Ван Гог больше не мог выносить пребывание в лечебнице для душевнобольных и стал настаивать на срочном переселении, с чем в конце концов согласился доктор Пейрон. В выписном свидетельстве говорилось о большом количестве приступов, их продолжительности и о том, что в процессе их протекания пациент испытывал ужасный страх. Неоднократно больной пытался покончить жизнь самоубийством, глотая краски или скипидар. В документе не было упомянуто слово «эпилепсия» и сообщалось, что на момент выписки пациент практически «здоров», вероятно, чтобы подчеркнуть успешное лечение в больнице.

После того, как Ван Гог прибыл 20 мая 1890 года в Овер, он оказался на попечении доктора Гаше, который, как нам известно, неверно интерпретировал состояние здоровья Винсента, считая, что болезнь наступила вследствие интенсивного солнечного облучения и неправильного лечения после отравления скипидаром. Новейшие документы свидетельствуют о том, что произошло 27 июля: разногласия во мнениях Винсента и Тео, очень серьезный спор с доктором Гаше, с дочерью которого у Ван Гога завязывались любовные отношения, вызвали у него отчаяние, приведшее к суициду, совершенному при помощи выстрела из пистолета в область сердца. 29 июля рано утром он умер. Выстрел был произведен в поле, куда Ван Гог отправился рисовать. Накануне свидетели из его окружения не зафиксировали в нем каких-либо признаков помешательства или проявлений припадка.

МЕДИЦИНСКАЯ ПОПЫТКА ОБЪЯСНЕНИЯ

ДИАГНОЗ ШИЗОФРЕНИЯ

Когда представляешь себе эту историю болезни, то кажется удивительным, что некоторые авторы до сих пор верят, будто Ван Гог страдал шизофренией. Когда философы, например Карл Ясперс, берутся давать заключения, появляются сомнительные утверждения, подобные тому, что у Ван Гога «необходимо признать обычный феномен, тождественный его личному отношению к своей болезни».

Ясперс указывает на то, что речь идет о предпосылке к шизофрении. Но больные шизофренией не понимают сдвигов болезни в столь совершенной форме, как это было у Ван Гога. В своих письмах он описывал состояние здоровья, ощущения во время патологических приступов – он передавал это спокойно, как нечто связанное с ним и совершенно осознанное им.

Своим необычным пониманием болезни Ван Гог сумел убедить врачей в том, что попытки изобразить его шизофреником являются напрасными. Даже если человек страдает периодическим, фазообразным психозом, он все равно не может сообщить ни одного ясного слова, потому что болен, а тем более обосновывать различные причины, указывающие на то, что речь идет о психически осознанном случае. В противовес этому Ван Гог описывал свое состояние как состояние человека, которого постигло заболевание, с которым он ничего не может поделать. Он решительно отвергал свое сумасшествие и удивительно, что во время этих патологических случаев он фактически схватывал их истинное содержание. Леонгард в связи с этим установил: «Его поведение было поведением человека, который после перенесенного психоза был совершенно здоров и в придачу имел особенную способность критически мыслить. Это объяснялось тем, что он испытывал страх перед возвращением болезни».

В проявлении своих чувств, возникавших сразу после фазового прохождения приступа, Ван Гог был очень искренен и глубок. Это выражалось не только в его отношениях к брату, но касалось и его маленького племянника, о котором он незадолго до смерти думал: «Да, вы знаете, как велико мое участие в судьбе маленького племянника и как от всего сердца я желаю ему благополучия; вы назвали его моим именем, и я хотел бы ему пожелать более спокойной души, чем терпящая бедствие моя». Кроме этого, в последний месяц своей жизни он написал полные любви слова своей матери. Он сожалел, что выражал раньше мало любви не только к своему отцу, но и к ней.

Шизофрения у Ван Гога исключается также его творческими достижениями. Выразительные формы в картинах, превосходный стиль изложения писем и, в конце концов, сам почерк упорядочены настолько, насколько упорядочен его автопортрет, изображающий его в 38-летнем возрасте. На нем не встретишь типичного для шизофреников выражения форм. Однако отсутствие единства и своеобразная незаконченность в его картинах дали повод говорить о его творчестве как о шизофреническом искусстве. Натянутость, угловатость и «постоянная неподвижность» форм, характерных для шизофренического произведения искусства, встречаются у Ван Гога в его «трепещущем нервном возбуждении». Но это, разумеется, отнюдь не означает, что в искусстве Ван Гога был только действующий элемент болезни. Символический язык его картин свидетельствует о его идеях и чувствах, бравших начало в потаенных глубинах, в которых все создаваемое получало возможность перемещаться строго логически.

Заболевание сифилисом, предполагаемое у Ван Гога, совершенно не подтверждается биографическим анамнезом. Венерическая болезнь, которую Ван Гог приобрел в Гааге вследствие интимного контакта с Син, может интерпретироваться на основе представленных документов как гонорейная инфекция. Единственным и самым тяжелым осложнением данной венерической болезни было наличие симптомов гонорейного блефароконъюнктивита (гонорейное воспаление конъюнктивы и века). Попытка связать катастрофическое состояние зубов с венерическим заболеванием с медицинской точки зрения неверно. Утверждение Герберта Франка о том, что «Ван Гог заразился сифилисом в Антверпене(!), от которого длительно лечился и который, возможно, способствовал его душевному помешательству», представляет собой неприятную и непростительную компиляцию ошибочных медицинских интерпретаций, и ею следует пренебречь.

ОСТРАЯ ПЕРИОДИЧЕСКАЯ ПОРФИРИЯ

К разнообразным болезням Ван Гога причисляют также острую периодическую порфирию, вызванную нарушением обмена веществ, которое проявляется в нарушении синтеза гема – важнейшего компонента гемоглобина. Эта преимущественно наследственная болезнь была отягощена различными факторами, прежде всего алкоголем, эфирными маслами, а также терпенами, содержащимися в скипидаре. Клинически болезнь проявляется различными симптомами: длительными острыми неврозами, сопровождающимися раздражительностью и психической нестабильностью, а также коликоподобными болями в животе, которые периодически обостряются под действием провоцирующего фактора. В ряде случаев, кроме слуховых, зрительных галлюцинаций и бредового состояния, появляется результирующий паралич периферических нервов типа «онемения руки». Такие обострения могут продолжаться от нескольких дней до нескольких недель и отличаются друг от друга только длительностью ремиссии. В преобладающем большинстве случаев первые симптомы заболевания проявляются у людей старше тридцати лет.

Большинство симптомов, имевшихся у Ван Гога, действительно, говорят в пользу диагноза, который предложили Лофтус и Арнольд: длительность и периодический характер первых обострений данного заболевания у Ван Гога, умственная и эмоциональная нестабильность были обусловлены действием провоцирующего фактора, связанного с длительным переутомлением и интоксикацией, наступившей вследствие употребления алкоголя и приема терпенов, которые содержатся в абсенте, а также скипидаре и камфоре. Так как более чем у 70 % пациентов со сходной клинической картиной развиваются психические отклонения в виде галлюцинаций и бреда, то, анализируя симптомы, наблюдавшиеся у Ван Гога, можно предположить диагноз – периодическая порфирия. Однако отсутствие главных и кардинальных симптомов – частых коликоподобных болей в области живота и проявлений периферического двигательного паралича, которые в истории болезни Ван Гога не были упомянуты, позволяет отклонить данный диагноз.

В большей степени это касается интерпретационных попыток Аренберга и Ясуды, которые хотели объяснить общий спектр клинических проявлений, возникающих у Ван Гога, наличием болезни Меньера. Конечно, слуховые галлюцинации, описанные Ван Гогом, и визуальные впечатления могли быть симптомами болезни Меньера: тиннит (продолжительный шум в ушах) и нистагм (горизонтальное или вертикальное медленное движение зрачка в одну сторону с быстрым возвращением в исходное положение), но они не характерны для психических симптомов душевного помешательства, после обострения которых наступает амнезия, следовательно, и этот диагноз также отвергается. Скрупулезный анализ истории болезни Ван Гога позволит установить подлинную картину его болезни с точки зрения современной медицины.