Текст книги "Пассажир без багажа"
Автор книги: Анна Малышева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]
– Извините, – начала Варя, предупреждая ее вопросы. Было видно, что девушка, застав в вагоне пассажирку, слегка удивлена. – В соседнем купе ехал мой муж. Его вещи на месте, а его самого нет. Как-то странно!
– Какое у него было место?
Варя показала ей билет Андрея. Девушка вошла в купе, заглянула наверх, будто ожидая, что пассажир там спрятался, и пожала плечами:
– Ну вы же видите, его нет. Может, вышел на перрон?
– А сумку бросил? – возразила Варя. – Вы не помните – когда утром отдавали билеты, он был в купе?
Девушка нахмурилась и покачала головой:
– Я ведь не могу всех пересчитывать.
У Вари лопнуло терпение. После ночных недоразумений с туалетами она не собиралась церемониться.
– Вы, похоже, вообще не обращаете внимания на пассажиров! – едко сказала она. – Я после Бологого полчаса не могла попасть в туалет! Все было заперто, пришлось идти в двенадцатый вагон! А вы спокойно спали! Я к вам стучалась!
Девушка насторожилась:
– Вы что – хотите жалобу написать?
– Я только хочу найти мужа! Куда он, по-вашему, мог деться?
Услышав, что пассажирка не собирается жаловаться, проводница сразу сменила тон. Извинилась.
С милой улыбкой объяснила, что перед станцией заперла туалеты и прилегла на две минутки отдохнуть. Как уснула – сама не помнит. Она, конечно, виновата… Варя впала в отчаяние и перебила ее:
– Ладно, давайте об этом забудем! Меня сейчас совсем другое волнует!
Они вместе обыскали весь вагон. Проводница начала заглядывать даже под нижние полки, чем очень напугала Варю.
– Ох, всякое бывает, – вздыхала девушка. – Конечно, милиция с нами едет, но все равно иногда случается такое… Один раз в нашем поезде младенца нашли – в туалете, под умывальником. Какая-то дрянь родила прямо в туалете и сунула его туда. Ее в конце концов отыскали, уголовное дело завели… И проводницам, конечно, неприятностей хватило. Недосмотрели, видите ли. А чем они виноваты? Не можем ведь мы за всеми следить…
Кстати… – Она вдруг остановилась. – Сейчас туалеты проверю. Правда, их не я, а Галка запирала. Галя!
В коридоре появилась вторая проводница. Быстро уяснив, в чем дело, она вынула ключ:
– Сейчас откроем. Тот, дальний, я сама заперла. А наш туалет – ты, Наташ.
– Я? – удивилась вторая проводница. – Я ни один не запирала. Перед Москвой дернула двери – обе заперты. Думала, ты постаралась.
Быстро выяснилось, что Галя за двадцать минут до Москвы проверила и заперла туалет в конце вагона. А первый был еще занят, там слышался плеск воды. Она постучала ключом в дверь и вежливо попросила поторопиться. Потом пошла раздавать билеты. Видела, как в сторону туалета прошла Наташа, и как она разминулась с мужчиной – тот шел по коридору с полотенцем на плече. И решила, что Наташа заперла за ним туалет. Девушки перестали препираться, странно взглянули на Варю и отправились в конец вагона. Варя бросилась за ними.
– Что за черт! – пробормотала Галя, пытаясь повернуть ключ в замке и нажимая ручку. – Не двигается. Заело, что ли?
Наташа тоже попробовала отпереть, потом сильно постучалась и припала ухом к двери.
– Странно, – сказала она и снова взглянула на Варю. Та стояла ни жива ни мертва. – Даже ручка не поворачивается. Может, фиксатор изнутри надели?
– Придется ломать, – тихо сказала Галя. – Женщина, вы посидите пока в купе. Идите в первое. Подождите немножко. Наташ, сбегай за Дмитрием Павловичем. Пусть он решит, как быть.
Варя прошла в указанное купе. Села на небрежно заправленную постель, ощущая, как начинают дрожать ноги. Она чувствовала, что долго сохранять спокойствие не сможет. Изо всех сил приказывала себе держаться. Вовсе не обязательно, чтобы в этом туалете заперся Андрей. Совсем не обязательно, но… Где же он в таком случае? Она не вынесла ожидания, выбежала в коридор, выглянула во все окна.
На перроне мужа не было. Сумка с его вещами по-прежнему стояла в коридоре. Теперь Варя боялась на нее смотреть. Все мысли о разводе, об отчуждении исчезли. Их смело горячим потоком тревоги.
Теперь она чувствовала, что ее «твердое решение», принятое в Питере, было скоропалительным. И повторяла про себя: «Пусть он найдется, пусть он найдется, я ни слова ему не скажу, пусть молчит, если хочет…»
Она услышала в коридоре мужской голос, но это был не Андрей. Наверное, пришел начальник поезда. Варя слышала, как снова пытаются открыть дверь туалета. Как в дверь стучат, как приказывают открыть.
Дверь вскрыли через полчаса. Услышав шум, Варя вышла в коридор и застыла у окна, опираясь на поручень. Ноги ее не держали. Отсюда ей было видно, как развинчивают замок, как загоняют в открывшуюся щель массивное долото… Дверь дрогнула и приоткрылась.
– Так, – сказал мужчина в железнодорожной форме с погонами, едва заглянув в туалет. – Ну-ка, Галя, бери рацию и вызывай «скорую». А я попробую его снять.
Варя наконец выпустила поручень и бросилась к туалету. Оттолкнула мужчину и заглянула. Она увидела мужа. Точнее, его спину, которая появилась перед ней как-то странно высоко. Она не сразу поняла, что его ноги не касаются коврика на полу. В первый момент ей показалось, что он стоит, тесно прижавшись к окну, будто высматривая кого-то на перроне. Но что можно было увидеть сквозь белое матовое стекло?.. Потом она увидела валяющийся в раковине фотоаппарат – без футляра. Пустой футляр покачивался возле бедра Андрея. И наконец, заметила, что реечка наглухо задраенного окна обмотана кожаным ремнем, на котором висел футляр. Впрочем, теперь не только футляр… Этот же ремень туго врезался в шею Андрея. В зеркале отражалась часть его лица, прижатого к оконному стеклу. Это искаженное лицо показалось ей чужим, незнакомым. И до боли родным.
– Это ваш муж? – спросил ее начальник поезда, все еще задыхающийся после борьбы с замком.
Варя открыла рот, чтобы ответить, но не услышала своего голоса.
– Это он? – испуганно спросила ее Наташа, возникшая у нее за спиной.
Варе наконец удалось пошевелить губами. Наверное, ее ответ услышала только она сама.
– Да… Это он.
Она почувствовала, что ее берут под руку. Наверное, это была все та же Наташа. Варя даже не взглянула, кто помог ей дойти до ближайшего купе, кто усадил ее и предложил минеральной воды. К стакану она не притронулась. Сидела, уставившись на свои колени. И прислушивалась к тому, что творилось возле туалета. В стенку коридора что-то ударилось. Она косо взглянула в ту сторону и увидела потемневшие отполированные ручки брезентовых носилок. Зажмурилась, чтобы больше ничего не видеть. Если бы можно было и не слышать… В вагоне возникали все новые мужские голоса, слышались тяжелые торопливые шаги, какая-то возня возле туалета. Ее тронули за плечо:
– С вами тут поговорить хотят.
Она подняла глаза. Фигура проводницы расплывалась, она казалась сине-белым пятном.
– Он уже умер, да? – глухо спросила Варя. – Он уже был мертвый?
– Да, – будто издалека донесся до нее ответ. – И Дмитрий Павлович говорит, что уже давно… Ой, я просто не знаю, что будет! Первый раз у нас такое, мы четвертый год с Галкой ездим… Вы можете встать? Или вам помочь? Может, таблетку примете, от сердца? У нас есть аптечка.
– Не надо, сердце у меня в порядке, – пробормотала Варя.
– Там милиция ждет, – добавила девушка.
– Да-да, сейчас. – Варя попыталась встать, но тут же снова опустилась на полку и спрятала лицо в ладонях. Только сейчас она по-настоящему поняла, что все кончено и Андрея она больше не увидит. Проводница еще что-то говорила ей, но Варя не слышала. В голове билась, не находя выхода, одна мысль: «Что я ему сказала в последний раз? Что я сказала? Что он ответил? Не помню, не знаю… И уже никогда не узнаю…»
Глава 2
Поезд пришел в Москву в восемь двадцать пять утра. Домой Варя попала только в четвертом часу пополудни. Медленно взобралась по лестнице, стараясь идти так, чтобы сумки не били ее по ногам.
Поставила их перед дверью, достала ключи. Не успела повернуть первый ключ в замке, как дверь распахнулась и на пороге появилась мать:
– Господи, куда же вы пропали?! Я чуть с ума не сошла! Пироги пересохли, весь обед простыл…
Ну, с приездом, заходи, наконец-то… А где Андрей?
Варя молча поставила сумки в прихожей, скинула туфли, прошла в большую комнату. Присела на диван, машинально погладила кошку. Та спала, свернувшись в клубок, и со спины невозможно было определить, кто это – Кришна или Вишну.
Кошка тут же проснулась, увидела Варю и с довольным урчанием залезла ей на колени. В комнату вошла встревоженная мать:
– Варь, а где Андрей? Я там стою-стою, жду, когда он поднимется…
– Мам, сядь, – попросила Варя.
Но та ее не послушалась и гневно взмахнула кухонным полотенцем:
– Скажи по-человечески – опять поссорились?
– Нет, мама. Ты можешь дать мне воды?
Мать с ворчанием ушла на кухню. Оттуда доносился сытный запах пирогов. У Вари дрожали руки – то ли от тяжелых сумок, то ли от волнения. На вокзале, в помещении милиции, она держалась хорошо.
Не плакала, не кричала, пыталась толково отвечать на вопросы. А сейчас опять размякла и, когда мать принесла ей воды, едва смогла взять стакан. Та наконец поняла, что стряслось что-то ужасное. Присела рядом, заглянула ей в лицо:
– Варюша, ты лучше сразу скажи мне, в чем дело.
Все-таки разводитесь? Я уже знаю, мне Кристинка твоя насплетничала. Звонила пару раз сюда, пока вы в Питере были. Мы с ней поболтали. Почему же ты со мной не посоветовалась? – с заметной обидой в голосе спросила она. – Нашла у кого спрашивать…
Кристина ни с кем ужиться не может, а я с твоим отцом уже тридцатый год живу. Слушай, а куда Андрей поехал? К своим, в Жуковский? Или на дачу?
Варя наконец отпила воды и поставила стакан на журнальный столик. Пришла вторая кошка, лениво потерлась о ее ногу и полезла на диван. Кришна и Вишну были сестрами, из одного помета. Их задешево продала Варе одна из сотрудниц в магазине.
Котята родились от прекрасных родителей-чемпионов, однако обе оказались с экстерьерными недостатками – у одной голубые глаза, а не желтые или оранжевые, как полагалось этой породе. Вторая обладала «неуставным» узким белым воротничком под горлом, нарушавшим обязательную серую однотонность. С такими недостатками кошкам трудно было рассчитывать на породистых женихов. Но Варя и не собиралась делать деньги с помощью своих любимиц. Они, похоже, это ценили и всегда утешали хозяйку, если она грустила. Вот и сейчас они тесно прижались к ней.
– Варя, я к тебе обращаюсь! – Мать не выдержала и сильно тряхнула ее за плечо. – Сидишь будто каменная! Что он натворил – можешь сказать?
Она очнулась и перестала гладить кошку. Все это время ее рука автоматически теребила короткую плюшевую шерсть Кришны.
– Разве я не сказала? – вяло ответила она. – Он умер. Повесился сегодня утром. Или ночью, я не знаю.
Варя услышала короткий отчаянный выдох и повернулась к матери. Та смотрела на нее так, будто дочь неудачно, зло пошутила.
– Ты не веришь? – спросила Варя. – Я тоже…
Не очень верю. Мы ехали в разных купе, а утром обнаружилось, что он повесился в туалете. В том, что рядом с проводниками, знаешь, в начале вагона…
Теперь мать поверила. Она схватила Варины руки и больно сжала их, ее глаза наполнились слезами.
– Варечка, как же так? Почему?! Он не сказал?
– Нет. Мы почти не разговаривали в последнее время.
– А где он сейчас? – Мать осеклась и тут же поправилась:
– Где тело?
– Взяли на вскрытие, – автоматически, совершенно равнодушно ответила Варя. – И фотоаппарат тоже. То есть его-то не на вскрытие, а просто забрали. Сказали – потом вернут.
Известие, что Андрей повесился на ремне от футляра, окончательно сразило мать. Она вскочила и ушла на кухню. Варя посидела на диване, закрыв глаза и ощущая, что вот-вот уснет. Наверное, это было ненормально – спать в такое время, всего через несколько часов после того, как скончался муж. Но она засыпала. Не в силах бороться с усталостью, Варя прилегла на диван, подложив под щеку жесткую вышитую подушечку. Эту подушечку когда-то вышивала ее бабушка – сказочная мельница на берегу озера, в окружении цветов. Все это было вышито с невероятной тщательностью, мелким крестиком. В детстве Варя любила спать на этой подушечке. Когда она просыпалась, у нее на щеке оставался отпечаток бесчисленных крестиков.
Она слышала сквозь наплывающую дремоту, как мать укрывает ее пледом, как устраивается в ногах кошка. А потом наступила тьма – и это было для нее спасением.
Она проснулась уже под вечер. В комнате тихо бормотал телевизор – в кресле сидел отец и смотрел новости. Оказалось, что, пока Варя спала, мать позвонила домой и вызвала мужа.
– Я звонила в Жуковский, хотела сообщить его родителям, да их дома нет, – вздохнула мать. – Наверное, на даче. Варечка, а он записки не оставил?
– Я не видела никакой записки. – Варя села и потерла онемевшую щеку. Ну конечно, опять все в крестиках. – Может, милиция найдет. Он мог сунуть записку в карман…
– А в его вещах, ты смотрела? – поинтересовался отец.
– Нет. Они все перерыли и вернули мне. Наверное, если бы нашли что-то – сказали бы.
Мать принесла ей чашку чаю и большой кусок остывшего пирога с капустой. Варя откусила один раз и отставила тарелку в сторону:
– Не хочу.
– Ну вот, – расстроилась мать. – Только не вздумай себя голодом морить! Ты не виновата – запомни! Это у него что-то с головой случилось, а ты не виновата! Не вешаются только потому, что жена хочет развестись! Ничего, в милиции разберутся, почему он это сделал! Слушай, а он был трезвый?
– Да оставь ты се в покое! – неожиданно вмешался отец. – Не видишь – она и так не в себе.
Мать замолчала, взяла пульт и сделала звук погромче. Они с отцом смотрели вечерние новости, а Варя молча пила чай. «Не виновата». Эти слова она повторяла про себя весь день – и в вагоне, и в отделении милиции, где составляли протокол. И потом, когда вышла из отделения с двумя сумками и уселась на первую попавшуюся лавочку. Варя испытала смутное раздражение из-за того, что теперь весь багаж придется тащить ей. Муж от этой обязанности отстранился – впрочем, как и от всех остальных обязанностей. По прибытии в Москву он сам приобрел свойства клади – безмолвие, тяжесть, безразличие к тому, что будет с ней дальше. Женщина просидела на вокзале больше часа, будто ожидая поезда. Поезда действительно уходили один за другим. Рядом с Варей то и дело останавливались пассажиры. Раздавался голос в динамике, объявлявший номера поездов и правила поведения на перроне. Варя приглядывалась и прислушивалась ко всему этому со странным интересом – будто смотрела фильм, не участвуя в нем.
И твердила про себя: «Я не виновата, он сам решил умереть». Но не верила этим словам.
Там, на вокзале, ей удалось в конце концов вспомнить, что она сказала мужу в последний раз, утром в гостинице. «Ты помнишь, что в Москве мы сразу разводимся?» – спросила она. Что-то в этом роде. И не дала ему ответить… А ведь он хотел что-то сказать. Но неужели эти ее слова, которые он и раньше не раз слышал, произвели на него такое впечатление? Андрей должен был знать, что ее с легкостью можно переубедить. Этот недостаток она в себе ненавидела – но так и не научилась по-настоящему отстаивать свои решения. Это все знали.
И ее родители, которые считали, что у дочери золотой, бесконфликтный характер. И Кристина – она объясняла эту Варину черту особенностями гороскопа: «Ты Весы, а Весы все такие – сами не знают, чего хотят». Если муж не хотел разводиться, то попытался бы ее отговорить. И это бы у него получилось. Это не причина, чтобы запереться в туалете, обмотать ремень вокруг оконной ручки и затянуть на шее петлю…
Варя вздрогнула – так живо она представила эту сцену. Как будто стояла рядом и все видела.
Это было страшно, недоступно ее пониманию, противоестественно! И ее мучила какая-то деталь – в этой сцене было что-то, чего она никак не могла себе представить. И все-таки видела это. Не в воображении, а наяву. Когда заглянула в туалет…
– Варечка, может, еще чаю?
Оказывается, рядом с ней давно стояла мать.
Варя подняла голову, встретила ее тревожный взгляд.
– Нет, спасибо, – пробормотала она. – Знаешь, я все-таки хочу посмотреть его вещи.
Собственно, она хотела сделать это в одиночестве, уйдя в другую комнату. Но не успела ничего сказать – отец принес в комнату обе сумки и поставил их возле дивана. Родители принялись вынимать из сумок вещи. Варя только давала указания и лично осматривала каждую тряпку, каждый пакетик.
Свою сумку она сразу отставила в сторону. Мать удивило, что она упаковала вещи мужа отдельно, но она только бегло взглянула на Варю л ничего не сказала. "Никто не верит, что я приняла решение развестись, – поняла Варя. – Особенно мама. Думает, наверное, что я дурью маялась. Конечно, со стороны невозможно судить. Спрашивается, с чего бы я вдруг решилась на развод? Андрей стабильно зарабатывал, не пил. И в тот вечер тоже был трезвый – я видела, как он шагает по коридору. Я уверена – он ни капли не выпил. Да и денег себе почти не оставлял… Ни разу за десять лет руки на меня не поднял. Любовниц тоже, кажется, не заводил. Хотя кто может поручиться? Во всяком случае, я ничего не знаю, а это все равно что ничего и не было.
С моими родителями он всегда ладил. По-своему ладил – сдержанно, без панибратства. Ну а то, что стал слишком часто отмалчиваться… Так ведь это тоже можно считать достоинством! Многие женщины так и представляют себе настоящих мужиков – молчаливыми, сдержанными… А если и не хотел мне чего-то говорить – значит, я стала ему чужой… Ну как я могла объяснить это в милиции?"
Впрочем, там ее об этом не спрашивали. Протокол занял полторы страницы. Прежде чем подписать их. Варя внимательно прочитала текст. Был сделан явный упор на то, что она, Кузмина Варвара Александровна, во время отпуска в Санкт-Петербурге предупредила мужа, Кузмина Андрея Петровича, что подаст на развод по приезде в Москву. Правда, не упоминалось прямо, что Андрей повесился по этой причине… Но это подразумевалось. Варя и сама не смогла бы назвать другой причины. Но и эту принять было невозможно. Она поставила подпись, не задавая вопросов, не противясь, – как делала все после того, как увидела труп мужа. С этого момента ей многое стало безразлично.
На свет были извлечены аккуратно сложенные рубашки Андрея – три грязные, две чистые. Несколько маек. Шорты, которые он в каком-то кафе облил капуччино. Варя хотела их застирать, когда они вечером вернулись в гостиничный номер, но почему-то не сделала этого. Ей смутно вспомнилось, будто тогда они опять выясняли отношения. Мама с удивлением рассматривала пластиковый лоток с питанием.
– А это что?
Варя объяснила, что это выдавали в поезде, и мать изумилась окончательно:
– Как в самолете стало! Господи, там же ехать всего восемь часов! Неужели все такие голодные?
– Думаю, что мало кто это ест, – заметила Варя. – Кстати, в моей сумке такой же лоток. Я тоже ничего не ела. А этот – Андрея.
Мать унесла еду на кухню. Пока она разбирала продукты и укладывала их в холодильник, отец пристально смотрел на Варю, будто ожидая, что она ему что-то скажет. Она не выдержала этого взгляда:
– Ты что, пап? Тоже меня обвиняешь?
– А кто еще тебя обвиняет? – вопросом ответил он.
Варя осеклась. В самом деле, никто ее не обвинял. Она сама себя терзала.
– Ты правда перестала с ним разговаривать? – спросил отец.
– Да. Вчера утром перемолвились парой слов, и все.
– И днем больше не виделись?
Варя с досадой отбросила упавшие на глаза волосы:
– Знаешь, папа, мне ничуть не хотелось его видеть! Мы уже не могли друг друга выносить. Если бы мы в последний день не расстались, еще неизвестно, может, это я бы покончила с собой.
Она напоролась на его осуждающий взгляд, и это, как всегда, заставило ее замолчать. Варя опустила голову и выбросила из мужниной сумки все, что там оставалось, – пакет с бельем и носками, шлепанцы, несколько носовых платков, две обертки от фотопленки «Кодак». И два черных футлярчика с отснятыми кассетами. Больше там ничего не было – на дне болталась мелочь, выпавшая из карманов, да еще завалился в угол помазок для бритья. Варя порылась в карманах сумки, извлекла оттуда гостиничный проспект, связку ключей от собственной квартиры и маленькую клизму. Появление этого предмета удивило отца. Варя натужно улыбнулась, поймав его взгляд:
– Он ею чистил объектив фотоаппарата. Направлял на линзу наконечник и продувал. Протирать нельзя, можно что-то там стереть. Он мне объяснял, но я уже не помню точно.
Из кухни вернулась мать. Она протянула Варе сложенную розовую салфеточку:
– Варь, посмотри, тебе это нужно? А то я выброшу.
Варя взяла бумажную салфетку, развернула и увидела несколько цифр, нацарапанных карандашом.
Если точнее – семь цифр. И их писала не она.
– Где ты это взяла? – спросила она, продолжая вглядываться в эти ничего не говорящие цифры. Варя обратила внимание, что салфетка в нескольких местах была прорвана. Тот, кто это писал, или торопился, или нервничал. Цифры размашистые, большие, разной величины.
– В лотке. Там же, кроме всего прочего, еще и салфетки, и зубочистки, – сообщила мать уже не Варе, а мужу. – Говорю же – прямо как в «Аэрофлоте». Ну что? Выбросить?
Варя аккуратно сложила салфетку и покачала головой:
– Нет, я оставлю. Мам, а в чьем лотке это было?
В Андреевым?
Мать как будто рассердилась:
– Там же не написано, чьи они. Все одинаково.
Ты ела что-нибудь? Может, чай или кофе пила?
– Нет…
Варя встала и отправилась на кухню. Да, оба лотка были совершенно нетронуты. Но со своего Варя сняла наклейку, которым он был запечатан.
Когда выдали питание, она заинтересовалась, что там, в лотке. А Андрей даже не снимал наклейки.
И все же бумажная салфетка явно была извлечена из его лотка.
– Варя, в чем дело? – Сзади подошел отец. – Там записан чей-то телефон?
– Телефон? – обернулась она.
"Что значит взгляд со стороны… – Варя опять развернула салфетку и взглянула на цифры. – А я-то даже не подумала… В самом деле, похоже на московский телефон. Семь цифр. Правда, написаны они не в строчку, это меня и сбило с толку… А если их прочесть как телефонный номер, то получится – «279-58-31».
– Это Андрей написал? В поезде? – допытывался отец.
Он взял у дочери салфетку, перечитал телефон и вышел. Вернулся через минуту со справочником в руках:
– Давай посмотрим, к какому району относится номер. Вот… Автозаводская – Южный речной порт.
У тебя есть знакомые в том районе?
– Нет. – Она была слегка ошарашена его напором. – Впрочем, сейчас не соображу. А мне-то показалось, что это кто-то что-то подсчитывал. Расходы, например.
– Разве у вас этим Андрей занимался? – вмешалась мать. Она тоже втиснулась на кухню, и Варя оказалась в буквальном смысле слова приперта к стенке. Ей пришлось признать, что расходы подсчитывала всегда она – если была охота этим заниматься. Как ни подсчитывай, все равно на многое не хватало. А теперь вот все сбережения ушли на поездку.
Ей в голову вдруг пришла мысль: если бы они никуда не поехали, Андрей сейчас был бы жив.
– Это он написал, – уверенно сказал отец. – В поезде, я думаю.
– Может быть, – согласилась Варя. – Ну и что?
– Нужно позвонить по этому телефону.
– Зачем? – удивилась она. – Какой в этом смысл, папа? Что ты хочешь выяснить?
– Я думаю, он познакомился с кем-то из попутчиков по купе, – объяснил отец. – Записал его телефон. Тот человек может что-то знать… Варя, ты-то сама разве не хочешь узнать, почему твой муж повесился? Ты с ним говорить не желала, может, он разговорился с кем-то другим? Знаешь, как бывает в поезде? Чужие люди выкладывают друг Другу такое, чего родным дома ни за что не скажут.
– Только не в этом поезде! – возразила Варя. – Там нет смысла знакомиться. «Добрый вечер», «доброе утро» – это все, что там можно услышать.
Мать ее полностью поддержала:
– Да ты что, Саша, чужим людям звонить! Как-то неудобно! Ну что ты им скажешь? Так, мол, и так – зять с собой покончил, не знаете ли чего интересного про это дело? Варя, он же сам с собой покончил? Никто его не убивал? Что милиция-то говорит?
Варя рассказала про запертую дверь туалета, про задраенное окно, про то, что на ручку двери изнутри был надет фиксатор.
– Проводница даже ключ в замке повернуть не смогла из-за этого фиксатора, – добавила она. – И вряд ли кто-то зашел с ним в туалет, а потом выскочил в окно. Поезд делал только одну остановку – в Бологом, – все время шел очень быстро. Такой прыжок на ходу – верное увечье. И если бы вы видели, как он висел на оконной ручке! – У нее внезапно сел голос, и она закончила почти неслышно:
– Окно тоже было закрыто – с самого начала. Он был в туалете один. Он сам, сам это сделал!
И запнулась. Перед ней опять возникла картина – спина Андрея, кожаный ремень, болтающийся возле его бедра, отражение его искаженного лица в зеркале… И фотоаппарат в мокром умывальнике.
Фотоаппарат, над которым муж трясся, за который полтора года назад выложил немалые для их бюджета деньги – почти триста долларов. Андрей давно мечтал о нем. Сама Варя тоже немножко фотографировала – конечно, профессионалом, как муж, она не была. Ей тоже хотелось попробовать что-то снять новым фотоаппаратом, но Андрей так изменился в лице, когда она открыла объектив, что Варя даже обиделась. И вернула ему «Никон» со словами, что никогда к нему больше не притронется. Муж извинялся за свое недоверие, однако Варя свое слово сдержала. С тех пор она стала единоличной хозяйкой простенькой старой «мыльницы». И в Питере сняла целую пленку. Андрей тоже фотографировал и в эти минуты был счастлив. Похоже, в последнее время съемка являлась для него единственным источником радости. А там, в туалете.., священный для Андрея аппарат фирмы «Никон» валялся в раковине. Даже без футляра – без малейшей защиты от царапин, ударов, от капель воды. Она не сразу поняла, как дико это выглядит, – в тот миг ей было не до того. Но теперь…
– Я все-таки позвоню, – решился отец. – Ничего страшного не случится. А в милиции эту салфетку видели?
Не получив вразумительного ответа – Варя его слушала вполуха, – отец вышел в коридор, к телефону. Мать побежала за ним, на ходу отговаривая от этого «неприличного» шага. Она вернулась через минуту, сжимая ладонями виски:
– Дозвонился, разговаривает. Ох и упрямый же он… Варь, Андрей ведь не такой был?
– Да как сказать, – ответила та, глядя в окно.
Там было уже темно, и она не видела в черном стекле ничего, кроме своего собственного лица. – Я его совсем не понимала. Теперь мне так кажется…
Мимо ее ног проскользнула Кришна. Она направлялась к своей миске. Кроме сухого корма, там ничего не было. Кошка начала скрести лапой линолеум – так она выражала свое недовольство. Вошедшая следом сестра полностью ее поддержала.
Варя достала из холодильника пакет молока, налила в другую миску и поставила возле плиты. Вишну понюхала молоко, лизнула, отряхнула лапы – все четыре по очереди – и с оскорбленным видом удалилась. Мать вздохнула:
– Избалованные они у тебя, ничего, кроме мяса, не едя г. Даже консервы не трогают – у меня две банки из-за них пропало.
– Ничего, к утру проголодаются, вылакают молоко. – Варя присела к столу. – А вы что – останетесь ночевать?
– Вообще-то мы собирались остаться, – осторожно сказала мать. – Поддержать тебя. Ты в таком состоянии…
– А в каком я состоянии? – возразила Варя. – Я неплохо себя чувствую. Ты не обижайся, мама, но мне хотелось бы побыть одной… Я должна подумать…
Мать не успела ей ответить – в дверь заглянул отец. Он был явно раздосадован. Не сказав ни слова, положил на холодильник розовую салфеточку, а в ответ на Варин вопросительный взгляд только пожал плечами. Мать язвительно обратилась к нему:
– Ну что, добился своего? Поговорил?
– Да, глупо вышло, – признался он. – Я спросил, может, кто-нибудь ехал сегодня ночью из Питера в Москву. Может, надо было начать не так…
Не знаю. Мне ответили, что это ошибка. Я им назвал фамилию, имя Андрея – они такого не знают. Сперва со мной женщина говорила, потом отдала трубку мужчине. Наверное, мужу. Тот меня в конце концов чуть не послал…
– О Господи! – вздохнула мать. – Говорила же я тебе – это неприлично!
– Не в приличиях дело, – отрезал отец. – Просто надо сообщить этот телефон милиции. Там с ними по-другому поговорят.
Они вместе выпили чаю. Варя замечала, что родители то и дело пытаются заглянуть ей в глаза. Наверное, чтобы убедиться, действительно ли она держит себя в руках. Она сама себе удивлялась. Никаких следов того панического страха, который она испытала в поезде, в опустевшем вагоне, – ничего похожего на безутешное горе. "Разве так я должна была себя вести, если бы еще любила его? – спрашивала себя женщина и не находила ответа. – Странно. Мне просто снова хочется спать. И еще принять горячую ванну.
Ноги болят ужасно, и плечи немеют после сумок.
И голова тяжелая. Но ведь все это не имеет отношения к горю! Я ничего не чувствую!"
– Ну что, Саша, уже одиннадцать. – Мать взглянула на часы. – Давай собираться.
Отец, по-видимому, обрадовался, что не придется ночевать в гостях. Варя прекрасно знала, какой он домосед. На чужих подушках ему не спалось. Он всю ночь вздыхал, ворочался, бесконечно выходил на балкон курить и в результате не высыпался не только он, но и все окружающие. На прощанье мать попросила Варю еще раз позвонить родителям Андрея. Вдруг они уже вернулись с дачи? Варя пообещала сделать это немедленно. Она заперла за ними дверь, почистила ванну, пустила в нее сильную струю горячей воды. Следовало торопиться, потому что после полуночи горячую воду нередко отключали. Варя прошлась по комнатам, отметила, что мать без нее пыталась навести порядок. Варя никогда не считала себя образцовой хозяйкой. Вещи у нее нередко валялись на стуле или на диване – только раз в три-четыре дня она собиралась с духом и вешала их в шкаф, где им и полагалось быть. Варя подумала, что тем вещам, которые сегодня выбросили из сумок, предстоит еще долго валяться на диване.
Кошки будут на них спать, и в результате почти все потом придется чистить и стирать… А в ближайшее время у нее будет масса других дел. Связанных с похоронами, скорее всего… Варя раскрыла шкаф и принялась сортировать вещи на чистые и грязные.
За этим занятием ее и застал телефонный звонок.
«Наверняка Кристина, – с досадой подумала она. – Хочет узнать, помирились мы или нет. О, и времечко ее любимое! Останусь без ванны… И ведь придется ей все рассказать, а тогда она не повесит трубку до утра…» Варя решила не подходить к телефону. Повесила веши в шкаф, плотно прикрыла дверцы, чтобы кошки туда не забрались. И пошла в ванную комнату.
Второй раз телефон зазвонил, когда она лежала по уши в воде и взбивала пену. Варя рассердилась:
