Текст книги "Амнезия"

Автор книги: Антон Никитин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 7 страниц)

– Спи, – я уже сознательно использовал силу своих слов. Самому мне спать не хотелось. Может быть, мне это было не нужно.

Вот все и прояснилось. Молодой Бог оказался просто средством для поимки другого, более могущественного Бога. Созданный вокруг меня с такой тщательностью дворец был просто мышеловкой. С другой стороны, это, наверное, совсем, не вся правда – что я знаю об этих целях и средствах...

Если бы они хотели уничтожить моего отца, они это сделали бы.

Я встал с раскладушки и пошел на кухню попить воды. В конце коридора лежал почти неразличимый в темноте пес. Услышав мои шаги, он поднял голову и в темноте блеснули красным два угля. Вот так – поднимаешься ночью, и тебя встречает персональный Анубис. Теперь нужно идти к нему – он препроводит усопшего на место.

А может быть, придумать себе новый город, новую страну, все новое, чтобы не возвращаться уже сюда никогда, а все остальное – гори огнем? Вот так, запросто придумать, как бритву, как раскладушку.

Не стоило мне, конечно, об этом думать. Хотя, здесь нет ничего преступного, в этой мысли, так, просто мысль, даже догадка скорее. Сфинкс. Улыбка сфинкса. Я присел около пса на корточки и потрепал его за торчащее ухо. Пес сидел как сфинкс, неподвижный и серьезный.

Вот придумаю себе свой мир, а ты там так же будешь сидеть и смотреть на меня. Или нет, тебя тоже придется стереть. Чтобы все, до самой последней капельки, осталось в прошлом. Может быть, и вся эта история с концом света была придумана только для того, чтобы сфинкса расстреляли3.

Может быть, там, за тысячу лет до Рождества Христова, планировали этот расстрел, потому что не смогли сами сделать совершенное произведение. В конце концов, всякое созидание неумолимо кончается разрушением. Так и задумано, наверное.

И потом, ведь мысль, она, может быть, сама по себе разрушает, ее же не остановишь – не успел подумать, а половина мира летит к чертям собачьим. Все просто.

Это для заклинания нужно знать правильную интонацию и ударение. Для мысли этого не нужно. Здесь все правильно изначально. Другой вопрос – вот лежу я тут, думаю о мироздании, а что в результате? Где-нибудь в Новой Зеландии у мирного ювелира разбивают витрину. Обидно – смысла заклинания не узнаешь никогда.

Так что – придумывай – не придумывай – не поможет. Здесь пушка нужна. Или скальпель.

А ведь доктор этот скальпель и держит.

Все просто. Я заманиваю своего родителя – его вырезают, потому как боятся, что он первым успеет вырезать все вокруг. Но для того, чтобы заманить, нужна приманка. Другой такой же, например. Вот они меня и инфицируют чем-то. Самовосстановление, материализация идей – это же все болезнь. Переход на другой уровень. Поэтому меня и сдают доктору, чтобы тот успел со скальпелем в нужный момент. Только и всего. И все эти больные – не больные, а такие же как я. Новые люди. Их уже использовали и прооперировали потом, потому как если не прооперировать – то опять угроза. Опять какие-то неизвестные возможности.

А ведь они меня сегодня днем попытались убрать. Им что-то помешало просто. А так – болтаться мне там, внутри, во тьме, без движения всю жизнь. Всю смерть.

Я обнаружил, что по-прежнему сижу в коридоре и смотрю в светящиеся глаза собаки. Сильно хотелось спать, и я вернулся к себе в комнату.

Я не помню, как заснул, это было похоже на падение в зыбкое ничто, и только рассвет разбудил меня.

Сашенька еще спала: было тихо.

Вдруг я понял: надо что-то делать. До сих пор меня водили по городу, дергая за ниточки, поворачивая лицом к тому, что я должен был видеть. Похоже, другого времени у меня не будет – если меня не достанет папа, то доктор уж точно меня прикончит.

Я направился к выходу и щелкнул замком.

– Ты куда? – неожиданно проснулась Сашенька.

– В институт. К доктору мне надо.

– Дима, зачем тебе туда, ведь не будет ничего хорошего. Мы же с тобой договорились – мы уедем! Иди ко мне лучше,– Сашенька приподнялась в кровати, придерживая одеяло на груди рукой.

– Исчезни, дура!– ответил я, не оборачиваясь, и захлопнул за собой дверь. –1 Восстание в Чехии (1966г.) – завершившееся успехом восстание в Чехии и Словакии, повлекшее за собой отсоединение ряда стран от Империи и разбиение Империи на Европейский дом (бывш. Германия) и Евразийский Дом (бывш. Европейская часть СССР). 2 Особый цинизм , видимо, заметен здесь Дмитрию Александровичу потому, что все перечисленные города получили особую известность как центры антиимперского сопротивления. 3 Древнеегипетская легенда гласит, что мир окончится с улыбкой сфинкса. Завоевавшие часть Египта наполеоновские солдаты расстреляли из пушек лицо сфинкса, чтобы он не сумел улыбнуться никогда, предполагая, что этим даруют миру жизнь вечную. 5. Книга Памяти

– Кто ваш хозяин?

спросил Сайм, не

шелохнувшись.

– Мне сказали,

почтительно отвечал

слуга, – что вам известно

его имя.

Гилберт К. Честертон,

?Человек, который был

Четвергом?

Я потратил остатки своей стипендии на такси до института. Шофер с усмешкой следил, как я наскребал нужную сумму.

– Что, студент, кончились бабки?

– У меня не бабки кончились, – я сдерживался, чтобы не дать ему в его наглую откормленную рожу,– У меня жизнь кончилась. Понял?

– Телка, что ли, разлюбила?

– Она меня и не любила никогда, – я был занят тем, что подсчитывал мелочь.

– Это бывает. Ты смотри, не горячись. А то крыша поедет, и будешь ты вон в том доме отлеживаться. Знаешь, что там? – он показывал мне шехтелевский особняк, склоняясь через сиденье.

– Тоже мне, секрет нашел! Работаю я там, понятно? – кажется, денег хватало.

– Ну тогда тебе повезло. Значит, у тебя уже все поехало, у чего колеса есть. Ты не старайся, давай, сколько нашел, – он забрал у меня все, что я успел вытянуть из кошелька, – Давай, давай, слышал, знаю... Мне неприятности не нужны.

И он уехал, даже не пересчитав деньги.

Рабочие во дворе института распиливали рухнувший тополь, ползая по стволу, как муравьи по травинке. Отпиленные ветви падали вниз с сухим треском, разламываясь о старую мостовую. Я остановился, сочувствуя погибшему дереву.

Собственно, никакой моей вины в гибели тополя не было, но непонятный страх мучал меня, пока я смотрел на то, как расчленяют этот огромный труп.

Я пересек парк, вошел в здание и остановился около двери кабинета доктора Шепелева.

Важно было понять – как войти. Неожиданно я понял, что бояться мне нечего, прятаться незачем, что только я здесь хозяин, я почувствовал восторг вышедшей из под контроля шестеренки, и без стука распахнул дверь кабинета.

Шепелев сидел за своим столом, вчитываясь в какую-то бумагу.

– Ну, доктор, когда Вы меня оперировать собираетесь?

– Какая операция, Вы о чем? Я не практикую. Уже давно, – Шепелев даже не поднял головы от своих документов. Мне понравилась его выдержка, – А Вы что, вдобавок еще и больны? До чего дошли наши Органы!

– Можно подумать, Вы сами из другого ведомства, – огрызнулся я.

– А-а-а, вот в чем дело, оказывается! – Шепелев досадливо отбросил листок, исписанный неровным стариковским почерком, – Придется доложить генералу, что у него в отделе утечка. Я ему еще два года назад говорил, что секретаршу менять пора. Это ведь Сашенька Вам мое досье показала?

– Какая секретарша? – решил притвориться я. Мне хотелось притвориться так, чтобы доктор это понял.

– Да полноте, Дмитрий Александрович!..

– Евгеньевич я, Евгеньевич, и вам это прекрасно известно!..

– Ну вот, а Вы притворяетесь, зачем? Все Вы знаете, а Сашеньку выгораживаете!..

– Хочу и притворяюсь...

– Дело ваше, конечно, только ни к чему это. Я вот все равно догадался. Да, коллега, она Вам тоже в Англию эмигрировать предлагала? Ко мне, помнится, приехала на ночь глядя, а я как раз жениться собирался. Невеста узнает – все, скандал, сами понимаете, страшный. Я перепугался, но выгнать не сумел – рука не поднялась. А ночью уже она меня агитировать начала поехали, да поехали. Правда, знал я, что она в такие командировки каждые два месяца ездит. Сама-то возвращается через неделю, а вот что с мужиками ее происходит – непонятно... Так как – агитировала, или нет?

– Не скажу! – мне стало на секунду обидно.

– Ну-ну... Агитировала, значит... Ну-ну... А то смотрите, Дмитрий Евгеньевич, может, и впрямь, уехать в Англию-то, а?

– А потом она меня англичанам сдаст? Я же теперь государственный служащий. На спецзадании...

– Какое еще спецзадание?.. Опомнитесь!!! Сплошная бутафория. Один сотрудник культового отдела проверяет другого сотрудника того же отдела. Нет, мы в Англии как секретные агенты не нужны. Грош цена нам как секретным агентам. Я вот вашего звания не знаю, Вы – моего. Что Вам известно, что начальник культового отдела – генерал – полковник Климент Степанович Смирнов? Или генерал-майор?.. Вот – вот, Вы и этого не знаете... Кому мы там нужны с такими познаниями? Думаете, это только мы с Вами ничего не понимаем? Это со всеми в ведомстве такое...

– А куда же она тогда мужиков-то девает?

– Я и говорю – непонятно...

– Может быть, она их просто вывозит, и все?

– А Вы проверьте, проверьте... – доктор ухмыльнулся, – Я вот что-то не рискнул... Так чего там про операцию? Держу пари, все это Вы сами придумали.

– Что это Вы так уверены?

– Ну, насколько мне известно, Вы не в таком положении, когда хоть кто-то может Вам рассказать... Значит, все придумано. Или я полный идиот, что немаловероятно. Ну, чего Вы еще там нафантазировали? Рассказывайте все сразу, без утайки...

– А пациенты у Вас кто?

Доктор как-то сразу сник и потерялся.

– Простите меня... Простите, дурака... Я думал, что Вы такой же, как я. Не величина. Простите... – кажется, я попал своим вопросом. Непонятно еще почему, но попал. Взял за живое.

– Я позвоню, Дмитрий Евгеньевич, позову человека, мне одному не рассказать... Спиридон Петрович? Зайдите ко мне в кабинет, тут посетитель. Нет, отчетов не нужно с собой брать. Все неофициально,– доктор положил трубку и виновато посмотрел на меня, – Можно я закурю? Очень хочется. С самого утра не курил.

– Да уж курите, я потерплю.

– Вот... – произнес доктор, затянувшись, – Вы уж меня простите, никак не полагал, что Вы в таком ранге... Все болтаю, болтаю... Звание-то у Вас какое? Хотя, можете не отвечать... Я же понимаю все. Я взрослый совсем...

Доктор замолчал, затягиваясь ?Беломором?1. Стало тихо. Было слышно, как в коридоре работал приемник. Сигналы отмеривали точное время. ?Говорит Москва. Вы слушаете Арийское радио...?

?Что они – совсем идиоты, все просто помешались на этом радио,? – я вспомнил наглую улыбочку майора и меня передернуло.

В комнату вошел низенький и щуплый лысый человечек.

– А вот и Спиридон Петрович, мой лаборант, – доктор оживился, но навстречу не поднялся, – присаживайтесь, Спиридон Петрович, присаживайтесь.

Спиридон Петрович был гораздо старше Шепелева, но беспрекословно подчинялся доктору. Было странно наблюдать лаборанта, который раза в полтора старше своего руководителя.

– Ну что, Спиридон Петрович, рассказывайте, – доктор был развязен, он почувствовал, что я не сержусь и расслабился, – Вот, позвольте представить, Дмитрий Евгеньевич. Любопытствует. Рассказывайте.

– Что рассказывать? – ассистент не мог рассердиться на доктора, но было видно, что ему не терпится сделать что-нибудь против воли этого человека.

– А вот с самого начала и рассказывайте, всю вашу теорию, все.

– Ну, доктор, Вы же меня опять критиковать будете... Может, я лучше Вашу точку зрения изложу? – ассистент старался издеваться над руководителем.

– Вам виднее, – доктор не замечал издевки.

– Тогда уж проще Вам самому...

Доктор понял интонацию ассистента, лицо его посерело от напряжения:

– Прекратить базар! – в его голосе послышалась привычка к строевым приказам, – Излагайте.

– Да рассказывать особенно – то и нечего. Вот ведь как... Есть по стране человек сорок. Странное заболевание, странные способности...

– Способности?..

– Ну, да, как это в газетах пишут – экстрасенсорика, телекинез... Нет, не те слова, это ерунда все, сущая ерунда...

– Как это ерунда? – доктор опять прервал своего ассистента, – Как это ерунда? А та история с пропавшими деньгами? Я же тогда Вас едва вытащил, Спиридон Петрович, как Вам не стыдно!

– Но не я же это сделал, Вы же знаете!..

Мне не хотелось присутствовать при очередной склоке.

– А симптомы какие? Что за болезнь? Амнезия, что ли?

– Да какая там амнезия! Может, это и не болезнь вовсе. Доктор меня сейчас раскритикует, но я думаю, что это мутации, что ли.

– А в клинику их зачем? Исследовать? Контролировать?

– Да нет, это все моя инициатива, – доктор глубоко затянулся, -Сколько мне с нашими бюрократами биться пришлось!.. Вы думаете, все эти ментальные способности за так приходят? Это же все глубоко больные люди. Они же тают на глазах. У кого легкие, у кого печень. А начинается у всех одинаково галлюцинации, потеря четкости зрения...

Я вспомнил вчерашнее, материализованное лезвие и оплывающий вокруг меня мир, и мне стало страшно.

– И долго болеют? – с надеждой спросил я.

– Долго...

– А лечите-то вы их как? – мне захотелось получить рецепт, за бесплатно, сразу.

– Мы их не лечим, мы пытаемся хоть как-то скрасить их существование.

– Да, заболевание, к сожалению, необратимое, все что мы гарантировано можем – это затормозить его развитие, – встрял Спиридон Петрович.

– С помощью фотографий? – я старался вложить в вопрос как можно больше иронии, хотя мысль о таком лечении совсем не казалась мне смешной.

– И с помощью фотографий тоже.

– Ну так выдайте им по пачке картинок и отпустите!

– Это было бы слишком просто. Со временем каждый артефакт теряет свою силу.

– Так ведь можно просчитать, сколько их понадобится, и потом возобновлять запас.

– Если бы мы знали, чем обычная фотография отличается от артефакта, мы бы так и поступили.

– Тем не менее, вы делаете вид, что это вам известно...

– Да нет, правда, кое-что мы уже поняли. Например, на женщин лучше действует живопись, а на мужчин графика. Вот, правда, передвижники совсем никуда не годятся. И, что интересно, свежие репродукции уже знакомых больному картин, тоже не работают. Только что-то новенькое. Сейчас вот пробуем новые методы – фотографируем. Некоторым помогает. Спиридон Петрович два месяца назад просто клад нашел – ГУМ отфотографировал. Пленки извел несчитанно, дня два возился...

– Три...

– Во-во, три дня, а потом оказалось – замечательный объект – действует раз в пять дольше, чем простые репродукции. Я спешу, может быть, но вот у Ольги Адольфовны, из десятой, даже опухоль на ноге спадать начала. Может, показалось, правда...

– Да уж спешите доктор, спешите, не раньше чем через три месяца можно будет точно сказать. Это же наука, а не шаманство.

– И самое обидное – никто не знает, что за причина, почему помогает... Вот картины в музеях – не работают, сносились, а репродукции с них работают... Не все, правда. Офсетная печать только... Да и причина заболевания тоже непонятна... Не заразно вроде...

– Вот я не знаю... Вы же мне проверить не даете! Дмитрий Евгеньевич! Повлияйте на профессора! Мне же диссертацию писать надо! – было странно слышать про диссертацию от этого чудаковатого старичка. Но профессору было не смешно.

– Спиридон Петрович! Мы же договаривались с Вами ! Хватит об этом! Какая заразность у психических заболеваний? Это же не менингит!

– Ну, профессор, откуда нам это знать...

– Так, – прервал я ненужную полемику, – и как же дальше-то вы предполагаете существовать? Я, между прочим, не просто так пришел, мне Министерство указания дает, а вы тут передо мной ваньку валяете. Вы хоть понимаете, что это все кончится может в любой момент?

– Да нет, Дмитрий Евгеньевич, ничего такого не будет, Вы же об отце своем заботиться должны... Правда ведь? – Спиридон Петрович смотрел на меня внимательным взглядом исследователя. Шепелев дернулся в кресле, пытаясь поправить происходящее. Только мое присутствие сдержало его от окрика.

Я не показал своего удивления и страха.

– Вы что, доктор, знаете, где он?

Шепелев ответил не сразу.

– Конечно. В седьмой палате.

Я вспомнил вчерашний разговор со стариком, свое падение в черную пропасть собственного сна, и понял, что отец уже успел осуществить свое первое покушение на мою жизнь.

– Что же, доктор, Вы меня вчера не предупредили?

– А зачем? Я же не генеалогию изучаю, и по генетике я не специалист.

– А какая тут может быть генетика? Он меня чуть было не убил, а Вы мне про генетику!..

– Когда!?? Вчера?.. Что-то у нас с Вами здесь не то... Я вошел – он Вам искусственное дыхание делал – Вы же просто задыхались у него на руках.

– Да?.. – растерялся я, – это у меня бывает, – Аллергия.

– Правда? – оживился доктор, сбросив удивление, – А у Вас на что? На кошек?

– Нет, на цветение...

– А у меня на кошек. Причем, что удивительно, на собак – никакой реакции. Казалось бы – и там, и там шерсть, но собак переношу легко, а с кошками – беда, да и только!

– А с другой стороны – какое сейчас цветение?

– Тоже правильно... Ну не знаю я, что с Вами приключилось, не знаю!!! Но старик спасал Вас, спасал, я же видел это, своими глазами! И хватит об этом! Сказал бы я Вам – не сказал бы, что изменилось бы? Ну что???

Я подумал немного, и понял:

– А ничего... Мне бы легче было...

– А так мне легче! Эх, студенты, студенты... Все бы Вам влюбляться да подозревать!..

– Хватит! Пойдем в палату.

– А Вы уверены, что Вам этого хочется?

Он меня уже раздражал. Я вспомнил фразу из какого-то классического фильма и припечатал:

– Распоряжаться здесь буду я. Пойдем.

Доктор нехотя поднялся и пошел к двери. Терпеливо промолчавший все это время Спиридон Петрович вскочил вдруг и засуетился, вспоминая роль послушника:

– И я с вами, профессор, хорошо? Мне же диссертацию писать, позвольте мне, доктор, ну пожалуйста, – он подпрыгивал на месте, всплескивал руками, заглядывал доктору в глаза и я понял, что доктор не допускает своего лаборанта в палаты. Шепелев поежился и нехотя ответил:

– Пойдемте, пойдемте, что Вы, прямо как ребенок!

Мы прошли к палате. Спиридон Петрович шел позади, и мне казалось, что ликованию его нет предела.

Дверь в палату старика была широко открыта, решетка на окне была словно взорвана, и по комнате, среди обрывков оберточной бумаги, неведомо откуда нанесенной через разбитое окно, ходил генерал.

Доктор изумленно замер на пороге. Мне было важно выяснить, что произошло, я прошел в палату и спросил как мог более резко:

– Что Вы здесь делаете генерал? Мне казалось, что этим делом поручено заниматься мне...

– Дмитрий Евгеньевич, Вы же знаете, я чувствую, вы знаете... Я же Тень Ваша, просто Тень, Тень с самого начала, ничего больше. Мне уже теперь нельзя без Вас. Простите, но это долг мой. А вот папа ваш бежал сегодня ночью. И все фотографии с собой прихватил. Я теперь боюсь за Вас, Дмитрий Евгеньевич.

– Не нужно бояться. Все идет как надо, генерал. Все по плану.

– Только вот по чьему плану? – Казалось, еще секунда, и генерал разревется. Невозможно было не наслаждаться этим великолепным зрелищем.

– Климент Степанович, а вот доктор, оказывается, знал, что здесь мой папа содержался. Здесь что-то не то. Что же это он Вам не доложился? – мне захотелось поставить этих ребят в неудобное положение.

Генерал дернулся всем телом, как будто споткнулся

– Гражданин Шепелев, Вы арестованы за сокрытие важного государственного преступника. Потрудитесь пройти к себе в кабинет и дождаться машины. Вас отвезут.

– А мне? А я-то куда? – заволновался Спиридон Петрович, всплеснув маленькими ручками, – Неужели тоже в кабинет?

– До полной ликвидации института назначаю Вас ответственным за объект, – строго распорядился генерал. Он был порывист и решителен. Мне даже показалось, что он стал выше ростом, – Ступайте, работайте!

– Вот и славно! – прекратил суету Спиридон Петрович, – Давно бы так, никаких проблем бы и не было. Правда, доктор? – ассистент, наверное, был садистом.

Доктор Шепелев, сгорбившись, направился к выходу.

– И я пойду тоже, – ассистент быстро выскочил из палаты.

– И что, Вы его и впрямь арестуете? – я удивился легкости одержанной победы.

– А у Вас есть другие методы борьбы с предателями?

– Ну хоть Сашеньку Вы, я надеюсь, не арестовали?

– Дмитрий Евгеньевич, Вы меня удивляете. Сашенька ушла вчера вечером. Я думал, извините, к Вам. Сегодня с утра мы ее нигде не нашли. На работу не пришла, дома тоже не ночевала. Даже на квартире Вашей, новой, тоже нет. Я думал, Вы ее отослали с поручением.

Я вспомнил утро.

– А, как же, отослал. Без поручения, правда. А что, за ликвидацию государственного служащего, большой срок?

– Какого служащего? – не понял генерал.

– Да нет, это я так, – мне стало неожиданно страшно. А вдруг генерал не знает о моих способностях? А вдруг это все вне зависимости от них у меня происходит? Поэтому я не стал развивать тему убийства. И потом – что это за убийство – словно не убийство вовсе – ни тебе крови, ни тебе следов... Как и не убивал. А может, и не убивал?.. Она, того и гляди где-нибудь опять проявится, а я тут терзаюсь...

Генерал осмотрел палату и направился к выходу. На пороге он остановился, потер свой восточный лоб, вспоминая.

– Да, Дмитрий Александрович, я так понимаю, что с финансами у Вас не ахти...

Я слепил образ своего кошелька, туго набитого купюрами, и ответил:

– Нет, почему, у меня еще есть, мне вполне хватает, – и стал доставать кошелек из кармана. Действительно, портмоне было толще, чем обычно, но когда я раскрыл его, внутри я обнаружил только неприятную серую труху.

– А... Перестало действовать, – спокойно заметил генерал, – Доктор Вам может рассказать. Это только первое время материализуется. Потом как-то по другому проявляется. Вот папа Ваш – Деструктор. Еще у нас было два телепата. Один чудак прошлое провидел. Один – параллельную историю. С будущим не получается никак. А денег я Вам дам. Заработали все-таки.

Он протянул мне свернутые трубкой, на американский манер, деньги. Деньги, к сожалению, были не американские. Наши. На первый взгляд, довольно много.

– А что же теперь со мной? – я принял купюры без благодарности.

– Вы теперь себе сами хозяин, Дмитрий Евгеньевич! Вы теперь не только себе, Вы даже и мне в чем-то хозяин. Можно сказать – начальство в чем-то.

– Тогда поехали домой. Я устал.

– Мне сначала нужно зайти к Шепелеву. Не возражаете?

– Не возражаю.

Шепелев сидел за столом, опустив голову. В кабинете пахло спиртом.

– Что, доктор, опять за старое? Призраки Сорбонны2? А поздно уже, поздно, не надо было с нами начинать сотрудничать.

– Да, поздно...

Я уселся на стуле и хотел было попросить у Шепелева сигарету, когда у него на столе зазвонил телефон.

Шепелев с надеждой схватился за телефон, но выслушав говорящего, снова опал, протянул трубку:

– Это Вас.

– Меня? – я искренне удивился.

– Да Вас же, Вас...

Я взял трубку.

– Слушаю.

– Сынок... – голос показался мне знакомым.

– Папа?.. – я поднялся со стула.

Генерал быстрым движением достал из кармана своего форменного плаща рацию и глухо начал кого-то вызывать.

– Это я, сынок. Не ждал? – отец был спокоен и нетороплив в разговоре.

– Нет...

Генерал, отчего-то шепотом обратился ко мне:

– Еще пять минут, и мы его засечем, держите его на трубке, держите...

– Что тебе, папа? Случилось чего? – я не знал, как продолжить разговор.

– Вот ведь как жизнь-то сложилась, вот ведь... Я тебе что сказать хочу... Ты не бойся меня, я хороший, я тебе только добра желаю...

– Что же ты с душой моей сделал, папа? – вопрос пришел ко мне сам, я удивился тому, что его произношу.

– С душой? Да в тебе она, сын, в тебе... – генерал делал мне отчаянные знаки, просил задержать разговор как можно дальше, видимо, связь была из рук вон плоха.

– Что, генерал нервничает? – спросил меня отец, – Правильно нервничает, грядут перемены.

– Какие перемены, папа?

– Большие... Он, наверное, и сам про то знает, ты его спроси, генералу удалось, наконец, по рации кого-то вызвать и он глухо отдавал приказания, не глядя в мою сторону, – Спроси его, он тебе многое расскажет.

Генерал повернулся ко мне, показывая оттопыренный большой палец, и я понял, что разговаривать больше нельзя. Отец еще что-то говорил мне, но я медленно положил трубку.

– Что случилось? – Генерал подскочил ко мне и тряс меня за руку, приводя в чувство, – Мы его почти засекли, что случилось?

– Оборвалось,– я снова сел, – поедем домой, генерал. Мне нехорошо. –1 Беломор (БеломорКанал) – Дешевые папиросы, названные в честь постройки канала, соединяющего Белое море с Онежским озером (начало тридцатых годов двадцатого века). Стройка проводилась силами политических заключенных диктатуры Сталина. Волей случая, эта марка папирос стала очень популярной среди заключенных всех лагерей и тюрем Империи. 2 Сорбонна – Французский образовательный Центр. После окончания войны и получения Францией независимости в 1950 году, стал известен особенно высокой концентрацией ученых, бежавших из Империи. Франция получила независимость существенно раньше всей остальной Европы благодаря постоянному давлению Англии и Америки. После демонстрационного десанта (так называемой Нормандской Высадки) имперскому руководству пришлось вывести измотанные окупационные войска из страны. 6. Классическая Книга Перемен. Текст

– Ш-ш-ш, – прошептала

она. – Не кричите, а то

вы его разбудите.

– Тебе-то что об этом

думать? – сказал Труляля.

– Все равно ты ему только

снишься. Ты ведь

ненастоящая!

– Нет, настоящая!

крикнула Алиса и залилась

слезами.

Льюис Кэррол, ?Алиса в

Зазеркалье?

Мы выехали из двора Института только через полчаса. Машина была такой же, как и в первый раз, только шофер был другой – генерал звал его Витей и обращался с ним очень уважительно. Мы уже должны были выехать на Садовое кольцо, как где-то над нами прозвучал сухой жесткий хлопок выстрела.

Ветровое стекло рассыпалось на белые гранулы, и машину наполнил неприятный сырой ветер. Генерал обернулся ко мне, закричал, срывая голос:

– На сиденье, ничком на сиденье!!! Витя, разворачивай, держись, не падай, ради Бога, быстрее!!! – Только сейчас я заметил, что шофер как-то странно навалился на руль.

В отдалении снова грохнуло.

– Да ложитесь же Вы на сиденье, черт возьми!!! Вас и так зацепило! Или жизнь не дорога?..

Я нехотя подчинился. На переднем сиденьи шла какая-то возня, я лежал, уткнувшись носом в потертое сиденье машины, и слышал только как генерал уговаривает шофера продержаться еще немного. Машина ехала, замедляя ход, завернула в переулок и остановилась.

Генерал откинул ослабевшего совсем шофера на спинку сиденья, вырвал из-под руля рацию, закричал в нее:

– Мне скорую и отряд прикрытия, срочно! Двое раненых. Один тяжелый. Напротив Института. Скорее!.. А Вы, Дмитрий Евгеньевич, лежите, Вас перевязать надо.

Я потрогал щеку и почувствовал, что она уже липкая от крови.

– Ерунда... Сама зарастет минут через пять, – я попытался подняться, но генерал упихал меня обратно.

– Уже не зарастет. Кончился эффект. Кончился. Лежите лучше тихо, в следующий раз он уже не промахнется. У Вас платок носовой есть? – я показал ему скомканный носовой платок, – Чистый? Так приложите к щеке, а то все сиденье мне кровью зальете.

Я послушался генерала, не понимая, что происходит.

Когда приехала ?Скорая?, платок уже присыхал к царапине на правой щеке, странно, но я почувствовал боль только сейчас, когда бородатый доктор стал отдирать платок с моего лица.

Доктор заклеил мне рану широким белым пластырем, я взглянул в зеркальце заднего вида на двери медицинского ?рафика? и удивился нелепости своего вида.

Шофера вытащили из машины, положили на носилки. Стрелявший попал ему в грудь. Шофер хрипел, и доктор только с сожалением покачал головой:

– Это вряд ли... – услышал я обрывок его фразы, обращенной к генералу.

Группа прикрытия прибыла двумя минутами позже. Веселые ребята в камуфляже выпрыгнули из грузовика, построились, и по приказу своего капитана ринулись прочесывать окрестные крыши. Через двадцать минут стало ясно, что они ничего не найдут.

Генерал все это время старался прикрыть меня собой и, пока за нами не приехала новая машина (снова черный ?мерседес?), он ходил вокруг меня, внимательно глядя на крышу.

– Что, Дмитрий Евгеньевич, небось, не верили мне? Про папу-то?

Я промолчал.

– Теперь мне с Вами неразлучно быть придется. Я у Вас, пожалуй, и заночую...

Мы сели в машину и поехали.

Шофер вел машину нервно, и глядел больше не на дорогу, а по сторонам, пытаясь предугадать, откуда выстрелят. Но ниоткуда не стреляли.

Генерал отпустил машину, и мы вошли в дом.

Еще на лестничной площадке, я услышал, что в квартире что-то происходит.

Открывая дверь, я понял, что это за звуки – изнутри в дверь скребся пес. Он проскочил мимо меня, как только смог, и, не обращая ни на что внимания, кинулся вниз по лестнице.

– Куда ты, Анубис? – крикнул я вслед, но он не обернулся.

– Откуда собака у Вас?– с восхищением спросил генерал.

– Я думал, это ведомственная...

– Да нет, мы собак не держим. Это к пограничникам. Министерство то же, а вот отдел совсем другой. А что это Вы такую забавную кличку собаке дали?..

– Так ведь похож.

– Да, пожалуй, похож...

– Проходите, проходите, что Вы на пороге стоите, генерал!

В квартире с утра почти ничего не изменилось. Прямо от двери была видна кровать, в которой я сегодня оставил Сашеньку. Кровать давно остыла, но одеяло лежало коконом, сохраняя очертания тела. Смотреть на это было неприятно, я подошел к кровати и по-армейски заправил ее.

Раскладушки в соседней комнате не оказалось, на полу в этом месте лежал тонкий слой серой трухлявой пыли.

– Что, проверяете владенья? – спросил из коридора генерал, – А поесть у Вас есть что-нибудь? Я, знаете ли, проголодался.

– В холодильнике посмотрите. Зачем Вы спрашиваете, неужели не знаете, это же все Саша принесла.

– Кстати, про Сашу, Вы с утра говорили, что-то. Мол, послали ее куда-то... – Мы разговаривали, не видя друг друга. Когда я вышел в коридор, чтобы снять куртку, генерал был уже на кухне, – Когда мне ее ждать на работу? Или вообще не ждать?

– Не ждите... – Я испугался следующего вопроса. Стены в коридоре зыбко затряслись, теряя форму, и я понял, что это очередной приступ, Помогите... – я попытался схватиться за стену, но ее почти не было, вообще почти ничего не было, мир терял резкость, как в плохом телевизоре, Помогите, – и я упал вниз, на пол – только это и оставалось в выросшем вокруг меня Ничто.

– Дмитрий Евгеньевич! Очнитесь! – генерал бил меня по здоровой щеке, стараясь докричаться, – Держите, – он протянул мне фотокарточку шехтелевского особняка.

– Спасибо, уже не надо.

– Прилипчивая зараза, – Генерал поднялся, отряхивая брюки на коленях, – Вам помочь?