Текст книги "Незаметное (СИ)"

Автор книги: Анна Рейн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)

  НЕЗАМЕТНОЕ

  Осень 2022.

  Середина октября, северная часть фронта СВО, где-то на восточном берегу реки Жеребец (не под контролем ВСУ, серая зона)

  Русская ДРГ (Азот, Зёва, Боровик, Старк, Кобра)

   Боровик и Кобра вернулись к месту расположения их группы под вечер, через полчаса после Азота, Старка и Зёвы. Их временным пристанищем служила пара «нор» посреди леса: то, что своими руками смогли устроить в остатках воронок от взрывов и укрыть поваленным обстрелами деревом и маскировочной сетью за пару часов. Крошечные – как раз вдвоём-втроём от дождя или зоркого глаза сверху укрыться.

   Основные силы РФ стояли в нескольких километрах восточнее, защищая трассу от Сватово на севере до Кременной на юге. Там уже подошли инженерные войска и сооружались окопы по всем правилам военной науки. А здесь, в нескольких метрах от реки в лесополосе, как смогли себе устроить, так и жили уже второй день. Но работа была наконец выполнена, все мины установлены куда надо, пора было отходить к своим.

   Слишком активно вести себя было нельзя: вражеские беспилотники летали регулярно. К счастью, не летали ночью. Видимо, на этом участке не было коптеров с тепловизором. Пока что. Свой беспилотник разведчики не запускали, опасаясь выдать своё присутствие. Противника вокруг было пока немного, но прибывал с каждым днём, занимая оставленные войсками России позиции. Воодушевленные отходом русских, враги часто были беспечны, ощущая себя в безопасности. Конечно, артиллерия гремела часто и много, била далеко и глубоко, но вот огневого контакта враг не ждал, и «живой» человеческой разведки тоже, ведь русские же бегут, бегут...

   Азот, Старк и Зёва вернулись к логову чуть раньше, они сходили вдоль лесополосы на север. Вышли рано утром, долго наблюдали, ждали, заминировали всё, что хотели. И как раз к их отходу на противоположный берег выехали поляки. Передав координаты артиллерии, тройка разведчиков вернулась к своей «базе» в лесочке под вечер.

   – В доме без изменений, – стал тихо докладывать Азоту Кобра. – Дозорные позорники, нифига не видят, можно сразу положить. «Птичку» они запускали два раза, в основном сразу на восток, берег не осматривают. Командир один. Дозорных двое, и ещё человек семь личного состава, видел кракеновские нашивки. Утром пятеро уходили на север вдоль реки, вернулись к 16 часам. Девка их на месте, на военную не похожа, согласен. К вечеру, когда начали выходить из дома, уже «эльфы» под кайфом похоже, но не так, что без сознания. Скорее, слишком бодрые, к девке очереди выстраиваются. Мет или какая-нибудь похожая хрень.

   Азот и сам всё это видел вчера, когда ходил на разведку к реке. «Эльфы» занимали крайний дом в поселке, прямо на берегу. Маленький бревенчатый дом словно не принадлежал поселку, был слишком далеко от него. По разбитой, полузатопленной лодке на берегу можно было предположить, что это чей-то рыбацкий домик, выстроенный без разрешения.

   – Подстилка ВСУшная, – презрительно сказал Боровик своим глубоким, медленным басом, словно из-под земли. Бывалый охотник, в лесу он был своим. Специально будешь приглядываться – увидишь с трудом, хотя он был большой как лось. А в стандартном маскировочном костюме типа «Болотная Кикимора» Боровик и вовсе сливался с лесом, рядом пройдешь – не почувствуешь.

   Азот задумался. Нужно было принимать решение по этому «эльфийскому» отряду и отходить к своим.

   – Вызывать арту? – спросил Старк.

   – Девчонку жалко, – сказал Зёва, высказав вслух мысли командира.

   – Шо её жалеть, – снова высказался Боровик.

   – Значит, так, – принял решение Азот. – Перед рассветом пойдём брать сами. Сначала подловим их ДРГ, потом попробуем, по-тихому, девку спасти и взять живым командира их бородатого. Потом возвращаемся на восток.

   Кобра с досады сплюнул, согласный с Боровиком, что надо просто артиллерией всех положить.

   Послышались взрывы севернее. Артиллерия, хотя и с опозданием, наконец-то начала работать по располаге поляков, координаты которых Азот передал сразу, как появилась возможность.

   – Боровик, Зёва – дежурите первыми. Я и Старк вторыми. Кобра отсыпаешься, – раздал приказания Азот и отправился в «нору» готовиться к утренней операции. Дополнительные инструкции по минимуму раздаст утром. Воевали уже давно, друг друга понимали с полувзгляда. Понимали, что девчонкой, возможно, придётся и пожертвовать, если так сложатся обстоятельства. Да может, и к лучшему будет, если помрет. Что у девчонки с психикой сейчас стало, добровольно она там или нет – фиг её знает.

   ***

   На другом берегу реки Жеребец, рыбацкий домик.

   Как-то тупо сложилась её жизнь, размышляла Катерина. Сначала, сразу после выпускного, её парень сообщил, что она ему была нужна «для статуса», а теперь он уезжает учиться за границу (за деньги отца), так что прощай, не держи зла, всё равно нам не по пути. Потом не смогла поступить в Харьковский медицинский университет. По баллам вроде проходила, но начались какие-то намеки со стороны приемной комиссии... Катерина поняла так, что намекали на взятку, и большую. Баллов хватало едва-едва. Денег на взятку не было, и Катю не взяли в университет. Было непонятно, что делать дальше. Идти работать, наверное, и готовиться к поступлению на следующий год. И вдруг, словно ответом на невысказанные вопросы, вернулась из Чехии Снежанна – соседка по лестничной площадке. Она была старше Катерины на год, даже училась в той же школе, вернулась летом из Чехии, привезла родственникам подарков. Красивая, ухоженная. Явно при деньгах. Ни для кого во всей школе, во всем доме не было секретом, что работала Снежанна в Чехии проституткой. Там это был легальный бизнес. Катя знала многих, кто даже не пытался поступать, а сразу ехали в Европу на такие вот заработки. Потом, через два-три года возвращались с деньгами и поступали на те специальности, которые хотели. Но учились ли?.. Катя не сомневалась, что деньги на взятки за поступление, за оценки в зачетках, они давали. Было досадно. Она-то сама хотела и готова была учиться, и работать потом по специальности...

   Когда Катерина в конце лета, когда ей исполнилось 18, сказала матери, что поедет тоже в Чехию на заработки, мать, понимая не сказанное вслух, пожала плечами, не сделав ни малейшей попытки отговорить. Лишь сказала, что у них в семье ещё младшую Олёну устраивать, а денег-то мало...

   Катерина провела в Чехии год, другой... Быстро привыкла к работе. Когда все вокруг считают, что в работе проституткой нет ничего зазорного, то и ты так не считаешь. Чешские девушки-студентки подрабатывали проституцией в том же борделе в центре Праги, где и Катерина, и никого из них это не смущало. Клиенты были разные, много иностранцев, платили щедро. Редко попадались грубияны, но охрана в борделе, куда по знакомству устроила соседку Снежанна, была не зря. Один только раз за всё время Катерина получила синяк от клиента. А так всё в целом было нормально... Но через два года её сестра Олёна поступала, и почти все заработанные деньги ушли на взятки, на оплату съёмной квартиры рядом с университетом. А потом Олёна выходила замуж, и нельзя было ударить в грязь лицом, нужно было организовать церемонию и банкет на уровне. А потом на свет появилась племянница, и стало не до учёбы, а Олёну бросил муж, а племянница болела, и сестра не могла работать... И в какой-то момент Катя осознала, что уже треть своей жизни работает проституткой, забив на свои мечты в угоду маме, сестре и племяннице. Это было ужасное открытие. Девчонки в борделе поздравляли её с 25-м днём рождения – и это был сбывшийся кошмар. Катерина осознала, что даже со взяткой не сможет поступить, она уже не чувствовала себя способной чему-то учиться. И вся её дальнейшая жизнь прокатилась перед глазами. Самая приличная работа, на которую она могла теперь надеяться – кассирша в супермаркете. А ведь какие были планы, какие мечты... А выйти замуж? Кто её теперь возьмет замуж, с таким прошлым? Только если скрывать потом всю жизнь... Но ведь от себя не скроешься.

   Возник соблазн остаться ещё на годик, подучиться, подготовиться к поступлению, подзаработать денег... Катя поняла, что не сможет, только обманет себя и потратит ещё год своей жизни ни на что. В сентябре 2021-го года собрала все деньги, все свои сбережения и отправилась домой в Харьков, без предупреждения. Мать и сестра были не очень рады ей, осознав, что поток денег внезапно прекратится. Выдержав несколько скандалов, Катя ушла из дому, нашла себе маленькую комнатку, разделив её ещё с двумя соседками, нашла работу кассира в супермаркете. Стояла поздняя осень – беспросветная, мокрая. Что делать – Катя не знала.

   На Новый Год она решила съездить к бабушке с отцовой стороны, та жила в Лимане. Отец умер от рака легких давно, когда Кате было ещё четырнадцать. А Марья Валентиновна с невесткой не ладила, и потому после смерти отца Катя больше у неё не бывала. Внезапно в бабушке Катя нашла родственную душу. Прогостив у бабушки все зимние каникулы, в какой-то момент рассказав всё ей, Катя испытала что-то вроде очищения, прилива сил. Марья Валентиновна не стала осуждать внучку, попросила лишь приезжать почаще.

   Катя собиралась приехать на восьмое марта, но... 24 февраля спутало все её планы. Когда полетели российские вертолёты, пошли колонны, полетели ракеты... Русские двинулись к Харькову...

   Катя побежала к матери и сестре. Они в панике паковались, кричали, плакали. Катя, отдав им почти все свои сбережения, которые каким-то чудом успела снять в тот же день, сумела посадить их на поезд в Польшу. Спустя несколько дней, когда родственники устроились в лагере для беженцев (то был весьма приличный отель, который власти Польши любезно предоставили беженцам из Украины) и смогли с ней связаться, спустя несколько дней, когда в Харькове царил хаос, мародерство, грабежи, а колонна русских десантников была разгромлена у какой-то школы, и другие десантники были разбиты около Киева, Катя поняла, как же ей повезло, что её тогда с такой суммой не грабанули и не убили, свои же или чужие. В новостях царил какой-то ад. И Катя не могла понять, когда же русские вдруг стали такими зверями – всех насиловали, убивали, мародёрили?.. Правда? Как же это реально возможно? Всё, что она слышала в новостях, несколько отличалось от того, что она видела в городе. Была одна колонна в городе, и она была разбита. А мародерили свои же. Оружие раздавали прямо на улицах, не записывая кому и сколько. Как будто теробороне, но кому на самом деле?.. Соседи, опасаясь говорить громко, передавали друг другу новости, которые не освещались в официальных средствах массовой информации и даже часто противоречили им.

   Катя, опасаясь за свою жизнь, всё же не могла бросить бабушку. И она решила ехать в Лиман и вывозить единственного родного ей человека. Когда состоялась первая серьёзная победа ВСУ, когда войска РФ были отодвинуты от Киева и других городов, на попутках она добралась до освобождённого Лимана. Люди, что её удивляло, двигались семьями в сторону так называемых «ДНР» и «ЛНР», в сторону России по открытым гуманитарным коридорам. В сторону страны, которую в новостях представляли Империей Зла с бешеным карликом во главе.

   Здоровье Марьи Валентиновны сильно подкосилось всеми этими событиями, ей стало тяжело передвигаться даже до аптеки или магазина. Катерина моталась пешком по всему мартовскому замерзшему городу, пытаясь найти элементарные таблетки хотя бы от повышенного давления. Но когда Катерина в Лимане общалась с местными – в магазинах, аптеках, с соседками и просто случайными прохожими – она не услышала ни одного подтверждения о массовых убийствах, ограблениях и изнасилованиях со стороны русских солдат. Или же их «боевых бурятов» или «диких чеченцев». А ведь Лиман был под их контролем неделю или около того.

   Все Катины попытки уговорить Марью Валентиновну эвакуироваться – хоть в Чехию, хоть в Россию, хоть в западные области Украины – провалились. Бабушка твёрдо намеревалась оставаться в своём доме до конца. Катерина понимала, как ей повезло, что у бабушки был свой дом. Пусть не самый новый, пусть маленький – но при нём был огород, была дровяная печка, был погреб, в котором можно было спрятаться при обстреле. Эвакуироваться, бросив приболевшую бабушку, она сама теперь не могла.

   В марте Лиман стал заполняться украинскими войсками. Они без зазрения совести занимали брошеные хозяевами дома. И то, что Катерина наблюдала, поразило её до глубины души. По телевиденью рассказывали, как российские солдаты крадут унитазы и стиральные машинки – а на деле Катерина своими глазами видела, как вдоль улицы ехал грузовик, и украинские солдаты собирали в него с пустующих домов всё, что могли найти ценного. Слава Богу, хоть под дулами автоматов не грабили оставшихся жителей, а довольствовались лишь пустующими домами. Она побоялась куда-то жаловаться. Остальные старики, отказавшиеся эвакуироваться и оставшиеся жить на этой улице, тоже не стали искать правды. Только плевались вслед «защитникам».

   Потом фронт надолго встал. Почти на три месяца. Это было так долго... Семь лет в Чехии пролетели незаметно, а два месяца под обстрелами тянулись так долго... Фронт проходил в километре севернее села. Или в пятнадцати километрах, что, как поняла Катерина, для современной артиллерии было вообще ничем. Громыхало постоянно. Но надо было как-то жить. Дрова были, запасы картошки были, электричество было, туалет деревенский был также в наличии. Со связью иногда были проблемы, но украинское телевиденье ловилось на «отлично». И то, что там рассказывали, было ужасно. Очевидно, привирали в некоторых вещах, но трагедия в Буче и Ирпене потрясла весь мир... Хотя Катя не особо этому поверила, ведь здесь она слышала совсем другое. Может быть, конечно, в Буче стояли какие-то отморозки, дурных людей везде хватает.

   В апреле у бабушки кончились лекарства, и Катя решила пойти к украинским войскам, ведь должен был у них быть медик.

   Все попытки выпросить, купить лекарства, проваливались. Катя не представляла, каково было диабетикам без инсулина, и другим хроникам, если она не могла найти даже лекарство от давления. Гуманитарка в городе появлялась редко и ограничивалась в основном продуктовым наборами, лекарства если и завозили, то Катерина не могла найти, куда.

   В конце концов она сумела договориться с вэсэушником, который возил припасы солдатам на передовой, чтобы он из другого города привёз медикаменты. Вот уж не думала-не гадала, уезжая из Чехии, что её «профессия» вдруг окажется нужной. В чём-то даже уникальной. Не то чтобы ей хотелось этим заниматься. Она попросила шофёра, чтоб он никому не говорил. И как ни странно, он сдержал обещание. Вот уж чего она не ждала. Был довольно нагл, но делиться ею не хотел, пользовался один, тайно. Заезжал к ней раз в несколько дней, собирал деньги на лекарства, в следующий раз привозил всё, что она заказывала. А она уже заказывала не только для своей бабушки, но и ещё для двух-трёх соседей, на сколько денег хватало.

   Бабушка знала, и все соседи знали, как она добывала для них лекарства, но делали вид, что не знают. Сердечно благодарили за лекарства. Некоторые стыдливо отворачивались.

   А потом в мае пришли русские. Страшно было сначала, очень страшно, особенно когда они «зачищали» один подвал за другим. В голове вставали адские картинки из Бучи... К счастью, в Лиман, похоже, зашли группы поприличнее, ни о каких зверствах в городском чате не кричали, хотя призывы выйти на улицы и кидать в российские танки коктейлями Молотова появлялись регулярно. Катя игнорировала подобные революционные призывы, ей, хотя бы ради бабушки, нужно было оставаться живой. Да и какой из нее воин. Но лекарства были нужны, и она пошла в центр раздачи гуманитарки сразу же, как услышала об этом, потянулась вместе с остальными оставшимися жителями, одной из первых. Солдаты, грозно охранявшие периметр площади, где из белого камаза раздавали гуманитарку, казались воплощением вселенского зла. Казалось, чего-то ждут, но чего – непонятно.

   Ей дали пакет с продуктами.

   – Лекарства есть у вас какие-нибудь?

   – А какие нужны? – спросил солдат, протянувший пакет. Был он какой-то немного грузный, неловкий, явно немолодой, хотя и не особо старый.. Очередь замерла, он заметил. – Всем нужны?

   – Да, да. Мне б инсулин... От сердца бы... Щитовидка... – несмело заговорили люди.

   Солдат вытащил пустой ящик из грузовика, сел на него и стал составлять список людей и нужных им лекарств. Второй солдат в грузовике продолжал выдавать продукты.

   Катерина отошла чуть в сторону и стала наблюдать, слушать разговоры людей, пришедших за гуманитаркой, опасаясь, что охранники прогонят её. В очереди не услышала ничего из того, что ожидала, о «зверствах оккупантов». Оккупанты иногда косились, но не прогоняли, не домогались, не издевались.

   Грузовик довольно быстро опустел, хватило не всем. Солдат до самого конца записывал всех, кому нужны были лекарства. Наконец он встал с ящика. Катерина подошла к нему.

   – Что, не хватило? Завтра ещё привезём, – с участием сказал он, не заметив, что она держит полученный пакет.

   – Нет, спасибо, у меня есть, – Катерина приподняла пакет.

   – Тогда что?

   – А лекарства точно привезёте? – с осторожностью спросила она.

   – Конечно, – безразлично ответил солдат, закрывая грузовик и собираясь подсесть к водителю.

   – Ну, может быть, я могла бы... – говорила она с намёком, следуя за ним по пятам. Он вдруг резко обернулся. Лицо его было спрятано под балаклавой, но Катерина видела, как нахмурились его брови и сверкнули глаза.

   – Что «могла бы»? – резко и гневно спросил он.

   – Как-то поспособствовать... – Катерина старалась говорить нежно, с любовью

   У него дёрнулся глаз.

   – Отблагодарить, по-женски, всего лишь... – поспешила она исправить свои слова. Но он отвернулся.

   – Дура. Жди, завтра приедем, всё привезём, – и ёмко заковыристо выругался. Сел в кабину, резко хлопнул дверью.

   Ей стало очень, очень стыдно.

   И действительно, на следующий день и привезли, и выдали, и ничего не потребовали взамен.

   Дальше, под русскими, жизнь начала налаживаться. В городе появилась какая-никакая администрация, русские – чеченские, бурятские, фиг пойми какие ещё – военные, хотя и ходили с проверками, ни к кому не приставали и никого не обворовывали. Следили за порядком. Регулярно завозили гуманитарку.

   Однажды по площади, где раздавали гуманитарку, вдруг прилетел снаряд. Многих ранило. Солдаты стали командовать, чтобы люди отходили к стенам, сами вставали между людьми и площадью, прикрывая собою мирных жителей предположительно чужого города. Катерина слышала, как они клянут «укропов». Понимала, что прилетело от своих. А потом по Лиману стало прилетать регулярно. Войск в городе практически не было, кроме тех, кто охраняли порядок. Боевые части окапывались за городом. Прилетало и на той улице, где жила Катерина. Там вовсе были одни старики. Причем, каждый раз прилетало в разные дома. Укропы, оставив город, разбивали его. И это так не похоже было на все заявления по телевизору, что Украина заботится о своих гражданах... И совсем не было похоже на «зверства оккупантов».

   Катерина записалась на работу в военно-гражданскую администрацию с тем расчетом, чтобы быть поближе к ресурсам, к гуманитарке. Чтобы иметь возможность помогать людям на своей улице. Потом нашла себе велосипед, начала ездить по городу и к другим старикам, которым трудно было ходить самим, составляла списки, возила вещи, информацию, поддержку. Разговаривая с людьми в администрации, открыла для себя российские телеграм-каналы. Понимая, что там тоже может быть пропаганда, и что не всему надо верить, всё равно больше верила им, русским. С точки зрения украинской пропаганды, многие события вообще не имели смысла. Если же она читала русских военкоров, все события, все причины и следствия выстраивались в четкую систему. С каждым днём всё больше и больше. В том числе эта злополоучная Буча – постановка, как теперь поняла Катя. Просто те факты, которые изобличали украинскую ложь по этому делу, по украинскому телевиденью не транслировали. Не показывали исследование французских патологоанатомов, указавших главную причину смерти мирных: мелкие «гвоздики» из артиллерийских снарядов. Если в городе стояли русские, они что – обстреливали сами себя? Эту ещё обмундсменшу Денисову по-тихому уволили, когда она призналась какому-то иностранному телевиденью, что ни одного подтвержденного случая изнасилования у них нет и что она это выдумала, чтоб Украине побольше оружия выдали западные партнеры. Как-то тошно было продолжать слышать по украинскому телевиденью (оно всё ещё ловилось в городе) всю ту ложь, которой граждан Украины кормили первые два месяца СВО, и продолжали кормить сейчас. Она долго не могла понять, почему Украина обстреливает мирный Лиман, нечаянно, не по своей воле оказавшийся в «оккупации»; обстреливает своих же жителей, которых обещает освободить. Ну да. Освободить – а потом осудить за коллаборационизм. С точки зрения Украины, все, кто остался жить в «оккупации», моментально становились «сепаратистами», а значит, их можно было обстреливать. И при таком отношении украинских властей к своим гражданам освобождения от «оккупации» как-то уже не очень хотелось.

   Катерина поверила, что Россия здесь – навсегда, как гласили рекламные плакаты. «Слава Богу,» – говорила Марья Валентиновна, искренне радуясь русской власти и ругая украинскую. Глядя, как старики с радостью встречают русских, крестят иногда проходящие через город колонны с буквами "Z", "V", «O,» плохо относиться к россиянам было всё сложнее.

   Как работник администрации, Катерина общалась со множеством людей, и видела и слышала всё. И понимала, что если б не эта всеобъемлющая, тонко сплетённая с правдой ложь, украинские солдаты, возможно, давно отказались бы идти на войну. Или толпами бы сдавались в плен. Иногда, слушая украинское телевиденье, начинала сомневаться в том, что видела своими глазами – настолько умело преподносили информацию когда-то родные ей власти. Это как если бы ты всю жизнь знал, что трава зелёная, и вдруг тебе начали бы говорить все окружающие, что трава оранжевая, а ты сошла с ума, и всю жизнь неправильно видела.

   Был ещё один случай, который надолго врезался ей в память. Она попросила одного солдата – моложе её самой – наколоть дров у бабушки. Только получила первую зарплату, а бабушка – первую российскую пенсию, наличкой. Банков и карточек ещё не было в городе.

   Когда солдат закончил, Катерина спросила его, чем можно отблагодарить, думая, если он откажется от денег, накормить его варенниками с картошкой, они с бабушкой как раз вчера настряпали целый тазик.

   Он подмигнул:

   – Поцелуй – и мы квиты.

   Он весь день с ней заигрывал, если подумать. Подмигивал, играл мускулами, шутил, красовался. Катерина подумала, что глупо разыгрывать из себя недотрогу. Денег ему явно не надо было, она знала уже, сколько получали российские военные.

   – Пойдем, – пожала она плечами после некоторого молчания и пошла уже проторенной за весну дорожкой в сарай. Но солдат за ней не пошёл.

   – Да я пошутил, ты чё, – отрывисто бросил он, одевая резкими движениями сброшенную ранее амуницию, не глядя на неё. Это резкое российское «чё» резануло не только слух, а словно укололо глубоко внутри, в самое сердце. – Совсем что ли? «Спасибо» хватило бы, – буркнул он и ушёл. Убежал практически. Его напарник, ждавший с сигаретой у ворот и в целом приглядывавший за обстановкой на улице, вообще не понял, в чём дело, махнул на прощание рукой и вышел вслед за другом.

   Катерина подумала, что надо было побольше радости, что ли, изобразить. Или же гневно отказаться?.. Она слишком много времени проработала в Чехии, и сейчас она ощущала себя испорченной до мозга костей, какой-то позорной.

   Очень интересно было, когда в школу к первому сентября привезли русские учебники – новенькие, яркие. Учителя, согласившиеся пройти переподготовку в России, и вернувшиеся к сентябрю в Лиман, очень радовались. А у Кати, когда она увидела в школьной библиотеке книги для детей по совместной истории России и Украины, волосы встали дыбом. Даже в комиксах для самых маленьких внушалось, что Россия долгие века разрушает Украину и её коренных обитателей, что в России живут злобные отсталые орки, которым лишь бы уничтожить яркий цивилизованный народ. Как же много она пропустила за семь лет, которые провела в Чехии! Как сильно работала пропаганда ненависти в родной стране! Это было так горько, и объясняло очень, очень многое...

   И когда все уже привыкли, поверили, что навсегда скоро войдут в состав России со всей Донецкой республикой, что несмотря на украинские обстрелы, скоро здесь наступит мир... вдруг началось отступление русских из харьковской области. Из Изюма. Из Купянска. Куча беженцев оттуда проезжали через Лиман. Фронт вновь приближался к Лиману со всех сторон.

   В российских и украинских телеграм-каналах появлялись одни и те же видео с расправами над мирными жителями. Обе стороны обвиняли в военных преступлениях друг друга. Катерина, пожив в Лимане с русскими и не заметив всех этих «зверств», что приписывали русской армии, наблюдая каждый день, как украинская артиллерия разносит город, больше не верила украинским властям, совсем. Понимала, что ей, как работавшей в военно-гражданской администрации, светит в лучшем случае пятнадцать лет тюрьмы. Если до этого не убьют без суда и следствия.

   Лиман к концу сентября оказался уже почти в кольце. Гремело снова со всех сторон, обстрелы города усилились. Бабушка уговаривала Катерину уезжать, эвакуироваться вместе со всеми желающими. А желающих уехать теперь, избежать встречи с украинским «правосудием», было больше, чем весной. Никто не хотел оказаться под статьей о коллаборационизме.

   Катерина в целом была согласна эвакуироваться. Но надо было убирать урожай на огороде, надо было помочь бабушке подготовить дом к зиме. Каким-то чудом дом всё ещё оставался целым, хотя недавно прилетело в соседский, развалило почти полностью. А в бабушкину стену прилетело несколько осколков да взрывной волной стекла в одном окне выбило, наклеенный скотч не спас. Катерина каждый день уговаривал бабушку всё бросить и ехать с ней в Россию, но Марья Валентиновна снова упёрлась.

   И проснувшись однажды утром, отправившись на работу, Катерина обнаружила, что Лиман оставлен русскими. Как теперь можно было покинуть город? Она не знала. В панике она вернулась домой. И тут вдруг бабушка оказалась на высоте. Она достала с чердака старую дедову куртку, в которой он ходил на рыбалку. Катерина не помнила его, он помер от пневмонии, когда ей было пять лет. Как раз на рыбалке и простудился. Куртка была огромная, Катерина в ней тонула, но она была в пятнах маскировочного цвета и защищала от ветра. Рюкзак, коврик туристический – потрепанные, старые, но вполне годные. Бумажную карту местности, устаревшую, конечно, даже не двадцати-, а тридцатилетней давности. Катерина пыталась отнекиваться, мол, у ней в телефоне есть карта. Бабушка сказала, что на всякий случай. Нашли и дедов спальный мешок, летний и легкий. Всё же лучше, чем никакого, да и погода стояла относительно тёплая. Сверяясь с картами русских телеграм-каналов, показывавших, куда уходят российские войска, попытались с бабушкой составить маршрут до Кременной по карте. Если по прямым дорогам, то тут было всего тридцать километров, за полдня можно дойти. Если повезёт, то можно было бы поймать попутку с отставшими беженцами. Вот только прямая трасса от Лимана до Кременной простреливалась, и они с бабушкой попробовали придумать путь в обход.

   – Иди вдоль лесопосадок, – напутствовала наконец внучку Марья Валентиновна. – Зверей не бойся, бойся людей. Нет хуже зверя, чем человек. А если увидишь, как я проклинаю внучку-коллаборантку по телевизору – не верь. Пиши, как договорились. Ну всё, с Богом.

   Первые десять километров до Заречного и Торского – эти сёла, сливаясь воедино, стояли на полпути от Лимана к Кременной – Катя прошла без проблем за два часа. А потом, заслышав шум приближавшейся колонны техники, нырнула в посадки. Мимо неё прошла пара военных машин с украинскими опознавательными знаками. И она, запаниковав, не решилась заходить в Заречное, стала искать дорогу в обход. Пошла на север, полями, вместо того, чтобы идти на восток.

   Переночевала где-то в посадке, не решаясь зажечь даже спичку, даже глянуть в телефон, отчаянно надеясь, что тут не будут ходить солдаты и летать беспилотник с тепловизорами. А то грохнут, скинув бомбу с коптера, не задавая вопросов. Утром, отправившись дальше в путь, уронила в ручей телефон, выловить не смогла. И вся надежда осталась на бумажную карту. К вечеру стало ясно, что заблудилась она окончательно и бесповоротно. Нужен был хоть какой-то указатель, какая-нибудь дорога. Но её планам не суждено было исполниться, потому что к вечеру второго дня она так никуда и не вышла, вместо этого вышли на неё. Ей скомандовали лечь на землю, руки за голову. По говору она сразу узнала украинских вояк. Как же не повезло... От страха она как-то сразу сообразила отвечать им на немыслимой смеси родного для неё русского, выученного в школе украинского и приобретенного на заработках плохого чешского. Не осмеливаясь поднять голову, она слышала их похабные комментарии её фигуре.

   – Как же мне повезло, мальчики, что на вас вышла! Я из Кременной от подруги решила к Лиману идти, как услышала, что его освободили, так боялась русню встретить... – пролепетала она. Очень кстати к глазам подступили слёзы, от обиды, что приходится так врать, обзывая неприятным словом российских военных ради спасения жизни. Солдаты радостно засмеялись. Катерина осмелилась приподнять голову. В глаза сразу бросились нашивки «Кракена». Она, оказывается, влипла сильнее, чем полагала. Кто-то из них подал ей руку.

   – Ну вставай, вставай, красавица, – сказал солдат. Он не отпустил её. Подняв с земли, крепко прижал к себе, схватил за зад. Катерина изобразила улыбку. – Ну что пойдешь с нами? Нам так не хватает доброй украинской ласки.

   Катерина профессионально рассмеялась. Всё, что надо, было в этом смехе в нужной пропорции – пошлость, готовность, похабность, веселье, легкость. Всё, что так нравилось клиентам.

   Солдаты, конечно, обыскали её рюкзак, но ничего криминального там не обнаружили. Катерина порадовалась, что потеряла телефон. Найди они в телефоне русские телеграм-каналы – и прибили бы тут же. И ей бы ещё сильно повезло, если б сразу прибили.