Текст книги "Холодные сердца"

Автор книги: Антон Чижъ

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

– Попрошу доводы.

– Никаких доводов. Показалось мне, больно нелепый вышел скандал. И ведь забрали бы, если бы Ивана дружок его, Стася, на себе не уволок. Иван только успел купюры бросить.

– Может, Жарков торговал секретами Оружейного завода? – спросил Ванзаров.

Аркаша уставился на него.

– Берегитесь, Родион Георгиевич, у нас тут на свежем воздухе часто сходят с ума. Слишком много йода.

– Я учту. Спасибо за полезные сведения. Мне точно пора. За мной обед.

– Знаете, что меня по-настоящему тревожит? – Аркаша даже рюмку отодвинул. – Опять у нас какая-то темная история происходит. Вот в прошлом году девицу убили, а тело так и не нашли… И это опять. Что-то здесь не то…

– Вы писали о том случае? Детали можете вспомнить?

– Нет, не я. Уже в «Ведомостях» прочел заметку. Пристав быстро нашел злодея. Я, откровенно говоря, удивился прыти Сереги. Обычно он того… Потом был суд, но я не люблю писать, когда не с самого начала вел. Не пошел на заседания.

– Значит, кого осудили, не помните?

Ливендаль согласился, что память его не так уж совершенна.

– Детали тоже вам неизвестны, – закончил Ванзаров.

Аркаша улыбнулся, признавая, что и великий судебный репортер не может помнить всего. Так и с ума сойдешь.

– Учтите, Аркаша, одним разговором не отделаетесь. Вы мне еще понадобитесь.

Ванзарова заверили в готовности помогать следствию, чем только можно. И выражалось это так горячо, что он был вынужден спасаться от бурных объяснений репортера.

До границы недалеко. Еще чуток проехать по шоссейной дороге в Белоостров, и как раз наткнешься на Редиягульский пограничный пост. Место это отдаленное, но не такое уж и глухое, все-таки Заречная часть нашего городка. Одни горожане частенько заглядывают сюда покопаться в «Зимнике», то есть огородах сестрорецких обывателей, расположившихся по левую сторону дороги. Другие же обыватели пребывают здесь постоянно, покоясь на Еврейском и Православном кладбищах. Коляска, запряженная взмыленной лошадкой, вовремя свернула в лесок, что тянется вдоль дороги до самой Полозовой речки и дальше, за нее. Пробравшись по сухому проезду, двуколка выскочила из зарослей как раз на берег речки.

Катерина Ивановна натянула вожжи. Лошадь фыркала, но встала послушно. Невдалеке, за кустами, стоял мужчина в летнем пальто. Он не тронулся с места, чтобы подать даме руку и помочь сойти. Даже, как нарочно, заложил их за спину, наблюдая, как она, поддернув юбку, живо и ловко спрыгнула на траву.

Катерина Ивановна сняла шарф, прикрывавший лицо от дорожной пыли, стряхнула что-то невидимое с блузы, коснулась шляпки и, найдя себя в полном порядке, подошла.

– Вы приехали раньше, – сказала она, поглаживая хлыст. – Или я задержалась?

– Не беспокойтесь. Приятно видеть вас в полном блеске вашей красоты.

– Благодарю, Игнатий Парамонович, от вас такие слова дорогого стоят.

– Да-да, конечно, – сказал Порхов и притопнул что-то в траве.

Он замялся, не зная, как начать разговор. Дама не выражала желания помочь.

– Как вы себя чувствуете? То есть я хотел узнать, как ваше здоровье?

– Благодарю, не на что жаловаться, – ответила дама. – Мне еще рано думать о болезнях. Вы не находите?

– Беспокойства не одолевают?

– О чем мне беспокоиться? У меня хорошая, спокойная жизнь.

– Сны тревожные не мучают?

– Что вы, я сплю очень хорошо. Сейчас можно держать окно открытым, ночная прохлада – это чудесно.

– Выходит, совесть чиста.

– Кристально чиста, Игнатий Парамонович. Разве может быть иначе?

Она смотрела прямо и открыто, не отводя глаз. В таком лице трудно что-то понять. Как ни пытался Порхов уловить хоть какую-то тень эмоций, так и не смог. Ничего. Полированный мрамор. А что там за ним прячется – не узнаешь. Остается действовать напрямик. Игнатий Парамонович предпочитал поступать в жизни именно так: идти напролом.

– Я пригласил вас, Катерина Ивановна, чтобы поговорить о нашем деле.

Хлыст, быть может, случайно целившийся ему в лицо, покорно опустился вниз.

– Что ж, извольте, – ответила она.

– Я бы хотел получить веские гарантии, что наши договоренности в силе.

– Какие же еще гарантии мне предоставить?

– Например, что никогда даже малейшая крупица информации, даже намек не всплывут и не причинят мне и моему семейству вреда. Только в этом случае я готов был с вами иметь дело. И вы предоставили свое слово, что не отступитесь ни на один шаг.

– Готова подтвердить это прямо сейчас, – сказала Катерина Ивановна.

– И что все обстоятельства, и сам факт нашего уговора навсегда останутся в тайне, а еще лучше – исчезнут бесследно.

– Ничего иного не может быть.

– И непременная гарантия исполнения взятых вами обязательств?

– Целиком и полностью в силе.

Порхов посмотрел на речку. Небыстрая вода горела предвечерним золотом. Все заботы уносит, все печали и грусть. От такого вида в душе должен воцариться мир и покой. Но ничего подобного не случилось. Игнатий Парамонович сгорал от желания влепить прямиком один вопросик. Простой, но такой важный, что от него зависело не только его спокойствие, но жизнь семьи. И ведь как спросишь? Она и глазом не моргнет, как соврет. Уж больно умна. Не за что зацепиться. А по-другому из нее не вытянуть. Не просить же Матвея. Его в эти дела впутывать совсем нельзя. И так слишком много знает.

– Катерина Ивановна, ничего не желаете мне сообщить?

Порхов сам удивился, что спросил. Не то, конечно, но все же.

Красавица и бровью не повела.

– Что мне вам сообщить? Когда все будет сделано, вы первый узнаете.

– Срок?

– Как и договаривались. Осталось совсем немного.

– Значит, уже все у вас готово?

– Конечно. Зачем бы мне браться?

– Ну, прощайте, – сказал Порхов, поклонился и ушел в лесок. Вскоре его фигура растворилась в зелени.

– Надо торопиться, – произнесла Катерина Ивановна тихонько. Так, что и пролетающий комар бы не услышал. А если кто и прятался в кустах, прижавшись к самой траве, чтобы макушка была не заметна, так ведь и не разобрать ничего. Ветерок прошелестел, и только. Осталось только наблюдать, как барышня ловко управилась с коляской. Когда она исчезла из вида, тот, кто прятался, поднялся во весь рост и побежал вдоль дороги, придерживаясь стороны леса.

Предчувствия не обманули. Сестра раньше времени пришла с пляжа и, пряча глаза, попросила ее выслушать. Можно подумать, хотела извиниться, просить мира и покровительства. Но Стася уже знал, что тут дело в другом. Он сжался, готовясь принять неизбежное. Когда сестра сказала, что весь город только и говорит, что об убийстве Жаркова, Стася принял это со всем мужеством, на какое был способен в такой неудачный день. Он торопливо поблагодарил и стал собираться. Ушел в свою комнату, надел на сорочку пальто, тут же сбросил, нацепил какой-то пиджак и уже на крыльце обнаружил, что стоит в кальсонах и тапочках. Потом ноги не хотели попадать в брюки, или наоборот, он уже плохо помнил, ботинки лезли мимо ступней, шнурки не хотели завязываться и довели Стасю до исступления. Стася выскочил на улицу, горя желанием действий. Но, как быстро выяснилось, делать ему особенно нечего. Куда идти? Куда бежать? За что хвататься? – было решительно неясно. Чем больше Стася думал над своим положением, тем меньше понимал. Первым движением было бежать в полицию. Но что он там расскажет? Какие факты? Нет у него никаких фактов. Но тогда надо помочь родным Жаркова? Нет у него родных, одна домохозяйка. Или все-таки подумать о себе? Но он-то в чем виноват… Нет, теперь точно поволокут. Вот когда пригодится его план. Надо только выждать… Но Усольцев как хорош! Это же надо… А может, не дожидаться, пока за ним придут?

Редкие прохожие оборачивались, с ним здоровались. Стася ничего не замечал. Шевелил губами, пальцы его скручивались замком, взгляд был туманен. Наконец, он воскликнул «так вот же!» и припустил в сторону Выборгской улицы. Кажется, он намеревался явиться в участок и сделать заявление, что к этому случаю не имеет никакого касательства. Пусть на него не рассчитывают. Или что-то подобное. Стася не был уверен точно. Он все время придумывал новое и тут же забывал, что хотел. Шагая все быстрее, Стася яростно спорил с собой, говорил дельно и много, вот только не мог задержать в голове хоть одну из гениальных мыслей.

В такой горячке он оказался на углу Крещенской улицы, что показалось ему глубоко не случайным, а, напротив, символическим знаком. Стася все же огляделся, чтобы четче уяснить, куда вышел. На другой стороне он заметил черный студенческий мундир. Усольцев вел себя странно. Оглядывался, словно опасался слежки, и в лице его, всегда наглом и уверенном, читалась растерянность. Чего раньше не случалось. Стася замер, боясь шелохнуться. Как будто от этого зависела его судьба.

Усольцев его заметил. Всегда аккуратный Стася выглядел как петух, спасшийся от ножа мясника. Они смотрели друг на друга. Между ними была улица, залитая теплом и заходящим солнцем. Слишком близко. Слишком далеко. Где-то поблизости играли на гитаре, стучали колеса о брусчатку, детский голосок выводил песенку.

Усольцев ничего не замечал. Ему хотелось сбежать немедленно, и как можно дальше. Вот как все обернулось. Смотрит, не отрываясь, гвоздем въедается. Еще чуток, и, пожалуй, бросится. Что же делать?

Стояние по обе стороны Крещенской затягивалось. Никто не решался двинуться первым. Все изменилось вдруг. По какому-то невидимому знаку они бросились в разные стороны. Усольцев бежал, не оглядываясь, думая только о том, что если Стася его догонит, он будет кричать и визжать, – ничего не стыдно, когда надо жизнь спасать. Бежал он не наобум, а к заветной цели. Она показалась за вторым поворотом. Вывеска «Телеграф» была спасительной крепостью. Здесь уж не достанет. Усольцев вбежал в отделение и никак не мог отдышаться. Найдя бланк телеграммы и обламывая перо, он кое-как нашкрябал несколько слов и протянул телеграфисту.

Начальник почтово-телеграфной конторы Иванов пережил штурм полиции и задержание юноши в нижнем белье. Еще один нервный молодой человек удивил его куда меньше. В конце концов, лето на дворе, перегрелись маленько, вот и чудят. Иванов постарался быть настолько мягким и вежливым, насколько это возможно с заболевшим. Он принял телеграмму, прочитал вслух какую-то белиберду, насчитал пятьдесят копеек за срочность и обещал отправить непременно сейчас. Молодой человек, от которого невыносимо несло старым ослом, отказался уходить, пока не убедится, что телеграмма ушла.

Проявив милосердие, Иванов сел за аппарат и отстучал ключом положенные буквы. Посетителю сразу стало легче. Он схватился за голову и побрел к дверям. На этом испытания его не закончились. На самом пороге он шарахнулся от господина крепкого сложения в светлом костюме. Усольцев проскочил мимо него, как из мышеловки, а тот очень вежливо поднял шляпу.

– И опять у нас приятная встреча! – заметил он.

Отвечать было некому, Усольцев был уже далеко.

Начальник телеграфа с облегчением увидел хоть одно нормальное лицо, к тому же украшенное роскошными усами. Но когда ему протянули телеграмму в Окружной суд, в который требовалось немедленно доставить дело какой-то барышни, господин Иванов понял, что в его родном и тихом городке творятся нехорошие дела. Если не сказать: темные.

Однако господин был столь любезен, а взгляд его столь уверен, что начальник телеграфа счел за лучшее отбить депешу за подписью какого-то Ванзарова без лишних вопросов.

Остаток дня, потраченного на бесполезные поиски, Недельский провел в тумане. В багровых облаках с красным подбоем исчез ненавистный ему участок, а вместо него предстала картина удивительная. Сергей Николаевич увидел себя на улицах столь же туманного Лондона. Вот идет он мимо грязных зданий, рожки фонарей еле светят. Впереди раздается ужасный крик. Так кричит только жертва. Пристав выхватывает шпагу, которая вдруг у него появилась, и бросается на помощь. Он бежит по кривым закоулкам и, наконец, оказывается на незнакомой улице. Он видит: в пятне света лежит чье-то тело, несчастную выпотрошили, внутренности лежат рядом. И над ней краснеет надпись, – очевидно, кровью, а чем же еще: «Джек Потрошитель».

Пристав оглядывается, чтобы застать убийцу, и видит, как по переулку удаляется подозрительная тень в плаще и цилиндре. Он сразу понимает, что это и есть Джек Потрошитель. Пристав бросается в отчаянную погоню, но ноги становятся ватными, он еле двигается. Взмах шпаги разгоняет наваждение. Пристав видит, что очутился в родном Сестрорецке, на Крещенской улице. И опять все та же тень. Она удаляется и манит за собой. Пристав снова выхватывает шпагу, или уже саблю, какая разница, и устремляется в погоню. Он бежит очень быстро, так быстро, что дома мелькают смазанными полосами. Но убийца его опережает. Джека Потрошителя никак не догнать. Тут пристав вспоминает, что у него еще револьвер имеется. Он целится и выпускает все шесть пуль. Он знает, что стреляет метко, пули достигли цели. Но тень в цилиндре по-прежнему неуязвима. Она удаляется. Что-то знакомое кажется в этой фигуре, где-то он видел эти плотные формы, которые не скрыть плащу. Ну конечно! Как же он сразу не догадался, это же…

В самый неподходящий момент пристав очнулся от видений и обнаружил себя посреди участка с шашкой наголо. Чиновники спрятались под стол, молясь, чтобы пронесло. Городовые предусмотрительно заперли дверь в приемную часть. Спрятав орудие в ножны, пристав дал команду оставить его, что чиновники исполнили с большим рвением. Оставшись в одиночестве, Сергей Николаевич опять погрузился в туман. И снова он видел эту фигуру в плаще и цилиндре. И даже узнал в ней того, кого и предполагал, – наглеца из Петербурга. Но как его прищучишь! Пристав подумал, что его силенок не хватит. Да и предводителя тоже. Надо что-то срочно выдумать.

И тут ему нашептали свежую мысль. Была она столь проста и незатейлива, что наверняка должна оказаться полезной. Действительно, как же он сразу не догадался? Все же очевидно. Только надо торопиться. Чтобы не опередил этот проныра. Иначе предводитель не простит. Сорвав с лавки городовых, отдыхавших от дневной суеты, пристав побежал к пляжу.

Катерина Ивановна прекрасно разбиралась в мужчинах. Она знала, что все они, с усами, чинами, состоянием и прочей гордостью, делятся на две категории. В первую, самую обширную, входили те, кому достаточно улыбнуться, чтобы получить все, что пожелаешь. К сожалению, за ними числилось не так много денег и возможностей, чтобы тратить на них свое обаяние. Другие, куда более редкие персонажи, требовали выдержки и, самое главное, изобретательности. Иногда – импровизации. Но какими бы они ни были мудрыми, сильными и богатыми, исход был один. Катерина Ивановна добивалась того, что ей было надо в данную минуту. Потому что определяла с точностью лисицы, идущей по следу подранка, ту самую единственную слабость мужчины, за которую его и можно поймать. Удивительный дар. Бесценный. И такой действенный.

Взглянув на провизора, она, не задумываясь, нащупала его слабинку. И стала рассказывать, что все местные врачи ничего не понимают, вся их хваленая слава не стоит ломаного гроша, только деньги берут, а помочь не могут. Хоть бы кто посоветовал, а то так измучилась головными болями и бессонницей, просто не может найти себе места. Быть может, найдется спасительный совет?

Провизор Лампарев мечтал стать врачом, но вынужден был принять отцовское дело. Страсть давно прошла, но рубцы остались. Он любил давать советы покупателям, потешаясь над выписанными рецептами и по секрету предлагая правильное лечение. А тут удача сама шла в руки. Он доложил все, что думает о местных врачах, и о столичных тоже. Катерина Ивановна терпеливо слушала, кивая и поддакивая. Наконец Лампарев дошел до главного, а именно: сказал, как помочь этому горю, и даже продемонстрировал склянку темного стекла с витиеватой латинской надписью. Средство отменное, сильное, действует безотказно. Конечно, ни один врач этого не скажет, им нужен не результат быстрый, а чтобы лечились подольше. А это чудодейственное средство (ну конечно, с морфием, как же иначе?) подействует сразу. И все как рукой снимет.

Дама от всей души поблагодарила спасителя и уже расстегнула кошелек. Но тут обнаружилось, что средство отпускается строго по рецепту. И никак иначе. Она потерла виски, изобразив отчаяние: неужели ей придется уговаривать доктора, который еще не известно, захочет ли помочь… Это ведь так просто: отпустить микстуру, а она непременно отблагодарит за такой совет.

Лампарев колебался. С одной стороны – его врачебный гений. Но с другой… Если станет известно, что без рецепта отпущено сильнодействующее снотворное… Да кто же узнает? Барышня ведь благодарна будет.

Видя сомнения провизора, Катерина Ивановна изобразила такой острый приступ боли, что даже схватилась за прилавок. Мужское сердце мягче масла. Согрей – и оно твое. Лампарев поставил на кон отцовское дело и выдал склянку, попросив принимать не более трех капель. Четыре – еще не страшно. Но вот больше – недопустимо. Пять капель – смерть, не иначе. Соблюдать меру и осторожность. Принимать две недели, после чего сделать перерыв. Ну, и так далее. Он получил сверху десять рублей, а Катерина Ивановна – то, что хотела. Недаром заехала сюда. Авдотья ее давно рассказывала, что здесь чудной аптекарь работает. Важный, но глупый. Бабы над ним потешаются. Как начнет лекцию читать – удержу нет. Чудной, одним словом.

Коляска была оставлена у столба, на котором фонарь держался кое-как. Она отвязала вожжи и приподняла подол юбки, чтобы зайти на подножку.

– Имею честь видеть Катерину Ивановну?

Откуда-то возник молодой господин в светлом костюме, не слишком дорогом, но вполне приличном. Катерина Ивановна быстро оценила его достоинства: молодость, крепкое, пружинистое тело, особую мужскую красоту, не броскую, но притягательную, и роскошные усы. И еще заметила глаза. Что-то было в них такое, чего определить она не смогла. И как бы невзначай отметила, что ни под одну категорию этот незнакомец не подходит. А он определенно был незнакомец. Дачник, скорее всего, приехал на днях. Иначе она бы такого не пропустила.

– Мы знакомы?

Она спросила так, чтобы не отпугнуть, но и не показать ненужный интерес. Этого мужчине показывать нельзя.

– Конечно же, нет! – ответил он. – Разве я стал бы представляться на улице?

– Как же вы меня узнали?

– Разве можно не узнать самую красивую женщину Сестрорецка и окрестностей до самой финской границы?

Комплименты Катерине Ивановне говорили слишком часто, чтобы она не знала им цену. Но в этом было что-то новое, словно вызов или дразнящая провокация.

– Кто вы? – спросила она.

– Ванзаров, чиновник из Петербурга, – он приподнял шляпу, открывая русую голову. – Изучаю местные достопримечательности. Без вас этот город был бы лишен притягательности. Можно сказать, и смотреть-то нечего.

Ванзаров требовательно протянул руку.

Такого напора она давно не встречала. Катерина Ивановна прекрасно видела, что молодой человек отнюдь не потерял голову от ее чар. Смотрит нагло, открыто и дерзко. Отчего-то ей стало тревожно, захотелось немедленно прекратить странный разговор. Но ручку она протянула, ощутив крепость его ладони и легкое прикосновение усов, от которого пробежали искорки по животу. Что было совсем уж необычно.

– Благодарю вас, рада знакомству. Мне пора…

Она поставила туфлю на подножку.

– Уезжаете? Какая жалость, – сказал молодой человек и, как бы не нарочно, взял вожжи. – Мне так хотелось познакомиться с вами. Я так много хотел бы о вас узнать.

– Что же вас интересует?

– Как вы проводите вечера, например.

– Скучно. Сижу дома со старым мужем и вязанием.

– О! Никогда не поверю. Я бы сказал, что у вас бурная жизнь, вы любите скорость и риск, праздники и богатство. Для этого у вас есть главное: независимость и сколько угодно поклонников. Да и что вам делать в вашем доме, где только кухарка и работник? Готовить вы не умеете, впрочем, как шить, гладить и вязать. Чем же убивать скуку в ожидании достойной партии? Конечно, же, надо проводить жизнь бурно. Что вы делали в аптеке?

Вопрос был задан столь неожиданно, что Катерина Ивановна чуть было не проговорилась.

– Капли от головной боли, – ответила она.

– У вас головная боль? Ну надо же! А выглядите, как брильянт после огранки. Или новенькая пуля. Или остро заточенный нож.

– Господин Ванзаров, вы не слишком ли много себе позволяете? Мне кажется, вы забываетесь.

– Ничуть. Я поражен вашей красотой. Может, чуть-чуть перегрелся, – он комично помахал ладошкой в лицо. – Ну, вот все и прошло. Хотите в качестве оправдания дружеский совет?

Она не нашлась, что ответить. Странное смятение вызвал в ней этот господин.

– Так вот. Никогда не берите оружие не по руке. Например, у нагана очень тугой спуск. Особенно у нового. Лучше используйте дамский браунинг. Очень удобно.

– Откуда вы… – сказал она и вовремя сдержалась.

– Откуда я? Я – из Петербурга. Об остальном рассказала ваша ручка. Следы на нежной коже не сразу проходят.

Катерина Ивановна взяла у него вожжи и бросила в коляску.

– Не знаю, кто вы такой…

– Честное слово: чиновник из Петербурга.

– Но я бы предпочла закончить этот разговор немедленно.

– А в гости пригласите? – спросил Ванзаров.

Он смотрел с таким младенчески невинным видом, при этом усы его торчали наглыми крыльями, а в глазах Катерина Ивановна невольно заметила мальчишеское озорство. Дескать, ну, как я тебя!

– Я не принимаю, – ответила она.

– Тогда не желаете сегодня отужинать?

– Благодарю вас, я не принимаю приглашения от малознакомых господ.

– Ну, так и познакомимся! Выбирайте: у Фомана или в станционном буфете?

Это уже было слишком. Катерина Ивановна взошла в коляску и взяла хлыст таким образом, словно предназначался он не лошади.

– Раз ужинать не хотите, окажите крохотную милость.

– Что вам угодно?

Нельзя было поддаться на эту уловку. Господин Ванзаров стал хлопать себя по карманам, не хуже рассерженного гуся, что хлопает крыльями, наконец вытащил записную книжечку с огрызком карандаша. И протянул даме. Она не взяла.

– Автограф! Умоляю! В столице буду показывать и рассказывать, какая роскошная красавица мне на память черкнула.

– Не знаю, что вам написать…

– А я подскажу, берите, берите…

Она взяла книжицу в кожаном переплете с тертыми уголками. Ей очень хотелось узнать, что там. Кажется, он только этого и ждет. Нельзя попадаться в детские ловушки.

– Но если только два слова…

– Именно два! – сказал Ванзаров. – Может быть, три. Я вам из Байрона приведу: «Я вернулся в седую Элладу, я вернулся любовь убивать! Невидимкой брожу я по скалам…». Дальше не помню. Сделайте милость! Мне будет сердечно приятно. Согреете мне душу.

Карандаш уже приготовился, как вдруг книжечка выпала из дамских ручек прямо в уличную пыль.

– Ах, какая жалость, – сказала Катерина Ивановна. – Я такая бестолковая. Нет, господин Ванзаров, не старайтесь. Я не возьму в руки эту грязь с улицы. У нас тут такое порой выливают! Навоз и помои. Фу! И карандашик не забудьте.

Она бросила так, чтобы карандаш упал под колеса. Ванзаров поймал, точно подставив руку. Не хуже тренированного жонглера.

– Какая досада. Остался без автографа, – сказал он.

– Что поделать. Не всегда получаешь то, к чему стремишься.

– Так я буду надеяться!

– Не надейтесь, – Катерина Ивановна взяла вожжи. – Я постараюсь, чтобы мы больше не встретились. Вы слишком заносчивы, господин чиновник из столицы. Здесь у нас люди попроще.

– Тогда на прощание один вопрос, последний. Удовлетворите любопытство исследователя уездных городков… Сердечно благодарен! Вы знакомы с господином Жарковым?

Чего-то такого она опасалась. Когда на улице совершенно незнакомый господин задает странные вопросы, а потом интересуется тем, что знать не следует… Что тут сделаешь? Не городовых же звать на помощь…

Как только Катерина Ивановна подумала о полиции, на нее нашло озарение. Конечно, кто бы еще посмел так дерзить. Неужели из столицы прибыл? Зачем?

– Я не знакома с этим господином, – ответила она.

– Вот как? А я так уверен в обратном. Как же нам быть с этим диалектическим противоречием?

– Ничем не могу помочь.

– Жаль. Жаль, Катерина Ивановна, что такая умная женщина умеет так врать.

– Что это значит?

– Это значит, что вы прекрасно поняли мой вопрос.

– Я не знаю его!

– Обычно, когда люди действительно не знают, они спрашивают: «А кто это?» Или что-то подобное. Ваш же ответ точно указывает на то, что вы пытаетесь скрыть. Для чего вам это?

– Хорошо, я отвечу, чтобы больше вас не видеть. Да, я знаю Жаркова. Вернее, знала его. Но больше о нем ничего не хочу знать.

– Поссорились?

– Это вас совершенно не касается!

– Где вы были вчера вечером примерно с полуночи и до утра?

Катерина Ивановна была готова к этому вопросу. Буквально ощущала его приближение.

– Каталась и дышала чистым ночным воздухом.

– Не совсем чистым. Примешивался пороховой дым.

– И что такого? Да, мне нравятся подобные развлечения. Кажется, оружие у нас продается свободно. Стрелять в глухом месте не запрещено законом.

– Конечно, нет, – согласился Ванзаров. – И вы были совершенно одна. С вами никого не было. Страшно подумать: дама одна и в ночи.

– Я не знала, что на прогулку белой ночью в прекрасную погоду надо брать двух свидетелей.

– Иногда они не помешают. Особенно когда совершается преступление.

– Преступление? – спросила Катерина Ивановна. – О каком преступлении вы говорите?

– А вы о каком?

– Господин Ванзаров!

– Сегодня утром найдено тело инженера Жаркова. Его убили довольно хладнокровно.

– Мне очень жаль, прощайте, – она хлестнула кнутом, и лошадь взяла так резво, что Ванзарова обдало сухим облаком пыли.

Он стряхнул с рукава песчинки и пошел в другую сторону. Проходя мимо витрин, останавливался и старательно разглядывал выставленные сахарные головы и прочий колониальный товар. Слежки за ним не было. Видать, мрачный юноша интересовался только амазонкой с хлыстом.

Жизнь в маленьком городе имеет то преимущество, что все друг друга видели или знают. Примелькались лицами. От чужака тянет чем-то таким особым, необъяснимым ароматом, который и выдает в нем чужака. Как только Танин увидел господина с роскошными усами, направлявшегося к участку, он решил, что это именно тот, кого он дожидался битых два часа.

Танин, подбегая к Ванзарову, на ходу снял шляпу.

– Прошу простить… – еле выговорил он от волнения. – Не вы ли господин Ванзаров?

– Вероятность довольно высока.

– Ох, как я рад! Совсем вас заждался… Родион Георгинович?

– Скорее «Георгиевич», с вашего позволения. Позвольте узнать, как зовут одного из лучших и состоятельных людей этого милого города?

– Вы уже знаете… Ну, конечно, Фёкл Антонович все и про всех рассказал.

– Вернее, это он вам про меня рассказал.

– Да, Фёкл Антонович в полном восторге.

– Что же мы на улице стоим? Не хотите зайти в гости? – Ванзаров гостеприимно указал на дверь участка.

– Нет уж, благодарю. Может, лучше вы ко мне? У меня и коляска имеется, тут недалеко.

– Как-нибудь в другой раз. Так и не знаю, с кем имею честь…

Танин суетливо извинился и представился.

– Что же заставило вас, Андрей Сергеевич, броситься ко мне в объятия? – спросил Ванзаров.

– Понимаете… Такое обстоятельство… В общем, в моей жизни происходят…

– Понимаю. Собираетесь жениться.

– В некотором роде… Как вы угадали? Предводитель этого знать не может…

– Не нужен ваш милый Фёкл Антонович, чтобы это понять.

Для Танина это открытие было столь оглушающим, что он на какие-то мгновения потерял дар речи.

– Так в чем ваша беда? – напомнил Ванзаров. – Хотите последить за невестой, пока в городе гастролирует такое светило, как я?

– Могу говорить с вами совершенно откровенно, Родион Георгиевич? – спросил Танин и придвинулся как можно ближе.

– По-другому у вас не получится.

– Как хорошо… Тогда я напрямик… Дело вот в чем… Понимаете, такие обстоятельства, что… Ну, я не о том… Значит, если говорить откровенно… Как бы глядя с определенной дистанции, когда мелочи становятся незаметны, а главное проявляется во всей сути… Не могу изложить все обстоятельства, да они вам и не интересны… В общем… Как бы сказать, непосредственно…

– Андрей Сергеевич, у меня очень мало времени. Убийцу надо ловить.

– Вот и я как раз об этом! – обрадовался Танин.

– Знаете убийцу инженера Жаркова?

– Кто?.. Я?.. Убийцу?.. Нет!.. Но вы же его найдете?

– Его или ее, но найдем обязательно.

– Найдите, пожалуйста, и расскажите мне.

Предложение было столь странным, что Ванзаров попросил собеседника объясниться.

– Очень прошу вас, найдите убийцу… Нет, не так… Когда найдете убийцу, скажите мне это раньше всех. Подробности меня не интересуют. Просто имя. Для меня может играть роль буквально каждый час. А ждать официальных новостей…

– Вам может все выболтать Фёкл Антонович.

– Нет уж, лучше вы. Ну, а в благодарности моей можете не сомневаться. Это уж как водится.

– Сердечно рад, – сказал Ванзаров, беря Танина под локоть. – Только мой вам совет: об этом больше не заикаться. Посажу за подкуп должностного лица. Не надо вырываться, вдруг руку сломаю… Вот так и стойте спокойненько. Быть может, я даже выполню вашу странную просьбу… Не спешите благодарить… Если ответите на три вопроса. Как в сказке.

– Непременно… Благодарю вас…

– Первый: зачем вам это надо?

Танин все-таки освободился из цепкого захвата, всем видом демонстрируя мирные намерения и не пытаясь сбежать.

– Обстоятельства таковы… Надо жениться, очень надо, но хочется быть уверенным, что…

– Кто ваша невеста?

– Это второй вопрос?

– Нет, между первым и вторым.

– Прошу простить, но этого открыть не могу… Дело чести.

– Раз такое дело… – Ванзаров разгладил усы, слегка подбив их вверх. – Тогда второй вопрос: что вам сделал Жарков?

– Совершенно ничего… Мы с ним лично не были знакомы…

– Вот как? Остается самый простой вопрос: как провели вчерашний вечер, скажем, часов с шести?

Танин стал разглядывать крышу участка.

– Да я и не помню…

– Неужели гуляли на свежем воздухе с вечера и белую ночь напролет?

– Именно так, – согласился он.

– Звучит неуверенно. Не находите?

– Но это правда, Родион Георгиевич!

– Вот как? Тогда проверим вас…

Снова появилась записная книжечка с огрызком карандаша.

– Выбирайте любой чистый лист… – сказал Ванзаров, наблюдая за тем, как Танин тщательно разгибает книжицу, готовясь писать на весу. – Диктую: «Я… снова… вернулся… с большой… охоты… и нет… у меня… теперь… охоты… убивать… Стану… жить… как… невидимка»… Закончили? Давайте сюда…

Ванзаров спрятал книжечку, даже не взглянув. Танин пребывал в замешательстве.

– Для чего же это упражнение? – спросил он.

– Особая методика, позволяющая по типу почерка вычислить возможного убийцу.