Текст книги "Большая книга ужасов – 8"

Автор книги: Анна Устинова

Соавторы: Антон Иванов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 17 страниц)

– Садись.

Я снова был вынужден подчиниться. Когда моей матери что-то взбредет в голову, то лучше не спорить. Уж мне-то это прекрасно известно. За четырнадцать лет жизни множество раз испытал на собственной шкуре. Поэтому опустился на стул и приготовился терпеливо ждать.

Родительница моя почти сразу вступила в длительную беседу с мамой мальчика лет десяти, который носился взад-вперед по коридору. От нечего делать я слушал их разговоры и вскоре смог составить себе весьма полное представление о его здоровье. Картина складывалась поистине душераздирающая. Если верить матери мальчика, у него были почти все болезни, которые только существуют на свете. Мальчик тем не менее продолжал носиться и прыгать. Я подумал, что он, наверное, просто понятия не имеет о своих болезнях. Иначе лег бы и умер от страха.

Однако парень мне показался очень даже вполне живым. У меня, например, от одной его беготни уже в глазах рябило. А он, к тому же, принялся еще на ходу бубнить: «Раз, два – голова, три, четыре – прицепили», – и так раз двадцать подряд. Мне захотелось как следует его треснуть.

Впрочем, он и без моей помощи допрыгался. С лестничной площадки в коридор вошла какая-то бабка. Мальчик в это время бегал задом-наперед. И, естественно, в эту бабку втесался. Бабка на ногах устояла. Мало того, у нее еще хватило сил злобно обшипеть мальчика. Настолько злобно, что тот, вмиг оставив свои физкультурные упражнения, смылся под защиту матери.

Бабка завернула за угол и, громко стуча тростью, исчезла из вида. Тут меня вдруг осенило: ведь это та самая старуха, которую мы вчера с Жанной на кладбище видели.

Я вскочил со стула и кинулся следом.

– Федор? Куда? Стой! Вернись, тебе говорят! – кричала вслед мать.

Но я, не останавливаясь, несся вперед. Мне очень хотелось задать этой старухе пару-другую вопросов.

Черная спина ее мелькнула в дальнем конце коридора и снова исчезла. Старуха опять свернула за угол. Я добежал до угла. За поворотом оказался холл-тупик. Я ошалело оглядывался. Куда она могла деться? В холл выходили двери трех кабинетов. Возле каждого сидело по нескольку мам и бабушек с детьми и внуками разного возраста. «Может, старуха проперлась без очереди к какому-нибудь врачу? – начал анализировать ситуацию я. – Ну, например, за справкой для внука или внучки». Я обратился к одной из женщин в очереди:

– Извините, вы не подскажете, куда зашла такая старушка… Ну, она вся в черном и с черной палочкой.

– В черном? С черной палочкой? – посмотрела на меня, как на психа, женщина. – Никакой старушки тут не проходило.

– Как это не проходило? – я даже повысил голос от возмущения. – Вы, наверное, просто не заметили.

– Во-первых, ты чего раскричался? – обиделась женщина.

– Невоспитанная молодежь пошла, – с удовольствием поддержала ее ближайшая соседка. – Иди, иди отсюда! Мы тут уже целый час сидим. – Она перевела осуждающий взгляд с моей скромной персоны на плотно закрытую дверь кабинета. – И никаких старух тут даже близко не видели.

Дальнейший спор был бесполезен. Проще самому заглянуть в кабинеты. Но стоило мне потянуться к первой же двери, как все эти тетки хором взвизгнули: «Держите! Не пускайте! Он хочет пролезть без очереди!»

Образовав своими телами неприступную крепость, они принялись решительно оттеснять меня прочь от заветных кабинетов.

– Видали? – простерла ко мне руку та, которой я показался таким невоспитанным. – Еще молоко на губах не обсохло, а уже обманывает! Внимание наше отвлекал.

– Да мне только посмотреть… – принялся было оправдываться я.

– Федор, что происходит? – раздался за моей спиной голос матери.

– Ах, это ваш! – дружно накинулись на нее все тетки. – Плохо сына воспитываете! Мы тут, можно сказать, второй час сидим, а он без очереди намылился! Где уважение к старшим? Где вежливость?

Про старуху какую-то выдумал и прямо мимо нас – к врачу.

– Во-первых, я сама разберусь, как своего сына воспитывать, – немедленно заступилась мать. – А во-вторых, зря волнуетесь. Нам в этот кабинет не нужно. Мы совершенно к другому врачу сидим. Федор, – переключилась она на меня. – Пошли! Иначе очередь пропустим.

И она поволокла меня за собой. Вслед нам неслись возмущенные вопли теток. Мать стала меня на ходу отчитывать:

– Куда тебя понесло? Зачем ты полез в этот кабинет? И что ты там наплел про какую-то старуху?

– Ничего я не плел. Старуха была, – вырвалось у меня.

В следующую секунду я горько пожалел об этом. Потому что мать, смерив меня пронзительным взглядом, осведомилась:

– Где была старуха? И что она делала? «Ну, попал, – пронеслось у меня в голове. – Господи, что же мне ей объяснить?»

– Ну-у, – медленно начал я вслух, – старуха была в коридоре, где мы сидели. А этот мальчик с тысячью болезней втесался в нее. Я хотел ей помочь, а потом увидел, что она платок уронила. Бросился догонять, а она вдруг раз – и исчезла.

Мать не сводила с меня глаз.

– Федя, зачем ты врешь?

– И не думаю, – я пытался найти в сочиненной на ходу истории слабое звено, но не находил.

– Нет, врешь, – повторила мать.

– Не вру, – решил стоять до последнего я.

– Тогда покажи мне платок старухи, – потребовала мать.

Я порылся в кармане и извлек на свет свой собственный носовой платок.

– Это твой, – не поддалась на уловку мать.

– Правильно, – кивнул я. – А старухин я, видимо, потерял, когда тетки из очереди на меня налетели.

– Никакой старухи в коридоре не было, – снова заговорила мать.

Это уж слишком. Ладно, платок. Но старуха-то действительно была. Поэтому я с чувством собственной правоты ответил:

– Может, ты еще скажешь, что мальчик с тысячью болезней ни на кого не налетал?

– Налетал, – неожиданно тихо проговорила мать. – Только не на старуху, а на колонну. Ой-ой–ой! Наша очередь! Ты, Федор, пока посиди. Я одна зайду к врачу. А потом тебя позову.

Она юркнула в кабинет. Дверь перед моим носом захлопнулась. Я совершенно не врубался в ситуацию. Предположим, мать была так увлечена болтовней, что не заметила в коридоре старуху. Это еще более или менее объяснимо. Хотя тоже странно. Колонну-то она заметила. Кстати, о колоннах. Никогда раньше не слышал, чтобы они шипели. Кроме того, я совершенно четко разглядел всю в черном старуху. А колонны тут грязно-розового цвета. Ну, хорошо. Допустим, я ошибся. Но почему врачу собирались показать меня, а пошла в результате к нему моя мама?

Впрочем, на последний вопрос я вскоре получил ответ. Дверь кабинета приоткрылась. Мать поманила меня внутрь.

– Заходи, Феденька, заходи! – голос ее звучал неестественно ласково.

Я насторожился и не спеша вошел. За столом сидела толстая тетенька в белом халате и белой шапочке. Больше всего она смахивала не на врача, а на повара. Увидев меня, она так радостно улыбнулась, будто хотела предложить что-нибудь вкусное.

– Ну, здравствуй, Федя. Меня зовут Капитолина Аркадьевна. Давай, раздевайся. Мы сейчас тебя послушаем.

Раздеваться мне не хотелось.

– Да я, знаете ли, вообще здоров.

– Охотно верю, – опять улыбнулась Капитолина Аркадьевна. – Но я ведь твой новый врач. Познакомиться надо.

– Ну, если познакомиться, – и я начал расстегивать рубашку.

Капитолина Аркадьевна принялась тщательно меня слушать.

– В легких чисто. Сердце хорошее, – наконец, вынесла мне приговор она. – Теперь открой пошире ротик и покажи горлышко.

Я исполнил просьбу и постарался как можно сильней высунуть язык. Докторша осталась довольна.

– А теперь поглядим, что у нас там с глазиком.

Тщательно изучив мой фингал, она повернулась к матери:

– С виду ничего серьезного. Ну-ка, Федя, садись. Сейчас давление будем мерить.

Давление у меня оказалось нормальное. Как, впрочем, и «животик», который мне щупали, уложив на тахту.

После «животика» мне велели встать и подвергли тщательному осмотру и ручки и ножки. Капитолина Аркадьевна почему-то все человеческие органы называла уменьшительно-ласкательно.

– Все в норме, – наконец выразительно покосилась она на мою мать. – Но я на всякий пожарный советую проконсультироваться у невропатолога. Тем более у него сейчас прием. Правда, к нему нужно записываться заранее, но я вас сама отведу.

– Зачем к невропатологу, если я в норме? – мне не улыбалось идти к еще одному врачу.

– Федя, так нужно, – ответила Капитолина Аркадьевна. – Я хочу наверняка исключить сотрясение мозга. Ведь тебя все-таки ударили по голове.

– По глазу, – уточнил я. – И потом, чего ты так волнуешься? Если все нормально, невропатолог посмотрит тебя и отпустит. Всего пять минут, – сказала врачиха.

Я тяжело вздохнул. Мое сотрясение мозга в первую очередь нужно было исключить из головы моей мамы. А это даже для хорошего невропатолога задача совсем не простая. Словом, я сдался.

– Ладно. Ведите.

Капитолина Аркадьевна, заперев кабинет, поднялась с нами на третий этаж и провела без очереди к невропатологу. Это был высокий, очень худой человек, с черной взъерошенной шевелюрой, черною же бородкой клинышком и в круглых очках, которые придавали ему сходство с совой-дистрофиком. И в имени его тоже было что-то совиное. Его звали Саввой Моисеевичем. Это я выяснил из карточки, приколотой к его халату, и невольно усмехнулся.

– Я разве рассказал тебе анекдот? – с ходу обиделся невропатолог.

– Вы – нет, – пытался выйти из неудобного положения я.

– Значит, сам вспомнил? – не сводил с меня совиного взора Савва Моисеевич. – Тогда излагай.

Вот привязался, с возмущением подумал я. Мы что сюда пришли анекдоты рассказывать?

– Ну, не хочешь, не надо, – махнул рукой сова-дистрофик. – Так. На что жалуемся?

– Ни на что! – выпалил я.

– Не слушайте его, – вмешалась мать. – Он вчера получил серьезную травму глаза.

– Знаю, знаю, – важно кивнул несколько раз невропатолог. – Капитолина Аркадьевна вкратце ввела меня в курс дела. Так что, приступим. Садитесь, мой юный друг.

И он указал мне на стул рядом с собой. Едва я уселся, он принялся задавать мне вопросы один глупее другого.

– Ты после удара сознания не терял?

– Даже не думал, – категорически опроверг я инсинуации Саввы Моисеевича.

– Думать для этого совершенно необязательно, – нервно зашмыгал маленьким крючковатым носом врач. – Ты просто падаешь в обморок.

– Я не падал.

– Ве-ли–ко-лепно, – потер костистые руки Савва Моисеевич. – А тошноты у тебя вчера или сегодня не было?

– Нет, – решительно отбил новый выпад я.

– А по-моему, его подташнивало, – объявила мать. – Потому что он очень плохо пообедал, а ужинать вообще отказался.

– Пообедал я как раз нормально, – внес ясность я. – А от ужина отказался, потому что спать хотел.

Глаза за очками совиного доктора хищно блеснули. И весь подавшись ко мне, он вкрадчивым шепотом осведомился:

– Так. Так. Значит, у тебя была сонливость?

Против этого я ничего не мог возразить и кивнул.

– Так, так, – повторил врач и начал дробно стучать карандашом по столу. – А голова у тебя случайно не кружится?

– Случайно нет. И не случайно тоже, – я уже едва сдерживался.

– А сынок у вас с юмором, – хохотнул доктор. – Теперь скажи мне: ты помнишь, что произошло до того, как тебе врезали, во время того, как врезали, и после.

– Все я помню, – буркнул я.

– Может, поделиться? – заговорщицки подмигнул мне Савва Моисеевич.

– Не поделюсь, – он раздражал меня все сильнее.

Невропатолог сперва посмотрел на маму, потом на меня и вновь подмигнул:

– Понятно. Личная жизнь.

Я почувствовал, что невольно краснею. Доктор заставил меня закрыть глаза и дотронуться пальцем до носа. Потом, наоборот, велел открыть их и внимательно проследить за движением его пальца. Прошелся молоточком по моим коленям.

Я надеялся, что все мои страдания уже позади, когда мать вдруг брякнула:

– А вот вы знаете… Может, это, конечно, неважно. Но Федору со вчерашнего дня все время что-то кажется.

– Ма-ама? – угрожающе взревел я.

– Подожди, – перебил меня доктор. – Ну-ка, ну-ка, – с интересом уставился он на мать. – Что, значит, кажется?

– Видите ли, вчера мы с мужем смотрели по телевизору фильм, а Федору показалось, будто мы смотрим какое-то экологическое ток-шоу.

– Экологическое? – с видом энтомолога, открывшего новый вид насекомых, посмотрел на меня Савва Моисеевич.

– Ну, может, я перепутал, – мне хотелось скорее замять неприятную тему.

– Нет, он не перепутал. Он настаивал на своем, – опять вмешалась мама.

– Оч-чень любопытно, – все сильней увлекался Савва Моисеевич.

– Но это еще не все, – подлила масла в огонь его исследовательского энтузиазма моя родительница. – Сейчас, в поликлинике, Федору привиделась в коридоре старуха. Хотя на самом деле никакой старухи там не было.

– Старуха? – переспросил невропатолог. – Положим, для нашей поликлиники – это совсем не экзотика. Бабушки с внуками тут явление постоянное.

– Вот именно, – горячо поддержал я.

– Да вы поймите, – снова заговорила мать. – Ее вообще-то там не было.

– Понятно, – сухо отреагировал врач, однако по его лицу было видно, что он пришел к каким-то выводам. – Федор, объясни мне, пожалуйста, почему ты обратил внимание на эту старуху. Ты с ней знаком? Или вы раньше с ней где-нибудь виделись?

– Да говорю же вам: не было никакой старухи, – плаксиво заявила мать.

– Погодите, – жестом остановил ее невропатолог. – Федор, ответь на мои вопросы.

Я замялся. Положение было трудное. Скажи я, что раньше старуху не видел, меня примут за психа. А если скажу, что видел, наверняка зададут кучу новых вопросов, на которые отвечать мне лично совсем не хочется. Однако перспектива стать психом улыбалась мне еще меньше. Поэтому в результате я выдавил из себя:

– Видел.

– Где? – хором поинтересовались невропатолог и мама.

– Тут. На кладбище, – честно ответил я.

Глава IV
МОЙ ДРУГ МАКСИ-КОТ

В кабинете на мгновение воцарилась гробовая тишина. Глаза доктора совсем округлились. Почти до размера очков.

– На кладбище? – наконец, дрожащим голосом произнесла мать. – Мы ведь только позавчера переехали. Когда ты успел на кладбище побывать?

– Вчера, – коротко пояснил я.

– Та-ак, та-ак, – не сводил с меня научно-исследовательского взгляда доктор. – А теперь скажи мне: кто-нибудь еще эту старушку видел?

– Конечно, – с облегчением выдохнул я. – Жанна видела. Так что, ма, если мне не веришь, можешь у нее спросить.

Опять Жанна, – прошептала мать и многозначительно покосилась на невропатолога.

Тот, едва заметно кивнув, снова обратился ко мне:

– А Жанна старушку видела тоже на кладбище? Естественно, – подтвердил я.

– Федя, подумай-ка хорошенько, вы с Жанной перед тем, как увидели эту черную старушку-бабушку, ничего не ели и не пили?

Это было уже слишком, и я проорал:

– Не ели! Не пили! И даже не курили!

– Федор, – нахмурилась мать, – не хами!

– Я не хамлю, а отвечаю, – в прежнем тоне продолжал я. – Почему, если люди просто пошли погулять на кладбище, надо подозревать их неизвестно в чем?

– Федя, Федя, – примирительным тоном проговорил сова-дистрофик. – Я совсем не хотел тебя обидеть. Но, согласись, кладбище не совсем обычное место для прогулок с девочкой.

– Мы всего-навсего хотели взглянуть на могилу Князя Серебряного, – на сей раз я сказал чистую правду.

– Кого, кого? – уставилась на меня мать.

Взгляд ее сказал мне о многом. Кажется, моя дорогая родительница решила, что я окончательно сбрендил и кроме старухи в черном мне еще пригрезился Князь Серебряный из романа Алексея Константиновича Толстого. Поэтому я поспешил с объяснениями:

– Князь Серебряный – это тот тип, кого вчера под громкую музыку хоронили. Крупный местный авторитет.

– Совершеннейшая правда, – к счастью, поддержал меня сова-дистрофик. – Я даже лично присутствовал на его похоронах. По просьбе руководства нашей поликлиники.

– Вот возле его могилы мы с Жанной и увидали старуху в черном, – скороговоркою произнес я.

– Вы с ней говорили? – задал новый вопрос Савва Моисеевич.

– Вообще, я бы это разговором не назвал, – внес ясность я. – Она объявила нам, что Князь Серебряный на самом деле никакой не князь. А после на склеп упало старое дерево, мы отвлеклись, а когда снова посмотрели, старухи уже нигде не было.

Мне всегда было непонятно одно. Почему, когда говоришь чистую правду, тебе чаще всего не верят? Мать и невропатолог, кажется, окончательно убедились, что с головой у меня не все в порядке.

– А в глаз тебе дали до кладбища или после? – спросил врач.

– После.

– Ну, ну, – задумчиво посмотрел на меня сова-дистрофик. Было неясно, доволен он моим ответом или нет.

Чуть помолчав, Савва Моисеевич велел мне раздеваться.

– Сейчас осмотрю, – добавил он.

– Меня уже у терапевта осматривали.

– Я тебя осмотрю совсем по-другому, – многообещающе проговорил невропатолог.

Тяжело вздохнув, я разделся, Савва Моисеевич тщательно осмотрел мои руки и ноги. Осведомился, не сохнет ли у меня во рту. И, наконец, заглянул мне в глаза. После чего мне было разрешено одеться.

– Подожди в коридоре, – улыбнулся сова-дистрофик. – А мы еще немного поговорим с твоей мамой.

Убравшись из кабинета, я испытал изрядное облегчение. Однако тревога до конца не проходила. Что этот чокнутый врач сейчас наговорит матери? И чем это для меня обернется? Тем более предки уже и без того почти уверены, что у меня съехала крыша. В общем, я сидел в коридоре, как на иголках.

Мать появилась минут через десять, которые мне показались вечностью. Она была явно взволнована и нервно перебирала в руках какие-то бумажки.

– Ну, домой? – с нетерпением вскочил я на ноги.

– Нет, – возразила мать. – Тебе надо сделать рентген черепа.

– Какой рентген? Какого черепа?

– Савва Моисеевич выписал направление, – ткнула мне под нос она одну из бумажек. – Прошу тебя не кричать, не волноваться и не делать таких резких движений. В твоем состоянии это противопоказано.

Слова матери лишь распалили меня. Я заорал громче прежнего:

– В каком еще моем состоянии?

– С подозрением на сотрясение мозга, – таким тоном обратилась ко мне родительница, будто я был по меньшей мере смертельно болен, и все с минуты на минуту ожидали моей безвременной кончины. – Прошу тебя, дорогой, – продолжала она, – отнесись к своему состоянию очень серьезно.

– Да ерунда! Ерунда все это! Я было рванулся к выходу, но мать клещами вцепилась мне в плечи.

– Ну, знаешь ли, хватит! Ты, Федор, уже вчера достаточно проявил инициативу. Теперь будешь делать, как я говорю.

В общем, рентген моего несчастного черепа пришлось сделать. Затем мать меня, словно маленького ребенка, за руку отвела домой. Хорошо еще нас никто не видел. Иначе вообще не знаю, что со мной было бы.

Едва мы вошли в квартиру, мать категорически приказала мне ложиться в постель и до ее прихода ни в коем случае не вставать. Естественно, я пробовал сопротивляться. Но, видимо, сова-дистрофик убедил мою родительницу, что у меня и впрямь сотрясение мозга. Или, наоборот, мать убедила его. Она это умеет.

Короче, я крупно влип. Отследив лично весь процесс моего укладывания в постель, мать отправилась за кучей каких-то лекарств, которые выписал сова-дистрофик, чтобы у меня не произошло осложнений наподобие отека мозга.

Перед уходом в аптеку родительница объяснила: лежать мне придется как минимум до завтрашнего дня. Утром она опять навестит невропатолога. Тот посмотрит рентгеновский снимок, после чего мне будет вынесен точный диагноз.

Оставшись наедине со своими невеселыми мыслями, я взглянул на часы и убедился, что не могу даже никому позвонить. Все друзья в школе. И старые, и Жанна. Впрочем, Жанна мне своего телефона еще не давала. Единственная надежда, что она после школы сама забежит. Хорошо бы. А-то валяйся тут…

Часа через два, конечно, можно будет позвонить Макси-Коту. Ах, да. Вы же еще не знаете, кто такой Макси-Кот. Это мой самый старый друг. Мы вместе учились с самого первого класса. И всю дорогу просидели за одной партой. И после уроков много общались, так как жили в соседних домах, и двор у нас был общий.

Макси-Кот это, сами понимаете, прозвище. Оно образовалось от имени и фамилии. А зовут его: Максим Леонидович Кот. Впрочем, он и впрямь смахивает на большого упитанного кота. Так что и фамилия и прозвище очень ему подходят.

В суматохе переезда и последующих событий существование Макси-Кота как-то совершенно вылетело из моей ударенной головы. Я даже ни разу ему не позвонил. Мне стало немного стыдно. Однако я тут же сообразил, что в принципе Макси-Кот и сам мог бы звякнуть. И совесть моя успокоилась. Ладно. Вот придет он из школы, тогда разберемся.

Я вздохнул и перевернулся на другой бок. Когда ходишь каждый день в школу, очень хочется поваляться в постели. Особенно по утрам. Но вот когда надо лежать, не вставая, это не доставляет ровно никакого удовольствия.

К такому выводу я пришел. Причем, увы, не теоретически, а на собственном опыте. От желания встать у меня просто кости гудели. Мало того, мне захотелось есть и пить. Давно я уже не испытывал столь зверских голода и жажды.

Я вновь поглядел на часы. Мать вернется не раньше чем через десять-пятнадцать минут. Значит, время у меня есть. Совершенно не беспокоясь за свою голову, которая была совершенно здоровой, я устремился на кухню и весьма плодотворно поработал над содержимым холодильника. Затем со спокойной совестью отправился снова лежать.

Тут я пришел еще к одному научному открытию. Оказывается, после перекуса валяться в постели гораздо приятней. Правильно говорят: «После плотного обеда по закону Архимеда полагается поспать». Я устроился поудобнее на подушке и вскоре действительно задремал.

Меня разбудила мать:

– Федор? Ты опять спишь?

– Сама уложила и еще спрашивает, – проворчал я. – Чего мне еще тут, в постели, делать?

– Не нравится мне это, – мать склонилась над кроватью и положила мне ладонь на лоб. – Надо померить температуру.

– Нет у меня температуры!

– Федор, не спорь! – нахмурилась мать. – Я лучше знаю, что тебе делать.

Она ушла и мигом вернулась с градусником, стаканом воды и таблетками.

Сперва в меня впихнули лекарства. Затем заставили мерить температуру.

– Лежи, а я пойду приготовлю поесть. Ты, наверное, миленький, проголодался?

– Нет, – буркнул я. – Есть пока что-то не хочется.

Мать уставилась на меня исполненным тревоги взглядом.

– Значит, у тебя, Федор, и впрямь пропал аппетит. А тошноты нету? Голова не кружится?

«Господи! – в панике подумал я. – Что ни скажешь, все сводится к признакам сотрясения мозга!»

– Ма, совсем меня не тошнит, – произнес я вслух. – И, вообще, я на самом деле с удовольствием пообедаю. У меня просто живот от голода подводит!

И я ткнул пальцем в свое совсем не голодное брюхо.

Мать скорбно покачала головой:

– Очень нехорошо, Федор, так глупо шутить. В особенности, когда о тебе волнуются.

– Извини, как-то не подумал, – покаянно произнес я.

– В следующий раз думай, – ответила мать. – А сейчас дай-ка градусник.

Температура оказалась нормальной. По-моему, это вызвало у матери даже какое-то недовольство.

– Странно, странно, – пробормотала она и отправилась готовить обед.

Меня снова оставили в одиночестве. От нечего делать я поглядывал на часы. Удивительная вещь время. Когда чего-то дожидаешься, оно тянется на редкость медленно. До прихода Макси-Кота домой из школы оставалось еще больше часа.

Так и не позволив мне встать, родительница накормила меня в постели обедом. Обед был вкусный. Но, честно говоря, я едва с ним справился. При этом мне пришлось изображать волчий аппетит. Кажется, я оказался неплохим актером. Во всяком случае, пока я ел, мать больше не задавала вопросов о тошноте и головокружении.

Когда она унесла пустой поднос с посудой, я потянулся к телефону. Настало время звонить Макси-Коту.

К счастью, он как раз только что пришел. И, едва услышав мой голос, очень обрадовался:

– Здорово, Фома! Куда пропал?

– Никуда, – решил для порядка немного обидеться я. – А вот ты куда делся?

Макси-Кот, разумеется, тоже ответил, что никуда. Просто, мол, он – человек деликатный. Решил, что мы обживаемся в новой квартире и мне сейчас не до него.

Я обозвал Макси-Кота дураком и принялся излагать ему события последних двух дней. Он настолько заинтересовался, что даже не перебивал. А я, рассказывая обо всем по порядку, вдруг почувствовал, как странно и необычно все складывается.

Проинформировав Макси-Кота о своем насильственно лежачем положении, я спросил:

– Может, приедешь?

– Сегодня уже не получится, – отвечал он. –

А вот завтра у нас две последних математики отменили. Так что будет всего четыре урока. Могу прибыть прямо после школы.

– Отлично! – И я начал объяснять, как добраться до моего нового жилища.

– Ладно. Жди, – сказал на прощание Макс. – А я пойду сделаю уроки и на завтра и на послезавтра. Тогда сможем пообщаться подольше.

Не успел я положить трубку, как в дверь позвонили. Я было вскочил с постели, но мамин властный окрик заставил меня лечь обратно. Она открыла.

– Здравствуйте, – донеслось до меня.

Кровать моя стояла рядом с дверью. Извернувшись, я высунул голову в проем и увидел Жанну. Она уже стояла в передней.

– Жанна! – закричал я.

– Не смей подниматься! – воскликнула мать.

– Даже не думал, честно признаться.

– Сейчас' же ляг обратно, – и мать, подбежав к моей комнате, захлопнула дверь.

– Пусть Жанна зайдет, – потребовал я.

– Нельзя, – отрезала мать. – До завтра никакого общения. Вы уже и так вчера достаточно погуляли. Более чем достаточно.

– А что случилось? – донесся до меня недоуменный возглас Жанны. – У Феди что-нибудь с глазом?

– Не с глазом, а с головой, – пустилась в совершенно ненужные, с моей точки зрения, подробности мать. – Вот завтра доктор посмотрит рентген Фединого черепа, тогда и выяснится, есть у него сотрясение или нету.

– Мама! – заорал я. – Прекрати!

– Федор, успокойся, – ответила моя дорогая родительница. – Тебе совершенно нельзя волноваться. А ты, Жанночка, заходи завтра.

– Нет, пусть сейчас зайдет! – решительно запротестовал я. И, чтобы мать снова не принялась возражать, быстро добавил: – Иначе я встану.

Аргумент подействовал просто магически. Мать обратилась к Жанне совсем другим тоном:

– Пожалуй, и впрямь зайди. Но только на минуточку.

Жанна вошла. Я хотел сесть на постели, но она жестом велела мне не двигаться.

– Лежи спокойно и выздоравливай. А я завтра сразу же после школы забегу.

– Класс, – я старался говорить очень быстро, пока мать не пришла наводить порядок. – Завтра еще Макси-Кот приедет.

– Разве у вас есть кот? – широко раскрыла свои изумрудно-зеленые глазищи Жанна. – Значит, пока вы переезжали, он у кого-то другого жил?

– Да нет. Ты не поняла, – внес ясность я. – Макси-Кот – это совсем не кот. То есть, вернее, он Кот, но только по фамилии.

Глаза у Жанны стали еще в два раза больше. И смотрела она на меня крайне испуганно. Кажется, она начинала верить, что у меня и впрямь с башкой не в порядке. Пришлось спешно ее успокаивать:

– Да нет. Я совсем не псих. Просто ты не поняла. Кот – это такая фамилия.

Жанна ничего не сказала Но, судя по ее лицу, сомнения по поводу моих умственных способностей у нее усилились. Я начал объяснять еще быстрее:

– Ну, понимаешь, Кот. Максим. Зовут его так.

– Кого? Кота? – осторожно проговорила Жанна.

– Да нет! – завопил я. – То есть да. Но не кота! Врубись: человека зовут Кот Максим.

– Почему кот? – ничего не понимала Жанна.

– Откуда я знаю! У него папа Кот. И дедушка. И прадедушка, по-моему, тоже. Хотя он давно уже умер.

– А-а–а, – протянула девочка. И каким-то странным тоном добавила: – А мама?

– Мама у них Крыса, – не задумываясь, ответил я.

Жанна поежилась и поглядела на дверь. Я понял: она жалеет, что, затворив ее, рискнула остаться один на один с сумасшедшим.

– Ой! Ты снова ничего не поняла, – вздохнул я и предпринял новую попытку все объяснить: – Понимаешь, Максим – мой одноклассник из прежней школы. Мы с ним дружим. А фамилия у него Кот. А у мамы фамилия Крыса. Ну, просто такие смеш-ны–е фа-ми–ли-и.

– Фу-у–у, – улыбнулась Жанна. – Ну, ты и объясняльщик. А я уж и впрямь подумала, будто у тебя крыша едет.

– Тихо шифером шурша, едет крыша не спеша, – усмехнулся я.

Жанна собиралась что-то ответить, но в комнату вошла мама.

– Ваше время истекло. Прощайтесь до завтра. Жанна поднялась из кресла.

– В общем, после уроков жди.

И мама выпроводила ее. По-моему, ей продолжало казаться, что от Жанны у нас все неприятности. Как бы ее убедить в обратном? Нужно подумать.

Оставшись один, я принялся размышлять, чем можно заняться лежа. Вариантов оказалось не столь уж много, а точнее два: либо книжку почитать, либо в телек уткнуться. Я выбрал второе. Потому что все книги, стоявшие у меня на полке, я уже давно прочитал. А перечитывать сейчас совсем не хотелось.

Нашарив пульт, я включил телек и принялся щелкать по каналам. Передачи в основном попадались неинтересные. То новости, то реклама, то какие-то попсовые клипы… Когда я переключился, наверное, в десятый раз, на меня с экрана уставилось… лицо старухи в черном. Она даже успела погрозить мне пальцем.

Истошно взвыв, я машинально вновь переключил канал.

– Что с тобой? – влетела ко мне встревоженная мать.

– Да туг вот… – уже начав говорить, я понял: признаваться, что видел старуху, ни в коем случае нельзя.

– Где у тебя болит? – пытливо смотрела на меня мать.

– Нигде. – Я лихорадочно пытался найти правдоподобное объяснение, но в голову ничего путного не лезло. И я, как дурак, повторял: – Да тут… Вот… Такое…

– Федор, не надо ничего от меня скрывать!

Видимо, окрик матери благотворно подействовал на мой «воспаленный» мозг, и у меня возникло замечательное объяснение:

– Да я локтем случайно ударился. Прямо искры из глаз посыпались.

– Вот поэтому я и велела тебе особенно не двигаться, – тут же пустилась в назидание мать. – У тебя сейчас плохая координация. При сотрясении мозга – это нормально.

Я уже разинул рот, чтобы возразить: мол, нет у меня ни плохой координации, ни сотрясения мозга. Однако в самый последний момент воздержался. Во-первых, слова мои прозвучат для матери словно глас вопиющего в пустыне. Она уже уверила себя, что у меня сотрясение мозга. И разубедить ее в силах одни лишь результаты рентгена. Так что я промолчал.

Мать удалилась. Из большой комнаты до меня донеслись звуки телевизора. Там громко восклицали, охали, рыдали и стонали. Явно какой-то сериал.

Мне лично сейчас смотреть телевизор совсем не хотелось. Из головы не выходила старуха в черном. За последние два дня я видел ее уже в третий раз. Пожалуй, слишком много для случайных совпадений. И почему меня так испугало ее появление на экране? Ведь заорал-то я не от неожиданности, а от ужаса. Подумаешь, какая-то старушенция по телеку. И вообще, она ни разу не сделала мне ничего плохого. С чего же, спрашивается, мне до сих пор не по себе?

Я попробовал вспомнить, на каком канале она мелькнула. Похоже, на нашем, кабельном. Ну-ка, посмотрим, что это за передача. Может, старуха еще там? Тогда хоть проверю свои ощущения.