Текст книги "Гнездо чаек"

Автор книги: Анто Станичич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 7 страниц)

Анто Станичич
Гнездо чаек

Тревога

Все началось около полуночи. Сильный штормовой ветер уже несколько часов кряду яростно рвал паруса шхуны. На палубе были только рулевой и шестнадцатилетний сын капитана, Бошко. Остальные крепко спали в трюме. Бошко знал парусник, как отчий дом. Впрочем, он и был его отчим домом: здесь он родился, вырос и многому научился. Вместе с парусником избороздил он Средиземное море, побывал во многих портах, воевал с бурями и непогодой. Его отец, капитан каботажного плавания, был в то же время и учителем своего сына. Он старался научить его всему, что сам знал и умел. Плавая на паруснике, Бошко с малых лет знал итальянский, неплохо говорил по-арабски. Играя ребенком в портах Турции, Греции и Испании, он от местных ребятишек перенимал многие слова и обороты, и когда шхуна выходила в море, на палубе еще долго звучала иноязычная речь. Кроме отца, на паруснике жили его мать и сестра, годом младше. В кормовой части шхуны были две крохотные каютки, где и ютилась семья капитана. В тот день, когда Бошко исполнилось десять лет, отец ему сказал:

– Бошко, ты ловкий и смелый, тебе все удается, у тебя уже сейчас сноровка взрослого моряка. Отныне ты – член команды и будешь спать в кубрике.

Услышав такие слова, Бошко чуть не подпрыгнул от радости. Но особенно счастливым он почувствовал себя, когда отец перед всем экипажем зачислил его в матросы. Правда, весь экипаж состоял из четырех человек.

Как-то вечером, стоя на вахте, Бошко вспоминал тот далекий счастливый день. Кто знает, как долго предавался бы он воспоминаниям… Внезапно в нескольких милях от парусника засверкали молнии, ветер усилился. Бошко быстро осмотрел паруса: снасти были закреплены, а люки над трюмом, где находился товар, который они везли в итальянский порт Бари, наглухо задраены. Закончив осмотр, он вернулся на корму.

– Будет что-то страшное, – сказал он рулевому.

– И мне так кажется. Надо бы разбудить капитана.

Ни слова не говоря, Бошко тут же спустился вниз.

– Отец, надвигается шторм.

Вместе они поднялись на палубу. Отец первым делом посмотрел на компас.

– Идем по курсу, – сказал он. – Утром будем в Бари, если ветер не переменится. Только бы не разыгралась буря. Однако пора менять вахтенных. Вы поспите, а сюда пришлите подвахтенных. Я останусь с ними, посмотрю, какой ветер возьмет верх.

Смена не заставила себя ждать. Бошко и матрос прилегли отдохнуть. Едва преклонив голову к подушке, они заснули крепким сном.

Отец Бошко поднялся на капитанский мостик и огляделся по сторонам. Ветер, вместо того чтоб усиливаться, теперь неожиданно начал спадать. Темные тучи заволокли небо. Ураган заметно стих.

– Не нравится мне этот штиль, – сказал капитан. – В такое затишье как бы не налетел смерч…

– Свистать всех наверх? – спросил рулевой.

– Подождем немного.

Наступило то тревожное ожидание, которое и бесстрашного заставит призадуматься. Ветер совсем улегся, паруса сникли и теперь казались большими тряпками, повисшими над парусником.

Вдруг капитан вздрогнул. Его опасения подтвердились. С левого борта к шхуне приближался смерч. Словно разъяренный хищник, смерч шел прямо на них. Уже слышны были рычанье и скрежет вскипавших вокруг него волн. Капитан ударил в колокол. Это был сигнал крайней опасности. Матросы разделились: одни кинулись к носу, другие – на корму. Напуганные криками и звоном колокола, в тот же миг выбежали наверх мать и сестра Бошко. Но было уже поздно. Огромные валы подкатили к судну, и смерч пронесся рядом с парусником. Лопались снасти, падали паруса. Бешеный порыв ветра проломил борт там, где находился груз, и вода с ревом хлынула в трюм. Шхуна резко накренилась, от напора волн и ветра сломались мачты. В кромешной тьме ничего не было видно. Море полностью завладело шхуной, погрузив ее в беспросветный мрак. Смерч, словно игрушку, швырнул ее в морскую пучину. Оказавшись в воде, люди напрасно звали друг друга, напрасно взывали о помощи. Голоса их становились слабее и наконец умолкли совсем… Все поглотили водяные горы, заглушил беспрерывный свист ветра.

Бошко тоже очутился в воде. Уцепившись за обломок мачты, он звал свою сестру, мать, отца. Но никто не отзывался…

Спустя некоторое время смерч уже был далеко. Бошко слышал теперь только его замирающий гул. Снова, в который уже раз, он тщетно звал на помощь. И тут он понял, что произошло. От одной этой мысли ему стало жутко, но в душе его все же теплилась надежда, что хоть кто-то услышит призывы о помощи, что кому-то удалось спастись. До самого рассвета Бошко время от времени принимался вновь звать своих. Но все было напрасно. Он крепко держался за обломок мачты, на котором еще болтались обрывки снастей. Вдруг неподалеку он заметил большую доску. Подплыв к ней, Бошко подтащил ее к себе и привязал к мачте. Получилось что-то вроде небольшого плота, на котором можно было даже сидеть. Морское течение и легкий ветер относили его к берегу. Опытный моряк, он сразу понял, что шторм двигался от берегов Далмации в сторону Италии. Наверное, в тот момент, когда их настиг смерч, они были совсем близко от Бари. У Бошко мелькнула надежда на спасение. Удастся ли ему продержаться до тех пор, пока плот прибьет к берегу? И сколько пройдет времени, пока он его достигнет? Только бы не потерять сознание. Море холодное, ветер ледяной. Ноги стали сводить судороги. Превозмогая боль, он тер их попеременно то одну, то другую. Вдали показалась другая доска. Опасаясь, как бы не усилились судороги, Бошко долго не решался подплыть к ней. Наконец ему удалось направить свой плот к доске. К счастью, она оказалась небольшой и могла заменить весло. Теперь Бошко мог грести. То гребя, то растирая ступни, он понемногу согревался и продолжал свой путь к суше. Вдруг он вспомнил своих близких и горько зарыдал. И тут сознание покинуло его.

«Да ведь он наш»

Непогода разыгралась той ночью и в окрестностях Бари. Незадолго до рассвета другой смерч подошел к берегу. Везде на своем пути оставлял он зловещие следы. Исчезли навсегда вырванные с корнем деревья, исчезла стоявшая у самой воды маленькая ветхая хижина, в которой застигнутые штормом рыбаки частенько пережидали бурю.

По высокому откосу вдоль берега шли рыбаки из ближнего селения. По обыкновению, они громко разговаривали, отчаянно жестикулируя и вовсю ругая своих хозяев (благо, что те их не слышали!). Бедняки с рождения, они неизменно надеялись на лучшую долю, только «лучшая доля» почему-то все время обходила их стороной.

Вдруг один из них, Серджо, остановился. Внимание его привлек какой-то странный предмет. Теперь и другие рыбаки пытались разобрать, что там плавает в море. Все яснее различали они большую доску и лежащего на ней человека. Рыбаки мигом устремились к берегу. Добежав до ближайшей бухты, они прыгнули в лодку и налегли на весла. Доплыв до доски, они увидели на ней юношу. Тотчас сняли его с плота и перенесли в лодку. Юноша не шевелился. Напрасны были все попытки привести его в чувство, и рыбаки поспешили назад, к берегу. С жалостью смотрели они на бледного как полотно юношу. Надо было что-то делать. К счастью, в лодке оказался старый изодранный парус. Рыбаки натянули его на весла и хорошенько закрепили края. Носилки вышли хоть куда. Пристав к берегу, крестьяне осторожно положили на них Бошко и понесли.

Женщины, дети и старики, завидев приближавшуюся к ним странную процессию, не на шутку встревожились. А одна из женщин, вообразив, что с ее мужем случилось несчастье, вдруг громко запричитала. К ней тут же присоединились остальные. И, только убедившись в том, что на носилках незнакомый юноша, они перестали голосить и в глазах у них появилось любопытство. Кто он, откуда, где его нашли рыбаки?

Между тем вся процессия приближалась к жалкой лачуге Серджо. В нее внесли носилки, на которых лежал Бошко. Женщины вышли на улицу, а Серджо с помощью еще двух рыбаков снял с юноши мокрую одежду и надел на него свою рубаху, – правда, она была старая и вся в заплатах, но зато сухая. Потом его укрыли каким-то тряпьем, и этого было довольно, чтобы Бошко, понемногу приходя в себя, почувствовал, как по телу его разливается тепло. Через несколько минут он открыл глаза, но тут же закрыл их снова, а вслед за тем слабо шевельнул рукой. Это был добрый знак. Серджо схватил бутылку, где оставалось немного крепкой виноградной граппы, и стал растирать ему виски, грудь и руки. Это помогло. Бошко пришел в себя, осмотрелся вокруг, обводя удивленным взглядом незнакомых людей. Тут на него посыпался град вопросов. Но Бошко молчал, словно немой. Рыбаки его чуть-чуть приподняли, и жена Серджо принялась кормить его с ложки горячим бульоном. Горячая пища придала ему немного сил, и он глубоко вздохнул. Присутствующим показалось, что губы его тронула легкая улыбка. От радости просветлели лица мужчин, а женщины торопливо начали креститься, благодаря бога за милосердие. Бошко по-прежнему молча смотрел на них… Незаметно для себя он заснул. И проспал несколько часов. Во сне он метался, ворочался с боку на бок и так яростно сжимал и дергал старенькое одеяло, словно с кем-то боролся не на жизнь, а на смерть. А раз даже судорожно схватил подушку и крикнул:

– Мама, мама…

Услышав это слово, жена Серджо едва не разрыдалась.

– Да ведь он наш. Слыхали, как он сказал «мама, мама»?..

Эта простая женщина наивно полагала, что только итальянцы называют мать мамой. И ничего удивительного, ведь ей еще не приходилось покидать свое селение. Вот она и решила, что спасенный юноша – итальянец, может, даже сын богатых родителей. А может, сын графа, герцога или того лучше – какого-нибудь принца, а в их убогое селение его привела жажда приключений?

Впрочем, она не одна так думала. И другие женщины и дети, все от мала до велика, не сомневались в том, что юноша – итальянец. Ведь во сне он крикнул «мама» на чистейшем, как им казалось, итальянском языке! Возможно, за спасение человека от гибели они получат хорошее вознаграждение. Решено было на другой день с рассветом отрядить ходоков к местному священнику, чтобы разузнать, кто бы это мог быть.

«Добрый день, синьор!»

Солнце уже сильно припекало, когда Серджо и Анджело пришли в Моло-ди-Бари, небольшой рыбачий поселок близ Бари. Крестьяне уже давно были на ногах. На помещичьих полях и лугах, в виноградниках, оливковых рощах – везде копошились люди, работая не покладая рук. Несмотря на тяжкий труд, жили они со своими семьями впроголодь. Семьи в окрестностях Бари большие. А детей столько, что можно не заметить, если кто-то ненароком потеряется. И всех надо накормить, обуть-одеть. Только как и на что? Уж не на те ли жалкие гроши, которые им платит помещик? Хотя, что бы оставалось землевладельцам, если бы поденщикам и батракам они платили сполна, без обмана. Разве могли бы они тогда возводить себе красивые дворцы, строить богатые храмы? А простой люд? Что ж… Иные знают, что их обманывают, другие – нет, да если и знают – что толку роптать? Гнуть спину на помещика и ворчать втихомолку – это никому не заказано. Но упаси боже жаловаться вслух, да еще при хозяине. Сильные мира сего всегда на его стороне. Плохо придется недовольному. И потому кругом царят мир и покой, кое-где даже слышится песня. Да, да, песня. Это именно то, что хозяева особенно любят. Ведь когда к ним наезжают гости, они не прочь и похвастаться: «Видите, как довольны мои батраки!» И тут они не кривят душой. Батраки в самом деле рады, что имеют работу. Своей земли у них нет, а порядки везде одни. Работай до изнеможения и довольствуйся тем, что дают. Да и к чему деньги неграмотному крестьянину? Иное дело – помещику. Такова воля божья, а с богом не поспоришь.

Помещики, не желая быть рядом с простонародьем даже во время богослужения, устроили в своих палаццо часовни. Зачем им в дождь или в жару куда-то тащиться? Разве не лучше после обильного завтрака помолиться богу тут же, в доме, а потом отдохнуть в тенечке?

К одному из таких палаццо и подошел Серджо с товарищем. Было еще рано, и они присели поодаль от дома, под раскидистым апельсиновым деревом, ждали, пока выйдут господа.

Вскоре в дверях показался хозяин. Делая вид, что не замечает пришедших, он прошелся немного, взглянул на небо, потянулся и, довольный, зевнул. Затем еще потянулся, погладил себя по лысине и направился во флигель, где была устроена часовня. Помолившись богу и испросив у него отпущения грехов и злых помыслов, хозяин расположился под вишней; здесь его ждал накрытый стол с обильным завтраком. Служанка, следившая за порядком в доме, сообщила ему, что пришли двое крестьян.

– Потом, потом… – раздраженно отмахнулся помещик и принялся за трапезу.

Завтрак длился целых полчаса. А когда служанка убрала со стола, он неторопливо раскурил трубку, посмотрел в сторону апельсинового дерева и громко сказал:

– Эй, идите сюда!

Серджо и его товарищ мигом вскочили на ноги и подошли к вишне.

– Добрый день, синьор, – поздоровались они, держа шапки в руках.

Синьор, не ответив на приветствие, бросил в их сторону:

– Говорите скорей, мне некогда.

Серджо рассказал о ночном происшествии.

– Ступайте домой, – поразмыслив немного, ответил помещик. – Я пошлю сына взглянуть, кто там у вас.

Серджо и Анджело ретировались.

Вскоре в дверях дома появился сын помещика.

– Эй, Никколó, подойди ко мне! – окликнул его отец.

«Мой дом – парусник»

Был уже полдень, когда Никколо подъехал к селу. Завидев вдали всадника, крестьяне тотчас кинулись к лачуге, где лежал Бошко. Увидев толпу, Никколо сразу понял, куда ему держать путь. Серджо встретил его и ввел в свое жалкое жилище.

Бошко чувствовал себя уже намного лучше. Он сидел на кровати в старой рубахе и коротких штанах, явно сшитых не по нему. На ногах у него были башмаки, которые, казалось, вот-вот развалятся. Увидев Никколо, Бошко встал. Одна из женщин принесла табуретку, но Никколо не сел. Он разглядывал спасенного крестьянами юношу, пытаясь по виду определить его происхождение.

– Ты итальянец? – спросил он наконец.

– Нет, синьор, – ответил Бошко. – Я родился в Боке Которской.[1]1
  Так в течение столетий жители Средиземноморья и Адриатики называли местность, расположенную на берегу Кóторского залива, а также сам залив.


[Закрыть]

– Но откуда ты знаешь наш язык?

– Я моряк, а моряку сам бог велел говорить на многих языках.

– Кто у тебя остался дома?

– Пожалуй, никто. Вчера мой дом затонул.

– Как это затонул? – удивился Никколо.

– А так. Моим домом был парусник.

– Дом – парусник? Невероятно!

– Да, да, моим домом был парусник, – повторил Бошко. – Там жили мы все: отец, мать, сестра и я. И еще четверо матросов.

– А где они сейчас? – продолжал расспрашивать Никколо.

Бошко опустил голову:

– Не знаю. Был страшный шторм. Похоже, я один спасся. Сам не понимаю как.

– И что ты думаешь теперь делать?

– Не знаю.

– А там, в Боке, у тебя есть настоящий дом?

– Отец говорил, что есть.

– Как это «отец говорил»? Разве ты там не жил? – недоумевал Никколо.

– Нет. Мы с сестрой родились на паруснике и никогда не видели свой дом на суше.

– Как? Вы ни разу не заезжали домой?!

– Ни разу. Впервые со дня моего рождения мы зашли на Адриатику несколько дней тому назад.

– Ты хорошо знаешь морское дело?

– Да.

– Знаешь, что такое компас, и можешь идти точно по курсу в любую погоду?

– Да.

– Стало быть, ты настоящий капитан?

– Еще нет. Я должен был сдавать экзамен, но… – Бошко умолк.

Никколо немного подумал и сказал:

– Отлично, юноша! Завтра я тебе сообщу решение отца. – И обратился к Серджо: – А вы пока присматривайте за ним. До свидания.

Когда Никколо ушел, на Бошко нахлынули разные мысли. Он вновь и вновь повторял про себя разговор с молодым синьором, который, судя по виду, был на год-другой старше его. Задавал он самые обычные вопросы, но слова «вы присматривайте за ним» озадачили Бошко. «Почему за мной надо присматривать? – думал он. – Ведь я не разбойник и не пират». И это была чистая правда, но как доказать, что ты честный человек, если все, что ты имел, и всех, кто тебя знал и любил, навсегда поглотило море…

Судовой журнал, список членов экипажа, документы на груз, который отец покупал или просто развозил по разным островам и портам Средиземного моря, погребены вместе с парусником в морской пучине. И потому он должен быть предельно осторожным. Ведь при малейшем подозрении, что он пират или грабитель, ему никогда не видать родной стороны.

Загадочная записка

На другой день, лишь только взошло солнце, на каменистой проселочной дороге появилась коляска. Тихая деревушка разом оживилась. Коляска с помещиком синьором Марио и священником доном Винченцо остановилась перед лачугой Серджо. Ее вмиг обступила толпа ребятишек. Взрослые выстроились у дверей, оставив узкий проход. Когда гости вылезли из коляски, мужчины в знак приветствия сняли свои обтрепанные соломенные шляпы. Синьор Марио в ответ пробормотал что-то невнятное, а дон Винченцо с загадочной улыбкой кивал головой. Женщины, увидев священника, перекрестились. Казалось, они не столько уважали его, сколько боялись. Бошко встал с кровати и поклонился гостям. Синьор Марио и дон Винченцо сели на шаткие стулья. Начались расспросы. Первым заговорил синьор Марио:

– Мой сын рассказал мне все, о чем вы с ним говорили. Интересная история, однако странная. Потом я спрошу тебя кое о чем, а сейчас с тобой поговорит дон Винченцо.

– Возлюбленный сын мой, ты умеешь креститься?

– Да.

– Не можешь ли ты показать мне…

Бошко встал и перекрестился, но священнику этого было мало. Он все еще в чем-то сомневался.

– Хорошо, – сказал он елейным голосом. – А ты знаешь какую-нибудь молитву?

– Да.

– Я хотел бы услышать.

Когда Бошко прочитал «Отче наш», дон Винченцо опять спросил:

– А можешь ли ты назвать семь смертных грехов?

– Извольте.

И Бошко перечислил их все по порядку.

– Хорошо, хорошо, – довольно произнес дон Винченцо, – вижу, что ты принадлежишь к нашей вере. Скажи, где ты всему этому научился и кто тебя учил?

– Научила меня моя матушка на шхуне. Она была очень набожна и берегла для церкви ценные дары и много дукатов. Сейчас и она, и дары…

– Хорошо, хорошо, – перебил его дон Винченцо и обратился к помещику: – Синьор Марио, не хотите ли и вы о чем-либо спросить юношу?

– Пожалуй, на сегодня хватит. Однако мы еще не знаем, как тебя зовут.

– Бошко.

– Боско! Боско! Ну какое же это имя? Это слово означает «лес»!

– Не Боско, а Бошко, – поправил его Бошко. – На нашем языке это вовсе не «лес».

– Ладно, ладно. – И Марио повернулся к двери, возле которой толпились любопытные: – Скажите моему кучеру, чтоб принес сверток.

Вскоре кучер подал сверток: сильно поношенные штаны, пеструю рубашку и куртку с заплатами на локтях.

– Возьми, – сказал синьор Марио. – Оденься. Мы подождем тебя на улице.

– А куда вы меня повезете?

– Увидишь.

Синьор Марио и дон Винченцо вышли. Дверь за ними закрылась. Бошко оделся и сунул руки в карманы. В правом кармане был какой-то листок. Бошко вынул его. Это была записка, написанная по-итальянски. Он подошел к окошку и прочел: «Жди меня в Бари. Дальше поедем вместе. Никколо».

«Я Бошко, а ты?»

Коляска медленно катилась в сторону Бари по неровной извилистой дороге. Рядом с кучером, который лишь изредка подхлестывал лошадей, сидел Бошко. Разглядывая окрестности, он возвращался мыслью к тому, что пережил за последние два-три дня. Неужели он теперь один на белом свете и никогда не увидит своих близких? Неужели их парусник затонул? Тут он вспомнил про найденную в куртке записку. А если она адресована не ему? Если над ним подшутили? Вдруг это ловушка, западня? Что все это значит? Никколо! Кто он? Бошко неторопливо обернулся и спросил синьора Марио:

– Извините, синьор, как зовут вашего сына?

– Никколо. А что?

– Славный юноша.

– Что и говорить! – подхватил дон Винченцо. – И к ученью большое прилежание имеет. Если и дальше так пойдет, может, станет священником.

– Он ваш единственный сын? – полюбопытствовал Бошко.

– Нет. У меня еще три сына и две дочери, – с гордостью сказал синьор Марио. – Никколо я решил сделать священником. Он заменит дона Винченцо, когда…

– Разумеется, но, бог даст, не очень скоро, – усмехнулся дон Винченцо.

Дальнейший разговор между доном Винченцо и синьором Марио не интересовал Бошко. На уме у него было одно – чего хочет Никколо, какие у него намерения. Во всяком случае, надо быть начеку. Почему сын богатых родителей решил поговорить с ним таким таинственным образом?

Наконец прибыли в Бари. Проехав несколько улиц, коляска остановилась у окруженного высокой стеной дома. Синьор Марио и дон Винченцо вылезли из коляски. Синьор Марио приказал кучеру накормить и напоить лошадей, а Бошко велел идти за ним.

Через массивные ворота, над которыми красовался вырезанный в камне фамильный герб, они прошли в ухоженный и опрятный двор с апельсиновыми и лимонными деревьями.

– Посиди под деревом.

В дверях показался хозяин дома, седобородый старик с бледным лицом и волосатыми руками. Увидев синьора Марио и дона Винченцо, он как будто обрадовался и, поздоровавшись с ними, повел их было в дом, но вдруг остановился и спросил:

– А как быть с юношей?

– Пусть ждет здесь, – ответил синьор Марио.

Бошко остался один в саду. Внимание его привлек красивый дом с затейливыми балконами и решетчатыми жалюзи. В таком палаццо посреди чудесного сада мог бы жить старый морской капитан, помещик, богатый купец. И пока мысли его путались, перебегая с одного на другое, отворилась боковая дверь и в сад вышла темноглазая и темноволосая девушка примерно его лет. Она была в черной юбке и блузке, плечи ее покрывала черная вязаная шаль. Девушка направилась прямо к Бошко.

– Как тебя зовут? – робко спросила она.

– Бошко. А тебя?

– Мария.

– Что ты здесь делаешь, Мария?

– Помогаю матери на кухне. Мы здесь работаем уже два года.

– Почему ты в черном? По ком носишь траур?

– По отцу.

– Кем же был твой отец?

– Моряком.

– А кем приходится тебе хозяин?

– Никем. На его корабле служил мой отец. А кто твой отец?

– Капитан. У него был свой парусник. Он утонул во время шторма.

– Кто утонул – отец или парусник?

– Парусник, а вместе с ним, наверное, отец с матерью и сестрой. Один я каким-то чудом спасся.

– Значит, вы все жили на судне?

– Да. Однако ты еще не сказала, как зовут твоего хозяина.

Мария не успела ответить: в сад вышла пожилая женщина и велела ей идти домой.

– Скорей, скорей, – поторапливала женщина. – Синьора встала, а ты не убрала комнаты.

Она втолкнула Марию в дом, захлопнула дверь и продолжала:

– Как ты смеешь разговаривать с незнакомым мужчиной? Сколько раз я тебе говорила…

– Не сердись, мама, он же совсем мальчишка…

– Хватит. Не желаю ничего слушать. А ну за дело.