Текст книги "Вторжение"

Автор книги: Антон Карелин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 17 страниц)

– Итак, – кашлянув и отведя глаза, подытожил Та– гер Грант, – приятных снов вам, госпожа Инэльда. Все, что вам может понадобиться, спросите у Гора. Он будет охранять вас, как всегда охраняет меня... И документы в этой комнате. – Он снова кашлянул. – За дверью, если позволите.

Вайра заметила, что в глазах Ллейна что-то мелькнуло. Но никаких особенных знаков эльф не подал, он просто встал вместе со слегка удивленным Тертом и полуросликом, вперившим взгляд исключительно в потолок, и отрывисто кивнул Отверженной, соглашаясь, очевидно, с ситуацией и с высказанным мнением капитана.

– Благодарю вас, господа, – сказала женщина, преодолевая усталость и вставая. – Спокойной ночи.

– Дверь закрывается этим большим засовом и вон тем малым, наверху. Понимаю, обычно он незаметен с первого взгляда, – пояснил полурослик, улыбаясь Вайре в полный крупных, желтых зубов рот. – Приятных вам снов.

– И тебе, шалопай.

– О-о-о, госпожа обратила на меня благосклонное внимание? Благодарю, как всегда благодарю...

«Я хочу поговорить с тобой», – мощным мысленным импульсом передала Вайра. Тинталь едва не подпрыгнул, мгновенно бледнея, зыркнул глазами по сторонам и, остановившись дрогнувшим взором на спокойном, теряющем остатки очередной улыбки женском лице, подобрал ся и сосредоточенно кивнул, будто кланяясь на прощание. Глазки его бегали.

– Герт, пойдем проверим коней, – оглянувшись в дверях, сказал Ллейн и вышел в темноту.

Воин сконфуженно поклонился, испытывая, видимо, некоторую неловкость оттого, что до сих пор не совсем понимал, что здесь все-таки происходит, и вслед за ним вышел за дверь.

Капитан и слегка бледный полурослик, словно только что извергнувший из себя пару часов мучавшие его сомнения и теперь вытирающий мокрые губы, так же коротко поклонились и вышли вслед за ними. Спокойно-мрачный гном, минуя Вайру, поднял на нее свое вырезанное из камня некрасивое и жестокое, выпуклое лицо и чему-то кивнул. Быть может, хотел сказать, мол, все хорошо, я ваш охранник. Или что-нибудь другое, но о том же. Или это просто было знакомство. Он ведь впервые хоть как-то отреагировал на нее...

Когда дверь за ними закрылась, Вайра задвинула оба засова, поискав, нашла третий у самого пола. Очень массивный, с помощью рычага выдвигающийся из-под доски у порога примерно до уровня колен. Задвинула и его.

Широко зевнула, вздохнула своим уже почти привычным мыслям о неопределенности всего происходящего и устроилась рядом с укутанной в плащ-палатку девочкой Элейни, которая ровно сопела, досматривая, наверное, очередной полный расплывчатых картин или совсем пустой сон.

Но самой ей спать было пока еще нельзя: Отверженную ждал еще один важный разговор. Прямо сейчас.

Вайра устроилась поудобнее и, сосредотачиваясь, закрыла глаза.

9

Свет мешается с тенями, причудливые клочья тумана несутся вокруг в медленном хороводе. Из темноты выплывают, одно за другим, лица друзей, незнакомцев и врагов. Черные тени внезапно складываются в единый, четкий строй, клином идущий на нее, и стремительная атака порождает в сердце ошеломление и страх.

Страх жестокий, всесильный и непобедимый. Тот, что родился вместе с ней, и останется после ее смерти, потому что более велик, всеобъемлющ и жесток, чем ее слабая, маленькая душа.

Тени рвутся вперед, она может лишь мчаться изо всех сил, пытаясь убежать от них, но уже сейчас понимает, как это бесполезно: ее преследуют не тени, сами по себе страшные настолько, что на них смертельно трудно даже оглянуться, почти невозможно заставить себя посмотреть, а глубокая ночь, сама Королева Темноты, чей далекий смех приближается, с каждым шагом становясь все слышнее.

Свора алоглазых теней гонит ее просторными залами, переходами и галереями высокого, древнего, зловеще пустого дворца, – по комнатам, полным зыбкого звездного сияния и багрового подземного огня, жар от которого охватывает ее с одной стороны, а ночной холод – с другой.

Ужас разрастается в ней, подобно черной птице, бьющейся изо всех сил в стремлении выбраться наружу, на свет, вернее, в вечную Ночь, при этом разорвав ее плоть. Ужас ведет ее вперед, несет на подгибающихся ногах, только ужас заставляет биться парализованное сердце в пустой, полумертвой груди, где живы лишь оно да черная птица; кто-то кричит позади, издалека, призывая ее, пытаясь ее спасти, – но отовсюду несется шипение гончих с пылающими глазами, и призрачный смех Хозяйки, своей сворой ведущей девочку вперед и вперед – к смерти, которой не избежать.

«Время кончается, – бьется у нее в груди, – совсем, совсем кончается, и тебе не спастись. Беги не беги, все равно конец будет один, он наступит безжалостно и скоро. Чего ты ждешь – остановись, раскрой свое сердце, отдай свои душу и плоть. Хозяйка ждет».

«Нет, – шепчет девочка, – нет. Никогда. Нет, нет...»

«Тогда ты погибнешь без возврата. И никто не сумеет тебя спасти. Ни сильный Вельх, ни прекрасный Ллейн, ни Вайра, ни даже мудрый Иллам... который, кстати, уже...»

Она влетает в длинный, бесконечный коридор, ведущий, кажется, в далекий серый тупик. Бесслезные и бессильные рыдания, бесполезные, но очень трепетные и искренние, светлые и переполненные надежной мольбы душат и раздирают ее, она исполнена надежды и любви – даже к настигающей ее Той, что смеется со всех сторон... Но коридор поглощает ее надежды, стены смыкаются со всех сторон, и путь только вперед, да, только вперед...

«Ты не добежишь, – слышится отовсюду, и свора хохочет, рыдает вместе со звуками мощного, властного, нечеловеческого Голоса. – В тебе нет ни воли, ни сил, ты совершенно никчемна. Мне жаль тебя, и я дарую тебе существо, которое Ты; прими его, стань им, будь им, живи только им...»

Девочка видит зеркало, огромное, светлое зеркало впереди, в котором отражается странная, колеблющаяся, состоящая из рваного белесого тумана фигура, стремительно обретающая плоть.

Гончие щелкают клыками уже у ее слабеющих ног, пытаясь схватить ее за икры, но пока она еще может бежать, и ужас, сводящий ее с ума, в то же время придает ей сил.

«Вот мой дар. Вот он, вот Ты. Прими его – и живи. Бессмертные любят тебя».

Отовсюду раздается гигантский, адский хохот, стенания и плач, хруст разрываемых костей, звук лопающихся жил и крови, бьющей из тел, падающей на пол огромными алыми каплями, разбивающимися на сотни, тысячи, сотни тысяч жгучих, всепроникающих частиц.

– Нет, – шепчет забрызганная кровью девочка, неверяще глядя вперед и видя приближающуюся Себя, уродливую, скрюченную, жалкую и отвратительную, перекореженную, всклоченную, грязную, бородавчато-осклизлую, беззубо-ущербную...

– Нет, – произносит она, не в силах остановиться, но не в состоянии и бежать вперед; даже ужас оставляет ее, переставая подгонять бешено бьющееся сердце. Но возникший протест слишком силен. Девочка, оказывается, не так уж бессильна и слаба. Она горда, она ужасающе, слишком, непомерно горда; гордыня ее выплескивается из глубин, где была сокрыта все это время, и она раздирающе, с ненавистью кричит в ответ:

– Не-е-ет! – и с разбегу прыгает вперед, прямо в зеркальную саму себя.

Прошибает корявое, изнемогающее от страданий существо, не почувствовав боли и не услышав взрыва разлетающихся во все стороны осколков.

Длинный коридор обрывается.

Она оказывается в огромном, мрачном и очень высоком зале, где-то в выси которого сверкает яркий иссиня-белый свет, но здесь, в самом низу, очень темно, – и только двое, спиной к спине, бьются со сворой окружающих их постоянно меняющихся теней; со стороны одного из них неровно сверкает длинный клинок со стороны другого – что-то, пульсирующее мрачным, багрово-алым.

Она останавливается, отрешенно взирая на море Тварей, беснующихся впереди. Полукруг рявкающих, прыгающих, гикающих и рычащих теней с воем ненависти смыкается в кольцо и бросается прямо на нее. На сей раз ей некуда бежать.

И Хозяйка, подоспевшая как раз к расправе, уже не смеющаяся, а с нечеловеческим безразличием наблюдающая за ее распадом откуда-то сверху, из яркого белого сияния, лишь указывает на Элейнины рукой, словно демонстрируя ее другим.

Одновременно с этим один из сражающихся впереди, в самом центре беснующихся теней, громко восклицает, отвечая другому:

– Я Гленран! Я вернулся, чтобы помочь тебе!.. – Голос его, юношески-высокий, красивый, дрожит от напряжения. – Мы должны пройти ее вместе, чтобы потом...

Сверху падает непроницаемая, адская тьма, полная стенающих, проклинающих все на свете голосов, обрывающая краткий диалог, повергающая девочку в дикий, неконтролируемый страх, в безумную панику, а затем она слышит, как с той стороны, где двое бились с адской сворой, раздается краткий, полный муки стон.

Ужас исчезает, будто его и не было, сменяется полной апатией и бессилием.

«Все, – шепчет Госпожа, заглядывая на девочку с небес, а та даже не может встать, распластавшись после прыжка и безучастно наблюдая, как подползают к ней сотни черных, блестящих в темноте змей, – теперь все. Теперь тебя не спасти».

– Дьявол! – кричит Вельх, пытаясь обернуться, одновременно парируя рушащийся сверху удар.

И неожиданно чувствует, как стоящий у него за спиной... становится другим.

Они одновременно разворачиваются друг к другу, и Тени застывают, словно ожидая, как поступит каждый из людей.

Вельх смотрит и в медленно светлеющей тьме различает мрачное, застывшее, темное и отчаянное, словно вырезанное из мрамора лицо высокого, столь же мощного, как и он сам, мужчины, его высокие скулы, твердый подбородок и рот, мерцающие в темноте черные глаза... Затем, за долю секунды до того, как тот начинает атаковать его, Вельх успевает отскочить и парировать мастерский, неотвратимый по мощи и быстроте удар.

И они начинают кружиться в необыкновенно быстром, жестоком и неминуемо смертельном танце... а девочка, удивленная тем, что все еще жива, смотрит на них обоих, узнавая этот танец, потому что видела его начало уже один раз, когда-то совсем, незапамятно давно... но более того, Та, неприступная и безжалостная наверху так же смотрит на двоих смертных мужчин, и во взгляде ее рождается что-то, чего не было раньше.

Безвольные змеи застыли, словно изваяния, не двигаются с места, и огонь в их глазах угас.

Девочка видит это и понимает, что сейчас ей дан единственный и практически бесценный, невозможный шанс. Она разворачивается и начинает быстро, как только может, ползти вперед, при этом касаясь скользких и холодных тел, страдая от унижения и бессилия, от обрушившейся на нее злобы, от пронизывающего ее душу и тело страха, – от того, что в любой миг ее побег может быть обнаружен, – и тихо, беззвучно рыдая.

Но коридор, в который она выползает, кончается стеной мерно колышущейся Тьмы. Бежать больше некуда: в этой тьме она не прозревает, как во тьме, что упала сверху по воле Хозяйки своры. И, обессилев, девочка неподвижно лежит, взглядом следя за тем, как черная стена единой волной накатывается прямо на нее.

Элейни проснулась. Она лежала, вся в поту, мелко дрожа, не раскрывая глаз и пытаясь прийти в себя. На сердце было неспокойно, плохо. Что-то преследовало ее... Или нет? Был какой-то сон... Страшный сон. Кажется, она кричала во сне, кричала и... двигалась. Куда– то ползла. Бедный Игнасик, она его, наверное, всего заползала... Но спит маленький, даже не проснулся, – видно, наконец-то наелся досыта.

Элейни повернулась и посмотрела на сводного братика. Но рядом с ней лежал не он. Рядом спала, мерно и расслабленно дыша, Вайра. Вокруг была темнота, и свет не проникал ни через одну щель.

Элейни удивилась. Потому что при полном отсутствии света она все же ясно видела лицо спящей женщины, равно как и все вокруг.

А вокруг... бревенчатые стены и потолок. Она лежит у стенки, укрытая чем-то, вернее, завернутая во что-то. Перегородка напротив идет не до конца, то есть от кровати в другую часть комнаты ведет неширокий проход.

Там виднеется стол из нескольких бревен на ровно срезанном пне, и две длинные широкие скамьи через все помещение. Дверь, закрытая на засов и... кажется, снизу выдвинут тоже засов, шире и толще, размером примерно ей до середины бедра.

Больше вокруг ничего не было.

Девочке стало грустно. Рядом не было Игнасика, и вообще, ни поблизости, ни далеко не было дома. Пусть с отчимом, пусть с мальчишками и парнями деревни, но все-таки дома. С мамой. Пусть не всем сердцем, не сильно любящей и постоянно ругавшей ее, но родной мамой. Мамочкой, к которой можно было прижаться, которая могла защитить... даже когда боялась сама.

Элейни хотела обнять спящую Вайру, приникнуть к ней, но никак не могла осмелиться. Слишком велика была бездна, разделяющая их.

И от одиночества у девочки сжалось сердце.

Однако дрожь, вызванная тусклым, будоражащим видением, ушедшим, слава Етиму и Горту [13]13
  Горт-их-Сирратар – один из пяти Богов Союза, покровительствующих Империи Хор. Божество воин ского искусства, чести, благородства и защиты; воин, покровительствующий тем, кто следует данному пути и не сходит с него вопреки трудностям и противоречиям, в которые вступает, сталкиваясь с бесчестностью, подлостью и предательством, равно как и с остальными испытаниями бренного мира. Автор.


[Закрыть], куда-то далеко, медленно стихая, уже исчезла. И пот на висках начинал выветриваться, высыхать. Здесь, по самой стене, сползал к полу довольно холодный сквозняк.

Ну, теперь я проснулась, сказала она себе, все, хватит бояться. Сколько можно бояться? Сколько можно себя жалеть? Как будто трусливая курица. Чуть что, сразу задыхаться или реветь. У-у-у, как страшно. Так сердце у тебя и лопнет. Будешь лежать, как дурочка, в кровати с лопнувшим сердцем. Как дура. Вся в крови, о, бр-р– р-р!.. Рядом с Вайрой.

Элейни только сейчас подумала об этом и тут же удивилась: если она говорила, вертелась и даже кричала во сне, почему Вайра не проснулась?

Девочка приподнялась на локте и, наклонив голову набок, посмотрела на спящую женщину. Та была безмятежна, напитана покоем, который, казалось, стекал с нее во все стороны, – поднимался в воздух и складками, тихо шурша, падал на пол. Она даже улыбалась, едва заметно, уголками губ, и темное, мрачное, властное, хищное лицо хранило одновременно радость и печаль.

Элейни приподнялась, села на кровати и замерла, любуясь им, и не заметила, как улыбка украсила ее личико, как на душе стало спокойно и светло.

Черты Отверженной постепенно становились все светлее, как будто взгляд Элейни очищал ей и кожу, и душу; девочка смотрела, никак не желая отрываться от нее, и нежная улыбка то расцветала, то угасала на ее губах.

Было тихо, спокойно и тепло. Ночь царила над холмами, над полями и лугами, над столь неровными равнинами северной земли. Над Хельтаваром. Но Элейни не думала о ней – она смотрела. Она не видела преследовавшей ее Ночи, мрачного Ока тянущейся в ее сторону Тьмы. Она любовалась.

...Постепенно до ее слуха начали доноситься какие– то невнятные голоса. Девочка моргнула, только сейчас осознавая, что задремала и не видит перед собой ничего; лицо Отверженной поплыло перед глазами, словно полупрозрачное, жидкое, будто отражение в темной взволнованной воде, а затем...

– Именно поэтому ты считаешь, что медлить нам нельзя? Что нужно уходить именно сейчас? – спросила Вайра, и в голосе ее тускло мерцало несогласие.

– Да, – ответил Ллейн, не меняя позы, все так же сидя, обхватив руками колени, в тени у широкого, переливающегося и журчащего ручья, – чего нам ждать здесь? Если опасность движется, она найдет нас, где бы мы ни прятались. Единственное наше спасение – в быстроте. Прямо сейчас найди капитана, узнай у него все, что сможешь, расскажи мне, – и вперед. Какие бы изменения ни творились с Империей, лучше будет, если мы точно будем знать какие.

– Ты считаешь, законодательные и экономические разборки правящих кругов могут повлиять на то, ради чего мы посланы сюда? Или на то, что должно произойти?

– Вайра, – сказал он, приподнимая голову и глядя на нее внимательным, в глубине глаз насмешливым взглядом, – либо ты знаешь о происходящем больше меня, либо за время, прошедшее с нашего последнего путешествия, ты стала непозволительно сентиментальна (Элейни показалось, что он хотел сказать: «глупа»). Ты зря упустила Гранта. Не знаю, чем ты руководствовалась, когда не стала направлять его мысли и читать их, но ты поступила неправильно. Пока мы потеряли немного – всего лишь час, – но что будет, если мы потеряем всю ночь?..

Вайра несколько мгновений молчала.

Элейни замерла, словно дикий, осторожный зверек, боясь пошевелиться и прервать их мысленный контакт, одновременно понимая, почему Отверженная не проснулась, когда она брыкалась во сне. Не так-то просто было разбудить ее, наверное, если она не спала, и вообще была не здесь. Разум Вайры по ее воле ушел в странствие – не слишком далекое, до чистого холодного ручья, рядом с которым ждал ее готовый к разговору Ллейн. Это было понятно.

Но как она, Элейни, смогла услышать то, что говорилось меж ними двоими, в пределах транса Отверженной?

Элейни, конечно, не была сильна в псионике, равно как и в магии, науке и сложностях, связанных с прослушиванием телепатической связи, но она понимала, что когда один человек говорит другому человеку на ухо, это совсем не то, что говорить с кем-то без слов, прямо из головы в голову, и справедливо считала, что услышать это нельзя. Вернее, можно, если ты сам обладаешь мастерством Призрачной Силы. Но девочка Элейни таким мастерством не обладала. И ни о каком таланте псионички в себе не подозревала, даже когда мечтала стать великой и счастливой (обычно в таких мечтах она становилась не псиоником, а магом, потому что это казалось благороднее, возвышеннее).

Однако разговор продолжался, девочка чувствовала себя легкой-легкой, практически бестелесной, словно висела в пустом пространстве над Ллейном, немного в стороне, и смотрела на то, как велась эта мысленная беседа.

– Не знаю, – ответила наконец Вайра, задумчиво и неуверенно. Недовольно. – Не знаю, что будет, если мы потеряем ночь. Я устала и действительно расслабилась. Эти чувства... Их не было очень давно. Извини.

– Что же произошло?

– Я странно изменилась за столь короткий срок. Непозволительно. Эта девочка...

– Элейни?

– Да, это дитя... Она очень странно действует на меня. Возможно, источник моей слабости именно в ней.

– Почему же?

– Она вызывает во мне стремление к миру и милосердию. Я не могу понять, ради чего она стала одной из тех, кто прошел Врата.

– Я тоже.

– Но у тебя есть догадки. Ты иногда так на нее смотришь...

– Ты?..

– Нет, нет. Чтобы ревновать, надо любить.

– Я всего лишь имел в виду, не пыталась ли ты читать меня. Теперь понимаю, что пыталась. Надеюсь, у тебя не слишком сильно болела голова... Так что же?

– Она очень странная. – Вайра не обратила внимания на его последние слова. – Ты не замечал в ней никаких странностей?

– Замечал. Во-первых, ты сама сказала, ваши Видящие не смогли проникнуть в ее мысли и сердце. Девочка была защищена покровом непроницаемой Тьмы... Может ли это быть врожденным талантом?

– Может. Но я не верю в это. – Вайра отчего-то взволновалась, дыхание ее участилось, она заговорила быстрее: – Ее талант или не существует, или он в другом.

– Почему ты так считаешь? – В голосе эльфа сплелись внимание, терпение, строгость.

– Не знаю. Просто... я чувствую. Я все время это чувствую.

– Но в чем суть, не знаешь.

– Да. Не знаю. Только...

– Что?

– В чем еще ее странность?.. Говори, я хочу проверить себя.

– Очень чувствительная, у нее или дар предвидения, или какое-то магическое зрение. Шестое чувство. Детектор опасности, – ответил Ллейн, отворачиваясь от Вайры и разглядывая ночное небо с россыпями неярких звезд и месяцем, немного более тонким, чем вчера. – Но это, по-моему, было заметно и так. Любому из нас.

– Да, было. Потом она увидела людей там, где не нашла их я.

– Возможно, потому, что ты не искала.

– Да, я не искала. Но мои чувства тоже обострены и работают практически постоянно, я не сосредотачиваюсь на них. Бывало, я чувствовала гораздо меньшее количество людей, не думая об этом, и на более далеком расстоянии. Ты сам знаешь.

– Может быть, ты слишком сильно отвлеклась или устала. Или то и другое вместе.

– Может быть... Нет, не может. Я могу не спать несколько суток, все время тратить силы на базовые операции и сохранить при этом большую часть резервов. Ты знаешь сам... А этот коротконогий задохлик не мог укрыть весь лагерь, потому что он ни разу не смог первым покровом защитить даже самого себя.

– Ладно. К чему ты все это говоришь?

– В ее способностях есть что-то ненормальное.

– В твоих все изучено и обычно?

– Что-то особенное, говорю я. Я словно постоянно чувствую чье-то присутствие. Но каждый раз, когда я ощущаю на себе ее внимание и пытаюсь проникнуть сквозь эту серую завесу, будь она проклята, я ничего не могу сделать, и мои силы уходят в никуда.

– Может быть, тот, кто создал эту завесу, не желает пропускать за нее тебя?

– Ты считаешь, это не она сама? – Вайра, кажется, нахмурилась, и снова короткая отчетливая складка пролегла меж ее темных густых бровей.

– За кого ты ее принимаешь? Или ты хочешь сказать, что она не контролирует своих способностей?

– Не знаю. Это самое слабое место во всем, что я построила.

– Ясно, так что же это?

– Она может контролировать завесу. По крайней мере при сильном желании. Один раз точно смогла.

Элейни встрепенулась, едва сдержав вздох удивления. Она и представить себе не могла, что...

– Когда? – резво спросил эльф, отрываясь от созерцания небес и поворачиваясь к Отверженной, вернее, в ту сторону, с которой для него доносился неслышимый остальным мысленный голос. Глаза его блестели. Он словно нашел сложный, вычурно-извилистый ответ на мучающий их всех вопрос – и жаждал тут же проверить его.

– Два с половиной часа назад. Там, у холмов, где мы встретились с десятником и его людьми.

– Когда Малыш чуть не сбросил тебя, и ты уронила на землю Гертов плащ?

– Да. Я смотрела на них, сканировала Тинталя. И вдруг почувствовала ее крик. Ей было очень страшно, она просто мчалась от смерти, словно та преследовала ее по пятам. От ее крика я сама едва не потеряла сознание, столько в нем было боли и силы. Малыш был всего лишь конем, на котором я сидела, но ему досталось так, что он на мгновение просто взбесился... Я говорю тебе, в этой девочке есть что-то страшное.

– Где здесь управление завесой? – спокойно и холодно осведомился эльф. Казалось, эмоции в этот момент обтекают его стороной. Или единственным его чувством является смертельный холод.

– После того как она закричала, ты успокоил Малыша, я повернулась к ней, попыталась снова увидеть ее... И у меня почти получилось! Сорванная ее криком о помощи, ее желанием быть рядом со мной, завеса спала, словно ее и не было!.. Но практически в тот же момент она восстановилась, и я... просто не успела.

– Чего она испугалась?

Элейни передернуло, когда она услышала, как звучит его голос, как зловеще и безжизненно он звучит.

– Мага. Того белобрысого сэра Витсона. С маслеными глазами. Крикнув, она передала мне картину и ощущение. Это от них я едва не упала.

Элейни вздрогнула, вспомнив, и едва удержалась от громкого, глубокого вздоха.

Картина была жуткая, хотя я не успела разглядеть ее как следует. Он стоял, весь изуродованный, словно кто-то выжимал его, как тряпку, весь мокрый, в какой-то слизи, взгляд у него был жуткий, глаза горели на белом лице, руки скрючило, – его вообще свело судорогой, наверное... Но ощущение было еще сильнее. Она дико, панически его испугалась. Я так и не поняла почему. Он не сделал в ее сторону ни одного движения. После этого я просканировала его – поверхностно, эмпатически. Как и все здесь, нервный и напряженный. Больше капитана, меньше Рябого, вообще поспокойнее, хотя также чего-то все время боится. Но все же он совершенно нормальный человек, безо всяких патологий. По крайней мере внешне. Значит, либо она сумела заглянуть глубже, либо я не смогла разглядеть того, что на самом деле... опять.

– Возможно. И то и другое. Плохо то, что мы ничего не можем утверждать наверняка.

– Да. Кстати, что ты имел в виду, когда говорил о том... «кто создал»?

Ллейн едва заметно вздохнул, что не укрылось ни от Вайры, ни от Элейни. Мгновение он размышлял, отвечать или нет, затем принял решение. И каждое его слово отпечаталось в памяти девочки, словно сияющее болезненно-ледяным синим огнем:

– Кто-то активировал и открыл Врата, – сказал он. – Сами они открыться не могли. Кто-то уничтожил стражей, с которыми может справиться скорее всего лишь Высший Мастер, кто-то из старших друидов или жрецов. А быть может, и никто из них, кроме Главы Конклава... даже Император. – Он замолчал в задумчивости.

– Ты считаешь, этот Кто-то и дал Элейни ее завесу? – тихо и почему-то очень осторожно спросила Вайра.

– Да. Не она сама создала ее. Или она не знает, что делает.

– С чего ты взял?

– Посмотри на нее. Поговори с ней.

– Нет, – тут же резко ответила Вайра и слегка двинулась даже здесь, в темной комнате из бревен, рядом с девочкой. – Я не хочу.

Она помолчала и исправилась:

– Я не могу.

Эльф смотрел на нее, и глаза его задавали вопрос: «Почему?»

– Я боюсь ее, – негромко ответила Вайра. – Я не знаю, кто она и что. И готова подозревать почти все что угодно. Слишком много странностей. Очень непростых странностей для девочки тринадцати или четырнадцати лет.

– Она врожденный псионик? Монстр? Богиня, сошедшая на земли смертных? Неупокоенная душа, вселенная в тело и ожидающая момента для леденящего пробуждения? Маг или жрец, использующий личину беззащитного дитя, чтобы освободиться от возможных подозрений с нашей стороны?..

– Нет, я не это имею в виду. Не смейся.

– Ты ошибаешься. Я не смеюсь. Я просто пытаюсь понять, что думаешь ты.

– Значит, ты тоже считаешь, что...

– Не совсем. Я считаю, что она обычный ребенок. Выделяющийся только своими духовными качествами: хрупкостью, светом, красотой, добротой. Но ребенок, которого используют в своих целях. Как и всех нас.

– Кто?

– Тот, кто открыл Врата.

– Ты считаешь, это Конклав? Темные жрецы? Интриги Империи?.. Или, – тут Вайра чуть-чуть встрепенулась, словно пришедшая мысль была для нее неожиданной и ценной, – Ушедшие Высокие?

– Нет. Я считаю по-другому.

– Тогда кто?

– Божество.

– Божество? – Вайра явно не ожидала такого ответа. У Элейни перехватило дыхание, она замерла, с трепетом ожидая ответа Ллейна.

– Черные Убийцы, которых ты узнала, были созданы Главой Конклава и практически неуязвимы. До момента начала взаимодействия с целью, образ которой заложен в Тени, каждая из них неуничтожима в принципе, потому что ее не существует. Не знаю, как этого добился Глава, но он сделал это. Тень возможно повредить только после того, как взаимодействие начато. Вступив в мир, начав уничтожать пятерых, Прошедших Врата, каждая из Теней стала существовать, и только потому ты смогла воздействовать на них вихрем своей Силы, оттесняя их, словно существ материальных, в одну точку, куда я отпускал солнечные стрелы... При этом магия не оказывает на них практически никакого воздействия, и боль им можно причинить только оружием, живущим и владеющим силой, прямо противоположной их сущности, – силой жизни и света. У Вельха и у меня оно было, и это счастливая предопределенность, потому что случайностью такое быть не могло... Но дело не в их неуязвимости, а в их силах.

– В их Черной Речи?

– Ты знаешь о ней? – Он не удивился, просто переспросил.

– Мы недаром собираем знания.

– Да, в их Черной Речи, – кивнул эльф. – Она не пробивает защит, даже самых слабеньких. Потому что она – иное. Потому что действует сквозь них. Нынешние посвященные давным-давно потеряли знания о сущностях древнего Искусства. Рунной магией в мире не владеет, по уверениям Конклава, никто, даже лучшие из Высоких Эльфов. Даже Император. А значит, Глава, единственный из всех, кто может сделать это. Кто сумел наделить Тварей Истинной Речью, каждое слово которой Имя – явления, вещи или существа. И когда Черная Тварь атакует свою жертву, произнося заклинание на Высшей Речи, никакой защиты от нее не существует. Только Истинная Магия способна защитить от Истинной Магии. Другие, нынешние виды магического и жреческого искусства могут лишь в редких случаях взаимодействовать с ней.

– Хорошо. Что же дальше?

– Есть ли смертный в мире, обладающий силой, превышающей искусство того, кто официально наделен наибольшей магической мощью, которую к тому же многократно усиливает Хранитель? Есть ли на свете такой человек?

– Быть может, Император? – взвешенно поинтересовалась Вайра, подумав совсем немного. – Конклав решил уничтожить Прошедших Врата, а Император сумел защитить их?

Ллейн мгновенно смягчился. Голос его зазвучал спокойнее, мелодичнее. Как журчащий рядом ручей.

– Быть может. Император – единственный смертный, пределы сил которого неизвестны, пожалуй, даже Главе Конклава. Хотя мы не можем быть уверены в этом. Потому что мы ничего доподлинно не знаем ни о том, ни о другом.

– И если это так?

– Тогда действительно все это игры смертных. Но может быть, открытые Врата – воля одного из Богов. Или даже Сил Судьбы.

– Боги не вмешиваются в дела смертных таким путем. Уже давным-давно. Лишь Брадалл Премудрый раздает силы и отнимает их, потому что он был создан ради этого, – возразила Вайра, лицо которой выражало глубокую задумчивость, а закрытые глаза были прижмурены крепче, чем несколько мгновений назад.

– Нет, – поправил Ллейн, лицо которого, застывшее, выражало сейчас крайнюю важность того, что он хотел сказать, – Боги прямо, собственной Волей не вмешивались в дела смертных уже давно. Но все же это случалось, и раньше, до прихода людей, Владыки правили миром, как Император правит Империей... Вспомни хотя бы Ардат, которая прокляла восставшие против нее и истребившие ее рыцарей дикие земли, ранее бывшие Линтаром. Вспомни Катаклизм Возмездия. Это было не так уж давно. А если поискать, мы отыщем факты вмешательства во многие времена. Не столь уж отдаленные от нынешних.

– Что же мешает им устроить очередную войну за обладание Элидой? – тихо спросила Вайра, непроизвольно сжимая руки в кулаки.

Эльф посмотрел на нее чистыми, широко открытыми глазами. Взгляд его выражал легкое, едва-едва приметное удивление.

– Ничего, – ответил он, – только Их воля. Только то, что, начни один из них первым, двое остальных объединятся против него, и все младшие причудливым, отчасти предсказуемым узором распределятся вокруг них. Только невозможность договориться, преодолеть бездны непонимания, разделяющие их с начала времен, мешает им объединиться... хотя Единомыслие Творцов уже случалось. Давным-давно.

— Это слишком многое, Ллейн, чтобы кто-то даже из Тройки мог переступить и пойти вперед, следуя своей Воле. Представь Ардат, вознамерившуюся покорить мир? Это невозможно, и ты знаешь.

– Но ничто не мешает ей попробовать. Быть может, она давно уже не получала то, что желает. Давно не видела крови и не чувствовала собственной власти над массами живых существ... – очень тихо, уперев взгляд в землю, затаив дыхание, ответил эльф. – Мы ведь не знаем, что может сдержать Ее, если она решит добиться своего.