Текст книги "Холодные сердца"

Автор книги: Антон Чижъ

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

– Я не слежу за криминальными хрониками, – пояснил он. – Действительно хороший специалист?

– Не то слово!

– Разве могут быть в нашей полиции хорошие специалисты? Это же не Скотленд-Ярд. Посмотреть на нашего пристава, так засомневаешься в умственных способностях…

– Ай, как нехорошо! – Фёкл Антонович не любил, когда журили его подчиненных. Уж какие ни есть, а его. – И пристав наш кое-что умеет, уверяю вас.

– Чем прославился этот ваш Ванзаров?

Фёкл Антонович был рад продемонстрировать глубокие познания. Из того, что попало в газеты, вот, пожалуйста: случай на конкурсе красоты, случай в мире бильярдистов, происшествия вокруг салона госпожи Живанши и даже серия таинственных самоубийств. Ну и прочее…

– Если половина из этого правда, вас можно поздравить, – сказал Танин. – Да, чуть не забыл, а кого убили?

– О, это так грустно. Инженера Жаркова с Оружейного. Знали его?

Танин как-то странно посмотрел, будто ему назвали дату смерти, сбивчиво попрощался и буквально сбежал. Такое поведение Фёкл Антонович простил – молодежь, что с нее взять.

Розыски не были долгими. Как видно, пристав отлично знал, где в этот час можно застать доктора. А проводить время в компании со звездой сыска ему было не интересно. Полицейская пролетка подъехала к зданию вокзала. Извозчики ждали следующий поезд, который должен появиться на горизонте не раньше чем через час. На платформе царило запустение. На втором этаже, в привокзальном кафе, земский врач у окна потягивал чай с лимоном, созерцая обширные огороды сестрорецких обывателей.

– Садитесь, пристав, выпейте чаю, – сказал он. – Сегодня заслужили. Бегаете, как скаковая лошадь. Нашли что-нибудь?

Недельский сухо поблагодарил и представил гостя. Асмус пожал крепкую, почти стальную ладонь и посмотрел на Ванзарова в упор, словно пытался что-то вспомнить.

– Ванзаров… – наконец сказал он. – Мне кажется, года два назад читал в «Ведомостях» некролог. Запомнилась звучная фамилия и слишком юный для служебного подвига возраст. Это ваш родственник?

– Не совсем.

– Простите за нескромность: брат?

– В каком-то смысле.

– Но не отец же!

– В этом вы совершенно правы.

– Не хотите тайну открыть?

– Хотел бы. Но не могу.

– Как знаете. Ну, тогда садитесь чай пить. И вы тоже, пристав. Не пугайте своей героической шашкой мирных пассажиров.

– Господин Ванзаров, позвольте удалиться, – сказал Недельский.

Ему разрешили, но попросили подождать в пролетке, а заодно охранять важнейшую улику, которой пристав с большим удовольствием запустил бы в ближайшего воробья. Грохот каблуков затих на лестнице.

– При вас наш орел тих и кроток, – сказал доктор. – Буквально терапевтический эффект произвели. Случайно, не врач по образованию?

– Классическая филология, – ответил Ванзаров. – Кандидатскую по Сократу начал, но не закончил.

– А что так? Интересная тема.

– Потянуло в полицию.

Асмус изучал новичка с профессиональным интересом.

– Как это в полицию может «потянуть»?

– Сначала за романтикой. Затем искал победу истины и логики. Ну, а на пятом году службы…

– Не скрывайте, я врач, мне все тайны доверяют.

– Ловить негодяев – это то, что я умею лучше всего.

– Удовольствие?

– Вроде охоты.

– Но как же победа добра над злом?

– Об этом не стоит беспокоиться. Никуда от нас не денется.

– Это почему же?

– Мы все время побеждаем зло, но оно все время выигрывает. Процесс долгий и утомительный. Но ничего не поделать.

Доктор похлопал кончиками пальцев.

– Вы очень интересный человек. Как приятно, что оказались в нашем захолустье. Надолго?

– В некотором смысле зависит от вас, – ответил Ванзаров. – Я занимаюсь убийством Жаркова. У меня нет возможности вызвать криминалиста из Петербурга. Вы должны его заменить.

– Родион Георгиевич, я бы с радостью, но поймите, мое дело – простуды, насморки, катар желудка, вывихи, занозы, истерики, нервы и прочая уездная чепуха. У меня и знаний специфических нет.

– Понимаю. Вы осматривали труп?

– К сожалению, не смог отказать, – ответил Асмус и отодвинул чашку.

– Примерное время смерти установили?

– Я и не пытался. Зачем? Ну, пролежал всю ночь. Точнее не знаю.

– Так, температур не замерили. А причину смерти установили?

– Какая может быть еще причина, если ему полживота разворотили?

– Удар штыком был смертельным?

– Понятия не имею.

– Ногти осматривали? Следы на запястьях. Следы удушения.

– Господин Ванзаров, я больше занимался городовым, у которого случилась истерика. Потом вливал успокоительное в предводителя. Фёкл Антонович вздумал посмотреть на труп. Едва чувств не лишился.

– Очень жаль, что тратили время на ерунду, – сказал Ванзаров.

– А что вас беспокоит?

– Меня не беспокоит. Меня интересует, зачем убивать штыком человека на пляже, а потом сажать его в шезлонг.

– Да уж, вопрос, нечего сказать. Спросите лучше у пристава.

– Что именно?

– Он что-то из кармана вытащил у убитого, дал прочесть предводителю, потом они таинственно перешептывались.

Ванзаров легонько поклонился.

– Премного обязан. А говорили, что ничего не заметили.

– Но ведь это полная чушь.

– Иногда чушь ведет к неожиданным результатам. Главное – уметь наблюдать.

– А вы умеете? – спросил Асмус.

– Отчасти.

– Что же можете сказать, например, обо мне?

Доктора прощупали быстрым и тщательным взглядом.

– Живете один, давно потеряли любимого человека, не любите тратить деньги, бросили курить месяц назад, носите старый халат малинового цвета, который недавно порвался, однажды сильно отравились, когда пользовали пациента, и хотите выглядеть моложе своих лет.

Асмус подмигнул.

– Признавайтесь: навели обо мне справки? Когда успели? Фёкл Антонович поделился?

– Еще два часа назад о вашем существовании я счастливо не догадывался, – ответил Ванзаров. – Все сведения получены от вас. Вы все время трогаете ногти. Это признак того, что отучили себя от привычки их грызть. Почему? Очевидно, как-то раз занесли в рот какую-то заразу. После чего взяли себя в руки. В прямом смысле. Далее. Вы часто щуритесь, значит, страдаете близорукостью. Но очки не носите. Почему? Чтобы не казаться барышням стариком. На усах у вас заметен рыжий налет. Но табаком не пахнет. Значит, бросили курить не так давно. Ну, а след на безымянном пальце сам за себя говорит.

Доктор смущенно крякнул.

– Допустим. Но халат?

– У вас из кармана торчит кусочек фиолетового шелка. Скорее всего – не галстук и не память о любимой. Значит, домашняя вещь. Что? Скорее всего, халат. Вы его порвали, но так привыкли к старой вещи, что хотели бы такой же. Отрезали кусочек, чтобы заказать у галантерейщика. Очень вас понимаю, сам такой. Продолжать?

– Вы меня исключительно развлекли! Жаль, что не спросил про палку, которую отдали приставу. Но этому можно помочь. Не согласитесь ли отужинать со мной сегодня вечером? В благодарность за доставленное удовольствие.

– Готов принять от вас иную благодарность, – сказал Ванзаров. – В земскую больницу сейчас доставят труп Жаркова. Осмотрите его тщательно, как только сможете, и расскажите все, что найдете. Договорились? Ну, а ужин никуда не денется. Как-нибудь.

Доктор обещал сделать все, что будет в его скромных силах. Простились они тепло.

А вот пристав не проявил дружелюбия. Сидя в пролетке, демонстративно изучал чистое небо. Важнейшая улика валялась у него в ногах. Ванзаров запрыгнул на диванчик, поднял палку и слегка прижал пристава к дверце.

– Что же это вы, Сергей Николаевич, секретики от меня прячете.

– Не понимаю, о чем вы.

– Записка, что нашли в кармане убитого. Сделали вид, что к делу не относится.

– Так и есть, не относится, – ответил пристав, отвернувшись. – Глупость, и только.

– Не заставляйте меня сидеть с протянутой рукой.

Пробурчав что-то туманное, Недельский достал измятый комочек. Ванзаров развернул его.

– Вы правы, к делу не относится, – сказал он. – Эта записка останется пока у меня. Не возражаете?

– Как вам будет угодно. Теперь куда изволите?

– К дому Жаркова. Куда же еще.

Стася Зайковский не желал выходить из дома. Утро, испорченное непрошеным визитом, растянулось до полудня. Он напился чаю, послонялся по комнатам, побродил по саду, сшибая сорняки и землянику, приказал еще раз поставить самовар и даже лениво поругался с сестрой, перезревшей девицей неопределенной внешности, за которой ему было жалко давать приданое, а задаром она никому была не нужна. Сестра расплакалась и ушла на пляж, заявив, что ноги ее в этом доме не будет, так что раньше ужина ее можно было не ждать. Он сел перед самоваром и вгляделся в свое отражение, надувшее его лицо медным шариком. Тоска овладела его душой. Стася не мог понять причины этой тоски. Ну ладно, Усольцев мерзавец, так ведь он точно знает, что надо делать. Отчего же так муторно на душе, словно завелись в ней дохлые клопы? Отчего не радует день, который можно провести, как и все прочие, в свое удовольствие? Нет этому ответа. Только смутное предчувствие чего-то дурного, скользкого, как раздавленная улитка, нет-нет да и кольнет сердце.

Стася вконец расстроился. Крикнул кухарке, что чая не желает, взял одеяло и пошел в сад, где под смородиновым кустом было заветное место. В саду было хорошо и прохладно. Он устроился поудобнее на мелких кочках, прикрыл глаза рукой и погрузился в дремоту. И уже начал проваливаться в небытие, как вдруг чья-то тень заслонила солнышко. Стася приоткрыл один глаз, и точно – над ним возвышался силуэт, черный в прямых лучах солнца. Незнакомец молча рассматривал Стасю, словно насекомое, которое раздавить ничего не стоило. Только ногу подними. Это был не Усольцев.

Стася приподнялся на локтях и тут же получил легонький тычок в бок. Гость без церемоний стукнул его по ребрам носком ботинка, довольно острого. «Что вы себе позволяете!» – хотел заявить Стася, но вместо этого повалился на спину и ручки подтянул к подбородку. Точно – насекомое.

– Лежи тихо, тогда ничего не будет, – сказал незнакомец. – Знаешь меня?

Когда гость бьет хозяина по ребрам ногой, а потом спрашивает, знакомы ли они, дескать, не ошибся ли случаем, даже не знаешь, что ответить. Стася решил, что в данной ситуации правда будет вернее всего. Но язык прилип к сухому небу. Он только головой замотал.

Черный силуэт присел, подставив лицо свету.

– А так?

Так было значительно лучше. Хотя как посмотреть. Стася не был лично знаком, но наслышан был достаточно. И как он пальцы ломал нерадивым подрядчикам, и как приказчика еще бы чуть-чуть, и задушил. В общем, то, что Стася знал, не радовало. Лучше лежать тихо и не рыпаться.

– Вижу, узнал, – сказал гость. – Это хорошо, значит, не надо представляться.

Действительно, Стася знал, как зовут секретаря Порхова. Хотя предпочел бы совсем не знать.

– У меня к тебе дело, Стася, – сказал Ингамов сразу по имени и на «ты», хотя виделись они впервые. – Дело такого свойства, что лучше оно останется между нами. О моем визите ты забудешь, как о страшном сне. Ты не против?

Стася совершенно не возражал. Просто не мог шевельнуться. Как жук на булавке.

– Забыть я тебе советую, но помнить советую не менее твердо. Ты понял?

Стася все отлично понял, хотя от него требовали двух противоположностей одновременно: забыть, но помнить. А деваться некуда.

– Ты Жаркова хорошо знаешь? Приятели?

– Да, – наконец сказал Стася.

– Он ведь с тобой всяким делился, верно? Про делишки свои рассказывал, про похождения разные.

– Ага… – согласился Стася.

– Так вот, мой тебе совет. С этого момента ты забываешь все, что он тебе рассказывал. Причем забываешь так крепко, будто и не было вовсе. Ты меня понял?

– Да-с…

– А если тебя кто спросит: «Станислав, а рассказывал тебе друг про всякие свои похождения?» – что ты должен ответить?

– Что? – повторил Стася.

– Ты должен ответить одно: ничего не знаю, ничего не помню, а если и были какие разговоры, так и все из головы вылетело. Ветром сдуло. Нет ничего, пусто. Вот такой у нас уговор будет. По рукам?

– Да-с…

– Умница, Стася, сообразительный мальчик. Долго проживешь. Если сможешь. Раз такой смышленый, отвечай честно, а то рассержусь. Что тебе дружок твой передал на хранение?

Стася пытался задуматься над странным вопросом, но мысли путались.

– Бумаги давал? – спросил Ингамов.

– Не было такого…

– Записи какие-нибудь, письма, дневник? Дневник Жарков вел?

– Нет-с… Да вы у него же и спросите… При чем тут я!

– Кому, как не другу, ценную вещь на хранение отдать. Ну, так что?

– Не было ничего… Поверьте, Матвей…

– Так и быть. В этот раз поверю. Но смотри, Стася. По дружбе нашей повторю: держи язык за зубами, крепко держи. Иначе подчистую лишишься и зубов, и языка. Это я тебе обещаю, слово моряка…

Стася получил несильный, но очень обидный тычок в тот же бок. Он пискнул, как мышь, которой наступили на хвост.

– Ну, спи-спи… Не буду мешать.

Стася покорно зажмурился. Вокруг стало тихо. Подождав, он приоткрыл глаза. В саду было пусто. Только ветер играл листками. Неужели приснилось?

Скромный с виду домик с резными ставенками словно сошел с картинки уездного рая. Густые кусты смородины и крыжовника за заборчиком, потом яблоневый сад, а за домом – корабельные сосны. Сам же дом требовал ремонта. Краска заметно облупилась, но стены стояли прочно.

Пристав остановил у калитки.

– Прикажете подождать?

Ванзаров спрыгнул на утоптанную землю, что подменяла на Парковой улице брусчатку, и приподнял шляпу.

– Вы мне очень помогли, Сергей Николаевич. Дальше я сам.

– Как вам будет угодно…

– Еще маленькая просьба. Видимо, придется у вас погостить денек-другой. Так что не затруднит выделить комнату в участке? Господин предводитель грозился дачей, но это лишнее. Я могу рассчитывать?

– Можете. Найдем что-нибудь, рядом с приемной есть пустая комната. Там и кровать имеется. Матрас и белье вам притащим. Иных удобств не имеется.

– Вот за это низкий поклон, – сказал Ванзаров и не думая кланяться. – И последнее. Пошлите кого-нибудь в Петербург ко мне на квартиру, а то вещей никаких. Даже чистую сорочку завтра не надеть. Там выдадут, спросите эм-м… Ну, в общем, кто будет в доме, тот и выдаст. Да, и не забудьте сохранить обломок палки. Это важная улика.

Пристав подумал, что вот оно – счастье служить в столице: юнец озабочен чистыми сорочками и обломками палок. А ему, скромному защитнику закона в глухом уголке, порой некогда в баню сходить. От этих мыслей лицо его, и так сосредоточенное, нахмурилось окончательно. В сердцах он прикрикнул на возницу, пролетка припустила по Парковой.

Сняв шляпу, Ванзаров постучался. Открыли сразу, будто подслушивали за дверью. На пороге стояла женщина в простом домашнем платье, с покрасневшими руками. Голова повязана цветастым платком, какие обожают барышни-крестьянки. Пахло от нее свежей кашей и чем-то домашним, из детских снов. Хозяйка приставила ладонь козырьком.

– Никак, сам пристав заезжал?

– Доброго здоровья, госпожа Лукьянова.

– Да уж, нынче госпожа, – ответила она, разглядывая гостя. – А вы кто такой будете?

Ванзаров назвался чиновником из Петербурга.

– Мне бы господина Жаркова повидать, – закончил он.

– Ваньку? Так ведь нету его…

– А где же он? Неужели на службе?

– Да кто его знает! Молодой, красивый, сил много, семьи нет, гуляй – не хочу.

– Когда же он ушел?

– Вечером еще. Как вернулся, так и потом снова куда-то подался.

– Не беспокоитесь, что вашего постояльца до сих пор нет?

Хозяйка оправила фартук и уперла руки в боки.

– Чего же мне беспокойства разводить? Он, чай, не ребенок. Никуда не денется. Городок у нас маленький, все свои… Пусть себе гуляет, раз силы есть.

– Жарков частенько по ночам пропадает?

Чиновника из Петербурга осмотрели по-хозяйски и подмигнули.

– Само собой. Дело-то молодое. Сам, небось, не прочь того… Ух!.. Беда от вас, красавчиков, девкам… Ишь, усища какие распустил, аж дрожь пробирает… Что же это на пороге стоим, заходите, господин хороший, я блины завела…

Внутри дом выглядел несколько больше, чем казался снаружи. Гостиная, она же столовая, в которую выходили двери спален и зимняя кухня с дровяной плитой. Крепкий, сытый дом. Мебель не новая, но еще прочная, стулья в чехлах. По народному обычаю по стенам множество живописных картинок: от портрета фельдмаршала Суворова до итальянских пастушков. Фотографии в деревянных рамочках.

– Картинки приглянулись? – спросила хозяйка, заметив, как почтительно гость осматривает ее жилье.

– Да, интересные. Многое о вас рассказывают.

– Это что же?

– Например, что попали в этот дом лет двадцать назад кухаркой. Потом у вас с хозяином случилась любовь. Вернее, у него к вам. А вы и не против, чего же лучше искать девушке из деревни. Детей у него не было, и вам бог не дал. Извините… Повенчались, стали жить как прежде. Да только не много вам было отпущено на семейное счастье. Это не мое дело. Не хотел вас расстраивать.

Хозяйка погрозила пальцем, как шаловливому ребенку:

– Уже насплетничали? Вот бабы, ничего удержать не могут.

– Три часа как с поезда. Раньше в вашем городе не бывал.

– Тогда как же… Неужто пристав наябедничал?

– Все здесь, – Ванзаров указал на снимки. – Надо только присмотреться и сделать простые выводы. Еще раз извините, если напугал вас.

– Ишь, какой глазастый да пронырливый, – сказала она. – Ну, коли не шутите… Так оно и есть. Все это от моего благодетеля, мужа покойного досталось… Теперь одна за него доживаю…

– За комнату много берете?

– Какое много. Так, чтоб не даром уж. По правде, я бы и так пустила, лишь бы живой человек был рядом. Я и стол ему, и самовар всегда, готовить умею вкусно. Ванька, слава богу, добрый. Никогда не обидит, подарочками балует. Известное дело – большой человек, инженер Оружейного завода. А вы где служите?

– У градоначальника, в его ведомстве.

– Скажите! Тоже, видать, при чинах и званиях, хоть и молодой еще. А с виду – не скажешь. Глаз у вас хитрый, ой, баловник, видать! Барышням погибель… Ну-ну!

Хозяйка даже платочек подправила эдак кокетливо.

– Я ведь Жаркову друг старинный, – сказал Ванзаров. – Мы с Иваном давно не виделись. Очень интересно, как он устроился. Позволите на его комнату взглянуть?

– А и глядите, не жалко. У нас не заперто. Я пока блинов напеку.

В комнате инженера было сумрачно. Занавески задернуты. Постель не раскрыта, на подушке заметна вмятина. На письменном столе куча книг, инструменты, куски металла и обрезки проволоки. Створка шкафа приоткрыта. Внутри довольно много одежды. Во всем – беспорядок холостяка.

Ванзаров прошелся по комнате, осмотрел чайный столик с засохшим бутербродом и чашкой со следами засохшего чая. Ничего примечательного здесь не было. Он поискал записную книжку или какие-нибудь записи, но ничего не нашлось. Чернильница давно высохла, перо ручки погнуто. Оставалось только заглянуть под кровать. Приподняв свисающий край одеяла, Ванзаров обнаружил дорожный чемодан, довольно объемный. С кухни доносился скрежет сковородки о плиту, хозяйка при деле. Ванзаров щелкнул замками. Внутри были сложены сорочки, нижнее белье, носки, две пары брюк, пиджак шотландской шерсти. Сверху лежала кобура. Ванзаров отстегнул ремешок и вынул новенький, пахнущий маслом наган. В барабане все шесть патронов. Судя по запаху, оружием не пользовались. В путешествие приготовили. Перебрав вещи, Ванзаров не нашел того, что в дальней дороге необходимо больше всего: билеты и паспорт. Видимо, Жарков держал их в более надежном месте. Что странно и нелогично. Все необходимое для побега должно быть под рукой. Вернув чемодан на место, Ванзаров вышел на кухню.

Сковородка калилась на жестяном противне плиты. Лукьянова мешала тесто. Вот-вот блины пойдут.

– Кажется, Иван в отпуск собрался, – сказал Ванзаров.

– Чего выдумали! Никуда Ванька не собирался. Ему и здесь хорошо.

– Вижу, друг мой не меняет своих привычек: запрещает убирать в своей комнате.

Хозяйка тяжко охнула.

– Такой упрямый. Уж сколько просила, давай хоть подмету, пыль вытру, стыдно же. Так ведь нет – уперся. Говорит: увижу след веника, тут же съеду. Что ты будешь делать! Такой упрямец.

– В котором часу он вернулся?

– Ближе к полуночи. Дружок его, Зайковский, на себе принес.

– Что-то отмечали?

– Что там отмечать! Сил не рассчитал, в голове-то ветер. Я ему рассола поднесла, напился и в чувства пришел. У него хмель не держится.

– Завидное качество, – сказал Ванзаров. – Долго чай пил?

– Нет, пошел к себе спать…

– Когда же из дома опять ушел?

– А вы откуда узнали? – спросила Лукьянова, помахивая раскаленной сковородкой.

– Так вы же сами сказали: ушел вчера.

– И то верно… Уже ночь была, я сплю плохо. Слышу, встал, побродил, пошел по дому, потом дверь хлопнула. Значит, опять на гулянку отправился… Только ведь вернулся уже под утро.

Ванзаров изобразил глубокое удивление.

– Неужели вернулся? И опять ушел? Как же так? Ничего не понимаю…

– Да что тут понимать! Обычное дело. Проснулась, уже светать начало. Слышу: ходит, шуршит. Так вежливо и аккуратно, чтобы меня, значит, не будить. Ну, я вставать не стала, чтобы Ваньку не смущать. Сам знает, где в доме что лежит. Он пошумел и затих. Думала: спать лег. А утром смотрю – нет его. Значит, опять ушел. Такой баловник. Сейчас блиночки подоспеют.

Расправив усы, Ванзаров предался очевидным раздумьям.

– Кладовая у вас в сарае или прямо в доме?

– В сарае у нас дрова хранятся, – ответила Лукьянова. – Чего зимой по морозу бегать за всякой хозяйской мелочью? Все под рукой, удобно.

– Позволите взглянуть? Страсть как люблю запасы разглядывать…

Она отерла руки о передник.

– Ох и чудные вы, городские! Ну пойдем, надо хорошего человека уважить…

В кладовой держался крепкий порядок. На деревянных стеллажах выстроились ряды банок с огурцами еще прошлого урожая, крупы, соль, бумажные пакеты с макаронами. Внизу – садовый инвентарь, стиральная доска и горки посуды.

– Ну как, нравится? – спросила Лукьянова.

Ванзаров искал, за что бы зацепиться, но с виду все было на месте.

– Посмотрите внимательно: ничего не пропало? – попросил он.

Лукьянова хмыкнула на такие чудачества, но просьбу уважила. Осмотрела хозяйским глазом.

– Надо же, – сказала она. – А ведь и правда недостает.

– Кроме сапог, чего еще нет?

– Это как же про сапоги узнали?

– Да так, к слову пришлось. Считайте, что угадал. Что все-таки пропало?

– А, вот он чем шумел! Лопатки нет.

– Лопаты… – поправил Ванзаров.

– Лопатки саперной. Принес на неделе, вещь удобная. Места мало занимает, а если землицу под зелень скопать, очень даже ловко выходит.

– А штык у вас тут, случайно, не хранился? Для хозяйственных нужд.

– Это какой же штык?

– Обыкновенный, трехгранный. К винтовке пристегивают.

– Вот уж чудо! Что же мне им, грядки пропалывать?

– А это удобно?

– Вот еще глупости!

– Вы сказали – Зайковский?

Хозяйка сбилась от такого резкого поворота, но подтвердила: именно Зайковский, для своих – Стася.

– Я тоже с ним знаком. Надо бы навестить старого друга. Он где теперь проживает?

– Все там же. В своем доме на Дубковском шоссе.

Ванзаров вынул карманные часы.

– О, как время летит. Задержался. Пора бежать.

– Да куда же бежать! А блины? А Ивана дождаться?

– Обязательно загляну, наверно, даже к вечеру. Благодарю за гостеприимство.

Под причитания хозяйки, которая надеялась угостить блинами приятного юношу из столицы, а больше – поболтать за столом, он поклонился и вышел. Вместо того, чтобы отправиться в участок, Ванзаров направился прямиком к кусту, что важным барином торчал над заборчиком. И ветви раздвинул очень резко. Фигура совсем не романтического вида шарахнулась в сторону.

– Повезло вам, что верный браунинг в сейфе забыл, – сказал Ванзаров. – А то пальнул бы на всякий случай, и совесть бы не мучила.

4

Незваный гость

Из тени вышел господин. Лицо его было столь обыденным, что описать или запомнить затруднительно. Ни одной характерной черточки или детальки не удалось бы подметить. Совершенно невзрачный тип. Однако черный костюм облегал плотное и ладно скроенное тело, как мундир, и пошит был действительно отменно. Кобура под ним была совершенно не заметна. Господин был ровесник Ванзарова, хоть и пониже его, где-то по плечо. Но не настолько ниже, чтобы смотреть снизу вверх. Невысокий мужчина за скромным ростом прятал большие амбиции. И страдал вовсе не от нехватки вершков, а от фамилии предков. Славной, но в обычной жизни трагически смешной. Многих подмывало подшутить, но последствия бывали столь неприятны, что второй раз посмеяться уже никто не отваживался, запомнив накрепко: Радецкий-Буй – не повод для шуток.

Он нахмурился довольно натурально.

– За что же это стрелять в мирных прохожих?

– Только в тех, что филерить не умеют.

– Да, не умею и не люблю, – сказал незаметный господин и протянул руку. – Какая удача, что вы не носите огнестрельное оружие.

Они обменялись тем особым рукопожатием, крепким и быстрым, что водится между старыми знакомыми.

– Даже не представляете, какая удача, – сказал Ванзаров. – Очень рад вас видеть, Леонтий. Чем занимаетесь?

– Выбрался подышать воздухом. А вы какими судьбами?

– Тоже выбрался.

– И тоже подышать?

– Именно этим и занимаюсь.

– Ну, надо же! Чиновник для особых поручений вдруг, в середине недели, бросает все дела и едет дышать воздухом на залив. Я так и подумал.

– Вот видите, как все быстро выяснилось.

– О, я не сомневался. Кстати, а что вы делали в пролетке с приставом?

– Недельский покатал меня по-дружески. Такой замечательный человек. Что любопытно: тоже ротмистр. Какое совпадение.

– Вы уж познакомьте. Может, и меня покатает.

– Это традиция местной полиции. Стоит кому-то приехать из столицы, так его без устали катают. Непременно познакомлю.

– Надо же, как интересно.

– Вы еще не догадываетесь, как это интересно. Уж вас-то пристав примется катать до полного истощения лошади. Такая важная персона не каждый день посещает уездный городок.

Леонтий смахнул с лацкана невидимую пылинку.

– Да что вы, Родион, какие мы важные, самые рядовые обыватели на свежем воздухе. Самые обыкновенные.

– Кто бы в этом усомнился? – спросил Ванзаров. – Буквально верю в это, как в саму истину. Чем же еще заняться ротмистру Разведочного отдела Генерального штаба[5], как не дышать воздухом.

– Совершенно не понимаю, о чем это вы, – ответил Леонтий, оглядываясь по сторонам. – Нет никакого Разведочного отдела. Нас категорически не существует. Вы же это прекрасно знаете. И могли бы знать еще лучше, если бы согласились к нам присоединиться. Кстати, предложение до сих пор в силе. Нам нужные такие светлые головы, как ваша. Это я так, на всякий случай.

– Сердечно благодарю. Мне особо лестно слышать это от вас, ротмистр.

– Так что же?

– Отвечу, как и прежде: пока не готов. Видите, какая у меня вольготная служба: на свежем воздухе, и никаких нервных потрясений.

– Кстати, о потрясениях. Что вы делали в том домике?

– Вот в том? – Ванзаров указал через дорогу.

Леонтий шевельнул пальцем в противоположную сторону.

– Вот в этом, на Парковой улице.

– Ах, в этом. Зашел узнать, нельзя ли снять комнату на недельку.

– И как? Успешно?

– К сожалению, уже занято.

– Какая незадача. И у такого таланта. Просто не верю ушам своим.

– Вы меня переоцениваете, – сказал Ванзаров. – Зашел в первый попавшийся дом.

– И чем же вам приглянулся этот обветшалый сарай?

– Романтическое местечко. И пляж рядом.

– Пляж, значит… – сказал Леонтий. – Вот что, Родион, наша маленькая дуэль доставила мне истинное наслаждение, готов продолжить ее в любом месте и в любое время, лучше под водку с закусками, но обстоятельства таковы, что я должен спросить вас прямо…

– Ни в чем себе не отказывайте, ротмистр.

– Что вы делали в доме инженера Жаркова?

Ванзаров оглянулся, словно хотел проверить, на месте ли дачка, не развалилась ли, не исчезла, как дым.

– Это официальный вопрос?

– Пока дружеский, – ответил Леонтий.

– В том смысле, это ваш личный интерес или несуществующего отдела?

– У нас личное неотделимо от служебного.

– Хорошо, так и быть. Но только в обмен на маленькую услугу.

– О! Родион! Узнаю ваши приемчики. Не можете не торговаться, как мелкий лавочник. Ладно, только из дружеских чувств. Чего желаете?

– Расскажите, чем вызван ваш интерес к Жаркову.

– Хорошо… Это все?

– Еще кое-что, – Ванзаров скромно потупился. – У вас же удостоверение генштаба при себе? Чудесно. Помогите мне без лишних проволочек попасть к директору Оружейного завода.

– Я буквально преклоняюсь перед вашей наглостью, Родион, – сказал Леонтий.

– И тогда я выложу все, что знаю. Слово чиновника для особых поручений, – Ванзаров, как скаут, поднял два пальца.

– Даже не знаю, что лучше: то ли арестовать вас, то ли согласиться…

– Решайтесь, Леонтий, друг мой. Хозяйка уже поглядывает в нашу сторону. Еще немного, и нас настигнет пытка горячими блинами.

– Даже не знаю, зачем я это делаю…

Ротмистр подхватил Ванзарова под руку и потащил в сторону от пляжа.

Катерина Ивановна проснулась в чудесном настроении. Во всем теле была легкость, а на душе радость. Она потянулась в мягких подушках, ощущая сладкую упругость каждого изгиба и силу молодого, здорового организма. Она представила себя со стороны картинно возлежащую в тонкой сорочке, которая не скрывала грудь и холеные бедра, представила, как на нее могли смотреть чьи-то нескромные глаза, и она бы не знала о них, а только чувствовала чей-то взгляд. Впрочем, представила и другое, что невольно впорхнуло в голову. От таких мыслей она пришла в легкое волнение, даже не волнение, а приятное возбуждение, согнавшее остатки сна. Катерина Ивановна решительно не умела волноваться, и даже не знала, что это такое: тревожиться о чем-то или о ком-то. Она твердо знала, что если миру и людям была подарена она, такая, какая есть, во всем великолепии, то волноваться должны все другие, а ей полагается наблюдать за тревогами смертных, порой от скуки, а порой для развлечения.

В окно дул приятный ветерок. Катерина Ивановна спорхнула с кровати, накинула длинный шелковый халат, расписанный длиннохвостыми птицами, легкомысленно распахнутый на груди. В других местах в подобном виде дама не то что из дома выйти не посмеет, в гостиной не появится. Но в нашем дачном городке нравы простые. Катерина Ивановна вышла во двор, где пыхтел самовар в тени сосен, а ее любимое кресло было придвинуто к чайному столику.

Авдотья резала сыр, вздыхая и еле слышно бурча, словно жаловалась на жизнь тяжкую свою и общее несовершенство бытия.

Катерина Ивановна легонько щелкнула ее по уху от игривого избытка чувств и бросилась в кресло. Она закинула ногу на ногу, халат послушно съехал, открывая не только голые щиколотки, но и колени, и даже немного больше, уже совсем на грани приличий.

– Доша, ты чего такая хмурая?

Кухарка опять тяжко вздохнула, налила в кремовую чашечку заварку, долила из самовара кипятку и поставила перед барышней.