Текст книги "Клуб разбитых сердец"

Автор книги: Анна Михалева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 20 страниц)

– Это соль? – изумился он, разглядывая содержимое банки.

– Точно, – Варвара легонько подтолкнула его в сторону прихожей.

– А что я сыпал?

– Соду. У нас все соответствует этикеткам.

– Бардак! – возмутился гость. – Кстати, о свиданиях. Это и есть вторая проблема.

– Дама, к которой ты пришел в резиновых сапогах, сбежала? – робко предположила Варвара.

– Не-е. Мы даже не встретились. Я ей потом звонил, она сказала, что никого похожего на Горца не увидела. У нас разные представления о том, кто именно герой этого фильма. Определенно. Но сейчас не об этом. Вот… – Тут он полез за пазуху, высыпав половину соли из банки на рубашку, все-таки выудил газету и протянул ее хозяйке. – Там объявление в розочках.

«Дорогая сестра! Ты в отчаянии, тебя бросил тот, кому ты стирала рубашки, готовила обеды, подставляла плечо и, наконец, подарила свою душу. Всю, без остатка. Тебе кажется, что мир опустел. Но ты ошибаешься. Приходи в наш клуб. Мы все – твои сестры по несчастью. Нас тоже бросили. И мы поможем тебе встать на ноги, снова увидеть и полюбить жизнь. Собрание новичков каждую среду в 20.00» и подпись – «Клуб разбитых сердец».

– Ну, и как это к тебе относится? – она подняла на него глаза.

– Самым прямым образом, – невозмутимо ответил Гоша и пояснил: – Я давно мечтаю создать семью, так? Так. А женщины от меня шарахаются.

– Странно… И с чего бы это? – хихикнула Маняша, покосившись на голубой парик, украшающий его череп.

– Вот я и подумал, если по газете не выходит, если все, у кого еще есть кое-какие варианты, воротят нос, то почему бы не попробовать в этом «Клубе разбитых сердец». Там добрая сотня брошенных баб, отчаявшихся встретить порядочного мужика. И тут появляюсь я! Посреди этого цветника, один-единственный. Мне кажется, на меня накинутся!

– Лично мне так не кажется, – нетактично заметила Маняша.

– Конечно, есть вероятность, что и не кинутся. Странное дело, на одних даже не смотрят, а на других виснут гроздьями. Вот недавно возвращаюсь с работы под утро – смотрю, четыре бабы одного мужика тащат. Четыре! И хоть бы одна в мою сторону посмотрела. Так нет же, уперлись в одного. Ну разве его хватит на четверых-то. И чем он лучше меня?

– Может, на нем не было такого потрясающего парика? – съехидничала Маняша.

– Нет, парика не было. Шляпа какая-то невзрачная. Он вообще пьяным был, голову свесил, шляпа с него свалилась, а бабы эти даже не заметили. Совсем озверели! В общем, мне кажется, с этим Клубом стоит попробовать.

– Как ты себе это представляешь? Туда же приглашают только женщин. Ты хоть и в парике, но на «сестру с разбитым сердцем» не похож.

– Вот затем я к тебе и пришел, – на Гошином лице нарисовалась благость. – Ты пойдешь в этот Клуб как мой агент, подберешь мне там порядочную невесту, и все дела.

– Я?! – выдохнула Варвара.

– Ну да! Тебя же Борька бросил? Бросил. Пусть давно, и сердце у тебя уже не болит, только факт остается фактом.

– Да на хрена мне это нужно?! – не выдержала она.

– Во-первых, ты добрая и соседа-страдальца в беде не оставишь, – он тут же изобразил плаксивую гримасу, отчего в своем дурацком парике окончательно стал похож на клоуна из шапито, которого вот-вот уволят по профнепригодности, – а во-вторых, ты мне всю плешь проела, что у меня не дом, а сплошная проблема. Что моя квартира висит над твоей, как дамоклов меч, потому что я тебя регулярно заливаю, засыпаю и вообще. Так вот, появление женщины в доме означало бы конец твоим мучениям. Так что тебе «Клуб разбитых сердец» нужен даже больше, чем мне.

– Мама! – искренне удивилась Маняша. – Неужели ты и вправду пойдешь?

– Ну разумеется, нет! – отрезала Варвара.

Глава 8

Собрание «сестер с разбитыми сердцами» оказалось на удивление занимательным мероприятием. Варвара не успела еще как следует отчитать себя за то, что все-таки поддалась уговорам Гоши и притащилась в этот Клуб, пожертвовав, между прочим, вечерней выручкой магазина, половина из которой теперь непременно осядет в кармане главного менеджера, как свет в небольшом зале погас, и перед изумленными глазами собравшихся (а их было человек двадцать) на ярко высвеченной сцене появилось несколько подтянутых дам.

Одна из них – в синем строгом костюме, с высокой прической – подошла к микрофону и низким приятным голосом обратилась к зрительницам:

– Добро пожаловать в наш «Клуб разбитых сердец»! Если вы думаете, что мужья бросают своих жен очень-очень редко, то ошибаетесь. Я не стану утомлять вас статистикой, поверьте на слово, она впечатляет. Но зачем нам сухие цифры, посмотрите на нас, – тут она широким жестом обвела шеренгу приосанившихся на сцене дам. – Всех нас когда-то бросили мужья. Кого-то давно, как меня, – она смущенно усмехнулась…

«Н-да… Эта команда Гоше не по зубам. Тут профессионалки, – с тоской подумала Варвара. – Особенно эта, с башней на голове, – явно дама из высшего общества. Наверное, раз пять на неделе ходит в салон красоты».

Она оглядела женщин в зале (насколько позволяло тусклое освещение). Многие из них выглядели довольно грустными, кто-то смотрел на сцену с интересом, в глазах у парочки зрительниц она прочла откровенную надежду на скорое завершение своих страданий. Но, в общем-то, Гоше тут делать было абсолютно нечего. Все эти женщины явно претендовали на большее, нежели на недоразумение мужского рода в синем парике и резиновых рыбацких сапогах, каковым, если не кривить душой, Гоша и являлся. Хотя… кто женщин разберет в конце концов. Ее же угораздило выскочить замуж за Бориса. Ведь сразу было видно, что в нем на десять недостатков приходится одно-единственное достоинство, и то сомнительное. Может быть, кто-то захочет познакомиться и с Гошей…

На сцене тем временем продолжались речи. Варвара долго пыталась понять, что же ей это все напоминает… и наконец, вспомнила, как однажды, не в самый лучший период жизни, когда из НИИ она уже ушла, а о магазине еще даже не думала, нелегкая занесла ее на собрание «Гербалайфа». Там, как здесь теперь, она ощутила какой-то западный привкус.

«Ну точно, что-то среднее между какой-нибудь прозападной религиозной общиной и «Магазином на диване». Все слишком поставлено, срежиссировано и отточено, а поэтому не совсем натурально. Похоже, эта дама с высокой прической произносит эту речь каждую среду, пускает слезу строго по регламенту, в общем… Что же будет дальше? Предложат заплатить вступительный взнос?»

Пока она размышляла, ораторы сменялись: одна за другой к микрофону подходили дамы, коротенько рассказывали свою душещипательную историю развода, тем самым убеждая зрительниц, что все они прошли через это испытание.

«Интересно, деньги просто попросят или потребуют. И сколько? В кошельке у меня не больше пятисот рублей. А что со мной сделают, если я не наберу положенной суммы?»

Ответ на ее немые вопросы оказался совершенно неожиданным. Когда выступили все, кто стоял на сцене, к микрофону вновь подошла дама с высокой прической:

– Мы предлагаем вам вступить в наш «Клуб разбитых сердец». Мы искренне желаем помочь вам, потому что знаем не понаслышке, каково приходится женщине, которую бросили. Мы предлагаем своим членам разнообразные формы поддержки – начиная от сеансов психоаналитика до содействия в устройстве на работу. Наш Клуб очень мощная и многочисленная организация, нас более тысячи женщин, готовых кинуться вам на помощь. Вы удивитесь, но никаких денег, никаких вступительных взносов от вас не требуется. Только терпение и желание выбраться из пропасти отчаяния, начать новую жизнь, стать счастливой, как все мы. Если вы спустя какое-то время почувствуете, что уже крепко стоите на ногах и наша поддержка вам больше не нужна, вы просто уйдете. Но, как правило, – тут она совсем по доброму и очень искренно улыбнулась, – как правило, мы все дружим и помогаем как друг другу, так и новым членам. Почему я сказала, что деньги от вас мы не возьмем? Да потому что Клуб работает исключительно на энтузиазме. Я имею в виду тех, кто уже пережил свою трагедию, как мы, находящиеся сейчас на сцене. Если у вас возникнет вопрос, на какие же средства мы существуем, то отвечу: у нас неплохие спонсоры, иногда мы сами зарабатываем себе деньги, ведь бросают не только домохозяек, а представьте себе, юристов, бизнеследи и даже модельерш. Вот так. Да, чуть не забыла: завтра в это же время у нас будет чаепитие. Завтра вы сможете поподробнее расспросить о программах реабилитации и вообще поговорить. Ну и первый сеанс психотерапии тоже завтра. Поверьте, это вам реально поможет.

А теперь, пожалуйста, встаньте и повторяйте за нами все движения. Все наши собрания заканчиваются именно этим танцем.

Это гимн нашего Клуба.

Тут, к великому удивлению Варвары, зазвучали вступительные аккорды прошлогоднего хита всех Маняшиных вечеринок – «Танго-Дижанейро».

* * *

– Бесплатный сыр бывает только в мышеловке! – отчеканила Катерина, прослушав историю Варвары о посещении «Клуба разбитых сердец». – Я вообще не понимаю, кой черт тебя дернул туда потащиться?

– Но Гоша… – начала было оправдываться она, но, натолкнувшись на строгий взгляд подруги, осеклась.

– Твое любопытство когда-нибудь тебя погубит, – Катерина кивнула, чтобы ее утверждение выглядело еще убедительнее. – И про «Гербалайф» я согласна.

– Да ты понимаешь… человек все-таки существо общественное. Не знаю почему, но мне в этом Клубе понравилось. Там какая-то общность чувствуется. Единодушное желание стать красивее, умнее, удачливее…

– Слушай, в нашей стране так просто ничего не бывает. А в Америке тем более! И если тебе кажется, что этот Клуб проамериканский, – жди подвоха. Сначала тебе предложат что-нибудь распространять, или завлекать новых членов, или еще какую-нибудь ерунду, а потом и оглянуться не успеешь, как тебя втянут в сомнительное мероприятие типа финансовой пирамиды или, того хуже, накачают наркотиками и заставят все свои движимые и недвижимые капиталы передать в фонд общины. Помяни мое слово! – Пламенную речь Катерина закончила уже совершенно красной от возмущения.

– Да что, у меня головы на плечах нет? – покраснела в свою очередь Варвара. – Мне почти сорок лет, я содержу огромный магазин, и, по-твоему, у меня не хватит смекалки понять, когда меня начнут втягивать в сомнительное мероприятие, тем паче накачивать наркотиками?

– Тебе пока нет сорока, – спокойно и рассудительно ответила подруга. – Не ты содержишь магазин, а он тебя, и, по-моему… – тут она придирчиво оглядела ее с ног до головы, – по-моему, у тебя не хватит смекалки понять, когда дорожка станет скользкой. А когда поймешь, будешь уже плотно сидеть на ней задницей и катить под горку со скоростью шквального ветра. Вот скажи, откуда у них такие капиталы? Откуда у «Клуба разбитых сердец», который состоит исключительно из брошенных жен, особняк на Соколе, практически в парке, да еще с евроремонтом? И с каких это доходов они позволяют себе давать объявления во все крупные газеты и в жутко дорогие журналы, а? Варь, так нельзя. Нельзя быть такой наивной!

– Господи! Да откуда такие дикие выводы?!

– Ты хоть знаешь, каких людей переламывают во всякого рода сектах?! Белое братство, Аум-Синрикё, МММ, адвентисты, сатанисты, вудисты, эта, как ее – Властилина. Знаешь, сколько пострадавших? Это же половина моей практики. Тоже хочешь стать моей пациенткой?

– Никогда!

– В таком случае мой тебе совет: больше даже не вспоминай об этом Клубе – и точка!

– А как же Гоша?

– Это твой сосед недоделанный, так? Слушай, тут дело совсем плохо!

– Да, я понимаю, он даже «тамагучи» купил. От одиночества.

– Варь, мне плевать на Гошу и его «тамагучи». Я про тебя говорю, что дело плохо. Если ты уже начала столь активно печься о личной жизни других, значит, со своей личной жизнью – полные кранты. Слушай! – тут она хлопнула себя ладонью по лбу. – У меня же есть один кадр. Ну просто как раз твой размер!

– Даже не начинай! – отмахнулась Варвара. – Все твои кадры мне стоили нервов!

– Ладно тебе, его зовут Максим, 45 лет…

– Максим… знаешь, есть такие имена, ну, которые до двадцати звучат, а вот после как-то странно. Твой Максим, например. Ну, можешь ты себе представить сорокапятилетнего Максима? Несерьезно как-то.

– Тебе уже и имя не нравится, – вздохнула Катерина. – Ты же хотела найти мужа и отца детям. Зачем тогда объявление подала?

– Объявление – твоя идея, – проворчала Варвара.

– А Максим для тебя – ну, просто в яблочко, – не обращая внимания на ее скептическое настроение, продолжила подруга. – У него, между прочим, два оптовых склада стройматериалов. Если не сойдетесь в личном плане, можно совершать прочие выгодные сделки. Нет, Варька, я все-таки дам ему твой телефон.

* * *

– Я такая нескладная, такая неумеха! Всегда об этом знала. Вот видите, стакан ваш разбила. Ох!

– Перестаньте на себя наговаривать! Вы в таком состоянии, что вам простительна легкая раскоординация движений. Лидочка, детка, вытрите здесь и соберите осколочки.

– Я это к тому, что вряд ли смогу быть вам полезной.

– Вы хотите сказать, что не можете пойти на столь решительные меры?

– Нет, что вы. Я понимаю, как много вы все для меня сделали, но… я действительно жуткая растрепа. Я обязательно что-нибудь да испорчу.

– Но вы же будете не одна. Успокойтесь, вас так трясет! Выпейте все-таки воды.

– Нет-нет. Я опять разобью ваш стакан, и этим все закончится. Я не могу взять себя в руки, простите.

– Я вас понимаю. О, как я вас понимаю. Ведь это такое непростое решение. Я уж не говорю о его деликатном характере. На такое не всякая женщина решится даже ради детей…

– Ради детей я готова на все. Я же уже решила, но вы поймите, я только испорчу и вас подведу. Обязательно допущу какой-нибудь промах, не смогу уговорить, убедить. Да он просто не придет ко мне. Уходя, он сказал, что больше его ноги в моем доме не будет.

– Но ведь потом он заходил.

– Только один раз, когда сын сломал ногу. Нужно было отвезти его на перевязку, а у меня нет машины. Да после этого случая та его, новая, такой скандал ему закатила. Он и не звонил больше.

– Тут не нужно давить на жалость. Попробуйте заманить деньгами. Деньги – единственное, на что мужики клюют в нашем случае. Испытанный метод. Скажите, что выиграли огромную сумму по лотерейному билету, который покупали еще вместе, или что старый приятель, наконец, вернул ему давний долг, а лучше всего предложите решить квартирный вопрос, мол, у вас появились деньги, вы желаете выкупить его долю и выписать его. Нужно обсудить. Обычно такое проходит «на ура». Они либо за деньгами приходят, либо скандалить.

– Да, последнее мне подходит по ситуации, но я не смогу убедительно сыграть.

– Сможете. Только держите все время в голове, что для вас – это не только месть бросившему вас супругу. Бросившему с двумя детьми без средств к существованию.

– Кстати, а детей можно оставить в квартире?

– Нет, лучше на этот вечер отвезти к родителям. Так вот, для вас это не только дело чести, так сказать. Для вас – это способ выжить, причем по всем человеческим нормам вполне честный.

– А потом? Ну, когда все произойдет, потом ведь тоже придется играть.

– А как же, милая моя! Женщина всегда играет. Только в нашем случае, женщина играет с выгодой. Хорошей материальной выгодой. Двадцать тысяч долларов – это неплохие деньги! И они стоят того, чтобы за них немного подрожать и попотеть. Ну все? Успокоились? Вот и славно. Я читаю решимость на вашем лице.

– Ну, еще не совсем. А впрочем, если все сделать, как вы говорите…

– Да мы же вас не бросим. Мы еще сто раз все отрепетируем, и по любому вопросу сразу же обращайтесь. Не стесняйтесь.

Глава 9

– Все, вон Медведев идет, – Леночка пальцем поправила завиток на виске. – Будем клеить.

– А тебе не страшно? – шепнула Маняша, которой совсем не хотелось приближаться к подозреваемому в убийстве Медведеву. Конечно, он не официально подозреваемый, а только в узких кругах, но все равно неприятно.

– Маш, – Леночка посмотрела на нее с серьезной сосредоточенностью, – Пашке плохо. И я могу ему помочь. Если для этого нужно будет склеить половину лицея, я склею и даже не поморщусь.

– Неужели все так серьезно?

– Тебе скажу, потому что, странное дело, обычно своему полу я не доверяю. Тебе же почему-то верю – ты не станешь подкалывать, а если попросить, то не проболтаешься. Так вот я прошу, не болтай обо мне. Особенно нашим. Все и так понимают, но когда слух на языке – то все равно неприятно. Пашке будет неприятно, мне-то плевать.

– А почему ты думаешь, что ему будет неприятно? Может быть, он просто не решается приударить за тобой?

Леночка томно повела головой:

– Он действительно нерешительный, поэтому нужно опасаться всего. Я думаю, что мое время еще наступит, я доведу его до романа, вот увидишь. Впрочем, – тут она улыбнулась и «взяла цель» взглядом, – сейчас нужно прикадрить Медведева. Костик! – Тут Леночка сорвалась с места и, легко ступая на носки, понеслась вслед за объектом. Маняща не могла не восхититься чувственностью ее движений: как тронула парня за руку, как повела головой, нарочито небрежно тряхнув волосами, как взглянула на него искоса. Медведев, конечно, тут же превратился в сладкий сироп.

«Вот умеет же, когда нужно! А Пашка – дурак!» – подумала Маняша и поплелась прочь.

Положа руку на сердце, ей вовсе не хотелось «дружиться» с Ульяной. И в этом случае Леночке повезло больше: все-таки Костя Медведев, хоть и часто обкуренный, но более приятный, чем сумасшедшая художница. Поговаривали, что вдохновение она черпает, гуляя вокруг Останкинского мясокомбината и слушая отдаленные стенания несчастных коров, которых ведут на бойню. В это Маняша не особенно верила, главным образом потому, что слух походил на плохо пересказанный дешевый триллер (из разряда тех, которые показывают поздно ночью в субботу по дециметровым каналам). И все-таки что-то неприятное в Ульяне чувствовалось еще задолго до того, как художница открывала рот, дабы выдавить из себя сиплое приветствие. То ли внешность грубая и какая-то непромытая – сальные черные волосы свисают неряшливыми сосульками, крупный постоянно красный блестящий нос, противные прыщи по всему лицу, фигура бесформенная, словно вырубленная из неровного полена пьяным папой Карло, да еще одета она всегда в черное, мешковатое: если свитер, то непременно до колен… В общем, мерзкая девица со скрипучим голосом и мрачными рассуждениями о том, что рая нет ни в этой жизни, ни после нее, есть только ад, а раз так, то нужно наслаждаться всяческой дрянью. В сумке она всегда таскает огромную книгу с репродукциями Босха и часто достает ее на переменах, чтобы «поднять себе настроение настоящим искусством». Маняша, в принципе, не имеет ничего против Босха и его мазни, но нельзя же пялиться изо дня в день на постапокалипсические мотивы. Так и «крышу» недолго потерять. Впрочем, похоже, Ульяне это уже не грозило: если у нее когда и было хоть какое-то здравомыслие, то теперь оно отсутствует или преобразовалось во что-то совершенно иное. Может быть, в талант художника. Как ни крути, а Ульяна была талантлива. Она рисовала и даже побеждала на каких-то там творческих конкурсах. Поэтому для начала Маняша решила поговорить с ней об искусстве. Проблема заключалась только в том, что об искусстве как таковом она имела весьма поверхностные познания: пару раз ходила в музей Пушкина, когда-то в детстве мама затащила ее в Третьяковскую галерею, ну и на более-менее модные выставки она, конечно, тоже забредала, но в памяти, как назло, кроме Глазунова и Церетели, из современников ничего не всплывало. А чутье подсказывало, что это не те художники, о которых Ульяне интересно рассуждать.

Под конец этих нерадостных раздумий глаз ее уловил черный силуэт Ульяны в конце коридора, и Маняша представила, какую презрительную гримасу скорчит Леночка, если она признается, что так и не нашла подхода к этой полусбрендившей художнице. Уж сама-то Леночка выкрутит Медведева, как мокрое полотенце, до капельки. Физиономия Леночки, нарисовавшаяся так некстати, заставила Маняшу перейти на бег. К своей цели она подлетела, уже едва переводя дыхание. Но ей повезло, потому что Ульяну, как выяснилось, не нужно было раскручивать на разговор, она сама резко повернулась и уставилась на Маняшу своими темными, отрешенными глазищами:

– Тебе не приходило в голову, что жизнь – полное дерьмо?!

– Только что об этом подумала, – с ходу призналась Маняша.

– Ладно тебе, – Ульяна явно не поверила. – Таким куколкам это и в голову не приходит. Для вас ведь смысл жизни сосредоточен в длине юбки.

– И что из этого? Юбка тоже может оказаться слишком длинной или слишком короткой. Есть от чего впасть в отчаяние.

Ульяна смерила ее изучающим взглядом и вдруг криво усмехнулась:

– А ты забавная. Я всегда считала, что у тебя пустота в голове. И надо же, ошиблась.

«Я тоже кое-что про твою голову считала, и не ошиблась», – со злостью подумала Маняша, улыбаясь собеседнице почти ласково.

– Так что ты там про дерьмо?

– Смотрю я на всех, и такое зло берет, – Ульяна насупилась, – сплошное притворство. Пялятся тебе в глаза и врут, да врут так неумело, так противно. В морду дать хочется.

– Это ты о чем?

– Уставятся на холст и улыбаются, мол, как замечательно. А я ведь знаю, что гадко. И сюжет хреновый, и вообще – мазня. Скажу больше, я ведь специально набросала, чтобы проверить: ни технику не соблюдала, ни пропорции… за три дня. А они – все замечательно! Дерьмо!

– Они? – «Ну, вот тебе и тема. Чем не об искусстве?»

– Ну да. Мать, бабушка, преподаватели в художественном, родственники, знакомые… Как сговорились. Они все время твердят: «замечательно», что ни покажи! Я уже не понимаю, что им реально нравится, а что нет.

Маняша пожала плечами, скорее от того, что понятия не имела, как перевести разговор на тему гибели физика:

– Может, и правда замечательно?

– Хочешь покажу?

– Ну… если только… – Честно говоря, такого поворота Маняша не предполагала.

– Обещаешь не кривляться?

– Что ты! Я не умею!

К ее удивлению, Ульяна расхохоталась как ненормальная и, хлопнув ее по плечу, гаркнула:

– Тогда пошли!

* * *

Жилище Ульяны произвело на Маняшу неизгладимое впечатление. Попросту сказать, она была потрясена. Не роскошью, разумеется. Кого в наши дни можно удивить обыкновенным богатством? Маняшу поразило несоответствие: в таком доме должна бы расти «куколка» вроде Леночки, одетая во все розовое и атласное. Ульяна со своим нарочито пасмурным стилем в интерьер ну никак не вписывалась. Квартира была огромной, шикарной и очень светлой: от пола до потолка выполненная в пастельных тонах. Посреди гостиной стоял белый рояль, и вообще мебель была вся белая, причем во всех комнатах и даже на кухне.

Ульяна, которую в этом интерьере, как нигде, хотелось отмыть, причесать и вообще привести в порядок, квартиру особенно не показывала, Маняша разглядела ее по ходу следования (студия молодой художницы находилась в самом конце коридорно-комнатного лабиринта).

– У тебя мать пианистка? – Маняша провела пальцем по лаковой крышке рояля.

– Была раньше концертмейстером, – небрежно передернула плечами Ульяна. – Теперь у нее концертное агентство: возит по миру наших исполнителей классики. Мать любит выпендриваться. Друзья у нее тоже – сплошная богема. Когда собираются у нас, меня выворачивает. Тошно слушать их разговоры, но самое противное, когда они начинают бренчать по клавишам всякую муть. Только один приятель ее мне нравится – дядя Саша, он играет Баха. Вот это настоящая музыка. А все остальные… Не понимаю я, кто ходит на их концерты? Шуберты всякие, Листы, Брамсы – кто эту муть слушает?

– Хочешь сказать, что «Реквием» Моцарта недостаточно мрачен для тебя? – усмехнулась Маняша.

– Моцарт был бабником и шалопаем, – безапелляционно заявила хозяйка, – поэтому ничего серьезного создать не мог. А если и создал, то все это вранье.

Маняша только плечами пожала. Не устраивать же дискуссию о соответствии творчества и образа жизни.

– Пойдем ко мне. – Ульяна дернула ее за рукав. – Не могу я здесь долго находиться. Я от этого зефира просто задыхаюсь. Ненавижу нашу квартиру. Мать все время повторяет, что я должна развивать вкус, а по мне так все это пошлость и безвкусица. Уж лучше бы покрасить стены темно-зеленой краской…

– А вместо люстры повесить петлю, – продолжила за нее Маняша.

Хозяйка снова смерила ее изучающим взглядом:

– Ты все-таки жуть какая забавная. Не могу понять, почему раньше не обратила на тебя внимания.

«Потому что вообще ни на кого внимания не обращаешь», – отметила про себя Маняша, вслух же спросила:

– А твой отец?

– Отец был раньше крупным бизнесменом и директором Фонда развития малого бизнеса на селе. Потом Фонд рухнул, бизнес развалился, и теперь он, кажется, продает подержанные автомобили. Мне его жалко, хоть он и сволочь порядочная – бросил нас два года назад, ушел к какой-то крале. В общем, дело обычное. Ну а мать его не простила. Он, когда разорился, денег у нее просил – не дала. А ведь денег у нее – чертова уйма.

– Концертный бизнес доходное дело?

– Как ни странно, да. Хотя, когда отец ушел, он нам ни копейки не оставил, а мать тогда еще ни о чем таком и не думала – рыдала себе, и все. Потом где-то кредит взяла, раскрутилась. И понеслось: разговоры у нас либо о музыке, либо о деньгах. Третьего не дано. И вообще… – Тут она прервала свое движение по коридору, развернулась и посмотрела на Маняшу в упор. – Мне кажется, что после двадцати люди перестают духовно расти и постепенно становятся сволочами. К сорока – с человеком обычно общаться невозможно. Он весь прогнил изнутри.

– Никогда об этом не задумывалась, – призналась Маняша. Она попыталась вспомнить хотя бы одного сорокалетнего, которого бы без оглядки смогла назвать сволочью, но так никто на ум и не пришел. Конечно, для иных и слово-то хорошее трудно подобрать, как тот же сосед их – Гоша. Но, с другой стороны, он вовсе не сволочь, даже забавный в чем-то. Нет, с постулатом Ульяны согласиться все-таки трудно… – Но ведь тебе тоже когда-нибудь будет сорок?

– Мне? Не думаю… – Ульяна открыла дверь. – Вот это и есть моя студия. Проходи.

Ничего необычного для себя Маняша в этой самой большой во всей квартире комнате увидеть и не надеялась – никаких изысков, серые стены, несколько мольбертов, куча красок, кисточек и прочего инвентаря и, конечно, картины. Некоторые полотна стояли в рамках у стен, некоторые на подставках. Тут же, прямо на полу, валялись огромные листы с этюдами.

Однажды Маняша уже посещала студию художника – знакомого тети Кати. Там было точно так же, как здесь, – развал, который знатоки именуют художественным беспорядком. Только тети-Катин знакомый малевал голых дамочек. У него на момент их визита толпилось по меньшей мере пять плохо прикрытых натурщиц, которых он всех гуртом и рисовал. Тетя Катя потом плевалась и называла этого своего знакомого «старым развратником».

В Ульяниной мастерской никаких девиц не наблюдалось – только полотна. Картины у нее и в самом деле были мрачноватые, если не сказать больше. В общем, по сравнению с ее сюжетами творения Босха выглядели иллюстрациями к сборнику детских считалочек. На Ульяниных картинах в основном были изображены какие-то полусгнившие тела, из которых выползали наружу всяческие представители самых вычурных ночных кошмаров какого-нибудь шизофреника. Словом, неприятное зрелище.

– И что ты обо всем этом думаешь? – вопросила художница.

– Жуть, – откровенно призналась Маняша.

– Неплохо, – хмыкнула Ульяна. – А это?

Тут она откинула полог с одного мольберта, и Маняшиным глазам открылся очередной шедевр «детского творчества» – театральная маска, из глазниц и ротового отверстия которой кучей валились дождевые черви.

– Театр ты тоже не любишь, так? – Зрелище было на редкость омерзительное.

– Театр – сосредоточение лжи, – уверенно заявила Ульяна. – Актеры – самые отвратительные лжецы на свете.

– Да ведь никто и не ходит в театр, чтобы узнать сводку текущих новостей, – пожала плечами Маняша. – Это искусство. Душевные переживания, внутренний мир…

– Люди и так постоянно врут и выкручиваются, скрывают правду даже от себя. А в театре эту человеческую ложь еще и лживо изображают на сцене. Одно на другое наслаивается. От такого пирога меня просто выворачивает.

Маняше надоело ее сумрачное брюзжание. От темного эпоса отчаянно потянуло на свежий воздух. Она отвела взгляд от картины и… застыла, едва сдержавшись, чтобы не вскрикнуть. На большом листе, валяющемся прямо у нее под ногами, она увидала знакомое лицо, искаженное страхом и болью. На шею этого человека была накинута петля. Понятно, что его душили. Ошибки быть не могло – Ульяна нарисовала именно убитого недавно физика и, видимо, в последние секунды его жизни.

– А это? – с трудом выдавила из себя Маняща. – Это откуда?

– Ну… – Ульяна почему-то сконфузилась, что было странно, поскольку она редко смущалась. Попросту говоря, Маняша вообще впервые видела ее в таком состоянии. – Это этюд… Хотела написать картину человека при смерти. Потом передумала.

– А почему физика?

– Почему, почему… – совсем вышла из себя Ульяна. – Потому что на злобу дня.

– Но это так живо написано, будто бы ты видела…

– Ох! – скривилась художница, потом нагнулась, подобрала лист и отшвырнула его к стене. – Я просто представила себе, как должно выглядеть лицо физика в момент его гибели, вот и все.

– А тебе его не жалко? – спросила Маняша, потому что впервые за все время ей самой стало по-настоящему жаль этого противного мужика, от которого, кроме неприятностей, она в жизни ничего не получала. Теперь она вдруг поняла, что он был человеком, неважно каким, но он испытывал муки и страх, а потом его убили.

– А ты аж вся побелела, – усмехнулась Ульяна. – Все-таки ты куколка, как ни крути. Неужели тебе никогда раньше не приходило в голову, что человек не желает умирать?

– Я не в этом смысле… – к горлу Маняши подступил ком.

– Только не разрыдайся тут, – совсем развеселилась хозяйка. – Вы же сами заговаривали его на смерть. Пашка с такой силой вогнал в куклу нож!

– Я вот давно у тебя спросить хотела, ты-то как в подвале очутилась? – Маняша с трудом удерживалась, чтобы внутренняя лихорадка не перешла в истерическую дрожь, при которой все тело сотрясают судороги.

– Я? Помню с трудом. Мы накурились шмали, ну и пошли. Не знаю, кто предложил, да и какая разница. В тот момент мне это показалось забавным действием. В вашем сборище было что-то языческое. Хотела даже написать это, но ничего не получилось. Вдохновение ушло.

– А… – неопределенно протянула Маняша. – Ну и хорошо.

Честно говоря, она обрадовалась, что Ульяну покинуло вдохновение и художница не стала изображать сцену в подвале, потому что очень неприятно увидеть, как из твоих друзей, да и из тебя самой выползают какие-нибудь гады, даже если ты точно знаешь, что это всего-навсего картина.