Текст книги "Инвалидность в Средние века(СИ)"

Автор книги: Аноним Mirrinminttu

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)

2-я Книга Царств 4:4. Мемфивосфей, внук Саула, охромел на обе ноги, когда его кормилица упала при паническом бегстве после битвы при Гелвуе, и уронила ребёнка: "У Ионафана, сына Саулова, был сын хромой. Пять лет было ему, когда пришло известие о Сауле и Ионафане из Изрееля, и нянька, взяв его, побежала. И когда она бежала поспешно, то он упал, и сделался хромым. Имя его Мемфивосфей".

2-я Книга Царств 5:6-8. "И пошел царь и люди его на Иерусалим против Иевусеев, жителей той страны; но они говорили Давиду: "ты не войдешь сюда; тебя отгонят слепые и хромые" – это значило: "не войдет сюда Давид". 7 Но Давид взял крепость Сион: это – город Давидов. 8 И сказал Давид в тот день: всякий, убивая Иевусеев, пусть поражает копьем и хромых и слепых, ненавидящих душу Давида. Посему и говорится: слепой и хромой не войдет в дом (Господень)".

2-я Книга Царств 21:20. "Было еще сражение в Гефе; и был там один человек рослый, имевший по шести пальцев на руках и на ногах, всего двадцать четыре, также из потомков Рефаимов". Речь идёт о сыне Голиафа, тоже гиганте.

1-я Книга Царей 13:4. Здесь русскоязычная версия как-то не совпадает с англоязычной, так что пусть будет на английском: "Now when the king heard the saying of the man of God, which he cried against the altar in Bethel, Jeroboam stretched out his hand from the altar, saying, "Seize him." But his hand which he stretched out against him dried up, so that he could not draw it back to himself". Суть в том, что рука неправедного короля отсохла, когда он указал ею на праведника, приказав схватить этого человека.

2-я Книга Хроник 16:12-13. "И сделался Аса болен ногами на тридцать девятом году царствования своего, и болезнь его поднялась до верхних частей тела; но он в болезни своей взыскал не Господа, а врачей. И почил Аса с отцами своими, и умер на сорок первом году царствования своего".

Псалом 38:10-13. Здесь снова русскоязычный текст довольно далёк от англоязычного, но ближе по смыслу к тому, в чём раскаивается грешник. Мецлер отмечает, что псалм метафоричен. "My heart panteth, my strength faileth me: as for the light of mine eyes, it also is gone from me. My lovers and my friends stand aloof from my sore; and my kinsmen stand afar off. They also that seek after my life lay snares for me: and they that seek my hurt speak mischievous things, and imagine deceits all the day long. But I, as a deaf man, heard not; and I was as a dumb man that openeth not his mouth".

Захария 11:17. "Горе негодному пастуху, оставляющему стадо! меч на руку его и на правый глаз его! рука его совершенно иссохнет, и правый глаз его совершенно потускнет".

В общем и целом, Старый Завет рассматривает инвалидность как наказание за неправедные деяния, или как манифестация неудовлетворительного состояния души. А Книга Левит ещё и рассматривает в деталях, какое именно наказание и несчастье последует в результате того или иного греха. И перечисляет "профилактические меры": оставлять часть урожая на поле, чтобы бедняки могли собрать его для себя, а также "Не злословь глухого и пред слепым не клади ничего, чтобы преткнуться ему; бойся [Господа] Бога твоего. Я Господь [Бог ваш]".

Пожалуй, наиболее печально знаменит пассаж из Левита о том, кто может, а кто не может быть священником: "скажи Аарону: никто из семени твоего во [все] роды их, у которого [на теле] будет недостаток, не должен приступать, чтобы приносить хлеб Богу своему; никто, у кого на теле есть недостаток, не должен приступать, ни слепой, ни хромой, ни уродливый, ни такой, у которого переломлена нога или переломлена рука, ни горбатый, ни с сухим членом, ни с бельмом на глазу, ни коростовый, ни паршивый, ни с повреждёнными ятрами".

Как-то так сложилось, что этот текст традиционно приводят в качестве доказательства негативного отношения к "повреждённым" людям в античном иудейском обществе. Тем не менее, всё не так однозначно. Сам по себе, текст запрещает именно священничество (то есть, принадлежность к элите того времени), деятельность в святилище, людям с определёнными повреждениями, но не говорит, что они должны быть исключены из духовной жизни общины. И тем более, не говорит, что они вообще являются изгоями в общине. Есть также точка зрения, что в этом пассаже перечисляются "канонические" патологии, без утверждения, что носители этих патологий являются в чём-то нечистыми или ущербными ("A Catholic Commentary on Holy Scripture", by Bernard Orchard at al).

Так или иначе, многие современные учёные растягивают вышеупомянутый пассаж из Книги Левита на всё Средневековье. О чём они забывают упоминать, так это о немалом количестве материалов от тринадцатого века (и раньше), содержащих папские диспенсации и решения судов на эту тему. То есть, теоретически тело священника должно было быть максимально совершенным воплощением человеческого облика. Практически же, античные каноны вовсе не мешали созданию более современных канонов. Например, Апостольская Конституция, датируемая IV-V веками, содержит пассаж, устанавливающий, что физические повреждения епископов не могут быть основанием для запрещения им исполнять свои обязанности. Сборник канонических декретов папы Григория IX от 1234 года, Liber extra, посвящает вопросам физических патологий и повреждений отдельный том (XX). Там совершенно ясно говорится, что физические патологии и повреждения могут закрыть путь священника к высшим церковным должностям, но в целом не закрывает для инвалидов возможность церковной карьеры.

Собственно, и в случае высших должностей могла быть запрошена и получена папская диспенсация, разрешающая в конкретном случае то, что запрещалось в общем смысле. Судя по документации, такие диспенсации запрашивались (и выдавались), но достаточно редко. Скорее всего, в общем и целом допуск на высшие иерархические ступени, в ряды церковной элиты, делался максимально сложным совершенно сознательно, и современники прекрасно это понимали.

Наилучшим показателем того, насколько инвалиды и носители патологий считались пригодными для церковной карьеры, являются правила приёма в средневековые университеты, где проходило обучение будущих священников. Правила поступления в средневековые университеты и колледжи Англии вообще не включают никаких ограничений по физическим признакам. Изредка встречаются упоминания об отказах в обучении по причине инвалидности или деформаций абитуриента (Оксфорд, 1400-й год, причина – неизлечимое заболевание и "тяжёлые телесные деформации"). Но вот в середине пятнадцатого века тот же Оксфорд не пожалел усилий устроить отдельное торжество по поводу посвящения в бакалавры двум выпускникам с синдромом карликовости, чтобы они не чувствовали себя униженными из-за малого роста на общей церемонии.

Что касается континентальной Европы, то достаточно известен Никазиус Воэдра, слепой от рождения, который сначала был спокойно зачислен в 1459 году в Лувенский университет, где получил квалификацию в теологии и искусстве, а затем – в университет в Кёльне, где он получил степень доктора канонического закона.

__________________

Новый Завет, в отличие от Старого, повествует не столько о наказаниях неправедных всякими физическими разнесчастьями, сколько об исцелениях. Духом Нового Завета стала надежда. Надежда на то, что на свете нет ничего непоправимого, и что несчастья, преследующие человека от рождения, могут оказаться возможностями испытать счастье преодоления их в будущем. Показательна притча о слепом от рождения человеке, по поводу которого Христу задали вопрос: виноват ли этот человек в том, что родился слепым, или во врождённой слепоте отпрыска виноваты родители?

Никто не виноват, ответил Иисус. Несчастный родился слепым, чтобы через него могло проявиться милосердие Бога. И исцелил слепого (От Иоанна, 9:2-3: "Ученики Его спросили у Него: Учитель! кто согрешил, он или родители его, что родился слепым? Иисус отвечал: не согрешил ни он, ни родители его, но [это для] [того], чтобы на нем явились дела Божии").

Средневековые актёры этот эпизод просто обожали, как минимум – за его метафоричность, создающую обширное пространство для креативных сценариев. Но только ли в метафоре смысл этого момента? Как минимум, здесь имеется достаточно беспрецедентное заявление, что патология вовсе не является следствием греховности её носителя, и не выражается в качестве знака гнева Господнего. Почти идентична по смыслу и другая притча, об исцелении от паралича. Тем не менее, и Новый Завет не отрицал, что болезнь, патология, деформация могут быть и проявлением гнева Господнего. Не обязательно являются индикаторами, но могут ими являться.

И всё же – с чем мы имеем дело в Старом и Новом Заветах? С прямолинейными параллелями между проступком и наказанием, или с абсолютными метафорами? Для читателя просвещённого метафоричность Нового Завета очевидна. В нём св. Пётр исцеляет одной своей тенью, а св. Филипп – проповедями. В какой момент люди начали верить, что молитва и вера исцеляют вполне конкретные, реальные заболевания? В какой момент люди стали считать, что болезнь – это особое клеймо, которое Бог ставит на грешнике? На эту тему есть свои исследования, но в данном достаточно сосредоточиться на главном: на взаимоотношениях инвалида и окружающего его социума.

Старый Завет прямо запрещает людям с патологиями только один род занятий: священничество, то есть доступ к элитарным кругам общества того времени. Новый Завет и вовсе не запрещает инвалидам ничего, акцентируя внимание читателя на страстном желании исцеляемых стать лучше, совершеннее.

Таким образом, вывод напрашивается сам собой: знак равенства между грехом и физической ущербностью был поставлен вовсе не в базовой христианской литературе, а гораздо позже – более или менее современными нам трактователями этой литературы, убеждёнными в том, что во всех эпохах развития общества, которые были до них, лечение патологий было связано с религиозным понятием греха. "Еврейско-христианская традиция, доминирующая в Европе во время и после Средневековья, учит, что физическая ущербность людей является выражением неудовольствия Бога", – пишут Макельпранг и Салсгивер ("People with disabilities and social work", by R. W. Mackelprang and R. O. Salsgiver").

"Еврейско-христианская этика утверждает, что физический дефект – это комперсация греха", – вторит им Шари Тюре ("Disability and monstrosity: a look at literary distortions of handicapping conditions", by Shari Thurer). В эту короткую цитату уместились сразу две ошибки – обобщение и упрощение. Как мы видели, религиозные источники отнюдь не всегда связывали грех с физическими патологиями – это во-первых. А во-вторых, автор описывает "еврейско-христианское общество" как нечто одинаковое повсюду, статичное, не изменяющееся и бесконечное состояние.

Лонгмор пишет: "Вполне очевидно, что в западном обществе, вплоть до раннего нового времени, инвалидность рассматривалась как неизменное состояние, являющееся результатом воздействия сверхъестественных сил" ("Uncovering the hidden history of people with disabilities", by P. K. Longmore). По мнению автора, только просвещение восемнадцатого века "развеяло мрак тёмных веков", который объединял болезнь с грехом.

Вайнберг и Сибиан ("The Bible and Disability", by Nancy Weinberg and Carol Sebian) истрактовали историю из Второзакония, в которой за непослушание воле Господней грозят слепотой, как доказательство того, что физическая болезнь и инвалидность рассматривались как мера наказания. Вообще-то пассаж относится к вполне конкретной истории из Старого Завета, но авторы растянули его и на Новый. По их мнению, тот факт, что Иисус говорил о грехах и об исцелении в одном контексте (Иоанн 5: 14 "И вот какое дерзновение мы имеем к Нему, что, когда просим чего по воле Его, Он слушает нас", и Матфей 9:2 "И вот, принесли к Нему расслабленного, положенного на постели. И, видя Иисус веру их, сказал расслабленному: дерзай, чадо! прощаются тебе грехи твои"), означает, что он проводил параллель между болезнью и грехом. И о том, что больной заслужил свои страдания в качестве наказания за грехи.

Так была ли параллель между грехом и болезнью? В ближневосточных культурах (вавилонской, например) верили, что на здоровье и благоденствие человека оказывают влияние различные божества. Грех там приравнивался к ритуальной нечистоте, и любой лечебный процесс начинали с ритуального очищения. Чтобы стряхнуть "негативные энергии", как сейчас бы выразились. В Новом завете найдётся отголосок этой практики – в Иакове 14-15:

"Болен ли кто из вас, пусть призовет пресвитеров Церкви, и пусть помолятся над ним, помазав его елеем во имя Господне. И молитва веры исцелит болящего, и восставит его Господь; и если он соделал грехи, простятся ему".

Но в общем и целом можно сказать, что оба Завета, и Старый, и Новый, не придерживаются какой-то последовательной линии относительно связанности греха и болезни. Некоторые пассажи говорят, что очищение от греха избавит от болезни, некоторые сосредотачиваются на чисто медицинском аспекте, и некоторые сочетают и очищение, и медицину.

В период раннего Средневековья это двойственное отношение просматривается в некоторых конкретных случаях, описание которых дошло до наших дней. Цезариус, епископ Арли (543г), в своих проповедях подчёркивал клерикальную составляющую исцеления больного, используя вышеприведённый пассаж из Иакова 14-15. В Испании вестготов, между 550 и 750гг, упор делался на практику, принятую в Риме поздне-античного периода, то есть на медицинский аспект исцеления, но включался и момент духовного очищения ("Christianizing Death", by Frederick Paxton). Тем не менее, Пакстон подчёркивает, что речь шла именно об общем очищении от грехов, но никогда не проводилась параллель между грешностью нуждающегося в исцелении, и его конкретной болезнью. То же самое было в Ирландии, от седьмого до начала девятого веков – очищение от грехов, но не связь между грехом и болезнью. Анализируя раннесредневековые практики, Пакстон приходит к выводу, что вестготские культуры больше тяготели к медицинскому аспекту исцеления, тогда как франкские склонялись к значимости ритуального, духовного аспекта.

Ситуация несколько изменилась в начале девятого века, когда представитель вестготской культуры, Бенедикт Анианский, провёл монастырскую реформу, и повернул франкские практики исцеления к вестготскому варианту. Пакстон в каролинговских текстах обнаружил только один пассаж, в котором болезнь связывалась с грехом – в каноне синода Павии от 850 года, который говорит, что "грехи прощены, и, соответственно, силы телесные восстановлены".

Пожалуй, самое интересное в том, что когда мы говорим о "средневековых текстах", мы не можем быть уверены, что они дошли до нас в первозданном состоянии. Например, жития святых. Случилось так, что житие св. Амвросия дошло до нас в двух версиях. Первая была собрана в пятом веке Паулиносом (Павлин Ноланский Милостивый?), и состоит из несколько копий манускриптов. Вторая написана неизвестным автором в Милане, и имеется в единственном экземпляре. В первой версии прописана связь между грехом и болезнью, во втором – нет. В первой версии св. Амвросий исцеляет разных людей, во второй – аристократов.

Нужно также разделять "страсти" – описания жизней христианских мучеников, и "жития" – описания жизней святых. "Страсти", в интересующем нас контексте, сосредоточены на описании чудес, чудесных исцелений. "Жития", в свою очередь – более всестороннее описание, охватывающее широкий период времени. Можно с достаточной уверенностью сказать, что "страсти" и "жития" писались для разных аудиторий и с разными целями. Таким образом, всегда имеет смысл оценить, какие политические цели исторического периода создания текста мог преследовать автор. Миланская версия жития св. Амвросия совершенно явно была предназначена для вполне конкретной аудитории.

В более поздние периоды Средневековья на связь между грехом и болезнью стали обращать и вовсе минимальное внимание. Четвёртый Латеранский Собор в 1215 году ограничился указанием исповедовать и причащать тяжело больных перед началом лечения, поскольку "телесная слабость иногда может быть результатом греха".

_______________________

Честно говоря, приведённые в этой и предыдущей частях анализы библейских текстов меня удивляют. Кажутся очень сильно притянутыми за уши. В моём понимании, все выдержки, которые в этих анализах приводятся – чистейшей воды метафоры. Конечно, можно сказать, что метафоры на пустом месте не возникают, иначе они не могут быть поняты современниками. Другой вопрос, насколько хорошо эти метафоры понимаем мы, отделённые от контекста событий на полторы тысячи лет.

Да, человечество за это время действительно не слишком изменилось, но вот проявления деятельности, культурно-социальная среда изменились очень сильно.

Что касается исцелений, то они, знаете, и сейчас происходят. Любой медик влёт может назвать несколько случаев. И да, в тех случаях, которые видела я, имело место изменение личности от «греха» в сторону более правильной жизни.

Пьянство и любовь к удовольствиям привели человека в дурную компанию, и в пьяной драке ему повредили ножом позвоночник. В результате – паралич нижней части, приговор: ходить не будешь никогда. Ходит, знаете. Даже на мопеде ездит. Ангелом светлым не стал, но явно старается работать над собой, и жить достойно. Другой подобный случай. Тоже в анамнезе пьянь и дрянь, и тоже – полное, абсолютное и резкое исцеление, и методичная деятельность, направленная на возвращение нормального физического облика и душевного состояния.

Я бы не сказала, что эти люди как-то подчёркнуто пришли к религии. Вовсе нет. Просто случилось какое-то внутреннее выправляющее движение. Из глубин их же души. Дальше, в следующей части, будет понятнее, о чём я.

Понимаете, когда человек истерит, что «попы бубнят о грехах, а у меня просто нога болит» – это полное непонимание ситуации. Грехи в Библии – понятия весьма конкретные и чётко определённые. Та самая беспорядочная, бессмысленная жизнь, которая приводит к стрессам, алкоголизму, диким жизненным ситуациям. Очищение от грехов – отказ от плохой жизни, решение жить достойно, правильно, работать над собой. Точка на прошлом, с которой начинается новый отсчёт. Волевое усилие. Звучит знакомо?

Но это – болезни. А что делать, если человек рождается инвалидом, или становится инвалидом, не провоцируя ситуацию сам? Вот стреляет псих по случайным прохожим на улице, и молодая женщина становится в результате инвалидом. Средневековая философия очень хорошо вникала в такие случаи. Совершенно уникально вникала, собственно, но и об этом будет дальше.

________________

Говоря о средневековых представлениях относительно телесных болезней, необходимо помнить один важный момент. Средневековый менталитет представлял человеческое тело своего рода микрокосмом – отражением порядка и иерархии большого мира вне его. Если макрокосм, окружающий мир, впадает в хаос, то хаос и беспорядок находят свои проявления в микрокосме, в человеческих телах, и проявляются в виде болезней ("Sacramentarium", by William of Conches, 1090-1160). Бенедиктинец Пётр из Целлы (1115-1183), сравнивая здоровье тела с чистотой души, считал, что болезнь – это повреждение тела, а "убогость" – повреждение души. Больной вовсе не обязательно был убогим. Убогость, повреждение души, могла настигнуть и здорового.

Вообще, на протяжение Средних Веков о состоянии души и тела рассуждали много и глобально. В том ключе, что болезни являются отражением упадка человечества. Предположительно, Адам и Ева от плохого здоровья не страдали. Но они пали, и, таким образом, появление болезней у человечества является совершенно логическим проявлением того грехопадения. То есть, глобально, болезни действительно являются следствием греха – но того, первородного греха.

С другой стороны, болезнь, и могущая последовать за болезнью инвалидность, может рассматриваться даже позитивным моментом для конкретного человека. В том смысле, что это – испытание, посланное Богом человечеству вообще, но не результат конкретной неправедности конкретного индивида. И, очищая свою душу, этот конкретный индивид может исцелиться духовно через свою физическую болезнь. Он даже может стать святым, как Элред Ривоский (1110-1167), аббат цистерцианского монастыря Риво в Северном Йоркшире. По словам его биографа, Элред страдал от множества болезней, в том числе от анорексии и артрита. Что не мешало ему быть юмористичным, интеллектуальным собеседником. Собственно, он старался не выставлять свои страдания на всеобщее обозрение, проводя периоды обострений в монастырской больнице.

И вот здесь замечается переход от обще-философского к прикладному-частному. Из которого каждый может делать собственные выводы. Рассматривая частные случаи "просветления через болезнь" надо не упускать из виду, что если негативный макрокосм окружающего мира отрицательно влиял на микрокосм человеческого тела, то имелась и обратная связь. Влияя на свой микрокосм, человек мог повлиять на окружающий макрокосм, уменьшить бремя страданий человечества, и бремя первородного греха. Поскольку в случае тяжёлой, неизлечимой болезни единственным путём было искупление человеческих грехов своим мученичеством (как это сделал Христос), больной мог в лучшем случае выйти за границы персональных страданий, расширив их до степени страданий искупительных. Св. Алис (Алис из Схарбека), заразившаяся проказой, ухаживая за больными, так и сказала, что её болезнь пусть будет искуплением для ближних. Отсюда зачастую и отказ от ухода в нижеописанных случаях. Доктор Мецлер даёт только имена, но я немного расширила материал, и расскажу истории за этими именами.

Довольно интересно то, что в число святых и блаженных через болезнь попали довольно многие женщины. Что, в общем-то, логично, учитывая более тонкую структуру женской психики по сравнению с мужской. И многие из этих женщин стали, или стремились стать, отшельницами. Нет, это не было бегством от суровой реальности. В своей книге я подробно описывала, насколько серьёзным был путь в отшельницы, насколько тщательно проверялись кандидатуры. Ведь сутью жизни отшельницы было именно исправление окружающего макрокосма. Именно поэтому отшельники пользовались таким невероятным уважением. Особенностью больных женщин, которые впоследствии получили статус святых или блаженных, были видения. Джулиана из Норича имела видения во время болезни. Св. Серафина (св. Фина), умершая от туберкулёза костей в возрасте 15 лет – тоже.

Крестьянка Алпай из Кюдо, которая, возможно, была больна проказой (во всяком случае, человек гнил заживо), в последний год своей жизни уже совсем не могла двигаться. В это время у неё стали появляться видения во сне и наяву, в результате чего она стала известна как святая. Её судьба была чрезвычайно трагична. Семья не отказалась от Алпай (поэтому я сильно сомневаюсь, что она была больна проказой – насчёт изоляции прокажённых были чёткие указания, хотя неизвестно, была ли поражена вся семья, и все они находились в изоляции), но в какой-то момент уход за ней стал невозможен, и семья пришла к пассивной эвтаназии больной. Проще говоря, ей перестали давать пищу. Если кому-то это покажется проявлением средневекового зверства, я напомню, что пассивная эвтаназия вовсю используется и в наше время. В больницах.

Блаженная Виллана де Ботти была чрезвычайно сложным случаем. Когда ей было тринадцать, она пыталась сбежать в монастырь. Отец счёл за благо выдать беспокойную дочку замуж, и муж ей попался любящий. Так что несколько лет Виллана жила в своё удовольствие, совершенно забыв о подростковом бунте, пока среди бела дня её не настигло видение. Собираясь на очередной праздник, она взглянула в зеркало. Но вместо своего хорошенького личика, она увидела в зеркале отражение монстра. Тот же кошмар она увидела и во втором, и в третьем зеркале. В общем, в полном перепуге Виллана побежала в ближайший монастырь (доминиканский), сделала покаяние, и выразила желание стать отшельницей. В отшельницы её, конечно, не взяли – молодая женщина была, мягко говоря, нестабильна. Впадала в экстатические состояния на мессах, ходила от двери к двери побираться для бедных (к ужасу родителей и мужа), носила чуть ли не лохмотья. И, разумеется, постилась, молилась, читала Писание.

Нигде не говорится точно, какой именно болезнью она страдала. Заболевание явно было психическим, но ему сопутствовали приступы сильных физических болей, за которыми следовали приступы сильнейшей слабости. Видение в зеркале было не единственным, и, говорят, Виллана обладала даром предвидения. Во всяком случае, когда она умерла в возрасте 30 лет, её не могли месяц похоронить из-за невероятного количества скорбящих. А потом она явилась во сне одной набожной женщине, и сказала: "Не зовите меня больше Вилланой. Теперь я на небесах, и зовут меня Маргарет, что означает "жемчужина". Хммм... Некоторые базовые установки никогда не меняются, даже постами и молитвами))

Маргарет из Ипра выросла в буржуазной семье, получила нормальное школьное образование (не включающее латынь), но, после смерти отца семейства, женщины переехали жить к родственнику, который каким-то образом имел отношение к церковным кругам. Когда Маргарет исполнилось восемнадцать, случилось неизбежное – она влюбилась. А поскольку окружение у семейства было весьма специфическое, то влюбиться её угораздило во фриара-доминиканца Сигеруса. Естественно, до этого у девушки не было недостатка в ухажёрах, и некоторые даже не оставляли её равнодушной, но всё потеряло значение, когда она встретила Сигеруса. Ситуация получилась патовая, но девушка наотрез отказалась выходить замуж, потому что она любила того, с кем быть вместе не могла. Сигерус был, по-видимому, человеком серьёзным, не склонным нарушать монашеские обеты. И он убедил Маргарет отвергнуть земное, и жить согласно монашеским канонам, хотя на тот момент она оставалась мирянкой. Так она и поступила. Отныне почти всё своё время девушка проводила в часовне. Постепенно вокруг неё сгруппировалась небольшая община мирян, желающих жить подобным образом.

Надо сказать, что Сигерус был проповедником из Лилля, откуда его, вместе с несколькими прочими доминиканцами, направили в Ипр укреплять духовную жизнь местного населения. Поэтому, простая история, начавшаяся с невозможной любви, получила, по мере углубления Маргарет в духовную жизнь, мощнейшую поддержку со стороны церкви – широкий пиар, сделавший её известной. А тут ещё у девушки начались видения с участием Христа, девы Марии и... её собственного отца, в которых являющиеся поддерживали Маргарет на избранной стезе. И потянулись к ней высокопоставленные посетители – епископы с помощниками и графини (Жанна Фландрская и её сестра).

Томас из Кантимпре, служащий кардинала, составил "житие" Маргарет из Ипра со слов именно Сигеруса, который, в конце концов, стал не просто исповедником и наставником влюблённой в него девушки, но и начал полностью управлять её жизнью. Когда семья пожаловалась, что из-за обета молчания, который дала Маргарет, их социальная жизнь стала весьма напряжённой, Сигерус просто велел своей подопечной начать общаться с людьми в определённые часы. Когда она послала сломанный ею кубок для починки мастеру, который когда-то искал её руки, Сигерус отругал девушку, дав ей понять, что своим поступком она ободрила потенциального жениха в его исканиях. Сигерус утверждал Томасу из Кантимпре, что Маргарет подчинялась ему, своему наставнику, и на смертном ложе (она умерла в 21 год), и даже после смерти, исцеляя паломников по его просьбе.

История выглядит достаточно неприглядно, но зарегистрированные видения Маргарет из Ипра показывают, что в них она имела свободу от наставника. Например, когда Сигерус приказал ей молиться за одну богатую даму, она получила в видении ответ, что её молитва в этом случае отвергнута, потому что дама была ярой притеснительницей бедных.

Я не знаю, почему именно доктор Мецлер включила Маргарет из Ипра в число примеров святости через болезнь. Очевидно, девушка действительно заболела, если умерла такой молодой, и если Сигерус, по его словам, запретил ей причинять себе ещё большие страдания на смертном ложе (и она отказывалась от ухода тоже).

Жизнь у Доротеи из Монтау была... неоднозначной. С одной стороны, её можно описать как жертву социальной тирании – девушка, дочь фермера, хотела в монастырь, а её в 17 лет выдали замуж за местного оружейника, которому было за 40. Видения у молодой начались практически сразу после замужества, но супруг не был склонен потакать причудам супруги, и нередко её поколачивал. Тем не менее, известно, что супруги совершили вместе множество паломнических путешествий, и Доротея также ездила к святым местам одна. Она как раз была в Риме, когда дома умер её муж. Так что было, по-видимому, в их отношениях и во-вторых, а именно – муж постепенно убедился, что его жена не дурит, что у неё действительно есть дар видений. Из девяти детей, нажитых парой, восемь умерли, а единственная выжившая дочь ушла в монастырь. Ей родители не препятствовали. Поэтому, после смерти мужа, последовала своему призванию и Доротея.

Получив разрешение, она стала отшельницей при Тевтонском ордене, который построил ей келью у кафедрального собора Квидзыня (тогда – Мариенвердер). Она никогда не покидала свою келью, но приток визитёров к ней был неиссякаем. О видениях и пророчествах св. Доротеи оставил записи ей исповедник. Он же написал и биографию Доротеи из Монтау.

Но, пожалуй, мало кто из женщин, получивших статус святых, повлиял на окружающий макрокосм больше, чем Гертруда Великая. Конечно, у неё было гораздо более мощное образование и гораздо больше возможностей посвятить всю свою энергию избранной задаче, чем у всех вышеперечисленных вместе взятых. Учиться в школе при монастыре св. Марии в Халфте она начала с четырёх лет, и впоследствии, её сочинения отражали совершенно свободное владение риторикой и латынью. Конечно, монастырь, в котором она осталась после школы, вполне обычным не был. Его абедисса, тоже Гертруда, была выходцем из династии тюрингийских Хакеборнов, состоящих в родстве с королевской династией Гогенштауфенов, и последний представитель этой династии, Конрадин, был королём Иерусалима на тот момент, когда Гертруда Хакеборн основывала свой монастырь.

Монастырь изначально основывался, как организация аскетическая и мистическая, в которой монахини должны были изучать, копировать и осмысливать всю лучшую литературу того времени, как теологическую, так и из области "семи свободных искусств" – музыки, арифметики, астрономии/астрологии, геометрии, философии, юриспруденции/социологии и медицины/биологии. И Гертруда Хакеборн могла себе позволить даже укрывать за стенами своего монастыря бегинок, "непрофессиональных" проповедниц, деятельность которых была запрещена Четвёртым Лютеранским Собором. Потому что уважаемые проповедницы имели тенденцию излагать перед публикой не то, что было написано в Писании, а собственные интерпретации базовых христианских книг. Что, в общем-то, могло рассматриваться как ересь. В будущем движение действительно слилось с лоллардами, этими предшественниками протестантов.