Текст книги "Плохая мать (СИ)"
Автор книги: Анна Жнец
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)
– Но всего полдевятого! Нет, мамочка, пожалуйста, только не умирай. Прости, прости. Я больше не буду.
Олег приказал родить, и я родила. Как же мне от себя тошно!
Ване лучше. Температура наконец падает, и я могу вздохнуть с облегчением.
– Это нервное, – считает Олег. – Неудивительно, учитывая, какой вчера Ванюша пережил стресс.
Я опускаю взгляд. Голова раскалывается, и невыносимо стыдно за срыв, за омерзительную истерику, которую я устроила при ребёнке. Распсиховалась на пустом месте, повела себя как ненормальная.
«Ты принимаешь свои таблетки? Тебе надо».
Вместо того, чтобы вздремнуть после бессонной ночи, я отправляюсь готовить завтрак, переполненная чувством вины.
Масло на сковороде шипит. На поверхности теста появляются пузырьки. Когда края блинчиков подрумяниваются, на меня обрушивается запоздалая мысль: Олег мог соврать. Что если Ваня ничего не говорил про маму Даника Малиновского и слова Олега – очередной способ вывести на эмоции? Поступок настолько в его духе, что я почти уверена: вот она, правда.
Но правда или ложь – ни тот, ни другой вариант не радует.
До вечера я драю квартиру – мою полы, натираю до блеска зеркала. Ищу забвения в простых, повторяющихся действиях. Хозяйка я безусловно отвратительная: когда в доме маленький ребёнок, влажная уборка – необходимость, а у меня в углах коридора закручиваются серые клубы пыли.
«Не надо убирать часто – надо поддерживать порядок», – наставительно говорит Олег и бросает наушники на груду своей одежды, перекинутой через спинку и подлокотники кресла в спальне.
Перемещаюсь с пылесосом в кухню, смотрю на башни тарелок на столе, на шеренгу грязных кружек вдоль мойки, и меня охватывает апатия. Все открытые полки забиты хламом: пластмассовыми желтками киндер-сюрпризов («Мама, не трогай!»), пальчиковыми батарейками, ожидающими утилизации («Натусь, не злись, выкину по пути в магазин»), нераспечатанными палочками для суши. Вторую неделю на крышке кофемашины лежит Олегова отвёртка («Потом верну в ящик для инструментов»). Меня не покидает стойкое ощущение, будто я борюсь с ветряными мельницами.
С нетерпением жду, когда выходные закончатся и можно будет сбежать на работу.
* * *
Наверное, я единственная женщина в городе, которая не любит свою работу и тем не менее предпочитает будние дни выходным. Вечер пятницы я ненавижу сильнее, чем утро понедельника. Верите? Иногда, возвращаясь домой, проезжаю свою остановку, чтобы выиграть несколько дополнительных минут свободы. Свободы от начальников любого толка.
Но сегодня всё по-другому – сегодня домой я тороплюсь. Даже заказываю такси, потому что ждать автобуса мучительно. Последние три часа в офисе я просидела как на иголках. Не могла ничего делать, ни о чём думать. Только снова и снова перечитывала эту непонятную смс.
«И кто он? С кем ты мне изменяешь?»
Глава 11
Сообщение приходит после обеда, когда я открываю припрятанную в столе пачку печенья и собираюсь заварить чай. В последнее время у меня совершенно ненормальное отношение к сладостям: когда Олега нет рядом, я стремлюсь съесть как можно больше. Стоит мужу выйти за дверь – проверить машину, вынести мусор – и рука сама собой тянется к вазочке с конфетами. А на работе…
Неудивительно, что я не влезаю в старые платья.
– Наташа опять пьёт свою химию. Запах малины на весь кабинет.
Начальница – полноватая дама на пенсии – подтрунивает по-доброму. Это не Олегов обвиняющий тон, и можно отшутиться или просто пожать плечами. Я улыбаюсь Зое Михайловне и выбрасываю использованный чайный пакетик в урну под столом.
Бухгалтер – профессия нудная до невообразимости, но благодаря тёплой, дружеской атмосфере я легко смирилась с тем, что когда-то давно выбрала работу не по душе. Здесь мой островок комфорта – стол из светлого дерева, полки с документами, орхидея в горшке, ящики, в которые никто и никогда не залезет без разрешения. Я чувствую себя настолько уютно, насколько это возможно среди чужих людей и казённой мебели. И плечи мои расслабленнее, чем дома.
Индикатор на телефоне мигает синим. Я провожу пальцем по экрану, чтобы снять блокировку, и читаю смс. Лучше бы я этого не делала. Лучше бы дождалась конца рабочего дня, потому что с этого момента каждая секунда превращается в пытку.
«И кто он? С кем ты мне изменяешь?»
Если сообщение – шутка, то очень злая. Пять минут я буравлю взглядом экран, пока тот не гаснет, затем бросаюсь в коридор и звоню Олегу. Пальцы трясутся. Выбрать нужный контакт получается не с первой попытки, но потом на голубоватом фоне появляется надпись:
«Любимый...
Соединение...»
Мимо проходит директор – Игорь Степанович. Я отворачиваюсь к окну, слушаю гудки, повторяя, как мантру: «Ну же, Олег, возьми трубку! Возьми трубку!»
В голове крутятся самые разные мысли. Вдруг меня оклеветали? Соперница решила прибрать Олега к рукам и написала ему ВКонтакте от лица моего любовника? Какая-нибудь разведённая коллега, оценившая зарплату и спортивную фигуру чужого мужа? В организации Олега полно свободных молодых женщин. Худых.
Дверь рядом открывается. Игорь Степанович идёт обратно и бросает на меня неодобрительный взгляд, вот-вот разразится сердитой тирадой: «Для личных дел есть два перерыва по пятнадцать минут!»
Есть. Но до трёх часов я не доживу! От нервов трясёт и подташнивает. Ненавижу, когда сердце так сильно колотится!
Олег трубку не берёт. Я не могу стоять в коридоре до бесконечности и вынуждена вернуться в кабинет.
– Наташа, всё в порядке? – участливо интересуется Зоя Михайловна. – Ты так побледнела. Плохо себя чувствуешь? Что-то случилось? Может, отпросишься у директора?
Я обдумываю возможность и быстро её отбрасываю – какой смысл нестись домой: Олег вернётся не раньше шести, а Игорь Степанович не самый лояльный руководитель.
Мне нужен фенибут, но сегодня я взяла на работу другую сумку – упаковка осталась в старой, коричневой. И хорошо! Сколько можно сидеть на таблетках?
Голова болит. По кабинету плывёт химический аромат малины. Надкусанный прямоугольник печенья лежит на клавиатуре в ворохе крошек.
На носу отчёт, сроки поджимают, а я не могу работать, не могу сосредоточиться на цифрах: снова и снова нажимаю на кнопку вызова, отправляю сообщения – в Viber, ВКонтакте, в Instagram. Олег в сети. Смс отмечаются как прочитанные, но ответа нет. По телефону – короткие гудки.
И тут меня прошибает холодный пот. Я вспоминаю недавнюю встречу возле подъезда, мужчину, похожего на Билла Пуллмана, лёгкий флирт, взаимные улыбки. Кто-то видел? Донёс? Но ведь наше недолгое общение не назовёшь предосудительным.
Время ползёт со скоростью машины в час пик. Контуженная улитка двигается быстрее! Я бросаю звонить Олегу – это бесполезно – и теперь занимаюсь тем, что неотрывно слежу за часовой стрелкой. Когда рабочий день подходит к концу, нервы напоминают оголённые провода под напряжением.
Скорее домой! Скорее!
В смятении я вызываю такси – трястись в битком набитом автобусе, простаивая на светофорах, сил нет. Уже подъезжая к дому, я вспоминаю, что забыла забрать ребёнка из садика.
___________________________
Глава 12
Олег молчит. Бродит по квартире с мрачным видом и намеренно не обращает на меня внимания. Это невозможно выносить. Невозможно. Потому что срыв – неизбежность, вопрос времени. И хочется ускорить процесс, сорвать лейкопластырь с кровоточащей раны.
В чём моя вина? Разве я изменяла? Шастала по барам с подружками, пьяная вдрызг? Что опять не так? Что?
Ваня рисует за столом, и я предусмотрительно прикрываю дверь в детскую: незачем сыну становиться участником родительских ссор. Мне его жалко, но себя – больше, поэтому я не стараюсь замять конфликт, не могу успокоиться и терпеливо ждать, когда над головой разверзнутся небеса.
Следую за Олегом по пятам: вот он заваривает чай, опускает на поднос кружку и сахарницу, идёт в гостиную, а на лице привычное выражение: «Сейчас я тебе устрою. Сейчас начнётся ад».
– Что это за странная смс-ка? – спрашиваю в который раз.
– Ты мне скажи, – впервые за полчаса муж снисходит до ответа. – Не знал, что ты такая «Ш».
– Что?
Он не произносит оскорбление полностью, но я же не идиотка, тут не надо читать между строк. Прежде Олег не позволял себе такого, и это новый пугающий виток в наших отношениях. Ещё один тревожный рубеж пройден.
От обиды, от несправедливости обвинений, от напряжения последних часов глаза наливаются слезами. Но слёзы эти злые. Я полна боли и ярости, как его грёбаная кружка полна чая.
– Я тебе не изменяла.
На периферии сознания занозой застревает мысль, острая, противная, гложущая: тот мужчина, хозяин джипа… это ведь не измена? Ничего не было. Испытывать чувство вины из-за разговора с незнакомцем ненормально. Какого чёрта Олег считает, будто имеет право называть меня, называть меня...
Олег включает телевизор, убирает звук. Уголки губ дёргаются. За годы брака я прекрасно изучила его мимику, и мне становится холодно, по-настоящему страшно. Колючий мороз пробегает по рукам и спине, отдаётся покалыванием в кончиках пальцев. Внутри, за рёбрами, что-то с хрустом ломается, рушится, падает, как сложившийся от землетрясения небоскрёб.
Никакой соперницы, жаждущей заполучить моего мужа, нет. Как и нет никаких неприятелей, мечтающих устроить ближнему гадость. И это не ошибка. Не недоразумение. Хозяин джипа здесь ни при чём.
– Ты…
Я не верю.
Я верю.
Олег – психопат. Полностью и абсолютно неадекватен. Боже, он просто… просто садист.
– Ты меня… проверял, – качаю головой и пячусь к двери. – Проверял. Хотел взять на понт. Чтобы я… созналась… Назвал меня шлю…
– Я не называл, – Олег отрывает взгляд от телевизора и поворачивает ко мне лицо. На правую половину падает голубоватый свет от экрана.
– Ты сказал…
– «Неужели ты такая "Ш"?» Шалунья?
Да он издевается! Принимает меня за дуру!
В боку колет. Дышать тяжело.
Олег вскидывает руки в примирительном жесте, словно сдаётся.
– Я просто пошутил.
Пошутил?
Пошутил!
И тут я понимаю, что надо бежать. Ведь так поступают люди, когда с гор сходит лавина или с морского горизонта надвигается чудовищная волна. Или когда из-за тёмного поворота выпрыгивает безумец с ножом в руке.
Я трясусь. Так я тряслась во время родов после того, как мне вкололи окситоцин. Выяснять отношения бессмысленно, в нашем случае пытаться что-то наладить словно реанимировать покойника. Хватит. Довольно! Он опасен.
Олег поднимается с дивана, тянется меня обнять. Уворачиваюсь и достаю из шкафа рюкзак: он удобнее и вместительнее сумки, с которой я хожу на работу.
– Что ты делаешь?
По-моему, это очевидно. Кидаю на дно рюкзака самое необходимое – документы, телефон, зарядку, смену белья. Зубную щётку куплю в ближайшем магазине, остальное заберу позже.
– К чему эта показуха? – теперь уже Олег ходит за мной как привязанный. Вытаскиваю из шкафа леггинсы, шерстяную тунику, роюсь в комоде в поисках носков.
Моё поведение выглядит демонстративным. Разумнее отложить уход до утра, тайно собрать вещи и сбежать, пока Олег на работе, но есть серьёзные причины спешить. Я знаю себя и знаю своего супруга, его методы, умение убеждать.
– Успокойся, я погорячился. Ты что, обиделась? Ну извини. Я ведь не обзывался. Не раздувай из мухи слона.
Ответить – позволить ввязать себя в спор, победить в котором у меня нет ни шанса, поэтому единственная правильная тактика – молчать. Сцепив зубы, я направляюсь в прихожую. Дверь в детскую закрыта, и, когда я смотрю на неё, в боку снова колет. Ваню забрать не получится: с сыном Олег меня не отпустит, да и сама я пока ничего не решила. Тем не менее, обувая сапоги, я чувствую себя так, словно отрываю от сердца кусок, на месте которого остаётся зудящая, незарастающая пустота. Чёрная-чёрная.
Олег замечает мой взгляд, то, что за этим следует, вовсе не удивительно.
Не удивительно, но ощущается как удар под дых. Это попытка послать в глубокий нокаут.
Муженёк открывает дверь, зовёт Ваню.
– Сынок, – тянет он, – иди сюда, мама уходит. Собирается тебя бросить. Ваня, мама тебя не любит. Совсем не любит.
О Господи…
Я не могу. Моя психика не выдержит.
– Что ты говоришь? Как ты можешь? Ты же травмируешь собственного ребёнка. И после этого называешь себя хорошим отцом?
– Я хороший отец. Я говорю сыну правду.
Каждое его слово – каждое! – подтверждает правильность моих намерений. Я должна спасаться, но Ваня стоит в дверях, хрупкий, маленький, беззащитный, и словно безмолвно спрашивает: «Правда, мама? Правда? Ты уходишь? Ты меня не любишь?»
И не такая я равнодушная, не такая холодная, какой привыкла себя считать. Видеть боль в глазах своего ребёнка невыносимо!
– Я разведусь и заберу Ваню, – не уверенность, не твёрдое решение, а слова, сказанные под влиянием момента, лучше бы я не произносила их вслух – сохранила бы лохмотья иллюзий.
– Нет, – Олег крутит мобильным телефоном перед моим лицом. – Не заберёшь. Я снял на видео твою истерику и покажу её в суде. Кто доверит ребёнка сумасшедшей?
Подлая натура муженька больше не новость, запас изумления на сегодня исчерпан. Единственная мысль мелькает в голове словно аварийный светильник над пожарным выходом:«Беги! Беги!»
Спасая жизни, люди готовы бросить дома самое ценное. Это я и собираюсь сделать – отвернуться от влажных молящих глаз, от протянутой ко мне детской ручки, отложить угрызения совести на потом.
Пусть чувство вины сожрёт меня, когда я буду в безопасности. Как там говорила Скарлетт О'Хара?
«Подумаю об этом завтра».
– Мама?
Закусив щёку изнутри, я тянусь к пуховику, дурочка, возомнившая, будто ей разрешено иметь свою волю, свято уверенная: чтобы уйти, достаточно набраться для этого смелости.
Сейчас мне действительно нужна смелость – вся смелость мира, но и её, оказывается, недостаточно.
Пуховик выдирают из рук, бросают в глубину открытого шкафа, и входную дверь загораживает мощная мужская фигура.
– Никуда ты не пойдёшь. Что за глупости?
Я вспоминаю десятки раз, когда меня не выпускали из комнаты, и понимаю: Олег добьётся своего. Снова продавит, прогнёт.
Я в ловушке. Будто муха, застрявшая в паутине, дёргаюсь, дёргаюсь, а никакого толка. И мне стыдно. Безумно стыдно за себя безвольную, сломанную, год за годом терпящую немыслимые, недопустимые вещи – слова и поступки, которые других женщин заставят в ту же секунду уйти, хлопнув дверью. И этот стыд, это отвращение к себе такой, невыносимое желание наконец начать себя уважать подстёгивают ярость, делают её запредельной. Мне надоело плакать. Надоело глотать таблетки. Смертельно достало себя жалеть!
– Пусти меня!
– Нет. Ты неадекватна.
Я?
В бешенстве я забываю о ребёнке, который на меня смотрит. Забываю о верхней одежде. Если понадобится, побегу по морозу голая, по снегу – босая. В сумке телефон – вызову в подъезде такси. Нет больше страха. Нет больше сил терпеть. Я бросаюсь на Олега с кулаками, готовая царапаться и кусаться. Мне надо вырваться из квартиры – надо вырваться прямо сейчас, сию же минуту, потому что, если я не сделаю этого сегодня, завтра всё повторится. Ночь ослабит решимость. Сомнения снова одержат верх. И я привычно обменяю гордость на чашку кофе с подачкой-конфетой.
Хватит быть тряпкой! Хватит терпеть! Ты заслуживаешь шанс быть счастливой. Заслуживаешь нормальную спокойную жизнь! Не вздрагивать от шагов мужа, не прятать еду и телефон, когда он входит в комнату. Почувствовать, каково не оглядываться, дышать полной грудью.
Но для этого надо вырваться из квартиры.
Кулаками молочу Олега по плечам, по груди. В своём воображении я – таран, способный снести с дороги любую помеху. Но реальность показывает ухмыляющееся лицо. Я слабая женщина. Слабая не только духовно, но и физически. Олегу ничего не стоит меня оттолкнуть.
Я рычу от ярости, от бессилия, поднимаюсь на ноги, разгоняюсь и бросаюсь вперёд. Снова и снова. Сумка, в которую я сложила необходимое, отлетает в сторону. Я слышу треск ткани и краем глаза замечаю оторванный ремешок. Ваня со слезами хватает рюкзак и убегает с ним в детскую – думает, что, если спрячет сумку, мама останется.
Но мама уйти обязана. Для его и своего же блага. И обязана уйти прямо сейчас, потому что ждать до утра опасно: за ночь Олег придумает, как заморочить мне голову.
– Мне позвонить твоей маме? – спрашивает Олег и берёт с полки трубку домашнего телефона. Знает, скотина, что я не люблю выносить сор из избы. До сих пор пекусь о здоровье матери, о её давлении.
Но с чего Олегу волноваться о самочувствии тёщи?
– Позвонить ей? Попросить приехать и утихомирить тебя? Рассказать, как ты орёшь на весь дом? Стены тонкие – соседи всё слышат. Добьёшься, что они настучат в милицию или в органы опеки. Хочешь, чтобы у нас забрали ребёнка?
Я смеюсь. И как только ему удаётся так виртуозно нащупывать болевые точки? Но в этот раз обычные уловки не действуют, а потому:
– Прочь с дороги!
Ухмылка на лице Олега сменяется растерянностью, но муж быстро возвращает самообладание.
– Ты не оставляешь мне выбора, – говорит он и делает вид, будто набирает номер. А может, и правда набирает. – Ты сведёшь мать в могилу. И будешь горько плакать. Вот увидишь.
Я качаю головой. Поскуда! Каким надо быть уродом, чтобы шантажировать жену здоровьем матери?
– Позвонишь ей – я тебя никогда не прощу!
Боже, я бы растерзала ублюдка голыми руками, но не могу. Олег сильнее. Он, чёрт побери, сильнее! И что с этим делать?
– Тогда успокойся, переоденься. Пойдём на кухню, выпьем кофе, поговорим. Расскажешь, что тебя не устраивает в наших отношениях. Всё же было хорошо. Почему ты зацикливаешься на плохом?
Я мечтаю чем-нибудь в него швырнуть. Зацикливаюсь на плохом? Срываю с крючка складной зонт и с превеликим удовольствием бросаю в Олега.
– Отойди. Ты не имеешь права удерживать меня здесь. Не имеешь права!
– А ты имеешь право вести себя как припадочная? Всё, звоню твоей маме. Здравствуйте, ваша дочь… она в невменяемом состоянии и рвётся на улицу. Конечно, я боюсь отпускать её одну. Конечно, это опасно: она же себя не контролирует. Сейчас дам ей трубку.
Я смотрю на телефон, на светящееся оранжевое табло, слышу тихий обеспокоенный голос, повторяющий моё имя: «Наташа? Наташа?» – и понимаю как никогда отчётливо, ясно: конец, это конец моей семейной жизни. Они все – все! – мне противны.
К чёрту!
Назад пути нет.
Я беру трубку, но не подношу к уху. Наблюдаю, как Олег наклоняется, чтобы поднять запущенный в него зонт и вернуть на место. Его внимание отвлечено. Шанс! Двух спасительных секунд хватает, чтобы рвануть в спальню и запереться. При желании замок легко открывается со стороны коридора, как и все проклятые замки в этой квартире, но теперь в запасе у меня ещё немного времени. И я бегу на лоджию, застеклить которую мы, хвала богам, не успели. Перелезаю через ограждение – недавно окрашенную металлическую решётку. Сквозь балконную дверь вижу, как Олег врывается в комнату, его лицо, перекошенное сначала от злости, а потом – от ужаса.
Я знаю, о чём он думает, замечая меня снаружи, по ту сторону перил. Девятый этаж, внизу парковка, чуть дальше детская площадка – сломанные качели, занесенная снегом крыша песочницы. Тридцать метров, но мне не страшно. Плевать, даже если сорвусь, рухну на размеченный асфальт.
Плевать! Совершенно!
Зимний ветер треплет шерстяную тунику, продувает насквозь, пальцы примерзают к яркому синему ограждению.
Олег в дверях боится пошевелиться. Я усмехаюсь и через стекло показываю ему неприличный жест, затем осторожно перебираю ногами – двигаюсь к краю перил.
На соседнем балконе курит мужик в бейсболке – как будто та способна защитить от холода. Замечая меня, незнакомец забывает о сигарете и столбенеет. От изумления его глаза вот-вот вылезут из орбит и – о, Господи! – это он, тот самый хозяин джипа, любитель дурацких шапок.
– Помоги! – требую я, подбираясь к кирпичной перегородке, разделяющей наши квартиры.
Мужчина вздрагивает, роняет сигарету и провожает её испуганным взглядом – похоже, представляет меня на месте несчастной.
Меня колотит со страшной силой: в крови чистый адреналин. Сегодня я свалю от муженька, чего бы это ни стоило. Свалю или сдохну. К чёрту такую жизнь!
Шокированный сосед отмирает и бросается на помощь. Как же я благодарна, когда он вжимается грудью в стену и протягивает мне руку. Чужие пальцы крепко обхватывают предплечье – сомнительная защита, скорее, иллюзия, чем реальная подстраховка, и я остро понимаю: не хочу умирать. Нет-нет! Собственная судьба мне небезразлична.
– Бля-я-я, – выдыхает мужчина, коротко, красочно матерится.
На миг сердце замирает. Самое сложное – преодолеть выступающий торец кирпичной перегородки. Главное, не смотреть вниз.
Только не смотреть вниз!
Левой рукой я отчаянно держусь за ограждение, правой – за край стены. Вытягиваю ногу, пытаюсь нащупать между прутьями перил пол чужого балкона, найти опору. Ветер воет, мечтает меня скинуть. По ушам бьёт скрип распахивающейся двери: Олег всё-таки врывается на лоджию, но я почти у цели. Двойник Билла Пуллмана хватает меня за кофту между лопатками.
– Давай, немного осталось. Вот же...
Судорожный всхлип – и я, дрожащая, оказываюсь в его объятиях.
Глава 13
Хозяина джипа зовут Максим, но это выясняется позже. Собственно, первое, что я делаю, ощутив под ногами надёжный пол чужого балкона, – падаю в объятия незнакомца и самозабвенно рыдаю у него на плече.
Мужчина молчит. Руки невесомо касаются спины, и в этом жесте столько растерянности, что я пытаюсь успокоиться, но к обоюдной неловкости продолжаю разводить сырость. Ничего не в силах с собой поделать. Пережитый стресс находит выход в слезах, в неконтролируемой стыдной истерике.
Я могла умереть! Могла умереть! Неосторожный шаг – и…
На мгновение я представляю, каково упасть с такой высоты – вышибающее дух чувство невесомости, ужас при виде стремительно приближающегося асфальта, ожидание неизбежного удара, боли. Представляю – и содрогаюсь всем телом. Вот как выглядит настоящая беспомощность – лететь навстречу смерти, не в силах ни за что ухватиться.
Всхлипываю.
Хозяин джипа меня не торопит, мужественно позволяет превращать свой свитер в мокрую тряпку, но стоять на ветру без курток – заработать простуду, и в конце концов мне мягко предлагают продолжить рыдать в тепле.
– Я в порядке.
Неправда. Я не в порядке уже очень долгое время, но понимаю это только сейчас. Теперь я чувствую: девять лет брака проехались по мне стотонным катком, не оставив в теле ни одной целой кости.
– Наверное, надо представиться, раз дело дошло до объятий, – пытается шутить мой спаситель и открывает балконную дверь. – Максим.
Я киваю, всё ещё не в состоянии выдавить из себя ни слова.
Дрожа, опускаюсь на стул с металлической спинкой, и меня лавиной накрывает осознание: сбежала!
Что теперь будет?
Этот вопрос я задаю себе раз за разом, пока голова не начинает гудеть и во рту не растекается привкус желчи.
Что теперь будет? Что будет?
Неизвестность подобна падению с девятого этажа: дыхание перехватывает, и сердце сжимается от нарастающего ужаса.
На миг мне хочется отмотать время, как кассетную плёнку, вернуться ко всем тем привычным, обыденным вещам, из которых годами складывалась моя жизнь. Я чувствую себя ребёнком, выпавшим из лодки посреди озера, – ребёнком, не умеющим плавать.
– Чай или кофе? – спрашивает Максим, отворачиваясь к плите, и принимается греметь кружками – находит свой способ справляться с неловкостью.
– Чай. – С недавних пор кофе я ненавижу.
Я смотрю на широкую спину, обтянутую чёрным свитером, слушаю грохот воды по дну металлической мойки и отчаянно боюсь, что вот-вот этот шум стихнет, мой новый знакомый повернётся, сядет за стол напротив меня, и посыпятся вопросы, неудобные, унизительные, – те, на которые отвечать я буду готова очень нескоро.
Почему ты прыгаешь по балконам? Что случилось?
Чайник стукается о чугунную решётку плиты. Максим поворачивается. На лице – отчётливое желание спросить. Он молчит долго, но когда всё-таки заговаривает, это не то, что я ожидаю услышать.
– Совсем меня не помнишь?
Если Максим мой сосед, логично предположить, что в прошлом мы сталкивались и не раз, – во дворе, на парковке, в маленьком магазинчике за углом, но пристальный взгляд подсказывает: ответ не следует искать на поверхности. Да и если бы Максим действительно жил в соседнем подъезде, я бы его запомнила.
Внешность кажется знакомой. Возможно, я поторопилась, повесив на него образ голливудского актера. Возможно, Максим напоминал мне кого-то более близкого. Кого-то из забытого прошлого.
Я думаю об этом, пока в чайнике закипает вода. В металлическом носике зарождается свист, и я почти хватаю за хвост ускользающее воспоминание.
Но тут во входную дверь начинают колотить изо всех сил.
Глава 14
– Не открывай! – я хватаю Максима за руку, чувствуя, как ногти погружаются в плоть, – причиняю боль, но остановиться, разжать хватку не могу. Вдруг он решит, что семейные разборки его не касаются и вышвырнет меня на лестничную площадку в лапы разгневанного чудовища? Никому не нужны лишние проблемы.
– Это, я так понимаю, твой муж? – Максим осторожно отдирает мои пальцы от своего запястья.
Я обречённо киваю.
Кухню заполняет пронзительный свист, заглушая грохот кулаков по металлической обшивке. Чайник надрывается. Мне мерещится запах пота, а может, обоняние не обманывает: кофта в области подмышек становится влажной.
Взгляд Максима устремлён в конец коридора, к входной двери. Сквозь арочный проём она просматривается отлично. Кажется, сейчас я увижу вибрацию от ударов на внутренней деревянной поверхности. Хромированная ручка дёргается. Кружок глазка зловеще поблескивает в скудном свете, проникающем из соседней комнаты.
– Я разберусь, – Максим выключает газ.
Я боюсь, что, стоит приоткрыть дверь, Олег ворвётся в квартиру и за волосы потащит меня домой. Что Максим не из тех, кто способен меня защитить. Он выглядит крепким, но за плечами Олега годы упорных физических тренировок. Это не тот человек, с которым справится обычный мальчишка с улицы.
– Нет, не надо, – я пытаюсь удержать Максима на кухне.
Не надо ни с кем разбираться, пожалуйста! Давай просто переждём бурю. Рано или поздно Олегу надоесть молотить в дверь: не настолько это увлекательное занятие.
Но Максим не слушает. Мне остаётся наблюдать за ним, идущим по коридору.
Только бы он не вздумал отпирать замки!
Как я и предсказывала, Олег быстро устаёт счёсывать кулаки о дверь и теперь давит на кнопку звонка с упорством безумца.
Дин-дон, дин-дон. Моя голова сейчас взорвётся. Дин-дон. Закрываю уши и представляю, как проваливаюсь сквозь пол, сквозь все девять этажей.
Когда этот кошмар прекратится?
Максим ждёт, когда мой муж закончит выжимать из звонка последние децибелы, и спокойно говорит:
– Мужик, вали. Я вызову ментов.
И больше не произносит ни слова, но сказанного достаточно: Олег трус. Несмотря на бугрящиеся под футболкой мышцы и раздутое самомнение, внутри него живёт избитый презираемый школьник – изгой, над которым издевались всем классом.
На лестничной клетке воцаряется тишина. Потом Олег что-то говорит, Максим не слушает: ему не интересно.
– Меня мучают смутные сомнения. Надеюсь, ты не собираешься к нему возвращаться? – шёпотом спрашивает он, и я отрицательно мотаю головой – мотаю так сильно, что шейные мышцы отзываются болью.
И тогда Максим включает музыку – берёт с тумбочки пульт и наводит на телевизор.
Это Оззи. Его голос одновременно похож на козлиное блеяние и скрежет ножа по стеклу. Меня музыка раздражает, Олега же, уверена, приводит в настоящее бешенство. Теперь он может хоть заораться: за визгом гитар никто не услышит ни криков, ни стука, ни навязчивого дверного звона. Меня словно отсекает от мужа непроницаемой стеной из вязких басов, барабанных ритмов и жутковатого вокала.
– Чай, кофе, потанцуем? – двигает бровями Максим.
* * *
Максим притаскивает из другой комнаты плед и накидывает мне на плечи. Оззи наконец затыкается, Олег давно ушёл, и я почти не дрожу. Грею руки о чашку чая.
Странно. Долгое время я считала, что не создана для материнства, что готова отказаться от ребёнка – когда он был младенцем, мне даже запах его не нравился – но сейчас думаю лишь о том, как хочу прижать Ваню к груди, утешить, заслонить от всех бед.
Возможно, в эту самую секунду Олег настраивает сына против меня. Плетёт гадости, говорит, что я его бросила.
Не думай об этом. Не думай!
– Можешь остаться на ночь, – предлагает Максим.
Как я благодарна, что он не задаёт вопросов, хотя по глазам видно – сдерживается с трудом. Погруженная в мысли, я почти не обращаю на него внимания, и, вероятно, со стороны это выглядит крайне не вежливо. В конце концов, никто не обязан мне помогать.
– Или, если хочешь, отвезу тебя куда-нибудь?
Куда я поеду без куртки, без денег, без документов? Без телефона я даже не могу позвонить на работу и взять отгул – не помню ни одного контакта.
Просить убежища у матери не вариант. Туда Олег нагрянет в первую очередь, и маман попытается нас помирить.
«Как я могла не открыть ему дверь, Наташа? Он бы стал шуметь. Что подумали бы соседи? И вообще смотри, как он страдает! Приехал за тобой. Значит, ты ему небезразлична».
Можно снять квартиру или комнату – на что хватит финансов. Но сначала надо попасть домой – собрать вещи. В отсутствии Олега это сделать не получится: ключи остались в рюкзаке, который Ваня куда-то спрятал.
О Господи, впервые за двадцать девять лет я оказалась наедине с проблемами: всегда был кто-то, ведущий меня за ручку сквозь дремучий, пугающий лес жизненных обстоятельств. Сначала мама, потом роль лидера взял на себя Олег. Стоит признать, прикидываться беспомощной дурочкой было удобно, но чем это закончилось?
Пришло время взрослеть, Наташа. Пришло время взрослеть. Барахтайся или утонешь.
Кружка под ладонями почти холодная. Максим терпеливо наблюдает за мной, подперев подбородок рукой, и становится стыдно за двадцать минут задумчивого молчания. Свалилась как снег на голову, на хвосте притащила воз и маленькую тележку проблем и даже не поблагодарила за помощь.
Наверное, надо начать разговор, тем более есть вопрос, который действительно интересен.
– Так откуда ты меня знаешь?
Глава 15
Вместо того, чтобы ответить на вопрос, Максим выуживает из кармана телефон, пролистывает несколько страниц и поворачивает экран ко мне. На фотографии он в красной парке на фоне заснеженных гор обнимает за плечи мою старую школьную подругу.
Таньку я не видела с выпускного. До девятого класса мы сидели за одной партой и были неразлучны: вместе готовились к экзаменам, вместе страдали на занятиях в музыкальной школе, обе неспособные отличить симфонию от сонаты, как и дать тем определение. Получив неполное среднее образование, подруга исполнила заветную мечту – поступила в Гомельский железнодорожный колледж, продолжила, так сказать, династию: и мама, и бабушка Таньки работали дежурными по станции. Я осталась в родном городе и после одиннадцатого класса подала документы в местный университет.
