355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Антон Чижъ » Холодные сердца » Текст книги (страница 3)
Холодные сердца
  • Текст добавлен: 9 октября 2016, 05:39

Текст книги "Холодные сердца"


Автор книги: Антон Чижъ



сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

– Чему же вы рады?

– Ну, я… То есть… Думал, что имею честь… Вам…

– Хорошо, вернемся к нашим овцам, – господин сверкнул стеклышком.

– Баранам… – подсказал Танин и сразу пожалел.

– Что?! – спросил Конрад Карлович.

– Ох, простите меня, сорвалось… Готов вас выслушать…

Солидный господин усмехнулся.

– Хорошо, тогда начнем, – сказал он. – Только исключительные обстоятельства заставили меня назначить вам встречу. Известная мне и вам персона стала тому причиной. Я не хочу делать вид, что получаю удовольствие от общения с вами, но делать нечего, надо пережить и это. Мне хватит сил и достоинства, чтобы не запятнать мою семью позором. Однако от вас я потребую твердого слова.

– Я к вашим услугам.

– Итак, мое первое условие…

Конрад Карлович излагал его четко, словно на конторских счетах сбрасывал костяшки. Голоса не повышал, но было заметно, что держаться спокойно стоило ему больших усилий. Танин не перебивал и не переспрашивал, внимал послушно. За первым условием последовало и второе. За ним и третье. Все они были простые и понятные. Причем чрезвычайно выгодные. Только вот цену за них придется заплатить изрядную.

– Я не требую от вас ответа немедленно, – закончил Конрад Карлович. – Даю вам на размышления три дня. После чего хочу знать ваш ответ. До этого времени и после никто не должен знать о нашей встрече.

– Можете не сомневаться.

– И еще одно. Где ваша трость? Мужчина без трости – это неприлично.

Танин пожал плечами, и пенсне яростно блеснуло.

– Итак, у вас три дня, считая нынешний.

– Не беспокойтесь, я не забуду.

– Вот именно, не забудьте. Вам надо решиться.

– Разумеется, я все понимаю.

– Хорошо, буду на это надеяться. Пора на поезд. Не хочу опоздать. Меня не надо провожать.

Конрад Карлович спустился с перрона, перешагнул через рельсы и поднялся на второй путь. Танин из вежливости остался, чтобы хоть ручкой помахать. От него демонстративно отвернулись. До самого прихода поезда он имел счастье наблюдать прямую спину Конрада Карловича.

Над шезлонгом устроили нечто вроде шалаша, – пристав руководил его сооружением лично. В дело пошли доски, подобранные из ближайшей складки, и тряпки, попавшие под руку. Сооружение вышло разноцветным, как цыганская кибитка. На пляж никого не пускали. На всех подходах поставили городовых, которым было велено говорить о санитарной обработке прибрежной линии во избежание холеры. Даже заикаться о случившемся городовым было запрещено. Цепь из белых мундиров была жидковата, самые нетерпеливые дачники прорывались, их приходилось ловить и водворять за черту. Публика возмущалась, но потихоньку поворачивала домой. Страх эпидемии сильнее жажды морского воздуха.

Рядом с шалашом стояли пристав, доктор Асмус, вызванный на место преступления за неимением полицейского криминалиста, и несчастный Григорьев. Городовой сидел на песке. Взгляд его остекленел, он все время повторял: «мураши… мураши… мураши». Сначала доктору пришлось заниматься живым. Он готовился оказать первую помощь и приставу, но это не понадобилось. Недельский был спокоен и разумен. Объяснить этот феномен можно было одним: как только реальная жизнь преподнесла сюрприз, пристав освободился от горячечных фантазий. Хоть на некоторое время. Он терпеливо ждал, когда Асмус приведет в чувство городового.

– Что с ним? Здоровый мужик, откуда такая чувствительность?

Раздвинув Григорьеву зубы и кое-как засунув ложку с микстурой, Асмус взглянул в недвижные зрачки.

– Что вы хотите, такое зрелище кого угодно свалит. Удивляюсь, как вы держитесь.

– Я привычный. Здесь – кремень! – пристав ударил себя по груди, что было не самым добрым знаком. – А что он все твердит?

– Полагаю, городового особо поразил вид муравьев, бегущих по… Да сами взгляните, я их не трогал…

– В другой раз. Что скажете о преступлении?

Асмус поднялся и отряхнул ладони.

– А что я могу сказать о преступлении?

– Сделали первичный осмотр, какие выводы…

– Послушайте, пристав, я не криминалист, я земский врач …

– Других врачей у меня нет. Скажите хоть, как его убили.

– А вы сами не догадываетесь?

– Конечно, внешний осмотр важен… Но ваше мнение?

– Думаю, самоубийство.

Пристав даже за шашку взялся, – как видно, от растерянности.

– Но этого не может быть!

– Рад, что вы это понимаете, – сказал Асмус. – Сергей Николаевич, позвольте, я пойду. Здесь я вам ничем не помогу. Григорьева доставьте в лазарет, пусть им наш Нольде займется, приведет в чувство. А у меня утренние визиты. Больные ждут.

– Не могу, еще протокол не составлен, вы должны расписаться.

– А, чтоб тебя… – интеллигентный врач добавил народное словцо. – Только прошу вас, побыстрее…

В цепи городовых произошло движение. Послышались возмущенные возгласы и разговор на повышенных тонах. Заметив, кого не пускают, пристав побежал встречать долгожданного гостя. Вернулся он в сопровождении предводителя. Фёкл Антонович был бледен, позавтракать не успел, и вообще пробуждение вышло мрачным. Кого порадует новость о злодейском убийстве с утра пораньше?

– Где это случилось? – спросил он, оглядываясь и невольно зажмуриваясь, словно ожидая горы трупов.

Пристав указал на шалаш. Предводитель совершенно растерялся.

– Зачем его сюда засунули?

– Нет, не то… Его так нашли, чайки клевали, а это я распорядился, чтоб от лишних глаз укрыть.

– Какие чайки? О чем вы?

Предводитель решил было, что Недельский впал в одно из своих особых состояний. Но пристав четко и без вывертов открыл чистую правду: телом действительно занялись хищники. Видимо, лежало оно долго, не иначе с глубокой ночи.

– Я хочу взглянуть! – потребовал Фёкл Антонович.

– От всей души не советую, – сказал Асмус.

– Нет, я глава города, я должен… В конце концов, это мой долг, как государственного чиновника…

Асмус только плечами пожал и приготовил успокоительное.

Пристав распахнул укрытие. Фёкл Антонович только засунул голову и тут же отскочил, как ошпаренный, попятился и выпустил на песок остатки плотного ужина. Тяжело дыша и утирая лицо платком, он принял из рук доктора рюмку с лекарством.

– Простите, господа… Я не думал, что это будет такое…

– Я предупреждал, – сказал Асмус. – И почему никто не хочет слушать советы? Господин пристав, теперь-то вы меня отпустите?

Недельский благосклонно кивнул. Асмус приподнял край летней шляпы и неторопливо ушел. А предводитель все еще не мог обрести спокойствие в полной мере.

– Боже мой! – повторял он.

– Но я же вас предупреждал! – сказал пристав.

– Да о чем вы, Сергей Николаевич! Когда нас ожидает такое событие, и вдруг это! Это конец! Все пропало! На нас поставят крест, понимаете вы это! Полнейшая катастрофа! Надо что-то делать…

– Будем искать.

– Искать! Не говорите ерунды! Нельзя, чтобы об этом стало известно в столице. Делайте что угодно, но чтоб муха не вылетела, хотя бы до срока. И, не дай бог, репортеры пронюхают! Такое начнется! Чтоб никого близко не подпускать! Хоть на вокзале дежурство устроить!

– Я приказал городовым держать язык за зубами.

– Разумно, хвалю. А этот почему у вас на песке восседает?

– Григорьев? Пустяки, умом тронулся, – ответил пристав. – В лазарете приведут в порядок. Что ему будет? Крепчайший паладин законности.

– Голубчик мой, вы-то только не того… не оплошайте… Сейчас вам нельзя волноваться. Сейчас вы нужны в ясном уме…

– Не извольте беспокоиться. Я в полном боевом порядке! – заявил пристав.

Фёкл Антонович внутренне содрогнулся, но вида не подал. Оставалась надежда на чудо. Не хватало, чтоб за расследование принялся безумный чудак. А чужого вызвать невозможно, не сообщив начальству все… А это значит… Нет, и думать нельзя!

– Что собираетесь предпринять? – спросил предводитель.

– Установим личность жертвы.

– Это правильно, личность надо установить.

– Только розыск будет труднейшим, – заявил пристав.

– Ну, так вы его пока и не начинайте…

– Не выйдет. Нас ждут большие испытания…

Фёкл Антонович схватился за сердце.

– Какие еще испытания? Может, без них как-нибудь обойдемся?

Пристав протянул смятую бумажку.

– Ознакомитесь. Записка характерного содержания. Найдена в кармане жертвы. Без сомнения, оставлена убийцей.

Предводитель прочел три слова с подписью и пришел в отчаяние: прав Недельский, без испытаний не обойдется… И в такой момент! Как не вовремя… А ведь все так было хорошо… И откуда взялось…

– Здесь ясно указано, что… – начал пристав. Но договорить ему не дали.

– И не думайте! – потребовал Фёкл Антонович. – Делайте свое дело и не играйте в бирюльки. Кстати, устанавливать личность незачем, это инженер Жарков с Оружейного завода.

– Вот, значит, как… Уже добрались… Ну, ничего…

– Сергей Николаевич! – закричал предводитель. – Выкиньте из головы фантазии о заговорах и якобинцах! Нет их и быть не может! Не в нашем городе, и точка!

– Но… Хорошо… Я вас понял…

– Вот и умница. За это вам помогу. Вчера вечером господин Жарков устроил публичный скандал у Фомана.

Лицо пристава стало сосредоточенным и напряженным, как у легавой перед гоном, только в глазах нехороший блеск.

– Так, так… – проговорил он. – Познавательно… Продолжайте…

– Он оскорбил или его оскорбили, не знаю. Дошло до драки и битья посуды. Тот господин выскочил, угрожая расправой.

– Так что же вы молчали! – взвился пристав. – Кто таков? Сейчас мы его…

– Не из наших, не из местных. Приезжий дачник, молодой, чуть старше двадцати лет, одет прилично, расспросите у Фомана, вам укажут, где остановился. Я его на прогулках встречал. Лично не знаком, не велика персона… Да подождите же, куда… Сергей Николаевич!..

Недельского уже было не остановить. Подбежав к цепи, он выдернул пятерку городовых, старшему Макарову торопливо дал указания, как поступать с телом и местом преступления, и бросился на поиски убийцы. Городовые еле поспевали за горячим приставом.

Стася Зайковский спал тревожным сном. Снилась ему погоня, в которой он бывал то зверем, а то загонщиком, – словом, бессмыслица какая-то. Стася во сне кричал что-то отчаянное и грозное, отчего у него по спине бегали мурашки. Кажется, то ли он на кого-то замахивался, и даже хватал за ворот, то ли на него замахивались… Но кто это был, чего хотели от Стаси, и вообще хотели ли, или просто намеревались мучительно покончить с его молодой жизнью, он не понял. И еще он спешил во сне к какой-то непонятной, но тревожной цели. Под одеялом он брыкался, как заяц, пальцы его подрагивали и сжимались, – вдруг что-то тяжелое ударило его по голове, сбило с ног, он покатился кубарем, отчаянно хватаясь за камни и сухие корни, и… проснулся.

Подушка была измята, лоб и в самом деле саднил. Стася потер больное место и приподнялся. В ямку подушки, где лежала щека, скатился камешек. Послышался тихий свист. Стася спал рядом с окном, выходящим в яблоневый сад. Он подтянулся к спинке кровати и выглянул. Его поманили наружу.

На часах не было и восьми. Жуткая рань. Бесчеловечно будить человека в такое время, даже если сон не праздничный. Борясь с веками, которые слипались сами собой, Стася накинул халат и кое-как попал в шлепанцы. Он на ощупь пробрался к задней двери, придерживаясь за стенки, чтобы не упасть. Со сна Стасю пошатывало. А ведь как ловко бегал только что…

В саду было утренне зябко. Солнце еще не пробралось сквозь верхушки сосен. Стася поежился и запахнул ворот:

– Чего тебе?

Гость, которого встретили так холодно, улыбнулся, тронул потертую кепку и сплюнул на ноги.

– Спать вредно. Проспишь великие события… Стася, – добавил он, словно дразня детской кличкой.

– Не твое дело. Сколько хочу, столько и сплю. И отчет давать никому не намерен. – Стася зевнул. – Чего пришел?

– Может, чаем угостишь?

– Рано чаи гонять. Самовар не растоплен, кухарка спит.

– Я не гордый, могу и остывший, вчерашний. Неужто опивков другу не нальешь?

– Если тебе, Усольцев, пошутить вздумалось, так я пойду. Поищи кого-нибудь другого.

– Постой, постой… Разговор есть важный… Отойдем…

Усольцев двинулся к кустам. Стася поплелся следом.

– Нельзя ли без этих… твоих причуд? – сказал он, вставая с подветренной стороны, чтобы лишний раз не задерживать дыхание.

Наивную уловку Усольцев отметил крысиной ухмылкой.

– Брезгуете, господин Зайковский? А ведь так пахнет земля наша, так пахнет народ наш, что страдает под игом кровавого режима. А вы между тем нежитесь в чистеньких постелях, носите шелковые халаты, кухарка у вас самовар ставит. От жизни получаете одни удовольствия. В то время как…

– Все это мне отлично известно. Скажи просто: чего тебе надо?

– Такое просто не скажешь… Но если ты настаиваешь… Ответь на один вопрос. От этого будет зависеть все прочее. Только один вопрос.

– Не тяни, пожалуйста.

– Все для тебя, Зайковский. Так вот, ответь мне: друг ты нашему делу? Заметь, спрашиваю не «друг ли ты мне», это совсем не важно. Делу нашему друг? Предан ли ты ему?

Стася предпочел бы никогда не отвечать на такие вопросы. Он подоткнул ворот халата и еле заметно мотнул головой. Понять это можно было как угодно.

– И этого мне достаточно! Друг! Как и знал, что друг!

– Дальше-то что?

– А дальше, друг наш Стася, вот что…

Усольцев поманил ближе. Задержав дыхание, Стася подставил ухо. Обдавая зловонием гнилых зубов, Усольцев говорил неторопливо. Чем больше он рассказывал, тем глубже погружался Стася в липкий, холодный ужас, который расползался по телу и душе. Это не сон, это происходит на самом деле. Не проснешься и не отгонишь как наваждение. Он вдруг ясно понял, что, ввязавшись в дело, которое казалось интересным и в чем-то забавным развлечением от уездной скуки, вляпался в такое, что головы не сносить. Шутки обернулись историей, от которой бежать без оглядки. Тут уж не о репутации надо думать, тут жизнь спасать. Да как же его так угораздило?

– Так мы на тебя надеемся. Ты слово дал. Жди сигнала…

Усольцев хлопнул по спине и исчез в кустах.

Стася качнулся и еле устоял на ногах, потеряв шлепанец. Он стоял в саду и не знал, что теперь делать. Бежать? Некуда. Но и вот так ждать, когда за ним придут… Это тоже немыслимо. От страха с ума сойдет. А может… Каяться, просить прощения? Может, поймут и не накажут? Но ведь это предательство… Да, все это пустые слова. Свою шкуру спасать надо, вот что главное. Но и торопиться не следует. Надо дотянуть до последнего момента. А там уже с фактиками на блюдечке… Так вернее будет. Именно так и надо. Раньше времени сунешься, еще и дураком окажешься. Ждать надо, там видно будет… Ну, спасибо тебе, друг Жарков, устроил приятный сюрприз…

Сон пропал окончательно. В мрачнейшем расположении духа Стася отправился будить кухарку и требовать чаю.

Дом на Зоологический улице ничем не выделялся среди таких же одноэтажных бревенчатых дач, где зимой жарко топили печь хозяева, а летом распахивали все окна и пили чай на веранде дачники. Сейчас дом окружили полицейские силы. Не меньше армии. Около веранды притаился городовой, другой перекрыл выход с заднего двора, еще двое взяли на себя окна, а сам пристав, раздававший команды шепотом, решился идти в лобовую атаку.

Стараясь лишний раз не стучать каблуками, он штурмовал ступеньки крыльца, замер перед дверью, прислушиваясь, не готовится ли жестокий отпор. В доме было тихо. Пристав разобрал храп хозяйки, мещанки-вдовы Матюшковой. Иных тревожных звуков не обнаружил.

Он тихонько дернул ручку. Дверь оказалась не запертой. Недельский переступил через порог, на цыпочках прошел мимо лежанки, на которой разметалась хозяйка, и заглянул в комнату. На железной кровати, подоткнувшись одеялом, спал злодей, не догадываясь, что возмездие уже стоит в проеме двери. Пристав хотел было лично скрутить убийцу, но, вспомнив, что тот сотворил с Жарковым, счел за лучшее вернуться с подмогой. Он прокрался назад, выглянул из дверей и поманил свою армию.

Серафима подскочила на матрасе от страшного грохота, будто свалился шкаф с посудой. Спросонья не поняла, что случилось: то ли дом грабят, то ли пожар. Из комнаты раздавались грозные крики и как будто шум борьбы. Закрывшись одеялом, как шубой, она спрыгнула на пол и ринулась спасать имущество, которое наверняка уже грабят. Вместо разбойников она увидела самого господина станового пристава, который размахивал шашкой, а двое городовых держали ее милого мальчика постояльца, причем держали крепко, заломив руки и нагнув в пояс. На полу валялись осколки разбитой вазы, тарелок и даже любимого графина. Под шашкой пристава пали и занавески.

– Это что же такое творится! – закричала хозяйка.

Махнув еще разок шашкой, пристав обернулся.

– Госпожа Матюшкова, требую отвечать по закону! В котором часу вернулся ваш постоялец?

– Так это… Поздно уже вернулся… А вам какое дело?

Пристав многозначительно постучал пальцем по лбу.

– Вот оно! Вернулся поздно! Что и требовалось доказать! Извольте выйти вон, здесь полиция занимается!

Хозяйка высказала все, что думает о самоуправстве, но только про себя. Вслух же фыркнула и удалилась. Разгромив последний очаг сопротивления, пристав подступил к задержанному.

– Ну, здравствуйте, молодой человек, вот мы и встретились!

– Отпустите… – злодей еле хрипел.

Пристав разрешил захват ослабить, но за локотки придерживать, так верней будет. Вместо того чтобы каяться, преступник возмутился.

– Это что вы такое себе позволяете? – спросил он дерзко.

– Ох, как заговорил! Слишком резвый, как погляжу. Ну, ничего, мы быстро стреножим.

– Вы не имеете права задерживать без постановления прокурора! Это самоуправство!

Пристав игриво хохотнул:

– Вот какой образованный! Это у вас в столицах прокуроры. А у нас прокуроров не имеется. Негде им взяться. У нас городок тихий – раз, и сразу в мешок. Вот так-то… Что это такое, что за следы? – сняв со стула белую сорочку, Недельский растянул на пальцах бурые капли.

– Кровь носом шла, что тут такого.

– Ну, конечно! Носом! И как будто нарочно – свежая. Так где же вы провели вечер, милейший господин Джек?

– Пристав, что за бред? Какой Джек?

– В чинах разбираемся! – заметил Недельский, ощупывая карман пиджака. – А что это у нас тут?..

Появился финский ножик в чехле.

– Момент истины свершился! – прошептал пристав, еще не веря в молниеносную победу. – Все улики налицо.

– Это перочинный нож! Что тут такого?

– Перья, значит, чистим? Людей режем, а потом перышки чистим. Так я и знал…

– Требую, чтобы меня немедленно отпустили. Я требую объяснений, по какому обвинению задержан.

– Требуете? Ну, конечно… Как же иначе. В таком случае, разговор продолжим в участке… Берите его…

Городовые подхватили злодея под мышки так, что ноги его не касались пола, и как есть, в подштанниках и сорочке, поволокли на улицу. Молодой преступник не сопротивлялся, повиснув мешком.

Двуколка въехала в ворота, за которыми виднелась небольшая, но уютная дача, каких множество на Курортной улице. Дворовый работник Петро помог даме выйти из двуколки, и она не побрезговала опереться о мужицкую ладонь. Сойдя, потянулась, глубоко вдыхая утренний воздух.

Подошла кухарка Авдотья, деревенская баба, поднесла мокрое, горячее полотенце, что дожидалось на пыхтящем самоваре. Дама спрятала в нем лицо.

– Где ж ты, Катерина Ивановна, всю ночь шлялась? – спросила Авдотья. Как видно, прислуге позволялись вольности.

Катерина Ивановна отняла полотенце. Лицо ее украсил здоровый румянец.

– Не твое дело, старушка!

– Ишь, нашла старушку… Какая тебе старушка… Помоложе других будем…

– Доша, не бурчи! – кухарку ткнули в живот. – Проголодалась, завтракать хочу.

– Давно уж на столе дожидается… Ишь, старушку нашла…

Авдотья закинула полотенце на плечо и, переваливаясь крутыми бедрами, пошла в дом. Катерина Ивановна осталась. Она пребывала в некоторой задумчивости, словно не могла решиться, подыскивая какой-то приемлемый вариант, но никак не находя его. В той же задумчивости стянула летние перчатки, бросила их под ноги, развязала тесемку и сняла шляпку. Все это – механически, взгляд ее блуждал вокруг.

На улице послышался топот. Это ее отвлекло. Несколько городовых пробежали в сторону пляжа. Их догонял пристав на извозчике. Господин Недельский был возбужден чрезвычайно, не мог сидеть, а стоял за спиной извозчика, как адмирал перед битвой, и, не отрываясь, смотрел вперед. Он пролетел так быстро, что даже не кивнул даме.

Катерина Ивановна подошла к заборчику и посмотрела им вслед. Полицейский отряд пропал за поворотом. Тут же явилась Авдотья.

– Приключилось что ль? – спросила она, поглядывая на хозяйку. – Никак, опять буза какая-то… Ну и ладно. А нам и дела нет… Долго тебя дожидаться-то?

– Да иду же, – ответила Катерина Ивановна раздраженно.

Странная тревога овладела ею. Отчего-то захотелось узнать, куда так спешит полиция, но ничего предпринимать она не стала.

Полицейский участок наш, как и полагается в уездном городишке, был скорее клубом городовых и двух чиновников, чем опорой порядка. Задержанных сажать некуда, арестантской не имелось вовсе. Да и задерживать особо некого. Местные обыватели нраву кроткого, а если что и случалось, то виноваты обычно были заезжие дачники: драка или пьяный скандал. Главными бузотерами – рабочими Оружейного завода – занималась фабричная полиция, которая к своим делам городскую полицию не подпускала, но и в ее дела не лезла.

Доставив убийцу под конвоем, пристав выгнал чиновников, лениво гонявших мух, приказал запереть окна, а за дверь поставил двух самых крепких городовых. Так что в присутственной части они с обвиняемым остались вдвоем.

Злодею в подштанниках было разрешено сесть. Сам же пристав не без удовольствия расположился за столом, достал новую папку дела, допросные листки, которыми пользовался давненько, и приготовил перо.

– Запирательства бесполезны. Советую чистосердечно признать вину, чем облегчить свою нелегкую погубленную участь.

– Вы играете дурную комедию или пьяны, – ответил злодей.

– Это мы сейчас посмотрим. Прошу назваться.

– Пожалуйста: Николай Гривцов.

– Род занятий?

– Служу в Петербурге.

– Где именно?

Преступник помедлил с ответом.

– В ведомстве градоначальника, – наконец сказал он.

– Надо же! Вот будет приятный сюрпризец! – Пристав так яростно делал записи, что перышко рвало казенную бумагу в клочья. Он и не замечал мелочей. – Ваш чин?

– Коллежский асессор.

– Вот, значит, как, дослужились… Изволите сделать признание?

– Сначала извольте сообщить, в чем меня обвиняют.

– Извольте, изволяю! Вас, Гривцов, я обвиняю в несомненном убийстве инженера нашего знаменитого оборонного Оружейного завода, несчастного Жаркова.

– Жаркова? А кто это?

Недельский усмехнулся:

– Это дешевый трюк, Гривцов, и вы меня не проведете. Имеются несомненные свидетели, что вчера вечером в ресторане Фомана вы повздорили с Жарковым и, уходя, грозились его убить. Это слышали сотни человек. Так что не запирайтесь…

– Ах, вот что… Это же откровенная глупость.

– Суду это будете рассказывать. Я жду окончательного признания…

– Во-первых, ничего похожего на угрозу убийства не было. Признаю, был в расстроенных чувствах, а что не скажешь под горячую руку?

– Вот так? Хорошо же… Где вы были после того, как ушли из ресторана?

– Вернулся домой, чтобы почистить одежду. Спросите хозяйку.

– Спросим, непременно и жутко спросим. А затем чем себя развлекали?

– Пошел прогуляться.

– Это в каком же часу ночи вы гуляли, молодой человек? Хо-хо… Нечего сказать – время для прогулок. Можете указать свидетелей ваших прогулок?

– Я… Я бродил в одиночестве, – ответил Гривцов.

– С финским ножом в кармане? И вот тут вы попались! – провозгласил пристав. – Все, сдавайтесь.

Гривцов закрыл лицо руками.

– Хорошо, я сделаю признание… Только дайте напиться.

Пристав был исключительно благодушен. Не поленился встать и пойти за графином, который чиновники держали в дальнем углу, подальше от посетителей. Только он взялся за горлышко, как произошло невероятное. Со звоном и грохотом обрушилось оконное стекло, вынесенное стулом. Недельский еще успел заметить, как в образовавшийся проем сиганул злодей, сверкая подштанниками.

В приемную заглянули городовые. Выронив графин, пристав заорал:

– Схватить! Вязать! Крутить! Бегом!

Городовые бросились в погоню.

Игнатий Парамонович Порхов привык вставать засветло. Когда дело было еще в зачатке, он лично осматривал склады, проверял отправку, не чурался никакой работы. Теперь за всем лично не уследишь, так дело разрослось. Да и не было нужды. Но привычка осталась. День Порхова начинался с того, что он принимал подробный доклад: где, сколько, чего.

Секретарь Ингамов всегда мог ответить на любой вопрос хозяина. Недаром служил во флоте. Выправка и понимание о дисциплине. Незаменимый человек.

Отчитавшись до конца и получив благосклонный кивок, секретарь не вышел, как это полагалась по церемониалу, а стоял с папкой, украшенной золотым тиснением. У Порхова была необъяснимая тяга ко всему официальному и государственному. Папку для доклада украшал герб. Правда, не совсем жалованный, а нарисованный одним местным художником. Но фантазия ведь не преступление.

– Чего тебе, Матвей?

Ингамов замялся с ответом.

– Есть некоторые сведения, – все же сказал он.

И замолчал опять.

Такое поведение идеального секретаря Порхов не одобрил.

– Ну, так говори, что стряслось.

– Не знаю, как это сказать.

– Да что такое, в самом деле! Что за тайны?

– Известное вам лицо… – Ингамов сделал паузу, чтобы патрон понял, на какое именно лицо он намекает. – Сегодня утром найден на пляже.

– Что значит: на пляже? Пьяным, что ли…

– Никак нет. Убит. Говорят, особо изощренным способом.

– Откуда узнал? Сведения верные?

– Везде нужные люди имеются. Передали весточку…

– Жаль человека, – сказал Порхов, разглаживая бородку. – Спасибо, что сообщил. Все, Матвей, не задерживаю.

Ингамов поклонился и вышел.

Игнатий Парамонович задумался так крепко, что потерял покой. Виду он, конечно, не подал, умел собой владеть. Но эта новость ударила как обухом по затылку. Как с ней быть, Порхов не решил. И так, и сяк – получалось хуже некуда.

Гривцов, чтобы уйти от преследователей, бросился в Нижний парк. На Канонерской улице у него не было бы шансов. Скорее всего, его бы не стали догонять, а без лишних слов подстрелили. Гривцов догадался, что некоторые странности пристава – неспроста. Такой палить начнет, не задумываясь. Мертвый убийца куда удобнее живого, который еще может испортить все дело.

Выручали кусты. Не хуже зайца Гривцов петлял и старался как можно дальше нырнуть в зелень. Плохо зная чужой город, он двигался почти наугад, помня, что в определенный момент надо резко повернуть. Главное – не пропустить этот момент. Бежать босиком, да в кальсонах, было больно ступням и стыдно душе. Но если на карту поставлена жизнь, довольно молодая, которой недавно стукнул двадцатый годик, и в награду за успехи был пожалован очередной чин, жалко со всем этим расставаться за просто так. Пришлось Гривцову бежать, и стыдиться тут нечего.

Он слышал погоню – городовые хоть и потеряли его из виду, но не отставали. Повизгивания пристава невозможно было спутать даже с паровозным гудком. Они подгоняли не хуже кнута.

Проскочив зеленый массив, Гривцов сиганул через проулок, повернул под прямым углом и припустил через Средний парк. Он старался не думать, что произойдет, если маневр его разгадают и там, куда он стремится, будет засада.

Гривцов одолел парк, распугав гуляющих дам непотребным видом, и пересек рельсы железной дороги. Впереди виднелись безымянные насаждения, куда более жидкие, чем парки. Другого выхода не было. Перебежав через Пешеходный мост, поставленный в узком месте речки Заводская Сестра, он еще раз свернул. Если бы пристав способен был думать на бегу, он наверняка бы понял, куда стремится беглец. Гривцову оставалось совсем немного. Но самое трудное.

Обогнув православное кладбище и церковь Св. Николая, что было хорошим знаком, он проскочил мимо богадельни и оказался в сердце города. Теперь только скорость могла выручить. Юноша в нижнем белье, бегущий босиком по мостовой, привлек всеобщее внимание. В головах горожан немедленно родилась удивительная история, как муж вернулся и застал жену, ну, и так далее… Раздались даже приветливые выкрики. Его подбадривали «молодец!» и «давай-давай!». Когда же внизу улицы появился отряд изнуренных городовых во главе с приставом, у которого от непривычки к бегу глаза выкатились из орбит, восторгу публики не было предела. Население еще не привыкло к спортивным состязаниям, воспринимая спринтерский бег как отличное развлечение.

Силы у Гривцова заканчивались. Но у полицейских они закончились давно. Городовые еле-еле волочили сапоги, пристав держался только на характере, орать не мог, а дышал распахнутым ртом. На последний поворот и Крещенскую улицу Гривцов выскочил уже, плохо разбирая дорогу. Глаза туманила усталость. Но главное увидел: вывеска «Телеграф».

Начальник почтово-телеграфной конторы, господин Иванов, только заступив на службу, изучал вчерашнюю газету. Дверь распахнулась, и в приемное отделение ввалился молодой человек в кальсонах и разодранной рубахе. Он дышал так, словно за ним гнались, а вид имел слегка ненормальный, если не сказать очумелый.

– Что вам угодно? – только и смог, что спросить господин Иванов.

Страшно захрипев, словно в легких сидел кинжал, юноша выкрикнул:

– Срочная депеша! Сыскную полицию!

– Что-с? – пробормотал начальник телеграфа.

– Враги в городе! Я – секретный агент полиции! Быстро!

Лик посетителя был столь безумен, а слова настолько выходили за понимание господина Иванова, что он бросил газетку и покорно взялся за телеграфный аппарат.

– Извольте диктовать…

Юноша наговорил краткую телеграмму. Как только он произнес: «Подпись: Гривцов», дверь снова распахнулась, впустив чуть не весь полицейский участок в полном составе. Как показалось Иванову, городовые сыпались, как опята из лукошка.

Пристав говорить уже не мог. Дрожащей, но твердой рукой он навел револьвер. Войско его, сбившись в кучу, торопливо доставало оружие, щелкали ударники, приводя наганы в боевую готовность. На Гривцова нацелилось шесть дул. Шесть курков были на взводе, стоит только дернуться.

– Не стреляйте! Все, все, сдаюсь! – сказал он, поднял руки и повторил для верности: – Господа, я сдаюсь! Целиком и полностью…

Его примеру на всякий случай последовал и начальник телеграфа, задрав руки так, что ворот черного мундира укрыл уши. Мало ли что, если враги в городе.

Недельскому страстно захотелось разрядить в беглого негодяя, так подло обманувшего его доверие, барабан. Курок призывно ласкал палец. Так и подмывало нажать, но храбрости не хватило.

3

Персидский принц

Паровичок дал свисток и тронул состав от платформы дачного Стародеревенского вокзала ровно без четверти десять. В последний миг на подножку прыгнул опоздавший. Был он налегке, без корзин и свертков. Перемахнув через ступеньки, вошел в тамбур и огляделся. В вагоне второго класса было свободно. Меж деревянных спинок виднелись редкие головы, дамские шляпки и ситцевые платочки. Он наметил свободное место рядом с входом, как вдруг что-то привлекло его внимание. Он двинулся по проходу.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю