Текст книги "Амнезия"

Автор книги: Антон Никитин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 7 страниц)

– Это что же, получается, что и я, по-вашему, бесполезен.

– Ну, этого, положим, я не говорил... Всякий человек по-своему полезен. Может быть, Ваша польза в том, что Вы не даете мне застояться... Хотя нет, это у меня гордыня проявляется. А может быть, у Вас интерес научный? Может, мы коллеги?

– Ну, интерес у меня, положим, точно есть. Я, видите ли, бессмертен со вчерашнего дня, так что моя задача теперь – не сойти с ума и не потерять память. А то мое безумие будет длиться слишком долго.

– Да? Интересный случай... А таблетками Вы не злоупотребляете? Нет?? А то у меня в практике ни одного бессмертного не было – ложились бы – я бы Вас того, подлечил, а?

– Да нет, я пошутил, конечно... Вы что, всегда так серьезны?

– Профессия обязывает. Ну, кого смотреть будем – пациенток или пациентов?

– Я посмотрю всех. У Вас нумерация палат принята?

– Конечно.

– Ну вот, всех по порядку и обойду.

– Ага, это Вам с восьмой палаты начинать придется. С первой по седьмую у меня никого нет. Это сюда.

Узкое, забранное решеткой окно давало достаточно света. Через решетку был виден дом напротив и засыхающие деревья перед его фасадом. С деревьев чулком слезала кора, и одно из них я узнал – оно скрипело.

На покрывале постели хаотично, брошенные слабеющей рукой, лежали черно-белые фотоснимки.

Обитатель палаты – старик – был одет в полосатую пижаму и выглядел чрезвычайно изможденным.

– Вы что, их не кормите совсем, что ли? – обернулся я к Шепелеву.

– Да нет, что ты, сынок, конечно, кормят, это я просто есть не хочу, ответил мне старик.

– Приходится прибегать к принудительному кормлению, – хвастливо заявил Шепелев.

Тут в палату вошла медсестра.

– Александр Иванович, Вас срочно просят к телефону. У Вас в кабинете. Я все здание обегала – насилу нашла.

– А откуда звонят?

– Да в том-то и дело, что из Министерства.

– Дмитрий Александрович, побудьте здесь одни с Евгением Рудольфовичем, я вернусь скоро, не задержу. А Вы как раз и выясните все, что хотите – и как кормят, и почему не едим. Правда, Вы ведь все расскажете гостю нашему, а, Евгений Рудольфович?

– Уж как есть все доложу, дорогой доктор, без утайки. Однако, боюсь, что запамятовать могу чего. Но Вы мне поможете. Так, доктор?

– Это точно. Ну, я пошел.

Вместе с уходом доктора роль следователя как-то вылилась из меня, просочилась сквозь кожу, и я оказался со стариком один на один – старик и моя пустота.

– А ты, сынок, ведь думаешь, что я старик, да?

Я послушно кивнул. Лысая голова, покрытая легким седым пухом и глубокие морщины по всему лицу не оставляли повода сомневаться в возрасте пациента.

– А мне ведь пятьдесят пять всего... Вот что болезнь со мной сделала... А Вы, простите великодушно, не больны часом? Нет. Это же видно сразу – болен ты или нет. Это же в глазах живет.

– В глазах?

– Ну да, сынок, в глазах, а где же еще душевной болезни быть? Хотя... Ну-ка, подойди к окну, а то я что-то плохо тебя разглядел, – я повиновался. Стари подошел ко мне поближе со стороны света и коснулся моей правой щеки дрожащими пальцами, – Это что у тебя, сынок?

– А это меня папа уронил. Мне тогда полгода было. Это я об табуретку. Хорошо, больница близко была, да и врач знакомый. Немногие этот шрам замечают. А Вы говорите – в глазах болезнь. Хорошо же видите.

– Папа, говоришь, уронил? Ну прости, сынок, не знал. Прости, – он протянул к моему лицу другую руку, мягко повернул мне голову, – наверх посмотри, сынок. Пожалуйста. Да нет, не болен ты. Здоров. Тут, правда, ошибиться легко. Хочешь, я проверю тебя? Я-то в этих делах разбираюсь.

– А что, врачи за Вами хорошо смотрят?– я не знал с чего начать вопросы, и попытался освободить голову из рук старика.

– Врачи-то смотрят, сынок. Да ты не дергайся, не бойся, это не больно совсем. Чик – и ты уже на небесах, – старик не отпускал меня и засмеялся, показывая желтые полуразвалившиеся зубы, – Шучу я, шучу...

– А в чем Вы еще разбираетесь? – мне стало страшно, и от неестественности позы, и от замогильных шуток, – В чем, кроме медицины? старик на самом деле был страшным чудовищем, сотни лет обитавшим на дне моря, в иле. Зверь проснулся и взламывал лед под моими ногами.

Старик, видимо, почувствовал мой испуг и опустил руки. Только все равно я не мог отойти от него ни на шаг. Что-то удерживало меня возле этого сумасшедшего. Его взгляд приказывал, и все токи моего обновленного тела повиновались.

– А я только прошлого не помню. Нельзя мне его помнить. Там плохо. А вот будущее я знаю. Все. Там просто все впереди, потому как много запоминать не приходится.

– И что же там такое?

– А вот сынок, ты его и увидишь. Я, знаешь ли, слова забывать стал. Слова – они из прошлого все – я их и забываю. А то хочешь – покажу тебе будущее?

Я понял, что не сумею отказаться

– И что нам нужно будет делать?

– Да ничего, сынок. Ты стой там, где стоишь, и все.

– Можно я сначала вопрос задам?

– Конечно, можно, это Вы здесь господа, а я так – мне бы вот только в окошко посмотреть.

– Что это за фотографии у Вас?

– Это лекарства мои. Что, будущее смотреть будешь? Или струсил?..

– Да почему же струсил? Давайте...

И старик вновь протянул ко мне свои руки. А может, он их и не отпускал?

Сначала я услышал плеск воды. Оказалось, что это была не вода, это Кто-то обращался ко мне с одним и тем же настойчивым вопросом.

Он говорил на понятном мне языке, но сути вопроса я понять не мог. Вспомнилась какая-то старая цитата: ?то, что книга кажется туманной и загадочной, то, что читать ее приходится с тяжким напряжением – все это особенности ее содержания, а не языка.?

– Что ты хочешь? – спросил я понятным мне смыслом.

– Солнце, – ответил мне голос.

Но никакого солнца не было. Была только тьма.

Неожиданно я понял, что падаю. Вокруг не было ничего, воздух проносился мимо меня, вверх, залепляя мне рот, мешая дышать. Я хотел закричать, и не мог – не получалось вздохнуть. Снизу приближалось, что-то, огромное, шелестящее, теплое. Я упал в воду, последний воздух вышел из меня бесшумно, я чувствовал, что меня сворачивают, выжимая остатки жизни.

И все стихло. Я снова мог дышать. Снова вдали слышался шелест воды.

Доктор склонялся надо мной.

– Что же это, Евгений Рудольфович, я Вам гостя оставил, а Вы так опозорились.

Еще не все ожило во мне, и я не мог ответить на чужой вопрос.

– Это, доктор, у него, оказывается, сердце слабое. А может, он на диете – не ест ничего. Как я все равно. По идеологическим соображениям. Неувеличение энтропии пространства – времени. Ну, натурально, пришлось искусственное дыхание делать. Как утопленнику. Не виноват я. Я, может, спас его даже.

– Да не виноват он. Это все любопытство мое, – охрипшее горло уже устало от постоянных встрясок.

– Ну, куда пойдем дальше, Дмитрий Александрович?

– К Вам в кабинет.

– Поговорить хотите?

– Может, и поговорить.

Я поднялся, от этого на пол посыпались снимки.

– Не волнуйся, сынок, я сам подниму. У тебя теперь новая жизнь Ты теперь знаешь.

– Простите меня, – я хотел было обнять старика, но подумал, что в этом слишком много пафоса, – И спасибо, – старик уже подбирал с пола фотографии и даже не обернулся.

В кабинете доктора мы молчали минут пять. Не зная как начать, я решил подойти издалека:

– Доктор, вы срубили бы тополь во дворе. Рухнет он у Вас, все стекла на втором этаже выбьет.

Во дворе раздался резкий треск разрываемого дерева, посыпалось битое стекло.

– Ну, Дмитрий Александрович, Вы просто как в воду смотрите... Или подпилили по дороге?

– Бросьте, профессор, я даже не офицер.

– Ладно, не офицер... Может, поедите со мной? Нам принесут.

Я вспомнил, что не ел со вчерашнего утра, и согласился. Что-то важное, что только-только было рядом, уходило из под пальцев.

– Ну как Вам наш старичок? Я его подозреваю в симуляции. Хотя – зачем ему?

– Он у Вас что, самый сложный?

– Нет, что Вы! Это, так сказать, норма. Если можно так выразиться, конечно. Вот покойный Евгений Петрович – вот тот был действительно крепкий орешек. И то – удалось достичь определенного прогресса. И тут эта нелепость.

– Да, расскажите мне про этот случай...

– Нечего там рассказывать, все рассказано уже, да Вы и читали. Вы себе лучше салат берите, не стесняйтесь.

– А что, его и впрямь тот шизофреник застрелил?

Доктор поперхнулся черным хлебом, прокашлялся и как-то по-новому посмотрел на меня.

– ... А как же? Кто же еще, Вы мне скажите?.. Ну да ладно, Вы сегодня пойдете еще куда?

– Нет, пожалуй. Теперь завтра, – я уже не знал, что мне здесь делать, и говорил это скорее из вежливости.

– Я позвоню тогда... Степан Теодорович, у Вас машины свободные есть? Да нет, не мне, гость у нас. Да, высокий. Опять проверяли. Ну где-то на полчасика, наверное. Ну и отлично. Вы доедайте, минут через двадцать будет машина, Вас подвезут.

Во дворе дома я присмотрел широкую доску – столешницу от старой парты. Кто-то очень кстати выкинул. Теперь будет что подложить под сетку кровати, а то спать совершенно невозможно. Я прихватил доску, удивляясь, что никто не стащил ее для дачного сортира.

Около двери моей квартиры лежал, свернувшись большой черный пес. Я не удивился его появлению.

– Что, друг, падали ждешь? Не дождешься.

Пес поднял голову и посмотрел на меня долгим, внимательным взглядом. Я понял, что обознался. Это была другая собака. Я протянул ему руку. Пес понюхал мои пальцы, подумал, и прошелся по ним теплым шершавым языком. Затем поднялся, пропуская меня к двери.

Без меня в квартире кто-то побывал. Они поставили рядом с кроватью тумбочку со старым телевизором, даже поменяли саму кровать, так что доска была теперь не нужна. Спускаться вниз – снова выбрасывать столешницу – не хотелось, я прислонил ее к стене около вешалки. Шинели на вешалке так и висели. Я обернулся в открытый еще дверной проем и увидел, что пес стоит и смотрит на меня пристально и со вниманием.

– Ну заходи. Только вот жрать у меня нечего – я предупреждаю.

Пес послушал меня и лениво вошел. Не останавливаясь, собака повернула в сторону кухни, словно всю жизнь жила здесь. Может, оно так и было.

На кухне появился холодильник. И в холодильнике была еда. Какой-то комплексный обед из ресторана. В судках. Из неплохого, впрочем, ресторана. Так – салатик, суп, какие-то котлеты. Стояли еще неведомые коробки и банки. Есть не хотелось.

Пес устраивался на полу под столом, свертываясь в уютное упругое кольцо, и гремя твердыми когтями по линолеуму.

Я огляделся с тем, чтобы найти, куда положить еду собаке и заметил грязное блюдце в углу. Видно, пес здесь, действительно, за хозяина. Я положил в миску одну котлету. Собака даже не посмотрела в эту сторону. Я не стал настаивать и вышел в комнату.

Около новой кровати, там же где я ее оставил, лежала книга в черном супере без названия. Я открыл ее наугад – и попал на ту же самую страницу, которую уже видел вчера вечером в медпункте.

?...Из тела (Хет), души (Ба)? – бросилось в глаза. Мне стало ясно, что путь мой уже означен. Я вышел на лестничную клетку, спустился на пол-этажа к мусоропроводу и выкинул книгу. В железной трубе загрохотало, удаляясь, ненужное знание. Я уже знал все что нужно наизусть.

Пес стоял на пороге, изучая меня. Увидев, что я возвращаюсь, он побрел в кухню.

Все в комнате показалось мне до смешного банальным.

И тут я почувствовал приближение чего-то необычного – защемило в груди, захотелось закрыть руками глаза – они болели, как от яркого света. Было трудно дышать. Мир начал медленно распадаться на составляющие сначала предметы отдали в окружающее пространство свою форму, потом начали терять цвета. Оттенки осыпались со стен, со стоявшего на облупленной тумбе телевизора ?Рекорд?, они отслаивались большими пластами, как штукатурка, наложенная неумелым учеником. Стало терять глубину небо, оконное стекло и даже грязно – белая краска подоконника стала как-то ровнее выглядеть на старом дереве, невыразительно. Предметы роняли свои названия, как листья слово ?окно? и окно существовали в одном месте, но раздельно. Единственным предметом, сохранявшим цвет, силу и единство была черно-белая фотография особняка в стиле модерн, лежащая на расплывающемся подоконнике. Я схватил ее, пытаясь остановить разложение Вселенной, силясь понять, что в этой простой фотографии может быть столь стабильным и уверенным, и обнаружил, что мир вновь спокоен и зыбкости больше нет. Боль в глазах прошла, но я никак не мог понять, что мне мешает.

Звонили в дверь.

Только облавы мне не хватает. Пусть что хотят делают – я открывать не стану. Хорошо еще собака на кухне не лает.

Звонившие отчаялись, и уже ворочали непослушным ключом в замке.

Рисковать было нельзя. Я спрятался за шинели, висевшие на вешалке. Шинели пахли сырой землей и чем-то еще – возможно, порохом. Дверь, наконец, открылась.

– Дмитрий!! – Сашенька прошла по коридору и почти что коснулась меня.

В руках у нее была голубая папка, с желтыми тесемками. – Дмитрий!!!

– Да здесь я, здесь.

Она отпрыгнула от вешалки, готовясь принять удар, но подвели высокие каблуки – подвернув ногу, Саша стала падать и я едва успел подхватить ее.

– Дмитрий, Вы меня очень напугали... Вы не звонили мне – пришлось самой...

Я вспомнил разорванную визитку, подумал, что надо бы вымести ее из под кровати.

– Отпустите же меня!

– Да пожалуйста...

Ее духи мне понравились. Отпускать ее совершенно не хотелось.

– Дмитрий, я принесла Вам настоящее досье.

– Настоящее?

– Ну конечно же! Да отпустите Вы меня наконец! – я был почти что отброшен. Вероятно, это было что-то вроде айкидо.

– И что, для этого и пришли?

– Ну, если тебе все равно, если ты хочешь сдохнуть, то я пойду! – она кричала на меня, обозленная моим невниманием.

– Ну, ничего, не сдохну я, не волнуйся! Не сумею я сдохнуть.

– Дима, они подставили тебя, они же тебя используют!

– Да я знаю все это, что ты суетишься. Что им от того, что я сдам им этого докторишку? Таких, как он тысячи! Может быть, даже миллионы!

– Они не доктора хотят поймать. Они твоего отца ищут.

И в этот момент, уже второй раз за сегодняшний день, я услышал, как меня зовут с другой стороны, шум волн был ясен и свеж. Свет был еще более ярок. Все плыло, меняя цвет и имена. Саша дергала меня за рукав:

– Дмитрий, что с тобой?!

Собака в кухне заворчала. Застучали когти по полу, и в дверном проеме показалась голова проницательного пса. Саша в недоумении выпустила мою руку.

– Он что, живет у тебя?

Голоса неожиданно умолкли, как и не было вовсе. Рассеялся свет, потерялись звуки.

– Ему больше негде. Давай свою папку. –1 Встреча на Березине – неофициальное название события, положившего конец Второй Мировой Войне. После двухлетнего противостояния, немецкие и советские части, измотанные бесплодными боями, стихийно начали брататься, что послужило поводом к подписанию сепаратного мира в мае 1945 года и дальнейшему слиянию великих держав в Империю. 2 Судьбоносное решение – решение о приостановлении военных действий, практически одновременное свержение диктатур Сталина и Гитлера и подписание сепаратного мира. Позднее Судьбоносным Решением стали называть интеграцию СССР и Германии. ( все события происходили в 1945-1949 гг., что отражает неточность в словах либо проф. Шепелева, либо Дмитрия Александровича). 4. Книга об Именах

В образованном обществе

держатся того правила,

что человек только с той

минуты начинает для нас

существовать, как нам его

представили.

?Хороший тон?,

С.-Петербург, 1881г.

Мы сидели на кухне – Сашенька разобралась в холодильнике, и стояла у плиты – варила кофе. Пес внимательно наблюдал за процессом из своего угла.

– А кофе откуда взяла? – спросил я. Папка лежала передо мной, неоткрытая.

– С собой принесла. Не знаю, думаешь, что сюда нести нужно? Это же я тебе перестановку с утра заказывала.

– Что же тебя на такую работу понесло, дорогая?

– А что, предложения есть?

– Так я думаю, что тебе после этого визита и так придется новую работу искать.

– Ну, это мы еще посмотрим. Не совсем я еще дурочка. Кое-чего понимаю.

– Так может, расскажешь, зачем они меня кололи вчера? А то я, видно, совсем дурачок. Еще не все понимаю.

– Слушай... – она отвернулась от плиты. Одной рукой она поправляла волосы, другой придерживала турку, – Тебе что, важно, кто конкретно это сделал? Воинское звание? Зарплата? Сколько таких, как ты, в день ему приходится колоть? Правда нужно? – на плите зашипело, запах кофе стал еще более резким, – Ну, конечно, сбежало, козел! Теперь плиту мыть.

– Это ведь шофер? Я правильно догадался?

– Ну и что с того? По-моему, хоть экскаваторщик. Держи свой кофе. С такими вопросами немного узнаешь. Хоть посмотри, что я тебе принесла.

– А что, унесешь?

– Да нет, не унесу... Не заметят все равно. Бардак. Это дело они уже закрыли. Твое теперь пополняют.

Я открыл папку. На первом листе, как название рукописи, стояло:

Дело о разрушителе

– Ну, а папа мой покойный тут причем, можешь мне сказать?

– Дима, ты не волнуйся, не покойный он у тебя. Живой.

– Слушай, ну я себя сегодня неважно чувствую – ладно. Я за собой не слежу совсем. А ты – девушка современная... Хочешь, я тебе прием у доктора Шепелева устрою? Вот кофе у тебя вкусный получается. Это да. А фантазии какие-то странные.

– А ты не смейся. Ты читай.

На первом, полуистлевшем листке, похожем на папирус, было написано несколько строк. Записку начинали писать шариковой ручкой, и где-то в середине продолжили карандашом.

?Это у меня с самого детства.

Ничего долго не может продержаться. Все, к чему я прикасаюсь разваливается.

Мой папа умер, когда мне было семь месяцев от роду, бабушек и дедушек не помню вовсе – не привелось познакомиться – говорят, эпидемия чумы (мне что-то не верится).

Чем я старше – тем сильнее это видно. Хоккейная команда, в которой я тренировался, была расформирована, тренер застрелился – никаких надежд найти работу. Молодежный хоккей в стране пришел в упадок. Я уже тогда догадался, что все дело во мне. Ну к чему все это рассказывать кому-то все равно не поверят, скажут – бред.

Ну натурально, когда подрос, мои барышни... Одна принимала снотворное, другой вздумалось повеситься, почему бы нет. Правда, и той и другой не удалось – это, наверное, потому что и лекарства, и веревка тоже потеряли свое качество.

Да, конечно, действует это не только на людей. Любимый письменный стол рассохся. Пока записываю это – под окнами прорвало канализацию, наш слесарь бросился в поток спасать уносимую коляску с младенцем. Слесарь, кажется, утонул. Ребенка, правда, спасли. Странно. Ну вот, кстати, и ручка кончилась.

Вчера любимая чайная кружка распалась в руках – хотел налить воды из под крана – попить – а она рассыпалась в серую пыль, прямо в раковину. Раковина, кстати, тоже подтекает.

Самой стойкой оказалась мама. Болеет, но держится. В последнее время старается, правда, пореже бывать дома. Жалко. Я ее люблю. Все просит меня жениться, внука родить – не рассказывать же ей, в самом деле, что со мной происходит.

А наш дом давно пора на капитальный ремонт ставить. Только семь лет вселились, а несущие перекрытия – ни к черту.

И потом ? – записка обрывалась нервной точкой сломанного грифеля. На другой стороне листка тоже ничего не было.

Саша внимательно следила за тем, как я читаю.

– Я себе представляю, какой шухер поднялся в управлении, когда они это нашли. В то время как раз было восстание в Чехии1, стали искать причины, напоролись, но было поздно... В общем, все посыпалось, система затрещала, еще тогда, понимаешь? Все было отлажено, и вдруг...

– А отец-то мой здесь причем? Объяснишь, может, а?

– Как причем?.. Ах, да, ты читай, читай, там все дальше написано.

Сашенька достала из сумочки пистолет, маленький, дамский, никелированный, и, заметив мое удивление спросила:

– Я закурю? Правда, похож на настоящий? Это зажигалка. Она достала из пачку сигарет, прикурила от маленького пламени, выскочившего из блестящего оружия и положила пачку на стол. На зеленом фоне вызывающе золотом было написано ?DUNHILL? и ниже, совсем внаглую ?London – Paris – New York?2. Пистолетик лежал рядом на столе, отвлекал, я с трудом оторвал от такого реального дула глаза, подумал, что смерть всегда притягивает, и продолжил чтение.

?Нижеследующим удостоверяется, что гражданин Евгений N прошел обследование в Московской психиатрической клинике ? 15. Никаких отклонений обнаружено не было. Дело больного передается для дальнейшего расследования в специальную Лабораторию Управления Безопасности.?

В этот момент я понял, что нет ничего важнее, чем это совпадение фамилий, моей и этого незнакомца, совершенно мне чужого человека, однофамильца. Но это совпадение гвоздем сидело во мне, не давая сорваться с выбранного кем-то пути. Вокруг этого совпадения скручивались спирали ядовитого дыма, и в него, как в изведанную мной уже бездну, уходили все следы.

Я взял следующую бумагу.

?Управление Имперской Безопасности.

Культовый отдел.

Распоряжение ? 729 от 7 февраля 1967 года.

Приказываю установить внешнее наблюдение за объектом Деструктор. Обо всех контактах объекта докладывать немедленно, а так же при помощи еженедельных тематических отчетов. Особо важные сведения и оперативные материалы подшивать к текущему досье объекта.

Рассмотреть варианты внедрения.

Начальник Управления Семичастный.?

? Начальнику Управления

Безопасности от

начальника Культового

Отдела Ушакова Е.Е.

В ответ на ваше распоряжение ? 729 от 7 февраля 1967 года, сообщаю Вам, что вариант внедрения уже отрабатывается. Сотрудница отдела Климентова Мария Дмитриевна в настоящий момент работает с объектом Деструктор. В связи с этим прошу Вашего разрешения на брак вышеозначенной сотрудницы с объектом, со сменой фамилии, а так же на выделение дела Климентовой М.Д. в отдельное досье в рамках культового отдела.?

На полях стояла разрешительная резолюция начальника Управления.

Климентова – это была девичья фамилия моей матери.

Я посмотрел на Сашеньку. Она молча пила кофе.

– А что делать, Дима? Не я это придумала, – Сашенька поставила чашечку на стол, – Ты читай, мы потом поговорим.

?Начальнику культового

отдела Управления

Безопасности от

сотрудницы Управления

Марии N.

10 сентября 1968 года у Евгения N родился сын Дмитрий. В связи с тем, что Евгений N представляет из себя особо опасный элемент для имперского общества, и может причинить вред ребенку, прошу Вашей санкции на раздел семьи и изменение отчества ребенка с Евгеньевич на Александрович.?

Поверху – красным– было начертано:

?Разрешить Обязать!?.

?Управление Имперской Безопасности.

Культовый отдел.

Распоряжение ? 1132 от 10 декабря 1968 года.

В связи с особенной опасностью объекта Деструктор для имперской безопасности, приказываю ликвидировать объект. Ликвидацию провести до нового года. Об исполнении доложить.

Начальник Управления Семичастный.?

В папочке ничего больше не было.

– Извини, я только основные бумаги принесла, там одних только отчетов по наблюдению около десяти томов. А эта папка так – эскизный экземпляр.

– Так это был не несчастный случай... Это они его сбили... – я не слышал того, что она говорила.

– Это ведь тебе мама про автокатастрофу рассказывала, правда?

– Мама...

– Они его только хотели сбить. Не получилось. Там какой-то полковник погиб. Они думают, что твой папа обо всем догадался, и просто убил этого полковника.

– Как?

– Убил? Мыслью, наверное... Он же Деструктор. А теперь генерал думает, что твой отец будет тебя искать.

– Он обо мне почти тридцать лет не заботился. Что я ему теперь? Что, случилось что-то? И причем тут институт?

– Ты не понимаешь. Да и я до конца не понимаю. У Шепелева какая-то очень важная работа, я не сумела выяснить про что. Очень важная. Они ждут, что твой отец будет доставать и Шепелева тоже. Поэтому им надо увеличить шансы. Они сажают двух зайцев в одну клетку.

– И потом?

Беспечность исчезла из сашенькиных глаз.

– Не знаю... Я же не все знаю...

– Ладно, ты сиди, я пойду позвоню.

Пес недовольно заворчал, дергаясь всем телом, и тут я заметил, что собака спит.

Я прошел в комнату и набрал домашний телефон. Теперь ответила мама. Видимо, в Управлении уже все знали и сняли наблюдение.

– Мама, это правда? – мне не нужен был ее ответ, мне просто хотелось спросить.

Другая сторона молчала.

– А что мне было делать, сын?– пауза была выдержана по всем правилам.

– Ну ты хоть любила его, мама?

– Не знаю... Наверное, да. Ты придешь сегодня домой? Они все уехали.

Настало время мне держать паузу. Я делал вид, что думаю.

– Нет. У меня теперь есть дела. Прости. Хотя, вроде, не за что, – мне показалось, что она первой повесила трубку.

Я вошел в ванную комнату, пустил воду в раковине, и присел на край ванной.

– Ну вот, теперь у меня есть Имя. Настоящее Имя. Осталось всего ничего.

В дверь ванной постучали.

– Дима, тебе плохо? Открой, Дима!

– Хорошо мне, хорошо. У меня все в порядке, – я улыбнулся своему отражению и почти потерял сознание – зеркало показалось мне мягким, оно отекало, принимая формы, близкие к контурам модерна.

– Стоять! – прошептал я, и зеркало остановилось, отвердевая прямоугольником амальгамы.

Сашенька по-прежнему скреблась в дверь.

– Дима, не глупи, открой! Не нужно глупостей!

– Успокойся, не собираюсь я вены вскрывать. Да мне и нечем, – и в самом деле, на стеклянной полке под зеркалом ничего не было.

А что, это не такая уж плохая мысль – вскрыть себе вены. Попробовать смерть на вкус. Все равно ничего не случится. Да, вскрыть себе вены ржавой опасной бритвой, с черной ручкой. Ничего так, художественно. С этой мыслью я уже открывал дверь.

Сашенька буквально ворвалась в ванную и стала рыскать по всем углам.

– Что ты врешь мне? Я тебе плохое что сделала?

– Чего вру? – не понял я.

– Ты говорил – резаться нечем. А это что? – на стеклянной полке, там, где только что ничего не было, лежала приоткрытая опасная бритва с черной рукояткой. На лезвии была видна ржавчина. Материализация идей. Вчера вечером этого не было еще. Хотя как знать – я теперь себя с трудом узнаю.

– Ну так выкини, не видишь – ржавая, – скрывая раздраженное удивление, ответил я.

– Дурак ты, – Саша с видом победителя пронесла мимо меня бритву в кухню. Загремело мусорное ведро.

Я сел за стол. Кофе уже остыл, и допивать его не хотелось.

– Ну и что делать – то мне теперь? Вены резать ты мне запретила, родной отец восстает из мертвых, мать, оказывается, не завуч начальных классов, а агент... Чего делать мне, прямо отвечай! – от приоткрытой тайны мне стало немного легче, хотелось смеяться.

Саша посмотрела на меня, пытаясь разглядеть внутри меня то ли насмешку, то ли издевку, но я достаточно хорошо их скрывал.

– Дима, прости меня... Я хочу с тобой уехать.

– Куда это?

– В Британию. У меня почти все готово. Я уже второй год готовлюсь. Мне попутчик нужен.

– А я-то почему?..

– Мне нужен попутчик, с которым мне самой хотелось бы уехать.

Я не успел переварить ее ответ – спас телефонный звонок.

– Я сейчас, подожди.

– Дмитрий Евгеньевич? – генерал волновался.

– Да, это я, конечно это я, генерал... – я свыкался со звучанием своего нового имени.

– Вам уже все известно... Простите меня, Дмитрий Евгеньевич, я не мог по-другому...

– И что же мне делать теперь?

– Ну уж не убегать. Он же Вас все равно достанет.

– Кто – он? – мне показалось, что я знаю ответ.

– Ваш отец, конечно. Он же ищет Вас, чтобы отомстить.

– Мне? Да мне-то за что???

– Это трудно объяснить. Он же не совсем обычный человек. Он, верно, считает, что Вы его предали. А может быть, Вы ему мешаете. Я не знаю. Мы знаем, что он попытается Вас уничтожить, но не знаем как.

– Ну, это ему просто – мыслью, например...

– Он уже утрачивает свои былые способности. Сейчас он уже не может просто так, на расстоянии, мыслью. Ему нужен живой контакт. Он ведь и себя разрушает, верно?

– Вам виднее...

– Давайте так: Вы нам помогаете, а мы Вам поможем, хорошо?

– Мне нужно подумать. Звоните мне завтра. Я все решу. Что-то мне не вериться во все эти истории, Вы мне каждый день подкидываете что-то новенькое.

– Спасибо, Дмитрий Евгеньевич, я Вам очень благодарен. Извините великодушно за беспокойство.

Я повесил трубку и вернулся в кухню.

– Начальник, что ли? – спросила Сашенька.

– Начальник... Мама моя ему, верно, доложила обо всем... Да, так и что мне в этой Англии делать?

– Они хорошие там. Мы им все расскажем, попросим политического убежища. У нас пенсия будет, я справки наводила. Можно даже ребенка прокормить. А потом, ты же архитектор, работу найдешь... У тебя с английским все в порядке? – она нервничала, путаясь в словах и гипотезах, приобретая неестественность. Дневной шарм сползал с нее, как нестойкая краска. Может, сумерки были тому виной. Чего же она хочет, не в Англию же со мной улететь, это же глупо. Тоже мне прикрытие – человек под наблюдением. А может быть, они просто хотят, чтобы я вышел из игры проверяют на устойчивость? Может быть, здесь все самое интересное только начинается? Ну уж нет, уступать я им не намерен, какое там уезжать, я же в первом ряду...

– А чем они такие хорошие, в твоей Англии?

– Ну, я не знаю, вот британский музей у них, слышал? Они же первые стали пирамиды раскапывать! Пирамиды – это же главное, что во всей истории было, понимаешь? Это же никак не поменяешь, учебник не перепишешь. Пирамиды – они есть, и все тут! – Сашенька увлеклась, забывая об отправной точке своего рассказа, и сама вдруг поняла это, – А я что, тебе совсем не нравлюсь, или ты патриот?.. Слушай, а и вправду, может быть ты против Британии в принципе? Так у меня и в Австралию коридор есть...

– Ну ладно, ладно, хватит, утро вечера мудренее, – мой намек был вполне ясен. Мне совсем не хотелось провести всю ночь в бесконечных выяснениях отношений. Саша молчала, и мне пришлось уточнить, – Тебе такси вызвать?

– А я здесь останусь ночевать, – она не стеснялась своих слов.

– А раскладушка здесь есть?

– Нет здесь никакой раскладушки... – удивилась Саша.

Это в мои планы не входило, и я представил себе эту раскладушку, как она лежит там, на антресолях, одинокая, пыльная, с двумя дырами в брезентовой ткани.

– Я посмотрю все-таки.

– Ну посмотри, но я же знаю!

Раскладушка лежала там, совпадающая с моим представлением до мелочей. Я молча извлек ее из мрака потолочного шкафа, и разложил. Ткань была порвана разломившимися пружинами в двух местах.

– А ты говоришь... Спокойной ночи.

Раскладушку я поставил в комнате с письменным столом и лег на нее не раздеваясь. Некоторое время было слышно, как Саша возится у себя в комнате, потом там погас свет. Стало совсем тихо, только на кухне гудел холодильник. Сумерки сгущались как в тропиках – быстро и безвозвратно.

– Дима! – раздалось из соседней комнаты, – Иди ко мне, мне страшно!