Текст книги "Дом у последнего фонаря"

Автор книги: Анна Малышева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

– Понимаешь, Цици, – так художница сокращала звучное имя Цирцея, – это мой сокурсник, вместе учились в Питере, в Репинке. А у меня из головы вон! Он ведь был не москвич, а местный, я и не думала, что Буханков вдруг окажется здесь!

Она отлично помнила Олега, одного из трех парней, учившихся на искусствоведческом отделении, традиционно «девичьем». Тихий, бледный, невероятно худой, с длинными каштановыми волосами, собранными над шеей кожаным шнурком, с всегда опущенным взглядом. Он казался Александре слегка помешанным из-за странной манеры общения. Стоило с ним заговорить, по самому ничтожному поводу, как он мучительно напрягался и по его бескровным губам начинала расползаться виноватая улыбка. Смотрел он куда угодно, но не в лицо собеседнику. Однажды Александра, в ту пору куда более резкая и прямолинейная, чем нынче, спросила его:

– Почему у тебя всегда такой вид, будто ты что-то украл?

Олег онемел и, перестав улыбаться, уставился куда-то в угол.

Больше они не общались. Александра и прежде-то едва обращала внимание на парня. А тут у нее случился роман с молодым скульптором, который вскоре стал ее первым мужем, и она вовсе забыла обо всем на свете.

И вот знакомые имя и фамилия черным по белому значились в красной тетради, ими была испещрена чуть ли не треть страниц. Женщина нашла номер мобильного телефона. Адреса не было, особых пометок рядом с именем не имелось.

Она сама не знала, почему решила позвонить. Говорить им было не о чем, и Александра не принадлежала к числу людей, отыскивающих бывших сокурсников и одноклассников в различных социальных сетях, чтобы похвастаться достижениями и вспомнить былое. Но она слишком остро ощущала свое одиночество этим вечером. Хотелось услышать чей-то голос, пусть ненужный сердцу, давно забытый. И Александра набрала номер.

– Слушаю, – тут же ответил Олег.

– Привет, – теперь настала ее очередь смущаться, – ты меня, конечно, не узнаешь. Я Саша, твоя сокурсница, из Академии художеств.

– Помню тебя, сразу узнал. – Олег говорил быстро, напористо, в его голосе не осталось и следа былой невероятной застенчивости. – А ты меня как нашла?

– У нас имеется общая знакомая. – Александра немного приободрилась, поняв, что собеседник не держит на нее обиды. – Альбина Гуляева, ты у нее мебель ампир покупал.

– Альбину помню. Так вы с ней дружите? Она давно не звонила.

– Она в марте умерла.

– Вот как. – Олег даже не пытался изображать горе или сочувствие, и это понравилось художнице. Александра терпеть не могла людей, которые едва сознание не теряют, узнав о смерти чужого им человека. Она считала, что подобные плакальщики, щедро льющие слезы, обесценивают горе тех, кто действительно скорбит по умершему.

– Альбина передала мне дела, теперь я за нее. Так что, если тебе что-нибудь нужно, могу поискать. Кстати, ту мебель, которую ты покупал, тоже в основном я подбирала. Вкусы твои знаю…

– Да я уже обставился, – помедлив, ответил Олег. – В общем…

– Ну, если надумаешь еще что-нибудь приобретать, звони. – Александра не была разочарована, она и не рассчитывала всерьез на какую-то сделку. – Ты ведь в Москве?

– Да, уж лет двенадцать.

– По профессии работаешь?

– По профессии! Насмешила. Так, продаю старье, покупаю, снова продаю… Диплом искусствоведа пригождается исключительно для понта.

– И я тем же самым пробавляюсь, как ты уже понял. Торгую антиквариатом, ну, и реставрирую понемногу, случается.

– А картины пишешь?

– Бросила, – шутливо ответила Александра и засмеялась. – Для любителя я рисую слишком хорошо, для настоящего художника – посредственно. Я решила быть вообще никем.

– Мудрая позиция. – Олег, казалось, что-то обдумывал. – Слушай, а мы могли бы увидеться? Я тут время от времени приобретаю кое-какую ересь, не то чтобы собираю, а так, балуюсь… Показал бы тебе свои сокровища.

– А я с удовольствием взгляну! Никогда не угадаешь, на почве чего люди с ума сходят! Это до того непредсказуемо! У меня есть один знакомый коллекционер, который открыл, что собирателям присущ некий «синдром шимпанзе». Человек вдруг охладевает к коллекции, и она становится для него кучей грязного хлама – все равно как для обезьяны!

– Лыгин?

Александра усомнилась, что расслышала правильно, и переспросила:

– Что? Как ты сказал?

– Это тебе говорил Лыгин? – с непонятной иронией повторил Олег.

– А вы знакомы?!

– Что тут удивительного? Разве такое уж редкое счастье с ним познакомиться? Знакомы, и не один год. Я же говорю, старьем приторговываю, он кое-что у меня покупал.

Александра обескураженно засмеялась:

– Если такой привереда, как Лыгин, «кое-что» у тебя покупал, то ты занимаешься антиквариатом куда серьезнее, чем пытаешься мне представить. И почему я с тобой никогда не сталкивалась?

– Потому что мы, видно, ходим разными дорожками, – туманно ответил мужчина. – Ну, так приедешь в гости?

– Если всерьез зовешь…

Олег снимал квартиру в Измайлово, недалеко от станции метро. Александра записала адрес и пообещала собраться к нему на днях.

– Да к чему церемонии, приезжай хотя бы и без сборов, – засмеялся мужчина. – Прямо сейчас!

– Уже поздно. – Художница взглянула на часы.

– А днем ты меня и дома-то не застанешь, я всегда возвращаюсь после десяти. Вот только-только приехал!

Она все еще колебалась. Энтузиазм первых минут прошел, и теперь Александра вовсе не была уверена в том, что ей хочется видеть бывшего сокурсника. Но Олег разбил ее сомнения, с удивительной прозорливостью предложив приманку:

– Поболтаем о Лыгине. Я давно искал случая перемыть ему косточки, да никто с ним тесно не водился. Он такой еж, руками не возьмешь! А ты, как я понял…

– Сейчас приеду.

Готовясь на выход, Александра уложила в объемистую брезентовую сумку несколько мелочей, рассчитывая показать их старому знакомому. В том числе она прихватила молитвенник, бережно обернув его в газету. «Чем черт не шутит, вдруг удастся продать? Молитвенник “от Лыгина” точно будет Буханкову интересен!»

…Она быстрым шагом шла к станции метро «Китай-город». Ежась в тонкой куртке, низко надвинув на лицо капюшон, Александра жалела о двух вещах: о том, что не оделась теплее, и о том, что вовсе не осталась дома. С неба сыпал дождь вперемешку со снегом, женщина отворачивалась от резкого ветра, норовившего дунуть в открытое горло и леденившего грудь. В метро она спустилась, ощущая себя совсем разбитой и простуженной. «О чем я думала? К кому еду? Если бы к другу…»

Олег обитал в новенькой кирпичной башне. Александра, вечно коченеющая на своем запущенном чердаке, была поражена чистотой подъезда, густым приятным теплом, исходившим от батарей. «На этой лестнице удобств больше, чем у меня в мастерской!» – не без зависти думала она, выходя из лифта на этаже, где жил Олег, и отмечая взглядом цветы на окне, ковровую дорожку на чистейшем плиточном полу…

Александра предполагала, что Олег сильно изменился, но мужчина, который открыл дверь, был как будто вовсе ей не знаком. Высокий, рослый, представительный, сильно поседевший шатен не торопился приглашать гостью в квартиру. Он рассматривал ее, не скрывая изумления, как показалось Александре, неприятного. Женщина смущенно улыбалась. Она тоже была поражена тем, что от прежнего тщедушного, болезненно робкого Буханкова ничего не осталось.

– Ты совсем другим стал! – вырвалось у нее.

– И ты… Едва признал… У тебя волосы тогда были другого цвета.

Женщина расхохоталась, ероша коротко подстриженные темные пряди на макушке:

– «Онегин, я тогда моложе, я лучше, кажется, была…» Правда, в Питере я носила волосы длиннее и красила их в странный красный цвет. Но удивительно, что ты это вообще заметил!

– А я часто на тебя смотрел, только ты внимания не обращала. – Придя в себя, Олег отступил вглубь прихожей, делая пригласительный жест. – Ведь ты была самой красивой девушкой среди художниц!

– О, это сомнительный комплимент. – Александра переступила порог, сама себе удивляясь. Немыслимо – она слегка кокетничала с этим мужчиной, находя его интересным. – Там все были такие уродины!

– Я на других не заглядывался. – Хозяин повесил ее мокрую куртку на вешалку. – Идем, выпьем чего-нибудь, а то ты заболеешь. Я тоже намерзся сегодня зверски… Мотался целый день… Погода собачья.

Он ронял отрывистые фразы, а сам не сводил глаз с ее лица, словно никак не мог к нему привыкнуть. У Александры даже возникло ощущение, что Олег чего-то от нее ждет. Каких-то действий, объяснений. Она вопросительно подняла брови, и мужчина тут же спрятал взгляд в угол. На миг перед ней мелькнул прежний Буханков. Но только на миг. Александра даже решила, что это смятение в его глазах ей померещилось. Почему он должен был смущаться?

Единственную комнату в квартире загромождала мебель, частично спрятанная под целлофаном. Повсюду стояли не распакованные коробки и сумки. Олег тут же пояснил:

– Недавно переехал, а разбирать вещи времени нет. Но кое-что я для тебя все равно откопаю.

– Я тоже прихватила несколько пустяков, – призналась женщина, присаживаясь на диван. – В основном ерунда, конечно, но есть одна загадочная вещь. Она попала ко мне от Лыгина, он просил продать.

– Ты близко его знаешь? – Олег высунулся из серванта, держа в зубах пробку от бутылки. Он слегка шепелявил: – Всерьез с ним завязана?

– Всерьез… – Александра отмахнулась, принимая низкий пузатый бокал, на треть наполненный коньяком. – Нет, это громко сказано. Но я распродавала его имущество, целых пять лет подряд. Потом был еще один эпизод… И, в общем, на этом все.

– Так это ты помогла старику пустить по ветру все его знаменитые тайные сокровища? – Олег присел рядом. Он покачивал в сомкнутых ладонях бокал, согревая коньяк. – Небось, гордишься тем, что участвовала в этом безумии.

– Я еле выбралась из депрессии, когда все закончилось!

Александра сделала маленький глоток и закрыла глаза, откинувшись на спинку дивана. В квартире было тепло и тихо, в окна ритмично барабанил дождь. Как будто некто набирал воду горстями и через равные промежутки времени швырял в стекла. Где-то за стеной, у соседей, слышалась приглушенная музыка. Александра вспомнила, что перевалило за одиннадцать, подумала о ледяной мансарде, которая ждала ее по возвращении, и тяжело вздохнула.

– Что вдруг замолчала? – осведомился Олег, ставя опустевший бокал на журнальный столик и закуривая.

– Накатило… Задумалась, почему я не живу, как все люди. Не могу жить, как все, или не хочу?

– А я даже не задумываюсь ни о чем, – фыркнул Олег. – Прежде тратил время на эту ерунду, только и спрашивал себя: а что обо мне подумают, что скажут, нравлюсь я кому-то или не нравлюсь?.. А как только перестал мучиться впустую, жизнь наладилась. Уехал в Москву и все начал с чистого листа.

– Может быть, мне тоже надо уехать подальше, – тихо проговорила Александра. – Засасывает какая-то черная трясина. Весной умерла лучшая подруга, тогда же я ввязалась в историю, которая едва меня саму в могилу не свела… И вот сейчас опять происходит что-то странное, и мне это не нравится, очень не нравится.

– А что конкретно происходит? – после паузы спросил мужчина.

Александра вдруг испытала сильное желание расплакаться, излить душу. Это испугало ее. «Неужели я настолько одинока, что готова откровенничать с человеком, который мне даже не близок?» Она встряхнулась и постаралась как можно более естественно улыбнуться:

– Ерунда, чепуха. Ты же в курсе, наверное, какой мерзкий характер у Лыгина? Он меня вчера, на ночь глядя, позвал в гости, а сам куда-то уехал. Ни записки не оставил, ничего.

– Меня он отродясь не звал в гости. – Олег рассматривал женщину в упор, с бесцеремонной пытливостью, будто пытаясь прочитать ее мысли.

И на этот раз глаза опустила Александра. «Как же он изменился! Невероятно изменился!»

– Ты говорила, старик дал тебе для продажи какую-то вещицу? – Буханков продолжал сверлить гостью взглядом. – Любопытно взглянуть. Знаешь, а я вот никогда не бывал у него в гостях, он меня и на порог не пускал. Сам ко мне заглядывал. Последний раз это случилось, помнится…

Александра, усердно копавшаяся в своей сумке, в этот миг повернулась к нему с молитвенником в руке. Газета, шурша, упала на пол, и Олег тут же замолчал. Мужчина высоко поднял брови, часто моргая, до смешного напоминая прежнего, нелепого парня. У Александры даже от души отлегло. Ее почти пугало его удивительное преображение, из-за этого мужчина казался ей едва не оборотнем.

– Вот, представь, молитвенник 1553 года. – Она протянула книжку Олегу, все еще сидевшему совершенно неподвижно. – И я никак не могу его продать. Не буду скрывать, есть небольшой недостаток…

– Я знаю, – кивнул мужчина, с трудом стряхнув оцепенение. – Там одна заставка нарисована дважды.

– Прости? – Теперь настала ее очередь удивляться.

– Дорсетширское аббатство нарисовано дважды, в начале первого раздела и в конце, перед заупокойной мессой. – Олег взял молитвенник. – Но я никогда не считал это недостатком. Скорее, интересный изъян, увеличивающий ценность в разы. Так бывает у почтовых марок – надпись кверху ногами или опечатка.

– Но я имела в виду нечто иное…

Александра не договорила. Олег заглянул в молитвенник, и книга открылась как раз на месте вырезанных страниц. Она услышала короткий хриплый выдох, вырвавшийся из груди мужчины.

– Господи Иисусе… – прошептал Олег, лихорадочно перелистывая остальные разделы. – Старик сошел с ума… Он же чуть не на коленях ползал передо мной, умоляя продать этот молитвенник, и все ради того, чтобы его изуродовать!

– Это ужасно. – Александра передернула плечами, будто на них вновь оказалась насквозь промокшая куртка. – Просто нож в сердце!

– Я ему этого не спущу! – Олег страшно изменился в лице. – Старик ответит за каждую страницу! Я упрячу его в сумасшедший дом, ему давно туда пора!

Он повернулся к женщине, запальчиво потрясая книгой перед самым ее лицом:

– Жемчужина моей коллекции! Я держался за этот молитвенник, я не расстался бы с ним ни за какие деньги! А старый могильный червяк вполз мне в душу, ныл, упрашивал, предлагал вещи на обмен… И нашел-таки, чем взять… Но если бы я подозревал… Если бы знал…

Александра молча плеснула в его бокал еще немного коньяка, полагая, что в такую минуту любые слова будут лишними. Олег залпом выпил и сипло закончил:

– Пристукнул бы его!

– Попробуй успокоиться, – вздохнула женщина. – Знаешь ведь, как это бывает… Трудно привыкнуть к мысли, что вещь, которую ты продал, уже не твоя. Но она не твоя. Ее могут испортить, потерять, подарить, выбросить… Это надо принять.

– ЗАЧЕМ он это сотворил?!

Олег стиснул лицо ладонями. Когда он отнял их, кожа на его лбу покраснела, глаза увлажнились. Он выглядел подавленным.

– На этот вопрос может ответить только сам Лыгин, – заметила Александра. – Но боюсь, найти его теперь будет не просто. От квартиры он избавился, с дачи, где жил последние годы, исчез. Остается ждать, когда он сам соизволит объявиться.

Мужчина покачал головой, глядя в пустоту:

– Я ждать не буду. У меня к нему есть разговор.

– Когда найдешь Лыгина, позвони мне, я тоже мечтаю сказать ему пару слов! – Александра пыталась говорить в шутливом тоне. Она проклинала себя за то, что ненароком вызвала бурю.

– Обязательно позвоню. – Олег проговорил это с такой ненавистью, что женщина содрогнулась. – Ты сможешь навестить его в больнице.

– Олег, ты что же, собираешься его бить?!

– Непременно. Этот тип знал, ЧТО покупает, я все ему рассказал… И все же он поднял нож на эту книгу! После этого он не антиквар. Он после этого для меня вообще никто.

– Я, к стыду своему, так и не поняла, чем примечателен этот молитвенник, – виновато произнесла Александра. – Это не моя специализация. Я нечасто имею дело с книгами. Да и читаю все больше по необходимости, листаю альбомы, справочники… Другое дело – ты! Я всегда считала вас, искусствоведов, какой-то невероятно просвещенной публикой… О чем говорить, если среди моих сокурсников встречались экземпляры, которые даже к выпускным экзаменам так и не узнали, кто такой, например, Домье… Сами все гении…

Казалось, Олег пропустил мимо ушей ее неприкрыто лестную сентенцию, продиктованную как любопытством, так и желанием разрядить ситуацию. Он перелистывал молитвенник, то и дело поднося его к свету бра, горящего над диваном. Лицо Олега хранило отсутствующее и страдальческое выражение, словно он вел с кем-то неслышный разговор на болезненную тему. Александра уже изобретала предлог, чтобы попрощаться и уйти, когда Буханков вдруг заговорил.

Глава 3

– Случалось тебе когда-нибудь делать находку всей своей жизни? – спросил мужчина, по-прежнему обращаясь к раскрытому молитвеннику. – Бывало у тебя такое?

– Да, и совсем недавно, в этом году… – начала художница, но осеклась, поняв, что ее ответ собеседнику неинтересен. Да и сама Александра предпочитала сейчас не говорить, а слушать.

– Лучшие находки делаются случайно, – продолжал Олег, не отрывая взгляда от пергаментной страницы, на которой красовалась заключенная в рамку-медальон иллюстрация, необычайно тонко написанная и раскрашенная с наивной яркостью.

Александра и сама не раз любовалась этой картинкой. Это была сцена поклонения волхвов. Монастырский живописец изобразил святое семейство и трех магов в современных ему европейских одеждах, нимало не заботясь о правдоподобии. Их лица также не имели ничего общего с восточными прообразами. Дева Мария, белокурая дама с узким анемичным лицом и пронзительно голубыми глазами, вообще казалась Александре портретом заказчицы этого роскошного молитвенника, который мог стоить целое состояние.

– Вот так же случайно я взял в руки этот молитвенник, когда приехал в Берлин к одному своему приятелю, собирателю не по призванию, а от избытка денег. Он только что получил значительное наследство, и ему взбрело в голову, видишь ли, что в нестабильные сегодняшние времена нет ничего стабильнее прошлого. Он и начал скупать вещи, не очень-то вникая в то, что приобретает. Разумеется, у него сразу появилась целая свита советчиков и посредников, этих вшей, питающихся чужой плотью и кровью. Они жирели и процветали, а мой приятель набивал три комнаты своей квартиры несусветным хламом, который почитал бог весть за какие сокровища!

Олег отрывисто рассмеялся, положил наконец молитвенник на столик и снова наполнил бокалы коньяком.

– У меня где-то тут была плитка шоколада, – встрепенулся он, увидев, что Александра даже не поднесла бокала к губам. – Сейчас найду… Больше ничего, увы…

– Не хлопочи, я все равно больше пить не буду, – остановила его женщина.

– Ну а я выпью. До чего расстроил этот старый бес!

Из дальнейшего рассказа Александра узнала, как берлинский приятель Буханкова принялся хвастаться перед Олегом коллекциями, от одного беглого взгляда на которые у того потемнело в глазах.

– Это была несусветная ерунда. Большей частью подделки или вещи куда менее ценные и старинные, чем думал этот горе-коллекционер. Бедняга Клаус считал себя обладателем эскизов Кранаха, вышивок эпохи Карла IV, частей коронационных доспехов императора Максимилиана II… Надо признаться, подделки могли ввести в заблуждение любого дилетанта, а на другое звание Клаус никогда и не претендовал. Он сиял от счастья, когда я осматривал эти «сокровища», требовал угадать, сколько он за них заплатил, просил оценить коллекцию – по самым скромным меркам… Словом, я оказался в глупейшей ситуации.

Олег признался, что боролся с желанием выложить приятелю всю жестокую правду, поведав ему, как «удачно» тот вложил немалые деньги, внезапно полученные в качестве наследства. И в то же время ему не хотелось становиться «черным вестником».

– В моей жизни уже случалось такое. Хорошая знакомая была фанаткой одного британского актера, человека очень пожилого. И вот я из иностранной газеты узнал, что он умер. В русской прессе нигде об этом не говорилось, у нас он почти неизвестен. Я привез ей эту газету… И больше она никогда мне не звонила и на мои звонки не отвечала. А ведь мне показалось тогда, что она даже не особо огорчилась, увидев некролог! Вы, женщины, вообще загадочные существа!

– Какая глубокая мысль! – усмехнулась Александра. – Главное, свежая!

– Но верная! – парировал Олег. – Значит, стоял я среди этого мусорного развала и думал, как бы исхитриться – не рубить сплеча, не доводить друга до сердечного приступа и одновременно убедить его бросить затею разбогатеть на антиквариате. Сперва чесался язык открыть ему глаза… А потом я подумал – что толку? Деньги он уже все равно истратил, прихлебатели разом отстали, как только банковский счет опустел. Пусть живет среди «сокровищ» и радуется им потихоньку.

Олег милосердно утаил истину и выразил сдержанное одобрение всем сделанным покупкам. Клаус был немного обижен суховатой похвалой, но наверняка решил, что русский друг ему просто позавидовал. А Олег тем временем рассматривал альбомы с гравюрами – роскошно переплетенные в кожу и бархат образцы салонного декора конца девятнадцатого столетия. Такие альбомы некогда лежали во всех гостиных, служа развлечением для гостей, не знавших, как убить скучный вечер, и подтверждая высокий социальный статус хозяев дома. Новый владелец искренне считал их раритетом.

– Если бы этот бедный осел дал себе труд зайти в любой букинистический магазин, каких в его районе десятки, он бы купил такой альбом за восемьдесят евро штука, и ему были бы еще благодарны, потому что качество гравюр в изданиях такого рода невысокое. Рыночный товар. И вот я листал проклятые альбомы, раздумывая о тщете всего земного, и вдруг обнаружил среди макулатурных завалов книжицу карманного формата – вот эту самую, сударыня! – И Олег любовно взглянул на молитвенник. – Я взял томик, начал его осматривать… Это было как глоток свежей воды, после того как поневоле напьешься из грязной лужи. Я сразу увидел, что передо мной подлинник. Не просто молитвенник середины шестнадцатого века, а книга говорящая, знаковая. Сам год его появления на свет чего стоит! Саша, разве тебе он ничего не говорит?

– Тысяча пятьсот пятьдесят третий? – Александра с неуверенной улыбкой качнула головой. – Но… разве тут есть некое особое значение?

– Католический молитвенник, переписанный для некоей знатной английской дамы в самый разгар Реформации… – внушительным тоном пояснял Олег. – В год, когда скончался Эдуард VI и на трон попыталась воссесть леди Джейн Грей, правившая Англией всего несколько дней… Год, когда воцарилась законная наследница престола, дочь Генриха VIII и Екатерины Арагонской Мария Тюдор. Англия, вышедшая было из-под власти папы, при ней вновь становится католической. В самом мрачном и кровавом испанском стиле. Вновь открываются закрытые Генрихом монастыри. В монастырских библиотеках усаживаются за работу переписчики священных книг и молитвенников. Рядом с ними сидят иллюстраторы – безвестные, кропотливые труженики, зачастую большие художники.

Олег умолк. Александра не прерывала установившегося молчания. С заблестевшими глазами она взяла молитвенник, который столько раз держала в руках, листала, рассматривала, не давая себе труда как следует задуматься о его происхождении.

– Я почему-то считала его французским, – почти шепотом вымолвила женщина, медленно перелистывая страницы.

– Почему бы тогда не итальянским? – не скрывая иронии, подхватил Олег. – Признаться, я бы скорее отдал голос за Италию. Переплет совершенно в римском духе – красный бархат, золото, жемчужная сетка. Вещица для сумочки знатной куртизанки, любовницы епископа или кардинала. Но я тут же обратил внимание на иллюстрации. Прежде всего, на первую.

– Это и есть Дорсетширское аббатство? – Александра открыла нужную страницу. Четверть листа занимала заглавная буква, причудливо выписанная на фоне старинного замка еще романской постройки. Во всяком случае, Александра принимала это здание за замок.

– Ну, это я понял не сразу, – признался Олег. – Зато подлинность молитвенника была для меня несомненной.

Со слов Буханкова, Клаус, увидев заинтересованность друга, сделал широкий жест и предложил книгу в дар. Олег уверял, что долго отказывался, ведь одна эта вещь могла стоить намного больше, чем все прочие приобретения. Александра, согласно кивавшая в такт рассказу, со своей стороны была уверена, что Олег молитвенник выпросил или выкупил. Так или иначе, книга оказалась у него. По приезде в Москву новый владелец принялся более пристально исследовать трофей.

– Меня сразу заинтересовало то, что на титульном листе нет обычной для таких книг формальной надписи: «Сей молитвенник, принадлежащий благородной леди (или даме, далее титул), переписан в лето от Рождества Христова (далее год) смиренным братом (имя монаха) в аббатстве (или монастыре, далее название). А здесь ничего, ровным счетом. Только год. Это указывало на определенную степень конспирации.

Олегу сразу пришла на ум Реформация. Монах-переписчик явно работал не легально, в монастыре, а подпольно, в доме своего высокого покровителя. Буханков тщательно исследовал молитвенник и предположил, что старинное крепостное здание, изображенное в начале первого раздела, и есть аббатство, из которого происходил монах. Но тут же он обратил внимание на то, что такая же заставка имеется и в начале последнего раздела. Ошибка немыслимая для времен, когда книга являлась предметом культа, объектом долгих кропотливых трудов!

– Я предположил, что книгу переписывали и иллюстрировали частями, в разных местах, и один художник не ведал, что делал другой. После разрозненные части свели воедино и переплели. К тому моменту я уже не сомневался, что имею дело с раритетом английского происхождения. В 1553 году, вплоть до августа, в стране господствовала протестантская реакция. Монастыри были закрыты, церковное имущество и земли конфискованы. Хотя епископат, догмы и обряды формально оставались неприкосновенными, значения это уже не имело. Монахи превратились в бродячую братию, голодную, озлобленную и опасную. Именно в эти черные для католической церкви времена и был создан молитвенник. Уж точно до воцарения Кровавой Марии. Налицо строжайшая конспирация…

– А для кого он был переписан, Олег? – решилась спросить Александра. – Ты пытался узнать?

– Собственно, точно узнать это невозможно. – Буханков взял у нее молитвенник. – Зацепок никаких. Мне удалось лишь опознать аббатство… Пришлось долго рыться в архивах и сличать снимки, прежде чем я нашел гравюру, где это здание было изображено в том же ракурсе. Это оказалось аббатство графства Дорсетшир.

Аббатство, как выяснил Олег, в самом деле было закрыто и разорено в годы торжества Реформации. Монахи разбежались, и лишь в год свадьбы Марии Тюдор стали возвращаться на место. Гонения католиков в графстве усугублялись тем, что карательные операции лично курировал сэр Генри Грей, четвертый маркиз Дорсет, отец леди Джейн Грей, едва не узурпировавшей английский престол во главе протестантской партии.

– Далее мои поиски были обречены на провал, – продолжал Олег, явно наслаждаясь вниманием слушательницы. – Я мог сколько угодно листать «Книгу пэров» – толку-то? Ясно одно, некий представитель католической знати Дорсетшира в этот смутный год отдавал замуж дочь. Молитвенник походил на свадебный. Но список имен невест мог оказаться как огромным, так и неточным. Семьи в ту эпоху были, как правило, большие, а учет церковных браков в пору Реформации велся не слишком строгий. Достаточно вспомнить, что многие церкви были попросту сожжены вместе со всеми церковными книгами.

Олег снова открыл молитвенник на иллюстрации, изображавшей поклонение волхвов, и сделал Александре знак придвинуться поближе.

– Взгляни, ведь это портреты! Дева Мария на десять страниц раньше – это каноническая Мадонна Ренессанса. Дева Мария в цикле покаянных псалмов – канонична. Но эта, в сцене Рождества Христова, отличается от тех двух, как луна от солнца.

На ней пурпурное платье, отороченное широким горностаем, – символ принадлежности к королевской семье. Волосы украшены золотой сеткой с жемчугом и драгоценными камнями. Традиционно Мадонна изображается в синем платье и белом головном покрывале. Кто же эта особа, дерзнувшая заказать свое изображение при таких королевских регалиях? – И, переведя дух, Олег торжествующе закончил: – Кто же она, как не сама леди Джейн Грей, захватчица престола? Может быть, это свадебный молитвенник. Но это может быть и молитвенник для коронации. Пусть для протестантки это формальность, дань пока не умершим традициям, но она могла быть соблюдена. Еще многие десятилетия в рамках англиканской церкви упорно жили католические каноны! Леди Джейн Грей… Злосчастная самозванка, чья гордая голова скатилась на эшафот вместе с головой ее мужа, лорда Гилфорда Дадли, и свекра, графа Уорвика… Именно лорд Дадли изображен здесь в виде Иосифа, а граф Уорвик – волхв, подающий Мадонне золотой венец. Венец Англии, не больше не меньше, венец, который он выманил для своей невестки у умирающего Эдуарда VI! Это молитвенник заговорщиков!

– Но это невероятно ценная реликвия! – воскликнула Александра. Однако восторг, охвативший ее, мгновенно сменился отчаянием, стоило вспомнить, какой страшный урон нанесен книге.

– Теперь ты понимаешь, что натворил этот негодяй! – подвел итог Олег.

– Понимаю… Но поверить не могу.

Ей вспомнились хладнокровные и циничные рассуждения Лыгина об относительной ценности предметов старины. «Для ценителя картина Ватто – это вечный шедевр. Для дилетанта картина Ватто – тоже вечный шедевр. Но для шимпанзе – это просто заманчиво пахнущий кусок старой грязной тряпки». Лыгин говорил, что стоит ему потерять интерес к предмету, как он превращается в шимпанзе, способного все уничтожить, растоптать, испачкать. «Тогда я выслушала эти рассуждения как нечто отвлеченное. Даже прониклась ими отчасти. Но поверить, что он способен скатиться до вандализма, ни за что не смогла бы!»

– Когда он отдал тебе молитвенник?

– Прошлым летом, – очнулась от задумчивости женщина.

– Примерно тогда же я встретил его в последний раз, – с ненавистью проговорил Олег. – И он мне ни словом не намекнул, гад… Только все усмехался, разглагольствовал о своем тайном увлечении.

– Мне он тоже об этом говорил, но до чего туманно! – поддакнула Александра. – А чем конкретно Лыгин занялся?

– Да разве он прямо скажет? Все разговоры велись лишь на тему, как дорого ему это обходится да как он всех поразит… «Всех, способных оценить!» – твердил этот надутый индюк! Разумеется, он же голубая кровь, аристократ, а мы все плебеи!

– А Лыгин правда аристократ? – со жгучим интересом спросила женщина. – Я слышала, он сын военного, какого-то генерала…

– Он такой же сын генерала, как я! – фыркнул Олег. – Его отец – немецкий военнопленный, а мать была женой действительно генерала. Скандал с появлением Лыгина на свет вышел несусветный, поскольку генерал, отвоевав, явился к жене только в конце сорок пятого, когда ребеночек уже умел пользоваться горшком, ложкой и говорил «мама». В результате генерал прямой наводкой отправился в лагерь, военнопленный из лагеря досрочно вернулся домой, в Германию, за хорошее поведение и идеологическую активность, не иначе! А мать с ребенком остались одни, в эвакуации, где этот несуразный роман имел место быть!