Текст книги "Бой бес правил"

Автор книги: Антон Мякшин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

– Могу. Но не буду. Потому что я честный и благородный! Потому что я серафим-мечник Витольд!

– Мало ли что. А я тебе не верю.

– А ты не смеешь мне не верить!

– А я все равно не верю. Да не кипятись! И засунь куда-нибудь проклятую свою железяку. В ножны, например. Я кто? Бес – и, значит, мне свойственно все подвергать сомнению. Делаем так, чтобы все было правильно: ты накладываешь на самого себя заклятие, чтобы, скажем, на полчаса стать обычным человеком. Отключи, другими словами, орган магического восприятия действительности.

– Чего?.. А-а… А если ты меня сзади ножиком пырнешь?

– Не пырнет, не пырнет! – наперебой загомонили матрос с комиссаром, а Огоньков даже добавил:

– Я лично прослежу.

– И потом, – добавил я, – хотел бы я тебя убить, так не стал бы заступаться и нечисть прогонять. Логично?

Светлый рыцарь-паладин Витольд Благородный надолго задумался, потом как-то неуверенно проговорил:

– Ну… логично…

– Выполняй!

Он тяжело вздохнул, сунул меч под мышку и зашептал что-то, потирая ладони друг о друга. Вокруг его рук, как в поле статического электричества, слабенько зажглось голубоватое сияние.

– Аминь! – внятно завершил он формулу заклятия.

Меня слегка передернуло. Но это была просто реакция на чуждую энергетику. А результат действий рыцаря, надо сказать, превзошел все мои ожидания. Витольд Благородный как-то очень заметно потускнел и постарел, даже, кажется, стал ниже ростом… Крылья его поблекли и теперь казались не частью тела, а чем-то вроде театрального реквизита.

– Как отвратительно я себя чувствую, – хрипло проговорил он.

– Вот и отлично! То есть я хотел сказать – это ненадолго, так что не беспокойся. Отворачивайся и начинай считать.

Он так и сделал. Карась и Огоньков не медля затрусили прочь с полянки. А я задержался рядом с рыцарем всего на одну минутку. Нет, не стал я его в спину ножичком пырять и по голове не стал бить оброненной лешими дубиной… Да, задержался на минутку, а потом догнал своих приятелей.

– Бежи, братишка! – подтолкнул меня Петре – Сейчас этот малахольный досчитает… и тогда уже его ничего сдерживать не будет Скорее! Видал, какой меч у него? Как шпиль Адмиралтейства, акульи потроха! Раз врежет – и разлетятся наши головы к чертовой бабушке… Наине Карповне…

– Да ладно вам, – сказал я. – Ничего страшного. Можно перейти на вольный шаг и даже сделать привал и перекурить.

– Как это? – не понял комиссар, оглянувшись на старательно бормочущего неподатливые цифры серафима-мечника.

– Да просто! – рассмеялся я. – Я на этого долдона, добровольно лишившего себя магической силы, наложил заклинание Скольжения Мысли. Он теперь до-олго будет увлечен счетом. Дня три ни о чем другом не сможет думать. Только считать. Ну а когда заклинание иссякнет, мы уже будем далеко отсюда.

– Кажется, это не совсем благородно? – с сомнением проговорил комиссар Огоньков.

– Зато действенно, – парировал я. – Очень хочется бегать по всему лесу от этого маньяка-расчленителя?

– Н-нет…

– Вот и молчи. А я его мог вообще убить! В спину! И вообще, мы, бесы, по определению должны обманывать, для нас это естественно. И было бы лучше, если б он меня зарубил? Пойдем, товарищи. Вон в том направлении вроде бы просвет показался между деревьев. Лес заканчивается.

Несколько минут мы шли молча. А когда выбрались на опушку, Карась задумчиво произнес:

– Хорошо быть колдуном или бесом. Вот если бы я магией обладал, я бы, братишки, на нашего боцмана Костоломова наложил заклинание Прогрессивного Паралича. И Выпадения Прямой Кишки вдобавок…

– А вон деревня! – закричал Огоньков, указывая пальцем.

ГЛАВА 5

Мы вышли из леса, спустились с холма, пересекли скованную льдом речку и подошли к первой избушке, в окне которой торчала повязанная платком старушечья голова.

– Хоть бы это была нормальная человеческая бабка, – тревожился товарищ комиссар Огоньков. – А не какая-нибудь кикимора или ведьма. А то последнее время ужас что творится. Мне как материалисту хоть глаза на все закрывай и верить в происходящее отказывайся…

– Сейчас обогреемся, – говорил Карась, не слушая комиссара. – Может, пожрем чего-нибудь. Только не в этой развалюхе. Вон чуть подальше домишки поприличнее. А еще дальше – двухэтажный домина. Барский, наверное… Бабушка, – весело закричал матрос, обращаясь к старухе, – дай водички попить, а то так есть хочется, что переночевать негде… Старушка оглядела нас настороженно,

– А вы кто такие будете? – проскрипела она.

– От поезда отстали, – объяснил я.

– В избу не пущу, – отрезала старуха. – Не просите. Есть у меня нечего, спать негде, я сама в тесноте своей едва поворачиваюсь. К тому же кто знает, может, вы люди лихие, бессовестные – ограбите, надругаетесь над старой…

– Размечталась, – проворчал помрачневший Карась. – Вредная старушенция попалась… Скажи-ка нам, бабушка, – повысил он голос, – если на порог даже не пускаешь… куда мы попали?

– Деревня Петухово, – ответила старуха и добавила непонятно: – Только одно название что деревня, а на самом деле – тьфу!..

– Как это? – опешил Огоньков.

– Тьфу! – вот так. Нетути больше нашего Петухова. Мужики с семьями все в город Питер сбежали. Никого не осталось.

– Это они не сбежали, – строго поправил старуху комиссар. – Это они подались в колыбель революции восстанавливать исконную справедливость. А барина-то вашего… – он кивнул на двухэтажную домину, – что же, мужики давно турнули?

– Турнули, – согласилась старуха, – только не мужики. И не барина. А барыньку.

– Революционные матросы барыньку турнули? – спросил Петро Карась.

– Чего? Не, не они…

– Ну ладно, – махнул я рукой. – Не важно. Значит, в деревне никого нет?

– Никого нетути.

– И поместье барское пустое стоит?

– Пустое, да не пустое…

– Это как понимать? – рассердился наконец комиссар Огоньков. – Вы, товарищ бабушка, глаза-то разуйте и посмотрите повнимательнее – кого вы вводите в заблуждение! Перед вами не проходимцы, а боевые красные комиссары и рыцарь революции – матрос с легендарной «Авроры»!

– А кто вас разберет, лыцарей… – буркнула бабка. – Я вам вот что скажу – поворачивайте откуда пришли. А в Петухово не ходите. И в барский дом не ходите.

– Почему? – хором спросили мы.

– Потому как там нечистая сила обитает, – проговорила бабка, оглядела нас напоследок и исчезла в темных недрах своей избы, захлопнула со стуком ставни.

Карась присвистнул и посмотрел на меня.

– Что происходит?! – возмутился товарищ комиссар Огоньков. – Что за средневековье?! Опять нечистая сила? Деваться уже некуда от этой нечистой силы! Плюнь – и в колдуна попадешь! Сплошная мистика!

– Успокойся, – тронул его за плечо Петро. – Ну нечистая сила так нечистая сила. Адольф вон тоже, скажем прямо, не ангел, а ничего – хороший парень.

– В смутные времена, – сказал я по адресу комиссара, – когда умирает всякая другая надежда, просыпается надежда на чудо. Отсюда и повальное увлечение мистикой, отсюда и повышенное количество колдунов, бесов и прочих на душу населения. В том, что подобные товарищи существуют на самом деле, а не являются выдумками, ты уже, надеюсь, не сомневаешься? – Я приподнял чалму, продемонстрировав рожки. – Раньше, когда к нам… к ним то есть, особого интереса не проявляли, они прятались. А если тобой увлекаются, ты же не будешь прятаться, верно? Это закономерно, уж поверь мне. Человеческая натура…

– «Натура», «натура»… – фыркнул Огоньков. – Что ты мне про натуру? Буржуазная сволочь в мистику ударилась, потому что надеяться больше ей не на что, но мистика буржуазии не поможет. Ничего вообще не поможет – не бог, не царь и не герой… Мистика! Да плевать мне…

– Двинулись! – приказал я. – А то совсем холодно становится. В барском доме обогреемся, а насчет пожрать я, уж так и быть, что-нибудь наколдую.

– Нечистая сила! – усмехнулся Карась и хлопнул меня по плечу. – Нашла, бабка, кого пугать нечистой силой! – Двинулись на привал и обед! Подкрепимся немного, переночуем и дальше двинем. Набредем на наших товарищей, вольемся в стройные ряды Красной Армии. Хорошо бы нам какой-нибудь смекалистый командир попался. Я по себе знаю: начальство добротное – и подчиненным весело.

– Ага, – кивнул я. – Я бы вот в дивизию к Чапаеву пошел. Я, честно признаться, никого, кроме него, из красного начальства и не знаю… Ну разве еще Буденного. И Котовского.

– Как ты сказал? – спросил Огоньков.

– Буденный. И Котовский.

– Нет, перед этими.

– Чапаев Василий Иванович. Легендарная личность! Если б вы знали, сколько про него сказаний сложили в будущем!

– В будущем, может быть, что-то и сложили, но в настоящем я ни о каком Чапаеве не слышал, – сказал Карась.

– И я, – добавил товарищ комиссар. – Нет такой личности. Уж мне-то не знать расстановку сил на арене войны!

– Да вы чего, ребята! – изумился я. – Сейчас девятнадцатый год, так? Чапай, если я ничего не напутал, вовсю уже функционирует! А вы – нет такой личности! Ну даете…

– Не об этом речь, – отмахнулся Петро, – жрать охота. Пошли, братишка Адольф, поскорее, а?

– Вперед, товарищи! – поддержал Огоньков.

Деревенька и впрямь оказалась совершенно пустой. Мы хрустели снегом по главной улице; поднявшийся снова ветер завывал и свистел, грохоча ставнями покинутых избушек, где-то жутковато подвывал одичалый пес. Пройдя Петухово насквозь, мы миновали обвалившуюся калитку, пересекли мертвый, голый барский сад и остановились перед высоким крыльцом, ведущим в двухэтажный дом.

– Ну чего стали? – преувеличенно бодро сказал я. – Пошли дальше. Непонятно, что ли, – нет тут никого.

– Да как-то… – поежился Петро, – не по себе как-то…

– Не по себе, – сказал и Огоньков, покосившись на нависавший над нами, как разверстая челюсть, фасад.

– Хозяева! – на всякий случай, так сказать для очистки совести, покричал я.-Эй, дома кто есть?.. Видите, нет никого. Ну пошли, холодно же!

Я первым взошел на крыльцо, толкнул дверь. Перешагнул порог.

Пусто, холодно, темно. Не совсем темно, а так – сумеречно. Где-то в глубинах притихшего дома скрипит проникший через разбитые стекла ветер.

Шаги наши гулко стучали по деревянному полу. Я шел впереди, Огоньков и Карась старались не отставать. Я даже обернулся и довольно громко позвал их – чтобы приободрить. На что Карась сумбурно высказался:

– Как-то оно это… того… Нечистая сила она, извини, Адольф, оторопь вызывает. И тишина такая нехорошая… Лучше уж как ночью – битва, лязг, грохот, вопли. По крайней мере, знаешь, кого мочить, а кого миловать. Лучше уж взбесившаяся говядина, чем… А так… невольно ждешь… сам не понимаешь чего…

Товарищ комиссар Огоньков молчал, озираясь по сторонам.

Коридор закончился. Мы вышли в просторную залу, занимавшую, наверное, треть всего пространства дома. Потолок едва угадывался во тьме наверху. На уровне второго этажа тянулся вдоль стен сплошной балкон, огороженный причудливой балюстрадой. За балюстрадой виднелись комнатные двери второго этажа. Странная планировка. Мне представилось вдруг, как жители этого дома поутру выходят из своих комнат прямо на балкон, чтобы поплевать вниз. Н-да… Я остановился. Идти дальше некуда. Только обратно. Зала имела лишь один вход, а в окна, тщательно забитые досками, не пролез бы даже таракан.

– Пошли обратно? – предложил товарищ Огоньков.

Я пожал плечами:

– А зачем? Вон, глядите, камин. И обломки мебели всюду раскиданы. Сейчас разведем огонь, я наколдую какой-нибудь провиант. И еще постельное белье. И три спальных мешка.

Наверху что-то громыхнуло. Потом послышался дробный стук множества ножек – будто целая стая невидимых мышей бежала на балконе марафон.

– Пошли обратно! – громогласно поддержал комиссара и Петро Карась. – Да я лучше ту мерзкую бабку из избушки выгоню и у нее погреюсь, чем тут оставаться.

– Да в чем дело-то?! – воскликнул я. – Чего вы испугались? Победители железного дракона! Участники ночного сражения с командирским продуктовым пайком! Какая-то паршивая покинутая, разоренная усадьба – и вы…

На балконе кто-то отчетливо издевательски прокашлялся. Сверху свистнула пивная бутылка и зеленой гранатой разбилась у моих ног. В тот же момент грохнула, захлопнувшись, единственная дверь залы.

– Ловушка! – пискнул Огоньков.

Бледный, но полный решимости Петро снял с себя ремень и вращал его над головой на манер кистеня.

– Кто там хулиганит?! – крикнул я в потолочную темень.

И тут началось…

Град пустых бутылок обрушился на нас вместе с истошным воплем:

– Бей сатрапов!!! На колени, душегубы! Долой захватчиков!

Как и следовало ожидать, Огоньков немедленно бухнулся, только не на колени, конечно, а на задницу. Над ним, прикрывая, встал матрос. Он раскручивал над головой ремень – сверкала начищенная медная бляха.

– Опять ноги? – орал Петро. – Отказали от испуга?

– Не от испуга, – кричал Огоньков, пытаясь приподняться, – а от возмущения! Кто сатрап? Я – сатрап?!

Вращающийся ремень превратился в пропеллерный круг. Бляха немилосердно колотила летевшие сверху бутылки, и матроса с комиссаром осыпало только мельчайшим зеленым стеклом. Бутылки не могли достать моих товарищей, зато вполне свободно доставали меня. На лбу уже набухала преизрядная шишка, а правый рог (я попробовал пальцем) шатался, словно молочный зуб.

На балконе тут и там сновали лохматые домовые. Сколько их? Пока я прыгал из стороны в сторону, спасаясь от бутылок, у меня не было времени пересчитывать силы противника, но думаю – не меньше двух десятков домовых. Работали они слаженно – одни подносили боезапас, другие вели прицельную стрельбу. Бутылки быстро закончились, в ход пошли обломки мебели, кухонная утварь… даже огромный диван рухнул с балкона, едва не покалечив меня.

– Адольф! – взывал сквозь грохот Петро. – Рука устала! Придумай что-нибудь!

А что я мог придумать? Сначала еще лелеял надежду сдаться на милость победителям, но, когда с балкона полетели подсохшие коровьи лепешки, я понял: дело серьезное, здесь пленных не берут.

– Под балкон! – крикнул я. – Оттаскивай комиссара!

Карась резво исполнил мое приказание. Когда мы, задыхаясь, прижались спинами к стене, обстрел прекратился. И правильно – никакой даже самый ЛОЕ""Й домовой не мог теперь в нас попасть. Что за дикие в здешних местах домовые, кстати? По лесам шляются, с лешими якшаются, на прохожих нападают – вместо того чтобы, как положено, мирно пакостить жильцам и соседям. Кошмар!

– Эй! – попытался я начать переговоры. – Полтергейсты хреновы! Барабашки! Чего вы, сбесились, что ли?

Минута прошла в тишине. Потом над нами снова зашебуршало, забормотало. И я услышал ясно пробивающийся через эту звуковую возню чистый девичий голос:

– Артиллерия – на исходные позиции! Запоры – убрать! Пехота – в бой!

– Что за… – начал было Карась, но не закончил, потому что дверь в залу от мощного удара разлетелась в щепки. Доски, закрывающие окна, посыпались на пол одна за другой как пуговицы. И в дверь, в окна, завывая и хрипя, полезли здоровенные свинорылые косматые лешие, вооруженные окованными железом дубинками.

– В бой! – зазвенел девичий голос.

Их было… Их было столько!.. По крайней мере, втрое больше, чем домовых. Ну представьте себе орду оголтелых, голых, непомерно волосатых, здоровенных и агрессивных мужиков с дубинками. Возможно, Элтон Джон от подобного зрелища залился бы счастливым смехом, а я так чуть не грохнулся в обморок. Неохота ведь умирать!

– Вот конец нам пришел, клянусь портовыми шлюхами Занзибара! – потерянно проговорил Петро Карась.

– Прощайте, товарищи! – прохрипел комиссар Огоньков. – Поднимите меня кто-нибудь, чтобы я умер стоя, как настоящий коммунар. И когда все кончится, накройте мое тело красным кумачом. Встава-ай, проклятьем заклейме-онный…

– Отставить!

Лешие остановились, недовольно ворча.

– Пехота – к отступлению, – прозвучал все тот же девичий голосок.

Лешие, пятясь, исчезли в проемах окон. Дверь снова захлопнулась. А невидимая дева спросила с балкона:

– Эй, вы! Кто такие?

– А кого вам нужно? – переспросил я, чтобы лишний раз не рисковать.

– Красный комиссар товарищ Огоньков! – прокричал Огоньков.

– Революционный матрос товарищ Карась, – неохотно отозвался Карась.

– Комиссар? – заволновалась дева. – Среди вас есть настоящие красные комиссары? Настоящие? Красные?

– Как вишневый компот! – подтвердил Огоньков.

– Покажитесь!

– Не дури, – зашипел на товарища Огонькова Петро. – Вдруг это снова ловушка? Ты высунешься, а они тебя – чпок!

– Я чувствую, что мы среди своих, – взволнованно ответил на это комиссар, выползая на четвереньках на середину залы. – Адольф! – позвал он оттуда. – И ты выходи.

Очень мне не хотелось выходить из укрытия, но… вспомнив о леших, я решил потрафить желанию неведомого здешнего командира и вышагнул следом за Огоньковым.

Несколько минут было совсем тихо. Потом к балюстраде подошла высокая зеленоволосая девушка в украшенной красным бантом кожаной куртке явно с мужского плеча и кожаных же ботфортах.

– Дивизия борцов за свободу малых Темных народов приветствует вас! – отчеканила она. И восторженно выдохнула: – Так вот они какие, настоящие красные комиссары…

Клянусь подземными червями чистилища, – произнося последнюю фразу, она смотрела мне в глаза!

– Свою барыньку мы давно прогнали, еще в восемнадцатом, – рассказывала Анна (ее звали Анной), сопровождая нас на второй этаж, в штаб дивизии.-

Колдовала барынька, всех мужичков застращала, нас, малых народностей, в черном теле держала. Оборотней на цепь сажала, словно псов, двор свой охранять. Леших лесниками заставляла работать, домовые у нее заместо прислуги были. Русалки и водяные рыбу для нее ловили и зимой и летом. А кикимор! Жутко выговорить – наряжала в сарафаны и приказывала хороводы водить для собственной барской услады. Ну когда волна волнений до нас докатилась, мы решили – пора! Перво-наперво барыньку в шею, а потом я, как наиболее политически грамотная, объявила всеобщую мобилизацию. Вначале был только небольшой отряд домовых, некоторые из них вербовщики собирали по окрестным лесам, болотам, озерам и прочим глухим местам силу, и вот… как мне кажется, составили полноценную дивизию. Должна также заметить, что я очень рада тому, что среди нас есть настоящие комиссары, среди которых в свою очередь присутствует даже комиссар бес… Комиссар бес Адольф, вы слушаете?

А я и слушал, и не слушал; Слушал ее голос, но не понимал толком, о чем речь. Псы преисподней, никогда не видел такой красивой кикиморы! Даже и кикиморой-то ее назвать сложно. Ну волосы зеленые. Ну нос крючком (прелестным таким крючочком). Ну глаза раскосые… Так ведь фигурка какая! Так ведь голосок! Да и вообще…

Огоньков, мрачно ковылявший позади, толкнул меня в спину: дескать, говори что-нибудь, не молчи.

– Да-да! – отозвался я. – Это все очень хорошо. А собрав дивизию, вы что намеревались предпринимать?

– Как это – что? – удивилась Анна. – Двигаться на юг, куда сбежала вся белая сволочь вместе с нашими эксплуататорами-колдунами. И добивать гадов. Говорят, среди этих колдунов-ренегатов объявился лидер. Барон! В народе его Черным Бароном прозвали. То он в Питере сидел, лишь финансированием войск занимался, а совсем недавно лично отбыл на Южный фронт.

Карась гмыкнул.

– Вам что-то непонятно, товарищ матрос? – обернулась к нему Анна. – Я вижу, вам что-то не нравится… Не считаете, что малые народности достойны вступить в ряды борцов за дело революции? Почему это – людям можно, а нам нельзя? Нас разве не эксплуатировали? Ого-го как нас эксплуатировали! Вам… как это… недостает… как ее…

– Сознательности, – подсказал Огоньков.

– Вот именно!

– Ну сознательность сознательностью, – выговорил Карась, – а я лично за последние несколько дней такого навидался, что… как говорится, без поллитры не разберешься. Вот и товарищ Адольф мне, между прочим, как-то пять литров спирта обещал. Так или не так, товарищ Адольф?

Я кивнул.

– Поэтому, – повысил голос Петро, – ставлю на повестку дня такой вопрос…

– Да никаких вопросов! – рассмеялась Анна. – По случаю расширения командного состава дивизии предлагаю устроить банкет. Припасов у нас много, после барыни-сквалыжницы остались… Да и мы кое-что в кулинарии смыслим…

– Даешь банкет! – закричал Карась.

И начался банкет. В зале смели с Зломки и осколки за порог, посреди залы установили большой стол. Оборотни (пока что в дневной, человеческой своей ипостаси), скромные молодые люди обоего пола, жевали морковку., лук и прочие немудреные овощи. На разбитной вопрос матроса Карася:

– Чего ж вы. братишки, на буженину не налегаете? – отвечали с улыбкой:

– На ночь не наедаемся.

Домовитые домовые за стол не садились, вполне довольные ролью виночерпиев и разносчиков.

– Нам-с так-с привычней-с, – говорили они.

– Не вполне изжили подневольное свое прошлое, – со вздохом объясняла Анна. – Мы-то – оборотни, лешие, русалки, водяные да кикиморы – к воле привыкли, а они испокон веку все при хозяевах да при хозяевах. Ничего… Новое поколение вырастет свободным от этих предрассудков!

Зато лешие жрали и за оборотней, и за домовых. А когда выкатили бочонки с пивом, веселье раскатилось колесом. Кикиморы… Кстати, почему это принято считать, что кикиморы сплошь уродины нечесаные? Вот лешие – да. Уроды еще те. Лично подтверждаю. А кикиморы – ничего подобного. Не все, конечно, но большинство болотных жительниц выглядели довольно мило. Зеленоволосенькие, раскосенькие… Напоминают китаянок. Петро даже, выдув несколько стаканов пива, ущипнул одну за грудь, за что немедленно получил подзатыльник непосредственно от Анны.

Русалки и водяные, как и домовые, в трапезе не участвовали. Я сначала даже недоумевал – а где они вообще находятся? Разговоры о них разговаривают, а самих не видно. Оказалось, водяные жители находятся там, где и должны находиться. В воде то есть… А так как пруд во дворе барской усадьбы замерз, русалки и водяные зимовали не по старинке – подо льдом, а в кадушках в комнатах на втором этаже.

– Ох, хорошо! – крякал Петро, выпивая очередной стакан. – Адольф! – кричал он. – Слышь, братишка гражданин начальник! Пивко-то, говорю, хорошее! Не то что чистый спирт, конечно, но забирает неслабо. Так что можешь считать, что пятилитровый долг ты мне сквитал.

Мы с Анной уединились на балконе и сверху смотрели на шумный праздник. Как-то так само собой получилось, что уединились. Все-таки она – командующая здесь, а я – вроде как командующий над маленькой своей компанией. Разговаривали больше по делу.

– Дивизия моя готова к бою, – говорила мне Анна. – Мы со дня на день должны были выступить, просто ждали удобного, так сказать… случая… А тут и вы подвернулись. Я, безусловно, сложу с себя полномочия в вашу, Адольф, пользу.

– Да мне неудобно… – отговаривался я.

Еще бы! Конечно, мне было неудобно! Как я, интересно, задание-то свое буду выполнять, если на меня, помимо всего прочего, ложится и такая ответственность – командование целой боевой дивизией?! Но отказать Анне я не мог.

– Товарищи вас уважают, это по всему видно, – продолжала Анна. – К. тому же… настоящий красный комиссар! Это дело. Это резко поднимает ваш авторитет в глазах моих воинов.

– И товарищ Огоньков – тоже комиссар, – заметил я.

– Огоньков? – с сомнением проговорила Анна. Я глянул вниз. Петро Карась, обнимая смущенного оборотня, разучивал с лешими одесскую портовую песенку.

– С одесского кичмана-а-а… – неслось по зале. – Бежали два уркана-а-а!..

Порозовевшие кикиморы то и дело порывались пуститься в пляс. Даже домовые, пунцовые от собственной наглости, присели с деревянными плошками на корточки неподалеку от стола. В общем, все веселились как могли. Кроме товарища комиссара Ого-нькова.

Он стоял у стеночки возле окна, совершенно круглыми глазами озирал залу и слышно бормотал:

– Я материалист! Я материалист! Где у Карла Маркса написано, что нечисть имеет право сражаться за революцию? Нигде это у него не написано! Куда мне деться от этой поповщины и декадентщины? Я материалист! Я материалист!

– Молод еще, – констатировала Анна, – и неотесан. Нет, если кто здесь и комиссар – так это вы, Адольф.

– Мерси за комплимент, – искренне поблагодарил я.

– Не за что.

– Кстати, хотел спросить. А откуда такая политическая сознательность? Насколько мне известно, Темный народ вовсе не интересуется политикой.

– Еще как интересуется! – горячо возразила Анна. – К барыньке нашей года два назад приезжал племянник, студент. Кучу книжек с собой привез. Так вот, когда я по ночам эти книжки вслух сестрам-кикиморам читала, они буквально рыдали! Это же надо, выяснилось, что угнетаемый класс может и должен жить по-другому! Правда, нам мало удалось прочитать. Студент со своей теткой не поладил, и она его прогнала обратно. Пешком, даже денег на дорогу не дала. Он было в лесу заблудился, но ребята-лешие его на верную дорогу вывели…

– Итак, ваш план дальнейших действий? – От смущения я старался казаться важным и деловым.

– По нашим последним сведениям, ставка Черного Барона располагается в городе Ростове. Регулярные части Красной Армии движутся, естественно, на Ростов, прихватывая и освобождая по дороге наиболее крупные города. А мы двинем окольной дорогой. Через мелкие населенные пункты.

– Не хотите вливаться в ряды Красной Армии?

– Очень хотим! Но, боюсь, людям надо сначала привыкнуть к Темному народу. Вот мы поосвобождаем немного поселки, станции и маленькие городишки, пойдет о нас слава, тогда и можно будет попытаться.

– Неплохо, – оценил я.

– Вам нравится? – зарделась Анна. – Я уже и путь наш продумала. Вот: сначала идем на город Волынск, затем на Рогуново, затем перед нами встает Ближне-Камышинск. А потом – степями, степями – и на Ростов, который к тому времени уже наверняка будет в осаде.

– Прекрасный план…

Позади нас что-то загрохотало. Мы с Анной одновременно обернулись. Ближайшая к нам дверь распахнулась, оттуда вывалился Петро Карась – мокрый по пояс, с гирляндой водорослей на шее. За ним гнался, шлепая лапищами по паркету, водяной с топором.

– Я только огурчиков хотел на закусь! – орал, спасаясь бегством, матрос – Я думал, там, в кадушках, огурчики маринованные!

– Я тебе покажу – огурчики! – булькал водяной, размахивая своим оружием. – Руки прочь от нашей флотилии, охальник!

– Значит, так, – проводив взглядом матроса и водяного, резюмировала Анна.^ – Товарищ Огоньков назначается политруком дивизии. Вы, Адольф, командир дивизии. Я ваш помощник. Вы не против?

– Нет.

– А кем будет товарищ матрос Петро Карась?

– Моим ординарцем, – подумав, заявил я.

– Ну хорошо, – согласилась Анна.

Я усмехнулся, ощутив вдруг важность новоприобретенной должности. И гордость за себя самого. Только что был рядовым сотрудником отдела кадров, а теперь – на тебе! Командир дивизии борцов за свободу малых Темных народов! Комдив! Это вам, как говорится, не баран чихнул..