Текст книги "Девочка с Севера (СИ)"

Автор книги: Анна Трефц

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 20 страниц)

– Чего вы опасаетесь? – не понял сэр Доудсен.

– Ну, попаду в неудобное положение. Схвачу не ту вилку, к примеру, или вытру ботинок салфеткой. Со мной всякое может быть. Представляешь реакцию благороднейшей леди Харингтон на мой проступок?

Александру меньше всего хотелось изнурять себя подобными видениями. Тем более в случае, если кошатнику действительно придет в голову шальная мысль использовать салфетку леди Харингтон с золотыми вензелями для удаления грязи с ботинка.

– В общем, если меня выставят из дома с позором, я не смогу показать Варфоломея настоящему врачу. Трагедия! Я никогда себе этого не прощу. И я, согласись, должен использовать все шансы на пути к своей цели.

Молодой аристократ с ним полностью согласился.

– И вот я у тебя! – Борис радостно улыбнулся. – Проси, что хочешь, но научи меня этому этикету, ради Христа!

– Научить? Вас?!

– Считаешь, это невозможно? Брось! Даже зайца можно научить курить!

– Дурное дело – нехитрое… Впрочем… – Тут Александр задумался на мгновение, а потом улыбнулся:

– Вы говорили, что вас знает вся Москва.

– Верно! Едреныть!

– А вы многих в Москве знаете?

– Кого надо, тех знаю.

– В таком случае не сведете ли вы меня кое с кем?

Спустя пять минут они заключили устный договор на взаимовыгодных условиях.

Рабочий день у Маши начался со скандала. И это стало дурным правилом. Вернее – это стало последствием появления в ее поле зрения Боброва. Или ее в его уже неважно. Главное, что, едва они оказывались в одном помещении, в воздухе начинали сверкать молнии. И Маша, поразмыслив на эту тему, пришла к выводу, что она тут абсолютно ни при чем. Это он является в дурном настроении и принимается громогласно критиковать всех и вся. Например, сегодня. Репетиция шла своим чередом. Игнат, прослушав песню в ее исполнении, остался, кажется, доволен. Только головой покачал: мол, чего же ты вчера так не смогла. Вовик, хореограф, привел с собой четырех танцовщиков. Гордо выпятив грудь, указал на двух парней и двух девушек:

– Вот, Маш, твой кордебалет. Познакомься!

Маша им застенчиво улыбнулась. Те деловито кивнули ей, и тут же закипела работа. Где и когда будет первое выступление, никто пока не знал. Серж ведь так и не сообщил никому, поэтому старались в ощущении, что он придет и скажет: «Сегодня вечером». Группа разучивала движения. Маше движений не досталось. По замыслу Вовика она должна подпирать микрофон, но делать это как можно изящнее.

– Легкие изгибы тела, манящие взмахи рук. Сплошная, едва прикрытая платьем эротика. Ты центр. Они сами по себе. Пока так. Отлеплять тебя от микрофона пока не надо. Маша с ним с легкостью согласилась, поскольку не понимала, как, исполняя такую песню, она еще и танцевать будет. Во-первых, не вяжется это с настроением исполнительницы, во-вторых, ритм у музыки сложный, джазовый. Чисто спеть и стоя-то нелегко, а уж в движении… Собьется дыхание, и пиши пропало: восходящая звезда даст петуха. То-то смеху будет.

К трем часам в репетиционный зал вошел Бобров. Маша сразу поняла, что ничего хорошего из его визита не получится. Он хмуро оглядел каждого, задержал взгляд на певице, хмыкнул. С тихой угрозой буркнул приветствие, сел на стул, который ему любезно подставил Вовик, и махнул рукой Игнату:

– Заводи фонограмму.

Тот послушно поставил мини-диск с минусовкой, Маша подошла к микрофону с тяжелым чувством. На первых аккордах попыталась сконцентрироваться, забыть о дурном настроении начальства. Запела. Позади себя слышала шевеление кордебалета, что отвлекало. Закрыла глаза, заставила себя оторваться от земли, вспомнить ощущения от песни в студии. Когда она замолчала, Серж потер переносицу и разорвал мрачную тишину.

– Во-первых, убери это стадо, – отрывисто приказал он Вовику.

Танцоры нахмурились, но смиренно отошли в угол.

– Теперь ты, – Он поднял тяжелый взгляд на Машу, – Ты сама себя в клетку загнала и вырваться из нее не можешь. Голос уже льется, это хорошо. Вот если я глаза закрою, даже забирает немного. А как гляну на тебя – ну кукла куклой. Где свобода, где раскованность? Какие там миллионы мужиков, ты же ведешь себя как девственница в первую брачную ночь. Из тебя силой чувства вырывать, что ли? Так таких клещей еще не придумали. Глупо смотришься!

К концу этой отповеди Маша закинула голову, чтобы слезы ручьями не полились из глаз. Ей казалось, что у нее температура поднялась до критического уровня, до того ей стало жарко. До того виски ей сдавило.

– Не смей раскисать! – вдруг рявкнул Серж. – А ну, живо нюни подобрала! Здесь тебе не богадельня!

Маша вздрогнула. Слезы от испуга вмиг высохли.

– Еще раз, – приказал Серж.

Игнат опять включил минусовку. Пытка продолжалась и продолжалась. Маша изо всех сил старалась выполнить все требования продюсера. Но тот все ворчал: мол, гиблый номер. Наконец, не выдержал вокалист. Он подошел, положил ему руку на плечо:

– Она же голос сорвет.

Бобров зажмурился на мгновение. Маша сжалась, ожидая громкой ругани. Но неожиданно все обошлось. Серж вздохнул и, посмотрев на нее с сожалением, произнес:

– Не бомба. Черт!

Потом вынул из кармана несколько дисков, протянул Игнату:

– Это семь песен. Нужно же когда-нибудь начинать. Не тяните с этим. Времени нет. Со следующей недели пробуем писать в студии, – потом сурово глянул на совсем скисшего Вовика, – Натаскай своих пока на мелодии. И чтоб не топали, как слоны. Сегодня без них выступаем.

– Сегодня? – прошептала в отчаянии Маша.

– В «Кристалле». В десять в гримерке. Никите я позвоню, – бросил он и, не оглянувшись, быстро вышел.

Маша почувствовала, что силы ее покинули. Он разочаровался в ней. Он даже не хочет ее видеть. Она ему наскучила, она ему надоела, он наигрался. Все. Она не бомба. Она больше не в состоянии зажечь тот самый странный блеск в его глазах. Он не слепил из глины Галатею. Она все еще куча… глины… Она сжала рукой стойку микрофона, с отчаянием посмотрела на Игната:

– Заводи!

– Маш, ты же не взлетать собралась, – тот дернулся всем телом.

– Заводи! – крикнула она.

Вокалист пожал плечами, нажал на кнопку. Она пела, едва сдерживая слезы. Перед глазами плыли огромные зеркала зала, унося и размывая в далеком туманном пространстве ее собственное хрупкое отражение. Маленькая фигурка изнывала от отчаяния, угасала от несправедливости. Он топчет ее ногами. Он мешает ее с грязью. Почему? Ведь это ее первая песня. Первая! И сегодня ей выступать. Она радоваться должна, а ей хочется удавиться.

«Прямо сейчас, как только допою, пойду в уборную и повешусь, к чертовой матери!»

Музыка стихла. Только сейчас она почувствовала боль в ладони. Посмотрела на руку, удивилась: красные полоски от ногтей.

– Это было… – Игнат сделал паузу, чтобы перевести дыхание, и проговорил, удивляясь собственным словам, – Чудесно!

А Маша неожиданно для себя всхлипнула. Слеза все-таки скатилась по щеке и капнула с подбородка.

– Ну, ну… – Вовик подлетел к ней, обнял за плечи и оторвал от микрофонной стойки. – У Сержа просто плохое настроение. Ты и при нем пела сносно. А для дебюта так и вовсе чудесно. Он хмурый, потому что с похмелья. Фигня, и не бери в голову. Если бы ему и в самом деле очень не понравилось, он бы тут же всех нас разогнал. А так смотри, вон на стуле твой репертуар лежит. Ну, хватит, хватит…

Он гладил ее по голове. От чужого участия у Маши в груди что-то взорвалось. Плечи ее заходили ходуном. Она пыталась сдержать истерику, но она все равно рвалась наружу. По телу забегали мурашки.

Игнат громко хлопнул в ладоши:

– Перерыв десять минут. Мария, ступай в туалет и умойся. Иначе мы никогда не продолжим. Ну, что стоишь, живо!

Маша послушалась. Эти люди лучше знают, что ей теперь делать. Она только что излила свою душу. Она умерла вместе с финальной нотой и теперь внутри ощущала только пустоту. Не хотелось думать, доказывать и уж тем более сопротивляться. Хотелось лечь на диван, забраться под плед и закрыть глаза. Но дивана и пледа поблизости не было. Да никто ей и не позволит валяться на диване за несколько часов до выступления. Нужно собраться и продолжить репетицию. Нужно прослушать новые песни. Нужно… Она медленно развернулась и побрела вон из репетиционного зала. В конце коридора ее нагнала девушка из кордебалета.

– А я тебя знаю, – она улыбнулась Маше. – Я вместе с Асей танцевала.

– Да? – безжизненно отозвалась Маша– А почему ушла? Там же хорошо платят.

– Не всем, – девушка хмыкнула. – Кто в постоянном составе, тем – да. Аська была в расширенной группе из двенадцати человек. А я только в двадцатке: сольники, сборники в России. А в остальное время, без меня. Получаем же по факту. Выступил – схватил денежку, нет – гуляй. Надоело. Особенно приперло в тот день, когда Аську… Ой, – Она вдруг испугалась, – А ты, может, не знаешь?

– Знаю, – успокоила ее Маша и, наклонившись над раковиной, поплескала в лицо холодной водой. Ее все еще трясло.

– Меня Женя зовут.

Маша не ответила. Но девушку было не так-то просто остановить. Похоже, она любила поболтать. А может быть, по доброте душевной решила отвлечь ее от горестных размышлений.

– Нас в тот день всех обломали. И Асю тоже. Представляешь, приперлись в полном составе – двадцать человек – на студию, а нам даже пропуска в «Останкино» не заказали. Это все директор – дебил. Думал, в концертной студии будет съемка, а оказалось, в маленькой, на ток-шоу. Вышел к нам на улицу, развел руками. Провел только основную группу. А вы, мол, гуляйте. Аська тоже надулась тогда. «Уйду», – сказала. Она такого отношения вообще не переносила. Сказала, – У меня, крутой мужик, обещал второй Волочковой сделать.

– Крутой мужик? – Маша повернулась к ней, – Это она говорила?

– Ну да! – с энтузиазмом наконец-то услышанной рассказчицы воскликнула Женя. – Крутой, говорит, круче некуда. Она познакомилась с ним в английском посольстве, представляешь?! И как ее туда занесло? Я вот в Москве родилась, а ни в одном посольстве еще на приеме не была. Господи, хоть бы в посольство Нигерии кто провел. Хрена! А Аська так жила, словно модные вечеринки – это ее второй дом.

– А что за мужик, она рассказывала?

– Еще бы! Ей ведь обычно не слишком-то верили. Ну, поймали пару раз на вранье, потом, знаешь как, правда – не правда, а все равно… Но тут она очень настаивала. Даже фамилию его назвала. Климов.

– Климов?

– Да ты что, с дуба навернулась? Климов – крутейший мэн. Пивной король. Не бандит, но даже те его не трогают. Умеет с ними разговаривать. У него еще очень крупное охранное агентство. Он с него начинал. «Пивной кружкой» он потом уж сделался.

– И этот Климов приударил за Асей?

– Она говорила, что да. На приеме от нее не отходил. Еще смеялась, что повесила себе нужный манок на шею. Ну, богатые мужики, мол, западают на дорогие украшения хуже баб. Это была ее теория. Если на девушке есть какая-нибудь дорогая цацка, то это для мужиков верная наживка. Они непременно обратят внимание. Тут какой-то секретный механизм в их мозгах срабатывает, мол, девушка дорогая, раз на ней сокровища надеты. Значит, пользуется популярностью у мне подобных. Значит, и мне ее подцепить не западло, а очень даже почетно.

– Чушь какая-то. – Маша вытерла лицо салфеткой.

– Не скажи. У женщин в дорогих шмотках особый налет. От них веет популярностью в дорогих кругах. Мужикам ведь гордость, главное, свою потешить. Что им подцепить какую-нибудь дурочку с переулка? Плевое дело! Им подавай особенную, которой к ногам норковые шубы кидают. Ася, кстати, и о романе с Бобровым намекала. Тебе чего-нибудь известно?

– Нет. – Маша покачала головой. Хотела было рассказать, как Аське шуба досталась, но не стала. Зачем?

– У… – разочаровалась Женя.

– А что же за манок Ася нацепила?

– Ой, ну страшная вещь! – Девушка округлила глаза, – Она нам показала. Охренительный кулон. Такая штучка!

– К-кулон? – ноги у Маши подкосились, она схватилась за край раковины, чтобы не упасть.

– Ага! С таким голубым камнем. Аська сказала, что это коллекционный бриллиант.

– Ну?! – выдохнула Маша.

– Точно. Правда, она не дала его никому подержать. Сказала, что в банк несет. Чтобы дома не валялся. Честно говоря, я думаю, что ее из-за этого бриллианта и… – Женя замолчала, потом вздохнула и проговорила, – Разве ж можно такие ценности таскать в сумочке.

– Глупости! – отрезала Маша, из последних сил сохраняя спокойствие в голосе. – Пытались ограбить ее квартиру.

– Между нами. – Женя перешла на заговорщицкий шепот. – Она же прихвастнуть любила, только дай. Я удивлюсь, если она в метро этот кулон не рассматривала. Ее все время словно кто за язык тянул. Болтала на каждом шагу про драгоценности, которые ей дарят каждый день. А на приеме ее видели сотни людей. Нет, я не думаю, чтобы этот Климов позарился… Но мало ли кто в тот вечер ошивался в посольстве. Этот камень – целое состояние. Точно тебе говорю.

– Так, перерыв окончен, – В проем двери бесцеремонно просунулась голова Игната. – Марш на репетицию.

«Странно, – подумала Маша по дороге в зал. – Почему Климов не мог? Хотя если убрать легенду, что кулон жутко дорогой, а вспомнить оценку Коли, то получается, Климову он действительно ни к чему. Да что этот кулон вечно возникает в моей жизни?»

Глава 10

Никита оглядел ее довольным взглядом и причмокнул:

– Все. Полный аут.

– Это хорошо или не очень? – решила уточнить Маша.

– Это не просто хорошо. Это очень хорошо. – Он улыбнулся и, аккуратно обхватив ее голову пальцами, чтобы не помять прическу, заставил повернуться к зеркалу:

– Сама-то что скажешь?

Певица долго и пытливо вглядывалась в свое отражение. Красивая блондинка с испуганным взглядом. Страха она своего не стеснялась. Еще бы, первое публичное выступление. То, на музыкальном вечере, не в счет. То был экзамен. А теперь ее премьера в новом образе. Она должна явиться публике и покорить ее. Она должна завоевать самую тяжелую публику в Москве – расслабленных богачей, которые уже все в жизни перевидали. У которых виллы в Ницце и Каннах, счета в швейцарских банках и коллекционные машины. И коллекционные женщины. Как заставить этих пресыщенных всеми благами мира упасть к своим ногам, исполнив всего одну не слишком замысловатую песенку?

«Бобров, конечно, гад! – пронеслось в голове. – Выбрал сцену явно со смыслом. Чтобы освистали в наказание за все… За все… А за что, собственно?»

– Да не переживай ты так! – сжалился над ней стилист. – Чего мучаешь себя? Ну, выйдешь, ну, споешь. Даже если тебя не заметят – не катастрофа. Так, проба пера. Я в этой гримерке стольких малевал, что уже со счета сбился. Кто-то потом сам сюда приходил, на день рождения к Алле Борисовне, кто-то сгинул. Судьбу не обманешь. Если предписано тебе стать знаменитой, станешь. А нет – нет. Как ни выпендривайся…

– Ты меня успокоить пытаешься? – усмехнулась она.

– Я не договорил. Бобров – это тебе не мусор. Если ты под Сержем, значит, станешь звездой. И не сомневайся.

– Мне кажется, он уже сам сомневается.

– Он-то? – Никита презрительно фыркнул. – А что ты тогда тут делаешь?

– И то верно! – сказала больше себе, чем ему, Маша.

– Все, я пошел пить бренди. Успехов.

Он чмокнул ее в щечку и вылетел, оставив витать в воздухе дух дорогого одеколона и лака для волос. Одеколоном он сам пользовался, лаком ее волосы щедро полил. Маша сморщила нос. Хорошо, что она вымоталась. Хорошо, что приехала сюда прямо с репетиции. Игнат, Вовик и кордебалет на поддержку не решились. Расползлись по домам, сославшись на усталость. Пускай. Пусть сегодня вообще никого из знакомых не будет. Лучше бы и Серж не пришел. Она задумалась.

Разговор с Женей не выходил у нее из головы. Надо бы отдать кулон Сержу. Пускай делает и с ним, и с ней что пожелает. Ну в конце концов, сколько можно мучиться? Или лучше рассказать сначала Александру? Она мечтательно улыбнулась. Пожалуй, единственного, кого она хотела бы сегодня видеть, так это его. Ну, может быть, еще Егора. Хотя нет. Егор милый, даже очень милый. Он такой нежный, такой добрый, такой внимательный. Он так классно целуется. Но Александр.. надежный. От него исходит такая сила, такая уверенность, что волей-неволей поверишь, что он единственный, кто может защитить от всех напастей. Даже от Боброва. Маша могла поспорить на что угодно, что, будь Александр поблизости, он бы не позволил Сержу обходиться с ней столь дурно.

Дверь распахнулась. Сначала у Маши все внутри похолодело, начинаются ее мучения. Вошел меценат. С привычно хмурым видом оглядел ее, потом кивнул. Кажется, остался доволен. Ни здрасьте тебе, ни до свидания. Впрочем, через мгновение Машу перестал занимать Серж, потому что за ним в гримерку вошел улыбающийся Александр. В его руках она узрела огромный букет белых роз.

Певица тут же покраснела до ушей, Бобров это заметил, нахмурился еще больше, буркнул:

– У него все со смыслом. Ну, – он повернулся к спутнику, – какой смысл у этих роз?

Сэр Доудсен нисколько не смутился. Протянул цветы Маше:

– Чистые намерения.

– Ха! – гаркнул Серж. – Еще бы они у тебя были грязными. Ты же без пяти минут женатый человек.

Маша застыла на месте. Зачем он такое говорит? Как это грубо. Как бестактно. Просто по-хамски себя ведет!

– И вы думаете, это обстоятельство помешает мне пожелать удачи Марии? Вы ошибаетесь!

– Ну ладно, – великодушно согласился Серж и повернулся к подопечной, – Маш, нужно собраться. Я все понимаю, все. Ты волнуешься, ты переживаешь, но ты артистка. Ты очень хорошая певица, иначе я никогда не обратил бы на тебя внимание. Ты супер. И поверь мне, старому, умудренному опытом мужику, ты чудо. Будет жаль, если никто об этом так и не узнает. Покажи им сегодня. Сделай их. Чтобы они подавились своими бутербродами и захлебнулись своим виски. Я говорю тебе это не просто так. Я знаю, что ты это можешь. Давай!

Он вдруг перестал походить на обычного грозного продюсера, которого Маша уже привыкла побаиваться. От него вдруг повеяло теплом и надежностью. Почти такими же, как от молодого аристократа. Маша почувствовала, что сейчас он был готов защитить ее от всех и вся. Ей стало так хорошо. Серж обхватил ее плечи и, прижавшись губами к щеке, шепнул: «Я с тобой».

А когда выпрямился, вновь стал деловитым и слегка недовольным. Буркнул:

– Все, все. Пойдем, – он двинулся к выходу, подталкивая впереди себя Александра, —Идем. Наталия там одна. Господи, она меня испепелит! Ну помоги ты мне. Я же с ума схожу!

Он прошипел это с таким пылом, что сомнений не оставалось – этот человек умирает от любви. Или сгорает от страсти. Все одно, но сердце и голова его сейчас слишком заняты, чтобы думать о выступлении своей подопечной.

– Я присоединюсь к вам через пять минут, – проговорил сэр Доудсен, не сводя глаз с Маши.

Та опустилась на стул и уставилась перед собой пустым взором. Значит, все, что сказал ей сейчас Серж, было дежурным напутствием. Сколько раз он, наверное, отправлял на сцену вот таким образом своих исполнителей. И она одна из них. Впрочем, чего же тут странного. И Александр… У него своя жизнь. Он вот скоро женится. Разумеется, это нормально. Он молод и красив, и так умен, и так… Он такой хороший, что было бы странно, если бы его никто не любил.

– Ваша невеста – англичанка? – тихо спросила она и положила букет, который до этого теребила в руках, на гримерный столик.

Он сел на соседний стул:

– Да. Наши родители давно знакомы.

– Это так странно…

– Что именно? – мягко поинтересовался он.

– Ой, трудно объяснить. Каждому человеку кажется, что он пуп земли. Что вокруг него вся жизнь и крутится. Вот я… Со мной случились разительные перемены за считанные дни. Еще вчера я пела в клубе «Фламинго» и считала это большой удачей. А сегодня я тут. И мне казалось, что жизнь потекла как-то иначе, в другом ритме. Не только у меня, но и у всех. Серж… он был всегда рядом, он принимал такое участие в моих делах, был моим проводником. Он был рядом так часто, что мне начало казаться, будто я – единственное, что есть в его жизни. Но это не так.

– И вам обидно, что это не так? – Он попытался заглянуть ей в глаза, но она отвернулась.

– Головой я понимаю, что это нормально. Я же его работа. Но тут, – она прикоснулась к груди, – тут это понять невозможно. Знаете, я как ребенок, который считает: родители принадлежат только мне. Хотя какой мне Бобров родитель, – она грустно усмехнулась.

Александр коснулся рукой ее ладони, но сразу же испуганно отпрянул, словно посчитал этот жест недопустимым:

– Мария, вы очень важная часть его жизни. Вы его вера и надежда. Вы его опора в очень трудной и весьма суровой жизни. Вы его отдушина. Он понимает это здесь, – сэр Доудсен приложил пальцы к груди, потом коснулся ими виска, – Но здесь – нет. Идите и скажите ему все, что вы думаете и чувствуете.

– Но я же должна быть на сцене.

– А вы скажите это со сцены. Так даже лучше.

Они поняли друг друга. Он дружески улыбнулся ей и поднялся:

– Я буду за вас болеть.

– Спасибо.

Он вышел. Маша осталась одна.

«А ты? – подумала она. – Догадываешься ли ты, что только рядом с тобой я чувствую себя спокойно и хорошо? Как мне сказать тебе, что ты самый лучший человек, которого я когда-либо встречала?»

– А сейчас, дамы и господа, на сцене бомба! Открытие года! Встречайте, Мария Иванова! – с дежурным пафосом объявил конферансье.

Маша вышла на небольшую сцену и уставилась в темный зал, жадно ловя жидкие аплодисменты.

«Даже хорошо, что они заняты своими разговорами. Было бы куда хуже, если бы они встретили меня внимательной тишиной или авансовыми овациями. Труднее было бы», – успокоила она себя и, сделав над собой усилие, улыбнулась.

Пара-тройка голов обернулись в ее сторону, но до остальных гостей развлекательного комплекса «Кристалл», похоже, не дошло, что их знакомят с «открытием года». Вступительные аккорды пролетели как один легкий вздох – еще бы, всего два такта. У самой сцены за столиком сидели Бобров, Александр и та самая ослепительная красавица, которую она видела на недавней вечеринке.

"Так вот она, дама сердца. Чья? Невеста Александра? Нет, это Наталия, о ней говорил Бобров. А невеста аристократа должна быть еще красивее…"

Сердце Маши ухнуло в пропасть, она закрыла глаза и, обхватив рукой микрофонную стойку, запела.

Когда музыка стихла, она открыла глаза. Ее одобрили столь же жидкими аплодисментами. Такого удара Маша не ожидала. В отчаянии она кинула взгляд на столик, за которым сидел Бобров. Александр хлопал в ладоши, ослепительно улыбаясь. Красавица Наталия что-то говорила меценату, слегка склонив голову к его уху. А сам Серж…

Маша вздрогнула. Он сидел развалившись, но с такой силой сцепив пальцы, что она со сцены смогла увидеть, как они побелели. Он не слушал Наталию, хотя и старался не показать ей этого. Он в упор смотрел на свою подопечную. Лицо его было хмурым, а взгляд суровым. Маша растерянно поклонилась и удалилась со сцены. В гримерке она без сил рухнула на стул, закрыла глаза. Вот он, вкус провала – горечь на языке и сухая пустота. Пусто везде – внутри и снаружи. Даже слез нет. И отчаяния нет. Отчаиваться себе позволяют люди, у которых есть хотя бы маленькая, хотя бы призрачная надежда. А когда все уже рухнуло, тебя обволакивает предательская вялость. Ничего не хочется, ничего не нужно. Так бы и сидела на этом стуле до самой смерти…

– Мария, я потрясен! – услыхала она за спиной и распахнула глаза. В зеркале отражался счастливо сияющий аристократ. Разозлиться на него сил не было.

«Что он издевается? Потрясен! Он не видел, как меня приняли?!»

– Спасибо, – тихо пролепетала она и повесила голову.

– В чем дело? – спросил он весело.

– Александр, – единственным желанием ее было, чтобы он поскорее испарился, но что-то подсказывало ей, что он этого делать не собирается, – Не нужно меня успокаивать. Я в норме. Я смирюсь с этим, в конце концов, я же артистка…

– И замечательная!

– Сомневаюсь. Впрочем, не я одна. Весь зал в этом сомневается, да и Серж тоже…

– Что вы?! – округлил глаза потомок Доудсенов. – Он в восторге!

– Перестаньте, пожалуйста, – устало взмолилась она, – я его видела.

– Вы пока переодевайтесь, а я закажу шампанское, – он шагнул к двери.

– Нет, не нужно, ну прошу вас…

Он не стал ее слушать, поспешно вылетев за дверь.

Боброва он нашел там, где и ожидал, – у бара. Серж пил. Александр подлетел к стойке, выдохнул бармену:

«Бутылку шампанского. Лучшего» – и занял выжидательную позицию рядом с меценатом. Тот поставил стопку и пробубнил, не удостоив его взглядом:

– Наталия пошла играть. Сейчас хлопну парочку и отправлюсь к ней. Мне кажется, что сегодня она ко мне очень даже расположена, если она вообще когда-нибудь бывает к кому-нибудь расположена. Дьяволица!

– Милостивый государь, – сдерживая клокотавшую в горле ярость, холодно обратился к нему молодой аристократ. – У вашей артистки был дебют.

– Это не дебют, – хмыкнул меценат. – Так, маленькая проба голоса.

– Но она превосходно выступила!

– Сам знаю. – Глаза Боброва сверкнули злостью, потом он снова тупо уставился на пустую стопку.

– Тогда почему, позвольте спросить, она готова наложить на себя руки?

– А почему ты у меня спрашиваешь?

– Потому что вы ее продюсер, черт возьми!

– Спасибо, что напомнил. Кстати, завтра нужно приставить к ней директора. Не буду же я вести ее дела вечно…

– Я ничего не понимаю. – Александр растерялся. – Вы что, не собираетесь поздравить ее хотя бы? Или поддержать? Вам все равно, что она чувствует сейчас?!

– Знаешь, – Серж смерил его хмурым взглядом, – мне гораздо важнее, что я сейчас чувствую. И чувства эти мне не нравятся.

Александр сделал то, чего не делал за все время общения с этим человеком. Он накрыл его ладонь своею, хотя с большим удовольствием расколошматил бы ему голову набалдашником своей трости.

– Я прошу вас, пожалуйста, давайте зайдем в гримерку. Всего на минуту. Пара добрых слов еще никому зла не принесли, – тихо произнес он, – Я знаю, вы добрый человек. Вы ей сейчас очень нужны. А после этого мы вместе пойдем к Наталии. И я вывернусь наизнанку, но она будет вашей сегодня же.

– Да как ты не понимаешь, дурень, – начал было в каком-то исступленном отчаянии Серж. Но потом, махнув рукой, вдруг сдался, – Ладно, если обещаешь, идем.

Маша так и не успела переодеться. Она все еще сидела на стуле, опустив голову. Думала о том, что нужно бы пережить этот стыд, двигаться дальше, извлечь пользу из неудачи, постараться что-то сделать. Видимо, прав был Бобров сегодня на репетиции, когда сказал, что смотреть на нее неинтересно, что она не бомба. А она, идиотка, только разобиделась. Слушать нужно было знатока, исправляться.

«Старайся, и ты станешь секс-бомбой!» – мелькнул в голове почти рекламный слоган.

Она грустно усмехнулась. Дело в том, что никакая она не секс-бомба. Она не Ирма, какой хочет видеть ее Серж. Почему он именно ее избрал на эту роль? Для нее это истинное мучение.

– Чего сопли распустила? – с натужной радостью воскликнул Бобров с порога. – Ну?

Маша вскинула голову, поднялась со стула, вытянулась в струну, ожидая гневной отповеди. Однако ничего подобного не последовало. Серж вошел в гримерку, неся в руках бокалы. Поставил их на столик, взглянул на нее даже в какой-то степени лукаво.

– Отметим дебют?

– Зачем? – опешила певица.

– Как это зачем? Это же презентация твоей песни публике. Не абы какая, но тут уж я дал маху. Испугался, что ты песню не чувствуешь, хотел прогнать тебя по площадкам, чтобы немного раззадорить. Но вижу, что напрасно старался. Маш, ты халявщица, а не партнер, – он усмехнулся и посмотрел на вошедших Александра с официантом. Последний торжественно водрузил ведерко с шампанским на тот же столик. – Тэкс…

– В каком смысле халявщица? – не удержалась певица.

– В прямом, милая! – Бобров отобрал у официанта бутылку и сам разлил шампанское по бокалам, минуя всякий этикет с пробами и танцем вокруг этого дела. Затем он, стараясь не глядеть на нее, сунул бокал ей в руку, – В студии ты филонила, как только что стало понятно. Исполняешь ты эту песню прекрасно, можно писать прямо завтра.

– Но ведь в зале никто и внимания на меня не обратил… – Маша озвучила то, что приносило ей огромные страдания.

– Тьфу… – фыркнул Серж. – Это же «Кристалл». Тут никто ни на кого не обращает внимания. Я тебе клянусь, будь на твоем месте Мадонна, ее бы тоже не заметили. Все! Хватит нюнить! Дебют состоялся и был удачным. – Он поднял бокал.

– Но… – растерянно пролепетала Маша, не зная, чему уже верить.

– Верь мне! – словно угадав ее мысли, гаркнул Серж и чокнулся с ней.

Александр поддержал его, коснувшись ее бокала своим.

– Прошу прощения, – вкрадчивый бас в тишине показался раскатом грома.

Она вздрогнула и поперхнулась.

– Серж, на пару слов.

Глаза Маши приобрели размер мячиков для игры в гольф. Она пялилась на высокого брюнета с орлиным носом и маленькими черными глазками. Он походил на коршуна-подростка. Хотя волос уже коснулась седина и подростком он никак не мог быть. Но его руки и шея были настолько непропорционально длинными, что создавалось впечатление, будто они намного обогнали в росте все остальное тело. Еще он казался невероятно худым, даже несмотря на скрывающий очертания фигуры пиджак. Но это было не главное, что напугало Машу. Она узнала в этом человеке того самого, с кем говорил Бобров на вечеринке. Он был тем, с кем Серж ее делил. Мужчина окинул ее заинтересованным взглядом, небрежно кивнул и скрылся за дверью.

– Ну, все, Маш. Езжай, отоспись. – Меценат не выглядел счастливым. Скорее неприятно взволнованным. Он наскоро похлопал ее по плечу, – Машина у подъезда. Поезжай. Завтра репетиция.

И вылетел вслед за длинным субъектом. Александр тоже поставил бокал на столик.

– Вы напуганы? – предположил он как бы между прочим.

– И еще как! – прошептала она.

– Это тот самый господин? Вы его узнали?

– А вы умеете читать чужие мысли?

– Отвечу, что да. Потому что, если скажу, что у вас все на лице написано, вы на меня рассердитесь, – он ей мягко улыбнулся.

– Я не знаю, что мне делать, – язык ее от страха одеревенел.

– Последуйте совету своего продюсера – езжайте домой. Я провожу вас до машины.

– Н-но, может быть, сейчас они решают мою судьбу!

– Мария, – он накинул ей шубку на плечи, – Серж вас не предаст.

– Почему вы так думаете? – она поспешно запихнула будничную одежду в пакет.

Аристократ пожал плечами:

– Это не в его интересах в любом случае. К тому же я буду рядом.

У бобровского джипа Маша приостановилась, морозя шофера, распахнувшего перед ней дверь. Обернулась к Александру:

– Спасибо вам. За все.

– Что вы! – широко улыбнулся он. – Это вам спасибо. Сегодня я получил истинное наслаждение.

– Помните, мы говорили про Асю? – Неожиданно ей захотелось рассказать ему все. Она покосилась на водителя, и тот, хмыкнув, юркнул назад в машину.