Текст книги "Наш лисенок"

Автор книги: Антон Таммсааре

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 7 страниц)

Антон Таммсааре
Наш лисенок

Стояла чудесная весна. Уже который день теплый ветер гонял по голубому небу белоснежные облака. Поля и леса высохли, как в летнюю засуху.

Лесник Киреп по нескольку раз на день поднимался на ближний пригорок поглядеть, не видно ли где дыма, не начинается ли лесной пожар. Раза два он даже влезал на старую кряжистую ель, росшую на пригорке, чтобы пошире обозреть округу. Но до сегодняшнего дня не замечал он ничего подозрительного. Иногда, правда, кое-где виднелись дымки, но они были далеко и потому не особенно волновали Кирепа. Он знал, что там вдали и еще дальше, откуда уже никакого дыма не увидишь, есть другие лесники и уж они-то сами присмотрят за своими лесными угодьями.

И надо же было случиться беде как раз в то время, когда Киреп прилег после обеда вздремнуть. Его шестилетний сын Атс решил, что пришла пора ему самому сбегать на пригорок. Прямой путь шел гуда через мостик, но ходить по нему Атсу запрещалось строго-настрого: года два тому назад он упал с этого мостика и чуть не утонул. И сколько мальчик ни объяснял этой весной маме – может, тысячу, а может, и не одну тысячу раз, – что тогда он был маленький, а теперь стал большой, запрет все равно оставался в силе и весной, когда вода в ручье стояла глубокая, и летом в сушь, когда ручей превращался в узенькую проточину, зато мостик висел так высоко, что упасть оттуда на камни, рассыпанные по дну, было так же опасно, как и в глубокую воду.

Из-за этого-то запрета не было у мальчика большего желания, чем ходить тайком по мостику через ручей. Вот и сегодня он пробежал по нему и, очутившись на противоположном берегу, сначала пошел по опушке вдоль ольшаника, а потом повернул на пригорок к старой ели. А раз уж он оказался там, то, конечно, не мог не вскарабкаться на дерево: старые сучья и молодые ветви располагались так удобно, что поднимайся, как по лестнице, хоть до самой макушки, где любят сидеть вороны в одиночку, парами, а то и целой стаей.

Но сегодня вскарабкаться до самого верха Атсу не удалось: едва добравшись до середины ели, он заметил большой столб дыма, да так близко, что поднимался он наверняка из их леса. Атс решил, что горит Соонеская роща, там рос густой молодой сосняк, но встречались и молоденькие елочки и разлапистые кусты можжевельника. Соонеская роща стояла на возвышенности, и когда-то там находили лисьи норы.

Увидев дым так близко, Атс поспешно спустился с дерева и со всех ног кинулся домой. Впопыхах он чуть не бултыхнулся с мостика в воду, но в последнюю минуту успел ухватиться за шаткие перила. С сильно бьющимся сердцем он наконец благополучно добежал до дому. Стремглав взлетел по стремянке к лазу на сеновал и заорал во всю глотку:

– Папа! Эй, папа! Из рощи Сооне густой дым идет!

– М-м-м… – промычал отец сквозь сон.

– Папа! Вставай же, лес горит! – снова закричал мальчик, поднявшись еще на одну перекладинку и сунув голову в лаз.

– Что ты сказал? – переспросил на этот раз отец.

– Лес горит, вставай!

Наконец отец сообразил, в чем дело, вскочил на ноги и крикнул сыну, чтобы тот держался подальше от стремянки. Мальчик с проворством белки скатился по перекладинкам и кинулся к мостику, отец бежал за ним по пятам. У ручья Атс остановился и пропустил отца вперед. Но когда тот был уже на середине мостика, мальчик пошел за ним, будто получил наконец долгожданное разрешение. Как только отец полез на елку, чтобы разглядеть, откуда идет дым, мальчик собрался лезть за ним. Но не успел этого сделать, потому что отец проворно спустился с дерева и заспешил обратно к мостику. Атс помчался за ним следом и второй раз перешел мост, а отец будто ничего и не заметил. И стал этот день в жизни Атса важным днем, потому что из-за лесного пожара его признали большим и умным, а значит, теперь он всегда сможет ходить через мостик – все равно, будь то весной или летом.

Вернувшись домой, отец схватил велосипед и уже вскочил было на него, чтобы ехать звать людей на пожар, но тут оказалось, что на одном колесе спущена шина. Делать нечего, пришлось ее накачивать. Пока отец работал насосом, Атс стоял около него и рассказывал:

– Я просто так пошел. Вдруг гляжу: что это за клуб такой, как раз над Соонеской рощей!

– Значит, ты забрался на ель? – спросил отец.

– Совсем невысоко, – ответил мальчик. – Я и залезть-то на нее не успел по-настоящему, сразу дым увидел.

– Смотри, как бы ты оттуда кубарем не скатился, – предостерег отец, но Атс по голосу догадался, что говорится это только для порядка, потому он и ответил, чтобы раз и навсегда все стало ясно:

– Не бывать теперь тому, чтобы я упал. Я же совсем маленький был, когда с мостика в воду бултыхнулся, а сейчас за меня бояться нечего. Раньше у меня на мостике голова кружилась, вот я и упал, а теперь совсем не кружится, держусь я за перила или не держусь.

– За перила надо обязательно держаться, – возразил отец, – вот и я тоже держусь, не то сам могу в воду свалиться.

– А я не свалюсь, – стоял на своем мальчик.

– Для чего же тогда перила поставлены, если за них никто держаться не будет? – проговорил отец, сел на велосипед и умчался.

Некоторое время Атс смотрел ему вслед, а когда отец исчез за лесом, снова вернулся к мостику, чтобы поразмыслить над его словами. В самом деле, для чего же нужны перила, если никто не будет держаться за них рукой? И для чего нужна рука, если ею ни за что не держаться? Рука ведь на то и дана, чтобы ею что-то брать, что-нибудь держать. Атс продолжал размышлять над этим, когда уже перешел через мостик и приблизился к елке, намереваясь взобраться на нее: очень уж хотелось ему увидеть, клубится ли дым сильнее прежнего или стал потише.

* * *

А отец в это время мчался на велосипеде от одного хутора к другому, собирая людей на пожар. Но кое-кто уже и сам заметил дым, и поспешил к месту происшествия. Там лесник всех и застал, когда приехал на пожар, вспотев до того, что на нем сухой нитки не осталось.

Огонь успел захватить обширное пространство, но, к счастью, ветер дул от леса к болоту, так что если бы не удалось преградить ему дорогу, возле сырого болота он и сам бы погас. Нот почему люди взялись прежде всего за ту полосу огня, которая пробивалась против ветра к лесу, в то время как раздувающемуся по ветру пламени никто и препятствовать не стал. И только после того как удалось погасить пожар около леса, люди двинулись навстречу огню к краю болота: ветер мог перекинуть языки пламени через неглубокий ров, окружающий рощу Сооне, и поджечь болото. Случись такое, преградить дорогу огню было бы очень трудно и тогда уж никто не мог бы сказать, где иссякнет его сокрушительная мощь.

Но и с подветренной стороны караулить огонь было не так-то легко, дым накатывал удушающе густой и горький. К тому же он был полон живых искр и хлопьев сажи. Но с этим считаться не приходилось, и люди, следя, чтобы болото не загорелось, ходили по краю его в клубах дыма. Им удалось спасти небольшую красивую сосновую рощицу на самой вершине Сооне.

Зато вечером, когда крестьяне стали расходиться по домам, они выглядели страшнее, чем если бы весь день проработали на молотьбе. Кое-кто получил ожоги, у многих пострадала одежда.

Лесник Киреп остался на пожарище следить, не тлеет ли где скрытый огонек, который на ветру может разгореться в пламя. С еловой веткой в руке ходил он по краю обгоревшей земли, постегивая ею то здесь, то там или затаптывая ногами мох, из которого тянулись тоненькие струйки дыма. А потом побрел он по черной, обуглившейся земле, чтобы поближе рассмотреть, что сталось с молодыми деревцами. Киреп помнил, что здесь под деревьями рос высокий мох, густой вереск, зеленые кусты черники и брусники. Теперь перед ним лежала голая земля: огонь поработал в сухих зарослях на совесть. Почернели даже стволы сосен, да так, что вряд ли какая из них выживет, разве только те, что постарше, у которых кора успела уже задубеть как следует.

Лесник смотрел на сосны, как на живые существа, вот только ходить они не могли. Большую часть сгоревшего леса сажали под его присмотром, а саженцы вырастил он сам. Они были для него как дети, погибшие в этот пригожий весенний день в обжигающем пламени. Сколько трудов он вложил в них! Из года в год выращивал он саженцы и высаживал их по весне. Мотыгой выгребал в земле глубокую ямку, опускал в нее длинный тонкий и слабенький корешок, потом утрамбовывал землю, чтобы ни ветер, ни палящее солнце не могли повредить корням. И все же некоторые деревца засыхали, и тогда на их место сажали новые, чтобы лес не редел, чтобы в ровных рядах не было просветов.

И вот случилась беда. Все исчезло, все уничтожено за какие-нибудь несколько часов. Наверно, если бы деревья сгорели дотла, ему было бы легче, но нет, они все еще стоят – на тех, что пониже, хвоя опалена, на высоких еще зеленая. Но завтра или послезавтра пожелтеет и она, и большие деревья вместе с маленькими будут долго стоять так, напоминая Кирепу, каким бессмысленным и бесплодным может стать человеческий труд. И все-таки он знает, что будет снова выращивать саженцы сосен, поливать и окапывать их, чтобы было что сажать вместо деревьев, погибших в огне.

* * *

С такими мыслями бродил Киреп по обгорелой земле между почерневших стволов. Начинало темнеть, но он все никак не мог покинуть пожарище. А когда наконец направился к дому, еще не раз останавливался и оглядывался.

Наконец Киреп вошел в лес, не тронутый огнем, под высокие сосны и вдруг услышал жалобное повизгивание, доносившееся из горелого леса. Что бы это могло быть? Лесник прислушался. Теперь можно было разобрать, что скулит не один, а несколько зверьков.

Киреп пошел на звук. Он шел медленно и осторожно, останавливаясь и прислушиваясь. А когда тихое повизгивание раздалось совсем близко, и вовсе остановился. Леснику показалось, что скулящие зверьки идут ему навстречу, словно надеясь на его сострадание и помощь. И чтобы не испугать их, Киреп замер на месте. Он даже прикрыл глаза, зная, что их живой блеск лесные звери видят прежде всего.

Так прошло минут десять. Наконец Киреп заметил, как по черной, обгоревшей земле движется что-то красновато-коричневое.

«Лисенок, – подумал лесник. – Видно, мать, испугавшись огня, бросила своих щенят. Где-то здесь должна быть лисья нора».

Киреп терпеливо дождался, пока лисенок, повизгивая, подошел к нему совсем близко, и прыгнул, чтобы схватить его. Но зверек был проворнее. Колобком покатился он между сосновых стволов и кочек. Киреп догнал лисенка, но, пока нагибался, тот опять ускользнул. Несколько раз Киреп опускался на корточки и даже падал плашмя на землю, испачкался сажей с ног до головы, но в сгущавшихся сумерках лисенок все еще продолжал бегать на свободе.

Тогда лесник скинул пиджак и попытался набросить его на убегающего зверька. В конце концов это ему удалось, и он направился домой с лисенком в руках и в перепачканном сажей пиджаке. Два других лисенка успели удрать. Киреп утешал себя мыслью, что завтра он возьмет с собой лопату, разыщет лисью нору и откопает весь выводок.

Назавтра он так и сделал, но нора была пуста – ни старых лис, ни лисят в ней не оказалось. Свежие следы на песке говорили о том, что за ночь лисы унесли отсюда щенят. Конечно же, они поступили мудро – ведь было бы неразумным оставаться жить здесь, в опустевшем лесу, где каждый может следить за всеми твоими явными и тайными делами.

Так у лесника появился лисенок. Сперва Киреп посадил его в деревянный ящик, крышку которого оставил приоткрытой, чтобы туда проникали свет и воздух. Сверху он положил тяжелый камень – так ее нельзя было сдвинуть. Атсу строго-настрого запретили трогать крышку и камень. А если он захочет увидеть лисенка, может глядеть на него в щелочку.

Атс долго подглядывал за лисенком: никогда раньше не видел он лисы – ни мертвой, ни живой. Ему даже в голову не приходило, что лисенок может быть таким красивым, что у него такие красивые сверкающие глаза, которые глядят на Атса как человеческие – словно бы тот, кто так смотрит, может говорить на языке людей или хотя бы понимать его.

– Тебе здесь хорошо? – допытывался Атс у лисенка, прижимаясь губами – к щели, чтобы зверек мог его лучше слышать. – Хочешь есть? Чего тебе дать? Скажи, я сразу принесу.

Но лисенок даже не пискнул в ответ. Он сидел не шелохнувшись, и только его горящие глаза так же пристально смотрели на мальчика.

– Как тебя зовут? – помолчав, спросил мальчик. – Меня зовут Атс, я уже умею ходить через мостик и влезать на дерево. Когда ты вырастешь, ты тоже научишься ходить через мостик, я тебя научу. Просто нельзя смотреть вниз на воду, а то голова закружится – и тогда бултыхнешься в воду, хотя бы ты обеими руками изо всех сил держался за перила. Вот какой у нас мостик и как по нему надо ходить.

И Атс опять долго молча глядел на лисенка, глаза которого горели все тем же огнем.

– Почему ты не отвечаешь? – спросил мальчик. – Разве ты не понимаешь меня? А вот Сосса понимает. Она и сама отвечает мне: шевелит ушами, виляет хвостом, визжит и лает. Ты еще маленький и глупый, тебе надо подрасти. И я дам тебе имя, дам красивое имя. Сосса у меня уже есть, а ты будешь Мосса. Запомни: Мосса, Мосса, Мосса.

Но когда Атс рассказал маме, что назвал лисенка Моссой, мама имя это не одобрила.

– Мосса звучит почти так же, как Сосса, – объяснила она, – так что кличка эта не годится. Ты будешь звать лисенка, а собака подумает, что ты зовешь ее. Начнешь звать собаку, лиса решит, что ее зовут. Сосса – Мосса или Мосса – Сосса – для зверя это одно и то же.

– Ну, тогда будем звать собаку так, как звали прежде, – ответил мальчик. – Пусть она будет Пийтсу, а не Сосса.

– Это другое дело, – решила мама. – Разницу между Пийтсу и Мосса любой лисенок поймет.

– А как быть, если лисенок все-таки не отличит Пийтсу от Мосса? – спросил мальчик. – Что мы тогда будем делать?

– Значит, нужно будет учить его, пока он не начнет разбираться, – ответила мама. – Ты ведь тоже сначала не отличал «л» от «к» и «о» от «с», а теперь отличаешь, научился распознавать их.

* * *

Мамины доводы вполне убедили Атса, и он вернулся к лисенку, чтобы растолковать ему разницу между Пийтсу и Мосса. Но скоро ему это наскучило, и он стал пытаться хоть немного приподнять крышку ящика, чтобы щель, в которую он подглядывал, стала чуточку шире. Атс даже разыскал и приготовил палку потолще, чтобы подсунуть ее под крышку ящика вместо другой, тонкой, которую положил отец.

Несколько раз Атс приподнимал крышку, но подсунуть под нее толстую палку никак не удавалось, ему не хватало для этого еще одной руки. У него было слишком мало сил, чтобы удержать крышку одной рукой, так что от палки в другой руке не было никакого толку. Но тут его осенило: он взял один конец палки в зубы, поднял обеими руками крышку и наклонил голову, стараясь зубами подтолкнуть палку под крышку. Но осуществить эту превосходную идею не сумел. Потому что хотя Атс и приподнимал крышку достаточно высоко, чтобы толстая палка могла пролезть в щель, но ему приходилось для этого низко наклонять голову, и крышка тут же падала, так что места для палки уже не оставалось. Атс несколько раз пробовал зубами подсунуть палку под крышку, но все напрасно: в руках у него было достаточно силы, чтобы удержать тяжелую крышку, но как только зубы приближались к щели, крышка падала.

Как будто кто-то заколдовал эту щель!

Атс долго думал, как же помочь делу. И вдруг засмеялся от радости – такая прекрасная мысль пришла ему в голову. Он даже удивился, почему такая удачная мысль не пришла ему в голову раньше. Ведь под край крышки можно подставить правое плечо и поднять ее, опираясь на ноги. Таким образом, левая рука будет свободна, и ею он сможет подкладывать палку под крышку сколько душе угодно.

Задумано – сделано! Атс взял палку в левую руку, сел перед ящиком на корточки, подсунул правое плечо под передний край крышки и напряг ноги.

Но с ногами творилось что-то странное: Атс мог стоять на согнутых или на прямых ногах, оставаться же полусогнутыми под таким тяжелым грузом они никак не желали. Ноги сами собой выпрямились и крышка ящика поднялась так высоко, что лежащий на ней камень покатился и непременно упал бы на землю, если бы на его пути не оказалась стена. Теперь камень повис, застряв между стеной и задним краем ящика. Если бы ящик хоть самую малость отодвинулся от стенки, камень свалился бы в щель, образовавшуюся между стеной и ящиком. Атс сразу догадался об этой опасности, тут же опустил крышку и прижал ящик плечом, чтобы тот под тяжестью камня не отодвинулся от стены.

Так они и стояли: камень своей тяжестью оттеснял ящик от стенки и вот-вот грозил сорваться на землю, мальчик по другую сторону ящика согнулся в три погибели, всеми силами сопротивляясь тяжести камня. Отец по головке не погладит, если, вернувшись домой, найдет камень на земле. Лисенок забился в угол ящика, оттуда торчал только его острый нос, ушки были настороженно подняты, а глаза сверлили Атса, как буравчики.

Все трое были в таком состоянии, что не увидели бы друг друга, даже если бы у каждого из них было по десять пар глаз. Мальчик и лисенок перепугались до смерти. Мальчик боялся, что камень упадет с крышки, лисенок не знал толком, чего ему бояться, он просто боялся и время от времени инстинктивно скалил свои мелкие, белые, острые зубы.

Оправившись от первого испуга, Атс стал думать, как помочь себе, где найти что-нибудь, чем можно закрепить ящик так, чтобы камень не сдвинул его с места. Тогда Атс схватил бы его руками и перекатил обратно на середину крышки. Мальчик дал себе слово, что, если это ему удастся, он вполне удовлетворится той щелью, которую оставил отец. Больше он, Атс, ни разу не попытается приподнять крышку, а будет подсматривать в эту узкую щель и учить лисенка понимать, какая разница между кличками Пийтсу и Мосса.

* * *

Первая хорошая штука, которую Атс заметил, была дырка в полу сарая. В нее вполне можно было сунуть правую ногу, чтобы подпереть плечом ящик. Левая нога, таким образом, освобождалась, и ею можно было еще хоть сто дел переделать.

Но у Атса в голове засело только одно: он решил освободившейся левой ногой подтянуть к себе деревянную колоду или камни, которые лежали возле стены, неподалеку от ящика, еще с тех пор, когда в доме квасили капусту, и подпереть ими ящик.

Тяжелая это была работа, но в конце концов Атс справился с ней и очень обрадовался, что смекалка помогла ему преодолеть прямо-таки невероятные трудности. Приободрившись, стоял он возле ящика и, любуясь делом своих рук, говорил камню:

– Ты только попробуй оттолкнуть ящик от стены. Ну-ну, попробуй! Думаешь, ты один такой упрямый и хитрый? Ан нет, я похитрее тебя. И не надейся, что я когда-нибудь буду держать ящик, как приходится делать тебе. У меня помощников хватает, не то что у тебя. Вот и толкай сам, а я найду, кто за меня потолкает.

Высказав все это в назидание большому камню, Атс присел около ящика на корточки и стал сквозь щель разглядывать лисенка. И чего это ему понадобилось делать щель пошире, удивился Атс, лисенка и так прекрасно видно! И разговаривать с ним в эту щель можно вполне свободно. Словно желая еще раз убедиться в этом, он сказал лисенку:

– Не трусь, мой милый Мосса, я не дам упасть камню. Но свое имя ты должен выучить, чтобы понять, если я позову тебя. Запомни: если я буду звать: «Пийтсу, Пийтсу!» – это я зову не тебя, а кого-то другого. Раньше этого другого звали Сосса, но больше его так не зовут, теперь он Пийтсу… И камень я положу обратно на середину крышки, потерпи только немного.

Вот так толковал Атс с лисенком о делах, которые имели к нему отношение или вовсе не имели. Он слышал, как отец читал в газете, что детей в школе обучают вещам, от которых им ни холодно ни жарко, и что это и есть образование. Вот он и рассказывал лисенку о делах, от которых тому было ни холодно ни жарко, чтобы лисенок тоже получил образование. В нынешние времена без образования не обойтись, это Атс знал точно. Папа и мама не раз обсуждали между собой, как бы сделать так, чтобы дать сыну образование, чтобы он научился вещам, от которых ему в жизни будет ни холодно ни жарко.

Позанимавшись с лисенком, Атс предоставил зверька самому себе и стал размышлять над тем, как бы снова положить камень на середину крышки. Если бы ему удалось протиснуться в щель между ящиком и стеной и подставить под камень плечо, грудь или спину, он наверняка сумел бы откатить его на место, но ящик стоял слишком близко к стене, чтобы Атс мог пролезть туда. Очевидно, не оставалось другого выхода, как взобраться на крышку. Сначала Атс попытался стоя подтянуть камень на середину крышки, но у него не хватило сил. Тогда он сел на крышку так, что камень оказался у него между ног, уперся ступнями в стену, ухватился за камень руками и совсем уже собрался подтянуть его на себя, но вовремя сообразил, что если он это сделает, то обязательно оттолкнет ящик ногами от стенки. И тогда случится то, чего Атс боялся больше всего: камень упадет на пол. Мальчик слез с ящика и опять стал размышлять, как же ему быть и что делать дальше.

Наконец ему показалось, что он все же нашел способ, с помощью которого сможет справиться с камнем. Он встанет перед ящиком, прижмется к нему всем телом и обеими руками потянет камень на себя. Но увы, для этого руки у него оказались коротковаты. Однако Атс и тут быстро нашел выход. Он придвинул камин, лежавшие на полу, поближе к ящику, встал на них. Теперь Атс мог схватить пальцами края большого камня. Стоит ему потянуть камень к себе, и тяжестью своего тела он прижмет ящик к стене.

Но камень был слишком тяжел. Атс много раз снова и снова принимался за дело, прежде чем ему удалось, напрягшись изо всех сил, откатить камень на середину крышки, туда, куда отец его положил. Когда дело было сделано, Атса охватило глубокое чувство удовлетворения. На мгновение он забыл даже про лисенка и сел на крышку, чтобы отдохнуть от усталости, которая внезапно налила тяжестью все его тело.

Вернувшись домой, отец первым делом пошел посмотреть, что делает лисенок. Лисенок ничего не делал: он сидел, забившись в угол ящика, смотрел горящими глазами на каждого, кто пытался разглядеть его в щель. Отец подумал, что все в порядке, вот только камень лежит почему-то сбоку, а не посредине крышки, и его надо немножко передвинуть. Он сделал это с такой легкостью, что Атс пожалел себя, вспомнив, сколько сил потратил на этот камень. И подумал: когда же он станет таким же большим и сильным, как папа? И станет ли вообще? И все-таки Атс был очень рад тому, что хотя у него и меньше сил, чем у отца, но и он справился с этим тяжелым камнем, потому что там, где не хватало сил, помогла смекалка.

– Почему щелочка между ящиком и крышкой такая узенькая? – спросил Атс у отца.

– Если сделать ее шире, лисенок выскочит из ящика, – ответил отец.

– А если совсем немножко пошире, – тогда тоже выскочит? – не отставал мальчик. – Чуть-чуть пошире?

– Если совсем чуть-чуть, не выскочит, – предположил отец.

– А если подсунуть вот такую палку, как эта, не выскочит? – продолжал допытываться Атс и показал отцу ту самую палку, которую недавно пытался подсунуть под крышку.

– Пожалуй, не выскочит, – проговорил отец.

– Ну так подложи ее, – клянчил Атс. – Подложи, папа, тогда я смогу лучше видеть лисенка, а лисенок увидит меня.

– Пусть уж останется эта палка, – решил отец.

– Нет, папа, положи ту, – упрашивал Атс. – Я сам нашел ее, она намного красивее той, другой. Ведь лисенок красивый, пусть под крышкой будет и красивая палка. Приподними немного крышку, я сам ее подсуну. Пусть лисенок увидит, что я сам подложил под крышку эту красивую палку.

– Некогда мне сейчас с тобой возиться, – возразил отец и, уходя, добавил: – Как-нибудь в другой раз, а теперь пускай останется как есть.

Разговор слышала мать, и Атс спросил ее, сможет ли она приподнять крышку. Мать ответила, что ей поднять такой большой камень явно не под силу. Слова ее показались Атсу такими невероятными, что он неожиданно для самого себя признался:

– А я могу!

– Как же это так? – удивилась мама. – Неужели ты сдвигал такой большой камень? Не вздумай этого делать, не то, чего доброго, он упадет тебе на ногу.

– А вот и не упал, – ответил Атс.

– Значит, ты уже тягался с ним? – допытывалась мама.

– Совсем немножко, – признался Атс. – Я ведь не поднимал его, только откатил чуть-чуть.

– Попадет тебе, если отец об этом узнает, – сказала мама. – Этак ты, пожалуй, отцовского лисенка из ящика выпустишь.

– Да не выпущу я лисенка, не выпущу, – уверял Атс. – Если бы камень упал, я бы сам сел на крышку.

– Значит, он у тебя чуть не упал? – продолжала выспрашивать мама, и Атс вынужден был рассказать ей всю историю о палке, щели и камне.

И он стал доказывать маме, что его палка куда красивее той, которую подсунул под крышку отец, вот почему ее непременно надо заменить. Пусть мама только подойдет и сравнит эти две палки, сама увидит, прав Атс или нет. Один только разик подойдет к ящику, это ведь вовсе не значит, что она сразу должна будет поднять крышку.

Атс канючил до тех пор, пока мама не пошла вместе с ним в сарай. Там он сразу же спросил:

– Неужели ты и вправду не можешь поднять крышку ящика так, чтобы я мог просунуть эту красивую палку в щель?

– Ну, мне на это сил не хватит, – ответила мама. – Вот придет отец, он и поднимет.

– Но он ведь не идет, – уговаривал Атс. – Мне так скучно ждать его. Ну попробуй разок! Только просунь пальцы под крышку, поднимать ее не надо, я посмотрю, пролезут ли они туда.

Но стоило маме сунуть пальцы в щель, как Атс тут же стал упрашивать ее:

– Но ведь с тобой ничего не случится, если ты попробуешь хоть немножко приподнять крышку, только для того, чтобы ты поняла, какой этот камень тяжелый.

Тут мама приподняла крышку ящика, и Атс торопливо подсунул под нее свою красивую ольховую палку. Даже лисенок, глядевший на все это горящими глазами, увидел, что подложил под крышку эту красивую палку Атс, именно Атс, а не мама.

– Вот и готово! – радостно воскликнул мальчик.

– Какой же ты у меня шустрый! – удивилась мама.

– Видишь, мама, у тебя хватило сил, просто ты боялась попробовать, – говорил Атс. – Как хорошо, что я посоветовал тебе это сделать.

– Что и говорить, ты у меня настоящий помощник, – ответила мама.

Лисенок оставался в этом ящике недели две, и каждый день Атс смотрел на него в щелочку и вел с ним долгие беседы. Он рассказывал лисенку о мостике над ручьем, о молодом ольшанике по ту сторону ручья, о пригорке, с которого видны все лесные дымы, особенно если залезть на ветвистую ель, которая там растет. Атс пообещал, что покажет Моссе эту елку, пусть он только сначала подрастет и поумнеет, чтобы понять, что такое елка, а что такое ветка. Теперь же его главное дело – научиться отличать «Моссу» от «Пийтсу». А когда он это поймет, Атс начнет учить его куда более сложным вещам.

Как-то однажды Атс сказал матери:

– Глаза у лисенка теперь уже не горят, как раньше, и шерстка у него стала не такая красивая.

– Это потому, что ты слишком много смотришь на него, – объяснила мама. – Лисенку не нравится, что за ним все время подглядывают.

– Почему не нравится? – удивился Атс.

– Ему хочется побыть одному, – сказала мама. – Котенок и тот облезет, если его все время тормошить.

– А если на котенка смотреть слишком часто, он тоже облезет? – спросил Атс.

– Котенок-то не облезет, а вот лисенок, сам видишь, облез, – проговорила мама.

Атс задумался: принимать ли ему мамины слова всерьез или она пошутила? Но прежде чем прийти к какому-либо выводу, услышал, как мама говорит отцу:

– Ты подыскал бы своей лисе местечко получше, где больше воздуха и солнца, а то она совсем облезла, даже есть не хочет, только воду лакает. Даже парнишка заметил, что глаза у лисенка больше не горят и шерсть свалялась комом.

– Поначалу он перепугался – думал, невесть что с ним сделают, потому глаза у него и горели, – пояснил отец. – Но Можно его и в другое место перевести. Я сделаю ему ошейник и посажу на цепь.

Теперь Атс стал с нетерпением ждать, когда же отец займется ошейником. Но день шел за днем, а отец как будто совсем забыл про свое обещание. Наконец терпение Атса лопнуло, и он спросил у мамы, почему папа не делает лисенку ошейник.

– У папы нет дома подходящего ремешка, – ответила мама. – И красивой медной пряжки тоже нет.

– А железная пряжка не годится? – спросил Атс.

– Нет, железная не годится. Медная красивее, – объяснила мама.

– А где пана возьмет медную пряжку? – допытывался Атс.

– В лавке, где же еще, – ответила мама.

– А когда папа пойдет в лавку?

– В воскресенье, когда же еще, – сказала мама. – Где в будни время взять?

– А какой сегодня день?

– Сегодня пятница, – ответила мама.

– Значит, завтра суббота, а потом воскресенье, – заключил Атс.

– Да, послезавтра воскресенье, вот тогда пана пойдет в лавку и купит красивую пряжку золотистого цвета и хороший кусок кожи.

Теперь Атс по крайней мере знал, сколько времени ему придется ждать, пока папа начнет делать ошейник для лисенка: надо ждать весь сегодняшний день, сегодняшний вечер, сегодняшнюю ночь, потом завтрашний день, завтрашний вечер, завтрашнюю ночь, послезавтрашнее утро – это будет уже воскресное утро, и послезавтрашний день, потому что папа вернется из лавки только к вечеру. Время это казалось Атсу ужасно долгим, таким долгим, что хоть плачь. Но случилось так, что это нестерпимо долгое время промелькнуло, как одно коротенькое мгновенье. Произошло это из-за живой вороны, которую отец принес из лесу и бросил в ящик к лисенку.

– Как ты ее поймал? – спросил Атс у отца.

– Прострелил ей крыло, вот она и не смогла больше летать, – рассказал отец. – Плюхнулась на землю, как старая шишка с елки.

– Почему ты посадил ее в ящик к лисенку? – допытывался Атс.

– Хочу посмотреть, кто сильнее – лиса или ворона, – ответил отец.

И Атсу это было так интересно, что время, которое поначалу представлялось ему ужасно долгим, обернулось одним коротким мигом. Со жгучим любопытством подглядывал он в щель за тем, что делают лиса и ворона в ящике. Сначала они ничего не делали, сидели неподвижно да глядели друг на друга, и Атс заметил, что глаза у лисенка опять горят так же ярко, как в первые дни.

– Почему глаза у лисенка горят, когда он смотрит на ворону? – спросил Атс у мамы.

– Ворона – злая птица, наверное поэтому, – ответила мама. – Она опустошает гнезда маленьких певчих птиц и даже цыплят уносит. А если найдет гнездо тетерева или белой куропатки, лакомится их яйцами. Даже когда тетерка сидит на яйцах, она иной раз изловчится выкатить яйца из-под нее и пьет их. Вот какая злая птица ворона.