Текст книги "Зеркало Деметры (СИ)"

Автор книги: Антон Маевский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 8 страниц)

   – Не обижайтесь, что я вас так встречаю, – сказал он. – Буря и натиск. Это никоим образом не есть выражение недоверия. Просто мне интересно слишком многое, а узнать это многое надо быстро.

   Борислав отхлебнул чаю.

   – Если честно, я чего-то подобного и ждал. Все-таки не зря вы – Ураганный Волк... Что вам интересно? Спрашивайте.

   Миттермайер поставил свою чашку. Его глаза были пронзительно-голубыми.

   – Например, мне интересно, на чем может держаться субординация без чинопочитания. Сможете пояснить?

   – Попробую, – сказал Борислав. – Вы не то чтобы поставили меня в тупик, но... Это же так естественно. Если рядом с вами человек, у которого больше опыта, который больше знает... кто же его не послушает? Где больше знаний, там и социальная ответственность выше.

   – Всегда? – поинтересовался Миттермайер.

   – Практически.

   – Могу позавидовать... Но где взять надежные показатели того, что человек... больше знает? И более ответствен? Вот чин как раз может быть таким показателем. Хотя и с вероятностью ошибок, я это прекрасно знаю, но – может. А если чинов нет? Тогда что?

   – Образование. Профессия. И соответствующий опыт.

   Миттермайер откинулся в своем кресле. Его внимательные глаза пробегали по собеседнику, как по тактической карте.

   – А как у вас получают профессии?

   Борислав пожал плечами.

   – Ну... Как обычно, – он осекся. – Хотя да, система интернатов вам ведь незнакома... Обычно к последнему году обучения область интересов подростка уже сформирована. Это редко вызывает большие трудности: возможностей в интернатах полно, и любой интерес к любой науке всячески поощряется. Дальше комиссия по распределению знакомится с данными, ну и направляет выпускника туда, где он получит самое лучшее образование по выбранной теме...

   – А если выпускник, скажем, не согласен с решением комиссии?

   Борислав задумался.

   – Он может апеллировать. Хоть бы и в региональный Совет Просвещения. Но, если честно, я не знаю таких случаев... Или почти не знаю.

   Миттермайер пожевал губами. Сейчас было видно, что он все-таки стар.

   – Решения... комиссии, – сказал он. – Апелляции. Все это сводится к тому, что профессию человек выбирает не сам. Мне интересно: это действительно ни у кого не вызывает протеста?

   Борислав помотал головой.

   – Как правило, нет. Это очень точный механизм. Движение за отмену распределения, правда, существует, но его мало кто воспринимает всерьез.

   – Удивительно, – сказал Миттермайер. – Впрочем, понять это можно. Вы так привыкли к свободе, что уже и не замечаете ограду, за которой она кончается... Детская площадка. Вас такое сравнение не задевает?

   Борислав глубоко вздохнул.

   – Не задевает. Мне самому такое приходило в голову. Только... – он подумал и решил говорить откровенно. – Понимаете, вы ошибетесь, если будете думать, что те, кто внутри "детской площадки" – это в самом деле какие-то дети. Уэллсовские элои, если вы помните классику. Так вот нет. Это люди, способные очень на многое. Выжить на совершенно чужой планете, например. А если эта чужая планета обитаема, то и не просто выжить, а совершить революцию... Да-да, бывало и такое. Землянин есть боевая единица сама в себе. Поэтому, кстати, он и профессию может поменять довольно легко. У нас многие меняют профессии. Специальность не привязана к человеку на всю жизнь.

   – Понятно, – сказал Миттермайер. – Итак, поскольку чинов у вас нет, обратиться к вам официально я не могу. Поэтому я просто спрошу: кто вы? Полномочный посол? Посланник? Разведчик? Или у вас есть свой вариант? С кем я сейчас говорю?..

   – Прежде всего – с работником КОМКОНа, – сказал Борислав решительно. – Комиссии по контактам. Разведка здесь ни при чем – она предполагает столкновение интересов. А здесь наши интересы общие. Это контакт, а не конфликт.

   – Любой контакт предполагает различие, – возразил Миттермайер. – А любое различие предполагает несовпадение интересов. Хотя бы части интересов. Абсолютно мирный контакт невозможен. Даже если вы говорите со своим зеркальным отражением, что-то все-таки будет отличаться. А потому и понятие "разведка" вполне уместно, не стоит его стесняться.

   – Хорошо, – сказал Борислав. – Не буду. Господин адмирал, как вы лично относитесь к контакту?

   – Положительно, – сказал Миттермайер. – Мне интересно. И я уверен, что не только мне. У вас есть чему поучиться. Ваша медицина, например, это вообще фантастика. И ваша пространственная техника – тоже. Я уж не говорю о вашем социальном устройстве – хотя вот здесь уже могут быть сложности. Я правильно понимаю, что ваша Земля лишена всяких следов сословного деления?

   – Разумеется, – сказал Борислав. – Воспитываются ведь в интернатах, а там никакой разницы. А в Рейхе?..

   – В Рейхе мы с этим боремся, но остатки пока есть, – сказал Миттермайер. – И долго еще будут. Я вот и удивляюсь, как вы справились. Общество – это ведь очень инертная махина. Быстро не сдвинуть. А вы – меньше чем за два столетия... Да ведь династия Гольденбаумов царствовала вдвое дольше! Как вы сумели изменить человечество... так быстро?

   Борислав глянул на адмирала. Тот даже рот приоткрыл. Ему действительно было интересно – и интерес был жгучим.

   – Высокая теория воспитания, – сказал Борислав. – Я не смогу сейчас толком объяснить, что это такое... да и вообще – тут нужен специалист. Если же вкратце... Очевидно, что воспитывать, так же как и лечить, должны не случайные люди, а профессионалы. Квалифицированные прикладные ученые, педагоги. И наука эта очень сложная. Нужно поместить человека в благоприятную среду, где у него много возможностей, и каждый интерес находит отклик. Потому что только так можно не дать закрыться творческим потенциям – а закрываются они, как правило, навсегда... Нужно наблюдать буквально тысячи происходящих вокруг человека микрособытий, чтобы отслеживать их последствия и успевать скорректировать, если что. Дома это невозможно сделать.

   Миттермайер задумчиво кивнул. Его белые волосы, видимо давно не стриженные, падали на свитер живописными львиными космами.

   – У такой теории есть интересная особенность, – сказал он. – Ее применение может быть только всеобщим. Ведь это инструмент не столько воспитания отдельного человека, индивидуума, сколько перестройки всего общества. Радикальной перестройки. Представьте, что на планете живет десять миллиардов человек, и пять из них воспитываются по вашей теории, а другие пять – традиционно. Что получится? Неравенство, распад, война, конфликт культур... Видимо, это то самое место, где ваше общество не готово предоставить выбор. То самое заграждение. Я неправ?.. Только не думайте, что я ругаю вас и идеализирую Рейх. Я – последний человек, который стал бы стал так делать. Рейх, в основном, живет по более или менее устойчивым традициям, которые выглядят для меня... скажем, как берега спокойно текущей реки. Можно маневрировать в русле, можно, если очень повезет, даже прорыть новую протоку или канал... Или воспользоваться тем, что ее прорыл кто-то еще. Возможно, река течет под уклон и со временем вообще впадет в море. Естественный процесс.

   Он помолчал.

   – Вышли под ясное синее небо и разлились по равнине, – пробормотал Борислав.

   – Что?

   – Цитирую... Человечество сотни тысяч лет брело по ущелью, продиралось сквозь колючий кустарник, спотыкалось, падало, оставляя свою кровь... Десятки миллиардов людей прошли под косой времени. А ведь каждый – это жизнь... Но вот оно вышло – и, как я уже сказал, разлилось по широкой, гостеприимной равнине. Живи себе, осваивай, редиску выращивай. Или хмель, скажем... Только над равниной – небо. Этого невозможно не видеть. И тут оказывается, что человек небесный, гомо целестис – это нечто совсем новое. Качественно. Человек галактический...

   На лице Миттермайера проступало недоумение.

   – Да что в человеке галактическом такого нового? Я не понимаю. Мы заселили четверть Млечного Пути. Сотни планет в процессе освоения, десятки планет-миллиардников. И могу вас заверить: люди остались такими же, как были. Что в двадцатом веке, что в эпоху Сражающихся царств... Поймите верно: я не тупой скептик, по крайней мере надеюсь, что еще не стал таким, несмотря на возраст... Я не исключаю, что впереди – некий крутой поворот, взлет в небо, впадение в море, называйте, как хотите. Переход человечества на новую стадию, или даже в новую форму. Но я думаю, что он придет незаметно, а подгонять такое – все равно что подгонять ветер... Мне кажется, вы сделали из прогресса фетиш. Идола. А на самом деле прогресс вовсе не нуждается в том, чтобы ему молились... и тем более приносили жертвы.

   – А вы – не приносите?

   Миттермайер замер.

   Нахмурился.

   Борислав перевел взгляд на стену, где висели рядом два портрета. Два молодых мужчины: оба в адмиральской форме Рейха, оба – с тонкими спокойными лицами. И выражение похожее. Отличали их глаза. У одного они были разного цвета: голубой и карий. У другого – чисто серые, невероятно холодные.

   – ...Давным-давно, еще на Земле, одному полководцу приснилось, что в бой идут один против другого два Александра Великих. Войско одного ведет Афина, войско другого – Деметра. Тот полководец шел на стороне Деметры – и победил... Я тоже на стороне Деметры. Как и они, – Миттермайер тоже кивнул на портреты. – Могу даже сказать, что я рыцарь Деметры, опять же как и они... И не думайте, это не старческий маразм. Просто я много читаю.

   Борислав медлил.

   – Вы поняли, к чему я? – спросил Миттермайер уже настойчиво.

   – Кажется, да. Цивилизация Деметры и цивилизация Афины. И вот мы встречаемся... Так?

   Миттермайер энергично кивнул.

   И тут же энергия будто ушла из него.

   – Все не так просто, – пробормотал он. – Контакт встретит сопротивление, причем как у нас, так и у вас, я полагаю... Но отказываться от такого шанса нельзя. Нельзя. Только все должно быть честно. Борислав, скажите: вы знаете, что такое Вестерланд?

   – Э... Планета?

   Миттермайер кивнул.

   – Что-то связанное с войной?

   Миттермайер опять кивнул. С трудом.

   – Это планета. В области, всегда принадлежавшей Рейху. В конце войны с Союзом у нас была собственная гражданская война. Внутренняя. В ходе нее против предводителя аристократов, герцога Брауншвейга, взбунтовались его подданные, жители вот этого самого Вестерланда. Выступили, убили наместника. А Брауншвейг в это время проигрывал войну, и он решил, что навести порядок в своем тылу надо крутыми мерами. И он приказал применить против Вестерланда ядерное оружие...

   Адмирал замолчал надолго. Эта история явно пробудила в нем не лучшие воспоминания. Борислав боялся пошевелиться.

   – ...Приказ был выполнен?

   – Да. Приказ был выполнен. Синхронная атака. Шестьдесят тератонных водородных зарядов. Там не то что ни один человек не выжил – там вообще ничего живого не осталось. Представьте себе, эту планету до сих пор не заселили заново. Никто не хочет заниматься ее терраформированием. Отравленный океан и пыльные бури... Брауншвейга после этого убили через несколько дней, но это неважно... Так вот, после этой акции пошли слухи, что наша сторона сознательно позволила Брауншвейгу ее провести.

   – Зачем?

   – Чтобы лишить его поддержки. Показать всем, что он безумец. Собственно, так и случилось.

   – Это правда?

   Миттермайер неопределенно повел рукой.

   – Совершенно точно это знали только два человека. Император и начальник его штаба. Обоих уже давно не спросишь... а при жизни их тем более не спрашивали. Но слухи ходили упорные. Судя по тому, что знаю я, все так и было. Два миллиона человек были принесены в жертву.

   – Но гражданская война была выиграна?

   – Вчистую. Больше не было ни одного крупного сражения, Брауншвейг мгновенно растерял всех сторонников... Борислав, вы понимаете, зачем я вам это рассказываю?

   – Думаю, что да.

   – Это было всего шестьдесят три года назад, – сказал Миттермайер. – Вот в чем все дело. Вот чего стоило нынешнее плавное развитие. Даже не прогресс.

   Борислав смотрел в спокойные голубые глаза собеседника, как в зеркало. Да... Зеркало.

   – Вы очень честны, – сказал он.

   Миттермайер развел руками.

   – Иначе контакт бессмыслен. Не сомневаюсь, нас еще многое удивит друг в друге. Ваша система управления – я до сих пор не понимаю, как она работает. И ваша система воспитания, тем более. В Рейхе общество... неравномерно, сын адмирала вряд ли станет крестьянином, сын крестьянина вряд ли станет профессором... хотя исключений, слава богам, сейчас все больше... но все равно... Но в рамках имеющихся возможностей – профессию человек выбирает сам. Без всяких комиссий. Разве что родители влияют, но это тоже все реже... А с другой стороны, Рейх милитаризован так, как вам, наверное, и не снилось... Несмотря на то, что никаких войн не намечается. Кстати, с нашими республиканцами вы еще не встречались?

   – Нет, – сказал Борислав. – Только понаслышке пока.

   Миттермайер издал смешок.

   – Ох, они и заинтересуются вашим опытом... Но это позже. Сейчас меня интересуют процедурные вещи. Вы доложите о путешествии сюда Всемирному совету?

   Борислав содрогнулся.

   – Я доложу людям, которые меня послали. А дальше – не знаю. Информация о контакте начала распространяться как раз перед моим отбытием, и я просто не знаю, до чего там дошло. Мне самому интересно. Но Всемирный совет, безусловно, будет это обсуждать... Если уже не начал.

   Миттермайер с деловым видом кивнул.

   – Понимаю. Нам тут тоже предстоит решить множество внутренних проблем. Ну что ж, сообщайте о новостях. Надеюсь, все будет в порядке.

   Распрощавшись с дворецким, Борислав пошел к автомобилю. Все, думал он. Я достиг, чего хотел. Но тогда откуда это чувство незавершенности? Мы друг друга поняли или нет? У меня получилось или нет?.. Дорожка, выложенная камнем, была плотно обсажена цветами; венчики светились, а в глубине кустов уже таился мрак. Цветы покачивались: огненные канны, сизые водосборы, белые лилии, скромные флоксы, пышные хризантемы... Борислав шел сквозь надвигающийся вечер, сквозь косые лучи феззанского солнца, и думал: все хорошо. Да и разве может быть иначе?.. Он кивнул шоферу, почтительно распахнувшему дверь машины, и расположился в кресле. Теперь надо было ехать в космопорт.

   1 июля 97 года

   Ничего, кроме ветра

   Остров Принс-Эдуард напоминал ухоженное поместье. Рощи красного дуба уютно шумели, отступая там, где шла дорога. Белая парусообразная крыша здания Всемирного совета едва виднелась из-за крон. А дальше вниз тянулись луга в фиолетовых свечах дикого люпина. Ветер дул с Атлантики.

   – Во сколько они начнут? – спросил Борислав.

   Джеймс Стюарт взглянул на часы.

   – Уже, – сообщил он. – Боги олимпийские, да не волнуйся ты так... Мне сразу сбросят информацию на браслет, если что. Посидим пока, подождем. Тебе даже отдохнуть толком ведь не дали, – он указал на скамью.

   Борислав уселся, закинув ногу на ногу. Джеймс пристроился рядом.

   – Ты больше не видел того парня? Ну, из контрразведки?

   Борислав потянулся.

   – Не видел. Но я знаю, что до Брентано он добрался. Что уж они там решат – пока представления не имею. Еще одна тема, в которой разбираться и разбираться.

   – А просто приказать им не работать против нас высшее руководство не может?

   Борислав усмехнулся.

   – Может, разумеется. Проблема в том, что такой приказ, скорее всего, не будет выполнен. Его и у нас-то запросто могли бы не выполнить, тебе ли не знать... Традиции Рейха – совсем другие, но тоже непростые. У них – феодалы. Аристократы. Живые, настоящие. У них, если на то пошло, последняя гражданская война не так уж и давно была. Таких людей, как Брентано, не очень-то заставишь делать то, чего они не хотят. Разве что террором... но на террор нынешнее правительство не пойдет точно. Будут балансы, согласования. Уговоры – там, где они могут помочь. Политика. Если подумать, у нас тоже все это есть.

   Джеймс посмотрел на Борислава искоса.

   – Профессиональная деформация, – констатировал он. – Прямо-таки налицо. По крайней мере, психологи в центре тебе скажут именно это. А ведь ты всего десять дней там провел.

   – Я сам об этом думаю, – признался Борислав. – Когда я работал на Гиганде, я прекрасно понимал, что это роль. Игра. Маскарадный костюм, который я сниму и повешу в шкаф. Вернусь на Землю, и ничего от Гиганды во мне не останется... Так вот, в Рейхе у меня такого чувства не было.

   – А какое было? – с интересом спросил Джеймс.

   – Я чувствовал себя странновато – но на месте. В целом как среди своих. Мне и играть-то почти не приходилось.

   – Идеальные показания для контактера, – заметил Джеймс вполголоса.

   – Да... – Борислав вдруг охрип. – Дело в том, что такого контакта у нас еще не бывало.

   Джеймс развернулся к собеседнику.

   – Понимаю тебя, – сказал он. – Даже все зная, трудно сразу воспринять ситуацию как принципиально новую... И даже не воспринять, а – пережить. Наверное. Это очень непривычно. "И в то же время – кто бы мог подумать? – недаром говорят, что душа не всегда соответствует телу, – этого колосса мог привести в трепет отважный ребенок, не дрогнувший перед ним, а в тех случаях, когда его козни с адом и хитростями не получались, он бледнел и дрожал, поскольку сама мысль о честной борьбе на равных способна была заставить его бежать на край света". Знаешь, откуда цитата?

   – Знаю, – сказал Борислав. – Маркиз де Сад, "Сто двадцать дней Содома". О чудовищном герцоге де Бланжи. Значит, в положении герцога сейчас мы? А ведь Рейх нам не противник...

   – Но может им стать, – сказал Джеймс совсем тихо. – Во всей нашей контактерской, а тем более прогрессорской работе мы еще никогда не имели дела с равными. И я не берусь предсказать, к чему приведет массовое осознание этого факта.

   – Совет – это еще не масса...

   – Совет – это еще не масса, – согласился Джеймс. – И то слава богу, я бы сказал. Но, во-первых, Совет достаточно велик. А во-вторых, он как минимум на две трети состоит из людей, работа которых связана с Землей и только с Землей. Раньше они могли воспринимать наши дела как происходящие в условном "где-то". В далекой Галактике. А теперь... Ты ведь помнишь, что это вообще первый случай, когда вопрос о контакте выносится на обсуждение целого Всемирного совета? До сих пор КОМКОН справлялся сам. Но сейчас он не смог взять на себя такую ответственность.

   – Не смог, – повторил Борислав.

   – Не смог, – подтвердил Джеймс. – Там ведь тоже обычные люди сидят, а не сверхчеловеки... Забавно. Теоретически концепция контакта не содержит никаких оговорок, касающихся того, кто выше по развитию, а кто ниже. Так что формально – это дело КОМКОНа... Но практически...

   Борислав чуть не рассмеялся.

   – Конечно. Одно дело – наставлять на путь истинный средневековых индейцев, сидящих где-нибудь на Сауле или на Авроре. Бремя белых... А ведь, если разобраться, получается, что само контактерство порождено прогрессорством. Именно так. Не наоборот.

   Джеймс смотрел на Борислава сочувственно.

   – Что сказать... Наверное, ты прав. Даже наверняка. Но ведь ты высказался. Тебя выслушали. Никто тебя не изолировал, как прокаженного. Тебя не только слушали, но и услышали – гарантирую. А докладывал ты достаточно красноречиво... Ты сделал все, что мог, серьезно. Черт возьми, ты сделал намного больше, чем мы рассчитывали, когда тебя туда отправляли. Борислав... Ну расслабься же. Мне на тебя смотреть страшно.

   Борислав не стал отвечать. Да, его слушали. Да, он рассказал. Красноречиво. Про Рейх. Про красивую планету Феззан. Про мощные космические станции. Про исследования. Про целый мир, развивающийся, населенный умными жизнерадостными людьми.

   ...Про тысячи боевых линейных кораблей. Про ученых, носящих военные мундиры. Про закон об элиминации, отмененный всего два поколения назад. Про Вестерланд.

   Его продрало холодом.

   Сознание непоправимой ошибки было невероятно острым. Он еще не понимал, в чем именно эта ошибка состояла. Но – нельзя так, нельзя, нельзя, нельзя...

   Что-то пискнуло. Джеймс опустил глаза. Он считывал с браслета текстовое сообщение, и Борислав видел, как его лицо меняется.

   – Совет наложил вето, – выговорил Джеймс.

   Все, подумал Борислав. Он откинулся на скамье и стал смотреть в небо.

   – ...Бессрочное вето. До нового обсуждения. Окно закрыть. Тему прекратить. Поручить КОМКОНу-2... и так далее...

   Борислав нашел в себе силы усмехнуться.

   – КОМКОН-2 – это в данном случае ты, – сказал он.

   Джеймс чертыхнулся.

   – Нет. Я ухожу с этой службы. Прямо сегодня.

   Борислав лениво повернул голову. Британская выдержка Джеймсу изменила, надо же...

   – Я ошибся, – сказал Борислав.

   – В чем?

   – Я не знаю. Что-то с самого начала было неправильно. Я не видел выбора... И все равно – неправильно... Нельзя так... – он сделал усилие, чтобы замолчать. Сердце закололо.

   Джеймс не ответил. Он смотрел в другую сторону.

   Борислав повернулся – и увидел, что по дороге идет человек. Высокий, тощий, в просторной серо-зеленой куртке. Довольно быстро идет. Торопится.

   Минут через пять он приблизился уже на такое расстояние, с которого можно разглядеть пресловутые белки глаз. И лицо. Длинное, старое, мягкое, такое знакомое по стереоизображениям лицо.

   Леонид Андреевич Горбовский...

   – Здравствуйте, Леонид Андреевич, – сказал Джеймс.

   Борислав промолчал.

   Горбовский дошел до скамьи и неуклюже сел.

   – Вы уже знаете, – сказал он тихо.

   Джеймс кивнул.

   – Мне жаль, – сказал Горбовский. – Спасибо... особенно вам... Борислав, я ведь не путаю? Ваш отчет – шедевр искусства контакта. Не шучу... впрочем, какие уж тут шутки. Борислав, давайте сделаем так: если будут любые вопросы – звоните мне. Совершенно любые. Вот номер, – он протянул пластиковую карточку.

   Борислав, не глядя, принял карточку и сунул ее в карман.

   – Почему? – спросил он.

   Горбовский закряхтел.

   – Не спешите, – посоветовал он. – Не спешите осуждать. И не спешите настаивать. Я голосовал за контакт. Как и большинство присутствовавших членов КОМКОНа, по-моему... Но Всемирный совет – это не только мы. Всемирный совет – это Земля. Большинство Всемирного совета – учителя и врачи, вы это прекрасно знаете... С принципом "не навреди" очень трудно спорить. И нужно ли?..

   – Леонид Андреевич, вы представляете, что мы теряем? – это сказал Джеймс, напряженный до звона.

   – Думаю, что нет, – сказал Горбовский. – Целый новый чужой мир – это представить очень трудно. Терра нова... Но почему вы так уверены, что – теряем? Запрет не вечен. Рано или поздно его пересмотрят. Может быть, тогда и разговор получится лучше, вам не кажется?.. Не знаю, доживу ли я, но вы-то можете дожить. И будет вам новый мир. Все естественно, нет?..

   Борислав и Джеймс переглянулись.

   – Леонид Андреевич, – сказал Борислав. – Спасибо вам за поддержку, честное слово – спасибо. Только не надо городить фантомы, я вас прошу. Нам ли не знать, что из любой теории развития при желании можно сделать любые выводы. Вплоть до того, что человек способен только летать. Или, наоборот, только ползать. Диалектика. Так вот, я вас умоляю: не надо диалектики. Чушь это. Единственная причина принятого сейчас решения – обычный страх. Трусость. Остальное – лепет, еще раз простите...

   – Вы очень строги, – сказал Горбовский.

   Борислав осекся.

   – А вы – нет? – спросил Джеймс.

   Горбовский с интересом посмотрел на него.

   – Контакт будет, – сказал он убежденно. – Но неужели вы и правда думаете, что такое возможно сразу? Это ведь даже не планета. Это Вселенная. Чужая Вселенная. И – вот прямо так? Мгновенно? Без того, чтобы подготовиться, приладиться, подрасти?.. У нас длинная история. У них, как я понимаю, еще длиннее. Куда спешить? Ну пусть даже поколение сменится. Эта дверь – вот она. Мы ее откроем, когда захотим. Ведь ничего же страшного не случилось. Ничего необратимого.

   – Мне хочется вам верить, – сказал Борислав.

   – Хочется, – повторил Горбовский. – Так поверьте. Попробуйте. Что вам мешает?

   – Я не знаю, – сказал Борислав. – Есть чувство, что все навыворот. Неправильно. И что исправить нельзя уже ничего. Это не в вас дело, поймите верно, это еще до вашего прихода стало... осознаваться. Еще до того, как я узнал о решении...

   Горбовский поднял свою длинную сухую ладонь.

   – Не надо, – тихо сказал он. – Я понимаю. Поверьте хотя бы тому, что вы сделали все хорошо. И больше того – блестяще. Просто бывают такие ситуации, когда правильного решения совсем нет: и так придется жалеть, и эдак... Скажу совершенно честно: в обоснованности сегодняшнего решения я не убежден. Но для меня сейчас главное – что Совет – это Земля. Мы служим Земле. Давайте не забывать, да? Наши личные мотивы, наше эгоистичное стремление к познанию – все это хорошо, пока не противоречит воле Земли. Вот, она высказалась...

   Борислав прикрыл глаза.

   Чем мы отличаемся от Рейха, думал он. Несколько сотен членов Всемирного совета – или один кайзер. Выразители воли народов... Ему было страшно, но он не мог перестать так думать.

   Горбовский сидел рядом, не мешая.

   Борислав посмотрел в небо. Туда, где не было ничего, кроме ветра.

   Будь, что будет...

   Над лесом в сторону океана прошел белый глайдер. Кто-то развлекался.

   1/2 июля 97 года

   Ночь Прогрессора

   Прибыв в Калязин, Борислав сразу же завалился спать. Никакие стимуляторы не помогали. Сил не было даже на просмотр новостей, да и на черта теперь новости...

   Сон, однако, не шел.

   Мысли текли в полудреме. Что теперь? Ну что? Никакого прогрессорства, это ясно. Прогрессор Борислав Дружинин кончился, и его почему-то совсем не жалко... Но никто не мешает обратиться к теоретической науке. Переехать куда-нибудь, выписать с Гиганды Уллу – об этом я имею право попросить, и мне не откажут. Улла... Ну, а сколько можно быть одному? К тому же адаптация к Земле инопланетного человека – сложная работа. И отлично. Будет мне занятие. Улла...

   Как только встану, надо отбить депешу. С отставкой можно не спешить, я все равно в отпуске. А вот насчет Уллы – немедленно.

   Улла... Он стал думать о ней, вполне отдаваясь этим теплым мыслям. Подтянул плед к груди. Ночь, кажется, перевалила на вторую половину; смотреть на часы не хотелось.

   Что, если бы вернуться на месяц назад?..

   Тогда я ничего не знал. Просто ничего.

   Он стал вспоминать знакомых по Рейху.

   Какие разные люди... Какие необычные. Какие живые.

   Что толку иметь уникальный опыт, о котором никому нельзя рассказать?..

   Впрочем, это я зря. Толк есть.

   Внутри что-то проклюнулось.

   Интересно, чем я теперь могу заняться? Академической историей? Хорошо, конечно. Но ведь мы способны и на большее. Пусть не раскрывать свой опыт, но приложить его к тому, чтобы изменить нечто в мире к лучшему.

   Как? Журналистика, социология, литература?

   Подумаем...

   Писк вывел его из дремы. Что это? Красный сигнал. Терминал проснулся. А писк – это зуммер срочного вызова.

   Борислав чертыхнулся, откинул плед, в одних трусах прошлепал к терминалу и открыл входящие.

   Документ 03

   Дата: 2 июля 97 года.

   Автор: Поль Робийяр, директор исследовательского центра «Янус».

   Тема: «Линкор смерти».

   Содержание: события в системе Радуги.

   Всем, кого это касается.

   Сегодня, около 04.00 по времени центрального часового пояса планеты Радуга, в районе Окна была замечены флюктуации субкваркового поля, казавшиеся необъяснимыми. В ходе созванного немедленно экстренного совещания было предложено несколько гипотез, в том числе и гипотеза о разумных действиях со стороны Аналогов. Попытки применить стабилизирующие меры результата не дали. Около 04.30 Окно было пробито, и в зоне нашего оптического наблюдения появились сверхсветовые корабли, опознанные как принадлежащие к военному флоту Галактического Рейха. Радиосвязь с кораблями была установлена, и через нее было получено подтверждение, что происходящее – не навигационная ошибка, а согласованное вторжение. Остановить его мы не имели возможности.

   К 06.00 в системе Радуги находились линкоры "Игдрасиль" (флагман), "Франкония", "Бургенланд", "Хемниц", "Фризия", "Гамаюн", "Добрыня" и "Зальцбург". Эти корабли входят в состав Особого флота Рейха, командует которым адмирал Франц Людвиг фон Вален. Согласно сообщению по радиосвязи, еще не менее десяти линкоров готово пройти через Окно в ближайшие часы. К настоящему моменту Особый флот контролирует все поселения человека в системе, в том числе и планету Радуга, на которую высажен десант наземных сил.

   Около 07.00 адмирал Вален вышел на связь и сообщил следующее. Во-первых, ни один землянин в ходе операции не пострадал. Во-вторых, адмирал уполномочен довести до нашего сведения ультиматум императора Александра фон Лоэнграмма. Мы должны немедленно объявить о продолжении работ по контакту, раскрыв эту информацию для медиа Земли и Периферии. В противном случае вторжение продолжится и затронет не только систему Радуги. Флот Галактического Рейха уже мобилизован, и судостроительные мощности активированы.

   Сейчас система Радуги находится под полным, повторяю: под полным контролем Особого флота Галактического Рейха. Предпринимаются попытки заблокировать нуль-порталы. Нашему выходу на связь препятствий не чинится, напротив, Вален сам попросил довести до Земли информацию, которую мы сейчас передаем.

   Срок ультиматума – до 20.00 по времени центрального часового пояса планеты Радуга.

   Обращайтесь за дополнительной информацией, пока мы остаемся на связи.

   2 июля 97 года

   Радуга. Эпилог

   Флаер приземлился на центральной площади беспрепятственно.

   Борислав спрыгнул на грунт, захлопнул колпак. Огляделся.

   Опять закат...

   Людей на площади было немного. Перед зданием Совета Радуги стоял панцерваген, вокруг которого собралась небольшая толпа. Тут же присутствовал и экипаж панцервагена: двое парней в черно-серебряных мундирах, без признаков какого-либо оружия. Они болтали с публикой.

   А вот и желтый куб Управления логистики. Нам туда.

   Борислав двинулся через площадь, раздумывая. Ох, только бы быть спокойным. Инженеры на "Эрнесте Резерфорде" уже прикидывают, как можно сделать из беспилотного звездолета боевой преобразователь пространства. А уж что могут придумать на Земле – страшно даже представить. Будем надеяться, что все это останется словами. Но, с другой стороны, где нет горячих голов?..

   Стоп. Долой оценки.

   Мы сейчас в шаге от войны, сказал Зигмунд Ковальский. Не знаю, чего нам будет стоить сдержать реакцию взбесившихся администраторов. Но в любом случае, вам надо отправляться немедленно. Они хотят говорить с вами. Они назвали ваше имя. Выясняйте намерения. Обсуждайте детали. Спрашивайте. Договаривайтесь. Удачи.