Текст книги "Гримуар"

Автор книги: Антон Лаптев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 11 страниц)

ГЛАВА СЕДЬМАЯ,
в которой рассказывается о третьем этапе Великого Делания, кое совершилось при участии влюбленного мельника, согласившегося на это, только если Платон Пражский и его ученик Йошка помогут ему соединиться с его дамой сердца, что и было достигнуто, в конце концов, а также о ночном полете Йошки по небу с его возлюбленной

– Грех долго спать в такой прекрасный день! – весело кричал пан Платон, обливаясь, по своему обыкновению, водою из колодца, Йошке, с сонным видом высунувшемуся из окна спальной комнаты.

Юношу разбудил требовательный призыв мастера немедленно просыпаться.

– А то ты так весь день проспишь, – в шутку заметил учитель.

И то верно, день выдался самый что ни на есть распрекрасный. Солнце уже с самого утра светило не по-весеннему ярко, крутом зеленели только что вылезшие из почек листья, а птицы распевали так, словно бы хотели оживить этим прекрасным пением, по меткому выражению Платона, мертвых любителей изящных искусств.

Йошка, зевая во весь свой рот, лениво спустился по лестнице на первый этаж постоялого двора, где располагался трактир. Естественно, что первым делом он заглянул на кухню, где уже вовсю шныряли поварята в больших белых фартуках, доходивших им чуть не до самого полу. Поварята тут же налили помощнику королевского следователя большую кружку парного молока и сунули в руку ковригу свежеиспеченного хлеба, только что привезенного мельником. Чрезвычайно довольный этим, Йошка вышел на задний двор и остановился подле обтиравшегося после умывания мастера.

– Свежевыпеченный хлеб! – воскликнул он. – Боже, что может быть прекраснее! Кстати, сегодня мы с тобой этого хлеба наедимся сколько влезет.

– Это почему? – поинтересовался Йошка.

– Потому что я только сейчас разговаривал с паном мельником, который милостиво пригласил нас на третий этап Великого Делания, – торжественным тоном объявил Платон и, отщипнув от ковриги порядочный кусок, запихал его себе в рот.

Юноша так и раскрыл рот от удивления.

– А почему именно с мельником мы должны проводить третий этап трансмутации? – удивленно спросил он у учителя.

– Вспомни, сын мой, как называется этот этап? – потребовал Платон. – Firmentatio, сиречь брожение.

– А! – радостно воскликнул Йошка. – Догадался! Кто же еще лучше других понимает в брожении, как не мельник. Учитель, как удивительно верно вы подметили, что этот Городок чрезвычайно подходит для Делания, – заметил он.

– Это не я подметил, а Карл Новотный. Это он выбрал Городок в качестве своего поселения, – сказал мастер. – Однако хлебом единым сыт не будешь! – воскликнул он, обнимая юношу за плечи и увлекая его в трактир, где расторопная хозяйка уже накрывала на стол.

Завтрак был подобающим статусу высоких гостей. Йошка и Платон Пражский увидели перед собой выстроившиеся на столе в изящных расписных мисках творог, неизменную кашу с мясом, отдельно нарезанные кругами колбасы, головку сыра, также порезанную. Кроме того, гостям подали в кружках парное молоко, коим они и запили все это изобилие. После завтрака, пока пан Платон выкуривал свою неизменную трубку табаку, Йошка рассказал ему о своих ночных приключениях.

– Кто бы это мог быть? – в задумчивости произнес риторический вопрос мастер, выпуская изо рта дымок. – Жаль, что тебе не удалось разглядеть его лицо.

– А как вы считаете, учитель, кто был этот незнакомец, что скрывался под плащом? – спросил его юноша.

– Знаешь ли, сын мой, в Городке каждый имеет хоть какое-то отношение к алхимии, а стало быть, интересуется изысканиями пана Новотного. К тому же у него должна быть на лбу метка после вчерашней стычки с совой. Судя по тому, что незнакомец решился напасть на помощника королевского следователя, коим ты являешься, с кинжалом, он понимает, сколь много значит для всего мира сие изыскание моего товарища Карла. Значит, человек это ученый. Во всяком случае, начитанный.

– Да! – воскликнул Йошка. – Он ведь воровал книги, которые предполагал впоследствии прочесть.

– Вот именно, сын мой, – констатировал Платон Пражский. – И таких умников, как я полагаю, в Городке не так уж и много, что значительным образом сокращает число подозреваемых во вчерашнем инциденте. Прежде всего, это мог быть наш старый знакомый, пан бургомистр. А вот, кстати, и он сам.

Мастер кивком головы указал на вошедшего в зал трактира бургомистра. Тот, заметив сидящих за столом королевских следователей, поспешил к ним присоединиться. Он, будучи уже не столь заносчив и горделив, как вчера, спросил у библиотекаря позволения присесть.

– Конечно же, мой дорогой пан Игнат, присоединяйтесь, – дружеским тоном разрешил Платон.

Едва бургомистр сел за стол, как из дверей кухни выскочил мальчишка и поставил перед ним большую кружку с пивом.

– Очень хорошо, пан Платон, что я вас застал, – сказал бургомистр, отпивая пиво и вытирая с верхней губы белоснежную пену. – Ко мне только что обратился угольщик с жалобою на вас. Он сообщил мне, что ваш помощник, – тут бургомистр перевел взгляд на Йошку, сидевшего подле учителя, – с вашего позволения и наущения преследует его.

Бургомистр выжидающе посмотрел на мастера. Тот никак не прореагировал на сие обвинение.

– Я конечно же не поверил ни одному слову угольщика, тем более что всем в Городке известно его пристрастие к алкоголю, – продолжил пан Игнат. – Однако жалобу нельзя долго держать под сукном.

– Я понял вас, пан Игнат, – сказал Платон и решительно поднялся из-за стола.

Йошка и бургомистр, который так и не успел допить пиво, принуждены были последовать за ним.

– Я предлагаю сей же час отправиться к угольщику и устроить обоюдный допрос. У моего ученика и помощника Йозефа тоже имеется что спросить у него, – объявил мастер.

– Да, ― тут же подхватил ученик. – Например, что он делал нынче ночью в домике алхимика. Кстати, там был еще один человек, лица коего я так и не смог разглядеть.

Бургомистр, удивленный столь неожиданным поворотом событий, сказал:

– Конечно, конечно, но только угольщика сейчас нет в Городке.

– То есть как это нет? – изумился королевский следователь.

– Да, нет вот, – развел руками бургомистр. – Угольщик заявил, что теперь его жизни угрожает опасность, и сказал, что сразу после подачи жалобы уедет на время из Городка.

Казалось, что возмущению пана Платона Пражского не будет предела. Он даже стал широко размахивать руками, восклицая, что так всякий сможет обвинить честного следователя в преследовании и смыться, чтобы не отвечать за свои поступки. Платон разошелся и неосторожно сбил с головы бургомистра шапку, сильно натянутую тем на лоб.

– О! Прошу прощения, пан Игнат, – тут же успокоился он и самолично поднял с полу шапку. – Честное слово, я не хотел.

Йошка, который уже догадался, для чего был произведен учителем весь этот спектакль, так и впился взором в лоб бургомистра. Лоб был совершенно чист. Ни шишки, ни синяка, ни даже какой маломальской царапины не имелось на нем.

Бургомистр водрузил шапку на место и пробормотал, что следовало бы быть поаккуратнее, дескать, королевских следователей много, а шапка у него такая одна.

– Что ж, раз дело приняло такой оборот, думаю, что делу ход давать пока что не следует, – мудро заметил пан Игнат и отправился по своим делам.

Платон, проводив бургомистра взглядом, констатировал, что одним подозреваемым стало меньше.

– Тем более мы должны пойти к мельнику. Он у нас малый грамотный, к тому же высокий, – сказал учитель.

Пройдя по Городку, королевские следователи вышли к реке и к мосту, от которого прямиком к мельнице тянулась вымощенная гладким, хорошо пригнанным булыжником дорога. Рядом высился кукольный домик с медной вывеской в виде бублика. Едва следователи поравнялись с домом, как из него навстречу им выбежал сам мельник. Это был моложавый мужчина, очень высокий и крупный, однако, как отметил про себя Йошка, более полный, нежели мускулистый.

– Как хорошо, что вы уже пришли! – воскликнул мельник, подбегая к королевским следователям и чуть не силком увлекая их в сторону мельницы, стоявшей за кукольным домиком. Шум воды, бьющейся в лопасти колеса и приводившей мельницу в движение, стал все сильнее заглушать речь, а потому Йошка не услышал и половины того, что весьма быстро говорил мельник. Правда, тот не говорил, а шептал пану Платону на ухо некую просьбу или, скорее, условие, согласно которому он обязался провести с королевскими следователями третью стадию трансмутации. До юноши донеслось только:

– Так и скажите, что меня зовут Франтишек Непомуцкий.

Платон кивнул головой и, наклонившись к Йошке, сообщил, что мельник, как он и предполагал давеча, сильно влюблен в одну панночку, которая, по его словам, не отвечает ему взаимностью.

– Поэтому он желает сотрудничества, чтобы мы свели его с этой самой панной, – закончил пояснение мастер.

Йошка удивленно поглядел на учителя, в чьих глазах читалось явное веселье.

– А почему он сам не может сойтись с нею? – удивленно спросил юноша.

– Ну, во-первых, все влюбленные немного робки, а во-вторых, эту панночку еще надобно найти, – пояснил Платон.

– Что же это за панночка такая? – громко спросил удивлённый Йошка.

– Русалка, – ответил за учителя Франтишек.

В столь широко раскрытый от удивления рот юноши смогло бы поместиться целое яблоко. Йошка еще долгое время хлопал длинными ресницами, даже не зная, что и сказать на такой странный предмет воздыханий мельника. Однако мастер не находил ничего странного в том, что Франтишек, у которого имеется и водяная мельница, и запруда у дома, влюбился в русалку.

– Думаю, девчонка будет не против, надо только договориться с водяным, – задумчиво сказал пан Платон, чем еще более поразил ученика. – Хорошо, мы согласны, – объявил он Франтишеку.

Мельник так обрадовался, что кинулся обнимать королевских следователей. Им с трудом удалось утихомирить его, напомнив, что и он имеет некие обязательства со своей стороны.

– Да-да, конечно, – быстро закивал головой Франтишек. – Что я должен делать? Кстати, а когда вы будете договариваться с водяным?

– Нынче же вечером и договорюсь. Раньше не имеет смысла, потому что и водяной, и предмет ваших воздыханий до самого вечера спят на дне запруды, – сообщил мастер. – Так, приступим.

В этот момент компания дошла до мельницы, перед которой услужливый мельник вынес и поставил большую скамью, на которую и сел Платон Пражский. Он достал трубку, старательно набил ее табаком, закурил и сказал:

– Да будет вам известно – и тебе, Йозеф, и вам, пан Франта, – что третий этап Великого Делания называется ферментацией или же брожением. Он соответствует третьему дню сотворения Земли и всего живого на ней Господом Богом.

Йошка тотчас же напряг память и выпалил:

– И сказал Бог: да произрастит земля зелень, траву, сеющую семя, дерево плодовитое, приносящее по роду своему плод, в котором семя его на земле.

Мастер согласно кивнул головой и распорядился:

– Пан Франта, надеюсь, вы знакомы с Деланием?

– А как же, – гордо заметил мельник, сдвигая на затылок колпак, отчего лоб его открылся.

Йошка даже и не хотел смотреть, однако глаза сами собой поднялись и впились в девственно-чистое чело влюбленного мельника.

– Конечно, я тоже в некотором роде даже алхимик, – объявил Франтишек.

– Тогда вы должны быть знакомы с трудами Никола Фламеля, – сказал пан Платон.

– Боюсь, что нет, – замялся мельник. – Скорее, я являюсь приверженцем другой школы Королевского искусства. Я преклоняюсь перед авторитетом Альберта Великого, – скромно потупившись, добавил он.

– Вот как? – изумился мастер. – Так вы скорее теоретик, нежели практик. Пан Франта, это прекрасно. Насколько я помню, еще Жан де Мёнг упрекал тех алхимиков, кои увлекались только практическими опытами, совершенно забыв о теоретической и нравственной стороне Великого Делания. Что ж, у Никола Фламеля и Альберта Великого имеются серьезные расхождения в ряде этапов трансмутации, однако нам повезло. Как раз в вопросе третьего этапа оба авторитета сходятся. Итак, для проведения брожения нам необходимы чистейшие дрожжи. Есть ли они у вас, уважаемый пан Франта?

Мельник скрылся в широких дверях мельницы, вход в которую был прямо-таки усеян мукою, и тут же вернулся, неся в руках дрожжи.

– Вот! Самые лучшие! – гордо объявил он.

Мастер придирчиво оглядел дрожжи, понюхал их, даже попробовал на вкус, после чего признал, что те действительно неплохи. Затем троица прошла в соседнее с мельницей помещение, которое являлось пекарней. Там пан Платон оглядел огромную печь, в которой едва тлели угли. Он долго обходил печь, прикладывая к ее стенам ладони и прикидывая, такова ли необходимая для улучшения брожения температура. После они с мельником еще долго колдовали над печными заслонками, открывая их, а затем опять закрывая и вновь щупая стенки печи. Наконец необходимая температура была достигнута. Пан Платон вынул из мантии сверток, аккуратно развернул тряпицу и вынул осадок, который получился вчера вечером после второго дня проведения трансмутации. Мельник с интересом воззрился на темный кусок непонятного вещества, совершенно непахнувшего и имевшего странный цвет.

– Так это и есть знаменитый первоэлемент? – с сомнением спросил он.

– Надеюсь, что да, – с тем же сомнением в голосе ответил пан Платон, кладя вещество в чистую стеклянную посудину и добавляя в нее дрожжи.

Мельник поставил посудину в печь, и все принялись ждать.

– Учитель, а почему мисту так важно уделять значительное внимание теоретическим изысканиям? – спросил Йошка, которому страсть как хотелось показать Франтишеку, что и он кое-что понимает в Королевском искусстве.

– Доподлинно неизвестно, как происходит трансмутация металла в золото или же изготовление философского камня и что для свершения оного важнее: практические труды или духовные изыскания, – сказал пан Платон.

Мельник, которому пан Паливец, будучи человеком весьма болтливым, уже успел порассказать, как занятно было проводить с мастером время в разговорах, сбегал в свою лавку и вернулся, доверху нагруженный всяческими выпечками.

– Удивительно, как я погляжу, что вы, пан Франта, сами управляетесь и на мельнице, и в пекарне, – заметил Платон.

– Думаю, это у меня из-за желания побыть наедине со своими мыслями, – признался мельник.

– Есть такая поговорка: «Мельница время мелет», – сообщил мастер. – Думаю, это про вас. Вы – властитель времени. Кстати, о духовном развитии и о времени, кое, по суждению Якова Брёме, не имеет для человека границ.

– Брёме? – переспросил Йошка, коему доводилось уже слышать ранее это имя от аптекаря пана Ванека. – Уж не тот ли это Яков Брёме, что прозывается еще «Сапожником из Гёрлица»?

– Именно он, сын мой, – лукаво улыбнулся Платон Пражский, помнивший, что он самолично рассказывал при ученике аптекарю о новоявленном ученом, на которого нашло внезапное озарение два года назад. – Брёме утверждает, что человек состоит из светящихся лучей, а лучи, как известно, или умирают мгновенно, или же светятся необычайно долго, как, например, наше Солнце. Посему и человек может жить сколь угодно долго, меняя собственную телесную оболочку. Сии лучи были прозваны душою человека, которую Господь Бог в благости своей вдохнул в наши тела.

Надо ли говорить, что влюбленного юношу словно ветром сдуло. Не прошло и часа, как он уже стоял, запыхавшийся и с раскрасневшимися от волнения и быстрого бега щеками, перед дверью в лачугу, в которой жила травница Катаринка. Стукнув три раза кулаком в дверь, он осторожно приоткрыл ее, ожидая приставленного с той стороны тяжелого ухвата, от прикосновения которого еще с прошлого раза у него не прошел синяк. Однако на сей раз иные испытания ожидали нашего героя. Ухвата за дверью не оказалось, и Йошка, осмелев, шагнул было за порог, как тут же чуть не дал стрекача. Путь в лачугу юноше преградила страшная старуха. Она была такой страшной, что Йошке стало не по себе. У него даже предательски задрожали ноги, едва он только увидел перед собой такое чудище. Старуха и взаправду оказалась поразительно жуткой на вид. Во-первых, у нее имелся большой горб на спине, во-вторых, огромный крючковатый нос доходил почти до нижней губы, сильно оттопыренной и накрывавшей, в свою очередь, верхнюю. На носу сидела, словно большая навозная муха, бородавка, из которой во множестве торчали во все стороны волосы. Дополняли облик безобразной старухи огромные неженские руки, свисавшие почти до самого пола, с большими острыми ногтями, загибающимися так, словно это были птичьи когти.

– Не узнал? – проскрипела противным голосом старуха, которая, чтобы Йошка не смог убежать, ухватила его за руку.

– Нет, – отрицательно завертел головой юноша, пытаясь вырваться.

Он чувствовал в руках старухи недюжинную силу.

– А ты присмотрись, – приказала страшная старуха. – Присмотрись повнимательнее.

Йошка, которому было чрезвычайно противно это делать, через силу вгляделся в лицо старухи и вдруг охнул от неожиданности. У безобразной, страшной и противной старухи были удивительно красивые молодые глаза. Это были глаза его возлюбленной Катаринки. Юноша узнал бы их как угодно и на ком угодно, потому что эти василькового цвета глаза снились ему теперь каждую ночь.

– Катаринка! – изумленный, воскликнул он. – Но как ты это сделала?

Страшная старуха расплылась в улыбке.

– Правда, хорошо удалось? – заметил она. – Я и сама, честно говоря, не ожидала, что так получится. Вот только очень уж тело болит. И еще этот горб. – Старуха попыталась обернуться, чтобы поглядеть на большой горб, что торчал у нее из-за спины, но шея почти не поворачивалась. – Очень уж он мешает.

Удивлению Йошки не было предела.

– Здорово у тебя получилось. А как ты собираешься узнать, кто той ночью скрывался под капюшоном? – спросил он, вспомнив о письме.

– Очень просто. Мне кажется, что тот, кто тогда руководил угольщиком и пытался украсть из домика алхимика все вещи, как-то связан с его исчезновением, – заявила старуха, заходя за печку. – Не ходи сюда пока что, – попросила она юношу, ринувшегося было за ней следом. – Так вот, я думаю, что этот незнакомец что-то ищет…

– Конечно, он же ищет гримуар! – воскликнул Йошка.

– Гримуар? – раздался из-за печки знакомый уже голос самой Катаринки, которая вскоре появилась сама. – Вот, теперь мне намного легче. Что такое гримуар? – спросила она.

Юноша с гордым видом знающего человека пересказал ей всю удивительную историю «Алого Гримуара Орфея», которую он слышал прежде от пана Платона.

– Понятно, – кивнула Катаринка. – И теперь все, в том числе и вы с мастером, охотятся за этой колдовской книгой. Думаю, мне тоже следует поучаствовать в охоте, – заявила она, задорно улыбаясь. – Я думаю что если в таком вот виде, в каком ты меня застал, прийти к жене угольщика, пока самого угольщика нет, то она примет меня за свою. А если я еще скажу ей, что слышала про гримуар и знаю, где он спрятан, то она выведет меня на главаря. Вот тогда мы и узнаем, кто попытался украсть книги пана Новотного, – заключила травница. – Ну, как тебе мой план? – спросила она у юноши.

Тот признал, что план прекрасен. Йошке вообще казалось, что все, что делала эта девушка, прекрасно.

– Что ж, хорошо. А теперь я предлагаю пойти посмотреть, как учитель договаривается с водяным о невесте для пана Франты, – пригласил Йошка Катаринку.

Та запрыгала от восторга.

– Как, мельник решил-таки жениться? – воскликнула Катаринка. – Надо же! Знаешь, это самый влюбчивый человек в мире, которого я знаю. Он даже ко мне сватался как-то раз, – сообщила девушка.

Йошка тут же возненавидел несчастного мельника, но совсем ненадолго, потому что ему уже через минуту стало не до этого. Катаринка сказала, что для быстроты перемещения она собирается прокатить юношу на метле по воздуху. Вот уж чего Йошка никогда не мог бы предположить, так это того что будет летать по воздуху.

Девушка взяла метлу самую обыкновенную, только очень хорошо привязанную к ручке множеством пестрых ленточек, и вышла с ней из лачуги. Йошка, а следом за ним и огромный черный кот, прозванный Пушком, также вышли на свежий воздух.

Наступила ночь, на небе стали загораться звезды. Растущий месяц поднялся над головами молодых людей и осветил поляну. Катаринка достала из-за пазухи маленькую склянку, открыла ее, и как бы не был свеж воздух, а он тотчас же вокруг нее наполнился сильнейшим запахом множества самых различных трав. Девушка принялась осторожно намазывать рукоятку метлы тягучей мазью, отчего запах только усилился. Внезапно метла сама по себе запрыгала в ее руках, пытаясь вырваться, но Катаринка держала метлу крепко, продолжая ее намазывать и что-то ласково бормоча ей при этом. Наконец метла успокоилась и – о чудо! – повисла в воздухе почти горизонтально над землей. Катаринка, подобрав цветастую юбку, бесстрашно взобралась на рукоятку метлы и сделала юноше приглашающий знак рукою, дескать, садись, не стесняйся, места хватает. Йошка не без опасения сел позади травницы.

– Обхвати меня руками, – посоветовала та. – А то слетишь с непривычки.

Йошка обнял Катаринку и прижался к ней.

– Взлетаем! – веселым тоном объявила девушка, щелкнула пальцами, и метла покорно взмыла в воздух.

На мгновение у юноши закружилась голова, а в животе предательски сжалось, но он быстро поборол в себе эту слабость и, памятуя о словах учителя, что «настоящий ученый из-за любознательности забывает об опасности и трусости», смело взглянул вниз. Да и как бы он смотрелся в глазах девушки, если бы сейчас запищал и позволил страху овладеть собой. Тьфу, даже думать об этом было противно.

Метла набрала уже порядочную высоту. Йошка и Катаринка поднялись выше деревьев, и метла свернула в сторону центра Городка, туда, где на площади красовался фонтан, по бокам которого в темном небе отчетливо проступали шпиль здания ратуши и крест костела. Юноша поплотнее прижался к спине девушки, ощущая теплоту, исходившую от ее тела, и прошептал на ухо:

– А вдруг мы пробьем головами небесную твердь и окажемся перед лицом Божьим?

От такого явно ненаучного предположения Катаринка звонко засмеялась.

– Сколько раз летала, но никогда еще не пробивала небесную твердь! – воскликнула она. – Может, это где-нибудь намного выше, потому что обычно я летаю не так низко. Это сейчас я чуть не задеваю деревья, потому что не хочу тебя напугать.

От такого предположения Йошка не нашелся что сказать. Он лишь промычал нечто вроде «пусть девчонки трусят», а более ничего. Зато ученик пана Платона вновь обрел дар членораздельной речи, когда метла поравнялась с площадью. Удивительное дело, но в костеле снова светил свет и даже слышались музыка и песнопение. В тишине ночи голоса слышались отчетливо, как, впрочем, и музыка, исходившая из органа. И тут Йошке впервые пришло в голову, что он еще ни разу за все пребывание в Городке не видел приходского священника, который непременно должен быть. А кто иначе будет вести ежедневную службу, руководить хором, играть на органе, да и вообще просто открывать костел и зажигать в нем свечи.

– Катаринка, а ты когда-нибудь была в костеле? – спросил он у травницы.

Та отрицательно покачала головой:

– Я – язычница. Меня туда не пускают.

– А священника ты хоть раз видела?

И вновь девушка отрицательно покачала головой. Затем, немного помедлив, сказала:

– Вообще-то видела пару раз. Но только сверху, когда он вечером выходил после службы из костела, чтобы подмести ступеньки. Но это было в темноте, да и я не особо им интересовалась. Гораздо интереснее было наблюдать, как мельник Франтишек каждый вечер ходил к запруде с цветами.

Молодые люди как раз в этот самый момент подлетали к той самой запруде, сооруженной перед мельницей. Но на сей раз к ней подходил не влюбленный мельник, а пан Платон. В руке он нес небольшую краюху хлеба, густо посыпанную солью. Сказания утверждают, что водяные очень любят подобное угощение. И точно, едва мастер опустил краюху в воду, как она тотчас исчезла, лишь мелкие пузыри да водные разводы разбежались по поверхности, освещенной половиной растущей луны. Водная гладь была настолько чиста и спокойна, что на ней отразились пролетавшие наверху Йошка и Катаринка. Пан Платон увидел их отражение, задрал голову и весело помахал им рукою. Вслед за этим из воды высунулась голова с огромными выпученными глазами и большим ртом словно бы у лягушки. Голова сия принадлежала водяному, который также проводил пролетавшую ведьмочку-травницу и помощника королевского следователя удивленным взором и обратился к стоявшему на берегу пану Платону:

– Вижу, вы человек ученый.

– Точно так, пан водяной, – учтиво сказал мастер и даже чуть склонил голову в знак почтения, потому что водяной, как известно, живет без малого двести двадцать два года, а потому может быть гораздо старше королевского библиотекаря.

– Тогда отгадайте загадку. Ежели отгадаете, исполню ваше желание. Если нет, то заберу вас к себе на дно.

Водяной, как известно, только пугал. На самом деле он еще никого насильно не утаскивал под воду, во всяком случае науке такие факты неизвестны, а посему Платон смело согласился отгадывать загадку.

Метла с молодыми влюбленными спланировала над водной гладью и мягко опустилась на землю. Йошка первым соскочил с нее, так как полет сей дался ему тяжко не только с моральной, но и с физической стороны. Ведь ручка метлы была слишком маленькая и скользкая, так что юноша все время рисковал слететь с нее. Йошка подошел к пану Платону, спокойно ожидавшему, пока водяной загадает ему загадку.

Водяной напыжился, надулся и, вертя в разные стороны своими огромными выпученными глазами, сказал:

– Большая, зеленая, по небу летает, всех в округе пугает, огонь изрыгает. А плавать умеет, – радостно добавил он. – Что это такое?

Мастер похмыкал и, пряча улыбку в кулак, ответил:

– Это раздувшаяся от важности лягушка.

Водяной аж подпрыгнул чуть не до самого неба от обиды.

– Ты знал! – воскликнул он.

Йошка с Катаринкой, стоявшей поодаль с метлою в руке, тоже недоумевали:

– Как вам это удалось?

– Все очень просто, дети мои, – сказал с улыбкой, поворачиваясь к ним, Платон. – Дело в том, что я лишь представил себя на месте водяного. Он обязательно загадал бы загадку про того, кто живет с ним в запруде. Кроме того, пан водяной только что был свидетелем удивительнейшего действа, кое вы, дети мои, совершили, а именно полета по небу. Так почему бы, подумалось мне, ему не загадать загадку про толстую, раздувшуюся лягушку, которая взяла да и полетела на небо, путая всех в округе.

– Эй, вы, на берегу, просите, чего хотели, – нетерпеливо потребовал водяной.

Пан Платон Пражский обернулся к воде и сказал, обращаясь к водяному:

– Моя просьба самая что ни на есть безобидная, пан водяной. Позвольте моему товарищу, пану Франте, посвататься к вашей дочери-русалке.

Водяной забулькал огромным ртом и задумался. Наконец, он согласно кивнул головой:

– Хорошо. Пускай ваш товарищ приходит нынче же сюда. Моя дочь будет его здесь ждать.

Сказав это, водяной исчез в воде.

Платон, Йошка и Катаринка направились к пекарне, где их в нетерпении ожидал мельник.

– Ну, – взволнованным тоном спросил он, едва королевские следователи и травница приблизились к нему, – что сказал водяной?

– Пан Франта, – торжественно сказал мастер. – Идите сей же час свататься.

Мельник бросился обнимать Платона.

– Прекрасно! Прекрасно! – восклицал он.

Франтишек бросился в дом, и не прошло и минуты, как он выскочил оттуда, одетый в свое самое нарядное платье.

– Все, я побежал, – крикнул он, запыхавшись. – Вы уж дальше без меня. Посудину только вынуть осталось.

Молодые люди посмотрели вслед торопливым шагом уходившему к запруде мельнику и направились следом за мастером в пекарню.

Войдя в домик, Платон открыл заслонку печи и чрезвычайно бережно достал оттуда теплую стеклянную посудину, в которой уже не маленьким комочком, а огромной массивной горой, словно свежеиспеченный хлеб, возвышалась густая желеобразная масса. Мастер поставил перед удивленными Йошкой и Катаринкой на стол посудину и осторожно ткнул ее прямо в центр пальцем. Желеобразная масса неожиданно откликнулась, заколыхавшись и словно бы задышав при этом.

– Вот это да! – тихо прошептал крайне удивленный юноша, во все глаза глядя на живую субстанцию Великого Делания.

Катаринка дотронулась и нежно погладила верхний край массы, выпиравший из стеклянной посудины. Масса заурчала откуда-то изнутри посудины и запыхтела.

– Смотри-ка! – воскликнул пан Платон. – Ты, дитя мое, ей понравилась!

Травница, чрезвычайно довольная собой, задорно улыбнулась и направилась к метле, оставленной у входа в пекарню и висевшей над землей в половину человеческого роста. Йошка вышел провожать возлюбленную.

– Спасибо за полет, – сказал он. – Никогда в жизни не думал, что полечу по небу.

– Спасибо тебе, – неожиданно поблагодарила его непонятно за что Катаринка и, немного помедлив, чмокнула юношу в ставшую мгновенно пунцовой щеку.

Травница уселась поудобнее на метлу и, прощально помахав рукою, взмыла в воздух. Уже и след ее давно простыл, а сама Катаринка превратилась в малюсенькую точку в ночном небе, освещаемая серебристым светом луны, а Йошка все стоял и махал на прощание. Платон, который успел аккуратно завернуть посудину в белоснежное полотенце, вышел из пекарни и приглашающе кивнул головой юноше.

– Нам пора, – сказал он. – Делание не ждет. У нас впереди еще половина пути. А уже и заря всходит на горизонте, – кивнул он на восток, где верхушки гор уже алели зарей нового дня. – Пора нам заняться четвертым днем Великого Делания.

И учитель с учеником, подхватившим у пана Платона завернутую в полотенце посудину, бодро зашагали в сторону постоялого двора.