355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Анна Мистунина » Пути непроглядные » Текст книги (страница 1)
Пути непроглядные
  • Текст добавлен: 20 сентября 2016, 19:00

Текст книги "Пути непроглядные"


Автор книги: Анна Мистунина



сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Пути непроглядные
Анна Мистунина

© Анна Мистунина, 2015

© Aviel Chudinovskih, дизайн обложки, 2015

© Aviel Chudinovskih, иллюстрации, 2015

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero.ru

Часть I
Разными дорогами

Глава первая, предварительная

На протяжении года и еще полугода оставался я на этом острове, не переставая удивляться свирепости этого народа и его исключительной силе; ибо поистине на всей земле нет воинов бесстрашнее и безрассуднее их. Из самых отважных они избирают себе вождей, которых зовут тидирами, и до тех пор тидир правит своим народом, пока не оставит его удача в бою или не найдется в нем другого какого-нибудь недостатка. Если же случится такое, тидир бывает низвергнут, а на его место выбран другой из того же рода; ведают сим мудрецы, подобные нашим магам или философам. Об этих последних, называемых дрейвами, следует говорить особо, ибо власть их так велика, что ни одно дело не может быть решено без их участия. Дрейвы руководят общественными жертвоприношениями, которые устраиваются обыкновенно во дни праздников или других важных событий; выступают судьями во всем, что касается религии и других спорных вопросов, а также занимаются обучением юношества. Если же кто не слушает их слов, на того налагают проклятие, приводящее его в конце концов к смерти, и это есть худшее из наказаний, которого страшатся даже величайшие из великих. Поистине, дрейвов следует считать подлинными правителями этого народа, тидиры же, обитающие в роскошных дворцах, на деле лишь исполняют их волю.

Патреклий Сорианский, «О народах»


Корень же и рассадник всякого зла на этой земле – дрейвы, служители местных богов, которым они приносят человеческие жертвы, смутьяны и богохульники. Всюду, где только они появляются, зреют семена смуты и возмущения, так что восстания вспыхивают здесь и там. На подавление этих восстаний уходят все наши силы. С тех пор, как по приказу императора Тибуция, сына богов и отца всяческой мудрости, их занятия караются смертью, дрейвы научились скрываться и занимаются теперь вредительством тайно, прячась в лесных убежищах и пещерах. Великим облегчением для всех нас станет тот день, когда эта варварская и бесчеловечная религия исчезнет с лица земли.

Клет Нимартий,
легат седьмого легиона, Лиандарс


Мы забыты, но не мертвы.

Надпись на поверженном жертвеннике.
Автор неизвестен.

Без толпы не обходится ни одна казнь. Вздернут ли на кое-как оструганном столбе нищего бродяжку-вора, соберутся ли на радость всему народу рубить головы знатным пленникам-канарцам, когда их вожди снова, как случается почти каждый год, нарушат договор и возьмутся отвоевывать себе новые территории вглубь от восточного побережья, – толпа всегда будет здесь, и будет глазеть, и переговариваться, и двигать восторженно челюстями, пережевывая чужие мучения, как будто вкус чужой смерти на языке заставляет ее полнее ощущать свою собственную жизнь.

Но сегодняшняя казнь была особенной, и толпа собралась ей под стать. Ни на площади, ни на соседних с нею улицах не нашлось бы и пяди свободного места. Казалось, не только Эбрак, престольный город тидира Дэйга, но и весь Лиандарс счел своим долгом явиться сюда. Под хлещущим дождем, что в любой другой день мигом вынудил бы их забыть обо всем и искать укрытия, на ветру, что заставлял хлопать и биться по ветру тидирский штандарт и рвал покрывала с женских голов, по щиколотку в вязкой грязи, толпа продолжала расти, хотя, казалось бы, это уже невозможно. Люди взгромождались друг другу на плечи, поднимали на руки детей. Люди смотрели.

Рольван ненавидел толпу даже в лучшие дни. Сегодня его ненависть выросла до таких размеров, что почти заглушила все прочие ощущения. Даже нуднейшую головную боль после вчерашнего затяжного ужина, на котором он втроем уничтожили, пожалуй, целый бочонок густого ячменного эля, не считая вина, которое буквально лилось рекой: платил за все Торис. Жалование этого веселого гиганта, выданное сразу за три месяца, ушло в одну ночь. В следующий раз угощать придется Рольвану. Гвейр, как всегда, раскошелится последним и будет подолгу вздыхать над каждой монетой – дело привычное.

Если отвлечься от головной боли и шума толпы, от привычных будничных мыслей, помогавших сохранять спокойствие перед кошмаром сегодняшнего дня, оставались тоска и жалость. Тоска, потому что происходящее на площади было слишком жестоким, но изменить ничего было нельзя. Жалость к золотоволосой фигурке, приближавшейся к ступеням эшафота с гордо поднятой головой, в сопровождении, все еще, своих придворных дам; к пожилому тидиру на троне, чье лицо свела судорога боли, но рука, готовая подать знак, не дрожала; но больше всех, острее всех – к старику в алом с серебром одеянии, принимающему последнюю молитву осужденной. Подносящему к ее губам божественный символ, расцветшие в знак мира меч и копье, произносящему негромко какие-то слова – утешения? Сожаления?

Рольван отер рукавом лицо, дождь тут же намочил его снова. Да, это прозвучало бы странно, но из всех присутствующих вызывал сочувствие именно он – старый, но все еще крепкий мужчина в праздничном епископском облачении. Тот, чьи старания больше, чем старания самого тидира, и привели к сегодняшней казни. Кто выполнил свой долг и продолжал выполнять его – Кронан, старший епископ Лиандарса.

Между зрителями и свободным участком площади, где находились два помоста, предназначенный тидиру и тот, к которому и были прикованы все взгляды, двумя рядами выстроились молодые оруженосцы. Дождь стекал с их островерхих шлемов, пропитывал короткие плащи, прикрывавшие начищенные кольчуги. Безбородые мальчишки еще не научились придавать своим физиономиям то свирепо-безразличное выражение, за которым прятали свои мысли битые жизнью солдаты вроде Рольвана. Было заметно, что некоторым сегодняшнее испытание не по силам. Полноватый, похожий на теленка юноша прямо напротив тидирского помоста то краснел, то беднел. Его сосед поминутно облизывал губы и, казалось, готовился упасть в обморок.

Рольван мимоходом пожалел юнцов – его собственный отряд справился бы лучше, но обычай есть обычай. В торжественных случаях тидира сопровождают самые юные из его слуг, сыновья знатных семей, которым выпала честь обучаться воинскому делу при его дворе. Редкий случай, если в их рядах окажется юноша, не способный похвастаться высоким происхождением; еще реже такому счастливчику выпадает шанс остаться в тидирской дружине и войти в число ее командиров. Рольван был счастливчиком и ни на единый миг не забывал, кому именно этим обязан.

Снова запели рога, возвещая последние мгновения перед казнью. Тидира, хрупкая и стройная, как девочка, поднялась на ступени. Преклонила колени перед плахой. Гул тысяч голосов, витавший над площадью, вдруг смолк. Остался слышен лишь шум дождя. Он делался все громче, заполнял собою все. Рольван с трудом разобрал слова епископа. Не услышал он и слов тидира, лишь увидел взмах руки и сдавленную гримасу. И тут снова грянули рога. Палач шагнул ближе. Колпак цвета крови скрывал его лицо, оставляя лишь прорези для глаз, но казалось, даже ему нелегко дался этот единственный шаг. Мелькнул занесенный меч. Звук рогов смолк, и в тишине отчетливо прозвучал удар – один-единственный. Толпа содрогнулась и ахнула.

– С первого раза, благодарение Миру, – громко сказал кто-то за спиной у Рольвана. – Вот помню, когда Финлуга из Дуга казнили, с третьего удара только голова отвалилась.

– Палач был не тот, – рассудительно ответил другой голос. – Этот дело знает.

– А я так мыслю, – не унимался первый, – что грехов у ей все ж таки…

Тидир поднялся с трона, и мнение праздного зеваки о грехах тидиры так и осталось не высказанным. Не глядя больше в сторону багровой фигуры, державшей на вытянутой руке отрубленную голову, владыка Лиандарса сошел с помоста. Махнул рукой, и к установленному тут специально для этой цели плоскому камню подвели коня. В нависшей над площадью тишине тидир Дейг встал одной ногой на камень, тяжело забрался в седло и поехал прочь. Оруженосцы сломали строй, с облегчением бросились к своим лошадям. Толпа расступалась перед белоснежным тидирским жеребцом и смыкалась снова за спинами его стражи.

– Конец речам, – разочарованно произнесли за спиной.

– Не выдержал, бедняга, – не отстал второй голос.

– Где ж ему выдержать! Грехов-то у ей…

Рольван вышел на освободившееся место к эшафоту. Протянул руку, и епископ благодарно оперся на нее. Ссутулился. В этот миг он казался совсем старым.

– Уйдем отсюда, отец, – сказал ему Рольван.

Вокруг снова кричали глашатаи, призывая толпу разойтись. Тело накрыли белой тканью, тут же намокшей от дождя и покрасневшей от крови. Палач куда-то исчез.

– Идем, отец, – повторил Рольван. – Ты сделал все, что был должен, теперь отдохни.

– Не все, – откликнулся епископ и расправил плечи. – Не все. Но ты прав, Рольван, остальное придется сделать тебе.

Сыну безвестного воина, одного из многих, павших за долгие годы северной войны, сироте, воспитанному при монастыре, с ранних лет предназначенному книгам и молитвам, а не воинским делам, нечего и надеяться занять место среди оруженосцев – юных спутников тидира, будущих воинов и командиров, отпрысков знатных и знаменитых родов. А если даже такое случится, если упомянутый сирота каким-то образом сподобится небывалой чести, высокого чина ему не видать. Старайся он хоть изо всех сил, будь он сколь угодно храбр и ловок, изворотлив и живуч, да что там, будь он даже самым настоящим героем, дважды за одно сражение заслонившим тидира от вражеского топора своим щитом и своим телом – все это ему придется проделывать год за годом, чтобы когда-нибудь, может быть, заслужить признание.

Все иначе, если сирота этот – любимый воспитанник священника, как раз в эти дни избранного старшим епископом Лиандарса. Живучий молокосос вдруг становится юным героем, спасшим своего государя; почести и милости сыплются на него одна за другой, и вот уже, через каких-то десять лет, он командует отрядом из тридцати отборных воинов и смело подает голос в тидирском совете. Мальчишка-послушник умер бы от страха, расскажи ему кто-нибудь, что ждет его в будущем.

И все же каждый раз, являясь на совещание командиров дружины, где был одним из самых младших – и по возрасту, и по происхождению, Рольван немного смущался и говорил себе, что, в общем-то, заработал это право сам – ведь служба его с первого дня и до сих пор была безупречна. Забота отца Кронана лишь обеспечила ему справедливую награду, только и всего.

Сегодняшняя встреча проходила в одной из малых башен тидирского замка, в просторной, погруженной в полумрак комнате. Затопленный камин разгонял сырость весенней ночи и придавал красноватый тревожный оттенок лицам собравшихся. Большой стол, на нем две толстых свечи, пляшущие отражения огоньков на оловянных кубках, скамьи вокруг да не зажженная лампада под резным изображением Мира, квирского бога, держащего в руках перекрещенные копье и меч с распустившимися на них цветами – вот и вся обстановка. Встретились ночью, не из секретности, просто раньше не было времени. Казнь, потом торжественная церемония в храме и обед, куда были приглашены многие из офицеров, затянулись до позднего вечера, а дело, как оказалось, было срочным.

Едва все заняли места вокруг стола, поднялся Удерин, военачальник, близкий родич и правая рука тидира Дэйга. Титул эрга одной из восточных областей Удерин носил с таким же небрежным изяществом, как свой подбитый горностаем алый плащ, но обитать предпочитал при дворе, не пропуская ни одной военной кампании и оставляя дела области на попечение управляющих. После самого тидира и епископа Кронана его слово весило больше всех в любом совете. Голос его с усталой хрипотцой был голосом прирожденного командира, из тех, кому повинуешься, не раздумывая, потому что иначе не может и быть.

– Доброго вечера всем нам. Тидир намеревался сам провести эту встречу, но скорбь его оказалась слишком велика. С большим трудом мы убедили его отправиться спать… – Удерин выдержал печальную паузу и улыбнулся: – Напоили допьяна, попросту говоря. Тяжелый выдался день.

– Это точно, – раздался голос с другой стороны стола. Лицо говорившего терялось в полумраке. – Дурной день.

– Завтрашний принесет новые заботы, и пришло время вам о них узнать. Но прежде помните, что подробности, которые я вам открою, не должны обсуждаться за пределами этих стен. Супруга нашего тидира уличена в колдовстве и служении языческим богам – одного этого достаточно, чтобы вызвать брожение и тревогу в народе. Будь возможным, это стоило бы скрыть. Подлинное же положение дел намного хуже.

Удерин сделал печальную паузу, и один из старых командиров не выдержал:

– Не тяни, эрг, – проворчал он. – Выкладывай.

– Выкладываю, – согласился тот. – Речь идет о заговоре, который удалось раскрыть с величайшим трудом. Тидира была не просто отступницей. Она была исполнительницей воли дрейвов. Дрейвы вернулись, друзья мои.

Дрейвы. Это слово прозвучало в ушах зловещим змеиным шипением. Стало тихо. Кто-то негромко выругался. В камине с треском переломилось полено. Удерин молчал, наблюдая, какое впечатление произвело сказанное им. Поймав на себе мимолетный взгляд эрга, Рольван ощутил привычный укол раздражения, подобного тому, что посещало его во время богослужений и проповедей, когда истинность и важность услышанного становились слишком уж очевидными и глубоко внутри возникало желание поступить наоборот. Искушение от демонов, без сомнения. Он старался избегать даже думать о таком. К счастью, молчание не затянулось.

– Но… разве их не перебили всех давным-давно? – неуверенно спросил Эвин, молодой, немногим старше Рольвана, мускулистый и заросший бурыми волосами до того, что за ними с трудом можно было разглядеть лицо.

– Последнюю их школу разгромили больше тридцати лет назад. С тех пор мы считали, что их больше нет. До недавних пор.

– Теперь они вернулись, – тяжело произнес седовласый, перекошенный набок, но оттого не менее грозный Ардивад. – Дурное дело.

На его лбу пролегли глубокие морщины, из-под густых усов выглядывал недобрый оскал: Ардивад был участником тех давних боев, и ненависть его к дрейвам носила личный характер.

Никто и не подумал возражать: дрейвы, служители древних, темных богов, колдуны и человекоубийцы были самым страшным злом Лиандарса. От одного этого слова морозная дрожь пробегала по коже и у самых отчаянных. Но не такие люди собрались в этот час в тидирском замке, чтобы даже на миг поддаваться страху¸ и вот уже прозвучал вопрос:

– Но где же нам их искать?

– Благодарение богу и мудрости епископа Кронана, мы знаем ответ наверняка. Два человека из связанных с тидирой под пытками рассказали одно и то же. Взгляните.

На столе, освобожденном от кубков, разложили большую карту. Офицеры столпились вокруг. Отмеченный черным цветом круг на ней разместился в лесистой области всего, как подсчитал Рольван, в четырех дневных переходах от Эбрака. Конный отряд налегке добрался бы куда быстрее. О том же подумали и другие воины.

– Наглецы, – Ардивад, чье шумное дыхание пахло луком и пивом, рявкнул это прямо в ухо Рольвану так, что тот вздрогнул. – Нет, вы гляньте! Крысиные отродья, видно, забыли, как мы выкуривали их из нор по всей стране!

– Ошибаешься, друг, – возразил ему Удерин. – Они отлично помнят, более того, готовы отомстить. Ты, верно, узнал это место?

Старый воин тяжело выдохнул в усы:

– Узнал. Еще бы не узнать.

Посмотрев на его мрачнейшее лицо, Рольван вновь перевел взгляд на карту и тоже узнал. Он еще не появился на свет во время той давней битвы, когда в один день было разгромлено главное святилище дрейвов и уничтожена большая их часть, начиная от главных жрецов и кончая самыми юными учениками. Но тот, кого он привык называть своим отцом, рассказывал ему эту историю так часто, что иногда Рольвану казалось, будто он видел все своими глазами.

– А нам-то кто-нибудь объяснит, что это такое? – вмешался нетерпеливый Эвин.

– Капище, – проговорил Ардивад.

Удерин кивнул:

– Если точнее, здесь когда-то было главное святилище дрейвов. Раз в году они собирались там все вместе с учениками – а в былое время, еще до прихода квирян, туда сходились тяжущиеся со всего Лиандарса, потому что дрейвское собрание было высшим судом. Говорят, в этот день они приносили жертвы своим богам, и боги приходили к ним для беседы, поэтому никто не смел их ослушаться. Говорят еще, в этот день дрейвы решали, кому жить, а кому умереть…. – Удерин выдержал значительную паузу и договорил: – а если хотели, снимали с престола тидиров и сажали туда новых, угодных себе. С помощью своей власти и колдовства.

На этот раз ему не пришлось изображать значительную паузу, та повисла сама, оттененная судорожными вздохами и скрежетом зубов.

– Милосердный Мир! – выдохнул Эвин.

Рольван вместе с другими посмотрел на статую. Лампада под ней не горела, но огонь очага отбрасывал блики на темное дерево лица того, кто принес людям примирение и святость. Движение света и тени оживляло его босоногую, одетую в одну только длинную тунику, фигуру. Казалось, бог прислушивается к разговору и смотрит оценивающе на тех, кто собрался здесь у его ног. Встретившись с ним взглядом, Рольван опустил глаза.

– Теперь вы знаете почти все, – вновь заговорил Удерин. – Остальное можно рассказать вкратце. Через четыре дня, считая от сегодняшнего, дрейвы соберутся на этом месте, чтобы приносить жертвы и призывать древних богов. Им наверняка известно, что их планы нарушены, и о сегодняшней казни они тоже знают – или скоро будут знать. Тидира не поднесет своему супругу отравленной чаши в ночь языческого праздника, дрейвы не смогут вмешаться и принудить эргов избрать новым тидиром приверженца старой веры, как они собирались. Но мы не должны недооценивать наших врагов. Собрание состоится, и воля тидира в том, чтобы гостями на этом собрании были его воины. Помните, что дрейвы мастера раскидывать сети – любой из ваших знакомых может оказаться их тайным осведомителем. Вы отправитесь скрытно, и на рассвете уже покинете город. Никто не должен знать, куда вы направляетесь. Сам тидир со свитой останется здесь и примет участие в празднике дня святой Дасты – так мы надеемся сбить с толку лазутчиков. Опасайтесь появиться там слишком рано и спугнуть их – ловушка должна захлопнуться, когда дрейвы соберутся все. Их будет несколько десятков, как мы думаем, и они не будут ожидать нападения. Желательно оставить в живых одного-двух, дабы можно было казнить их прилюдно в назидание народу. Уйти не должен ни один.

И вновь никто не подумал возражать: даже один живой дрейв способен стать настоящим бедствием. Без малого четыре столетия, с тех пор, как Лиандарс сделался частью великой Империи Квира и дрейвы оказалась под запретом, их сажали в темницы и подвергали казням, на них охотились и устраивали облавы; дрейвы в свою очередь совращали целые деревни и кланы, поднимали восстания, заражая простой народ и даже эргов своим неистовством, так что усмирить их было можно, только уничтожив. В последние годы о них не было слышно, и многие уже думали, что это зло осталось в прошлом. И вот – все началось снова.

– Но помните, мы хотим сохранить эти события в тайне, – добавил эрг. – Потому не отправляем слишком многих. Двух отрядов будет достаточно.

– Три, – сразу отозвался Ардивад, – и молись, чтобы этого хватило. В бою дрейв стоит пятерых.

– А скольких стоит любой из вас?

Несколько мгновений старый воин и эрг состязались в тяжести взглядов. Рольван подумал, что, окажись заговор успешным, новым тидиром, скорее всего, стал бы Удерин, если только таинственная дрейвская сила и впрямь не заставила бы эргов выбрать кого-то другого. Незаметно поморщившись, он пожелал тидиру Дэйгу долгих лет здоровья, а дрейвам – как можно быстрее отправиться в Подземный мрак, где им и место. И вздрогнул, услышав голос Удерина:

– Будь по-твоему, три отряда. Ты. Шаймас, – молчаливый воин, ровесник Ардивада, неторопливо склонил голову. – И Рольван.

– Что?! – в какой-то миг он подумал, что ослушался.

– Почему? – с интересом осведомился Ардивад, кидая Рольвану взгляд, полный насмешки. Он, как видно, уже догадался, каким будет ответ.

И он не ошибся.

– Такова просьба епископа, которую тидир удовлетворил с радостью, помня заслуги его святейшества в этом деле. Как и во многих других, должен напомнить.

Высокородный эрг ничем не показал своего отношения к такому выбору. Рольван постарался не уступить ему в сдержанности: он не выругался, не заскрежетал злобно зубами и даже не вздохнул. Поклонился с самым непроницаемым, на какой только был способен, видом.

– Я готов послужить тидиру и его святейшеству.

«И со всем почтением послать его куда подальше», – от этой мысли не полегчало нисколько. Рольван знал, что никогда не решится огорчить отца Кронана даже словом, и вовсе не из одной признательности. Как бы ни была неуместна порою навязчивая епископская забота, этому праведному старцу принадлежала вся преданность, на которую Рольван был способен, безусловно и навсегда.

Что нисколько не уменьшало его нынешнего смущения. Под взглядами старых и заслуженных офицеров его уши раскалились, наверное, докрасна.

– Тидир Дэйг опечален и более всего желает мести, – промолвил Удерин. – С большим трудом удалось отговорить его, чтобы он не бросился за дрейвами сам. Уничтожьте подлецов, совративших его супругу, и просите себе любой награды – вот его дословный приказ.

Рольван поднял голову, чтобы заглянуть в деревянное лицо Мира. Статуя улыбалась, и улыбка ее, всегда добрая и понимающая, сейчас показалась ему язвительной. Можно сбежать из монастыря. Но какой безумец придумал, будто можно убежать от служения своему богу?

«Разве ты сам не видишь, что я не гожусь для твоих целей?»

Ответа не последовало – как, впрочем, и всегда.

Покинув комнату совещаний, Рольван отправился на поиски своего отряда. Он нисколько не сомневался, где и в каком виде отыщутся доблестные воины, смельчаки, подлинный цвет тидирской дружины. И он оказался прав. Отстоявшие в почетном карауле во время траурной службы, отсидевшие на торжественном ужине, они проводили своего государя, но расходиться не спешили. Из сотни свечей, зажженных во время ужина, осталась едва треть, и те догорали, но зала была полна народу, и пиршество шло полным ходом. От официального ужина оно отличалось количеством выпивки и полным забвением светских манер. Пьяные слезы по казненной тидире, которую тайно вожделела добрая половина благородных воинов, здесь заедались большими кусками жареной баранины, каплунами и фазаньими ножками и размазывались по лицам мозолистыми от мечей руками. Проклятия сгубившим ее темным богам заливались вином и смешивались с не менее громкими проклятиями тидиру и епископу, который мог бы просить милости для осужденной, а вместо этого просил казни. В общем, языки разгулялись вовсю, и можно было только порадоваться, что к утру никто не вспомнит ни того, что слышал, ни того, что говорил сам.

Все это Рольван увидел, будучи схвачен за рукав и буквально втянут в двери трапезной.

– Ты преступно трезв, мой командир, – заявил Торис, воин огромного роста и огромной силы, а также огромной утробы, одной рукой вручая Рольвану кем-то наполненный кубок, другой подхватывая и усаживая на скамью своего лучшего друга, вздумавшего как раз в этот миг потерять равновесие. – Не смей падать, Гвейр. Мы еще не выпили с командиром.

Еще не выпили – Торис, как всегда, скромничал. На самом деле, если собрать вместе все кубки, кувшины и бочки, что осушили за несколько лет они втроем, в таком количестве пойла можно было бы утопить целую роту пехотинцев. Только сегодня вечером Рольвану, а значит, и Торису, было не до выпивки.

– Бросай это все. Нас ждет поход.

– Поход – это отлично, – последовал ответ, и квадратная физиономия Ториса осветилось довольной улыбкой. – Перед походом сам бог велит напиться!

Шея гиганта была почти такой же толщины, как голова, а мышцы рук по-хорошему вполне подошли бы ногам. Он не носил бороды, но отращивал усы, светлые и порыжевшие от пива и еды. Их кончики закручивались вверх, когда Торис бывал бодр и весел и обвисали, если пустые карманы и отсутствие доброй выпивки загоняли его в тоску. В отличие от него, Рольван переставал бриться только во время походов, в мирное же время следовал квирскому обычаю избавляться от растительности на лице, и волосы стриг коротко. Так гораздо удобнее, недаром квиряне поступали так еще со времен первых императоров. Как знать, не поэтому ли они в свое время овладели почти что всем миром?

– Не знаю такого бога, – усмехнулся в ответ Рольван. – А знаю вот что: сейчас ты соберешь всех наших, окунешь каждого из них головою в бочку с водой, чтобы протрезвели, и за час до рассвета мы будем у западных ворот полностью готовыми и покинем город без лишнего шума. Припасов брать на неделю, языком не болтать. Все ясно?

Старинный, еще с тех пор, когда оба они были зелеными оруженосцами, приятель Рольвана, Торис без ревности принимал его высокий чин и на приказ отреагировал как должно: подтянулся и мгновенно протрезвел. На этого человека можно было без колебаний рассчитывать буквально всегда.

– Сделаю, – был короткий ответ. Затем Торис встряхнул успевшего заснуть Гвейра. – Просыпайся, пьяница. Я ухожу.

– Как снилось мне, боги, воители знатные, окончив труды, за стол свой садятся и пищу вкушают, – довольно мелодично пропел тот и снова заснул, свесив голову на грудь.

Друзья переглянулись. Гвейр, знаток всех на свете песен и побасенок, за древние сказания принимался только, когда бывал уже пьян до невменяемости. Случалось такое довольно редко и ничем хорошим не заканчивалось.

– Вот зараза, – вздохнул Торис.

– Пять сотен дверей в Лунасгарде, и верно… Клянусь псом Каллаха, до чего же я ненавижу монахов!

Рольван с тревогой огляделся, но обращать внимание на пьяное Гвейрово бормотание было некому. К тому же не он один сегодня поминал языческих богов и слал проклятия служителям Мира.

– Ладно, доведу его до казарм, – решил Рольван и, забросив руку приятеля себе на плечо, помог тому подняться. Благо, отборных тидирских лучников, которые, к слову сказать, почти все были уроженцами Каэрдуна, в поход не звали, и макать беднягу головой в воду не было необходимости. – А ты собирай наших.

– Слушаюсь, командир, – совершенно трезвым голосом сказал Торис.

Доставив полусонного, не перестававшего бормотать слова древних сказаний Гвейра прямиком в кровать, Рольван вышел обратно под дождь. Постоял, печально размышляя, как хорошо было бы завалиться на первую попавшуюся скамью и проспать хотя бы пару часов, покуда есть возможность. Потом встряхнулся и пешком отправился к дому епископа, расположенному всего в нескольких кварталах от замковых стен. Ворота, ведшие из замка в город, были закрыты, но привратник у калитки знал его в лицо. Тем из обитателей казарм, кто, подобно Рольвану, не имел своего жилья по ту сторону стен, частенько приходилось возвращаться из города ночью и далеко не всегда – на своих ногах. Принятые правила запрещали подобные вольности, но замковый управляющий благоразумно закрывал на них глаза.

Ночной город встретил его пустотой мокрых улиц, где под ногами хлюпала грязь, а редкие фонари под выступающими навесами крыш рождали мутные пятна света, перечерченные разрывами теней. Из редких трактиров долетали голоса и смех. Их бессонное веселье принадлежало как будто к другому миру, светлому, согретому живыми ароматами горячей пищи и выпивки; на улицах же было темно и тихо, как, наверное – Рольван поежился, но сегодня эта мысль казалась донельзя уместной, – в уготованном грешникам Подземном мраке.

Потом трактиры остались позади, и узкая улица, с обеих сторон усаженная готовым вот-вот расцвести боярышником, привела его к епископскому дому. Сложенный из светлого песчаника, с красной черепичной крышей и двумя башенками по сторонам ухоженного дворика в аккуратных цветочных клумбах, дом этот казался совсем спящим, только сквозь закрытые ставни по левую сторону высокого крыльца пробивалась узкая полоска света. Дождь наполнял желобки по краям крыши и срывался вниз по углам дома небольшими водопадами. Перед крыльцом образовалась лужа. Рольван обошел ее и поднялся на ступени. Он не сомневался – епископ бодрствует и ждет его, а значит, серьезного разговора не избежать.

Двери отворились сразу, стоило ударить в них вывешенным специально для этой цели молоточком. Гай, безъязыкий слуга, состоявший при отце Кронане сколько Рольван себя помнил, поклонился и провел его в кабинет. Отдавая свой промокший плащ, Рольван дружески сжал плечо немого. Тот закивал. Когда-то, еще не будучи священником, Кронан выкупил у случайных знакомых мальчишку-раба, которому за некую провинность отрезали язык и которого, скорее всего, однажды запороли бы до смерти. Вылечив и откормив бедолагу, Кронан подарил ему, ошалевшему от такого поворота судьбы, свободу. И получил слугу куда более преданного, чем любой раб. Благодарность – вот что служило определяющей чертой большинства из тех, кто окружал отца Кронана. Рольван был лишь одним среди многих.

В кабинете неярко горела единственная свеча, да в очаге тлели угли. Отсветы их оживляли краски на мозаичном полу в центральной части комнаты, зато углы караулили пушистые клубки темноты. Епископ расположился в кресле с высокой спинкой, уютно закутанный в мягкое покрывало. Ноги его покоились на невысокой скамеечке, левая рука держала кубок с разбавленным, по обыкновению, вином, правая была протянута навстречу Рольвану в приветственном жесте. Трудно было представить себе более теплую картину – пусть не родной дом, но тот, что стал родным вопреки всякой надежде. Не многим выпадало такое везение.

– А я уже почти решил тебя не ждать, – весело сказал епископ. – Брось кланяться, Рольван. Садись ближе к огню, ты весь мокрый. Гай, согрей Рольвану вина, да не разбавляй. Дождь все не кончается?

– Льет по-прежнему, – ответил Рольван. – Самая подходящая погода для путешествия, в которое ты решил меня отправить, отец.

– Ничего не поделаешь, к тому же ты еще молод. Дурная погода не должна быть тебе помехой.

– Она и не помеха.

– Хорошо.

Пододвинув свободное кресло к камину, Рольван сел вполоборота к отцу Кронану и с удовольствием подставил лицо огню. Гай разворошил угли и добавил несколько яблоневых поленьев, и пламя радостно набросилось на них. Дым был ароматным, как выпечка из сдобного теста. День, дурной и безнадежно длинный, наконец закончился, плотные ставни отсекли внешние заботы вместе с надоевшей сыростью и темнотой, и Рольвану уже почти не хотелось ничего выяснять, ни о чем спорить. Но и сдаваться просто так он не привык.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю