Текст книги "Медсестра для бывшего. Ты меня (не) вспомнишь (СИ)"

Автор книги: Анна Варшевская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 6 страниц)

Глава 11

Владимир

– Ты говорил, что боли прекратились!

Мой лечащий врач и друг Даниил Игнатьев смотрит на меня обвиняюще, и мне хочется отвести глаза. Да, я говорил. И на тот момент даже считал, что почти не вру. Болей ведь действительно долго не было. Ну, от усталости, когда перерабатывал и спал мало – так это нормально. «Было бы, если бы речь шла не обо мне», – честно признаюсь про себя.

– Ты понимаешь, что ты придурок, Солнцев? – главный нейрохирург больницы откидывается на спинку стула возле кровати и смотрит на меня, прищурившись. – Причём больной придурок!

– Следи за языком, – хочется огрызнуться, но выходит всё равно виновато.

– Это тебе надо следить, – фыркает Дан, – только не за языком, а за головой. Ты понимаешь, что я должен буду доложить твоему начальству о произошедшем и о приступе?

По спине ползёт холодок. Это означает комиссию – и вероятнее всего отстранение от службы. А Дан продолжает добивать:

– Если бы ты, идиот, не тянул, а обратился ко мне лично, без такой шумихи, ещё можно было бы если не скрыть, то хотя бы сгладить ситуацию. А тебя чуть не на скорой сюда доставили. Какого хрена ты поехал сначала в обычную больницу?

– Я не поехал, – бурчу себе под нос, – меня отвезли.

Мы оба замолкаем. Бессмысленно ссориться. Он знает, что я знаю и так далее. Я закрываю глаза, массирую висок одной рукой, ко второй подсоединена капельница. Боль ушла, от неё остались только слегка давящие ощущения. Вдруг вспоминаются прохладные тонкие, но такие сильные пальцы. Они приносят облегчение, со знанием дела нажимают на какие-то точки у меня на лбу и на шее, снимают боль.

Надежда не виновата в том, что произошло. Она действовала так, как действовал бы любой нормальный человек – отвезла в больницу. И всё-таки я злюсь на неё, потому что на кого-то же надо злиться, кроме себя самого. А ещё… не понимаю, что происходит. Дурацкое ощущение, что ближе человека у меня в жизни не было. Как это вообще возможно?

– Так, Солнцев, – вырывает меня из мыслей Дан, – давай, приходи в себя и начинай вспоминать минута за минутой последний час до приступа. Ищем, что его спровоцировало. И не бойся, – останавливает меня, вскинувшегося на эту фразу, движением руки, – знаю я, знаю, что ты супермен и всё такое. Но повторяю, ты боишься того, что причиняет тебе боль. Этот блок у тебя в голове, те два месяца твоей жизни, которые ты так и не вспомнил после травмы и комы.

– Я… вспомнил, – пытаюсь отрицать. – Частично…

– Ой, ну хватит уже врать мне! – взрывается нейрохирург. – Нихрена ты не помнишь! Напомнить тебе, что твоя мать…

– Не надо, – прерываю друга, поморщившись.

Он знаком с моей матерью. И не слишком высокого о ней мнения. Я бы и рад с этим поспорить, да вот только не могу. У неё тяжёлый характер.

После той командировки, где наша группа попала под взрыв, а меня контузило, и я два дня провалялся, введённый в искусственную кому, мне диагностировали потерю кратковременной памяти.

Два месяца моей жизни исчезли, будто их никогда и не было. Всё, что я знал об этом времени, было рассказано мне сослуживцами – ну и матерью, естественно. Вот только уже тогда было ясно, что она не может знать всего. Но в первое время после болезни и выздоровления было не до того. Реабилитация, комиссии, одна за другой, затем объяснительные, отчёты – ситуация тогда вышла из-под моего контроля.

Проблема была в том, что при попытках вспомнить, что же я упустил, головная боль возвращалась. Это… пугало. Не давало работать. И я перестал даже пытаться. Наоборот, всеми силами избегал напоминаний. Ну в конце концов, что такого судьбоносного могло случиться в моей жизни за десяток недель?

А теперь у меня появились подозрения, что мать намеренно что-то от меня скрыла. И связаны они были с Надеждой.

Я начинаю медленно вспоминать, проговаривая все свои действия. Дохожу до того момента, когда Надя помогла мне.

– Это интересно, – с любопытством глядит на меня Дан, – потом расскажешь, где ты её нашёл, такую умелую. Дальше.

Дальше… Отвожу глаза и не хочу продолжать.

– Так, Володь, ты ведь понимаешь, что я с тобой сейчас говорю как врач? – слышу серьёзный голос. – А врачу, как священнику на исповеди – только правду. Ну что ты там, сексом с ней занимался, что ли?

– Нет, естественно, – фыркаю, – за кого ты меня принимаешь?

– За нормального мужика, который ненормально себя ведёт, – хмыкает Игнатьев. – Ладно, давай, колись уже.

– Я… странно себя чувствую рядом с ней, – признаюсь другу. – Вот и тогда, мне вдруг показалось, что я её знаю лучше, чем кого бы то ни было. Внезапное ощущение близости. У тебя бывало такое?

– Бывало, – вздыхает Дан, – однажды.

Кидаю на друга быстрый взгляд. Судя по выражению лица, об этом его спрашивать не стоит.

– Потом я сказал, что уеду в командировку, – подбираюсь к самому главному, – а она на это ответила фразой, цитатой из книги…

Зажмуриваюсь, Игнатьев подскакивает с места, но боль не возвращается, так, слабый отголосок.

– Нет, всё нормально… – выдыхаю, – почти… Я вспомнил!

– Что конкретно? – друг внимательно смотрит на меня.

– Это уже происходило со мной! Только я говорил эту фразу!

Задыхаюсь, потому что перед глазами встаёт картинка: знакомая комната в старой дедовой квартире, я стою возле двери и делаю вид, что складываю что-то в нагрудный карман. Поцелуй – сам собой приходит ответ. Что за идиотизм? Раздаётся девичий смех, и... голова взрывается болью.

– Так, тихо-тихо, – слышу сквозь спазм голос Дана.

В этот раз прийти в себя получается быстрее. Введённые лекарства помогают.

– Там… у меня в квартире, перед той командировкой, я прощался с девушкой, – выдавливаю из себя.

– Лицо? Имя? Что-нибудь? – негромкий голос друга не мешает, но и сосредоточиться не получается.

– Ничего, – выдыхаю разочарованно, – только смех. Получается, мы жили вместе, раз я выходил, а она оставалась в квартире. Но… куда она исчезла? Почему не пришла в больницу, когда узнала?

– А с чего ты взял, что она узнала? – Дан прищуривается.

– Вот же дерьмо, – хриплю с трудом, потому что голова разрывается – на этот раз не от боли, а от роящихся мыслей.

– Так, похоже, тебе есть о чём подумать, – Дан поднимается с места, проверяет капельницу, отсоединяет её, но катетер из вены не убирает. – Сегодняшний день и следующую ночь проводишь здесь, под присмотром. Завтра поговорим о том, что тебе делать дальше.

Засыпаю я с трудом. Даже во сне слышу тот смех, вроде бы весёлый, но с ноткой грусти. Образ девушки так и теряется, ускользает сквозь пальцы, и всё же откуда-то приходит уверенность, что она была очень важна для меня.

С утра Дан занят, и к нему в кабинет я иду уже ближе к обеду.

– Садись, – друг сосредоточенно просматривает бумаги, лежащие перед ним. – Значит, так. – Задумчиво смотрит на меня, крутя в руках ручку. – Попробуй-ка вспомнить опять ту сцену, про которую говорил мне вчера.

Знакомый-незнакомый смех тут же всплывает в памяти.

– Не болит голова? – Дан смотрит испытующе.

– Нет, – тут до меня доходит. – Ты считаешь, если я всё вспомню, то… головные боли прекратятся?

– Володь, я врач, – устало отвечает мне друг. – Я привык опираться на доказательную медицину. Но, как ни странно, именно потому, что я врач, я также верю в то, что существуют некоторые механизмы внутри нашего тела. Механизмы, которые мы можем заставить работать. Поэтому иногда возможно если не всё, то многое.

Мы молчим несколько мгновений, а затем Дан выпрямляется.

– Я даю тебе неделю. После этого либо ты докладываешь обо всём главе, либо это делаю я, тут решай сам.

Сжимаю челюсти. Знал, что так будет, но от этого не менее хреново.

– Как я могу исправить ситуацию? – спрашиваю, подумав.

– Для начала, эту неделю ты сидишь на больничном, – хмыкает друг мрачно. – Проходишь курс инъекций, которые я тебе назначаю. И не морщись. Не дай бог узнаю, что сачкуешь…

– Каким образом? Что, заставишь штаны снимать и задницу показывать? – язвлю зло.

– Понадобится – заставлю! Сам буду приезжать с утра! – рявкает Дан. – Ты уже и так вляпался по самые яйца!

– Ладно, успокойся, – поднимаю руки, – я всё сделаю.

Друг выдыхает.

– Через неделю глава будет в курсе. Тебя отправят на комиссию. В твоих интересах быть максимально здоровым и в собственном уме, ты понял меня? Я не могу дать никаких гарантий – только эту неделю. Чтобы ты мог выдохнуть, привести мысли в порядок, подлечиться и… вспомнить. Сейчас, когда дело сдвинулось с мёртвой точки, у тебя может получиться. Тогда, возможно, – он поднимает палец вверх, – возможно, тебе повезёт.

– Спасибо, Дан, – киваю.

Я понимаю, что это максимум, который друг может для меня сделать.

– Пошёл ты, Солнцев… – вздыхает Дан, – …отдыхать. И лечиться.

– Уже ухожу, – хмыкаю невесело. – Какие там лекарства покупать нужно?

– Сам привезу завтра, – бурчит в ответ. – Чтоб даже не вздумал отвиливать. Езжай домой. Лучше бы тебе ближайшие сутки побыть в тишине.

В тишине? Ну уж нет. У меня есть только семь дней, чтобы разобраться, что произошло в моей жизни почти семь лет назад. И я знаю, кого нужно спросить в первую очередь.

Глава 12

Владимир

Из больницы к матери я еду на такси. По дороге пытаюсь решить, как повести с ней разговор, чтобы она не вздумала опять шантажировать меня своим давлением, больным сердцем или ещё чем-нибудь.

Мама, конечно, не самый здоровый человек. Но судя по словам и рекомендациям врачей, ситуация значительно лучше, чем она сама изображает. Вот и Надя говорила, что…

А, чёрт! Мысли всё время сползают в сторону девушки. Встаёт в моей голове, как живая – темноволосая девочка с грустными глазами. Именно девочка. Сколько ей там лет? Сколько бы ни было. Если бы не эта печаль в её взгляде, она казалась бы значительно моложе. Вспоминается, как она смотрела на меня в тот момент, когда я распустил её волосы… Ниже живота сразу начинает тянуть.

Дерьмо. Слишком давно у меня никого не было. И сейчас не до того.

Таксист тормозит у дома, я расплачиваюсь, выхожу, открываю дверь калитки своим электронным ключом.

– Владимир Святославич! – тут же выскакивает Игорь. – Слава богу! Как вы?

– Всё хорошо, Игорь Петрович, не волнуйся, – хлопаю мужчину по плечу.

Игорь работал ещё у моего отца, в личной охране. После его смерти, когда я отказался принимать на себя обязанности генерального директора компании и передал их отцовскому товарищу и совладельцу Виктору Юрьевичу, Игорь сам предложил остаться работать именно у меня. Мне было несложно согласиться. Всё-таки Игорь уже в возрасте, да и за матерью кому-то нужно было приглядывать, а он всегда спокойно переносил её выходки.

– Виолетта Валерьевна места себе не находила эти два дня, – негромко говорит мужчина. – Хорошо, Надя приехала ей помочь.

– Да, – отвечаю рассеянно, занятый своими мыслями. – Пойду к ней.

Кивнув Игорю, поднимаюсь на крыльцо, захожу в дом и сразу прохожу в гостиную.

– Здравствуй, мама, – говорю спокойно и негромко, чтобы не испугать её.

– Володя! Сынок! – она резко оборачивается на мой голос. – Как ты здесь?.. Тебя уже отпустили из больницы?! Что произошло?

– Много всего, – присаживаюсь напротив неё. – И многое я хотел бы обсудить с тобой.

– Конечно, – мать энергично кивает, – что такое?

– Мама, мне нужно знать, что ты не рассказала о тех двух месяцах, которые выпали из моей памяти, – впиваюсь в неё взглядом и замечаю, как она меняется в лице.

Что это? Растерянность? Страх? Или просто непонимание? Как же хреново, что нет возможности прямо посмотреть ей глаза.

– Сынок, я же всё тебе рассказала, – выговаривает после паузы.

– Тогда расскажи ещё раз, – решаю попробовать найти какую-то зацепку.

– Ну… ладно, – мама неуверенно разглаживает длинный подол платья. – Сам знаешь, в подробностях твою жизнь я не знаю, хоть мы регулярно виделись в то время. У меня тогда начались проблемы со здоровьем. Ты купил этот дом и решил, что продашь квартиру и переедешь сюда вместе со мной, чтобы быть ко мне поближе и помогать в случае необходимости. Уже даже перевёз вещи, сделка должна была состояться после твоего возвращения из командировки, – она сухо всхлипывает, – но мне пришлось решать эти вопросы самой. У меня же была оформлена доверенность, помнишь, ты специально это сделал на случай… случай, если у тебя на работе произойдёт что-то экстренное.

– Почему нельзя было подождать до моего выздоровления? Меня только-только выписали, голова кругом шла от происходящего…

– Но ведь люди ждали! – слабо возмущается мать.

– Да, действительно, – тру виски, хотя боли нет.

Дом и правда был куплен за несколько месяцев до тех событий – мать жаловалась, что в городской квартире, той, где она осталась одна после смерти отца, ей тяжело. Но почему я решил продать свою, точнее, старую квартиру деда? Мне там нравилось. И денег ведь хватало. В очередной раз пытаюсь вспомнить, как договаривался о продаже – ничего. Странно, что и боль не возвращается. Если эти воспоминания заблокированы, должна же быть какая-то реакция? Или Дан ошибается?

– Ты ведь бывала у меня в квартире перед тем, как окончательно передать ключи, – говорю медленно. – Ты никого там не встречала? Например, девушку…

Мать бледнеет, да так, что мне становится ясно – встречала. Накатывает злость, сдержать которую удаётся с трудом.

– Н-нет, – шепчет, облизывая губы.

– Враньё! – взрываюсь, встаю и делаю пару шагов по комнате.

– Как ты разговариваешь с матерью? – она вскидывается, но голос дрожит.

– Мама, мне это надоело! – бросаю резко. – Есть что-то, чего я не помню! Как выяснилось, что-то не просто серьёзное – а то, что может повлиять на мою жизнь сейчас, причём не лучшим образом. И я всё сделаю, чтобы этого не допустить, можешь мне поверить! Так что лучше расскажи сама, пока есть такая возможность. Ну?

– Сынок… – мать делает глубокий вдох, – да, я встречала там девушку. Когда пришла проверять квартиру перед тем, как отдавать ключи. Точнее, это она меня встретила.

– Не понял, – хмурюсь, глядя на неё.

– Она… отказывалась пускать меня внутрь, – мама дрожащими руками переставляет чашку на столе. – Кричала, что не уйдёт, что ты дал ей ключи, что она будет жить здесь. Грубила… Я была так растеряна в тот момент, и ты был болен, я просто не знала, что делать.

– Ты… сказала ей, что со мной произошло? – в груди появляется противное тянущее чувство.

– Да, – кивает мама. – Ты же помнишь, мне никто ничего толком не рассказывал, тебя недавно вывели из комы, было непонятно, как и когда ты поправишься… Это ведь потом уже выяснилось, что отёк спал быстро, ты пришёл в норму, даже реабилитация не потребовалась такая долгая, как думали изначально…

– Что она ответила?

– В смысле? – на её лице растерянное выражение.

– Ты говоришь, что рассказала ей о моей болезни, что она ответила?

– Я сказала, что… что ты только что вышел из комы, что у тебя серьёзная травма головы, а она… она разозлилась. И ушла. Сообщила, что не собирается тратить свою молодость, ухаживая за… за овощ-щем, – мама заикается и прячет лицо в ладонях.

Я судорожно втягиваю в себя воздух.

– Она сказала, как её зовут? – спрашиваю не своим голосом.

– Нет, – мать качает головой, – я спросила напоследок, но она не ответила, сказала, её имя мне без надобности.

Ну что ж… выходит, хорошо, что я всё забыл. Нечего вспоминать. Вот только… хрень собачья! Я должен вспомнить! Иначе всё начнётся заново – отстранение, обследования, и уже та самая долгая реабилитация, после которой мне почти наверняка не дадут вернуться к службе. И куда идти? В отцовскую компанию, половина которой по-прежнему принадлежит мне и от которой меня тошнит? Проще сразу застрелиться.

– Мама, успокойся, – стараюсь говорить мягко, подхожу, касаюсь её руки. – Я понимаю, почему ты не сказала мне раньше. И спасибо, что рассказала сейчас.

– Сынок, я так переживала за тебя, – она поднимает ко мне лицо. – И сейчас переживаю. Что такое случилось? Почему тебе стало плохо?

– Врач… ещё не выяснил до конца, – отвечаю медленно. – Ближайшую неделю я на больничном. Мне надо будет кое-что сделать. Ты не будешь против, если я останусь здесь?

– Конечно, дорогой, – мама кивает, слабо улыбается, – твоя спальня всегда для тебя готова.

– Спасибо. Я, пожалуй, пойду приму душ, очень хочется помыться после больницы, а потом поужинаем.

Выхожу из комнаты и резко торможу от неожиданности. Возле лестницы, замерев, стоит Надя. Странно, вроде бы она должна была приехать только завтра, или это у меня из-за всего происходящего расписание сбилось? Открываю рот, собираясь поздороваться, но приглядываюсь повнимательнее, и приветствие замирает у меня на губах. С ней что-то не так… Лицо белое, как мел, руки вцепились в лестничный поручень. Ей что, плохо?!

Глава 13

Надя

То, что я слышу, стоя в холле возле лестницы, выбивает у меня всякую опору из-под ног. В голове мечутся сотни мыслей, но ни одну не получается додумать до конца. Володя получил серьёзную травму, попал в больницу… Он не помнит меня! Совсем не помнит! А его мать не только соврала мне тогда, она врёт ему сейчас! Из её слов получается, что я не просто меркантильная стерва, а… даже слов не могу придумать подходящих, чтобы описать девушку, которая могла поступить так, как придумала Виолетта.

– Надя, что случилось? – словно издалека слышу голос и с трудом выныриваю в реальность.

Передо мной стоит Володя. Смотрит встревоженно. А я… не знаю, что сказать.

– Всё в порядке, – откашливаюсь и повторяю: – Всё в порядке, Владимир. Как вы себя чувствуете?

Мужчина пожимает плечами. Затем, поколебавшись, говорит:

– Спасибо, что помогли мне… ну, позавчера.

– Не за что, – пожимаю плечами. – Судя по всему, моя помощь была не только ненужной, но и лишней?

– Почему вы так решили? – он напрягается.

– Вы ведь почти сразу сменили больницу, – говорю, отводя глаза.

– Да, но… – он запускает руку в волосы, мнётся, – неважно. Мне надо было сказать вам, предупредить заранее. Всё могло пойти по-другому.

– Да, всё было бы совсем по-другому, – тихо повторяю его слова, вот только смысл вкладываю в них совсем другой. – Мне нужно идти.

Я должна уйти. Подумать. У меня нет сил оставаться здесь.

– Подождите, Надя, – он заступает мне дорогу, – а как же…

– Что? – вскидываю на него глаза.

Сухие. Слёз нет. Все слёзы я выплакала тогда, семь лет назад.

– Ничего, – видимо, он что-то замечает в моём взгляде. – Я, кажется, перепутал ваш график? Думал, что вы должны были только завтра быть здесь.

– Всё верно, я сегодня с суточного, – киваю устало. – Ваша мать переволновалась и попросила меня приехать. Мне просто... – запинаюсь, но тут же продолжаю, – ...нужно было немного поспать, иначе я бы не выдержала.

– Конечно, – он хмурится. – Извините за эту ситуацию. Но завтра вы ведь приедете?

Уже открываю рот, чтобы сказать, что не приеду, но закрываю. Я пока ещё не поняла, как мне действовать.

– Будьте, пожалуйста, с утра, – не дождавшись от меня ответа, говорит Володя. – Мне нужно будет уехать.

– Хорошо, – шепчу, еле шевеля губами.

– У вас точно всё в порядке? – с сомнением спрашивает мужчина.

– Просто устала, – качаю головой. – До свидания. Скажите, пожалуйста, Виолетте Валерьевне, если она спросит, что я уехала. Раз вы вернулись, она не будет больше так переживать.

– А вы сами что, не…

– Извините, мне пора! – прерываю его на полуслове и почти бегу ко входной двери.

Лучше пройдусь до выхода из посёлка пешком и вызову такси туда. Здесь я больше находиться не могу.

Не помню, как оказываюсь дома.

– Надюша, что с тобой такое? На тебе лица нет!

Мне навстречу выходит мама.

– Мамуль, – я не собираюсь её волновать, но всё же хочу спросить, – как бы ты поступила, если бы узнала, что мать намеренно соврала сыну, подставив при этом другого человека, который ей ничего плохого не сделал?

– Что за странные вопросы, Надюша? – мама смотрит на меня внимательно.

– Просто ответь, мамуль, – обессиленно опускаюсь на диванчик в коридоре, поднимаю на неё глаза.

– Дорогая моя, – мама присаживается рядом, обнимая меня. – Любая мать хочет лучшего для своего ребёнка. Проблема в том, что это «лучшее» может расходиться с представлениями самого ребёнка о том, что ему нужно. Но мама всегда остаётся мамой. И человек, который станет причиной, даже невольной, разрыва отношений между мамой и сыном… это ляжет тяжким грузом на его совести.

А затем, помолчав, добавляет:

– Лжецу рано или поздно придётся ответить за свои слова. Можешь считать меня наивной, в мои-то годы, но я твёрдо в этом уверена. Главное – быть честной перед самой собой.

Киваю в ответ.

– Я очень устала, мамуль, пойду спать.

– Конечно, милая, – мама целует меня в лоб.

Падаю на кровать в своей комнате, закрываю глаза и проваливаюсь в сон.

Организм у меня всегда так реагировал на стресс. Зато когда я высыпалась, получалось находить в себе силы думать и действовать дальше. Вот и теперь, когда открываю глаза ранним утром, чувствую, что мне стало легче.

На часах ещё нет пяти, но солнечный луч из-за шторы уже подбирается к кровати – в моей комнате окно выходит на восток. Мама ещё спит, поэтому я тихонько поднимаюсь, умываюсь и возвращаюсь к себе.

Подумав, достаю пакет с формой, которую забрала с собой и не успела отвезти Володе. Может, конечно, зря… но решаю пришить погоны и шевроны на китель. В конце концов, отпороть их можно будет за пару минут, если что. За то короткое время, что мы встречались, я никогда этого не делала, но помнила – Володя рассказывал как-то, что это особая гордость для военного, носить форму, погоны к которой пришила любимая девушка или жена.

Женой я так и не стала, но хочу хоть немного почувствовать отголосок того счастья, которое окружало нас в те месяцы. Вчера одной – и самой большой – обидой в моей жизни стало меньше! Меня не бросали. Володя ни в чём не виноват.

И всё же он поверил матери, подсказывает мне подсознание. Поверил, не стал пытаться ничего выяснять… И теперь снова поверил. Но как было не поверить? Во-первых, моя мама права. Это всё-таки его мать. Во-вторых, с чего ему было сомневаться? У неё всё получилось очень складно.

Тряхнув головой, избавляюсь от этих мыслей. Виолетта, конечно, редкостная дрянь… Но её не исправить. И обратно уже ничего не вернуть. Мы с Володей оба изменились. Той девушки, которую он, наверное, любил, раз собирался сделать предложение, уже нет.

Разглаживаю форму, закончив свою работу. Аккуратно сворачиваю, складываю обратно в пакет. Сегодня отдам. Есть совсем не хочется, поэтому вызываю такси и еду в посёлок.

– Доброе утро! – одновременно со моим такси у знакомых ворот тормозит другая машина, здоровенный сверкающий внедорожник, и оттуда выходит темноволосый высокий мужчина. – Дайте угадаю, – прищуривается, глядя на меня, – вы Надежда! А я Даниил Антонович Игнатьев…

– О-о-о, – у меня невольно расширяются глаза, – вы тот самый Игнатьев?! Нейрохирург?

– Чувствую себя по меньшей мере Элвисом Пресли, – ухмыляется мужчина, подбоченившись. – Откуда вы меня знаете?

– Я читала вашу последнюю статью, – говорю восхищённо, называя один из ведущих научных медицинских журналов.

– Ну надо же, – он улыбается, – значит, нас таких уже двое. Польщён, – слегка кланяется, но без всякой издёвки. – А вы та самая медсестра, которая снимает боль наложением рук?

Вот теперь в голосе слышна мягкая насмешка, но совсем не обидная, поэтому я улыбаюсь.

– До такого мне далеко, – отвечаю в тон. – А техники массажа, думаю, вы знаете получше меня.

– Рад познакомиться с вами, Надя, – кивает мужчина. – Пойдёмте к нашему пациенту, – открывает мне дверь, видимо, уже успел нажать на вызов охраны.

– Почему к нашему? – хмурюсь, проходя во двор и направляясь к дому. – Я только компаньонка Виолетты Валерьевны.

– О, господи, вы точно святая, – Даниил Антонович смешно морщит нос. – Справляться с этой старой…

– Доброе утро, – перебивает нас хмурый голос.

На крыльце стоит Володя. Перебегает взглядом от меня к Игнатьеву и обратно, и чем дальше, тем более мрачным делается его лицо.

– Доброе, доброе, – отзывается нейрохирург. – Ну ты даёшь, Солнцев, такое сокровище откуда-то откопал! Познакомился вот с твоей медсестрой, теперь думаю, а не переманить ли её к себе в клинику?

– Я не его медсестра!

– Даже не думай!

Мы с Володей выпаливаем всё это вместе, и Игнатьев, смерив нас обоих весёлым взглядом, поднимается на крыльцо.

– Пошли уже, больной, лечить тебя будем. Наденька, мне ваша помощь потребуется!

Проскальзываю мимо сердитого Володи и прохожу в коридор. В эту самую секунду я безумно благодарна Даниилу – он умудрился сгладить мне приход сюда и одновременно неведомо как поднять настроение.

– Конечно, Даниил Антонович, – отзываюсь на его слова.

– Вот и прекрасно! – Игнатьев опять бросает хитрый взгляд на мрачного, как грозовая туча, «пациента», который зашёл в дом за нами следом. – Ну, чего встали? Пойдём в кабинет.

– А где Виолетта Валерьевна? – поворачиваюсь к Володе.

– Она во дворе, пьёт чай, – отвечает он мне.

– И отлично, – Игнатьев потирает руки. – Ты уж прости, дружище, не горю желанием встречаться с твоей матушкой, так что давайте, быстренько, сейчас все инструкции вам выдам, и мне на работу пора.

В кабинете нейрохирург достаёт из сумки упаковку с ампулами и всё, что нужно для инъекций.

– Надюша, препарат вам знаком? – показывает мне название.

– Да, – пожимаю плечами, – это внутримышечные инъекции, ничего особенного.

– Вот и отлично! Ему, – Игнатьев кивает на стоящего возле двери Володю, – прописан недельный курс. Так что вам, как говорится, и карты в руки. Если будет сопротивляться, разрешаю применять силу.

– Ну что ты несёшь, – раздражённо хмурится Володя.

– Так, Наденька, вопросы? – проигнорировав его слова, обращается ко мне нейрохирург.

– Да нет никаких вопросов, – говорю растерянно. – Только я ведь два через два здесь, не смогу каждый день…

– М-да, – мужчина задумчиво трёт подбородок. – А где работаете?

– В отделении хирургии, – называю больницу, и он довольно кивает.

– У Добрынина, значит! Шикарно! Ну, в крайнем случае, пусть тогда приезжает к вам в больницу. Володь, этот вопрос как-то сами решите между собой. Свою медсестру я гонять не буду, и к нам тебе ехать значительно дальше. И не вздумай забить на это!

– Тебе не пора? – с намёком спрашивает его Володя.

Игнатьев хмыкает, но тут же становится серьёзным.

– Всё, что я тебе говорил, в силе. Надюша, – обращается ко мне, снова расцветая улыбкой, – рад был познакомиться. Надеюсь, не последний раз видимся! Провожать не надо, сам дорогу найду. Лучше первый укол сейчас сделайте, пока мать твоя не заявилась.

Хлопает дверь кабинета, и мы с Володей остаёмся наедине.

Глава 14

Владимир

Я гипнотизирую взглядом закрытую створку. Вот же… засранец! И почему это Надя смотрела на него с таким восхищением?! Охренеть, я что, ревную?

Пока пытаюсь разобраться в собственных чувствах, не замечаю, что девушка уже всё подготовила.

– Владимир, – раздаётся у меня за спиной. – Даниил Антонович прав, давайте я вам сейчас укол сделаю, а потом уже спущусь к Виолетте Валерьевне. Тем более вы, кажется, говорили, что вам уехать нужно будет?

Кошусь на шприц в её руке и сдерживаю вздох. Для этого я предпочёл бы кого угодно, только не Надю. Бесит неловкость, которую испытываю в её присутствии, ещё и раздеваться вот так вот, именно перед ней…

А она, похоже, прекрасно понимает, каково мне сейчас, потому что сочувственно улыбается.

– Не переживайте так, – говорит мягко. – И стесняться тоже не надо. Все люди устроены одинаково. Я за столько лет работы медсестрой уже всё видела. Просто повернитесь и приспустите брюки немного, это быстро. Можете опереться на стол руками, если так будет комфортнее.

Делаю, что велено, стараясь ни о чём не думать. Действительно, быстро. И даже почти не больно.

– Прижмите ватку и потрите обязательно, – Надя уже отворачивается, убирая шприц, и я быстро застёгиваюсь. – Я же сказала потереть, – она укоризненно качает головой. – Этот препарат плохо рассасывается, сидеть будет некомфортно.

– Спасибо, – выдавливаю из себя.

– Не за что, – она собирает со стола мусор. – Это я выкину, а оставшиеся ампулы и всё остальное уберите куда-нибудь, можно в шкаф в этой комнате, чтобы никуда их не таскать. Второй укол вечером сделаю, перед отъездом.

– Вечером?! – вырывается у меня невольно.

– Да, дважды в день ведь нужно, сами видите, тут четырнадцать ампул на неделю, – показывает на лекарство. – Ладно, я пойду вниз.

Проследив, как она выходит из комнаты, выплёскиваю злость и смущение несколькими матерными ругательствами. За что мне это всё?..

Выпустив пар и немного придя в себя, тоже спускаюсь.

Надя уже хлопочет на кухне, за столом сидит мать, что-то ей выговаривает. Меня вдруг поражает замкнутое выражение на лице девушки, крепко сжатые губы. Такое ощущение, что она пытается абстрагироваться от происходящего, ничего не слышать и не видеть.

Странно… Вроде бы у неё получилось наладить с моей матерью отношения… У единственной из всех, кого я нанимал.

– Сынок, – мама слышит мои шаги, поворачивается ко мне, – как ты себя чувствуешь?

– Всё в порядке, – отвечаю рассеянно. – Мне нужно будет уехать по делам.

– Но ты же на больничном, тебе надо отдыхать, – мать недовольно поджимает губы. – Да что ж такое, почему ты никогда не слушаешь, что тебе говорят! Надя, хоть бы ты ему сказала!

Даже удивительно, что мама считает Надю своей союзницей. Качаю головой, глядя на девушку, но она только бросает на меня взгляд, который почему-то кажется мне укоризненным.

– Виолетта Валерьевна, ваш сын взрослый человек, сам решит, как ему поступать, – говорит тихо. – Налить вам ещё чаю?

– Да, и достань что-нибудь сладкое, вроде бы в холодильнике был пирог, – командует мать. – Володя, поешь, там ещё оставались готовые завтраки! Раз уж отказываешься послушать разумного совета.

На меня опять накатывает слабое раздражение – обычное состояние рядом с матерью.

– Надя, настрой мне аудиокнигу, – тем временем мама уже опять переключается на девушку. – Я хочу посидеть в гостиной.

– Конечно, Виолетта Валерьевна, – спокойно отзывается та. – Пойдёмте, я вас провожу.

– Сама дойду, – отмахивается мать и медленно выходит из кухни.

Надя составляет всё на поднос, осторожно уносит в комнату, возвращается спустя пару минут, когда из гостиной начинает доноситься запись чтеца.

– Вы тоже считаете, что мне следует остаться дома? – зачем-то спрашиваю её.

Просто хочется поговорить с ней. Услышать звук её голоса.

– Владимир, я не ваш врач, – она качает головой.

– Можете звать меня Володей, – вырывается у меня, и я тут же добавляю: – Если вам будет удобно, конечно.

– Хорошо, Володя, – она произносит моё имя с запинкой, и у меня вдруг колет висок.

Невольно морщусь, поднимая руку к голове, и замечаю, как встревоженно дёргается в мою сторону девушка.