Текст книги "Партия. Дары мертвеца (СИ)"

Автор книги: Аноним Optimus

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)

Optimus
Партия (Дары мертвеца)

ПАРТИЯ (ДАРЫ МЕРТВЕЦА)

Табачный дым висел в клубе "Красная лисица" так плотно, что, казалось, его можно было резать ножом и подавать на стол, как пудинг. Непривычный человек в такой атмосфере рисковал немедленно получить отравление и свалиться между столами и медными плевательницами, под ноги благородных нобилей и их прихлебателей, отчаянно дымивших всем подряд – трубками с видранским табаком, толстыми пнедорийскими сигарами и длинными тонкими сантажскими чирутами. Трубки посасывали, сигарами попыхивали, чирутами затягивались и все это под шлепанье карт о крашенное сукно игральных столов, шелест ассигнаций и звяканье монет, с легкостью меняющих владельцев.

Особо проигравшиеся аристократы, чертыхаясь и поминутно прикладываясь к бокалам с бренди, кларетом или густым тарнским вином, писали долговые расписки. Подхалимы из числа мелких дворян, что кормятся от чужих щедрот, услужливо подавали бумагу и перья, подливали напитки, обрезали сигары и оказывали прочие мелкие услуги, выполняя работу слуг, которых подпускали к столу только поставить початые бутылки и унести пустые.

Женщины в эту мужскую святая святых не допускались, но их можно было найти этажом выше – в комнатах с мягкими чистыми постелями и неприлично высокими ценами.

На улице, держась шагах в десяти слева от входа в "Красную лисицу", мерзли крепкие мужчины с неприятными лицами, обязательно помеченными если не шрамами, то оспинами, зловеще распушенными усами и короткими дубинками за поясами. Наемные "гвардейцы" долговых маклеров, а, проще говоря, скупщиков долгов, они рассчитывали получить премию, отловив пару-тройку проигравшихся господ и – со всем почтением, разумеется! – препроводив их в частные "дома ожидания". Там у благородных мессиров случится много свободного времени, чтобы написать письма к друзьям и близким, с просьбой прислать денег. Или так – или в долговую яму официально.

Долг платежом страшен.

Справа от входа на расстоянии тех же десяти шагов кучковались мужчины не менее воинственной и опасной наружности, только вместо дубинок они носили на перевязях шпаги и сабли, а на груди у каждого красовались крупные нашивки с дворянскими гербами. Стигмы означали принадлежность к личной дружине высокородных дворян Блистательного и Проклятого. С появлением регулярной армии старая феодальная традиция отживала свое, но некоторые благородные нобили продолжали за нее цепляться, превратив в сомнительного рода привилегию. Сомнительную, потому что время частных войн давно миновало, а содержать вооруженный отряд просто так – дело накладное.

Впрочем, бедные люди за столы "Красной лисицы" не садились. Разовые ставки в клубе иной раз превышали годовой доход честного ремесленника в Блистательном и Проклятом, а если бы кто-то рискнул ободрать все драгоценности и украшения с присутствующих, вырученных средств хватило бы полностью укомплектовать и снарядить целый полк... рассказывали, однажды генерал Ульпин, знаменитый и неистовый Белый герцог так и сделал, вдоволь наслушавшись патриотичного бахвальства, пока армия страдала от нехватки рекрутов и снаряжения.

Ну да сейчас Блистательный и Проклятый ни с кем не воевал, Виктор Ульпин со всеми своими заслугами и сумасбродствами, покоился в фамильном склепе, так что завсегдатаям "Красной лисицы" стоило опасаться исключительно неблагожелательности фортуны.

Периодически то один, то другой оповещал об измене сей ветреной девки, с досадой бросая на стол карты, отчаянно ругаясь и богохульствуя. Моряки-сквернословы из доков Сильверхэвена, покрутившись здесь часок-другой, могли бы уйти, щедро обогащенными в нематериальном плане. Благородные манеры, приличия и культивируемую в благородных кругах сдержанность присутствующие по негласному договору оставляли за дверьми почтенного заведения. В этом заключался еще один секрет притягательности подобных клубов.

Нынешним вечером все залы "Красной лисицы" были полны, что называется до отказа. За некоторыми столиками даже образовалась очередь; одни благородные господа терпеливо ожидали, пока им уступят место другие, утолив азарт или опустошив кошелек. В преддверие игры они набирались потихоньку выпивкой и обмениваясь последними сплетнями. Голоса сливались в монотонный густой гул, изредка перемежаемый горестными воплями и особо звучными проклятьями.

И все же даже здесь, в этом плотном море кружев и перьев, атласа и шелка, замши и бархата, серебряных пуговиц и золотых цепей нашлось место островку относительного безлюдья.

Стол за которым коротали вечер трое – барон Уильям ад`Аллет, благородный лорд Артур Нешер, пэр Блистательного и Проклятого, а также молодой герцог Хампфри дин Брэккет – казалось отделяла от прочих некая невидимая граница, которую без нужды старались не пересекать носители самых благородных и влиятельных фамилий. Даже наглые мелкие дворяне, в поисках богатых патронов готовые лебезить, пресмыкаться и угодливо смеяться над дурными шутками дурных людей, предпочитали держаться в стороне, из-за чего почтенные нобили были вынуждены самостоятельно справляться с сигарами и бутылками.

Как уже говорилось ранее, слугам у таких столиков задерживаться не полагалось.

– Вам определенно везет, мой юный друг, – рассматривая свои карты, произнес лорд Нешер, старший из троицы. – Похоже и эта партия – ваша.

Лицо старого лорда, густо изрезанное морщинами, огорченному тону не соответствовало. Оно оставалось невозмутимым и спокойным – лицо политика, привыкшего прятать мысли, даже когда вокруг бушуют страсти и летают чернильницы и гремят вызовы на дуэль, как это часто бывало на ассамблеях Палаты пэров.

– Четвертая подряд! – уточнил барон ад`Аллет, улыбаясь. – Исключительное везение я бы сказал.

Улыбка плохо вязалась с теми двумястами золотыми марками в векселях на предъявителя, что он только что спустил за столом. С другой стороны, чего гримасничать? Доходы барона в последние годы только росли, благодаря разработке залежей олова, обнаруженным в родовых землях, и такая мелочь уж конечно не могла стать им угрозой. Да и сам ад`Аллет отличался на редкость добродушным и мягким нравом, чего, увы, нельзя было сказать о третьем игроке.

Герцог Хампфри дин Брэккет выглядел самым молодым из троих, но и самым мрачным. На его приятном лице лежала печать мрачной ожесточенности, как у человека, который привык к подножкам судьбы. Когда-то за младшим из малочисленного, но весьма почтенного семейства дин Брэккетов водилась слава балагура и весельчака (а также бабника и беспробудного пьяницы), однако таинственные события почти полугодовой давности многое изменили.

Молодой Хампфри приобрел титул и семейное состояние, заплатив за это несоразмерную цену.

У уголков глаз и губ герцога залегли преждевременные морщины, придававшие ему вид скорбный и одновременно неуживчивый. С партнерами по игре он старался держаться приветливо и дружески, но и то и другое давалось не очень хорошо.

– Должна же когда-то удача заглянуть и ко мне на огонек, – пробурчал герцог, сгребая выигрыш.

Нынешним вечером удача, похоже, не просто заглянула к дин Брэккету "на огонек", но еще и задержалась погостить. Горка тусклых золотых монет и стопка ассигнаций на его стороне стола росла час от часу.

– Quelle chance!

Чужой жизнерадостный голос рассек мерный гул "Красной лисицы" и бесцеремонно ворвался в неспешный разговор за обособленным столом. Игроки подняли глаза на его обладателя; барон ад`Аллет и лорд Нешер – со сдержанным любопытством, герцог дин Брэккет – с плохо сдерживаемым раздражением.

Лютецианским говором обладатель высокий молодым человеком приятной наружности, облаченный в темно-синий камзол в талию с изящным серебряным шитьем и модные узкие панталоны. Белоснежные кружева, оторочившие воротник и манжеты, определенно доставили в Ур из Норибора. На груди поблескивал знак принадлежности к дворянскому сословию – золотая цепь со вставками из красных, как кровь рубинов.

– Прошу меня простить за дерзость, mon seigneur, но за вашим столом я вижу минимум два места, а партия, кажется, как раз сыграна, – широко улыбаясь, сказал молодой человек. – Не примите ли две заблудшие души на разорение? Уверяю, я и мой спутник хорошие собеседники, но скверные игроки!

Его "р" слегка грассировало, как и положено уроженцу Республики.

Присутствие лютецианца в "Красной лисице" никого особо не удивило. Ур всегда враждовал с Лютецией, но в последнее время именно в Блистательный и Проклятый подалось немало беглых дворян, спасавшихся от очередной волны охоты на роялистов, учиненной Советом Четырех. В половине таких беглецов власти справедливо подозревали шпионов и соглядатаев, но многие удачно интегрировались в светское общество, привнеся с собой знаменитые лютецианские куртуазность и моду.

Изучив незваного гостя, барон и герцог вопрошающе уставились на лорда Нешера, предлагая ему принять решение – по праву старшинства.

– Мое имя Клермонт де Шарни, граф ла Моль, – изящно поклонился молодой человек. – И для меня честь представиться столь благородным seigneur.

– Что ж, ваша неосмотрительность в выборе компании в какой-то мере действительно делает нам честь, – сказал старый пэр. – Думаю, мы можем принять двух благородных мессиров. Не так ли господа? Главное только, чтобы вы не пожалели.

Ад`Аллет молча кивнул, лорд Хампфри негромко фыркнул.

– Имею честь представить, Уильям, барон ад`Аллет. Он человек демократических взглядов и не заморачивается титулами. А его светлость герцог носит гордое имя дин Брэккет. Хампфри дин Брэккет, прошу любить и жаловать. Ну а я...

– Умоляю не представляйтесь! – прижимая руку к сердцу, воскликну де Шарни. – Я чужестранец, но вовсе не невежда, а потому способен узнать пэра Блистательного и Проклятого. Для меня честь и огромное удовольствие составить компанию его светлости лорду Артуру Нешеру! Вы меня не знаете, но ваше недавнее выступление в Палате по поводу пошлин на морскую торговлю произвело на меня неизгладимое впечатление... И обошлось в целое состояние, ведь теперь эти чертовы кружева, – он потряс рукавами, – стоят втрое дороже!

Почтенный чуть замешкался, определяясь, что именно он услышал – комплимент или насмешку, – поэтому его опередил герцог дин Брэккет.

– Покупайте у контрабандистов, – съязвил он. – Выйдет дешевле.

– Отличный совет! – с воодушевлением отреагировал де Шарни. – С удовольствием им воспользуюсь! В конце концов порядочный лютецианин обязан натянуть нос уранийцам, даже если нагло столуется у них дома!

Он опустился за стол и, полуобернувшись, закричал в толпу.

– Валентин! Валентин, mon ami, два румба к северу и держи курс на меня. У нас замечательная компания! В такой не грех и проиграться!

Повернувшись обратно, виконт оббежал веселым взглядом троицу почтенных нобилей, явно смущенных, как производимым шумом, так и напористым жизнелюбием своего нового знакомого, и, театрально понизив голос, произнес.

– Рад буду вам представить, господа своего друга и спутника в приключениях по уранийским злачным местам. Валентин ад`Конн, виконт чего-то там. Признаюсь, за глаза я называю его лордом Мышем, и вы сейчас поймете почему. Малый невзрачен, как амбарная стенка, но путешествовать с таким одно удовольствие. Представьте, что ваша тень обрела материальное воплощение и повсюду следует за вами, не задавая вопросов, но поддерживая любую выходку. Во имя скучных добродетелей святой Елены, ну разве можно найти лучшего спутника?!

Человек названный графом ад`Конн, наконец, выбрался из окутанной табачным дымом толпы и подошел к столику. Де Шарни немедленно вскочил, представляя его присутствующим и наоборот. "Действительно, истинный лорд Мышь", – подумал герцог Брэккет, вслух бубня какие-то дежурные фразы, полагающиеся при знакомстве.

Новоприбывший не отличался высоким ростом или статью, одет был со вкусом, но неброско, а на лицо оказался настолько блеклым и неприметным, что черты прости стирались из памяти, стоило от отвести глаза. По всем параметрам серый человек – непримечательный и невзыскательный, а что хуже того – полностью осознающий это и примирившийся с таким своим положением. Голос у него оказался полностью под стать внешности – негромкий и безжизненный, точно у клерка, читающего опись корабельного груза.

Человек подобной наружности мог потеряться на глазах, просто пристроившись третьим к двум беседующим!

Не прошло и двух минут с тех пор, как он присоединился к игрокам за столом, а каждый из них уже сделал один и тот же вывод – лорд Мышь прилепился к шумному и яркому лютецианцу лишь за тем, чтобы хоть как-то компенсировать свою уникальную природную невзрачность. Ведь беспокойном беглеце из Республики жизни хватало на двоих.

Хампфри дин Брэккета последний, признаться, уже раздражал, ибо ухитрился в кратчайшие сроки полностью завладеть вниманием барона и пэра.

– Почему вы не снимаете перчаток? – неожиданно для себя спросил герцог, перебивая красочный – в лицах – пересказ свежего анекдота о скупом арборийце, продававшем рыбу варвару-халагу.

– Что?

– Ваши перчатки, – буркнул дин Брэккет. – Вы их не снимаете? Это чтобы удобнее было тузы прятать?

Последний вопрос прозвучал как шутка, и даже вызвал сдержанный смех, но шуткой на самом деле не был, и все за столом это почувствовали. Хорошее настроение де Шарни, однако, отразило подобную нелюбезность вернее, чем кираса удар тяжелого палаша.

– Ах это! – де Шарни поднял руки, обтянутые белыми лайковыми перчатками. – Понимаю резонность вопроса. Я мог бы их снять, но, боюсь, это не доставит удовольствия никому из присутствующих. Когда республиканские солдаты пришли в наш дом по доносу о симпатиях к свергнутому дому Барбуа, мой отец в панике швырял в камин всю свою корреспонденцию, ибо она могла стоить головы не только ему, но и людям, состоявшим с ним в переписке. В панике он швырнул в огонь и пачку с письмами своей жены... ma mère. Я рылся в углях и горящих бумагах, чтобы их спасти. Голыми руками. С тех пор их внешний вид... оскорбляет мое (и, боюсь, не только мое) чувство прекрасного.

– Трогательная история, – буркнул дин Брэккет.

– Глупая история, – немедленно и бодро откликнулся виконт. – Мне было семнадцать и я, как и многие молодые люди своего возраста, страдал излишней сентиментальностью. Пятью годами позже спасенный столь дорогой ценой, я просто бросил в ящике стола, когда пришлось уносить ноги из родной Лютеции уже после доноса на меня самого. Но любезность за любезность, господа. Я поведал вам Страшную Тайну Своих Перчаток, а вы раскройте мне Загадочную Историю Своего Стола.

– Вы сейчас о чем, мессир Клермонт? – спросил барон ад`Аллет.

– Конечно же о той неведомой магии, что позволяет вам троим сохранять покой средь бушующего людского моря. В смысле, я не понимаю... За прочими столами "Красной лисицы" народу битком, а ваш почти пустой. Здесь собрались самые беспощадные игроки Блистательного и Проклятого? Нам с виконтом стоит опасаться за сохранность своих кошельков?

Лорд Нешер и барон ад`Аллет вежливо улыбнулись, а лицо дин Брэккета дернулось, точно от нервного тика. Он быстрым взглядом окинул салон, убеждаясь, что никто из присутствующей публики не превосходит его титулом, а затем небрежно бросил:

– Чертовы трусы! Трусы и глупцы, скажу я вам! Они просто боятся. Боятся моего проклятия.

– Проклятия?

Лютецианский роялист и лорд Мышь дружно переглянулись. На лице виконта читалось откровенное любопытство, граф ад`Конн тоже по мере сил пытался изобразить какие-то эмоции.

– О, не обращайте внимания, – мягко сказал барон ад`Аллет. – Это Ур, здесь проклятьями никого не смутишь.

Он хотел еще что-то добавить, но наткнулся на свирепый взгляд дин Брэккета и осекся.

– Проклятье уже снято и обсуждать тут нечего! – резко бросил герцог. – Ну так что, господа? Вы в игре? Или предпочтете перебраться за столик побезопаснее?

Де Шарни пожал плечами, игнорируя нарочитую грубость нобиля. Лорд Мышь только хмыкнул и знаком приказал ближайшему слуге принести еще бутылку кларета.

– Помимо вас, герцог, я вижу здесь целых двух м`сье, коих никакое проклятие не смущает. Мы с графом должны руководствоваться их примером! – провозгласил граф. – Во что играем? Вист?

– Я слишком стар, чтобы чего-то бояться. – благодушно сообщил лорд Нешер. – И вы угадали, мы играем в вист. Это игра не только тешит азарт, но и развивает ум. Возьметесь сдавать? На правах новичка?

Барон ад`Аллет дружелюбно улыбнулся.

– Как сказал лорд Хампфри, проклятье снято. Опасаться нечего. Нас, как видите, оно и в самом деле не смущает и не трогает.

– В моей стране много судачат о свободной оккультной практике, процветающей в Уре. Должен признать, слухи ничуть не преувеличены, – жизнерадостно объявил де Шарни, казалось, ничуть не впечатленный мрачными откровениями. – У нас маги и чародеи шагу не могут ступить без контроля церкви... ну, то есть не могли, когда церковь правила одесную монарха. Теперь же церковные дозволения заменяют цидульки от тетрархов и их прихлебателей.

– Ставка, начиная с пяти золотых марок, – перебил лютецианца дин Брэккет. – Вас устроит такая сумма? Да, и кто-то один пропускает игру.

Барон ад`Аллет откинулся на спинку кресла.

– Пожалуй, я пока понаблюдаю. Предпочитаю составить впечатление об игроках, прежде, чем подпустить их к своему кошельку.

Лорд Нешер кивнул и толкнул колоду карт в сторону де Шарни.

– Играем одной колодой. Двое новоприбывших против двух хозяев стола. Как вам такой вариант, мессиры? Не против? И без смены команд после первого роббера?

– Согласны, – резко ответил за всех дин Брэккет, хмуро переводя взгляд с лучезарно улыбающегося де Шарни на насупившегося виконта ад`Конн и обратно.

Некогда, еще не приняв титул герцога, полагавшийся его старшему брату, лорд Хампфри слыл человеком удовольствий и при желании мог даже на какое-то время стать душой компании (особенно когда подкреплял соответствующие претензии звоном монет), однако за последние полгода его характер заметно испортился. Заносчивость и грубость, прорезавшиеся в нем, в сочетании с прежней несдержанностью практически сделали младшего дин Брэккета изгоем в обществе. Какое-то время деньги и положение успешно компенсировали эти недостатки, но из-за упорно множащихся слухов о семейном проклятии от герцога в конце концов отвернулись даже самые верные миньоны, прежде почитавшие за честь служить мишенью для его саркастичных шуточек в обмен на вино и угощение на дармовщинку.

Лишь лорд Нешер мирился с таким характером – щедрые пожертвования дин Брэккетов уже дважды помогали ему успешно баллотироваться в Палату пэров. Кроме того, когда-то он был дружен с отцом Хампфри и отчасти ощущал себя ответственным за будущее молодого человека. К сожалению, герцог таких тонкостей не чувствовал. Он считал старого пэра прикормленным политиком, чьи связи долгое время были полезны семье, и порой едва сдерживался, чтобы не указать ему на это публично.

– Снимите, м`сье? – де Шарни протянул колоду дин Брэккету.

Он продолжал вести себя покладисто, упорно игнорируя нарочитую хамоватость герцога. А, может, граф просто происходил из категории тех бесконфликтных людей, что абсолютно уверены во всепобеждающей силе своего обаяния, которое рано или поздно должно превратить в доброго приятеля даже последнего грубияна и задиру.

– Вы в Уре. Говорите "милорд" или "мессир", – недовольно буркнул лорд Хампфри. – Не так режет слух.

– Предлагаю небольшую сделку! Если вы и достопочтимый лорд Артур обчистите нас в первой же партии, то в качестве компенсации поведаете историю с этим проклятьем.

– Мне тоже кажется, это будет увлекательный рассказ, – бесцветным голосом поддакнул лорд Мышь, скорее просто для того, чтобы напомнить о своем присутствии за столом.

– Посмотрим.

– Ну, полноте, милорд! Вы раззадорили наше любопытство! ...

– Вам стоит поучиться у своего товарища, граф, – получасом позже усмехнулся герцог дин Брэккет, подгребая к себе горку золотых монет. – Виконт прекрасно играл на мастях и мог вытащить партию. Да только вы слишком любите рисковать.

Герцог выложил из монет несколько желтых столбиков и теперь любовно выравнивал их ладонями. Виконт ад`Конн, похоже, не особо утешился похвалой, и только раздраженно барабанил пальцами по столу, глядя на потерянное золото.

– Страстная натура. Ничего не могу с собой поделать, – вздохнул (без особого, впрочем, сожаления) де Шарни и повернулся к спутнику. – Вы меня простите, mon ami?

Лорд Мышь неопределенно дернул плечом.

– Еще партию?

– Да, конечно. Но не только это! История, милорд. Вы выиграли золото, но задолжали нам историю.

– Я не давал никаких обещаний, – проворчал лорд Хампфри, но уже не совсем уверенно.

Выигрыш и несколько бокалов бренди, употребленных за время партии, привели его в более менее благодушное состояние.

И потом – он никому бы в этом не признался – тайна, которую приходилось хранить так долго, упорно просилась наружу. Воспоминания, связанные с пресловутым проклятьем, вовсе не бывшим выдумкой праздных сплетников, горели в воспаленному мозгу герцога слишком ярко. А ночами возвращались снова и снова – в ярких реалистичных кошмарах, от которых он с криком просыпался в липком поту и с отчаянно колотящимся сердцем. Умом Хампфри дин Брэккет понимал – легче должно стать только если он, наконец, поделится всем с кем-то посторонним.

Нельзя носить эту отраву в душе. Только ведь не расскажешь же все первому встречному?!

– Ну же, милорд! – подначивал лютецианец. – Всегда интересно услышать историю человека, которые, как говорят, обманул злой рок. Или даже вовсе одолел его!

– Одолел, – медленно произнес дин Брэккет. – Да... Так и было. Но не один. Мне помог... профессионал. Лучший в своем ремесле во всем этом чертовом городе, а значит...

– ... и во всем мире! – рассмеялся де Шарни. – Вы les bouclates так предсказуемо эгоцентричны!

Присутствующие слегка поморщились, слыша свое прозвище из уст уроженца Лютеции, но никто не стал демонстрировать обиды. Прозвище родилось не на пустом месте, и в тайне многие им даже гордились. "Буклят" – искажение от ругательства "будь я проклят!", каким часто сыпали уранийские солдаты и офицеры, в очередной раз задавая перцу Лютеции (неважно король там правил или уже Республика) – звучало не так обидно, как "тряпичная голова" или "капустник".

– На самом деле мне не доставляет ни малейшего удовольствия вспоминать события минувшего, и тому есть причина, – решившись, сказал дин Брэккет, важно откашлявшись и отхлебнув бренди. – Человек, обрушивший на меня проклятье, был...

Герцог выдержал драматическую паузу, обводя взглядом слушателей, дабы убедится, что те внимают ему со всем возможным интересом. И веско уронил:

– ... был моим братом.

Да, господа мои, родным старшим братом. Это странно и жутко слышать, ведь всему Блистательному и Проклятому известно, что Генрих дин Брэккет был человеком не только высоких устремлений, но и выдающихся достоинств, на которого многие старались равняться и походить. Уж я точно.

С самого детства так сложилось, что из нас двоих Генрих всегда оставался лучшим – во всем. Признавая сие, как данность, я в какой-то момент перестал ревновать его к вниманию и восторгам окружающих. Больше того, я даже нашел в себе силы смириться с тем, насколько сильнее отец любил своего первенца. В конце концов, Генрих был наследником, продолжателем рода, которому судьба предначертала превзойти родителя. А я? Ну, что я? Младший сын, лишний побег на семейном древе. Отрада матери и ее баловень. Не больше.

Повзрослев, я окончательно оставил попытки угнаться за старшим братом, и пока Генрих служил, воевал, а затем преумножал семейные капиталы и строил, просто проматывал установленный мне пансион. А когда отец умер – взялся и за свою долю наследства.

Брат тем временем старался за нас обоих, и чем больше он преуспевал, тем яснее становилось, что мне никогда не выйти из его тени. Другого молодого человека, чуть более честолюбивого или амбициозного, такое, наверное, могло бы раздавить, я же сумел все понять и принять, и никогда не держал на брата зла. Так уж повелось всю нашу жизнь – блистательный и обаятельный Генрих и маленький Хампфри, следующий за ним по пятам. "Хвостик", так он меня называл. "Мой верный сэр Хвостик".

То, что в последующем случилась меж нами – страшная трагедия нашей семьи и величайшая несправедливость, какая только могла случиться. Мой блестящий брат пал жертвой интриг и заговоров, в которых, отчаявшись, обвинил меня. Меня! Подумать только! Его дьявольская гордость и простодушие едва не пресекли нашу линию.

Хампфри дин Брэккет резко оборвал монолог и на какое-то время замолк, прижав ладонь к лицу и пытаясь справиться с эмоциями. Ему на помощь пришел барон ад`Аллет, быстро наполнив бокал бренди.

– Благодарю, друг мой, – с неожиданным теплом в голосе сказал герцог. – Жестокая ирония судьбы: добродетели моего брата в конечном итоге и погубили его. Они же едва не стали причиной моей преждевременной смерти.

Как я уже говорил, смирившись с участью всегда быть на вторых ролях, я пустился во все тяжкие. Прожигал жизнь в кутежах, спуская семейное золото на женщин, карты и вино, причем зачастую мешая все это вместе. Брат в то же самое время успел послужить на границах протектората и теперь, как герой битв с варварами, покорял двор, заводил связи, решал проблемы и решительно примеривался к роли большого политика. Отцовский титул и состояние, которое он преумножил, подобрав хороших управляющих, которые ловко и относительно честно устраивали дела дин Брэккетов с крупнейшими торговыми домами Ура, открывали перед ним как двери, так и перспективы. Он удачно женился, и красавица-супруга в первый же год произвела на свет наследника.

Увы, путь наверх редко бывает усыпан розами, ибо забравшиеся высоко, как правило, стараются отпихнуть тех, кто задумал потеснить их на позолоченных жердочках.

Занятый собой и потаканием порочным страстям, я ничего не знал, а в обществе меж тем ползли слухи: Генрих дин Брэккет перешел дорогу не тем людям. Его планы баллотироваться в Палату пэров от округа Темпсет вызвали неудовольствие сразу нескольких родовитых семей, которым претила перспектива допустить в свой круг молодого выскочку (хотя, видят Небе, дин Брэккеты – одно из старейших семейств Блистательного и Проклятого!), сколотившего состояние, якшаясь с торгашами. Опять же, избравшись в Палату пэров, Генрих стал бы самым молодым ее членом за последние лет так двести, что не радовала засевших там стариканов... о, простите меня, лорд Нешер.

Я лишь повторяю то, что сам слышал из уст брата.

С того времени и начались злоключения. Сначала это выглядело, как цепочка мелких, не связанных друг с другом неприятностей. Мелкие дворяне позволяли себе проявлять неуважение или даже задирать Генриха публично, в газетах опубликовали несколько фельетонов и пасквилей с едкими эпитетами в адрес "герцога-купца", на Бульваре Двух Соборов стали читать гнусные эпиграммы неизвестного авторства... ну да вы знаете все эти грязные игры. Брат в долгу не оставался, и как следствие множилось число его недругов.

Затем случилась дуэль – первая.

Задетый каким-то молодым болваном в присутствии жены, Генрих был вынужден требовать сатисфакции. Он убил мерзавца, с девяти шагов всадив пулю прямо ему в шею. Меньше чем месяц вызвали уже его самого – за мнимое оскорбление. На этот раз он дрался на саблях с отставным флотским капитаном. Мой брат был блестящим фехтовальщиком, прошедшим суровую школу на границах с Пустошами, а потому снова вышел победителем, хоть и сам получил пару резанных ран.

Пока он залечивал их, валяясь в кровати, случилась уже настоящая беда. Леди Элспет, прекрасная жена моего Генриха и милый Алан, их пятилетний сын, мой племянник и будущий герцог дин Брэккет... они погибли.

Что-то испугало лошадей на улице, они понесли, и на повороте карету, в которой жена и сын Генриха возвращались с прогулки по Королевскому парку, на полном ходу сорвало с осей. Очевидцы рассказывали – скорость была такова, что экипаж дважды перевернулся, прежде, чем его разнесло ударом об угол дома. Маленький Алан сломал себе шею. Бедняжку Элспет буквально разрезало надвое острым обломком облицовочной деревянной панели.

Ужасно. Это было ужасно.

Мы все скорбели, но Генрих на какое-то время просто потерял себя. Несколько недель он ни с кем не общался, только пил и рычал на слуг, которые приносили ему пищу и приходили менять повязки. Меня к себе брат не подпускал...

Так продолжалось две недели, пока наконец, в один прекрасный день, Генрих не потребовал бритву и горячую воду. Он вышел из своей комнаты гладко выбритый и черный, как туча, с запавшими глазами и лицом игрока, поставившим на карту все, до последней монеты. Утратив жену и сына, брат нашел себе единственную цель, чтобы продолжать жить. Он, черт возьми, должен стать пэром от округа Темпсет! И он им станет, даже если все Шесть Герцогов Ада захотят тому помешать!

Генрих прекратил себя сдерживать, играть на публику, пускать в ход обаяние. Он сделался груб, дерзок и неосмотрителен, перестал считаться с чинами и обдумывать последствия своих шагов. Он жестоко принуждал должников нашей семьи оказывать ему поддержку, беззастенчиво дергал за ниточки и требовал ответных услуг у всех, кто когда-либо обращался за помощью к дин Брэккетам.

Он бросал публичный вызов голубокровым снобам в Палате пэров, и те не могли на него не ответить. Вмешательства Шести, не потребовалось – хватило одного смертного.

В один из дней, брат, погруженный в свои мысли, налетел на неловко замешкавшегося дворянина и в ответ на требование принести извинения, буркнул что-то грубое. Реакцией стал вызов. Третий вызов на поединок меньше чем за три месяца!

Но самое страшное – кем оказался неловкий дворянин.

Это был Атуан Пемброк.

В этом месте рассказ дин Брэккета прервал скорбный вздох барона ад`Аллета. Лорд Нешер сокрушенно закачал головой. Обоим имя Атуана Пемброка сказало многое. А вот граф де Шарни и виконт с мышиным лицом лишь вопросительно переглядывались, гадая, о ком идет речь?

– Не знаете, мессиры? Ваше счастье! Атуан Пемброк – действительно дворянин. Какой-то мелкий лордишка с поместьями у самых границ Блистательного и Проклятого. А еще он бретер. И не просто бретер, но один из лучших мастеров смерти во всем Уре. Не солдат, но стрелок и фехтовальщик, поцелованный самим Азазеллем в темечко. Не чета моему брату.

По Уру ходило немало слухов, связанных с его именем. Например, о том, что Пемброк обучался искусству убивать у сантагийских сбиров из Ордена Увядшей Розы. Что в свое время он удостоился Черной благодати и обменял душу на неуязвимость в поединке по всем правилам. И даже что он работает на Гильдию Ночных Ангелов, которые продают его шпагу лордам для сведения счетов и леди, заскучавшим в опостылевшем замужестве.