Текст книги "Ведьмин путь (СИ)"

Основное неписаное правило ведьмовства гласит:

«Делай не то, что хочешь, а то, что я тебе говорю».

Терри Пратчетт «Ведьмы за границей»

Работа не ладилась.

Я угрюмо посмотрела на разложенные заготовки амулетов. Соберись, пошепчи заговоры, прикрепи застежки, начерти охранные символы, сбрызни кровью того, кому предназначается, и всё, дел – на полчаса. Но – не ладилось. С самого утра. Амулеты валились из рук, архивные записи, которые надо было изучить, законспектировать и оцифровать или перепечатать, рассыпались по полу... Крокодил не ловился. Кокос тоже не рос. И, призналась я себе, уже не первый день. А последние три года. С тех самых пор, как я вляпалась в нехорошую историю, и меня лишили главного – ведьминой силы.

Напоминая, заныла старая рана. На правом локтевом сгибе – там, где у каждой приличной светлой ведьмы искрился под кожей, вырабатывая магию, "уголь", у меня темнел непроходящий синяк и кривой шрам "снежинкой", припорошенный искрящейся "золой" – жалкими каплями былой мощи. Их хватало для зарядки амулетов – или нечисть в темной подворотне припугнуть. Но вот для полноценной ведьминой жизни и работы...

Надо погулять. Развеяться. И опять попробовать забыть. Хотя бы на час.

Одевшись потеплее, я вышла на улицу, окунувшись в странную атмосферу зимней осени – или осенней зимы. Снег на зеленой траве и пожухших цветах. Обманчиво яркое солнце, бездумно голубое небо – и влажный морозец в стоячем воздухе, облачка пара от горячего дыхания. Под ногами – свежий снег вперемешку с желтой и зеленой листвой. Деревья и кусты, только начинающие желтеть, клонились к земле под тяжестью сырых листьев и снежных комьев. Внезапная зима в конце бабьего лета. Сумасбродная выходка сибирской природы. Странное, но отвлечение.

В вечернем сумраке лениво трепыхались мелкие снежинки. Я шла то тихими дворами, то оживленно мигающими и сигналящими улицами. Незаметная тень. Одна из тысяч прохожих. Темные джинсы, черная куртка с капюшоном, надвинутым на глаза, руки в карманах. Днем я худо-бедно с собой справлялась, но когда наступал вечер...

Парк пустовал. По прежде ухоженным аллеям – словно ураган прошелся. Снежный. Сломанные ветки на земле, нелепо скрюченные и согнутые стволы, россыпь зелено-красно-золотых листьев на свежих сугробах. Обходя внезапные препятствия, я неспешно шла к пруду. Сейчас там точно не должно никого быть...

Но кто-то был.

Я не дошла до берега десяти шагов и, споткнувшись о сломанную ветку, остановилась. Присмотрелась и юркнула за рябину, но поздно.

– Злата, иди сюда! – раздалось повелительное.

Если сама Верховная ведьма пришла по мою душу – дело дрянь... Я неловко перепрыгнула через ветку и неохотно пошла по тропе к пруду. По подмерзшей и заснеженной поверхности с недовольными криками прыгали утки, охотясь за кусочками хлеба.

Я невольно ухмыльнулась. Поразительно. Верховная ведьма отставила в сторону свои бесконечные дела и кормит уток... Длинное ярко-красное пальто, синие сапоги, перчатки и шарф, фиолетовая сумка и шляпка на светлых кудрях. Она всегда одевалась броско, попугаисто, выходя в "мир людей". Чем ярче выглядишь – тем меньше подозрений вызываешь, говорила она часто. На тебя посмотрят, посмеются, но так и не догадаются, кто прячется за яркими масками.

– Добрый вечер, Надежда Васильевна.

– Не ври, – отозвалась она, отряхивая перчатки.

– С вами я честна всегда – для вас-то вечер добрый, – я пожала плечами.

Она усмехнулась и достала из сумки очередную булочку. Я с тоской огляделась, мечтая скрыться, и поскорее, но... Вокруг пруда – кольцо пламенеющих рябин, среди них – пять заснеженных тропок... И никаких шансов сбежать.

– Ну? – спросила Верховная, кроша сдобу. Утки оживленно загалдели, толкаясь у берега. – Не спросишь, зачем я пришла?

– Соскучились? – предположила я мрачно.

– Нашла тебе подходящее дело.

– Правда? – "удивилась" я. – Опять амулеты?

– Нет, – синие глаза посмотрели на меня прямо и серьезно. – Поедешь в командировку и кое-что разведаешь.

– Разгребая очередные залежи ценного информационного хлама?

– Прекрати паясничать и отнесись к моему предложению серьезно, – Надежда Васильевна снова отряхнула перчатки и повернулась ко мне.

Мы с ней одного роста, одной худощавой комплекции, но она подавляла. Повелительным взглядом. И силой, с кровью струящейся по венам и вспыхивающей на левом локтевом сгибе не просто темным "углем", но мощным Пламенем, подвластным лишь Верховным ведьмам.

Я отвела взгляд и сухо сказала:

– Нет.

– Злат, послушай... – она коснулась моей руки.

– Надежда Васильевна, это изощренное издевательство. Еще минуту я потерплю его из уважения к вам, но не больше, – я резко отступила. – Ни для каких командировок я не гожусь, и вам это прекрасно известно. Я калека. Инвалид. Не имеющей силы и ни на что не годный. И – да! – минута прошла. Всего доброго.

Отвернулась, но Верховная уже стояла передо мной.

– А теперь засунь свои комплексы подальше и выслушай меня, – велела она негромко, но в сонной тишине парка ее голос показался набатом, звонким и тревожным. – Я всегда ценила тебя не за силу или умение ею пользоваться. И не за готовность к любому делу. А за внимательность. Чутье. Нюх на проблемы. И за мозги, которые, надеюсь, у тебя не сгорели вместе с "углем". И не атрофировались от бесконечного нытья и страданий.

Очень хотелось нагрубить в ответ, но я сдержалась. Не отстанет. Молча выслушать, кивнуть, уйти – и забыть. Хотя бы попробовать. Опять.

– Злата, хватит. Хватит сидеть по уши в своей трагедии и пускать болотные пузыри, ненавидя весь мир и себя в нём. Выбирайся из этой трясины. Я не трогала тебя... раньше, надеялась, что ты справишься. Выкарабкаешься. Вернешься к нам. Но ты после наказания стала такой ду... гордой. Я сама, я всё смогу... – передразнила она противно. – Не надоело? С потерей силы жизнь не заканчивается.

– А пойдите и выжгите свой "уголь", – предложила я едко. – А потом повторите эти слова с той же верой в светлое ведьмино будущее.

Верховная тяжело вздохнула. Посмотрела на меня, как на дитё несмышленое. Собралась опять сообщить нечто философское, поучительное и пафосное.

– Это не ваше дело, – отчеканила я и отвернулась.

Надежда Васильевна опять стояла передо мной и вид имела взволнованный. Сдвинула на затылок щегольскую шляпку и улыбнулась:

– Конечно, моё. Ты же моя лучшая ученица, моя гордость...

– Была.

– Осталась и всегда будешь.

Видит бог, я терпела...

– Не заговаривайте мне зубы. Хватит. Говорите по существу. И уходите.

Верховная прищурилась, но я стойко выдержала подозрительный взгляд.

– В одном небольшом окружном городке пропадают ведьмы, – Надежда Васильевна взяла меня под руку и потянула по тропинке в парк. Под нашими шагами приветливо заскрипел свежий снег. – И все пропавшие – такие же, как ты. Периферийные, исключенные или сами ушедшие из Круга. Отбывающие временное наказание или наказанные выжиганием "угля".

Я пропустила намёк – на то, что мне еще повезло, мой "уголь" прижгли, "связали", и возможность возродить его оставалась, – мимо ушей. Возможность эта была призрачной и иллюзорно-обманчивой. И я давно в неё не верила. Надежда и вера – отвратительные друзья, лишь обещают, но ни черта не делают.

– Из нашего округа пропало трое, – продолжала она, – из соседних – общим числом пятеро. Но исчезнувших ведьм может быть и больше. Я отправила запрос наблюдателям, но они пока молчат.

Наблюдатели... Орган, надзирающий за нами со времен средневековья, очень редко делился информацией. Хотя именно они и должны наблюдать за оступившимися.

– А кто их убивает? – сухо спросила я. – Подозрения есть?

– А кто говорит об убийствах? – Верховная глянула на меня лукаво.

– Вы же сказали – пропадают. Исчезают.

– Вот именно. А пропасть – не всегда умереть. И тебе ли, рожденной управлять пространством и временем, не знать, как еще можно исчезнуть?

В душе шевельнулось нехорошее предчувствие... и забытый за ненадобностью азарт. Я отвернулась, но поздно. Верховная его заметила и поняла, что почти победила, но виду не подала.

– Мне нужны твои опыт и знания. И то, о чем я говорила прежде – ум, чутье, внимательность. Это не жалость, Злата. Ведьм с твоей квалификацией не так много...

– ...и все заняты более важными делами у вас на побегушках, – не удержалась я. Жалость задела. – А еще меня можно использовать как наживку. Что? – и подняла брови в ответ на укоризненный взгляд. – Неужто не подумали об этом варианте? Не верю.

– За тобой присмотрят, – туманно ответила Надежда Васильевна.

– Значит, мысль с наживкой неплоха, верно? – заключила я весело. – А еще я похожа на обычного человека и в случае чего не наломаю дров, – ибо нечем.

– Вот здесь, – Верховная достала из сумки пухлый конверт, – билеты, адрес гостиницы и номер брони – на первое время, список достопримечательностей, дела пропавших ведьм и деньги. Вернее, копии дел. А деньги настоящие. Даже если не поедешь – не возвращай. Они уже потрачены задним числом. Но я на тебя надеюсь.

– И поэтому не говорите всего?

Она улыбнулась:

– Расскажу, когда услышу твое мнение. Да, у города есть тайна. Мы подозреваем, что есть. Понаблюдай, присмотрись, сделай выводы. Мне интересен свежий взгляд – на город, на его обитателей, на странности и обыденности. Я не зажимаю информацию, Злата. Я не хочу, чтобы тебя сбивало с толку то, что... Чего, может, и не существует. Что только показалось.

Она говорила деловито, словно я поеду... А я еще не решила. Не решилась.

– Посмотрим.

– Посмотрим... – повторила Верховная. Огляделась и с удовольствием вдохнула морозный воздух. – Милое место. А погода... Чудо!

А у меня начинали мерзнуть ноги и руки. И вообще, темнеет, и пора по домам. Лишившись силы, я стала бояться темных переулков и одиноких ночных прогулок.

– На чашку чая, как я понимаю, напрашиваться бесполезно, – с улыбкой заметила Надежда Васильевна.

– Если бы вы пришли в другое время и с другим предложением, я бы не отказала, – ответила честно.

– Я скучаю по тебе, – вздохнула Верховная после паузы и сжала мой локоть. – Скучаю не по ведьме, а по человеку. Ты была такой солнечной, светлой, отзывчивой, щедрой на случайные улыбки, тепло и доброе слово... И я надеюсь, что однажды ты вернешься. И к нам, и к себе прежней.

Зря, чуть было не возразила я, но промолчала. Не хватало еще нарваться на нотацию, ввязаться в спор, а потом обнаружить себя в компании наставницы за чашкой чая и философской беседой о "быть или не быть", а если быть, то как... Хватит на сегодня.

– Провокация провалилась, – констатировала я, – давайте расходиться, Надежда Васильевна. Вы – человек весьма занятой, а у меня, знаете ли, с некоторых пор режим.

Она снова посмотрела на меня, как на дитё малое, с ноткой сожаления, и, кивнув, провела левой ладонью по воздуху, открывая портал в свой офис в краевой столице. Я наблюдала за ней с неприкрытой завистью и злостью на судьбу. Когда-то и я так умела...

– Злат, – сказала Верховная напоследок тихо, – я ничего не предлагаю и ничего не обещаю. Ни следующих подобных дел, ни пересмотра приговора. Даже если докопаешься до истины, даже если найдешь возможного виновника пропаж... Здесь и сейчас я предлагаю тебе просто встряхнуться, отключиться от проблем и открыть в себе новый источник силы взамен потерянного. И вспомнить, кто ты. А ты – ведьма. Даже без силы "угля". Не забывай об этом. И береги себя.

Надежда Васильевна ушла, растворившись в морозном воздухе, оставив после себя облачка пара от последних слов и тающее мерцание охровой "двери". Я помялась, сжав в руке конверт, подождала – не то подставы, не то иного чуда – и быстро отправилась домой. Почти бегом, но всё такая же незаметная, как прежде.

Дома – в однокомнатной судии на окраине, что я снимала на "пенсию по инвалидности" плюс добавочные за "боевые заслуги", выбитые для меня Верховной, разумеется, из жалости, – было темно, холодно и отвратительно пусто. Яркий свет я не любила, обходясь торшером, отопление еще не дали, а ждать меня некому. Кроме... Включив свет в прихожей, я с раздражением заметила, как мое отражение сменяется чужим. Конверт выпал из моих дрогнувших рук. Ненавижу...

– Привет, подруга, – улыбнулся из зеркала сутулый паренек с зализанными назад темными волосами, высоким лбом и неприятно прищуренными бесцветными глазами.

– Сгинь, – буркнула я, снимая куртку.

– Ты поедешь, – заметил он невпопад.

– Исчез!

– Ах, какие мы сегодня нервные! – ухмыльнулось мое безумие. – А всё из-за совести, да? Говорят, порой она портит убийцам жизнь. Вон, Раскольников из-за нее на каторгу пошел, а ты...

– Заткнись! – я едва удержалась от желания швырнуть в него снятым ботинком. Не поможет, только чужое имущество испорчу.

– Ладно-ладно, – он миролюбиво поднял руки, – я пришел, только чтобы сказать. Ты поедешь. Ты засиделась. Закислилась. Забыла, что значит быть ведьмой. Ты поедешь – и наживкой станешь добровольно, – лишь бы вспомнить. Забыться. И забыть.

Я молча отвернулась. Сняла второй ботинок, поставила обувь на полку и подняла конверт. Замерзшие без перчаток руки покраснели и мелко тряслись. Поеду – не поеду, какая разница...

– Ушел, – попросила я устало.

Парень помедлил – и растворился в зеркальном отражении прихожей. Я почувствовала, как мой затылок перестал буравить чужой взгляд, и обернулась. И снова – я. Длинные красно-рыжие волосы, собранные в неряшливый хвост, лицо – в крупных веснушках... и не только лицо. "Солнышко тебя поцеловало", – говаривала Верховная. А я думала, что поцелуями дело не обошлось. Солнышко меня изнасиловало, со вкусом, не раз и без фантазии.

Погасив свет в прихожей, я прошла на кухню, включила чайник и взобралась на подоконник. Квартиру неплохо освещали многочисленные многоэтажки-"муравейники", уличные фонари и собственно чайник. Обняв колени, я бездумно смотрела то на улицу, то на лежащий передо мной конверт. Сиял свежий снег, и уличный свет отражался от низких туч, разгоняя густой вечерний мрак. И выплетая из бликов слабое силуэтное отражение меня в темном окне. Сейчас – меня...

Эта дрянь обнаружилась три года назад. После острых приступов вины, ужаса с прижиганием "угля" и ярости от потери силы и привычной жизни я впала в бессильное отчаяние, спряталась от всего мира, разговаривала только с собой... И так и обнаружила – что не только с собой. Кто-то из наблюдающих об этом прознал, доложил Верховной, а она сразу собрала консилиум.

Через два месяца исследовательских пыток и бесконечных изучений ведьмы, работающие со сферой души, постановили: я не одержима, ни духом убитого, ни чьим-либо еще. Но из-за шока и затяжного стресса слегка тронулась умом, и у меня развилось оригинальное раздвоение личности. Пассивное, безопасное и статичное. Сформировавшись в некий рудимент, частичка моей личности и души застыла в одном образе, никак себя не проявляла (кроме глупых разговоров через отражающую поверхность) и не эволюционировала. К счастью. И от меня отстали, велев раз в полгода проходить осмотр. На всякий случай.

Говорят, совесть – это умение выносить мозг самому себе. А я ухитрилась вынести не только мозг. Без анестезии провела трепанацию души, а исцелиться после не смогла.

Конверт притягивал, но я стойко его игнорировала. Заварила травяной чай, нашла в буфете пару последних пряников и вернулась на подоконник. Снова посмотрела на конверт и вздохнула. Глупо в моем положении ждать чуда, но что-то внутри его ждало. И рефлексы ждали, что вот-вот из "угля", источника силы, появится первая информация – о прошлом, настоящем и немного о будущем... Но источник иссяк, доступ к чудесам прижгли... Значит, пора спать. И жить, как прежде.

Открыв окно, я без сомнений швырнула подачку Верховной в снежно-осеннюю ночь. Магическая вещь всегда возвращается к своему хозяину... Закрыв окно, я одним глотком допила чай, разделась, поправила сбитые за ночь простыни и легла спать. Доброй ночи, Злата... Нет, врать нехорошо. Просто ночи. О том, что что-то может быть добрым, я давно и успешно забыла. На всякий случай.

...Первая метель танцевала на узкой улице, срывая с деревьев зеленые листья, путаясь в жухлой траве. Темная сгорбленная фигура сидела, привалившись к стене дома, обняв колени и запрокинув голову. Потрескавшиеся губы, белое лицо, лохмотья плаща, босые ноги. Кровь на свежем снегу.

Я подошла ближе, и фигура шевельнулась. На меня уставились глаза – черные, бесконечно уставшие, голодные, сумасшедшие. С минуту мы молча смотрели друг на друга, а потом она пробормотала:

– Уходи. Уходи отсюда. Не смотри. Не видь. Ты не та. Не надо тебе здесь быть и меня видеть. Слышишь? – и истошно взвизгнула, приподнявшись: – Пошла прочь, коли жизнь дорога! Убирайся! Убирайся! Убирайся!..

...и я проснулась. Комнату заливало обманчиво теплое солнце, одеяло валялось на полу, и страшно хотелось пить. А руки и ноги были ледяными, словно...

Сев, я обняла колени. Не может быть... С "углем" я потеряла способность – и право – видеть вещие сны. И ладно, сон про будущее, такие и обычные люди видят. Этот сон – из прошлого. Я насмотрелась их предостаточно, чтобы распознавать мгновенно. Старое, очень старое прошлое, не год и не два...

Подтянув одеяло, я поправили подушку и выругалась. Из-под подушки выглядывал приснопамятный конверт. Дражайшая Надежда Васильевна, черт бы вас побрал... И руки зачесались взять. Вскрыть, проверить догадку о сне... Я закрыла глаза и восстановила картинку – дом, фигура, метель. Сосредоточившись, прочитала и адрес – Дружбы, 13. А что если...

Едва я взяла конверт, как на белой бумаге проступили слова – область, название города, адрес гостиницы. Открыв ноутбук, я завернулась в одеяло и пошла на "кухню". Включила чайник и вернулась обратно. Запустила браузер, набрала в поисковике название города и адрес. И сразу, по первой же ссылке, нашла городскую легенду.

"Она пришла с первой метелью – никому не знакомая, безумная старуха" – начиналась статья. Весь день бродила по городу, оборванная и босая, то бормотала, то кричала, а потом устроилась на ночь у дома по адресу Дружбы, 13, и утром ее нашли мертвой. Замерзшей в сугробе. И в этот же день в город пришли беды. Сначала пожары, следом – болезни. А потом стали умирать нерожденные дети.

Я нахмурилась. Обычная ведьмина кара. Проклятье на тех, кто проходил мимо и не помог. Повезло, что появился кто-то из наших и ликвидировал угрозу. Но люди сообразили, что к чему, и теперь на месте смерти ведьмы стоит памятник. Вернее, сидит, запрокинув голову и с тоской глядя в небо. Памятник Черствости и Бессердечию. Напоминание, что все мы люди, и любой может оказаться незнакомцем в чужом городе, голодным и обезумевшим, потерявшим себя.

Придирчиво рассмотрев памятник, я натянула на плечи одеяло. Не один в один с приснившимся, но точно... одно к одному. И то ли магия конверта навеяла, то ли... Конверт "ощутил", что про него вспомнили, выбрался, шелестя, из-под подушки и упрямо пополз ко мне. И опять руки зачесались – проверить... Но вскрытие будет означать согласие. Едва надорву бумагу, как Верховная получит сигнал.

И я ушла пить кофе. Сварила, побродила по квартире неприкаянным призраком в светлом одеяле и с кружкой, прислушалась к навязчивому шелесту конверта-преследователя и снова помянула "добрым" словом бывшую наставницу. И так нервная и злая, а если эта дрянь будет бегать за мной по пятам...

Да, не мытьем, так катаньем, называется. Она привыкла добиваться своего. У меня есть амулеты, высасывающие из предметов силу, сжигающие, замораживающие... Но вряд ли они одолеют магию Верховной ведьмы Круга. Увы. А сколько я выдержу? К обеду точно начну сжигать и взрывать. Да, безрезультатно, просто из принципа.

Умывшись и одевшись, я в крайне дурном расположении духа ушла из дома – погулять, в магазин, отдохнуть от конверта и подумать. Солнце спряталось, повалил мокрый снег, и я надолго застряла в кафе за обеденным "завтраком". Сидела у окна, грея ладони о пузатую кружку с имбирным чаем, наблюдала за суровой вьюгой, мешающей зеленые листья и крупные снежинки, а перед глазами стояла приснившаяся старуха. Кому она говорила то, что я услышала, – мне или?.. И почему ей не помогли?..

Как обычно, на меня таращились все, кому нельзя, отвлекая и раздражая. Прежде моя рыжая "заметность" была на руку, но не теперь. Какой-то хмырь в узеньких клетчатых штанишках даже рискнул кофе угостить. На следующий подвиг его, к обоюдному счастью, не хватило. Устав собирать любопытные взгляды, я расплатилась и отправилась домой. К конвертику.

От надежды сходят с ума, говаривал один мой знакомый. Верховную не зря назвали так многозначительно.

По дороге домой я вертела вариант поездки и так, и эдак, и всё равно он казался очень сомнительным. Интересным, полезным, но... Я же под надзором. Шаг влево – шаг вправо – расстрел, а прыжок приравнивается к побегу. Оступлюсь – лишусь и остатков "угля", и остатков надежды. Без "угля" ведьмы живут максимум год. А на "золе" силы и редких искрах я проживу отмеренные всем ведьмам природой сто пятьдесят лет.

Вот только жизнь ли это?

И что лучше – рискнуть "сгореть" за интересным делом или провести остаток жизни, беседуя со своим "рудиментом" о смысле жизни и указывая, куда ему пойти?

И ответ ясен, но...

Значит, вы по мне скучаете, Надежда Васильевна?

Конвертик преданным пёсиком ждал у порога, только что "хвостиком" не вилял. А вот цвет чернил сменился – утром адрес был написан черным, теперь – красно-коричневым. Не значит ли это, что время конверта ограничено? Ах да, билеты. Мне уже купили билеты. А если они протухнут? И что, интересно, еще есть в конверте со сроком годности?

Я распланировала остаток дня и бодро занялась делом. Борщ, уборка, пирожки... А еще я шторы стирала в лучшем случае год назад. Помыть лоджию и холодильник, и не мигай мне тут красным под испанскую гитару, зараза, я тоже упрямая... Душ, пижама, какао. Фейерверк. Мы так плохо живем, что каждую пятницу – в честь выходных, не иначе – ночью с небес водопадами сыплются разноцветные огни, и во дворе светло, как днем. Красота. Смотрела бы и смотрела...

Конверт из белого стал ядерно-красным, лишь чернила горели злобным золотом. Я безмятежно любовалась салютом и косилась на конверт, представляя, как кипятится Верховная – в красках и с удовольствием. А сама уже понимала, что поеду. К черту эти тупые посиделки в архивах да за артефактами. И к черту страхи и сомнения. Я – ведьма. И я не могу без любимого дела.

Вернувшись в комнату, я прошла на кухню, "позлила" конверт и собралась с духом. Довольно гнить и протухать, была – не была... Дрожащими руками взяла конверт, оторвала боковой край, и на стол посыпались бумаги. И что-то тихо звякнуло. Да ладно...

Разворошив карты, билеты и какие-то документы, я нашла браслет. Скромная, узкая серебряная "змейка", носится на предплечье. Кончик "хвоста" – к локтю, и в суровое время у меня будет немного магии. На два-три заклятья... но будет. Верховная лично заговаривала – сила к силе, магия к магии, "уголь" к "углю", и этот наговор работает ровно сутки. До утра максимум браслет еще примет меня, а не успею... В лучшем случае не отзовется и не даст силы, в худшем – рассыплется трухой.

Вот спасибо, не беспомощным младенцем в омут, чтоб поплыл... Не запрещенный искусственный "уголь", но тоже кое-что.

Разобрав бумаги и обнаружив, что на всё про всё мне отведено два дня, я быстро их распланировала. Доделать амулеты, закончить с архивными делами и сдать ценные бумаги... Собраться. А что брать? Я привыкла в командировки летать – метлой и налегке. Всё необходимое покупала на месте – и зарплата позволяла, и тряпки часто приходили в негодность. А сейчас...

А впрочем, будет день, и будет пища.

Соображу по ходу пьесы.