Текст книги "Мы никогда друг друга не любили (СИ)"

Автор книги: Анна Веммер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

12. Аврора

Почему каждый раз, когда я выпиваю, со мной что-то случается? Может, закодироваться?

Как же больно! И совершенно по-дурацки соскользнул этот нож, никогда больше не буду придерживать мясо рукой, пока режу его! Завтрашнее утреннее купание накрылось медным тазом, а еще остаток выходных придется делать все одной рукой.

– Чего хнычешь? – спрашивает Виктор, входя в ванную с аптечкой в руках. – Не огнестрел ж. Вот у меня был огнестрел. Хочешь, шрам покажу? Да не смотри ты так, он на приличном месте, я к противнику жопой не поворачиваюсь. А у тебя всего лишь порез. Промыла?

Я качаю головой, пытаясь унять дрожь. Господи, за все пять лет брака мы с Виктором столько не пересекались! И вряд ли вообще стояли друг к другу так близко, как сейчас. Или как вчера у домика. Или как вчера у него. Или…

– Ау-у-у! – Он машет рукой перед моим носом. – Страшно, что ли? Дай сюда.

Страшно. Только не подставлять руку под струю холодной воды, а вот так стоять: у раковины, прислонившись к груди Островского и в кольце его рук.

Хотя подставлять царапину тоже страшно. И больно – от неожиданности я отдергиваю руку и ойкаю, но Островский не дает мне отшатнуться. Он как в тисках зажимает мой локоть и заставляет разжать пальцы.

– Ты же не ребенок. Промой, на ноже были специи. Хочешь потом вскрывать у хирурга?

– Больно!

– Жизнь вообще говно, котенок.

– Прекрати меня так называть!

– Тогда, взрослый кот, дай руку, я сам промою. Зажмурься и думай о вискасе.

Мне хочется его ударить, но это можно сделать только локтем, а локоть надежно прижат к теплому боку Виктора. Страх перед обработкой царапины глупый, иррациональный и детский, но он смешивается со страхом перед бывшим мужем и вином в крови, и я плыву.

Вздрагиваю: сначала от нового прикосновения холодной воды, а потом от касания пальцев, которые мягко, но уверенно смывают кровь с ладони. Не смотреть оказывается еще сложнее: так все другие чувства обостряются в разы. Смотреть тоже невыносимо, потому что его пальцы так обхватывают запястье, что невольно в голову лезут мысли о том, с какой легкостью Виктор может его сломать.

Я стараюсь стоять с равнодушным видом, отчаянно скрывая дрожь. Сейчас страх совсем неуместен, мне ведь не делают ничего плохого. Но на краешке сознания противный червячок все равно шепчет «Совсем нет нужды делать это так близко. Совсем нет нужны так прикасаться. И уже пора остановиться, ведь крови больше нет…».

Кровь действительно остановилась, но Островский не спешит меня выпускать. Не выключая воду, он промакивает мою ладонь бумажным полотенцем и щедро поливает царапину перекисью. Она шипит и я вместе с ней.

– Ну тихо, сейчас пройдет.

Он невесомо гладит основание ладони, там, где сквозь тонкую кожу проглядывают венки. Я с трудом сглатываю, чувствуя, что несмотря на холодную воду, по руке распространяется тепло. И сердце бьется быстрее.

Затем несколькими ловкими движениями Виктор забинтовывает мне ладошку, и получается даже удобно: бинт почти не сковывает движений. Но я все равно злюсь на себя. Думала, стану ребятам хорошей компанией, а вместо этого сначала заставила их всю ночь носиться по лесу, а теперь вот превратилась в беспомощную девицу с забинтованным пальчиком. Бесполезное существо какое-то.

Я вдруг понимаю, что порез обработан и забинтован, а Островский не спешит меня выпускать. И не только выводит горячие узоры на запястье, но и обжигает дыханием шею.

– По-моему, пора заканчивать, – с трудом, дыхание почему-то не слушается, – говорю я.

– Не могу, – получаю хриплый ответ.

Мне не хватает сил вырваться. Не потому что он крепко держит, а потому что сил этих совсем немного. И с каждым новым прикосновением все меньше и меньше. Мое тело перестает слушаться, теперь для него существуют только совершенно новые ощущения.

Для себя я давно решила, что секс и все к нему относящееся – не моя история. Бывают же асексуалы, правда? Меня не трогали околоэротические сцены в фильмах, не интересовали любовные романы. Иногда – еще до замужества – я влюблялась, но верхом фантазий были прогулки за ручку и нежные поцелуи, которые имели совсем не сексуальный подтекст.

Так странно в двадцать три года вдруг обнаружить, что существуют эмоции, которых я раньше не испытывала. Что тело может отзываться такой волнующей дрожью, а низ живота сводить всего лишь от того, как сильные руки ведут по бедрам, приподнимая край платья.

Я пьяна. Черт.

Слишком пьяна, чтобы взять себя в руки. Достаточно пьяна, чтобы кайфовать от прикосновений мужчины, которого вроде как ненавижу.

Брызги от ледяной воды, которую никто и не подумал закрыть, резко контрастируют с касаниями горячей ладони. Я чувствую, как сердце пропускает удары, один за другим, и как тело наливается тяжестью, а голова идет кругом.

Со мной что-то не так. Что-то сломалось, ведь так не бывает. Нельзя одновременно ненавидеть и сгорать от желания. Это вино или… или что-то в голове перемкнуло, и завтра я пожалею! Если не заставлю его остановиться, то пожалею!

Но вместо этого, когда рука Островского поднимается выше, проникает под резинку трусиков и повторяет все движения там. Одновременно с этим губами он прикасается к моей шее, лаская следы вчерашних поцелуев языком – и они снова горят. Я должна его остановить, должна вырываться так же, как в клубе, но вместо этого, когда по телу проходит разряд тока от осторожной, но уверенной ласки между ног, я выгибаюсь, подставляясь под сладкую пытку всем телом.

Я слышу его хриплое дыхание и чувствую, с какой силой бьется сердце. Мое уже готово остановиться. Я никогда еще не чувствовала ничего подобного, и все сбивает с толку. И то, что не чувствовала, и то, что не должна. И не с ним, и не здесь, не так… но Виктор как будто точно знает, как надо прикасаться, чтобы мозг отключился, а тело не слушалось. Чтобы внизу живота напряжение достигло максимума.

Чтобы каждый раз, когда он нажимает на пульсирующий клитор, я вздрагивала.

Он пахнет красным вином и шалфеем.

Он прикусывает мне мочку уха, когда я не сдерживаю стон и выгибаюсь, когда внутри все взрывается совершенно ново, ярко. Когда ногти впиваются в его руку, не то умоляя отпустить меня, не то – не останавливаться, потому что с каждой новой волной удовольствия мне все легче и легче дышать.

И все стихает, а сердце – нет. Кожа горит, и накатывает смертельная усталость. Я открываю глаза и встречаюсь с Островским взглядом: мы отражаемся в зеркале над раковиной. Ничего лишнего или пошлого, только лица и часть его руки, обхватившей меня за плечи.

Почему-то кажется, что взгляд через зеркальную поверхность проникает глубже, чем глаза-в-глаза.

– Зачем? – одними губами произношу я.

Вместо ответа Островский разворачивает меня и целует.

Как вчера.

Только медленнее, глубже, увереннее. Без злости, просто потому что понимает: я в такой растерянности, что со мной можно делать все, что угодно. Поцелуи – не самый плохой вариант. Я так и не определяюсь, хочу ему ответить, или нет, но Виктор не собирается давать мне шанс на принятие решения. Языком он раздвигает мои губы, превращая поцелуй во что-то куда более интимное, нежели то, что происходило несколько минут назад.

И снова новое. Потому что я никогда так не целовалась. И даже не думала, что это возможно. Особенно с ним.

– Аврора! Тебе нужна помощь?! Что… Ой!

Лиана испуганно отпрыгивает от двери и с грохотом ее закрывает, а я будто прихожу в себя и отталкиваю Островского.

– Не смей в лес! – успевает крикнуть он мне вслед.

Но я не хочу убегать в лес. Я хочу к себе! Хочу в душ, хочу тереть кожу мочалкой до красноты, смыть с себя его запах, ощущение его рук! Хочу убедить себя, что это был лишь сон! Хочу перестать чувствовать то, что чувствую.

Хочу перестать хотеть его.

13. Виктор

На следующее утро я смотрела на блистер *****нора и отстраненно думала: кому пришло в голову нарисовать на коробке нежный цветочек? Девушки не пьют эту дрянь, думая о цветочках и романтике. Они пьют их так, как я: тайком ото всех, в кабинете врача, смотрящего с противной стыдной жалостью.

Если отец узнает, что я выпила экстренный контрацептив, он меня убьет. Он уже назначил дату свадьбы и словно превратился в другого человека. Я не хочу верить в то, что мой отец ради собственной репутации заставит меня выйти за насильника, но вот какая штука с реальностью: веришь ты в нее или нет – она от этого не меняется.

За мной теперь всегда тенью ходит охранник. Видимо, папочка и эта мразь боятся, что я что-нибудь с собой сделаю. Но поездка к врачу и в магазин не вызвала у них никаких вопросов, а я разжилась некоторыми безусловно необходимыми в семейной жизни предметами.

Газовый баллончик. Небольшой карманный нож. И щеколда на дверь в новом доме.

Если Виктор Островский еще хоть раз ко мне прикоснется, я лучше сяду, чем позволю ему.

Новый сериал всем нравится. Автор явно сова: публикует продолжение ночью. Но несмотря на поздний (а точнее – ранний) час уже довольно много комментариев и просмотров. Я задумчиво думаю, что мы с Авророй можем неплохо заработать на истории.

– Она спит, – Тихомирова возвращается в мой дом, – я принесла ей таблетку на всякий случай, если разболится рука. Она спит и она в порядке.

О, Аврора в порядке, в этом я уверен. Напугана, растеряна, взволнована – но все же в порядке. Оргазм – не самая страшная вещь, которая может случиться с девушкой в руках бывшего мужа. Хотя наши обстоятельства слегка меняют оттенок завершения вечера.

– Прочитала? – мрачно интересуюсь.

– Да, – тихо отвечает Лиана. – Я не знала. Аврора никогда не рассказывала. Она говорила, что отец заставил ее выйти за тебя для репутации, бизнеса и всего такого. Она никогда не говорила о…

– Да, о таком не расскажешь.

– Это не я. Я бы никогда так не поступила с Авророй, даже если бы считала тебя полным подонком. То есть я и считаю тебя подонком, но вываливать все в интернет… поверь, я очень хорошо знаю, как можно уничтожить морально травлей в сети.

– Да, я уже понял.

Тихомировой хватило ума начать меня воспитывать после того, как она застукала нас в ванной. Только девица не учла, что воспитывать я умею куда лучше нее. И, раз уж подвернулся удачный момент, надо было ее проверить.

Хотя я и сам не в восторге от того, что сорвался. Просто накрыло. Она стояла близко, дрожала, умопомрачительно пахла. Пьяная, расслабленная, красивая. Я стараюсь не думать, что ее платье чуть было не свело меня с ума. И что в один момент с губ едва не сорвалось «Надя…», которое я заглушил поцелуем.

От самого себя тошно.

– И что теперь делать? Нельзя, чтобы имена всплыли. Аврора не выдержит.

– Искать. И думать. Она говорила о ком-то близком? Кому доверяет, с кем делится?

– Только о тех девочках из чата.

– Из какого чата?

– Она познакомилась с ними в сети, долгое время общалась. Они ее поддерживали, пока болел ее отец и вообще. А недавно уговорили встретиться, притащили ее в клуб. Развлеклись за ее счет и бросили там. С тех пор Аврора с ними не общалась, но, думаю, она многое успела им рассказать.

А вот и зацепка. В сети люди обычно куда болтливее, чем обычно. Это как с попутчиками в поезде: ты знаешь, что не встретишься с ними больше никогда, поэтому откровенничаешь сильнее обычного. Сеть раскрепощает лучше любой маски, она дает иллюзию анонимности, приватности. И, как правило, жестоко рушит иллюзии.

– Ладно, идем. – Я поднимаюсь.

– Куда? – Тихомирова хмурится.

– Ты – спать, тебя муж заждался. А я к Авроре. Пока она спит, покопаюсь в ее телефоне и найду контакты дорогих подруженек, если они ничего не подчистили и не успели смыться.

– Но…

По ее лицу я вижу, что моя идея не нравится, но если бы я во всех вопросах слушал левых баб, то сдох бы еще в юности.

– Что?

– Ты ее испугаешь. Так нельзя.

– Похоже было, что она сильно напугана, когда ты ввалилась к нам в ванную?

– Слушай, я не знаю, что у вас происходит. Но я вижу Аврору. Подумай о ней, Виктор! Она совсем одна, она столько пережила! И теперь кто-то вываливает все это в сеть, угрожая раскрыть имя Авроры. Ей страшно, она запуталась. Ты – единственный человек, который кажется ей способным защитить, но подумай, как это повлияет на нее? Нельзя ломать ей психику! Нельзя мучить еще сильнее. Слушай… давай мы с Андреем уговорим ее поехать с нами в Прагу? У нас там дом. Андрей будет учить Аврору фотографии, я буду приглядывать. Ты пока разберешься со статьями, и дальше вы разведетесь, как и планировали.

– Исключено, – отрезаю я и иду к выходу.

– Почему?!

– Потому что у вас не хватит ресурсов, чтобы ее защитить. Потому что я должен ее видеть. Потому что мы понятия не имеем, что нужно анониму с блогом. Может, это обостренное чувство справедливости, может, он просто хочет денег и сам ждет, когда я его найду. Но если это враг Рогачева? Знаешь, сколькие могут мечтать отомстить дипломату через его дочь?

– Он же мертв! Кто мстит мертвому?!

Кажется, я, например.

Мучить дочь мертвой любимой женщины – чем не пример?

– Многие, Лиана, очень многие. Ты готова взять на себя ответственность за жизнь Авроры? И, если с ней что-то случиться, признать, что это ты виновата? Ты не защитила, ты не спасла, ты недооценила угрозу.

Она молчит, закусывая губу, смотрит со страхом. Явно недооценивая угрозу, Тихомирова представляла, как они с подружкой будут бродить по пражским улочками и наслаждаться жизнью. А я всегда представляю самый худший вариант из возможных.

– А я готов. Поэтому Аврора останется со мной.

Еще бы я сам в это верил.

В то, что держу бывшую жену рядом с собой, потому что хочу ее защитить…

… а не потому что просто хочу.

Тихомирова не врала, говоря, что заходила к Авроре, потому что дверь открыта. Бывшая бы непременно заперлась, а вот Лиана не приучена к мерам безопасности. Вряд ли она жила в одном доме с маньяком. Но Аврора спит и не знает, что осталась беззащитна, в то время как маньяк уже в ее спальне, ждет удобного момента, чтобы взять ее телефон и улечься рядом. Благо места полно, кровать огромная, а девушка на ней крохотная и свернувшаяся, как котенок.

Одна беда: мобильник разблокируется по отпечатку пальца, и мне приходится улучить момент, чтобы прижать палец жены к датчику. Конечно, она просыпается, отшатывается и смотрит на меня сонно, не до конца понимая, что происходит и где мы.

– Что ты делаешь? – наконец спрашивает она.

– Копаюсь в твоем телефоне. Спи.

– Зачем?

Она делает вялую сонную попытку отобрать, но я уворачиваюсь и продолжаю листать мессенджеры.

– Хочу проверить твоих подружек.

– Дались тебе мои подруги! Они не способны на подлость!

– Это те, что сначала развлеклись за твой счет, а потом бросили тебя пьяную в клубе мне на съедение?

– Ну…

Она устало кладет голову на подушку. Я стараюсь не замечать черную шелковую пижамку, но она так соблазнительно обрисовывает контуры тела, что не смотреть просто невозможно. Это куда эротичнее всех кружевных комплектов с разрезами на стратегических местах. Но Аврора этого не понимает.

Интересно, сегодня она впервые в жизни кончила?

Мне показалось, что да. И это, мать ее, льстит. Хотя я и жалею, что сорвался, я никогда не забуду удовольствие от выгибающейся в руках чувственной девочки. Никогда не думал, что такие вещи будут меня заводить.

Пока я листаю чат в попытках накопать как можно больше информации, вибрирует мой собственный мобильник. Кто-то прислал сообщение в телеграме. Интересно, кто? Может, охрана? Но в сообщении с короткой подписью видео.

Смотри, как легко я могу вписать твое имя в историю… или вычеркнуть из нее

На видео – запись экрана с блогом. Оно сделано автором, это совершенно точно, потому что запись в режиме редактирования. Курсор мигает в ожидании хозяина блога на конце последней фразы.

Если Виктор Островский еще хоть раз ко мне прикоснется, я лучше сяду, чем позволю ему.

Курсор исчезает, а «Виктор Островский» выделяется – и исчезает. Вместо двух слов некто с негромкими щелчками – озвучкой стука клавиш – набирает «мой муж».

Если мой муж еще хоть раз ко мне прикоснется, я лучше сяду, чем позволю ему.

А затем картинка меняется, редактор записи превращается в ветки комментариев, и они начинают исчезать.

«Виктор Островский? Погуглил, нашел парочку, который?» – delete

«Островский олигарх? Понятно, почему пять лет молча сосала» – delete

«О, а вот и имя героя» – delete

Delete, delete, delete, delete, delete.

Я поддаюсь внезапной догадке, открываю запись блога и, убедившись, что она и впрямь изменена, иду в комменты. К счастью, их можно оставлять без регистрации, хотя технические возможности нашего анонима наверняка позволяют меня засечь. Я быстро набираю «Виктор Островский», нажимаю «отправить комментарий», и… ничего.

Так и есть, мое имя в фильтре, удаляется автоматически.

Вполне прозрачный намек.

Я так зол, что хочется что-нибудь расхреначить. Только вот проснется Аврора, напугается. Да и хорошо, что мразь написала мне. Значит, всего лишь хочет денег и имеет некоторый компромат. А раз хочет денег, то вылезет на берег. Если я сам не найду ее раньше. А я буду искать. Буду очень хорошо искать. А когда найду, Авроре скажу, что оно само сдохло – вот какая удача.

– Ты правда купила замок на дверь?

– Угу, – сонно откликается Аврора.

– И запиралась?

– Да.

А я даже не каждый день вспоминал о том, что она где-то в доме. Запретив себе думать о дочери Нади, замечать ее, я вычеркнул жену из поля зрения, понятия не имея, чем она живет и что делает. Казалось, чем дальше я буду держаться, тем меньше воспоминаний, меньше соблазнов включить немного фантазии, представить на ее месте Надю – и наделать новых непоправимых ошибок.

– Я куплю тебе замок в комнату у меня. Повесишь.

Она фыркает, хотя получается как-то невесело. Так странно: я с головой был в бизнесе, не вникая в домашние дела и не всегда даже ночуя, а она боялась и запиралась.

Я пересылаю все службе безопасности. Возможно, они найдут на видео какие-то зацепки. Или отследят номер или еще как-то помогут найти тварину. Копирую еще все контакты подружек Авроры, их адреса и телефоны, всю историю переписки и медиа. С этим я разберусь сам, но точно не сегодня.

Идти в домик лень, а бывшая, кажется, уже смирилась с моим присутствием, так что я кладу оба мобильника на тумбочку и закрываю глаза.

– Ты хоть раз до сегодняшнего вечера кончала, котенок? – вдруг вырывается у меня.

– Зачем ты меня так называешь?

– Так. Напоминаешь кое-что.

– Что?

– В юности у меня была девушка, дочка очень богатых людей. Она мечтала о коте, но ей сказали, что животные – удел пролетарского быдла и в приличных семьях кошки не срут. Поэтому ей оставалось только мечтать и грустно смотреть на всех встречавшихся по пути котят.

– И какое к ней отношение имею я?

– Никакого, – после долгой паузы говорю я. – Так что? Ни разу?

Но Аврора уже спит. Или делает вид. Но я не хочу докапываться до правды.

Тем более, что и так знаю ответ.

14. Аврора

Странное утро.

Я просыпаюсь от шума воды в душе, и не сразу понимаю, где нахожусь. В окно светит еще по-утреннему тусклое солнце, на часах семь утра. Спать больше не хочется, зато ужасно хочется есть и пить. И выяснить, кто там шумит в душе.

Хотя кто же это может быть?

Со стоном я опускаюсь обратно на подушки. Каким-то непостижимым образом, заснув в уголке кровати, я оказалась лежащей на ней поперек, в ворохе подушек, одеяла и почему-то в расстегнутой рубашке. Впрочем, на этот раз подозревать Островского не в чем, всему виной слабые пуговицы и моя неспособность спокойно спать.

Никогда! Никогда в жизни я больше не буду пить!

Что вчера было? Я схожу с ума, так ведь нельзя! Это не нормально, как будто не со мной. Не я вчера получала удовольствие в объятиях бывшего мужа, не я спала с ним рядом всю ночь, не я с легкостью отдала ему мобильник со всеми переписками и данными. Не я испытываю облегчение от того, что Виктор не бросил меня наедине с тем блогом, что он попытается остановить его автора.

Не я!

– Это ты? – слышу из ванной. – Или воры пробрались в домик и тырят мой завтрак?

– Это я. И это мой домик и мой завтрак.

– Твой завтрак у канареек внизу.

– У кого?

– У Архиповой и Тихомировой. Они так пищали и хихикали с самого утра, что я обозвал их канарейками. Спускайся, тебя там ждет торт.

– Освободи мою ванную! Мне надо хотя бы почистить зубы!

– Заходи, чисти.

Судя по шуму воды, Виктор там совсем не кроссовки стирает. И если он надеется, что после вчерашнего я с легкостью все забуду, то это очень опрометчиво.

– Я не стану чистить зубы, пока ты моешься. Дай мне зубной набор, я почищу у Лианы.

Из ванной высовывается мокрая рука с коробочкой, в которой одноразовая щетка и паста. Я стараюсь забрать набор, не прикасаясь к его коже, и быстро несусь к шкафу, чтобы успеть переодеться, пока Виктор принимает душ. А потом (к счастью, и Лиана и Андрей уже не спят), умываюсь в соседней комнате и спускаюсь к завтраку на веранде уже успокоившись. По крайней мере я могу не вспоминать ежесекундно вчерашний день и не краснеть.

– Хей, кто проснулся! – Леся сияет. – Сейчас Влад привезет нам торт с голубикой! Кофе сварить? Хотя зачем я спрашиваю? Семь утра! Конечно, сварить, а потом всем поставить кофейные капельницы.

Она как ураган, носится туда-сюда, источает позитив и энергию. Лиана спокойнее. Мне они обе нравятся, но делиться с Лианой проще. Хотя поначалу мы долго молчим, будто она не решается заговорить.

– Слушай, твой бывший муж, конечно, крут. Но и у нас есть ресурсы, связи, деньги. Если тебе нужна помощь, мы поможем. Хочешь уехать с нами в Европу? Клянусь, твой Виктор «мяу» не успеет сказать, как ты будешь в Праге. И никто тебя оттуда не выковыряет и не заставит быть с ним.

– Ты знаешь, да?

– Он вчера со мной говорил. Думал, это я пишу про вас в сети. Это не я, если что.

– Я ему говорила.

– Так что? Поедешь? Давай сбежим от него, а?

Сбегу… и что? От себя не сбежишь.

– Нет. Не могу.

– Аврора… что значит не могу?! Так нельзя!

– Мы связаны, нравится это мне или нет. Ему не найти того, кто это пишет без меня. Это кто-то очень близкий, с кем я поделилась, он связан со мной, а не с Виктором. Потому что знает подробности, которых не знал никто. Если я сбегу, Виктор его не найдет. И блог разрушит его бизнес.

– Ты считаешь, он этого не заслуживает?

– Я не хочу проводить судебные заседания. И не хочу, чтобы на всех каналах блогеры и инстамодели обсуждали, виновата ли я, здорова ли я, что я сделала, чтобы всего этого не случилось, терпела я ради денег или хайпую на популярной теме. Понимаешь?

– Да, – вздыхает Лиана. – Конечно. Ты его не боишься?

– Не знаю. Наверное, нет. А иногда кажется, что да. Я много думала о том, что чувствую. Особенно сейчас. Раньше все было просто: муж – злодей, и я боюсь, что злодей вспомнит о жене, закрывшейся в спальне. Но он пять лет игнорировал меня, а тогда был пьян, и…

– И что? Пьяным можно насиловать?

– Нет, но… понимаешь, он причинил мне боль однажды, и с тех пор не прикасался, а отец отправил в ад на пять лет. Заставил жить с человеком, которого я боюсь. Оставил без денег, нарочно написал завещание на Виктора! И, черт подери, странно это говорить, но мне повезло, что бывший муж при всем его сволочизме оказался достаточно порядочным, чтобы дать мне хоть что-то и защитить от нападок в сети.

– Все. – Лиана округляет глаза и залпом допивает кофе. – Я окончательно екнулась. Ты понимаешь, как это странно звучит, да?

– Ага. – Я фыркаю. – Это не только звучит странно, это и на деле странно. Но я постараюсь ему поверить. В конце концов, я всегда успею сбежать и отбиваться от репортеров с передач о сплетнях.

– И это никак не связано с тем, что вы вчера целовались в ванной?

Я краснею. Мне повезло, что Лиана думает, будто мы там просто целовались. Зайди она на минуту раньше…

– Не связано. Это была ошибка, я была пьяна и вообще…

– Сама виновата, ага, – заканчивает Лиана и морщится.

– Не виновата. Но и не то чтобы кто-то умер из-за поцелуя. Считай, это был эксперимент.

– А вот и торт!

Муж Олеси действительно привозит небольшой, но свежайший торт с нежным бисквитом и горой спелой голубики. Нам приходится достать глубокие тарелки, чтобы ягоды не катались по столу. Возможно, это не так эстетично, но зато безумно вкусно. У меня давно не было такого утра: на веранде у моря, в хорошей компании, с вкусным тортом и ароматным кофе.

– Всем привет, – слышу я голос бывшего мужа и – вот это успех! – остаюсь бесстрастной.

– Хотите торт? – тут же вскидывается Леся. – Садитесь! Мне понравилось с вами играть.

– Ага, – фыркает Влад, – это потому что как только он ушел, объявила, что Виктор помер и все свое состояние завещал тебе. Так и выиграла.

Леся краснеет и смешно дуется.

– Ты просто завидуешь, что мне досталась куча денег.

– Я просто боюсь женщину, которая убивает человека из-за игральных фишек.

– Он на меня клевещет, – отмахивается Леся. – Всего лишь небольшая подтасовка фактов, зато я выиграла банан. Садитесь, Виктор, я сделаю вам кофе.

Островский долго и пристально смотрит на меня, словно пытается понять, что я думаю об идее завтракать с ним рядом, но я об этом не думаю, просто не хочу.

– Спасибо, но откажусь. Хочу немного поработать, а после обеда мы с Авророй поедем домой, у нас есть еще несколько бюрократических дел после развода.

– Вы поедете вместе? – хмурится Лиана.

Виктор кивает, причем непонятно, в ответ на ее вопрос или на мой удивленный взгляд. На самом деле я надеялась, он забудет о намерении поселить меня у себя, но Виктор, конечно, не тот человек, который о таком обещает.

Мне кажется, вчера он обещал купить для меня замок на дверь спальни. Я не до конца уверена, что мне это не приснилось, но если было в реальности – купит? Или не воспринял мой страх всерьез и просто пошутил?

Это кажется очень важным.

Последний день отдыха всегда проходит в напряжении. Леся бегает и собирается, попутно пытаясь решать какие-то рабочие вопросы по телефону. Лиана бронирует билеты в Прагу и объясняет кому-то задачу по матанализу. Мужчины купаются, а где Островский, я не знаю. Я наслаждаюсь последними часами свободы, почему-то уверенная, что скоро они закончатся.

– Уф-ф-ф! – Леся устало опускается на стул рядом. – Жесть!

– Не нашла? – с сочувствием спрашивает Лиана.

– Прикинь! Предлагаю две тысячи за выход и процент от собранных и проданных заказов. И что? «Я слишком ценю свое время, чтобы прыгать за морковкой на палочке, мне нужен оклад и гарантированная премия». Я понимаю, это не много, но сколько я должна платить флористу на обучении? Миллион?!

– Вы о чем? – интересуюсь я.

Леся объясняет:

– Мы с мужем поспорили. Он сказал, что я не смогу управлять бизнесом, потому что не могу управлять даже собственным языком. А я сказала, что смогу и раз ему так не нравится мой язык, пусть целуется с авокадо. Тогда он купил мне этот дурацкий салон и заставляет работать.

Леся корчит рожицу и показывает мужу, который ни о чем не подозревая разлегся на пляже, язык.

– А я смогла. Ну как смогла… по крайней мере ничего не сломала и не развалила. Но с флористами беда. То в декрет, то в дальнее плавание.

– Возьми Аврору, – вдруг говорит Лиана.

– Да! – прежде, чем я успеваю все обдумать, говорю. – Возьми меня! Я хочу учиться! И готова прыгать за морковкой!

– Серьезно? – Леся смотрит с сомнением. – А… этот твой отпустит?

– Этого не спрашивают. Он же для этого мне четыре миллиона оставил, чтобы я с голоду не сразу сдохла. Какие претензии к работе?

– Тогда не вопрос! – Леся довольная сияет. – Пойду, скажу мужу, что он дурак! Обожаю такие моменты!

– Ну вот, теперь я за тебя спокойна. С Леськой не пропадешь.

И я воодушевляюсь. Не придется сидеть в стеклянной клетке Островского, боясь высунуть нос из комнаты. В понедельник я гордо соберусь, уйду на работу, и вернусь только вечером. Надо только забрать вещи из гостиницы! И на маникюр бы… да, точно, сегодня вечером схожу на маникюр и обрежу ногти. Флорист – это ведь физическая работа? Черт, я понятия не имею, что значит работать…

Но чувствую себя, как ребенок, которому пообещали поход в зоопарк.

Когда Островский выходит из домика с сумкой, я готова нестись вперед него к машине. Но заставляю себя делать вид, будто ничего особенного не происходит. Нутром чувствую, что не стоит посвящать бывшего мужа в детали своих дел.

К моему удивлению, когда мы уже садимся в машину, к нам присоединяются Лиана и Леся.

– А… – удивленно тяну я.

– У мальчиков дела, мы решили, что вы нас подбросите! – весело заявляет Леся.

На секунду мне кажется, что Виктор сейчас за уши вытащит обеих из машины, ведь ежу ясно, что девочки просто не хотят отпускать меня с ним одну. Неужели Лиана рассказала и Лесе? Или Виктор говорил с обеими?

Плевать, не хочу знать.

Но Островский только фыркает, садясь за руль. Его совершенно не беспокоят две шумные девицы на заднем сидении. А вот мой план забиться в самый дальний угол машины идет ко дну. Невольно девчонки вынуждают меня сесть на переднее сидение, и я жалею, что надела джинсовые шорты. Сегодня ужасно жарко, но я бы потерпела четыре часа в штанах, лишь бы не чувствовать кожей взгляд бывшего мужа.

Мы выезжаем на трассу, и сзади доносится музыка: девчонки не хотят ехать тихо и спокойно. Я кошусь на Островского, но он удивительно стоически переносит детский сад в машине. Даже характерный для игристого вина хлопок пробки не выводит его из равновесия, и я чуть-чуть расслабляюсь.

Леся протягивает мне пластиковый бокал с золотистым вином. Оно холодное. Освежает и кружит голову. Я с удовольствием закусываю клубникой, открываю окно и подставляю лицо свежему ветру.

– Смотри, сейчас прилетит в лоб кирпич, – предупреждает Виктор.

– ТЫ ВЕНЕРА, Я – ЮПИТЕР, ТЫ МОСКВА, Я – ПИТЕР, ЛЮДИ ПОМОГИТЕ, НЕ МОГУ ПИТЬ! – доносится сзади.

– Вот и не пили бы, а то женский алкоголизм неизлечим, – язвит Островский.

– Это все потому что вы за рулем, а мы – нет! – Леся и ему умудряется показывать язык.

Они продолжают петь, пить и есть, и долгая дорога, которая должна была быть наполнена напряжением и неловкостью, пролетает как несколько мгновений. К счастью, у девочек с собой всего одна бутылка, и мы не напиваемся, но я все равно чувствую непривычную и пугающую легкость.

Впрочем, напряжение все-таки есть: мы высаживаем Лесю и Лиану у дома Архиповых, что как раз на въезде в город, и едем к стеклянной башне, где обосновался Виктор. Я надеюсь – нет, я молюсь! – чтобы ему не пришло в голову обсудить вчерашнее. И на этот раз мои молитвы почти услышаны.

Почти – потому что лифт.

– Смотри, холодная стенка двигается, – фыркает Островский.

Я вспоминаю, как позорно вела себя после клуба, краснею и отворачиваюсь, но чувствую – совсем невесомое, мимолетное – прикосновение к макушке. Ежусь и отстраняюсь, не готовая сейчас снова окунаться в прошлое.