Текст книги "Транзит"

Автор книги: Анна Зегерс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 22 страниц)

IV

Я сел за столик в «Брюлер де Лу». Люди вокруг меня находились в страшном возбуждении, потому что в полдень по Каннебьер промчалась машина со свастикой. Наверно, в ней ехала одна из тех немецких комиссий, которые совещались в отеле с агентами Виши в Испании и Италии. Но беженцы вели себя так, словно сам сатана промчался вниз по Каннебьер, словно он вот-вот загонит за колючую проволоку свое разбежавшееся стадо. Мне показалось, что все готовы броситься в море и выбираться из города вплавь, поскольку в ближайшее время не ожидалось никаких пароходов.

Вдруг в одном из зеркал, которыми здесь были увешаны стены, будто специально для того, чтобы умножить число мерзких рож, мелькающих перед глазами, я увидел, что в кафе тихо вошла Мари. Я напряженно следил за тем, как она ищет, не спускал с нее глаз, пока она обходила столики, разглядывая все лица. Я был единственным человеком, который знал, что ее поиски бессмысленны. Затаив дыхание, ждал я, когда она подойдет к моему столику. Я вдруг решил, что сейчас должен раз и навсегда положить конец этим, поискам и предчувствовал, какое опустошение произведу в ее душе тремя словами проклятой правды.

И вот ее взгляд упал на меня. Ее бледное лицо порозовело, в серых; глазах засветилась теплая, добрая улыбка, и она крикнула мне:

– Я уже несколько дней ищу тебя!

Я забыл свое намерение. Я схватил ее за руки. Только глядя на ее маленькое личико, я ощущал покой. Да, мир и покой воцарились в моем загнанном сердце, словно мы сидели вместе на лужайке у себя на родине, а не в этом суматошном кафе у пристани, где зеркала на стенах отражали содрогающихся в конвульсиях страха беженцев.

– Куда ты пропал? – спросила она. – Скажи мне, ты не получил еще ответа от своих друзей в консульстве? Моя радость почти улетучилась. «Так вот почему ты меня ищешь? – подумал я. – Я занял место покойника».

– Нет, – сказал я. – Это так быстро наделается.

Она вздохнула. Я не мог понять, что выражает ее лицо. Мне показалось, что на нем промелькнуло что-то вроде облегчения.

– Давай спокойно посидим вместе, – сказала она. – Будто не существует ни отъезда, ни пароходов, ни расставаний.

Меня легко было втянуть в такую игру. Около часа просидели мы вместе в полном молчании, словно у нас было впереди бог весть сколько времени для разговоров; в полном согласии – словно нам никогда не надо будет расставаться. Во всяком случае, я испытывал именно такое чувство. Я не удивлялся тому, что она не отнимает у меня своих рук: видно, это казалось ей вполне естественным, а быть может, напротив, ей было безразлично, кто их сжимает. Внезапно она вскочила. Я вздрогнул. На ее лице появилось то особое, непонятное, чуть ироническое выражение, которое всегда появлялось, когда она думала о враче. И я почувствовал, что стоит ей уйти, как меня вновь с неодолимой силой захватит вся эта бессмысленная суета.

Но тем не менее я сравнительно спокойно продолжал сидеть за своим столиком. «Мы еще живем в одном городе, – думал я, – мы еще спим под одним небом, еще ничего не потеряно».

V

Когда, возвращаясь домой, я пересекал Кур Бельзенс, я услышал, как с застекленной террасы кафе «Ротонда» кто-то выкрикнул мое прежнее имя.

Я вздрогнул, как всегда, когда меня называли моим настоящим именем. Но обычно я успокаивал себя тем, что теперь почти все люди бродят по свету под чужими именами хотя бы потому, что они произносят их на иностранный манер. Сперва мне показалось, что я никого не знаю из той группки людей, которые мне махали. Потом я заместил, что все махали потому, что махал Пауль. Но я его не сразу разглядел. Его голова еле виднелась из-за плеча девушки, которую он держал на коленях. В том, что Паульхен усадил девушку к себе на колени, не было ничего необычайного, но все же меня это настолько озадачило, что я застыл в изумлении. Паульхен, видно, воспользовался «алкогольным днем» – его грустные карие глаза блестели, своим тонким, оседланным очками носом он клевал девушку в шею. У нее было милое маленькое личико и красивые длинные ноги. Ласки Паульхена пришлись ей, видимо, по вкусу. Должно быть, при каждом клевке она чувствовала, что Паульхен – значительная личность, значительная личность, которую теперь преследуют. Одной рукой Паульхен обнимал эту хорошенькую девушку, а другой махал мне. Я стоял в нерешительности, но люди за столом продолжали махать – только потому, что махал Паульхен.

– Мой старый товарищ по лагерю! – крикнул Пауль. – А ныне верный оруженосец Франческо Вайделя.

Друзья Пауля уже не размахивали руками, они меня разглядывали. Я присел за их столик, хотя чувствовал себя здесь совсем чужим.

Кроме Пауля и девушки, устроившейся у него на коленях, за столиком сидели еще пять человек. Маленький толстяк с двойным подбородком, его жена, такая же маленькая и неуклюжая, в шляпке с пером; молодая женщина, которая была так хороша, что я все снова и снова глядел на нее, чтобы убедиться, действительно ли она так уж хороша со своей лебединой шеей, золотистыми волосами и длинными ресницами. Мне даже показалось, что ее не существует на самом деле, что она – видение. К тому же она сидела совершенно неподвижно. Зато никаких сомнений не могло быть в том, что ее соседка – очень худенькая, гибкая девушка с большим наглым ртом – из плоти и крови. Она внимательно оглядела меня своими чуть раскосыми глазами, прислонившись головой к плечу своего приятеля, похожего на киногероя: роскошный парень, высокий, широкоплечий, который смотрел куда-то мимо нас с усмешкой, исполненной высокомерия и сознания своей силы. Этот тип был мне глубоко чужд, но почему-то – сам не знаю почему – показался знакомым.

– Да ты что, не узнаешь Аксельрота? – воскликнул Паульхен.

Я внимательно посмотрел на роскошного парня и узнал Аксельрота. Разве Паульхен не рассказывал, что он давным-давно удрал на Кубу? Я пожал Аксельроту руку. Он был одет с иголочки, но в своем шикарном костюме, как, впрочем, и в лагерных лохмотьях, он выглядел, словно на маскараде. Тут я вспомнил, что мне рассказывал Паульхен об Аксельроте, о той бесподобной наглости, с какой он бросил своих товарищей на перекрестке шоссе, когда они бежали из лагеря. Паульхен явно все забыл и простил. Да ведь я и сам чуть не забыл и пожал Аксельроту руку.

– Так вы, значит, связались с Вайделем? – спросил Аксельрот. – Выходит, он все же добрался сюда. Счастье еще, что хоть перед всеми вами у меня совесть чиста. Я теперь на каждом шагу встречаю людей, которые меня ненавидят, потому что я обошелся с ними не совсем по-христиански. Что-что, а уж ненавидеть Вайдель всегда умел лучше всех. Я встретил его на днях в «Мон Верту»…

– Вы? Вайделя?! – крикнул я.

– Он уже испугался, не уронил ли его господин и повелитель свое достоинство! Нет, нет, успокойтесь. Вайдель, как обычно, злобствовал. Он заслонился газетой, чтобы ни с кем не раскланиваться. Вы же знаете, Вайдель в кафе всегда утыкается в газету, чтобы никто с ним, не дай бог, не заговорил. А в газете он прокалывает булавкой маленькую дырочку и тайком подсматривает за людьми. Он придает большое значение людским поступкам, его интересует все зримое, чувственное! Он любит запутанные интриги в духе старых романов, грубые сюжеты.

– Старые приемы, да, но это великий волшебник, – пробормотал толстяк с двойным подбородком.

Видно, я слишком пристально глядел на Аксельрота – он в раздражении наморщил лоб. Тогда я быстро перевел взгляд на нежное ангельское личико золотоволосой девушки.

– До последнего времени она была любовницей Аксельрота, – шепнул мне Паульхен. – Но вдруг он заявил, что ему надоело разыгрывать с ней «самую красивую пару на Лазурном берегу».

– На этот раз грубый сюжет заключался в следующем, – продолжал Аксельрот. – Ты, Паульхен, небось помнишь, как мы драпали из лагеря и как бросил я вас на перекрестке шоссе?… J'espèere, que cela ne te fait plus du mauvais sahg? [4]4
  Надеюсь, ты перестал волноваться по этому поводу? (франц.)


[Закрыть]

– Дело прошлое. Ведь мы оба теперь здесь, – ответил Паульхен, для которого это обстоятельство явно было самым главным.

– Я намного обогнал немцев, – сказал Аксельрот, – и попал в Париж раньше Гитлера. Я отправился в Пасси, открыл свою квартиру, взял деньги, упаковал ценные вещи и рукописи, любимые картины и статуэтки, оповестил эту дорогую мне чету. – Он указал на даму в шляпке с пером и па господина с двойным подбородком, и те с серьезными лицами кивнули ему в ответ. – И вот эту даму. – Аксельрот поглядел на золотоволосую красавицу, которая сидела все так же неподвижно, ко всему безучастная, словно малейшее движение могло погубить ее неземную красоту. – Вдруг ко мне приходит этот Вайдель, который, видимо, разыскивал по Парижу друзей. Он был бледен и дрожал от страха – близость нацистов действовала ему на нервы. Тогда я думал, что в моей машине будет свободное место. Я пообещал Вайделю взять его с собой и сказал, что заеду за ним через час. Но потом выяснилось, что багаж этой дамы весьма солиден – ей захотелось увезти все свои театральные костюмы, она ведь выступает на сцене. Дама эта не могла существовать без своих чемоданов, а я в то время не мог существовать без этой дамы. Вот нам и пришлось уехать из Парижа без Вайделя.

– С Вайделем вечно какие-то осложнения, – сказал Пауль. – Уже несколько недель наш комитет занимается его делами. Хоть создавай специально для него особый комитет. Признаюсь, мы скрепя сердце поручились за него консулу Соединенных Штатов. Впутался же он тогда в эту историю…

– В какую историю? – спросил господин с двойным подбородком.

– Да четыре года назад, во время гражданской войны в Испании. Надо же, чтобы именно на него наскочил какой-то там командир бригады. Его рассказ произвел на беднягу Вайделя сильное впечатление. Он и вообще-то имеет склонность ко всяким ужасам, нелепостям и кровавым историям. И вот вам результат – новелла а-ля Вайдель о массовом расстреле на арене, сразу же после «суда инквизиции». Эту новеллу распространяла тогда испанская информационная служба. Кстати, я тогда предупреждал его, что ему надо держаться подальше от республиканцев. Он ответил мне, что его привлекла тема…

– Понятно. Вот почему он получил визу в Мексику, – сказал Аксельрот. – Во всяком случае, я рад тому, что в ближайшие годы мне не придется видеть его обиженную физиономию.

– Рано радуешься, – сказал Пауль. – Благодаря нашему поручительству он, видимо, получит американскую транзитную визу и не исключено, что вы уедете с ним на одном пароходе.

– Почему вы еще не уехали? – спросил я Аксельрота. – Ведь вы попали в Марсель на несколько недель раньше нас.

Аксельрот резко повернулся и взглянул мне прямо в лицо, словно стараясь понять, не смеюсь ли я над ним. Все остальные тоже поглядели на меня и громко расхохотались.

– Ты, должно быть, единственный человек в Марселе, который не знает этой истории, – сказал Пауль. – Познакомься, пожалуйста, с этой милой компанией, которая уже побывала на Кубе.

Толстяк с двойным подбородком печально кивнул, подтверждая слова Паульхена, и от этого движения у него появился третий подбородок. Дама с пером на шляпке подвинулась ко мне поближе и сказала:

– Господин Аксельрот разыскал нас в Париже и посадил в свою машину вместе с этой дамой и ее чемоданами, из-за которых Вайделю не хватило места, ну а мы были нужны Аксельроту, для нас место нашлось. Ведь мы писали музыку к его новой пьесе. Он с бешеной скоростью гнал машину, удирая от немцев. Он спас нас, а тем самым, и музыку для своей пьесы. Никто не добрался до Марселя так быстро, как мы. Меньше недели потратил он на то, чтобы купить всем визы. Мы уехали первыми. Но, к сожалению, его обманули – визы оказались фальшивыми. На Кубе нас не выпустили на берег, и нам пришлось на том же пароходе вернуться назад.

Я подумал, до чего же с Аксельротом не вяжутся слова «не повезло». Казалось, он просто создан для счастья, удачи должны так и сыпаться на него.

– За это время мы постепенно научились жить, пренебрегая опасностью, – сказал Аксельрот, скривив губы. – Музыка для пьесы будет написана в западном полушарии… Чуточку терпения, господа. Мы теперь по всем правилам записались в очередь на пароход в Лиссабон. Мы подружились с несколькими консулами. У нас есть испанская и португальская транзитные визы. В любую минуту мы можем отсюда удрать. А у меня лично еще один выигрыш оттого, что мы были вынуждены вернуться: я освободился от сего наваждения. – И он указал на золотоволосую красавицу, которая слегка вздрогнула, но тут же снова застыла в своей очаровательной позе неподвижности. – Существует старое поверье относительно людей, которые разделяют одну судьбу: обычно считают, что так рождается верность. Если бы кубинские чиновники оказались более человечными, я бы еще долго внушал себе, что это прелестное создание связано со мной нерасторжимыми узами. И это, заметьте, только потому, что мы вместе прошли нелегкий отрезок моего жизненного пути. Но мне представилась редкостная возможность еще раз очутиться, правда не по своей воле, на исходных рубежах. Я выправил свои бумаги и свои чувства. Призрак верности исчез.

Я еще раз взглянул на рыжеволосую девушку и не удивился бы, если бы она – теперь уже никому не нужный плод фантазии Аксельрота – вдруг улетела бы в сторону Кур Бельзенс.

Мне стало как-то не по себе в обществе этих людей, словно я, самый обыкновенный парень, вдруг оказался в кругу чародеев и колдунов. Толстяк с двойным подбородком задержал меня, когда я собрался уходить.

Он отвел меня в сторону.

– Хорошо, что я вас встретил, – сказал он. – Я высоко ценю господина Вайделя: у него большой дар. Я очень тревожился за него все это время. Я рад узнать, что он уже вне опасности. Когда мы уехали из Парижа, уехали без Вайделя, я всю дорогу упрекал себя, что не остался вместо него. Он это заслужил. Но я, конечно, оказался слишком слаб для такого поступка. А когда с нами случилась эта беда на Кубе и нам пришлось вернуться, мне все казалось, что это возмездие за мою слабость, за излишнюю поспешность.

– Успокойтесь, время подобных библейских казней миновало, иначе большинству людей пришлось бы отправиться назад.

Я взглянул на толстяка и заметил, что заплывшие глазки и жировые складки под подбородком до неузнаваемости меняют его лицо. Он сунул мне какую-то купюру и сказал:

– Вайдель всегда был беден. Ему это пригодится. Постарайтесь ему помочь. Он никогда не умел делать деньги.

VI

Я встал рано утром. Накануне я обещал Клодин запять очередь в лавочку на улице Турнон. Я пришел задолго до открытия, но перед запертой дверью уже стоял длинный хвост. Женщины закутались в платки, надвинули на лоб капюшоны, потому что было ветрено и холодно. Крыши высоких домов уже порозовели от первых лучей солнца, но в глубоких щелях улиц еще лежали ночные тени. Женщины настолько закоченели, что были не в силах браниться. Они думали только о том, как бы получить несколько банок сардин. Словно хищные звери, подстерегающие у норы свою жертву, следили эти люди за дверью лавки. Все их силы были направлены на добычу нескольких банок консервов. Почему они должны вставать ни свет ни заря и с таким трудом добывать то, что всегда в избытке имелось в их стране? Куда теперь все подевалось? Они были слишком усталые, чтобы думать об этом. Наконец дверь открылась, и очередь медленно поползла в помещение. Но за мной уже успело встать множество людей – огромный хвост, доходивший почти до Кур Бельзенс. Я вспомнил свою мать, которая, должно быть, тоже стоит в предрассветной мгле в длиннющей очереди перед какой-нибудь лавкой в нашем городе, чтобы получить две-три кости или несколько граммов жира… Во всех городах Европы вытянулись сейчас такие вот хвосты перед бесчисленными дверьми. Если все очереди выстроить в одну, то эта людская цепь протянется от Парижа до Москвы и от Марселя до Осло.

Вдруг на противоположном тротуаре я увидел Мари. Низко надвинув свой остроконечный капюшон, бледная от холода, шла она от бульвара д'Атен. Я крикнул:

– Мари!

Слабая улыбка озарила ее лицо. «Если она остановится и немного постоит со мной, то все будет хорошо», – загадал я. Мари подошла ко мне, а женщины вокруг заволновались – не хочет ли она втереться в очередь?

– За чем это стоят? – спросила Мари.

– За сардинами. Я должен достать их для того больного мальчика, к которому я привел твоего друга.

Мари замерзла и переминалась с ноги на ногу. Женщины ворчали. Я обернулся к ним и сказал, что сардины буду брать я один. Но они продолжали с недоверием следить за Мари. Я спросил ее, куда это она так рано направилась.

– В пароходство и в Бюро путешествий.

«Она вышла из дому, чтобы с утра начать свою ежедневную беготню, – думал я. – Но против воли она сразу же задержалась и стоит вот теперь со мной, отложив ради меня свои поиски. Надо потихоньку приучить ее к тому, чтобы она меня искала».

Люди в очереди все больше волновались, стоящие сзади вытягивали шеи.

– Боюсь, мне пора идти, – сказала Мари.

– Теперь до меня осталось только шесть человек. Это недолго. Потом я провожу тебя.

Женщины опять заволновались, но все же пропустили без очереди беременную. Кто-то позади меня рассказывал, что одна нахалка засунула себе под юбку подушку, чтобы пройти без очереди. Но насчет той женщины, которую сейчас пропустили к прилавку, сомнений быть не могло: под ее широким шерстяным платьем и в самом деле таилась новая жизнь. В ее глазах – глазах маски, потому что ее застывшее от холода лицо казалось гипсовым, – потемневших от страха опоздать к открытию магазина, вдруг ярко вспыхнула надежда, и надежду эту внушила ей не банка сардин. Выражение отчаяния на ее неподвижном лице сменилось выражением терпения.

– Вот видишь, перед нами еще встали, – сказала Мари. – Я пошла.

«Почему я не пошел с ней? – думал я. – Почему я не решился соврать Клодин, что лавку закрыли? Почему я остался стоять в этой очереди на холодном ветру?»

VII

Я пригласил Мари в маленькое кафе на бульваре д'Атен. Она пришла почти вовремя, но те несколько минут, которые мне пришлось ее ждать, я провел в тупом отчаянии. Поэтому мне показалось чудом, что она появилась и пошла прямо ко мне. Она скинула свой мокрый капюшон и села рядом со мной.

– Ну, как дела? Что-нибудь удалось?

– Да, кое-что, – ответил я. – Только ты не должна ни во что вмешиваться, чтобы ничего не напутать. Когда надо будет, тебя вызовут. Придется только поставить свою подпись.

Она слегка отодвинулась от меня и даже подперла голову рукой, чтобы лучше меня разглядеть.

– Мне до сих пор кажется, – сказала она, – что мне помогает чужой человек, появившийся неизвестно откуда, когда я уже не знала, что делать. Незнакомый человек… Она слегка коснулась моей руки в знак благодарности. И все же, несмотря на то, что у нас было общее дело, она показалась мне вдруг далекой, замкнутой, погруженной в себя.

– Как ты думаешь, долго продлится оформление документов? – спросила она. – Несколько дней или несколько недель? Успею ли я вовремя получить визу? Ведь мой друг хочет уехать как можно скорее.

– Ему так или иначе надо будет задержаться, – ответил я. – Боюсь, что из поездки в Оран ничего не получится. Видно, придется запастись терпением. Придется еще втроем здесь помыкаться.

По ее лицу пробежала тень.

– Втроем? А кто же третий?

– Конечно, я.

Она глядела в окно кафе на людей, которые, нагрузившись вещами, спускались от вокзала, расположенного на холме, к бульвару д'Атен; несколько человек с чемоданами и сумками, ведя за руку детей, вошли в наше кафе.

– Прибыл поезд, – сказала Мари. – Сколько народу приезжает еще со всех концов страны! Из лагерей, из госпиталей, с фронтов. Погляди-ка на ту маленькую девочку с забинтованной головой.

Мы потеснились, чтобы дать место вновь прибывшим женщинам – как мрачно было выражение ее лица! – двум ее сыновьям-подросткам и маленькой девочке с марлевой повязкой на голове – маленькой, но все же слишком большой для плетеной коляски, в которой ее везли.

Мари стиснула пальцы каким-то странным движением, как мне показалось, с отчаянием, но голос ее был спокоен.

– А что, если у консула, когда меня вызовут к нему, окажется и мой муж? Может быть, его пригласят одновременно со мной. Вдруг я приду туда и встречу его?

– Перестань, – сказал я. – Его там не будет. Его присутствие не понадобится. Нам он не нужен.

– Его присутствие не понадобится… Нам он не нужен… Но ведь он может оказаться там и случайно. Нас с тобой ведь тоже свел случай… И с ним я впервые увиделась случайно… И того, другого, врача, я тоже впервые увидела случайно…

Я не понял, к чему ей понадобилось подчеркивать, что все в конечном счете происходит случайно. Мне это не понравилось. Я припомнил, что как-то раз я тоже задумался над тем, о чем она сейчас говорит, но бросил эти мысли, потому что они мне не понравились.

– Его там не будет ни случайно, ни по вызову консула. Не бойся этого, – сказал я.

Я взял в свои ладони ее все еще стиснутые руки. Только когда они разъединились. Мне мешал взгляд приехавшей женщины, которая, как и все люди с загубленной жизнью, с недоверием смотрела на всякое проявление любви.