Текст книги "Все мои мужчины (СИ)"

Автор книги: Анна Северина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)

6. Муза

Два имени, в течение недели вычеркнутые из списка потенциальных женихов, подействовали на меня удручающе. Гипотетический муж с каждым днем становился всё более и более гипотетическим. Я растерялась, запаниковала, а, как известно, ничто так не снижает шансы женщины удачно выйти замуж, как неуверенность в себе. Впрочем, больше всего их снижает жгучее желание обзавестись мужем, каковое отражается во взгляде и действует угнетающе на любого представителя братства «Лежащих на диване с планшетом в руках».

Деморализованная и разочарованная, я решила сделать перерыв в процессе поиска супруга и провести выходные так, как давно уже не проводила – например, пойти в кино, в театр или даже в цирк. Правда, цирка в городе давно уже не было, и потому все альтернативные варианты замыкались на нескольких кинотеатрах и двух театрах (кукольном и драматическом).

Я открыла газету и внимательно изучила афишу выходного дня. Взгляд почему-то остановился на анонсе персональной выставки художника Антипова – наверно, потому что это объявление было напечатано особенно крупным шрифтом. Ну, что же, выставка, так выставка. Антипов, так Антипов. В современной живописи я абсолютно не разбиралась и потому решила воспользоваться возможностью повысить свой культурный уровень. В конце концов, небольшая порция искусства после обеда весьма способствует пищеварению.

Открытие выставки состоялось, как обычно пишут в газетах, «при большом скоплении народа». Были там элегантные дамы в умопомрачительных шляпках и напыщенные мужчины – не во фраках, правда, но в весьма дорогих костюмах. И вся эта жаждущая искусства публика перетекала из одного зала в другой, демонстративно ахая и восхищаясь.

Присутствовал даже сам губернатор области, который и выступил с торжественной речью.

– Все мы знаем и любим нашего замечательного Аркадия Никитича, которого смело можно поставить в ряд самых талантливых, самых блестящих художников нашего времени, – сияя, как начищенный самовар, сказал он.

«Интересно, – подумала я, – он, действительно, так ценит картины этого Антипова или тоже увидел их сегодня в первый раз?»

Самого виновника торжества я не разглядела – едва губернатор замолчал, все присутствующие громко захлопали и полезли пожимать художнику руку, которую уже пожал и губернатор, отчего поднялась невообразимая суета, и я отвернулась и запрыгала взглядом по развешенным на стенах полотнам.

Картины были настолько современными, что я, изучавшая живопись по иллюстрациям в школьных учебниках, пришла в некоторое замешательство – какой-то непонятный набор линий и красок. И решила, что кто-то из нас двоих – или я сама, или неведомый мне Антипов – уж точно не вполне нормален. Мне довольно скоро стало скучно, и я украдкой принялась зевать.

Разумеется, я могла уйти и не мучить себя созерцанием сомнительных шедевров, но, во-первых, мне жалко было потраченных на билет денег; во-вторых, все вокруг лучились таким восторгом, что мне тоже хотелось понять, что же такого особенного они находят в этих картинах; а в-третьих, сбежать с выставки, на которой присутствовали первые лица области, через пять минут после ее открытия значило выказать себя абсолютной дурой перед интеллигентным усатым билетером, который пропуская меня в выставочный зал, пожелал приятного времяпрепровождения.

Во всяком случае, придя наутро на работу, я могла похвастаться тем, что находилась в одном помещении (можно даже сказать – плечом к плечу) с губернатором области не меньше двадцати минут.

Я медленно двигалась вдоль увешанной картинами стены, выкрашенной в светло-сиреневый цвет, стараясь изобразить на лице понимание и даже восхищение и, наверно, весьма в этом преуспела, потому что не прошло и пяти минут, как ко мне подошел невысокий старичок с аккуратной седой бородкой.

– Вам нравится? – спросил он и приветливо улыбнулся.

Он явно принял меня за завсегдатая художественных салонов, что мне невероятно польстило. Впрочем, подобное доверие налагало и немалую ответственность.

Я не могла пуститься в пространные рассуждения, так как не была сведуща в данном вопросе, и решила, что требуется выбрать один из двух коротких вариантов ответа – «да» или «нет».

Я задумалась – признать себя абсолютной невеждой было непросто. Обратившийся ко мне джентльмен мог быть из стана почитателей таланта автора представленных на выставке картин или из числа его конкурентов, поэтому ответ, годившийся в первом случае, совершенно не подходил для случая второго.

Наконец, я решила, что если бы он был злобным завистником, то не смог бы так долго выслушивать раздававшиеся со всех сторон хвалебные речи, и, стараясь вложить в свой голос побольше восторга, сказала:

– О, да!

Джентльмен явно обрадовался.

– А какая картина понравилась вам больше других? – с непонятной настойчивостью продолжал допытываться он.

Это был более трудный вопрос. Ни «да», ни «нет» тут явно не подходили. Я лихорадочно пыталась вспомнить хоть какое-то название и выдохнула то единственное, что удержалось в памяти:

– Утро в лесу!

Собственно, эта картина ничуть мне не понравилась – на холсте не было изображено ничего, что хоть отдаленно бы свидетельствовало об утре или о лесе. В моем представлении утро в лесу выглядело совсем по-другому.

Но старичок стал потирать руки с видимым удовольствием.

– Это одна из моих самых любимых работ, – заявил он.

Его слова показались мне довольно странными, и, должно быть, удивление это отразилось во взгляде, потому что он пояснил извиняющимся тоном:

– Позвольте представиться – Аркадий Никитич Антипов.

Он говорил с такой торжественностью, словно все вокруг должны были знать, кто он такой, и я нахмурилась, потому что не имела об этом никакого понятия.

Но он так настойчиво ждал от меня какого-то отклика, что я снова стала инвентаризировать закоулки памяти.

И покраснела, когда, наконец, сообразила, кто он такой.

– О, ваши картины просто прелесть! – я сочла себя обязанной сказать ему какой-нибудь комплимент и не нашла ничего лучшего, чем эта дурацкая фраза.

И еще больше смутилась, жалея, что не сбежала с выставки несколько минут назад.

Но он явно был польщен моим признанием.

– Приятно встретить настоящего ценителя искусства, – сказал он и поцеловал мне руку. – Может быть, это будет не очень скромно, но могу ли я пригласить вас в ресторан? Разумеется, мы еще почти не знакомы, но я надеюсь, вы не откажете скромному работнику холста и кисти.

Лысина на его затылке сияла ярче самых ярких звезд.

– Я польщена, – сказала я лишь потому, что нужно было что-то сказать.

Он, наверно, воспринял это как согласие, и, извинившись, откланялся, дабы, как он выразился, незамедлительно заказать столик в самом дорогом ресторане города. А я осталась в окружении его картин и целой толпы их созерцателей, которые уже смотрели не столько на полотна, сколько на меня, решив, должно быть, что я – близкий друг виновника сего торжества.

Признаюсь, такое внимание оставило меня равнодушной. Я уже представила себе, что написала бы о нас какая-нибудь бульварная газетенка, если бы я в самом деле пошла с Антиповым в ресторан. И, представив, не смогла сдержать улыбку.

Впрочем, идти с ним в ресторан я вовсе не собиралась. Наверно, было не очень вежливо уйти, не попрощавшись со столь милым старичком, но именно это я и попыталась сделать, и устремилась к выходу с удалью пятнадцатилетней школьницы, когда Антипов окликнул меня возле самых дверей.

– Куда же вы, прекрасная незнакомка? – грустно спросил он, и мне стало его жаль.

И даже какая-то нежность шевельнулась в душе – никто и никогда еще не называл меня прекрасной незнакомкой.

– Простите, у меня уже назначена встреча, – я постаралась улыбнуться как можно более виновато.

– О да, я понимаю, – вздохнул он.

И тут наружные двери распахнулись, впуская в павильон новых ценителей искусства – мокрых и замерзших, – и я с удивлением обнаружила, что на улице идет дождь, и даже не дождь, а ливень, и сразу вспомнила, что забыла дома зонт. И зябко поежилась, представив, как придется скакать по лужам в новых босоножках, держа над головой полиэтиленовый пакетик.

– Впрочем, я могу немного задержаться, – резко обернулась я к уже поникшему марателю холстов. – Пожалуй, на часик, не больше.

У него, конечно, должна быть своя машина или, по крайней мере, он вызовет такси и сейчас, и после ужина тоже, так что мой почти новый плащ не будет подмочен. Что же касается репутации… Мне вдруг стало смешно. Вряд ли моей репутации повредит ужин с человеком, который мог бы быть моим дедушкой.

– Разумеется, – просиял он и с резвостью, которую трудно было в нём заподозрить, бросился искать машину.

Ресторан был действительно дорогой, и публика в нём собралась самая почтенная, причём с большей ее частью Антипов был знаком не понаслышке – едва ли не половина зала сочла себя обязанной подойти к их столику и поздравить его с открытием выставки. Он раскланивался во все стороны, при этом как-то ухитряясь всё время смотреть на меня.

– Вы очень популярны, – сказала я.

– Ну, что вы! – игриво засмущался он.

Шашлык из баранины был изумительным, и французское вино мне тоже понравилось. Я уже и вспомнить не могла, когда последний раз была в ресторане, и потому впитывала эту слащавую атмосферу с наивным удивлением провинциалки, попавшей в огромный сияющий мир.

– А с губернатором вы давно знакомы? – я не смогла удержаться от вопроса.

– Пару лет, – небрежно ответил он. – Ему тогда подарили на день рождения одну из моих картин, и он настолько заинтересовался, что лично позвонил мне. Впрочем, это неважно. Лучше расскажите мне что-нибудь о себе.

Я рассказала (довольно коротко) о том, что работает журналистом, что родилась и выросла в провинции и что к большому городу так до сих пор и не смогла привыкнуть (чушь, конечно, но нужно же было что-то говорить). Он спросил, почему я пришла на выставку без спутника, и я вынуждена была признать, что мой жених (разумеется, уже бывший) уехал в Америку, а я не захотела менять родные края на сомнительные заморские пряники.

– Похвально, похвально! – восхитился он. – К сожалению, нынешняя молодежь редко вспоминает о патриотизме.

Когда такси остановилось у моего подъезда, Антипов выскочил из него первым и, дабы я не промокла за те несколько шагов по тротуару, что мне предстояло пройти до дверей, с молниеносной быстротой раскрыл зонт. Я взглядом поблагодарила его за такую любезность и, когда он спросил номер телефона, не стала его скрывать.

Он позвонил на следующий же день и предложил поехать в Антониево-Сийский монастырь – он как раз собирался туда на этюды. И я, сама не зная почему, снова согласилась.

Он решительно ни в чём не походил на Кирилла и уже за одно только это мне нравился.

Я еще никому не рассказывала о нём (да и нечего, собственно, было рассказывать – так, несколько вполне невинных свиданий, во время которых он читал стихи и говорил витиеватые комплименты), но благодаря знакомству с ним, я была избавлена от необходимости самой себе покупать букеты цветов, потому что эту повинность он выполнял с блеском, и почти каждый день в редакцию приносили то розы, то гладиолусы, и я, видя удивленные и завистливые взгляды коллег, только загадочно улыбалась.

Почему я не похвасталась таким шикарным поклонником, я и сама не знала – пожалуй, смущала разница в возрасте (целых тридцать пять лет!). Сначала я воспринимала его как героя мексиканской новеллы, который яркой вспышкой осветив монотонные будни, исчезал, стоило только нажать на кнопку телевизора. Но когда он подарил мне дорогой браслет с изумрудами и настоял на том, чтобы я подарок приняла, и при этом не потребовал ничего взамен, я впервые представила его в роли спутника жизни.

Конечно, он был не Ален Делон. Может быть, лет тридцать назад он и блистал красотой, но в нынешнем своем состоянии даже на скромном конкурсе «Мистер деревня Гадюкино» не прошел бы и отборочный тур.

Словом, рассчитывать на то, что мои подруги будут восхищаться внешними данными моего избранника, не приходилось. Но и счесть мезальянсом мой брак с человеком, картина которого висит в гостиной квартиры губернатора области, они тоже не могли.

Он спросил, не хочу ли я поехать в Париж или Венецию (при этом не напрашивался ко мне в гости и не предлагал провести ночь в гостинице), и я растаяла окончательно. По части умения ухаживать за женщинами он мог дать фору кому угодно.

Он называл меня своей музой и убеждал, что рядом со мной чувствует себя молодым и талантливым. Я, конечно, не верила, но слушать столь лестные слова было удивительно приятно.

Лизавета, с которой я познакомила его после двух недель свиданий в ресторанах, взирала на него с почтительным восхищением и в его присутствии не произнесла и двух слов. Зато когда он откланялся, завалила меня вопросами.

– Это что же – после свадьбы – в Париж?

Я небрежно кивнула.

– Ой! – выдохнула Лизавета, с детства мечтавшая побывать во Франции. – А он очень даже симпатичный. Не молодой, конечно, но разве это главное?

Я согласилась, что это не главное.

Ни о Кирилле, ни об Андрее я в тот вечер и не вспомнила.

Собеседником Антипов был необычайно интересным. Он много путешествовал и умел с юмором рассказать как о дальних, неведомых странах, так и о пригородных деревушках в несколько дворов.

Словом, после двух недель знакомства он уже таял, как воск, в моих руках, и я начала потихоньку подводить его к мысли о законном браке, потому что сомневалась, что он решится сделать мне предложение по собственной инициативе – он, должно быть, и не представлял себе, что музы могут мечтать о замужестве. В принципе, замужество еще не стало моей главной целью, но он уже находился в том возрасте, когда пословица «тише едешь – дальше будешь» теряла свою актуальность.

И потому в четверг вечером, поедая остренький салат в китайском ресторане «Красный дракон», я решительно перевела рельсы беседы с традиций аборигенов Австралии на вопрос, куда более интересный.

– Аркадий Никитич, вы хоть когда-нибудь обедаете дома? – с улыбкой спросила я.

Он засмеялся:

– Бывает, Алина Александровна, бывает.

– У вас, конечно, есть домработница? – нужно же мне было знать, какие условия он может мне предложить.

Он покачал головой:

– Да нет, знаете, моя супруга любить всё делать сама, хотя я неоднократно предлагал ей нанять кого-нибудь для помощи по хозяйству.

И он принялся разглагольствовать о том, что в настоящее время на рынке подобных услуг есть немало вполне приемлемых предложений, но я довольно невежливо его прервала:

– Ваша жена? – я открыла рот в состоянии крайнего изумления. – А разве вы женаты?

– Да, и уже тридцать лет, – подтвердил он. – Я понимаю, вам кажется странным, что мы с ней редко появляемся на публике вместе, но она такая домоседка. Даже мою выставку она посетила не в день открытия, а на следующий день – не любит, знаете ли, толпы. Впрочем, давайте лучше поговорим о вас. Я как раз собирался вам рассказать, что знакомство с вами так повлияло на меня, что я вспомнил о том, что когда-то писал стихи, о чём, признаться, за давностью лет почти позабыл. Я сегодня всю ночь не спал, и они складывались словно сами по себе, строчка за строчкой. Я прочту вам их, если позволите. Не в ресторане, конечно. Почему бы нам не прогуляться по набережной?

Но я не позволила ему отклониться от темы.

– А как ваша жена относится к тому, что вы все вечера проводите вне дома?

Он замялся:

– Она достаточно чуткий человек – она понимает, что человеку искусства нужно вдохновение.

Я положила вилку на стол и спросила с холодностью, которая должна была бы его насторожить:

– А разве она сама вас не вдохновляет?

Нет, не насторожила. Он сказал с поразительной откровенностью:

– Жена не может вдохновлять. Жена – это жена. Понимаете? Хорошее дело браком не назовут. Любовь погибает под штампом в паспорте. Вы еще так молоды, что можете этого не понимать. Но поверьте бывалому человеку.

К нам подошел официант, и он замолчал, а когда, расплатившись по счету, поднялся вслед за мной из-за стола, повторил свое предложение о прогулке по набережной под луной. Но я отвергла это как нечто совершенно неприемлемое.

– Вы извините, Аркадий Никитич, я сегодня очень занята. Нет, вряд ли имеет смысл звонить мне завтра. И послезавтра тоже. Я уезжаю в командировку. На сколько? Право, не знаю. Позвоню ли вам, когда вернусь? Возможно, но ничего обещать не могу – сейчас у меня много работы.

Он выглядел так трогательно и смущенно, что я, пожалуй, пожалела бы его и пошла бы с ним гулять по набережной, выслушивая его стихи и наивные признания, если бы не испытывала еще большую жалость к той, которая гладила ему белье, штопала носки и готовила ужин, в то время, когда он возил своих муз по Парижам.

7. Владик

Антипов всё-таки написал мой портрет – по памяти или по выложенной в социальной сети фотографии, – очень недурной, надо сказать, в классическом стиле, без всяких новомодных выкрутасов. И прислал его мне курьерской почтой, быть может, надеясь на ответный жест. Но я всё равно ему не позвонила. Зачем? Что он мог мне предложить? Должность музы? Конечно, быть источником вдохновения для известного (пусть и не в масштабах всей страны) человека тоже было весьма почетно, и я, пожалуй, смогла бы вытянуть из него и поездку в Париж, и бриллиантовое колье, и норковую шубку, но почему-то не хотелось идти на сделку с совестью ради сомнительной славы.

Более того, проявив в этой истории такое благородство, я пошла еще дальше по пути нравственного самосовершенствования и почти без раздумий в клочья порвала список потенциальных женихов, в котором были еще не вычеркнутые мною имена. И хотя ранее и заявила Лизавете, что намерена увести Владика Тишкова от нашей давней подруги Тани Зайковой, в действительности была далека от выполнения этого плана – что ни говори, а совесть у меня имелась.

И, наверно, Тишков так и не узнал бы никогда, какая опасность ему грозила, и ничто не нарушило бы безмятежное существование Зайковой, если бы та сама в один прекрасный солнечный день не натолкнулась на меня на в новом торговом центре. Я как раз мерила джинсы, а Танька проходила мимо с огромными кошелками в обеих руках. И именно мимо могла бы и пройти и, несомненно, так бы и сделала, если бы хоть на минуту могла представить себе матримониальные замыслы бывшей товарки по универу.

– Ой, Алинка! – необдуманно окликнула меня Зайкова. – Неужели, это ты? Сколько лет мы не виделись? Лет пять, наверно. Ты в этих джинсах смотришься просто обалденно. Ты замужем? Дети есть? Ой, да что же я тебя вопросами мучаю в магазине? Сейчас пойдем ко мне и поболтаем.

Надо отдать должное моему опять вдруг проснувшемуся благородству – я попыталась отказаться.

– Да нет же, пойдем, – настаивала Зайкова. – Ты, наверно, забыла – у меня сегодня день рождения.

Я искренне поздравила ее и пожелала всяческих благ, при этом мое решение бежать от Зайковой прочь только окрепло. И я, несомненно, так бы и поступила, если бы та вдруг не принялась взывать о помощи.

– Слушай, Алинка, у тебя сегодня выходной? Ты не могла бы мне помочь с готовкой? Ну, салаты всякие, заливное. Понимаешь, у меня сегодня будут гости (в немалом, надо сказать, количестве), а Зойку (ты ведь помнишь мою сестру?) срочно вызвали на работу, а надо и торт испечь, и мясо натушить. А, Алинка?

Танька жила в однокомнатной квартире в центре города. Она обладала хорошим вкусом, и мебель, и обои, и шторы были подобраны таким образом, что создавалась полная иллюзия того, что ты попал в помещение, над благоустройством которого потрудились мастера из передачи «Квартирный вопрос».

– Ух ты! – выдохнула я, переступив порог комнаты, служившей и спальней, и гостиной одновременно.

– Нравится? – просияла Таня. – Я, между прочим, курсы дизайнеров по интерьеру окончила. И шторы эти шила сама. Ну, пойдем на кухню. Ты извини, что я тебя эксплуатирую. Но зато чем-нибудь вкусненьким накормлю. Слушай, а ты где сейчас работаешь? Я что-то слышала, да забыла.

На шкафчике в кухне стояла небольшая фотография Владислава, и я сочла это прекрасным поводом, чтобы спросить:

– Ты всё еще с Владиком?

– Конечно! – почти с возмущением ответила Танька. – Я же его люблю.

– Значит, вы поженились? – я решила сразу всё прояснить.

Танька покраснела и произнесла речь а-ля Аркадий Никитич.

– Пойми, Алина, – он творческий человек. Ему претят мысли о регистрации брака. Да и к чему всё это? Он меня любит, и это главное. Ты так не считаешь?

– Ну, если тебя это устраивает… – с сомнением произнесла я, пытаясь сообразить, давно ли Владик Тишков стал творческой личностью.

– Да, устраивает, – вызывающе вскинула белокурую голову Танька. – Если бы ты знала, как он меня любит!

Я не стала спорить, потому что не имела об этом никакого представления.

Мы довольно быстро состряпали несколько кулинарных шедевров вроде салата с лососем и запеченной индейки, а через пару часов на столе уже стоял роскошный торт, украшенный разноцветным кремом.

– У тебя и курсы кондитеров за плечами? – полюбопытствовала я, любуясь творением Танькиных рук.

– Ага, – скромно потупившись, подтвердила та.

Потом Таня стала готовить какое-то суфле по французскому рецепту. Блюдо это, по ее словам, было очень капризным, и с первого раза у нее что-то не получилось (кажется, оно осело), и она занервничала, и даже слёзы показались на ее красивых карих глазах.

– Ну, зачем тебе это суфле? – удивилась я. – Ты уже столько всего вкусного приготовила.

– Владик его очень любит, – почему-то шепотом сказала Таня.

Этого я уж вовсе не могла понять.

– Но день рождения-то сегодня у тебя, а не у Владика. Приготовишь ему суфле как-нибудь в другой раз.

– Ах, ты ничего не понимаешь! – заявила Таня.

Но я поняла – такая любовь была во взгляде Зайковой. Ну, как в кино!

К шести часам вечера стали собираться гости. Первым, как и полагается, пришел Владислав с огромным букетом красных роз. Он вручил подарок хозяйке и долго шептал ей что-то на ухо, при этом щеки ее стали от смущения или удовольствия такими же пунцовыми, как и подаренные ей цветы.

– А Алинку ты узнаешь? – наконец, очнувшись от сладких грез, спросила Таня.

Он пожал мне руку и заявил, что очень рад меня видеть. Но сказал это как-то равнодушно (так, дежурная фраза), и я почти обиделась и, не без некоторого разочарования, готова была признать их страстную взаимную любовь, в существовании которой до сего момента сомневалась. При этом никакой радости я, конечно, не испытала – невозможно же, в самом деле, замерзая где-нибудь в сугробе, радоваться тому, что кто-то отдыхает на Гавайях.

Примчалась хохотушка Зойка и сразу же попыталась отрезать кусочек торта, но ее старшая сестра эту попытку отважно пресекла. Потом пришли другие гости, и квартира наполнилась смехом и шумом, и пришлось идти к соседям занимать стулья и столовые приборы.

Я, добровольно взвалив на себя обязанности помощницы хозяйки, то и дело сновала между праздничным столом и кухней. Правда, при этом я успевала и потанцевать, и послушать анекдоты, которые мастерски рассказывал старенький грузин, доводившийся Тане каким-то дальним родственником.

При таком скоплении гостей танцевать в квартире можно было только на крохотном пятачке в единственной комнате, но Таня с Владиком ухитрялись это делать весьма красиво. Зайкова, прижимаясь к своему кавалеру, бросила на меня выразительный взгляд, словно спрашивала: «Теперь-то ты видишь, как он меня любит?» И я даже кивнула в ответ, подтверждая эту, давно, видимо, всем известную истину.

Зойка, измучившая танцем и себя, и своего партнера, плюхнулась в кресло и жалобно, совсем по-детски заканючила:

– Хочу торта!

Я засмеялась и пошла на кухню заваривать чай.

В комнате медленная музыка сменилась задорным рок-н-роллом, и все смеялись, и Зойка, снова ринувшаяся танцевать, визжала от восторга.

Я поставила чайник на плиту, села на подоконник и прислонилась лбом к холодному оконному стеклу. Среди всеобщего веселья и дружелюбия я особенно остро почувствовала свое одиночество.

И когда в коридоре заскрипели половицы, откликаясь на чьи-то шаги, я с недовольством подумала: «Ну, кто еще там?»

Это был Владик.

– Привет! – сказал он, переступая порог, словно мы только что увиделись.

Висевшим на ручке дверцы кухонным полотенцем он вытер пот со лба и полотенцем же принялся обмахивать раскрасневшееся после танцев лицо.

– Я очень рад тебя видеть! – теперь эта фраза звучала совсем по-другому.

Мы поболтали о его работе, вспомнили студенческие годы, и я уже боялась, что, дабы не возникло неловкое молчание, снова придется перебирать погодные явления за несколько предшествующих дней, когда Тишков вдруг сказал:

– Алина, выходи за меня замуж!

Я подумала, что ослышалась.

– Что ты сказал?

Он повторил.

Казалось бы – сбылась моя мечта. И при этом мне даже не потребовалось охмурять его, прибегая к недостойным уловкам. Вот он – потенциальный супруг – подобострастно смотрит на меня, виляет хвостом и почти уже держит в зубах золотое обручальное колечко. Осталось только почесать его за ухом, надеть ошейник и, приведя домой, устроить на коврике в прихожей.

Но почему-то никакой радости при этой мысли я не испытала. Наоборот, противно стало до тошноты.

– А как же Таня? – холодно спросила я (вот уж не думала еще вчера, что буду так заботиться о чувствах другого человека).

– Таня? – растерялся он и задумался, словно стараясь вспомнить, кто такая Таня. Наверно, всё-таки вспомнил. – Таня – это совсем другое.

– Да? – мой тон стал совсем ледяным.

Несколько дней назад я сама собиралась их разлучить и не видела в этом ничего предосудительного, а сейчас презирала его всей душой.

Наверно, он был высококлассным специалистом и обладателем множества положительных качеств (я однажды читала о нём статью в городской газете) и мог бы обеспечить мое будущее и при этом с ним не стыдно было показаться в самом приличном обществе. И даже, пожалуй, он тайно любил меня все эти годы (иначе с чего бы это признание?). Но выйти замуж за человека, способного в день рождения пусть не любимой, но близкой ему уже в течение пяти лет женщины (которой он вольно или невольно давал надежду на счастливый семейный союз) сделать предложение другой, я решительно не могла.

Пронзительно засвистел чайник.

Я выключила газ и негромко сказала:

– Извини, я должна идти. Скажи Тане, что мне позвонили на мобильный.

Я не ответила на его вопрос, но знала – он поймет без слов.

Через минуту я вышла из квартиры, с трудом подавив желание громко хлопнуть дверью.