Текст книги "Твое имя (СИ)"
Автор книги: Анна Платунова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]
*** 25 ***
Мара не разрешила Бьярну долго ее нести. Почувствовала, что сможет стоять на ногах, и попросила ее отпустить.
– Мне не тяжело нести тебя, птаха.
Но Мара покачала головой. Она знала, что ему не тяжело, но у нее нет времени на то, чтобы себя жалеть. Нет, она вовсе не та хрупкая девчонка, какой была два года назад. Ничего. Все обошлось. Надо забыть и поскорее выкинуть из головы.
Бьярн поставил ее на землю, но шел рядом, и Мара каждую секунду ощущала на себе его встревоженный взгляд, заставляющий злиться и жалеть о том, что она показала свою слабость.
– Я не из сахара сделана, – огрызнулась она наконец. – Не рассыплюсь.
Бьярн промолчал в ответ на колкость. А Тайла всю дорогу вытирала слезы, сначала от испуга, а потом из-за предстоящего разговора с отцом.
Разговор действительно вышел жарким. Альф сначала кричал, что убьет мерзавцев, а узнав, что те и так мертвы, обещал напороть дочери неугомонную пятую точку, которая давно напрашивалась на приключения. И почти перешел от угроз к действию, вытянув из штанов широкий кожаный ремень.
– Ты посмотри, как ты вырядилась! Вот мужики и липнут к тебе, как мухи. Бестолочь! А ну иди сюда!
Но Бьярн загородил перепуганную Тайлу.
– Она и так достаточно наказана. И можете мне поверить, платье здесь сыграло последнюю роль. На девушек напали не поэтому. Они не местные: искать не станут. А если станут – в Соувере все равно заступников нет.
Мара согласилась с Бьярном: даже в Соувере, считавшемся современным просвещенным городом, девушкам приходится держать ухо востро. Девушкам всегда и везде надо быть начеку…
После объяснений Бьярна Альф обратил свой праведный гнев, ищущий выхода, на власть и Вседержителя.
– Куда они смотрят? Чем занят наместник? Только и делают, что нечисть по лесам гоняют, когда такие вещи под носом творятся!
На это Бьярну нечего было ответить. Он сумрачно пожал плечами, словно мог держать ответ за наместника, Вседержителя и иже с ними. А Мара подумала, что правитель, в общем-то, и так делает многое: южные леса почти безопасны, города процветают. Но, увы, победить людские пороки под силу разве что светлоликому Всеединому богу.
Те несколько дней, что они провели в Соувере, Тайла просидела, закрывшись в комнате, боясь даже нос на улицу высунуть. Что и говорить, перепугалась она сильно. А Мара старательно делала вид, что все в порядке. Бьярн несколько раз пытался заговорить с ней о произошедшем, но каждый раз Мара его обрывала.
– Я не маленькая! – говорила она. – Я шатунов убиваю! А тут ерунда такая. Думаешь, так просто меня испугать?
Она ходила, расправив плечи, и шутила, пересказывая историю Бимеру и Вильяму, которые теперь наверняка далеко разнесут весть о подвиге Бьярна, зарубившего трех негодяев зараз. И подтрунивала на Тайлой, которая спускалась на ужин, закутавшись в плащ с ног до головы.
Что и говорить, Мара отлично научилась носить непроницаемую маску и обманывать сама себя. У нее было много времени, чтобы научиться.
Вот только во сне продолжала видеть, как распутывает мужская рука шнурок на запястье, чтобы перевязать волосы. Иначе они будут мешать, лезть в глаза… «Ты ведь сама этого хотела. Да, моя сладкая?»
Поэтому в том, что случилось дальше, обвиняла Мара только себя. Это она подманила их, притянула своим страхом, смешанным со стыдом. Всеми теми образами, что вставали в воспоминаниях, не давая спать. Те, кого она привела, питались сильными эмоциями, и чем острее оказывались переживания, тем неотступнее преследовали они носителя, требуя дань.
Все начиналось мирно. Вечером обоз выехал из Соувера и направился в сторону столицы. Альф намеривался посетить по дороге несколько небольших городков. На ночь остановились на лугу, когда-то покрытом россыпью ярких цветов, но теперь осень заставила их опустить головки и поникнуть. Вечера стали холодными, а по утрам землю укрывал туман.
Мара не удивилась, когда, проснувшись, увидела, что телеги утонули в белой, густой хмари. Такое уже бывало раньше. Ничего, солнце пригреет – и дымка развеется без следа.
Но время шло, а туман и не думал редеть. Даже пламя костра, казалось, боится, жмется к земле. Без настроения позавтракали. Говорить не хотелось: голоса звучали жутко, словно голоса призраков. Все чувствовали вялость и странную безысходность. Так и не дождавшись, пока хмарь рассеется, решили ехать.
– Чай, не заблудимся, – буркнул Альф. – Колея здесь одна наезженная. Выведет.
Погрузились, поехали. Вильям и Бимер, у которых на любой случай жизни была заготовлена забавная или поучительная история, молчали. Мара невольно вспомнила первый день их путешествия, когда вот так же, свернув с Тракта в лес, путешественники ощутили, как они уязвимы и слабы.
Туман лежал толстым одеялом. Забивал рот. Лип к коже. Дышать становилось все тяжелее. И вот уже Эрл захныкал, не выдерживая пасмурной беспросветной мглы.
– Зачем мы по этой дороге едем? – жалобно спросил он. – Давайте по той!
– Здесь одна дорога, малыш, – откликнулась Мара, прислушиваясь к ощущениям.
Она не могла точно определить, чувствует ли темную энергию или это давит на нее безрадостный, мрачный день. В какой-то миг ощущала явно: да, точно, где-то поблизости нечисть. А в следующее мгновение: нет, почудилось.
Колея тянулась и тянулась. День казался бесконечным. Зная, что до ближайшего городка ехать несколько часов, припасов и воды взяли немного – пару раз перекусить.
Мара шагала рядом с первой телегой, вглядываясь в клубящийся перед ней туман. Она могла сколько угодно обманывать себя, но прекрасно понимала, что дело нечисто… Понимала и продолжала идти вперед с каким-то обреченным упрямством. Потому что… Если это то, что она думает… Ох, нет.
Бьярн догнал, пошел рядом.
– Мара, – сказал он, стараясь не повышать голоса, хотя мог и не прилагать усилий: даже его могучий голос тонул в тумане, как в молоке. – Ты знаешь, что происходит?
– Нет, – соврала Мара.
Так и не достигнув границ города, остановились на ночевку. Мгла покрывала луг, заслоняла звезды, ложилась тяжелой грудью на костер. Хмурые, вялые путники, едва похлебав варева из остатков припасов, отправились спать.
Мара не шла. Сидела, упорно расковыривая палочкой угли. Сжимала губы. «Нет. Нет. Это просто туман!» Ей было жутко, и холодный пот, хотя Мара находилась близко к огню, тек по спине.
Она изо всех сил боролась со сном, понимая, что стоит закрыть глаза, как догадка станет явью. Тогда договориться с собой уже не получится. Так и задремала, обнимая колени и мысленно повторяя: «Нет, нет, нет…»
И, конечно, во сне она увидела их. Бледные девы, сотканные из обрывков тумана, стояли за гранью тусклого круга света, падающего от костра. Их волосы, похожие на паутину, развевались, из пальцев сочилась белесая мгла.
– Дань… Дань… – повторяли они.
И словно вспышка в сознании Мары – шнурок на мужской руке и голос: «Ты ведь сама этого хотела…» А дальше…
Их называют Шепчущие. Бесплотная и почти не опасная нечисть, питающаяся сильными эмоциями. А что может быть сильнее страха? Они требуют заплатить. А она не может. Ни за что не сможет…
Она вскинулась, вырываясь из объятий сна, и больше не сомкнула глаз.
Следующий день стал продолжением предыдущего. Солнце словно навсегда покинуло мир, а дорога тянулась, тянулась без конца и края. Мара знала: их водят по кругу, затуманили, отвели глаза. Им ни за что не выбраться, пока она не заплатит дань. Она шла, не поднимая головы.
Еда закончилась. Вода тоже. Путешественники теперь не просто недоумевали, они были в ужасе. Альф ругался, понукая лошадей, которые брели, еле переставляя ноги. Тайла и Эрл сидели обнявшись. Мужчины мрачно молчали, перебрасываясь тяжелыми взглядами.
Бьярн пытался заговорить с Марой, но она качала головой: «Отстань!». И он отставал.
К ночи Мара приняла неизбежность. Выхода нет. Они все могут погибнуть из-за нее. Слабачка, хватит себя жалеть! Она заплатит дань, и Шепчущие выпустят обоз из своих удушающих объятий.
– Эрл, хочешь сегодня переночевать у Тайлы? – спросила Мара мальчишку.
Эрл давно уже кочевал из телеги в телегу. То выпрашивал сказки у Вильяма и Бимера, то учился у Руфуса вязать из гибких прутиков корзинки, то просился под бочок к Тайле. Она его обнимала и пела колыбельные, в отличие от Мары. Эрл, конечно, и сейчас согласился.
После скудного ужина натянули пологи, разбрелись по телегам. Мара легла на свое место, стараясь успеть вперед Бьярна. Быстро, пока хватало решительности, стянула куртку, брюки, рубашку. Сквозь щели между досок проникал ветер, и щупальца тумана, казалось, тянулись к ней, стремясь дотронуться до обнаженного тела. Мара юркнула под одеяло, зажмурилась, пытаясь унять дрожь.
Ничего. Будет вам дань, твари. В конце концов, это не страшнее смерти…
Но когда, отодвинув полог, в телегу нырнул Бьярн – огромный, занявший собой сразу все пространство, и осторожно, стараясь не задеть Мару, лег на привычное место, колотить ее начало так, что сердце зашлось.
Но Шепчущиеся не отступятся, а договориться с ними невозможно.
– Бьярн, – тихо позвала она.
*** 26 ***
Он уловил в ее голосе страх, приподнялся на локте.
– Не переживай, птаха. Туман нам всем нервы помотал сегодня, но завтра…
Мара почти не понимала, что он говорит ей. Слышала только стук своего сердца. Быстро стянула одеяло, зная, что обнаженное тело будет выделяться на темном покрывале. Она надеялась, что не придется больше ничего говорить, да она и не смогла бы произнести ни слова… Бьярн замер на полувдохе. Мара не могла разглядеть его лица и радовалась этому. Что он чувствует? Замешательство? Радость? Или отвращение? Уже неважно… Надо просто покончить с этим.
Она села на колени. Бьярн находился так близко, что она чувствовала жар его тела. Закусив губу, Мара протянула руки и принялась расстегивать верхнюю пуговицу его рубашки.
– Мара…
Пальцы дернули за петлю сильнее, чем она рассчитывала, и пуговица со звоном ударилась о бортик телеги. Молчи! Лучше молчи!
Бьярн стянул рубашку через голову. Мара чувствовала, что он не отводит от нее взгляда, но не видела выражения его глаз. Легко, словно касаясь крыльев бабочки, он провел по ее обнаженным плечам.
– Моя хорошая… Я не понимаю…
Мара рванула вперед и накрыла его рот своим. «Ничего не говори!» – мысленно умоляла она, зная, стоит ему произнести хоть слово, как потекут слезы из глаз.
Его губы были солоноватыми, жаркими и нежными. Он ответил на поцелуй, хоть и не сразу, будто считал все происходящее наваждением. Ответил, прижал к себе, и Мара всей кожей ощутила огонь, исходящий от него. Она и раньше прикасалась к нему: когда зашивала раны, когда накладывала заклятие, но Бьярн в такие моменты оставался только напарником. Но сейчас она вдыхала его запах – терпкий, чуть дымный… и опасный… Да, он пах так же, как все мужчины. А еще Мара ощущала, как перекатываются мускулы на его груди, как огромные руки все сильнее давят на спину. И захочет освободиться – не сможет…
Ей отчаянно захотелось кричать, кусаться и царапаться, вырываясь на свободу. Но она не должна. Ничего… И в порыве страсти тоже стонут и кусают губы.
Мара откинулась на спину, надеясь, что он поймет. Зажмурилась, услышав, как Бьярн расстегивает ремень. «Все скоро закончится», – уговаривала она себя, как-то болезненно радуясь тому, что Бьярна удалось провести. И уже зная, что потом, когда все произойдет, она никогда больше не сможет прикоснуться к нему. Обнять. Даже просто взять за руку. И так горько вдруг стало от того, что придется одним махом разрушить все, что так робко и осторожно они пытались выстроить вдвоем. Захотелось выть от отчаяния. Но надо терпеть…
Бьярн лег сверху, покрыл поцелуями ее лицо, плечи. Добрался до живота и хотел опуститься ниже, но Мара удержала.
– Птаха моя… Девочка моя…
Мара лежала в его объятиях, как безвольная кукла, позволяя себя целовать. Бьярн, казалось, заполнял собой весь мир, а она тонула, погружаясь во тьму.
Жгутики тумана, словно щупальца, дотрагивались до кожи, липкой от страха. Шепчущие соберут свою дань. Они будут довольны. Давно жертва, попавшая в их силки, не испытывала такого ужаса, к которому примешивались бы горечь утраты и гамма других чувств – от стыда до раскаяния.
Бьярн обнял ее – нежно и в то же время страстно. Дыхание его сбивалось. Мара знала, что сейчас все случится, и думала, что будет готова. Но не успел Бьярн подступиться к ней, как она не выдержала – вздрогнула всем телом, вцепилась в одеяло, как в спасательный круг.
И Бьярн понял. Застыл. Приблизил свое лицо, пытаясь заглянуть в глаза.
– Мара… Что происходит? – Голос растерянный, сухой, помертвевший. – Мара, не молчи…
Мара могла только открывать и закрывать рот, словно выброшенная на берег рыбка. Губы ее дрожали. Она опять все испортила! Не справилась! Подвела всех…
Бьярн, тяжело дыша, опустился рядом. Он ждал ответа и не сводил с нее глаз. Мара закрыла лицо руками, повернулась к нему спиной, свернулась в комочек.
– Какая… я… жалкая… – прошептала она сквозь прижатые к лицу ладони.
И вдруг почувствовала ласковое прикосновение его губ к своей спине, там, где ее пересекали полоски шрама. В этом прикосновении больше не было огня, только нежность.
– Моя любимая… Что же ты творишь с нами? Зачем?
Это оказалось последней каплей. Как Мара ни уговаривала себя, что должна быть сильной, но тут разрыдалась, будто испуганная маленькая девочка.
Бьярн все еще ничего не понимал и сам, кажется, испугался, но старался не показывать вида. Завернул ее в одеяло, посадил к себе на колени, прижал. Гладил по волосам и собирал губами слезинки с ее щек.
– Моя хорошая… Тихо-тихо… Ну всё…
Рыдания становились все тише, и вот уже Мара, обессилев, положила голову ему на плечо.
– Что происходит, птаха? – уже который раз за вечер спросил он. – Доверься мне. Мы вместе обязательно что-нибудь придумаем.
– Туман… – всхлипнула Мара. – Это не просто туман… Они нас не выпустят!
И, путаясь в словах, она рассказала о Шепчущих, которые пришли собрать дань. Это она, Мара, притянула их своими страхами – ей и расплачиваться.
Повисла тишина, прерываемая только дыханием и стуком сердца. Вот, теперь и Бьярн увидит, что выхода нет, и сделает то, что должно…
– Обойдутся, – сказал Бьярн. – Я не стану этого делать.
Он коснулся ее лба горячими сухими губами.
– И как ты думаешь, я бы смог жить дальше, сотворив это с тобой? – голос на секунду стал жестким.
– Я думала…
– Хорошего же ты мнения обо мне, птаха!
Она сжалась, но Бьярн уже не злился на нее. Привлек к себе, укутал в объятия, Мара чувствовала его дыхание на своей макушке. Нестрашный, теплый, большой. Она уткнулась в его ключицу и чувствовала, как разжались ледяные когти страха: она снова могла дышать.
– Мы что-нибудь придумаем. До утра есть время…
Оба долго молчали. Мара начала дремать, пригревшись, когда Бьярн погладил ее по плечу.
– Птаха, я знаю. Это, возможно, сработает. Ты должна мне рассказать.
– Что рассказать?
– То, что ты так долго от меня скрывала. Уверен, это тоже страшно. Но тогда мы с тобой будем по одну сторону. Переживем это вместе.
– Так ты понял?
– Трудно было не понять…
Мара еще никогда ни одной живой душе не обмолвилась и словом о том, что произошло. Она верила, что удачно прячет свои чувства от посторонних глаз, а оказывается, всё как на ладони. Возможно, действительно пришло время поделиться с кем-то. Так пусть этим человеком будет Бьярн.
– Его звали Лейрас Айлири… – тихо-тихо сказала она, ведь до сегодняшнего дня клялась, что никогда больше вслух не произнесет его имени.
*** 27 ***
Весенний утренний лес наполнял птичий гомон. Пичужки радовались наступлению первого тепла, и тоненькая девушка, осторожно пробирающаяся по мягкой изумрудно-зеленой траве, тоже радовалась. Она знала, что это обманчивое тепло: зацвела черемуха, а значит, скоро снова похолодает, но пока солнышко приветливо и ярко светило сквозь ветви, наполняя все вокруг легким, искрящимся светом, и казалось, будто наступило лето.
Она поправила волосы, выбившиеся из-под повязки. Локоны растрепались и цеплялись за тонкие веточки. Подумала-подумала, сняла повязку, заплела пряди в косу, а потом и курточку расстегнула, завязала вокруг пояса. Вечно дедуля волнуется попусту. Не простудится она: жарко, аж парит.
Девушка присела рядом с кустиком неприметной травки – блеклые листочки, раздваивающиеся на конце. Погладила, а потом аккуратно срезала и положила в корзинку, перекинутую через руку. Дедуля будет доволен, увидев, сколько всего нужного она раздобыла сегодня утром. Трипутник – ну, этого добра везде довольно, у каждой дороги растет, несколько четырехлистников клевера – вот это уже куда более достойная добыча. А теперь еще Звездчатка – от желудочной хвори отличное средство.
Поднялась на ноги, осмотрелась. Едва заметная тропинка, извивающаяся между холмиков, исхожена вдоль и поперек. Каждое деревце здесь знакомо, каждый цветок: родной лес, неопасный, спокойный. За все время, пока она жила у профессора Вигге, только пару раз появлялись шатуны, однако и тех она упокоила без малейших усилий. Да поселилась в подполе мелкая нечисть, которого они с дедулей прозвали Соседушкой. Но он никаких неприятностей не доставлял – возился, стучал, вздыхал, да иногда воровал молоко, забытое на столе.
Надо было возвращаться. Дедуля с утра ушел в деревню, а ей наказал прогуляться да собрать полезные травы. Обещал медовых сот принести. Девушка облизнулась и улыбнулась. Стыдоба-то. Совсем взрослая девица – шестнадцать лет, в Академию скоро поступать, а такая лакомка.
Она уже повернула назад, когда услышала за спиной треск ломающихся кустов и нечеловеческий рев. Вернее, в первую секунду он показался нечеловеческим, а потом она поняла, что все-таки именно человек воет от боли и ужаса. Она, помогая профессору Вигге, частенько слышала, как здоровенные мужчины могут кричать от боли.
Кому-то требовалась помощь, поэтому она колебалась не дольше секунды. Она ведь не может уйти и бросить человека в беде.
Побежала на крик, но, заметив человеческие фигуры, сначала притаилась за кустами, прислушиваясь.
Семеро мужчин. Один лежит на земле, ухватившись за ногу, и воет, крутится от боли. Двое принялись было поднимать его, подхватив под руки, но не удержали. Шестеро, видно, деревенские парни – к таким она привыкла. Одежда простая, бороды лопатами, нестриженые вихры торчат во все стороны. А один…
Она почувствовала, как перехватило дух. Она никогда таких раньше не видела. Вернее, видела один раз в книге на ярмарке. В той истории рассказывалось о прекрасном принце и заколдованной принцессе, и тот юный принц на картинке, приклонивший колени перед девушкой в пышном платье, был точь-в-точь этот молодой мужчина, с пристальным вниманием разглядывающий сейчас корчащегося от боли парня. Высокий и стройный, в черном походном костюме, плащ небрежно накинут на плечи, в ножнах на поясе кинжал. Он сжимал в одной руке перчатки и нетерпеливо постукивал ими о ладонь другой. Светлые волосы достигали плеч. Такие светящиеся, гладкие, точно шелк. Глаза синие, словно небо, даже издалека видать. А лицо гладко выбрито. Девушка, сколько жила на свете, безбородых мужчин почти не встречала. Как-то в городе видела мельком в карете какого-то господина из Благородных, но тот лишь на секунду показался в окне. И был он толстым и старым, вовсе не таким чудесным, как этот юноша, стоящий сейчас перед ней.
Она так загляделась на сказочного принца, что совсем забыла о воющем парне, распростертом у его ног.
– И что мне делать с тобой? – произнес чудесный мягкий баритон. – Сколько раз повторять: в дорогу башмаки не надевать, только сапоги. Так что в том, что тебя эта тварь покусала, сам виноват.
Девушка сбросила наваждение. Человек нуждается в помощи, а она тут думает непонятно о чем. Решительно раздвинула кусты и вышла из укрытия.
– Что случилось? Кто его укусил? Шатун? Или другая нечисть?
Семь пар глаз в изумлении уставились на худенькую большеглазую девушку, невесть каким образом очутившуюся в этом глухом и безлюдном месте.
– Змея его укусила, – первым пришел в себя прекрасный принц. – А ты знаешь, где лекаря найти?
Она закивала, вдруг растеряв все свое красноречие. Чудесный золотоволосый парень, словно сошедший со страниц сказки, обращался прямо к ней: ну как тут не забудешь человеческую речь? И тут же покраснела, догадавшись, что выглядит со стороны, должно быть, дурочкой.
– Да, – выпалила она. – Мой дедуля лечит! Пойдемте, я провожу.
Они давно условились с учителем, что всем незнакомцам будут представляться именно так – пожилой знахарь со своей внучкой, а что там на самом деле, никому знать не надо.
– Ну, пойдем!
Он окинул девушку взглядом с ног до головы и вдруг улыбнулся.
– Какая ты ладненькая.
Девушка потупилась, чувствуя, что щеки совсем раскраснелись.
Правда, по дороге, пока парни, подхватив за руки, за ноги, несли своего горемычного товарища, а тот лишь стонал, сумела вернуть самообладание. Она будущий медикус, а здесь страдающий пациент. Не время глазки строить!
В какой-то момент несчастный захрипел, забился, и стало понятно, что сердце не выдержало. Дедуля строго-настрого запрещал рассказывать каждому первому встречному о том, что она некромантка, но бросить несчастного парня в беде она не могла. Понимала, что еще не поздно его спасти.
– Положите на землю и отойдите! – крикнула она, да так уверенно, что здоровяки послушались и даже прекрасный незнакомец только кивнул, давая понять, что не против.
Он, видно, какой-то начальник у них? Ну, неважно. Сначала – дело.
Синяя вспышка, в воздухе запахло озоном, парень застонал.
– Твое имя? – быстро спросила девушка.
– Берт…
– Отлично! Бежим скорее. Ему совсем худо.
Она заметила, как пятеро деревенских посторонились, увидев, как она оживила умершего, а вот золотоволосый, наоборот, посмотрел с интересом.
– Некроманточка, значит? Думал, все некроманточки закрыты в Академии Темных искусств. Они носят черное и выглядят мрачно. А тут такое чудо нежное по лесу бегает. Тебя-то как саму звать, кстати? Я – Лейрас Айлири. Лер, если кратко.
Она мимолетно удивилась тому, что в тот момент, когда решается вопрос жизни и смерти, он пытается шутить, но по опыту знала, что люди по-разному реагируют на шок. Не ей его судить.
– Любава, – быстро ответила она. – Надо торопиться.
– Любава, значит… Подходит имя. Так бы и любовался на тебя!
Нет, ну точно от ужаса мозги набекрень съехали! Любава только головой покачала.
До домика, к счастью, недалеко оставалось добираться. И дедуля как раз вернулся из деревни. Посмотрел на толпу, ввалившуюся в комнату, на обвисшее хрипящее тело, на Любаву с растрепавшимися волосами, и мгновенно из старика превратился в энергичного человека с острым взглядом и твердыми руками.
– Что?
– Змея, дедуля.
– Кладите сюда. Как его?..
– Берт.
Профессор Вигге вскинул голову:
– Опять возвратила с того света? Ну ладно… Надеюсь, не поздно ему помочь.
Профессор Вигге один за другим влил в рот пострадавшего настои, осмотрел рану, надрезал, нанес мазь, перевязал. После лечения Берт задышал спокойно, погрузился в сон.
– Придется вам задержаться на пару дней, пока он придет в себя, – сказал медикус.
И у Любавы сладко заныло сердце: еще два дня она сможет находиться рядом с принцем из сказки, смотреть на него, разговаривать. Как же повезло! Но тут же устыдилась, ведь повод для остановки нерадостный.
Лер кивнул и улыбнулся, глядя на Любаву, словно тоже был рад. Его взгляд не ускользнул от внимания профессора Вигге.
– А кто вы, молодые люди? Куда путь держите? – спросил он как бы между делом, расставляя по местам пузырьки с настоями и мазями.
– Лейрас Айлири, сопровождаю группу рекрутов, долженствующую пополнить отряды Вседержителя, – Лер выпрямился, склонил голову и заговорил очень официально. – Это мое Испытание.
Словно «испытание» произнес так, словно оно еще что-то иное означало.
– Из Благородных, значит? – уточнил профессор Вигге. Похоже, слово «Испытание», произнесенное с такой интонацией, ему тоже было знакомо. – Готовишься к Инициации?
Лейрас сдержанно кивнул, давая понять, что такие личные вещи обсуждать с деревенским лекарем не намерен.
Позже Любава все-все у дедули выспросила: и что за Испытание такое, и какая Инициация предстоит Леру. Оказалось, есть у Благородных такая нерушимая традиция – в определенный момент, когда старшие решают, что молодой наследник готов к взрослой жизни, ему назначают Испытание. Либо совет старейшин, либо сам Вседержитель. И чем знатнее, древнее и могущественнее род, тем серьезнее испытание, с которым предстоит справиться наследнику. Справился – значит, прошел Инициацию и получил все права, возможность распоряжаться деньгами и имуществом и выбрать невесту.
Лейрасу назначили собрать по деревням рекрутов для военной службы в отрядах Вседержителя и доставить в столицу.
– Он что же, чуть Испытание не завалил? – округлила глаза Любава. – И что было бы с ним, если бы Берт умер?
Дедуля махнул рукой:
– Думаю, ничего. Один рекрутом больше, одним меньше. Там, в столице, рекрутов считают группами, а не отдельными людьми.
Любава с облегчением вздохнула. Не хотелось бы, чтобы у такого славного улыбчивого парня возникли проблемы из-за нерадивых рекрутов, которые шагают по лесу, не глядя под ноги.
– Ты только, зайчонок, смотри – ни слова о деньгах, которые мы на твое обучение откладываем. Они народ простой, деревенский, могут и не справиться с искушением. И Лейрас, который кажется вполне разумным юношей, боюсь, с этими быками не справится один, если им в голову что втемяшится. А нас с тобой защитить некому.
– Конечно, дедуля, – легко согласилась Любава, чтобы он не волновался.
А у самой и тени опасения не возникло. Выдумает ужасов всяких! Это потому что он старенький и всего боится.
Настроение стало отличное. И Берта спасли, и Лейрас… Лер… задержится теперь на несколько дней! Ей понравилось, как дедуля про него сказал: «разумный юноша». А если что – он их обязательно спасет.
И Любаве даже захотелось, чтобы случилась какая-нибудь беда – шатун бы объявился или нечисть какая. И тогда Лер защитил бы ее, а она потом… Так и быть – подарила бы ему первый поцелуй!
Щеки покраснели, когда представила Лера. Как смотрит на нее и улыбается. Хороший такой…
