Текст книги "Дом у последнего фонаря"

Автор книги: Анна Малышева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Олег внезапно начал изъясняться в ломаной, неприятной манере, словно находя извращенное наслаждение в том, чтобы вытащить на свет грязное белье ненавистного ему человека.

– Потом они переползли-таки в Москву. А после смерти Сталина и генерал вернулся, живой, поутихший. И как ни удивительно, супруги вновь стали жить вместе. Даже пользовались привилегиями. Квартира в центре, машина, дача. Не тот домишко, где теперь окопался Лыгин. Отцовскую дачу он продал еще в девяностых.

– Откуда тебе все это известно? – недоверчиво поинтересовалась женщина. Она вспомнила, как Альбина, знавшая все про всех, ничего не смогла рассказать о Лыгине.

– От бывшей супруги этого старого пройдохи, – небрежно бросил Олег. – Имел счастье как-то с ней познакомиться. Прежде я даже сочувствовал Лыгину – жить с такой женщиной, значит, гарантированно обеспечить себе ранний инфаркт! Подобная особа ради своих целей убьет и не задумается! Но теперь мне очень жаль, что они развелись! Она бы давно уложила муженька в могилу, и он не успел бы изуродовать молитвенник! Зачем этот урод вырезал заупокойную мессу?!

– Может, все-таки это не он? – осторожно предположила Александра. – Мне Лыгин сказал, что даже не подозревал о вырезанных страницах, что молитвенник, попал к нему уже в таком виде.

Она тут же пожалела о своих словах. Лицо мужчины сделалось прямо-таки землистым. Он прошипел:

– Ложь, наглая ложь! Лыгин получил молитвенник прямо из моих рук. Я битый час повторял ему все, что мне удалось разузнать, умолял беречь эту книгу и ни в коем случае не продавать ее на сторону, если вдруг вздумается. Я бы сам выкупил ее обратно! Хотя даже цену назвать затрудняюсь. Мы-то с ним менялись!

– Если не секрет, на что?

– Негодяй соблазнил меня редким герметическим трактатом Фомы Эвбия, прижизненным списком конца пятнадцатого века. «Пустая опочивальня черного ворона» – слышала о таком? – И так как Александра отрицательно покачала головой, Буханков с укоризной продолжил: – А ведь это своеобразная библия алхимиков, наряду с творениями Иренея Филалета. Наверняка трактат Эвбия краденый, из Венской пинакотеки. Лет десять назад там вдруг недосчитались нескольких раритетов. Найдено ничего, конечно, не было. Другой, так называемый еретический вариант трактата хранится в Ватикане. Его никто в руках не держал, в глаза не видел, снимков с него нет… И по всей вероятности, он под более надежной охраной. Во всяком случае, я не слышал, чтобы он пропадал, хотя святые отцы не любят поднимать шумиху вокруг своих промахов… Но у меня, конечно, венский вариант. Лыгину я вопросов не задавал… Когда занимаешься антиквариатом, быстро учишься радоваться молча!

Внезапно Александре попались на глаза настольные часы, полускрытые стопкой книг. Женщина испуганно вскочила с дивана:

– Боже, ну и засиделась я! Первый час ночи!

– Я отвезу тебя домой. – Олег, заметно пошатываясь, принялся натягивать куртку, висевшую на спинке кресла. – Нет проблем.

– Ты же выпил…

– Не в первый раз…

– Нет, я с тобой не поеду, – решительно сказала женщина. – Разве что на такси.

– Как скажешь. – Буханков, казалось, почти не слушал. Вид у него был больной, на высоком, слегка полысевшем лбу проступила испарина. – Все равно отвезу.

Она смотрела, как Олег одевается, ищет на столе телефон, сигареты – не глядя, уставившись в пустое пространство, как сомнамбула. На сердце у художницы было тяжело. Александра понимала, какой страшный удар ненароком нанесла, понимала, что должен переживать коллекционер, над чьим открытием надругались так грубо, варварски. Но она и сама сегодня получила ощутимую рану. Ее вера в Лыгина («А во что я верила, совсем его не зная?!») была так же безжалостно искромсана, как молитвенник леди Джейн Грей.

«Он казался мне неприятным, заносчивым, загадочным… Но я его безотчетно уважала. Хотя бы за умение составить уникальную коллекцию. За вкус, за эрудицию, за внутреннюю силу, которую всегда ощущала в нем. Те редкие беседы, которыми он меня удостаивал, я ценила больше, чем показывала, больше, чем сама себе в этом признавалась. Даже спросила себя как-то раз – всего один раз! – смогла бы я полюбить такого человека и каково это, любить его? Но теперь… Неужели он и правда сумасшедший?!»

Олег наконец собрался. Александра, поколебавшись, положила в сумку злополучный молитвенник и виновато пояснила:

– Я бы оставила тебе книгу, но… Придется потом отвечать перед Лыгиным.

– Зачем такие жертвы, – отмахнулся Буханков. – Что кончено, то кончено. Ты все на часы смотришь, опаздываешь? Кто-то ждет?

– Только кошка, – призналась Александра. – А на часы смотрю потому, что вчера, как раз в это время, я плутала по дачному поселку, где у Лыгина дом. В полной тьме, одна, под дождем… Признаться, было страшно. И ровно в тридцать две минуты первого, то есть как раз сутки назад, на его участке зажегся фонарь.

– Так ты с ним все же виделась вчера?

– Нет. Дом был пуст. Открыт, но пуст. Во дворе горел фонарь, наверху, в мансарде, включена лампа, но меня никто не ждал. Пустая опочивальня черного ворона…

Александра сама не знала, почему процитировала это название. Ей вдруг пришло на ум, что Лыгин очень похож на ворона. «И его спальня была пуста, когда я приехала. Пуста, и дом открыт… А утром, когда приехала его дочь, дом оказался заперт… И это невозможно понять, как нельзя понять, почему Олег смотрит на меня сейчас такими безумными глазами!»

А он смотрел так странно, что женщина встревожилась:

– Что случилось?

– Почему ты так сказала? – глухо спросил он. Казалось, мужчина разом протрезвел. Его взгляд сделался колючим, цепким.

– Но ты же сам говорил о трактате, на который поменялся…

– И ты поэтому так сказала? – Олег не сводил с нее глаз, и Александра окончательно расхотела, чтобы он ее провожал.

«Этот тоже не вполне нормальный. Боже мой, господа коллекционеры все, как на подбор, кандидаты в дурдом! Успею я на метро? Еще смогу, если бегом. Или придется отдать последние гроши за такси. Дураки обречены платить, а я сваляла дурака, сорвавшись вечером из дома!»

– Ты оставайся, я и одна доберусь, – твердо сказала она, застегивая куртку и направляясь к двери. – Ничего страшного. Я не ребенок.

Но Олег слышать ничего не хотел. Он так и вцепился в локоть женщине, словно боясь, как бы та не сбежала. Оказавшись на улице, он все же разжал руку, чтобы поймать такси. Александра хмуро стояла рядом. Ей не хотелось, чтобы Олег узнал, где она живет. «Но что делать? Удрать, назвать неверный адрес, что-нибудь соврать? Все глупо. Какой у него был тяжелый взгляд! Тяжелый и подозрительный. Будто он искал в моих словах смысл, которого в них нет. В институте он казался мне слегка сдвинутым. И почему я вдруг решила, что с ним все в порядке? Поторопилась!»

А Олег, поймав машину и усадив спутницу на заднее сиденье, устроился с нею рядом, не переставая рассуждать:

– Ты теперь не теряйся, и я буду иметь тебя в виду. Договорились? Старые друзья не должны друг друга сторониться.

«Нашел друга! – безмолвно комментировала женщина, почти не слушая рассуждений Буханкова и посылая ему вымученную улыбку. – И зачем я сказала про кошку?! Он же мог воспринять это как аванс, дескать, я свободна и готова к близким отношениям… Нет, надо немедленно все прояснить!» Но «прояснить все немедленно» мешал таксист.

– Я найду тебе новых клиентов, – бормотал Олег. Его язык заметно заплетался. – У меня куча знакомств. Почему мы с тобой раньше не встречались в Москве?

– В самом деле, почему? – тоскливо бросила Александра, отворачиваясь и глядя в окно.

– Злишься, что ли? – Подвыпивший мужчина заметил наконец ее раздражение. – В чем дело? У меня нынче траур, а у тебя – что за беда?

– Я думаю о том, что совсем не разбираюсь в людях, – мрачно ответила она. – Неприятно ошибиться в ком-то, да еще так сильно…

– Неприятно! – воскликнул Олег. – Замечательное словечко – «неприятно»! А уж как мне неприятно, если бы ты знала!

– Я способна понять твои чувства. Я тоже не макаронами торгую, – огрызнулась Александра.

– Если у тебя плохое настроение, попробуй немного помолчать!

– Ради Бога… Я не просила меня провожать! Остановите, пожалуйста! – Последние слова она адресовала уже водителю. – А ты, Олег, езжай домой. Я отсюда пешком за минуту доберусь.

Машина остановилась на Солянке, и Александра, не дав спутнику опомниться, выскочила на тротуар и хлопнула дверцей. Она шла быстро, почти бежала, не оглядываясь. На углу Подколокольного переулка все же замедлила шаг, обернулась. Никто ее не преследовал. Редкие в эту пору машины сейчас отсутствовали вовсе.

Александра перевела дух. Незапланированное свидание, начавшееся так неожиданно, закончилось еще более странно. «В будущем, если Олег в моем присутствии начнет выпивать, лучше сразу исчезать. В институте он, помнится, не пил совсем. Чуть ли не единственный на всех курсах!»

Женщина часто возвращалась домой пешком после закрытия метро. Она привыкла к этим кривым, горбатым переулкам, как привыкают к любимой одежде, к комнате, в которой прожито много лет. Она знала каждую трещину в асфальте, каждое окно, имевшее обыкновение светиться заполночь.

Александра ничего и никого здесь не боялась и теперь шла не торопясь, жадно вдыхая холодный воздух, освеженный недавним дождем. С неба изредка капало, в апельсиновом свете фонарей дымился поднимающийся туман. Спрятав озябшие пальцы в рукава куртки, она опустила голову и следила за собственной черной тенью, влачившейся рядом по узкому тротуару.

Вот и ветхий особняк, занятый под мастерские. Дверь подъезда, как всегда, распахнута. Света на лестнице нет. Лампочки не имеет смысла вворачивать, они перегорают в первый же час из-за скачков напряжения в изношенных сетях и неисправных патронов. Александра вошла в подъезд, привычно нащупывая в темноте носком сапога первую выщербленную ступеньку. Она могла бы подняться к себе в мансарду, на пятый этаж, с закрытыми глазами. Темноту женщина воспринимала как должное. «Жить в этой трущобе и чего-то бояться – слишком большая роскошь. Я бы давно отсюда сбежала, если бы не закалилась физически и морально!»

На площадке второго этажа ей почудилось движение в углу. Женщина остановилась, прислушиваясь. Впрочем, тут же успокоилась. Знакомый едкий запах мебельного клея и лака немедленно сообщил, кто находится в шаге от нее.

– Сергей Петрович? – окликнула Александра темную массу, копошащуюся под окном, забитым фанерой. – Что же вы на лестнице сидите?

– Мм…

– Выпили? – Вздохнув, она наклонилась и попыталась поставить мужчину на ноги. – Вам же нельзя. Вас же доктор еще весной предупреждал, что почки совсем откажут. Вы как ребенок.

Старый реставратор мебели, занимавший квартиру на третьем этаже, только неразборчиво мычал, повисая на ее плече. Александра едва дотащила его до нужной двери, сама отперла замок и довела спотыкающегося соседа до кровати.

– Ну вот. – Тяжело дыша, художница свалила свою ношу на матрац, застланный обрывком простыни. – Всего-то сделать пару шагов… Нельзя опускаться, спать в подъезде. А где ваши таблетки? Забываете принимать? Как не стыдно, вы же себя убиваете!

– Ладно тебе, Саша, – слабым голосом ответил реставратор. – Принеси-ка водички. На окне банка стоит.

Она напоила старика, оставила ему свои сигареты и спички. Спившийся, опустившийся, жалкий, он был ей памятен по прежним временам как один из самых успешных и популярных московских мастеров. Александра смотрела на беспомощную развалину, стонущую на кровати, и вспоминала покойного мужа. «Немногие из русских художников начала восьмидесятых годов могли бы похвалиться таким ярким началом и таким бесславным концом, как Иван Корзухин», – припомнилась ей фраза из обзорной статьи, напечатанной в каталоге выставки сразу после его смерти. Тогда она почувствовала себя оскорбленной. «Бесславный конец» – это было как плевок на могилу. Но сейчас, глядя на корчащееся перед ней тело, Александра подумала, что критик выразился еще очень мягко. «Бесславный конец… Это не беда и не обида. О славе судят не современники, а потомки. Хуже, когда человек сам себя переживает. Плоть еще ворочается, дышит, страдает… А дух уже погиб!»

– Ты уходи, я засну, – прошептал Сергей Петрович, не открывая глаз. – Свет оставь.

– Таблетки все-таки примите, когда отлежитесь. – Александра придвинула пачку, найденную на тумбочке, к банке с водой. – Хотелось бы знать, кто вас угостил, какой гад… Ну, я пошла.

Она уже сделала шаг к двери, когда ее остановил возглас реставратора:

– К тебе там кто-то пришел!

– Точно? – обернулась Александра. – Ко мне, наверх?

– К тебе, на чердак, – подтвердил мужчина. – Я думал, ты дома, вы встретились… А тут ты идешь… Значит, он там до сих пор на лестнице ждет!

Озадаченная Александра задала несколько вопросов и выяснила детали. Сергей Петрович вернулся от друга, чуть не насильно его угостившего, около часа назад. Точнее он сказать не мог, так как ни часов, ни телефона у него давно не водилось. Поднявшись на два лестничных пролета, старый реставратор вдруг почувствовал себя так плохо, что был вынужден присесть на ящик в углу под окном. Сколько Сергей Петрович там просидел, он опять же сказать не мог, потому что задремал. Разбудил его проходивший мимо мужчина. Тот впотьмах ушиб ногу об угол ящика, выругался и спросил, есть ли тут кто?

– Я посоветовал осторожнее бегать, ступеньки-то не в порядке, недолго ногу сломать. Тогда он извинился и спросил о тебе. Как пройти, дома ли ты? Я его послал наверх. Сказал – в мансарде железная дверь.

– И он не спустился оттуда? – взволнованно спросила Александра.

– Разве что я опять задремал… – усомнился Сергей Петрович. – Да нет, я уж не спал. Сердце разболелось. Потом ты пришла.

– Побегу, может, еще застану! – Александра открыла дверь. – А к вам утром загляну. Принесу чаю. Надеюсь, на опохмелку у вас денег нет? И очень хорошо!

Попрощавшись, женщина торопливо пошла вверх по лестнице. Поднявшись на четвертый этаж, поравнялась с двумя запертыми нежилыми мастерскими и остановилась. Александра прислушивалась, вглядываясь в темноту. Наверху было мертвенно тихо и черно. Ни шороха, ни вздоха, ни огонька сигареты. До этой секунды она думала о Лыгине, ей почему-то показалось, что ждать ее может только он. Но сейчас женщина спросила себя, откуда у нее взялась такая уверенность?

Ей оставалось миновать последний отрезок лестницы – длинный, самый крутой, с грохочущими железными ступенями. «Почему я решила, что там Лыгин? Почему вообразила, что он будет искать встречи?» Внезапно увлажнившимися пальцами она тронула кнопку нагрудного кармана куртки. Там лежала подвеска из темного металла. Бафомет, двуликое божество Жака де Моле. «Лыгин должен прийти за подвеской!»

– Это вы, Дмитрий Юрьевич? – струсив, негромко окликнула она темноту.

Ответа не последовало.

– Есть там кто, наверху?

На дне сумки по-прежнему болтался фонарик, но батарейки она так и не заменила. «Сергей Петрович просто заснул и не слышал, как тот человек ушел. Зачем стоять и ждать столько времени в темноте, на холоде?»

Александра медленнее обычного поднималась по ступенькам, осторожно ставя ноги, держась за шаткие перила, бессознательно стараясь производить меньше шума, хотя в этом не было никакого смысла. «Девять, десять, одиннадцать, – считала она про себя ступеньки в кромешной тьме. – Тринадцать, четырнадцать. Я однажды сломаю ногу или шею. Завтра куплю батарейки и заряжу фонарь! Шестнадцать, семнадцать, все!»

Остановившись перед дверью, она достала из кармана ключ. Провела пальцами по влажноватому стальному листу, которым была обита дверь, привычно нащупала замочную скважину. В следующий миг ключ упал на пол, и Александра издала вопль, оглушивший ее саму.

В темноте, вкрадчиво и безмолвно, кто-то коснулся ее руки.

Глава 4

…Три года назад она по случаю приобрела ящик старинных обливных изразцов, иранских и самаркандских. Ящик поселился рядом с тахтой, на которой Александра обычно разбирала мелкие приобретения. Вечерами, включив сильную настольную лампу, она сортировала изразцы. Женщина знала, что они прибыли на машине прямиком из Узбекистана, и предполагала, что изразцы либо нелегально добыты на законсервированных раскопках, либо вообще украдены из запасников не слишком бдительного краеведческого музея. В ящике, среди вполне заурядных плиток, нашлось несколько поистине прекрасных образцов персидской керамики. Александра несколько месяцев не находила в себе сил расстаться с ними, любуясь ни с чем не сравнимым бирюзово-млечным прозрачным оттенком глазури.

Точно такого же цвета были глаза молодой девушки, склонившейся над художницей. До странности широко посаженные, чуть раскосые, цвета персидской бирюзы.

Это было первое, что осознала Александра. Сознание вернулось к ней вместе с ярким светом, сильной головной болью и чувством неудобства во всем теле. Потом она увидела другие склонившиеся над ней лица и села, изумленно озираясь.

С площадки ее перенесли в мастерскую, и кроме незнакомой девушки, вокруг собрались все немногочисленные соседи, обитающие в выморочном подъезде. Не явился лишь Сергей Петрович, очевидно, успевший крепко уснуть. Зато прибежали скульптор Стас, занимавший большую мастерскую на третьем этаже, в сопровождении своей верной домработницы, старухи тети Мани, и Рустам, художник со второго этажа.

– Как я испугалась! – звонко воскликнула девушка, заправляя за ухо выбившуюся прядь пышных рыжих волос.

Прядь немедленно выскочила обратно. Волосы, роскошные, упруго струящиеся по плечам, явно раздражали незнакомку. Вытащив из кармана куртки стальную заколку, она, клацнув, скрепила над ухом непослушную прядь и посмотрела на Александру с непонятным вызовом.

– Это вы меня схватили за руку? – спросила Александра, окончательно опомнившись.

– Я не хватала, – обиженно проговорила девушка. – Я только пыталась вас остановить, чтобы вы на меня не наткнулись.

– А почему молчали?! Я же спрашивала, кто там, наверху?

Девушка заметно смутилась. Запустив пальцы обеих рук в волосы, она скрутила несколько прядей в два толстых жгута, на манер бараньих рогов, подергала, словно проверяя, крепко ли они держатся, и наконец призналась:

– Не знаю. Правда, глупо вышло.

– Ну, если бы у вас действительно «вышло», вы бы меня на тот свет отправили!

Александра поднялась на ноги и направилась в отгороженный досками угол, заменявший кухню. Включив плитку, она налила в турку воды. После коньяка, которым угощал ее Олег, ей страшно хотелось пить.

– Все в порядке? – спросил скульптор Стас, почесывая волосатую грудь, видневшуюся из-под шелкового китайского халата, украшавшего его могучий торс зимой и летом. Спрашивал он хозяйку мансарды, а глаз не сводил с девушки.

– И нечего было орать! – заявила тетя Маня, обнажая в презрительной улыбке железные зубы и с треском вставляя в них мундштук с папиросой. – Вечно всех на уши ставишь из-за ерунды.

– Спокойной ночи, – не оборачиваясь, ответила ей Александра. Обычно старуха забавляла ее своей беспричинной ненавистью, проявлявшейся по-детски наивно, но сегодня у женщины не было настроения с ней пикироваться. – Всем спасибо, что пришли. А то иной раз сомневаюсь, услышит ли меня кто, если я закричу, или придется пропадать?

– Я думал, тебя режут, – высказался Рустам и, одолжив несколько сигарет, удалился первым.

Тетя Маня помедлила на пороге, дожидаясь своего подопечного, которого лелеяла и нянчила, как ребенка, несмотря на зрелый возраст скульптора и его далеко не детские вкусы и привычки. А Стас никак не мог оторвать взгляда от девушки, от ее чудесных волос. Незнакомка стояла неподвижно, как статуя.

– Вы не натурщица, случайно? – не выдержал он, игнорируя грозные взоры старухи.

– Что? Вы мне? – очнулась девушка, устремив на него взгляд туманных бирюзовых глаз.

– Стас, иди, это ко мне пришли, не к тебе. – Александра на правах хозяйки потеснила соседа к выходу.

– Если вы позируете, я как раз ищу ваш типаж… – раздалось уже с лестничной площадки, когда закрывалась дверь.

Шум спускающихся шагов в подъезде утих, и Александра вернулась к плитке. Всыпав кофе в закипевшую воду, она сняла турку с раскаленного диска и принялась медленно помешивать гущу длинной ложечкой. На девушку художница демонстративно не обращала внимания, ожидая, не заговорит ли та сама. И тактика сработала. Гостья еще раз ожесточенно дернула себя за волосы, отпустила их и робко спросила:

– Почему вы не спросите, кто я?

– Потому что боюсь вновь услышать ваш потрясающий ответ «Не знаю!» – бросила Александра. – Ничего невероятнее в жизни не слышала! Вы стоите наверху, у моей двери, слышите, что я иду, спрашиваю, кто там… И ни звука! Вместо этого предпочитаете схватить меня за руку и отправить в нокаут!

– Я прошу прощения… – чуть не со слезами ответила девушка. – Я так растерялась, когда вы назвали имя папы… Хотела затаиться и удрать потом потихоньку… Я сама вас испугалась… Мне показалось, что вы вот-вот сшибете меня в темноте, и только вытянула руку… И после прерывистого вздоха закончила: – Я вечно попадаю в такие глупые истории.

– Вы дочь Дмитрия Юрьевича?! Лиза?!

Девушка кивнула, не поднимая головы. Александра помедлила секунду, осмысливая услышанное, взглянула на часы и нахмурилась.

– Почему вы здесь в такое время, одна? Уже третий час ночи!

– Я должна была вас увидеть, – пробормотала гостья.

– Непременно должны были? – не сдержав улыбки, уточнила Александра. – А почему хотели сбежать?

– Я вдруг подумала, что вы… Что, может, вы мне сказали неправду и вы все-таки любовница папы…

Женщина засмеялась, громко и не очень искренне.

Она почувствовала, что к щекам прилила кровь, и рассердилась – не то на себя, не то на эту рыжую девочку, годящуюся ей в дочери. «Но ни дочери, ни сына у меня никогда не будет. Может, поэтому я, встретив кого-то не старше двадцати лет, на миг представляю этого человека своим ребенком – вот как ее сейчас…»

– Сколько вам лет, Лиза? – спросила Александра.

– Девятнадцать.

– А мама знает, что вы отправились в эту трущобу совсем одна? Кстати, как вы мой адрес узнали?

– Мама ничего не знает. – Девушка неожиданно улыбнулась. – Я уже не маленькая, два года, как живу отдельно. А ваш адрес нашелся в записной книжке, в телефоне у папы. Правда, там было только название переулка и номер дома. Я все гадала, почему нет квартиры, а теперь понимаю. Дом идет под снос? Вы живете тут нелегально?

Она с нескрываемым ужасом разглядывала захламленную мансарду, и впрямь ничуть не походившую на жилище современного человека. Александра тем временем изучала Лизу. Худое востроносое лицо, скорее странное, чем миловидное. Очень белая кожа, какая бывает только у рыжих. Ресницы и брови золотистого цвета. Из сотни обладательниц таких ресниц девяносто девять девушек накрасили бы их перед выходом из дома. Но Лиза оказалась той самой сотой оригиналкой, которая не сделала этого. Губы тонкие, бескровные, едва-едва розоватые. «Нервы или анемия, – сделала вывод Александра. – Или то и другое вместе». То, что у новоиспеченной знакомой были не в порядке нервы, можно было догадаться и по тому, что та никак не оставляла в покое свои прекрасные волосы. Худые, узловатые пальцы девушки крутили, дергали, тянули рыжие пряди, словно боролись с клубком змей, стремящихся расползтись по ее плечам и спине.

Александра, следившая за этим бессознательным самоистязанием с возраставшим удивлением, воскликнула наконец:

– Что вы делаете, оставьте их в покое!

– Кого? – испугалась Лиза.

– Ваши волосы! Вы же их вырвете и останетесь лысой!

– Мама тоже вечно ругается. – Лиза спрятала руки за спину, совершенно детским движением. – Я этого не замечаю. Дурная привычка. Кто-то ногти грызет, кто-то губы кусает. А я вот волосы выдираю.

– Если они вас так соблазняют, постригитесь коротко! – посоветовала Александра, разливая кофе в две кружки и ставя рядом сахарницу.

Лиза склонила голову на бок, словно прислушиваясь к ей одной слышимому звуку, и сощурила глаза. Помолчав, она заявила:

– Нет, этого я не хочу. Они меня, правда, бесят, но расставаться с ними я не собираюсь. Я к ним привыкла.

– Многие браки существуют точно по такому же принципу, – пошутила Александра. – Садитесь же, выпейте кофе. Я ничего не готовлю, да и холодильник у меня антикварный, в худшем смысле слова, но хорошим кофе угостить могу…

Усевшись за стол, она жестом пригласила гостью последовать ее примеру. Но та стояла неподвижно, тяжело, отрывисто дыша. Присмотревшись, шокированная Александра увидела, что на глазах девушки выступили крупные слезы.

Она вскочила:

– Что случилось?

– Он вам все рассказал, да? – прошептала Лиза. – И после этого вы говорите, что не были его любовницей?

– Клянусь, я ничего не понимаю, – растерялась женщина. – О чем вы?

– О нем и о маме… Как они жили…

Осознав, в каком ключе была воспринята ее шутка, Александра еще раз убедилась в справедливости своей догадки: Лиза нервна до чрезвычайности. Она обняла вздрагивающие плечи гостьи:

– Я ничего не знаю о вашей семье, мы с Дмитрием Юрьевичем никогда не говорили на эту тему. И мне даже смешно повторять, что я не его любовница. Ну не плачьте, хватит… Вы ведь пришли о чем-то поговорить? О чем-то важном?

…Лиза успокоилась только после настойчивых уговоров и утешений. Александра отыскала в холодильнике древний пузырек из-под корвалола, но из него не удалось вытряхнуть ни капли. Художница заставила девушку выпить стакан воды, твердила ласковые слова до тех пор, пока они не утратили для нее всякий смысл. Казалось, все впустую – девушка не собиралась останавливаться. И вдруг она резко замолчала, вынула из кармана куртки платок, вытерла слезы и подняла глаза. Александра перевела дух:

– Слава богу, а то я уж не знала, что с вами делать.

– Я боюсь, – прошептала девушка, в упор глядя на нее покрасневшими глазами.

– Боитесь чего? – Александра тоже невольно перешла на шепот.

– Я уверена, с папой что-то ужасное случилось. Вы… правда ничего о нем не знаете? Если знаете, скажите!

Женщина сжала ее ледяные руки в своих ладонях:

– Ничего не знаю и сама боюсь. Значит, теперь и вы начинаете понимать… Утром вы мне не верили, кажется?

Лиза покачала головой. Вид у нее был измученный, под глазами пролегли синеватые тени, особенно заметные на тонкой белой коже.

– Я ведь снова ездила за город после разговора с вами, – призналась она. – На работу не пошла, наврала по телефону, что нездорова. И все грызла себя, все грызла… Вы меня так взбаламутили своими рассказами про лампу, про дверь и фонарь… Я такая мнительная! Стала сомневаться, правда ли на даче все было так, как я запомнила… Только в телефоне была уверена, он ведь лежал у меня в кармане.

Будто желая подкрепить свои слова, девушка достала телефон и положила его на стол. Александра, сделав большой глоток еле теплого кофе, кивнула в знак того, что узнает аппарат. Лыгин за модой не гнался и все последние годы пользовался этой устаревшей моделью, в черном пластиковом корпусе, с истертыми кнопками и поцарапанным дисплеем. Лиза тоже притянула к себе кружку:

– И зачем я его увезла с дачи, не знаю. Утащила, как воровка… Смешно! Когда я увидела на столе телефон, мне почему-то пришло в голову, что он для меня там оставлен…

Александра опустила глаза. Она отчетливо помнила собственные ощущения, когда подняла с полу разорванную цепочку с подвеской. «Мне показалось, что эта вещь оставлена не зря, что это послание лично для меня. Да как бы я посмела ее взять, если бы не это ощущение?! А почему я так решила, сама теперь не понимаю…»

– За весь день папин телефон ни разу не зазвонил. – Лиза накрыла его ладонью. – А списки вызовов… Последний принятый звонок – от вас, но говорила с вами уже я. Не отвеченные последние вызовы – тоже наши с вами. Я просмотрела все списки, какие сохранились. Контактов не густо. Впрочем, папа никогда не был душой компании. Но все же и для него пять-шесть номеров, как входящих, так и исходящих, это слишком мало. Там – вы и трое людей, о которых я ничего не знаю, все мужчины. Еще мама и я. Маме он никогда не звонит. – Лиза скривилась, словно от внезапного приступа зубной боли. – Зато она отмечается регулярно. Продолжает просить деньги на мое содержание. Я два года живу отдельно, работаю и сама себя содержу, а она продолжает клянчить у отца!

Лиза вдруг запнулась, словно впервые сообразив, что откровенничает с незнакомым человеком. Помолчав минуту, девушка сменила тему.

– И вот я опять поехала на дачу, – нервно сглотнув, проговорила она. – Знаете, зачем? Нет, я не думала встретить папу. Я почему-то вообще не сомневалась – его там нет. Я поехала проверить, горит ли этот проклятый фонарь.

– И…

– Фонарь горел.

Они молча смотрели друг на друга, две женщины, сорокалетняя и совсем юная, выхваченные из темноты, поглотившей углы огромной мансарды, светом висящей над столом лампы. Было оглушительно тихо, и Александра слышала, как где-то на крыше порывистый ветер шевелит отстающий лист кровельного железа. Это был неуютный, раздражающий звук, будто огромная когтистая лапа осторожно скреблась наверху, пытаясь проникнуть внутрь дома.

– Когда я приехала, уже темнело, – продолжала Лиза. – Фонарь увидела еще издали. Только этот фонарь, больше ни единого огонька.

Александра молча кивнула.

– Когда я была там утром, то особо не задумывалась, живет кто-то в поселке или все разъехались на зиму. Утром светло, не страшно. А вечером стало жутко. Ясно, что там никого… Или еще хуже – есть кто-то, но он прячется, следит за тобой…

– Вы… заметили что-то в этом роде? – взволнованно перебила Александра.

– Я ехала к дому медленно, поглядывая по пути, нет ли где огонька. – Лиза будто не услышала вопроса. – Везде темно. У папиного дома остановилась, посидела в машине. Сама не знаю, чего ждала. Может, просто боялась выйти. Человек в машине все же как-то защищен. Можно рвануть с места и уехать. А так…

Она снова судорожно вцепилась пальцами в спутанные волосы и ожесточенно дернула их – раз, другой, третий… Ее глаза смотрели куда-то за плечо сидевшей напротив женщины. У Александры вдруг возникло ощущение, что Лиза созерцает нечто в сумраке мансарды, нечто, видимое только ее остановившемуся взгляду. Она поборола в себе инстинктивное желание обернуться и, одним глотком допив кофе, обратилась к замершей гостье:

– Так вы вошли в дом?

– Не сразу, – очнулась та. – Сперва во двор, постояла, прислушалась. Потом осмотрела дверь. Я не видела, не слышала ничего необычного, напротив, все казалось таким спокойным… Но меня все время мучило ощущение, что на меня смотрят чьи-то глаза.

И снова тягостная пауза. Александра подобралась, ожидая продолжения. «А может быть, девушка не вполне вменяема? – вдруг подумала она. – Эти почти белые, анемичные губы, странные глаза, эта впечатлительность, к месту и не к месту… А как она схватила меня за руку в темноте! И стояла молча, ждала, когда я подойду… Нормальные люди так не поступают!»