Текст книги "Твое имя (СИ)"
Автор книги: Анна Платунова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]
*** 20 ***
Мара закашлялась и с трудом проглотила похлебку, которая отчего-то встала поперек горла. Тайла похлопала ее по спине и дождалась, пока Мара сама спросит:
– Обманывает? Ты о чем?
– Ну… Сложно вот так прямо сказать, но он не тот, за кого себя выдает.
Мара снова взглянула на Бьярна. Зачем ему выдавать себя за кого-то другого? Обычный деревенский парень, который, как многие молодые люди, пошел в наемники: платят неплохо, так что потом, разжившись деньгами, можно и дом построить, и семью завести. Мара ничего этого не произнесла вслух, но Тайла и так поняла, о чем она думает.
– Я спросила, откуда он родом. Он сказал, что из небольшой деревушки на юге, из Болотинки.
– И что же?
– А то. Он специально это сказал: мы-то на севере живем, а значит, никогда в Болотинке не бывали и не можем проверить. Но вот представь, я в детстве совсем неподалеку жила, и в Болотинке бывала. Конечно, он знать этого не мог. А у всех жителей там, знаешь, такой интересный выговор, ни с чем не перепутать. Они слова растягивают, словно поют. У Бьярна этого нет.
– Ну и что, ерунда какая, – вспылила Мара.
Бьярн вполне мог придумать эту историю просто потому, что не хотел, чтобы Тайла лезла ему в душу. Как и сама Мара придумала бы, спроси ее кто про детство…
И все же похлебка остывала в чашке, которую она держала в руках, а аппетит, и так никудышный в последнее время, снова пропал. Дело в том, что Мара четко вспомнила один из разговоров с напарником. Осторожный разговор, когда они впервые шли вместе по лесу.
– Я выросла на юге Симарии, – сказала она тогда, чтобы хоть что-то рассказать о себе.
– А я на Севере, в маленькой деревне, – сказал Бьярн.
Даже бровью не повел. Кому он правду сказал? Ей или Тайле? Или никому? Мара убеждала себя, что каждый имеет право на свои тайны, что и она сама из одних только недомолвок состоит, но все же осознание того, что Бьярн, казавшийся таким открытым и прямым, что-то скрывает, неприятно кольнуло ее.
– А еще, – продолжала Тайла как ни в чем не бывало, не замечая, как Мара опустила руки и сидит, уставившись в землю, – ты приметила, как он говорит?
– Как же?
– Так деревенские не говорят! Он будто роль выучил и шпарит. Хочет показаться дремучим парнем. Слова иногда неправильно выговаривает. А иногда забудется и плавно так, стройно рассказывает. И не ругается через слово, как все наши.
Маре, которая выросла в доме с профессором Вигге – образованным и умным человеком, – речь Бьярна действительно казалась речью деревенского парня. Она не видела подвоха. А Тайла, сама выросшая в деревушке, сразу поняла, что здесь что-то не то.
– Это не значит, что он меня обманывает, – тихо сказала Мара. – Обманывают – это когда нарочно. Мало ли что там у него в прошлом…
Все, чего ей хотелось, – это завершить скорее этот бессмысленный разговор, но Тайла, мечтательно подперев ладонью щеку, никак не могла успокоиться.
– Он, может, какой-нибудь бастард! Сын Благородного. Вырос в богатом доме, а потом его – раз – и выгнали. Папаня умер, а мачехе он зачем сдался?
– Какая ты болтушка! – не выдержала Мара. – Болтаешь, что в голову придет! Бьярн не имеет отношения к благородным.
Она сказала это резче, чем хотела. Благородные… Как называли аристократов Симарии. Заносчивые, подлые, мерзкие…
Мара поняла, что один за другим вытаскивает из волос цветы Снежника и крошит их в пальцах. На землю падают тонкие белые лепестки.
Глупая, глупая! Как она дала себя уговорить, нарядилась в платье, цветочки нацепила!
Она поймала взгляд Бьярна. Он хмурился, глядя, как смешиваются с грязью нежные соцветия. «Зачем?» – вопросительно поднял брови.
Зачем? Мара и сама не знала. Знала только, что она ужасно устала от своей жизни. Нечисть, походы, ночевки у костра. А зимой крошечная комнатка под чердаком, продуваемая всеми ветрами. Но кого она думает обмануть: у нее нет выбора – эта жизнь или вовсе никакой.
Тайла, выросшая под защитой отца и братьев, – просто романтически настроенная девчонка, которая пока не встретилась с настоящей бедой. Она и сейчас продолжала что-то щебетать про благородных, их манеры и их красоту.
Мара вдруг ощутила себя на столетия старше своей ровесницы и поняла, что за раскованными манерами и смелыми речами скрывается наивная девушка, пытающаяся показаться искушеннее, чем она есть.
– Ты ведь никогда даже с парнем не была по-настоящему, – неожиданно для себя самой сказала Мара. – Бьярна она оседлает. Смешно…
Тайла замерла на полуслове и потупилась.
– Ну, говорят… Это словно в небо взлететь. Дух захватывает…
– Дух захватывает, это точно, – выдавила Мара сквозь зубы.
Ее захлестывала злость, обида и боль. Все, что она так старательно подавляла в себе день за днем.
Она поднялась и ушла не попрощавшись.
Телеги на ночь превращали в палатки, подняв борта и натянув поверху ткань. Маре, Бьярну и Эрлу выделили одну на троих. Мара залезла под полог, упала на пыльное одеяло и долго уговаривала себя не реветь. Чего уж реветь-то… Жизнь – она такая. Никто не говорил, что будет справедливой и простой.
Но почему-то она вновь чувствовала себя страшно одинокой. Бьярн не доверял ей, если не смог рассказать о себе главного. Но зачем-то в памяти настойчиво звучал его голос, который повторял снова и снова: «Как же ты не видишь… Я люблю тебя, птаха моя…»
+++
Утром Мара скомкала платье с ожесточением, которого от себя не ожидала, и сунула сверток в руки Тайле. Надела привычную одежду и вздохнула с облегчением, словно все вновь пошло своим чередом, так, как надо.
Тем более скоро свернули с безопасного Тракта на лесную дорогу, и стало не до безделья. Надо было идти впереди обоза, прислушиваться к ощущениям, чтобы успеть предупредить об опасности.
Бьярн, как это водится в походах, шагал позади. Эрл принялся было бегать между ними, но Мара быстро пресекла игру. Маленький он еще, не понимает, как опасно сходить с пути, а неприятности могут случиться в любую минуту.
– Сядь в телегу к Альфу и только попробуй слезть! – прикрикнула она на него.
Эрл моргнул, не понимая, почему обычно такая ласковая Марунечка ругается, но спорить не стал, залез в телегу, принялся угрюмо рассматривать деревья.
Другие участники похода, к счастью, сами понимали, что надо держать ухо востро. Вчерашние веселые беседы уступили место тихим перешептываниям. Любой звук в глухом, мрачном лесу разносился далеко, и казалось, что каждый лист, каждая травинка неприветливо прислушивается к разговору.
Как это часто случается в такие минуты, беседа свернула на обсуждение нечисти, шатунов и всего того, что может ожидать их на переходе. Мара, правда, не ожидала от этого участка пути больших сложностей: все-таки не так далеко от Тракта, но успокаивать народ не стала. Пусть боятся, зато будут начеку.
– Я вот часто думаю, почему бы не жечь всех умерших. Тогда бы и шатунов не было, – рассуждал Бимер вполголоса.
– Эк ты хватил. Всех! Никакого леса не хватит. Расточительно! Восстает-то один из десятка, или даже реже, – откликнулся Вильям, которой, видно, считал себя умнее товарища. – А нечисть! Ее поди поймай сначала, чтобы сжечь.
Бимер покивал, соглашаясь.
– А Всеединый велел в скрижалях завета: умерших хоронить в освященной земле. Сжигать – против его воли! – подал голос Руфус.
Некоторое время ехали молча.
– А вот любопытно все же, почему они восстают. Чего им смирно-то не лежится? – неугомонный Бимер хоть и ежился от страха, вглядываясь в темноту между стволов, но любопытство было сильнее его.
– Да уж сто лет гадают, никто не знает, а ты хочешь знать! – усмехнулся Ридус.
– Говорят, плесень у них в голове. У кого она заводится, тому не дает на месте лежать, – глубокомысленно сообщил Вильям.
– У самого у тебя в голове плесень, – хохотнул Ратус.
Мара, шедшая впереди, резко остановилась и подняла руку вверх: «Стойте!»
Альф, а за ним и сыновья, к их чести сказать, беспрекословно послушались – натянули поводья, останавливая телеги. Быстро подошел Бьярн, встал рядом.
– Что? – коротко спросил он.
Мара молча кивнула вперед, туда, где лесная дорога, изгибаясь, делала поворот. Под деревьями стояли телеги. Вокруг трупов лошадей вились мухи. Людей не видно.
Мара уже встречала такое и знала, чем это может грозить. Вполне возможно, что поблизости ходит целое стадо шатунов. Те, кто сумели истребить всех в обозе, изначально превосходили их числом.
Мара пересчитала телеги – шесть. Значит, минимум шесть людей, трое некромантов и пара наемников. Десять шатунов, не считая тех, кто напал первыми. В том, что произошло нападение нечисти, Мара не сомневалась: над брошенными телегами до сих пор витали сгустки темной энергии. Это плохая новость. Хорошая заключалась в том, что сейчас присутствия шатунов она не ощущала, значит, до них, по крайней мере, километра три-четыре: максимальное расстояние, на котором Мара могла чувствовать нечисть.
Об этом она рассказала остальным, стараясь не пугать, но и не обнадеживать. Знали, что поход может оказаться небезопасным, так что нечего теперь смотреть на Мару круглыми глазами. Словно дети малые, честное слово.
– Надо убрать телеги с дороги, – сказал Бьярн. – Вчетвером справимся.
Братья, в одно мгновение превратившиеся вдруг в перепуганных мальчишек, нехотя, но пошли вслед за Бьярном. Мара тоже – прикрывать в случае нападения.
В тишине, которая прерывалась только жужжанием мух, выпрягли из телег убитых лошадей, в восемь рук затолкали телеги поглубже в кусты.
– Стойте, – прошипел Альф, когда обоз поравнялся с подводами. – Товар заберем. Им не нужен теперь.
Мара только головой покачала: расчетливость не покинула рачительного купца даже в такой момент.
– Лошади не вывезут, – тихо сказал Бьярн. – Всех денег не заработаете.
– Вывезут! Они у меня работяги! – огрызнулся Альф. – И неча мне тут указывать!
Товар перегрузили и в полной тишине продолжили путь на юг, в сторону Трелея.
Мара шла и не могла отделаться от мысли, что вчера дрова на привале оставили для них те самые люди, которые теперь мертвые разгуливали где-то неподалеку. Ничего изменить нельзя, а все равно горько…
*** 21 ***
+++ Предупреждение! Впечатлительным читателям главу на ночь лучше не читать! +++
До Трелея оставалось ехать недолго, от силы час-полтора. Они бы успели, если бы Альф послушался Бьярна, но теперь телеги стали тяжелыми и неповоротливыми, лошади с трудом тянули их за собой. Никто больше не разговаривал, ехали молча, время от времени оборачиваясь, словно могли разглядеть что-то в глубине зеленой чащи.
Мара ощутила их за спиной спустя полчаса. Темная энергия ощущалась, как запах гниения и тлена, но только чувствовала она его не нюхом, а всем телом. Сначала долетело едва различимое дуновение, так что какое-то время можно было себя обманывать и думать о том, что это другая нечисть прячется в лесу. Идет по своим делам, а их преследовать вовсе не собирается. Но через несколько минут сомнения развеялись: их преследовали и быстро настигали.
– Вперед! Не останавливайтесь! – крикнула Мара, а сама отстала, поравнялась с Бьярном и молча протянула руку, зная, что он все поймет без слов и вложит в ладонь мешок с кладбищенской землей.
Бьярн вынул меч и занял позицию чуть впереди Мары, хотя она ему сотни раз говорила: это она должна стоять впереди. Мара не оборачивалась, но слышала, как скрип колес затихает, удаляясь по дороге. Она не знала, сколько времени получится удерживать стадо шатунов, но нужно дать возможность людям уйти как можно дальше. Дать им шанс. Про себя старалась не думать. Если ее опасения подтвердятся и из леса выйдет стадо, то… Впрочем, закономерный конец ее глупой жизни. Только Бьярна жаль.
– Марунечка! – закричал издалека звонкий детский голос.
Мара прикрыла на мгновение глаза. Эрл, малыш… Нет, она должна постараться выжить. Должна!
Сзади зашумели кусты, захрустели, ломаясь, ветки, Мара и Бьярн резко развернулись, думая, что пропустили нападение с тыла, но это вернулся Альф, сжимающий в руках топор. Встал рядом.
– Ребят отправил вперед. Может, успеют… Я тут, с вами…
Фигуры, появившиеся на дороге, напоминали обычных людей, которые шагали вперед, сплоченные общим делом. Впрочем, так оно и было – энергия жизни словно магнитом тянула их к себе.
Мара пересчитала шатунов. Шестеро. Их было всего шестеро. Непонятно, почему они отбились от общей группы – по всем подсчетам их должно быть больше. Будто фортуна решила ухмыльнуться напоследок, подарив слабую надежду на благополучный исход дела. Шестерых при хорошем раскладе они смогут одолеть.
Они приближались, и Мара как следует успела рассмотреть каждого. Все мужчины. Четверо, похоже, купцы того самого обоза. Наемник с залитой кровью курткой. И молоденький некромант, на левой руке которого до сих пор надета перчатка. А другой руки попросту не было.
Почувствовав добычу, они заковыляли быстрее. Наемник закрывал и открывал рот, словно беззвучно кричал им что-то. На самом деле – Мара точно знала – готовился вцепиться в шею. Некромант, который, видно, погиб на своем первом и последнем задании, до сих пор сохранял жалобное выражение лица, точно пытался сказать: «Ну как же так-то?» Мара качнула головой, прогоняя наваждение. Они не люди, они смертельно опасные твари, которых нужно уничтожить.
– Мара, готовься, – отрывисто бросил Бьярн, поднимая меч.
Мара запустила руку в мешок и набрала горсть земли. Бросить, затормозить, упокоить. Все просто.
За ее спиной надсадно дышал Альф, втягивая воздух открытым ртом. Только бы его удар не хватил прямо здесь.
– Постарайтесь не дать им себя оцарапать.
Любая, даже самая маленькая, царапина или укус, полученные от шатуна, неизменно приводили к возникновению Мертвецкой хвори. Зараженные ею гибли за считаные часы. И если обычные умершие восставали один из десяти, то зараженные Мертвецкой хворью – все до единого. Причем быстро и страшно голодными. К счастью, настойка Кровяника отлично справлялась с напастью, главное – успеть принять ее вовремя.
Первым кинулся бывший наемник. Мара закрылась экраном, поэтому шатун выбрал своей целью Бьярна. Протянул руки, пытаясь вцепиться в лицо. Бьярн рубанул мечом по шее, но мертвец увернулся, меч скользнул и вонзился в плечо, глубоко застрял в кости. Пока Бьярн дергал его, пытаясь вытянуть, шатун не замедлял движение ни на секунду – он не чувствовал боли, ощущал только голод и видел источник жизненной силы прямо перед собой.
Мара бросила ему в лицо горсть кладбищенской земли, и мертвец завыл, закрутил головой, движения его замедлились. Теперь оставалось дотронуться и сказать: «Умри», но тут позади закричал Альф, сражающийся с одним из бывших купцов. От растерянности – едва ли Альфу раньше приходилось это делать – он метил топором в грудь и живот, забыв о том, что мертвому телу безразличны раны. Шатун, чье туловище покрывали глубокие разрезы, продолжал надвигаться на Альфа.
– Бьярн, держись!
Мара была уверена в напарнике, надо вначале помочь Альфу. Она забежала сзади, дотронулась до затылка шатуна и крикнула:
– Умри!
Голубая вспышка. Ноги мертвеца подломились, и он грузно упал на землю. Минус один. Мара ощутила легкое головокружение, как это всегда бывает, когда отдаешь часть силы, но расслабляться рано.
Бьярн, пока она расправлялась с мертвецом, атаковавшим Альфа, сумел освободить меч и разрубил бывшего наемника на куски. Минус два.
Краем глаза Мара увидела, как из-за деревьев выбегают сыновья Альфа, в руках ножи. Увели телеги на безопасное расстояние и вернулись помогать отцу. Мара сначала обрадовалась, но потом поняла, что братья скорее мешают, чем помогают. Опыта в таком деле у них никакого, смелости еще меньше. Мара видела, как Ридус машет ножом у носа шатуна, как делал бы это в драке, пытаясь испугать противника. Мертвеца не испугать, а Ридусу не хватит духа всадить острие в пусть мертвое, но все же человеческое тело.
Горсть земли. Вспышка.
– Умри!
Минус три. Мара ощутила, как земля уходит из-под ног. Резерв стремительно истощался. Вот именно поэтому в поход берут не менее трех некромантов. Даже самый сильный едва ли сможет упокоить больше трех шатунов за раз.
Защитный экран слетел с Мары, и теперь в ней тоже почувствовали добычу. Голова шла кругом, лес качался. Так, соберись, Мара! Соберись! Ты профессионал!
Краем глаза Мара увидела, что Бьярн расправился еще с одним. Оставалось двое. Купец и тот самый парнишка некромант. Бестолковое семейство, к которому она имела глупость наняться, вчетвером кружили вокруг купца, но так и не могли его уложить. Тот раз за разом поднимался и тянул руки к желанному источнику жизненной энергии.
Мара втянула воздух сквозь сомкнутые зубы, пытаясь прийти в себя. Прижала безымянный палец левой руки к ладони, задействуя неприкосновенный запас сил. Если не рассчитает, вложит в заклятие чуть больше, чем у нее есть, – сердце остановится.
– Пропустите, – прохрипела она, отталкивая с дороги Руфуса.
Шатун, воя, кинулся вперед, но наткнулся на синюю вспышку.
– Умри!
Пятеро. Мара рухнула на колено, стараясь не потерять сознание. Прямо на нее шел парнишка-некромант. На лице застыло печальное выражение. И тут он раскрыл рот, полный окровавленных обломанных зубов и захрипел, чувствуя живую кровь. Мара наблюдала за ним, будто во сне. Ни встать, ни попытаться защитить себя она уже не могла.
Шатун наклонился, целясь в шею, и Мара зажмурилась, готовясь к неизбежному. Но тут ей на лоб полились горячие капли. У мертвецов холодная кровь. Что же это? Она вскинула голову и увидела, что Бьярн подставил руку, позволяя нечисти вцепиться в предплечье, не давая добраться до Мары. Потом поднял меч, покрытый черной слизью и кровью, и одним махом отрубил твари голову. Шесть.
Все затихло, слышно было только тяжелое дыхание разгоряченных после боя людей. Они остались живы, выстояли. Настоящее чудо!
Бьярн, зажимающий рану ладонью, не изменился в лице.
– Похоже, мне сегодня понадобится настойка Кровяника, – буднично сказал он.
Глупый, строит из себя героя. Мара знала не понаслышке, что с каждой секундой ему становится все хуже. Кровь разгоняет яд по телу, и каждая клеточка начинает гореть, точно сжигаемая внутренним огнем. После такой раны, если вовремя не принять лекарство, смерть наступит максимум через час.
Мара сжала зубы и заставила себя подняться.
– Где вы оставили телеги? – услышала она свой голос будто со стороны.
Телеги обнаружились метров через пятьсот – братья загнали их в гущу деревьев, словно это могло уберечь от шатунов. Лошади мирно щипали траву, радуясь неожиданной передышке. На одной из телег сидели, прижавшись друг к другу, Тайла и Эрл. Бимер и Вильям, белые, трясущиеся от страха, стояли у бортика и, так как все оружие, какое было, братья унесли с собой, артисты сжимали в руках каждый по сковороде: Альф вез их на продажу. Смотрелась сцена до того комично, что Мара нервно рассмеялась.
– Марунечка!
Эрл спрыгнул с телеги и бросился к ней навстречу, обхватил изо всех сил.
– Я так напугался!
– Не бойся, малыш. Все хорошо, – Мара постаралась придать голосу бодрости.
Все плохо. Надо немедленно уезжать. Где-то совсем близко бродит остальное стадо, и второй раз им точно не повезет.
Мара поскорее вытащила настойку Кровяника и попросила Бьярна выпить полный флакон. Перевязала руку и заставила лечь в телегу. Бьярну, видно, стало совсем худо, потому что сопротивляться он не стал. Мара, которая и сама едва держалась на ногах, села рядом, положила ладонь на его горячий лоб.
– В город. Быстро! – скомандовала она.
Альф тоже понимал, что дольше здесь оставаться нельзя. Телеги, кряхтя, выползли на дорогу, и лошади, подгоняемые нетерпеливыми ездоками, понуро потянули подводы вперед.
Бьярн погрузился в беспамятство. Мара знала, что сейчас ему тяжело, но настойка Кровяника начала действовать, а значит, к вечеру он почти поправится. Рука, конечно, поболит, и слабость продержится до утра, но жизни теперь ничто не угрожает.
– Потерпи, – прошептала она, и тут же оглянулась: не услышал ли кто. – Что же ты… Зачем…
Бьярн ее не слышал. Метался. Искал что-то у себя на груди. Потом вдруг открыл глаза, словно на секунду пришел в себя.
– Главное, что не ты… – сказал он.
*** 22 ***
Они смогли вздохнуть с облегчением, только когда миновали городские ворота. Альф направил обоз в «Бочку эля» – трактир, где всегда останавливался, проезжая через Трелей.
Почувствовав себя в безопасности, купец вновь вернулся к своему благодушному состоянию. Договорился о комнатах, о конюшне и корме для лошадей, отправил сыновей в лавки, с которыми сотрудничал прежде, надеясь и теперь пристроить часть товара.
– Отдыхайте, – сказал он Маре. – Задержимся здесь на пару дней.
Он прищурился и вдруг всыпал ей в руку горсть монет.
– Вот тебе сверх жалованья. Заслужила.
Мара не знала, радоваться или огорчаться: если бы не жадность Альфа, если бы не его желание прибрать к рукам все, что плохо лежит, Маре не пришлось бы рисковать. И Бьярн не лежал бы сейчас в бреду, в горячке. Она сжала губы, но деньги взяла. Вот так – пустота в карманах вечно лишает ее остатков гордости.
Правда, пару монет она потратила на дело: попросив у хозяина постоялого двора бумагу и перо, написала записку в городскую управу, рассказала о том, что в окрестностях Трелея разгуливает стадо шатунов. Свернула, запечатала воском и заплатила мальчишке за то, чтобы доставил сегодня же. Теперь примут меры: в каждом городе существует специальный «смертный» отряд, созданный, чтобы истреблять нечисть. Там и некроманты штатные имеются. Так что Мара свой долг выполнила, пусть дальше сами.
Она вернулась в комнату, еле передвигая ноги от усталости. Эрл сидел около Бьярна и время от времени снимал тряпку с его лба, полоскал в тазике с холодной водой и возвращал на место. Он делал это с таким серьезным лицом, гордый порученным ему делом, что Мара невольно вспомнила себя девочкой. Как стояла рядом с дедулей Биргером, подавая инструменты или просто наблюдая за его умелыми руками.
Мара присела рядом с Бьярном, приложила тыльную сторону ладони к его щеке: уже не такой горячий. Еще немного – и придет в себя. Напарник больше не метался, крепко спал. Только почувствовав прикосновение, вдруг забормотал, пытаясь что-то сказать. Отдельные бессвязные слова наконец выстроились в предложение:
– … уже этой весной… недолго осталось…
Слова явно не предназначались для ее ушей. Сама Мара не хотела бы, чтобы кто-то мог случайно подслушать ее мысли.
– Ты голоден, Эрл? – спросила она.
– Ага, – кивнул мальчик. – Как волк.
«Хорошо, что не как шатун», – с грустной иронией подумала Мара. Настойка Живисила продолжала действовать, и голод Эрла был обычным человеческим голодом.
– Пойдем вниз, перекусим.
Они спустились в трактир, что располагался при постоялом дворе. Мара с удивлением обнаружила у камина Бимера и Вильяма, которые успели переодеться в традиционные для своей профессии красные рубашки и готовились дать представление. Хотя чему она удивлялась? Именно для этого артисты и поехали с обозом. В маленьких городках всегда рады новым людям, особенно если они привозят с собой новые песни, а еще слухи и сплетни.
Эрл вновь попросил гору еды, так что Мара ничего не стала заказывать для себя – все равно придется доедать за маленьким обжорой. И вот перед мальчиком поставили тарелки с жареной картошкой и цыплятами, сдобными булочками и блинчиками.
Бимер тем временем веселил публику игрой на свирели, а Вильям под аккомпанемент пел забавные песни со скабрезными шуточками. Непритязательная публика хохотала, хлопала и бросала в стоящую у ног артистов шапку мелкие монеты.
– Уф, наелся!
Эрл протянул Маре тарелки с картошкой и недогрызенным блинчиком, откинулся на спинку скамейки. Мара задумчиво взяла ломтик картошки. Есть не хотелось, хотя она понимала, что силы на исходе. Нет, надо себя заставить, брюки и так еле держатся. И она решительно приступила к еде, надеясь расправиться поскорее и вернуться к Бьярну. Ему ничто не угрожает, но на душе станет спокойнее, когда окажется рядом.
Она уже хотела уйти, но Вильям вдруг запел песню, отличавшуюся от прежних. Песня была пронзительной и грустной, так что все сидящие в зале притихли, слушая. И Мара осталась тоже.
Свирель вторила словам, будто бы соглашаясь и оплакивая. Светлая и печальная музыка взлетала и трепетала, то затихая, то воскресая вновь.
Надо мной летит неслышно
Мой невидимый убийца,
Шорохом прозрачных крыльев
Мне считает каждый миг.
И в тоске забилось сердце,
Но не спрятаться, не скрыться.
Но не спрятаться, не скрыться…
Он безжалостен и тих.
И настанет миг, на плечи
Крылья он свои положит.
И настанет миг, прошепчет:
«День пришел, и пробил час».
И уже ничто на свете
Не спасет и не поможет.
И уже ничто на свете…
Светлый бог, помилуй нас…
И когда смеюсь от счастья,
Над собой увидев солнце,
И когда весенним утром
По траве бегу, босой,
Словно слышу я как будто:
Надо мною смерть смеется.
Словно чувствую как будто
Шорох крыльев за спиной.
Мара почувствовала, как сжалось сердце. Вот он, исход всего – смерть. И нет ничего больше. Счастье, радость, любовь – все скоротечно и тленно. Она сама не заметила, как спрятала лицо в ладонях, борясь со слезами.
Тут большая теплая ладонь легла на ее плечо.
– Ты чего, птаха?
Мара обернулась, не веря ушам. Бьярн! Тяжело опустился рядом на скамью, поморщился, когда положил забинтованную руку на стол. Под глазами залегли тени. Но это был он! Живой и достаточно бодрый для того, чтобы первым делом отправить в рот недоеденный блинчик.
А вторым делом, пользуясь изумлением Мары, скользнуть по ней ласковым взглядом, а потом притянуть к себе и прикоснуться губами к макушке. Мара хотела было дернуться и отмахнуться, но раненая рука Бьярна помешала – по тому, как он держал ее, хоть и старался не показывать вида, догадалась: рана беспокоит.
– Сидит грустит моя птаха, – сказал он.
– Песня грустная…
– Разве? Мне не показалось. Вроде она о том, что надо ценить каждый счастливый миг этой жизни. Быть живым, пока жив. Радоваться и любить, пока можешь.
Бьярн улыбнулся, а Мара вдруг вспомнила слова Тайлы: «А иногда забудется и плавно так, стройно рассказывает…» Сидящий рядом с ней человек говорил слишком умные вещи для простого деревенского парня. Умные и правильные. Кто же ты, Бьярн? Откуда? Почему ничего не рассказываешь?
– Да… – прошептала Мара. – И правда…
Эрл, который все это время прислушивался к разговору, но не понял ни слова, успел заскучать.
– Можно погулять?
– Только по двору! – строго сказала Мара.
Бимер и Вильям между тем решили сделать передышку в выступлении и присели за стол. Мара знала, что на самом деле это часть программы. Сейчас посетители станут наперебой угощать их элем и вином и пытаться выведать, какие слухи привезли артисты из тех мест, где бывали.
– А что там у Чернолесья? – спросил кто-то, подливая в кружку Бимера темный пенящийся напиток. – Что нового слышно? Говорят, в Скире страшная хрень творится!
Мара переглянулась с Бьярном, оба обратились в слух.
– Сам давно в Скире не бывал, врать не буду, но слыхал от верных людей, правду говорят. Там всегда нечисто было – чем ближе к Чернолесью, тем страшней, – ответил артист. – Всего и не упомнил, но вот из последнего. Говорят, в одном доме столько нечисти развелось, что она, эта нечисть, подчистую сожрала двух дюжих парней. Наутро даже косточек не осталось!
Мара перекинулась взглядами с напарником – уж не о них ли слухи? Правда, измененные до неузнаваемости, но понятно, о чем речь идет. Неужели наместник решил, что их съели без остатка?
– А еще говорят, девиц мертвых находили в Скире без счета. Вечером жива девица – утром мертвая лежит! – продолжал Вильям, пока товарищ осушал кружку с элем.
Слушатели загудели то ли одобрительно, то ли сочувственно, и подлили эля теперь уже Вильяму. Мара нахмурилась: про девиц она ничего не слышала. Возможно, Вильям просто придумывает.
– Или вот что! Говорят, что хутор, что в самом Чернолесье стоял, подчистую вырезали. Взрослых, ребятишек – всех. Пришли на следующий день хоронить – а там нет никого! Одна окровавленная одёжка валяется! – Бимер перешел на мрачный шепот, подавшись вперед, к слушателям. Те, напротив, отодвинулись.
– А куда же делись они? – спросил молодой мужчина.
– Видать, та тварина, что убила, потом вернулась и дожрала, – пояснил еще кто-то.
– Ага, – усомнился третий. – Только от кожурок почистила сначала, как картофан.
У Мары подкатил к горлу ком, она непроизвольно зажала рот рукой, догадавшись, что речь идет о хуторе Анхельм и гибели всех родных Эрла. Как хорошо, что она отослала его во двор и он ничего из этого не услышал.
Бьярн поднялся и протянул ей руку, помогая встать.
– Ты устала, птаха. Давай провожу тебя в комнату.
Вот что за человек! Не успел вернуться с того света, как давай быстрее командовать. Но Мара правда чувствовала себя слабой, как цыпленок.
Рачительный Альф снял комнату на троих, справедливо рассудив, что если эти трое в дороге делили одну телегу, то не зазорно им будет ночевать вместе и на постоялом дворе. Мара привыкла к любым походным условиям. В конце концов, главное, что кровать делить не нужно – у каждого своя, остальное пустяки.
– Не буду мешать тебе, – сказал Бьярн. – Выспался. Присмотрю за Эрлом пока.
Ей хотелось отругать Бьярна – зачем поднялся так рано, что за глупый и никому не нужный героизм. Но понимала: не послушается. Она и злилась на него, и в то же время радовалась: жив-здоров, а это главное.
– Ладно, иди… Ты чего?
Не уходит. Стоит. Смотрит. Огромный, как гора. Медведь – он медведь и есть…
Мара вдруг поняла, что они одни в комнате. Отступила, складывая руки на груди в неосознанном закрывающем жесте.
– Да что ж ты!.. Разве я обижу тебя!
Сколько горечи в голосе, будто Мара его ножом полоснула. Стыдно стало ужасно. Он жизнь ей спас, а она…
– Бьярн…
Подошла, прижалась, обняла за шею. Для этого пришлось на цыпочки встать, но и Бьярн наклонился навстречу. Приподнял ее легко, как пушинку.
– Если поцелую, в глаз ведь получу, да? – уточнил он.
– Получишь, – согласилась Мара. – Давай вот так просто… Просто постоим рядом…
Бьярн зарылся в ее волосы, вдыхая запах. Она чувствовала его теплое дыхание и его большие сильные руки, обнимающие за талию. Он держал ее так осторожно, так бережно, будто хотел дать понять: «Отпущу, как только попросишь». Но Мара не просила.
