Текст книги "Партия. Дары мертвеца (СИ)"

Автор книги: Аноним Optimus

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)

Его называли Лордом-убийцей, и он был убийцей лордов.

Грубость Генриха оказалась вполне достаточным поводом для дуэли с Пемброком. Брат, конечно, мог поступиться гордостью и принести публичные извинения, но не стал этого делать. Заложник собственной чести, он не мог уступить. Впрочем, иногда я думаю, что подсознательно Генрих сам искал такого конца, в тайне убедив себя, будто несчастный случай с каретой не был несчастным случаем, и что Элспет и Алан пали жертвой его несговорчивости и честолюбивых устремлений. А раз так, то и ему должно разделить их участь. Умереть в поединке чести от руки лучшего фехтовальщика и стрелка Ура со времен знаменитого Эрлика Три Клинка – чем не вариант?

Дуэль назначили на день святого Амвросия, через три дня. Уже к вечеру о ней знал и гудел весь город. Я бросил все дела и примчался в дом к брату, но Генрих не пожелал меня принять. К тому времени он вообще перестал со мной общаться, держался как с чужим человеком. Словно не хотел, чтобы его что-то связывало с окружающим миром.

Я писал брату, уговаривал отказаться от дуэли или хотя бы выставить взамен себя чемпиона, но он прогонял курьеров, и мои письма оставались безответными.

Я даже думал снестись с Атуаном Пемброком и предложить ему вдвое большей той суммы, что неизвестные недоброжелатели назначили за голову Генриха, но, признаться, просто побоялся заводить такой разговор с Лордом-убийцей. Пемброк импульсивен и непредсказуем, он мог превратить разговор о деньгах в повод для вызова, а я – в случае гибели Генриха – оставался последним мужчиной в роду.

Тогда мне казалось: даже злейшему врагу нельзя пожелать пережить хоть бы и десятую часть всего, обрушившегося на мою голову. Я был в отчаянии, я был раздавлен. Я знал: мой брат где-то в городе, ходит по своему дому, дышит, пьет, разговаривает, но при этом уже все равно что мертв. Осознание собственной беспомощности угнетало и лишало жизнь красок.

Козни Вельзевула! мог ли я помыслить в те дни, что совсем скоро судьба уготовит мне участь куда как худшую?! К великому счастью, Творец в мудрости своей избавил нас от проклятия предвидения, так что, не ведая собственных мрачных перспектив, я томился лишь участью несчастного Генриха.

Шансы? Шансов у него не имелось. Из дуэли с Пемброком живым не вышел бы и Выродок... да что там метафоры! Он ведь и в самом деле убил одного Выродка!

Дуран из Морганов, так его звали. Они дрались на шпагах и кинжалах и, рассказывают, Пемброк проткнул соперника в пяти местах, прежде, чем изловчился достаточно, чтобы всадить фут стали в печень и тем закончить поединок! Клан Дурана до сих пор не предъявил Пемброку счет за убийство, совершенное по всем заповедям дуэльного кодекса.

Лелею надежду, что Морганы просто ждут подходящего случая. Увы, у моего брата не было столько времени, чтобы надеяться на месть Древней Крови.

Хампфри дин Брэккет снова прервался. Отхлебывая бренди, он в упор смотрел на де Шарни, словно ожидал от того вопросов и уточнений, но лютецианин вежливо молчал. Не издавал ни звука и его неприметный спутник.

– Вам уже доводилось слышать истории об истинном проклятье нашего города? – так и не дождавшись вопроса, спросил герцог.

– О выродках? О да, неоднократно. Четыре древние семьи, испорченные черной магией и собственным наследием. Они считают, будто ведут свой род от самой Герцогини Лилит.

– Не о "выродках", мой лютецианский друг, – раздраженно перебил его герцог, обдавая запахом выпивки. – О Выродках! О существах, что носят человеческий облик, как мы с вами – пошитое на заказ платье. Но внутри них клубится тьма, а кровь отравлена и дымится на свету. Их предки и в самом деле вышли из утробы Лилит, совокуплявшийся с первыми порождениями Творца, сотканными из теней и огня.

Четыре проклятые семьи с Древней кровью в жилах выбрали своим домом Ур. Малиганы, Треверсы, Морганы. И – Слотеры. Сильнейшие, а потому худшие среди всех. То, что в Республике принято считать страшными историями в Блистательном и Проклятом имеет материальное воплощение и ходит на двух ногах. С Древней кровью вынуждены считаться все – весь этот чертов город, включая Магистрат, Палату пэров и наше несовершеннолетнее величество. Выродки безумны от яда, кипящего в их крови. Они порочны не от того, что жаждут удовольствий духа или плоти, а уже в силу своей природы. Они безжалостны, и в узде их держит только воля Патриархов – древних зловещих старцев, что увидели свет еще до рождения Ура.

И Атуан Пемброк не только вышел против одного из таких созданий, но и хладнокровно уложил его в сырую землю. Вот с кем предстояло сойтись моему брату...

В ночь накануне дуэли я сидел дома у камина, глядел в огонь и пил, вливая в себя стакан бренди за стаканом, не чувствуя ни вкуса, ни хмеля. А затем дверь распахнулась и на пороге объявился мой старший брат, за спиной которого тряслись от страха не посмевшие остановить его слуги. Генрих не снял ни плаща, ни шляпы, и вода стекала с него струями прямо на ковер – за окном ярилась непогода, грязь с охотничьих сапог пачкала дорогой тортар-эребский ковер.

Я вскочил, чтобы заключить его в объятья, но брат остановил меня резким жестом.

– Я пришел к тебе, чтобы увидеться в последний раз перед тем, как умру, Хампфри. – без обиняков заявил Генрих. – Против Пемброка мне не выстоять, и весь город знает это. Ты знаешь это.

– Так нельзя! – вскричал я. – Нельзя идти к нему, как баран на заклание. Это не дуэль – это убийство! Ты должен покинуть Ур, а я пока найду нашей семье чемпиона.

– Убийство! – зло засмеялся брат, и я похолодел, слыша нотки безумия в его смехе. – Ты говоришь мне про убийства? Ну да ты знаешь в них толк, сэр Хвостик.

– О чем ты говоришь? – в ужасе спросил я, глядя на чужого человека в мокром плаще, и отчаиваясь узнать в нем своего Генриха.

– Я долго не мог понять, кто ведет против меня игру... кому я так мешаю. Кто-то в свете? При дворе? В Палате пэров? А потом понял, что все это время смотрел не туда. Мне стоило лишь обернуться... Ведь это всегда был ты, Хвостик. Только ты! Ты всегда завидовал мне!

– О чем ты говоришь?! Я люблю тебя!

– Ты заведовал всему, что у меня есть. Праву первородства, титулу, успеху, красоте моей Элспет, тому, что у меня есть сын, а ты не можешь даже бастарда заделать, хотя извалял в своей постели половину гулящих девок во всем Уре. И, конечно, деньгам. Зависть отравила всю твою жизнь, Хампфри. Хвостик решил повилять собакой.

– Ты пьян? – с надеждой спросил я. – Да, ты пьян. Ты напился, чтобы унять страх перед поединком с Пемброком.

– Я мертв! – дико и страшно заорал Генрих. – Я уже несколько недель как мертв! Мертв как Элспет! Как мой маленький Алан! И как будешь мертв ты, когда все это закончится.

Признаться, в тот момент я изрядно струхнул. Я решил, что от горя и переживаний у брата помутился рассудок, и он набросится на меня с шпагой в руках, а я бы смог отбиваться в лучшем случае подносом из-под фруктов.

Но Генрих не взялся за шпагу. Вместо этого он сделал несколько быстрых шагов и схватил меня за руки. Я вскрикнул от боли, чувствуя, как что-то твердое и угловатое врезается в кожу. В ладонях он прятал несколько мелких предметов, которые сейчас не давал мне разглядеть.

– И все же ты мой брат, – горячо зашептал Генрих, и я не почувствовал в его дыхании паров спиртного; глаза брата сияли безумием. – Моя родная кровь. Мой верный сэр Хвостик. Я должен дать тебе шанс. И я дам его тебе. Ты забрал три жизни, включая мою, а я отплачу добром за черную неблагодарность. Я дам тебе три дара в обмен за каждую. Три дара от мертвеца.

– Генрих, опомнись, – быстро зашептал я в ответ, почувствовав, как где-то внутри забрезжила надежда. – Пожалуйста, приди в себя. Ради меня! Ты не в себе, твое душевное здоровье пошатнулось. Мы используем это, чтобы отложить или даже вовсе отменить поединок. Двор поймет, ведь недавно ты пережил такую трагедию... Доверься мне, и мы найдем выход из этого положения. А потом, когда я придумаю, как заткнуть Пемброка или откупиться от него, ты выиграешь свои чертовы выборы и сведешь счеты с каждым дряхлым стариканом, засевшем в Палате пэров! Клянусь всеми святыми угодниками, я перестану беспутствовать, и стану твоим лучшим помощником. Стану твоей правой рукой. Братья дин Брэккет! Вместе! Двое против целого мира! Только послушай меня сейчас...

Но он не слушал.

Чудовищная гордость брата не позволила ему отступить и тем более бежать от поединка чести, а безумие не позволяло моим словам пробиться к его разуму.

– Мне от своей судьбы уже не уйти, Хампфри, – говорил Генрих, – но я дам шанс поторговаться с собственной тебе. Эти три дара помогут смириться с неизбежностью и принять ее, как принял я. Горький урок, и впрок он никому не пойдет, но уж для тебя лишним не будет.

Брат запрокинул голову и расхохотался смехом, от которого я весь покрылся мурашками, а волосы на затылке встали дыбом. Безумен! безумен, как шляпник. Если бы мне только удалось вызвать медиков, чтобы они засвидетельствовали помутненное состояние его рассудка!

– Три дара от мертвецов! – крикнул Генрих, резко прекратив смеяться. – И ты примешь их!

Он уставился на меня, и я почувствовал, как все тело сотрясает мелкая дрожь, потому что глаза брата сделались холодными и абсолютно безжалостными. Он смотрел, как человек, шагнувший за грань бытия. Опустившийся на дно собственноручно вырытой могилы.

Генрих отпустил мои руки и отступил на шаг. Я не смел отвести глаза от его лица, чтобы посмотреть на дары, вложенные в мои ладони.

– Говорят ожидание смерти – хуже самой смерти. Я позаботился, чтобы ты проверил это на своем опыте! Когда придет время каждый дар позволит отвести один удар судьбы. По одному разу за каждую жизнь, которую ты отнял. А потом ты отправишься туда, где тебе самое место. В пекло!

– Генрих!

– Довольно! Сегодня мы видимся в последний раз.

– Генрих...

– У меня есть секундант, чтобы засвидетельствовать смерть или сатисфакцию, а больше ничья компания уже не потребуется, – голос брата неожиданно смягчился, он положил руку мне на плечо и тихо сказал. – Держи дары под рукой, Хампфри. Когда придет время они тебе пригодятся.

– Я не понимаю.

– Еще поймешь. Ты все поймешь, брат.

С этими словами Генрих развернулся и вышел из кабинета также стремительно, как появился, оставив меня наедине со своими подарками – дарами мертвеца. Лишь услышав, как хлопнула входная дверь, я посмел опустить взгляд и посмотреть на вещи, что он мне оставил.

Камея с изображением нашей матери, сделанным еще до нашего рождения. Резчику замечательно удалось передать в розовом камне беззаботность и радостное удивление с каким она смотрела на мир. Серебряная табакерка, в которой отец хранил ее локон после смерти. И два слипшихся серебряных же флорина, выгнутые и деформированные так, словно кто-то пытался проделать в них дыру пробойником. Личный талисман Генриха с тех времен, как он нес королевскую службу на границе с Пустошью.

Стрела из орочьего лука ударила его в бедро, и спас только кошель с деньгами. Брат рассказывал, будто удар был такой силы, что его едва не свалило с седла, а узкий граненый наконечник стрелы пробив обе монеты, оставил глубокую рану. Полковой хирург заявил, что она лишь на самую малость не достала до бедренной артерии С тех пор Генрих носил эти две монеты, не расставаясь, считая, что они отводят беду.

Увидев их, я окончательно смирился с тем, что потерял брата: Генрих и в самом деле собрался умереть на рассвете, иначе не расстался бы с талисманом.

Кто оклеветал меня перед ним? Как его убедили поверить в возводимые напраслины? Зачем и чей яд был влит в его уши?

Снова и снова я задавал себе эти вопросы и не находил ответов. А потом я начал с ужасом осознавать всю глубину разверзшейся под ногами пропасти. Недруги брата, окопавшиеся на самой верхушке Блистательного и Проклятого, решили не просто расправиться с ним – они взялись извести под корень все семейство дин Брэккетов! Гениальность же изуверского плана состояла в том, что несколько смертельных ударов надлежало нанести руке мертвеца.

Возможно, обуреваемый гневом Генрих должен был оставить мне не три безделушки, а три колотых раны, или одну пулю в голове. А раз он этого не сделал, то коварный выпад Атуана Пемброка этим утром не станет последним. Все продолжится, только пост брата заступать уже мне.

События прошлого взволновали рассказчика не меньше слушателей. Когда Хампфри дин Брэккет протянул руку, чтобы пополнить свой бокал, его рука дрожала. Горлышко бутылки негромко звенело, ударяя по кромке. Барон ад`Аллет аккуратно отобрал у него бренди и сам наполнил бокал до краев.

Никто не торопил герцога, уважая, перенесенные им испытания. Лорду Хампфри потребовалось несколько минут, чтобы собраться с мыслями и продолжить рассказ.

– Чуда не произошло. Атуан Пемброк уложил Генриха после короткой яростной схватки. Говорят, мой брат продержался дольше, чем любой другой, кого Лорд-убийца вызывал на поединок, но это едва ли может послужить утешением.

Следующие несколько дней я провел как в тумане – занимался организацией похорон, вступал в право наследования и отвечал по обязательствам Генриха. Я также переехал в его особняк, поскольку новый герцог дин Брэккет не мог вести дела из арендуемых комнат. Нашлись несколько мерзавцев, кто додумался, выражая скорбь по Генриху, поздравить меня с обретением титула. Они рассчитывали, будто это им как-то зачтется. Бездушные алчные глупцы! В ярости я велел слугам гнать таких взашей. В газетах полоскали мое имя, намекая на выгоды, которые я снискал благодаря смерти брата. Я выбрасывал их, не дочитывая, но запоминая имена авторов статеек. Им предстояло заплатить.

Я никогда не был по-настоящему семейным человеком, но теперь, когда вокруг вдруг не осталось никого, только троюродные кузены и кузины, которых родство интересовало исключительно с меркантильной точки зрения, осознал, как много упущено.

Окажись я в подобных обстоятельствах неделей ранее, просто впал бы в черную меланхолию из тех, что лечится вином да шлюхами. Но после слов брата, после всей незаслуженной ненависти, что обрушил на меня Генрих, а также страшных догадок о спланированном истреблении нашей фамилии... о каких кутежах могла идти речь? Я неделями не прикасался к вину и женщинам.

Последние несколько поколений, чуть не со времен последнего Бунта нечисти, дин Брэккеты не пользовались привилегией заводить личную дружину. Я нарушил эту традицию, наняв четверых опытных рубак. Двое – злобные заросшие по самые глаза гейворийцы, другая пара – наемники из Фронтира с патентами Добрых клинков. И те, и другие теперь с гордостью носили стигму с гербом нашего рода.

Наемники сопровождали меня днем, варвары караулили дом ночью. Сам я купил и теперь всегда носил при себе двухзарядный пистолет с колесцовым замком. На ночь я клал его на столик рядом с кроватью. Один из Клинков взялся учить меня стрелять. Не просто палить в мишень, жмурясь от пламени и дыма, но по-настоящему, прицельно и навскидку. Судя по его скупому одобрительному ворчанью, в короткие сроки мне удалось добился определенных успехов.

И, конечно, были дары.

Дары мертвецов.

Я всегда держал их под рукой, несмотря на душевную боль, какую причиняли воспоминания о жуткой ночи накануне дуэли брата с Лордом-убийцей. Несколько раз я испытывал сильнейший порыв выбросить все три реликвии, чтобы освободится от гнетущих мыслей о последних словах Генриха, но не решался.

"Когда придет время каждый позволит тебе отвести один удар судьбы", – сказал он. Я не знал, что стоит за этой фразой, но чем больше дней проходило со дня смерти брата, тем сильнее крепла во мне подспудная уверенность в том, что его безумие не было полным. За ним крылся жестокий и неумолимый расчет.

И пусть пока ничего не происходило – никто не пытался меня убить или спровоцировать на поединок – я расценивал это как затишье перед бурей. Потому что враги семьи дин Брэккетов, кто бы они ни были, никуда не делись. Они лишь затаились.

Вечера я проводил, разбирая записи и личную корреспонденцию моего брата, отчаянно тщась понять – кто мог быть обижен или задет нами настолько, чтобы спровоцировать целую серию тщательно спланированных и замаскированных убийств. Все бестолку.

Генриха все уважали. С ним советовались, его поддерживали. Даже люди, публично выступавшие за Уэндела Симмерсона – действующего пэра и главного соперника брата на выборах от округа Темпсет – изъявляли брату свое почтение, сокрушаясь, что ранее взятые обязательства или давние связи с семейством Симмерсонов вынуждают их выступать на другой стороне. А сам старик Уэндел из кожи вон лез, чтобы показать обществу, как тронула его смерть молодого и амбициозного соперника, и как он скорбит "об увядшем так рано таланте".

– Может быть не эти выборы, но следующие точно были бы за Генрихом, – скрипел он во время своего визита вежливости. – Поверьте, лорд Хампфри, старые боровы знают, когда убраться с пути молодых полных сил вепрей. Я предлагал вашему брату подождать, и через семь лет он получил бы от меня полную поддержку! Клянусь мощами святого Августина, я представил бы его, как своего приемника! ...

Я вежливо кивал, зная при этом, что уже нанял людей проследить за старым плутом – не снесется ли он с Пемброком. Увы, соглядатаи брали мои деньги и не приносили никаких новостей. Да я и сам не особо верил, что за убийством стоит пэр Уэндел Симмерсон, не той закалки человек.

А потом наступила ночь, когда явился змеелицый.

Я сидел за столом брата, в его рабочем кабинете и выписывал фамилии из долговых расписок на имя Генриха. Он не был азартным человеком, но карточной игры не чурался и, похоже, удача ему периодически благоволила. Часы давно пробили за полночь, и я уже собирался закончить на сегодня, но тут пламя свечей дрогнуло и словно бы померкло, а комната наполнилась ощущением присутствия.

Я оторвал глаза от бумаги, выгнулся, распрямляя затекшую спину... и застыл, чувствуя, как по жилам растекается жидкий лед страха.

Напротив стола высился огромный человек, с ног до головы покрытый запекшейся кровью. То есть, это сначала я подумал, что вижу окровавленного человека, однако затем незваный гость сделал шаг вперед, и пламя свечей отразилось на мелких красных чешуйках, покрывавших все его плоское лицо...

О, это лицо!

Оно выглядело так, словно огромная змея пыталась превратиться в человека, но остановилась на половине пути, толком не сумев сформировать носа и скул. Круглое и плоское, с тонкой щелью рта и двумя дырками на месте ноздрей. Безобразную картину довершали узкие раскосые глаза, точно у анчинцев, полное отсутствие волос и ушей.

Пародируя человека, чудовище облеклось в грязный камзол, выглядевший так, словно его рвали, топтали, а потом еще опалили на огне прежде, чем одеть, а также в широкие черные штаны. Из коротких рукавов торчали длинные костлявые руки, покрытые все той же кровавого цвета чешуей, только уже толстой и грубой. Скрюченные, точно у прокаженного, пальцы венчали когти; короткие, черные и блестящие, они напоминали кусочки обсидиана. По полу существо тащило за собой хвост, длинный и на вид гибкий, как хлыст.

– Ну, здравствуй, маленький смертный лорд, – тихим пришептывающим голосом сказал змеелицый. – Вот, наконец, и свиделись.

Сказать по чести, я так перепугался, что даже не вспомнил о заряженном пистолете, лежавшем в верхнем ящике стола. Я даже закричать и позвать на помощь не осмелился, осознавая – чудище разорвет меня прежде, чем в кабинет ворвутся гейворийцы или слуги.

– Кричать нет нужды, – чешуйчатая тварь, казалось, прочла мои мысли. – Никто не придет.

– М-мертвы? – выдавил я.

Ночной гость укоризненно покачал головой, безгубый рот растянулся в подобии усмешки.

– Зачем так кровожадно? Почивать изволят. Видят кошмары, сучат во сне ногами, стонут и исходят потом, но никак не могут проснуться.

Я молчал, не зная, а скорее, не смея что-то сказать. Ночная тварь истолковала мое молчание на свой лад.

– Да будет смущаться, смертный. Уж я-то бы, конечно, предпочел всех убить. Оторвал бы у каждого нижнюю челюсть, да и соорудил себе симпатичное ожерелье. Ах, стоит подумать об этом, и я прямо чувствую в воздухе вкус крови!

Из пасти выскользнул змеиный язык и жадно затрепетал в воздухе.

– Все неудобства, связанные с воплощением в материальную форму, стоят ощущений плоти, которыми полон ваш мир, смертный. Впрочем, когда будешь гореть в аду, сможешь сравнить и сам.

– Гореть в аду? – беспомощно пролепетал я.

Во рту пересохло, а сердце билось о ребра так, что я едва не терял равновесие. Демон – теперь у меня не осталось никаких сомнений, кем была краснокожая чешуйчатая тварь – довольно закивал.

– Именно так, маленький смертный лорд. Сам понимаешь, я здесь не случайно.

Одним скользящим движением, двигаясь с невероятной плавность, он оказался рядом – совсем близко, я даже почувствовал тонкий мускусный запах! – и вытянул вперед лапу.

– Давай!

Черные блестящие когти качались перед моим лицом.

Я сжался в комок, и закрыл глаза. Наверное, следовало молиться, но как на грех ни одна строка из Священного Канона не шла в голову. Меж висками билась одна только мысль: демон со змеиной кожей заберет меня в ад. Демон, которого кто-то прислал по душу последнего из семейства дин Брэккетов! Таинственные враги нашего дома, наконец, нанесли последний удар.

– Ну же, давай, смертный лорд! – нетерпеливо прошипел нечистый. – Мне все это не доставляет удовольствия. Хочу закончить поскорее.

Потребовалось несколько мгновений, чтобы осознать – лапа демона так и висит в воздухе, вместо того, чтобы копаться у меня в кишках. Пальцы требовательно сгибались и разгибались, требуя, чтобы я что-то вложил в ладонь. Свою кисть?

– Ч-что давать?

– Чресла Бегемота, ну и тугодум! – краснокожий демон в раздражении принялся хлестать хвостом. – Откуп давай! Первый из трех даров, что оставил твой брат! Ну?

Трясущимися руками я выдвинул ящик стола, отодвинул пистолет (мысли о том, чтобы им воспользоваться даже не возникло!) и вытащил оттуда первое, что попалось под руку – табакерку с локоном матери. Положить ее в лапу чудовища я не посмел – поставил на столешницу и толкнул в сторону нечистого.

Змеиный язык довольно заметался по безгубому лицу.

– Ты ведь все понял, Хампфри дин Брэккет? Твой брат хотел, чтобы ты умер, но ему показалось недостаточным просто взять и отправить тебя в могилу. Признаюсь, я лично не заморачиваясь растерзал тебя заживо, живописно развесив кишки по всему этому кабинету, но наш Генрих такой затейник! Он пожелал, чтобы ожидание смерти сделалось для тебя сущей пыткой. Понимаешь? Чтобы свои последние дни ты провел в ужасе, трясясь перед приближением темноты, как запуганный до заикания ребенок. Вот поэтому, уговариваясь со мной, Генрих настоял на важном условии: будут три предмета, которые позволят помеченной им жертве трижды выкупить свою жизнь. А значит, я буду приходить снова и снова, пока ты не расстанешься со всеми дарами, оставленными мертвецом. Но уж нашу четвертую встречу, смертный лорд, ты не забудешь, даже поджариваясь в пекле. Поверь, я приложу все старания и использую все знание человеческой анатомии.

Половины того, что он говорил, я не слышал, оглушенный панической радостью.

Я не умру этой ночью! Демон не утащит меня с собой в Преисподнюю! А уж с деньгами и связями дин Брэккетов я смогу...

– Бьюсь об заклад, сейчас ты думаешь, будто деньги и связи могут помочь выйти из этой щекотливой ситуации? Ведь так, маленький смертный лорд?

Чудовище неуловимо быстрым движением положило руки на край стола и нагнулось, его плоское лицо демона буквально прянуло вперед, точно голова жалящей змеи, и раскосые опаловые глаза оказались прямо перед моими; я мог разглядеть самые мелкие чешуйки на морщинистых веках.

– Это можно попробовать. О да, можно попробовать. Но только любому частнопрактикующему экзорцисту я, рожденный в шестом Круге, с гарантией оторву голову. Не моего уровня мелюзга. Экзекуторов в Уре не водится, а в Ковен тебе, маленький смертный лорд, обращаться никак нельзя. Догадываешься почему?

Я что-то нечленораздельно хрипнул.

– Нет? Я подскажу. Акт несанкционированной гоэтии по вашим, людским, законам – серьезное преступление. Маги-дознаватели будут вынуждены поставить в известность Второй департамент и всесторонне изучить обстоятельства моего призыва, а также причину, по которой я охочусь за твоей жизнью. Подсказать, что из этого следует? Другие смертные узнают, как родной брат считал тебя виновником гибели всего семейства жены, ребенка-наследника и даже себя самого. Он был так в этом уверен, что из могилы отправил мстителя. Ах, какой удар! Добрый честный, всеми уважаемый Генрих пал жертвой завистливого и никчемного младшего брата, который мечтал наложить лапу на его титул и наследство.

– Это неправда! – обретая дыхание, закричал я. – Генрих ошибался! Его обманули! Я любил брата!

– Да он душу погубил, чтобы доказать обратное. Как думаешь, кому поверят? – рассмеялся нечистый. – Интересно, как на такой расклад посмотрят в Палатах правосудия? Ах, какой гамбит! Мне определенно понравился дин Брэккет-старший. Он поставил тебя перед изощренным выбором, маленький смертный лорд: смерть от моих когтей или самооговор в глазах других людей. Я лично предпочел бы первое, но и на второй расклад полюбуюсь из первого ряда. Умею, знаешь ли, оценить хорошую партию.

– Я не виновен!

– Ты жалок.

Демон небрежно смахнул со стола табакерку.

– Первый дар, смертный. Осталось два. И тогда мы потолкуем по-настоящему. А это – чтобы тебе не казалось, будто сегодня ты легко отделался.

Прежде чем я успел что-то сказать или сделать, змеелицый махнул свободной лапой. Движение вышло таким быстрым, что я и заметить его током не смог... да что там – даже боль пришла с запозданием на пару мгновений. А сначала просто рубашка на груди вдруг начала промокать красным и расползаться, подобно ветхой дерюге.

Обсидиановые когти демона рассекли ткань и плоть с одинаковой легкостью, распахав мою грудь четырьмя неглубокими, но болезненными и сильно кровоточащими порезами. Боль, наконец, обожгла нервы, я взвыл и скорчился в кресле, на несколько ударов сердца потеряв чудовище из вида, а когда снова поднял голову, никого в комнате уже не было. Лишь повисшая в воздухе вонь мускуса и серы свидетельствовали – нечистый и впрямь был здесь, мне не причудилось.

Шрамы, полученные в ту ночь, я ношу по сей день.

До утра сомкнуть глаз мне уже не пришлось. Сначала я пытался добудиться слуг, чтобы они перевязали раны, но те лишь вскрикивали во сне и отмахивались руками – не столько от меня, сколько от преследующих их кошмаров. Пришлось справляться самому, а потом бродить из комнаты в комнату, зажигая свечи и шарахаясь от каждой тени.

Дары Генриха... их я из рук уже просто не выпускал.

Демон не сказал, когда придет во второй раз. Через час? На следующую ночь? Через неделю?

Сколько у меня в запасе времени? Какую метку на память он оставит при втором визите? Выколет глаз? Отгрызет руку? Дары не позволят ему меня убить, но насчет того, чтобы искалечить уговора, похоже, не было.

Сотни вопросов роились у меня в голове, наполняя сердце ужасом. О, Генрих, если бы ты только знал, на что обрек меня в своем безумии!

Первым порывом, конечно же, было отправится за помощью в Колдовской Ковен. Маги-бесоборы, состоящие на службе у Магистрата и короны, сумеют совладать с красным демоном, даже если он не преувеличивает свои возможности. Но только слава змеелицего не шли у меня из головы.

"Родной брат считал тебя виновником гибели себя, своей жены и своего ребенка", – так он сказал.

Даже если официальное расследование полностью меня оправдает, в чем я, зная свою невиновность, ничуть не сомневался, репутация фамилии дин Брэккет будет уничтожена. Нет, я, безусловно, в свое время сделал немало, чтобы извалять эту самую репутацию в грязи, развлекая себя кутежами и беспутствами, но ведь прежде у семьи был еще и Генрих, чьи достоинства всегда перевешивали мои мелкие прегрешения.

А теперь... теперь я и есть вся семья.

Поломав голову и выпив пять-шесть чашек кофе, я принял решение не горячиться. В конце концов, стараниями старшего брата у меня оставалось еще две возможности отправить демона обратно в пекло, не солоно хлебавши. А значит есть сколько-то времени, чтобы взвесить все "за" и "против".

Ясно одно, если я, спасая собственную жизнь, уничтожу фамильную репутацию, неизвестные враги дин Брэккетов, стравившие нас с братом, все одно выиграют. Я не мог доставить им такого удовольствия!

И тут меня осенило: Дэрен Барклай! Я должен частным порядком обратится за советом к Дэрену Барклаю, почетному члену Колдовского Ковена и другу нашей семьи.

Сейчас он, конечно, глубокий старик, но в свои лучшие годы был известен, как магистр теургии и специалист по тайным оккультным практикам. Отец рассказывал, Барклай даже претендовал на место в Совете Девяти, но в последний момент отказался, предпочтя преподавательскую деятельность. Сейчас старый ковенит отошел от дел и не занимается ни магической практикой, ни студентами, но мы встречались на похоронах Генриха, и я убедился, что его ум оставался таким же острым, как полвека назад. А, главное, в свое время он хорошо знал моего отца и даже считался его другом.

Узнать, где проживал старый ковенит не составило труда, так что уже к полудню я сидел в его рабочем кабинете, заставленном высокими книжными шкафами. Здесь пахло бумагой, кожей и пылью. До похорон я последний раз видел старика, наверное, лет двадцать назад, но с тех пор он не особо изменился: та же прямая спина, те же насмешливые и внимательные глаза под кустистыми бровями, то же сухое аскетичное лицо, выбритое с предельной тщательностью. Разве что крючковатый нос стал еще более тонким и острым, окончательно превратившись в хищный клюв.

Колдуну стукнуло, должно быть, уже лет так сто лет, но на память старый ковенит не жаловался и речь держал осмысленную и уверенную. "Ужасно, когда молодые и талантливые люди уходят прежде, чем смогут явить миру свое предназначение, – сетовал магистр Барклай, заботливо разливая по бокалам разбавленное тарнское вино. – Твоего брата судьба готовила к великим свершениям. Досадно, что Ур их не увидит".

Добираясь до дома старого ковенита, я настраивал себя на долгие часы пустопорожних разговоров и воспоминаний о былых днях, когда он и мой отец задавали жару всему Блистательному и Проклятому. К счастью, старик оказался настроен по-деловому и сам свернул ничего незначащий разговор к цели моего визита.