Текст книги "Про Бабаку Косточкину-3, или Все ноги из детства"

Автор книги: Анна Никольская-Эксели

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 6 страниц)

Глава 12
В кино

– Показалось, конечно! Влюблённым ещё и не такое мерещится, – подмигнул мне Тишка. Кто ещё тут влюблённый? Что это он размигался?

– Ты с ней поосторожней. Она тебя, между прочим, старше на тридцать лет.

Тишкины слова мне совсем не понравились. Во-первых, никто тут не влюблён.

А во-вторых, Тюльпанская и правда меня на тридцать лет старше.

Я вызвался купить билеты, хотя не был уверен, что вырученных с продажи робота денег мне на всех хватит.

Билет стоил десять копеек.

Занавес.

Я купил четыре на седьмой ряд. По центру. Я просто ощутил себя каким-то подпольным миллионером. Как Корейко из «Золотого телёнка»!

Прочувствовав это сполна, я повёл всех в бар за попкорном. Думал взять мегаведро, чтобы сразу на всех, и колы. Но ни колы, ни попкорна в баре не оказалось. Не оказалось и самого бара – вместо него был прилавок с продавщицей в переднике. У неё были только пирожки и соки. Такие необычные – в стеклянных конусах с краниками. Она в эти конусы наливала из трёхлитровых банок. Девчонки взяли яблочный с мякотью, а мы – томатный. От пирожков Тишка меня отговорил, сказал, что они с Бобиком. Пока я расплачивался, Тюльпанская смотрела на меня с интересом:

– Ты в спортлото выиграл? Или ограбил сберкассу?

– Это он вагоны по ночам разгружает, – вставил Тишка. – Укрепляет плечевой пояс. Видишь, какие мускулы!

Никаких мускулов у меня не было, и я предложил пройти в кинозал.

– А морской бой как же? – удивился Тишка. – Давай сыгранём, десять минут ещё до начала.

У них тут что же, компьютеры уже есть?

Но нет. Никаких компьютеров. В фойе стояли игровые автоматы в человеческий рост и даже выше. Из железа. У нас таких нет, мне понравились!

Тишка наменял у продавщицы пятнашек, и мы стали играть в морской бой, а девчонки – в сафари. Вернее, это Тишка играл. Он глядел в перископ и палил торпедами по вражеским кораблям. У него, надо сказать, неплохо получалось. А я глядел на Алку, как красиво она охотится на львов с носорогами: прищурится – и стреляет из ружья, прищурится – и стреляет. Симпатично так, правда. Но потом Щиборщ мне её загородила, а потом нас уже позвали на сеанс, билетёрша.

Народу в зале было мало. Тишка сказал, что всех вывезли на природу – отмечать Первомай с рабочими коллективами.

Я всё боялся, что Алка сядет со Светкой, но она села со мной рядом.

Свет в зале погас, и стали показывать киножурнал «Новости дня», чёрно-белый. Про автозавод имени Ленинского комсомола и про то, как его лучшие бригады соревнуются за право участвовать в сборке юбилейного «Москвича».

Пока мы смотрели кино, я никак не мог сосредоточиться. Потому что Алка положила руку на подлокотник и, наверное, ждала, что я сверху свою положу. Но она у меня, как назло, стала совсем мокрая. А как можно положить мокрую руку? Никак. И потом, я всё-таки не был в Тюльпанской уверен до конца. Потому что она – женщина-загадка, как сказал бы мой папа. А таким доверия нет. Что, если она просто так руку положила, без всяких там? Кто знает, как у них тут, в тридцать лет назад, всё устроено?

В общем, Алка смотрела фильм, а я смотрел на Алку. Не прямо так, конечно, а аккуратно, уголком глаза, чтобы она не заметила.

У меня даже голова потом заболела – от перенапряжения. Зато я заметил, какой у неё профиль. В профиль Тюльпанская даже ещё красивее, чем анфас. У неё сегодня вместо каралек была коса. Она её через плечо с моей стороны перекинула, это ей тоже ужасно шло. Знаете, бывают такие люди, которым ну всё идёт! Всё, что ни наденут, какую причёску ни сделают! Например, моя мама из таких людей. Она однажды побрилась наголо – роль того требовала. Так мы с папой на неё не могли налюбоваться. Особенно не мог папа.

И Тюльпанская тоже из таких людей. Недаром по ней кроме Чапли полшколы сохнет, Тишка рассказывал.

В итоге мы с Алкой всё кино так и просидели – истуканами. Даже в самый кульминационный момент, когда те двое в снегу обнимались, я так и не решился Тюльпанскую обнять. Хотя мне очень этого хотелось.

А Тишка – тот наоборот. Как уж на сковородке, весь извертелся. Он от Светки чуть с середины фильма не сбежал, но всё-таки высидел.

И вот пока я находился рядом с Алкой и про всё это думал, сердце у меня стучало, как у кролика. Я однажды в зоомагазине держал – пальцами слышал. Я боялся, что Алка тоже услышит. Но она была поглощена фильмом. Ей больше всех понравился актёр Леонид Филатов, с усами. Поклонник той учительницы.

Это она уже потом сказала, когда мы вышли из кинотеатра.

– А мне Альберт Филозов! – сказала Светка.

– Да ну! Ты пойми, Филозов – он мелкий. Всю жизнь на вторых ролях, – поморщилась Алка. – Настоящий мужчина должен быть сильным, рисковым и щедрым. Таким, чтобы его все вокруг уважали.

Я не был сильным, скорее наоборот. Рисковым? Возможно, ведь плюнуть в лицо Чапле – в этом есть риск, согласитесь. Зато я был щедрый, это я точно знал. Мне ещё Бабака давно говорила, что я такой, она заметила.

И я решил показать себя с лучшей стороны. Время как раз подходило к обеду – есть хотелось зверски. И я позвал всех в кафе.

Глава 13
«Олимпийское»

В кафе-мороженом «Олимпийское» было не протолкнуться, хоть оно и под открытым небом. У нас в «Баскин Роббинс» и то не бывает такой толпы, хотя там 750 вкусовых сенсаций. А тут, я смотрю, сплошное сливочное.

Пришлось ждать, пока освободится пенёк. В «Олимпийском» все посетители сидели за большими пнями на маленьких пенёчках. Они были вкопаны прямо в землю, между ёлками. А рядом вкопали олимпийского мишку – тоже деревянного. Мне этот мишка показался ужасно знакомым. Точно, я его у торгового центра «Уютерра» постоянно вижу! Когда еду в автобусе. Его теперь там в цемент вмонтировали и перекрасили в розовый.

Девочки уселись за пень, а мы с Тишкой встали в очередь у теремка.

– Слушай, Тишка, ты это… – Я переминался с ноги на ногу.

– Чего?

– Это… мы когда мороженое поедим, ты, может, пойдёшь со Светкой погуляешь?

– Что, клеишься к Тюльпанской? А Чаплю не боишься? – Тишка смотрел на меня по-хитрому.

– Нет, – сказал я, хотя Чаплю боялся.

– Четыре пломбира по двести, – сказал Тишка уже не мне, а усатой мороженщице в окошке. – Два с шоколадом, два с орехами.

– Мне ещё с вареньем! – крикнула с пенька Щиборщ.

– Одно с орехами и вареньем, пожалуйста. – Тишка поморщился. – Ещё четыре лимонада, четыре трубочки и четыре заварных.

– Мне ещё корзиночку! – опять крикнула Светка.

А у нас в классе девчонки вечно худеют.

– Вот жиртрест! Ещё корзиночку, будьте добры.

– А одно место у ваших барышень, случайно, не слипнется? – хмыкнула мороженщица из своего теремка.

– А усы у вас, случайно, не отклеятся? – парировал Тишка.

– Хам! – сказала мороженщица и стала взвешивать пломбир.

– Ой, мальчики, вы нас балуете! – сказала Тюльпанская, когда мы вернулись к пеньку, и благосклонно мне улыбнулась.

– Это не мы вас балуем, это он вас балует, – поправил Тишка. – Ешьте не кашляйте. Хотите анекдот расскажу?

– Давай! – разрешила Тюльпанская.

– Чебурашка нашёл копейку и пристаёт к Гене: «Копейка – это много?» – «Отстань». – «Много или мало?» – «Отстань». – «Ну много или мало?» – «Много!» Чебурашка пошёл в магазин. Набрал кучу игрушек, подходит к продавщице и протягивает копейку. Она на него вылупилась, а он говорит: «Ну, сдачу давай!»

Я засмеялся. Мне правда анекдот понравился, никогда его раньше не слышал.

– Вечно у тебя, Барашек, анекдоты бородатые, – скривилась Тюльпанская. – Костечка, расскажи лучше про свой город, – вдруг попросила она. – Очень интересненько.

– Про свой город? – Я даже растерялся.

Про что им рассказывать-то? Про Москву?

Я там один раз всего был, да и то проездом – в Домодедове. Или всё-таки про наш Барнеаполь?

– У меня вообще классный город, – сказал я, – просто замечательный.

– Правда?

– Я в самом центре живу.

– Это на Красной площади? – кисленько уточнил Тишка.

– Бывало, выйду утром на балкон – кругом суета сует! Машины мчатся, вернее, наоборот, в пробках стоят, бибикают, люди в офисы бегут с портфелями, вороны гнездятся, тополя опыляются. И все спешат, спешат, спешат куда-то! А на горизонт глянешь – между небоскрёбами розовые холмы и речка блестит, лес голубеет. Избушки на курьих ножках стоят. И речной порт ещё с трамвайчиками на зелёных волнах. И до всей этой красоты каких-то пять минут на троллейбусе.

– Ух ты! А у нас в Барнауле тоже избушки с трамвайчиками! – сказала Светка, засовывая в рот трубочку.

– А мавзолей ты видел? – спросила Тюльпанская. – С Лениным?

Мавзолея я не видел.

– Жвачку хотите? – предложил Тишка и вынул из кармана несколько квадратиков в блестящих обёртках.

Всё-таки он реальный френд, этот Тишка.

– Мы такую не жуём – она крошится, – скривилась Алка. – И ещё от неё пломбы выскакивают.

– Её надо жевать со сметаной, – со знанием дела посоветовал Тишка.

Я пошарил по карманам, где-то у меня была хуба-буба – надувная лента.

– Из неё хорошо дуть пузыри, – сказал я, откусывая от ленты и протягивая остальным.

– Пузыри? – не поняла Светка. – Как это?

– Во так. – Я пожевал немного и выдул изо рта пузырь. Получилось неплохо – примерно с бильярдный шар. Я громко его чпокнул.

Девчонки тут же принялись надувать свои. А Тишка – наоборот, ушёл за лимонадом.

И вдруг у меня в кармане что-то завибрировало.

Я сначала перепугался – я же совсем забыл про телефон.

Вернее, не ожидал, что он может тут у них звонить. Но он звонил! Из моих штанов на всё кафе пел Снуп Догг, причём отлично так пел, в своём репертуаре.

– У тебя там что, радио? – удивилась Алка.

– Простите, я на минуточку, – сказал я и побежал в ёлки. – Алё!

– Алё, ты где вообще, мерзавец?

Это была Бабака. Только она может так меня мерзавцем назвать, чтобы было не обидно. Только она, моя говорящая собака. Моя верная и преданная, моя ласковая и нежная собака Бабака Косточкина.

– Бабака! Родная! Как я по тебе соскучился! – заорал я так, что на меня стали оборачиваться посетители. А среди них, между прочим, были полицейские. Вернее, милиционеры.

– Не кричи, – сказала Бабака. – Мы тоже по тебе соскучились. Так соскучились, что все морги обегали. У тебя почему абонент не абонент? Я еле дозвонилась по спецлинии, спасибо Горбункову Семён Семёновичу.

Семён Семёнович Горбунков – Бабакин начальник по контрразведке, гвардии генерал Советского Союза, как она рассказывала.

– Бабака, слушай, тут такое дело… – Я замялся.

– Какое?

– Ну… э-э-э… Короче говоря, я сейчас в прошлом.

– Где? – не расслышала Бабака. – Тут помехи на линии.

– В прошлом!

– Чего в прошлом? – не поняла Бабака. Даже странно, обычно она такая догадливая – всё на лету схватывает.

– Я в 1981 году.

– Так-так, – заинтересовалась Бабака, – а где именно? Координаты точные можешь сообщить? Широту, долготу?

– Да какая там долгота! Я в Барнауле, только тридцатилетней давности.

– Ага, – сказала Бабака.

– Что – ага? – насторожился я.

Я эти её «ага» знаю.

– А то, что плохи твои дела, Костешок.

Какой такой Костешок? Я похолодел.

Не надо меня Костешками называть.

– Почему плохи? – спросил я.

– По кочану, – отрезала Бабака. – Ты там уже наследил?

– В смысле?

– Ну, жизнь кому-нибудь уже спас? Или наоборот, испортил?

– Вроде бы нет.

– Так вроде или нет?

– Нет.

– Хорошо. Вот и не геройствуй, без фанатизма там. Сейчас поговорим, мобильник спрячь подальше. Он тебе при телепортации понадобится.

– Понял.

– Голодаешь?

– Я робота вчера продал.

– Контакты с туземцами сведи к минимуму.

– Понял.

– А теперь слушай внимательно, – сказала Бабака. – Завтра ровно в 18:00 будь в точке бифуркации.

– Где-где?

– Тебя куда телепортировали? По месту жительства?

– В двадцать седьмую, к Репяхам.

– Ну вот, завтра в 18:00 сиди по прописке. Будем тебя обратно выуживать.

– Спасибо, Бабаконька!

– Только смотри не опаздывай! Иначе навсегда там застрянешь.

– Как это?

– А вот так. Всё, отбой, – сказала Бабака.

Глава 14
Ещё одна ссора

– Бабака? – Тюльпанская смотрела на меня с подозрением.

Она, что ли, ревнует?

– Это я так бабушку называю, – ответил я. – У нас с детства так: я её – Бабакой, она меня – мерзавцем.

– Как интересненько, – сказала Алка и стала пить через соломинку лимонад. У неё это очень элегантно получалось.

– А где все? – спросил я.

Тишки со Светкой нигде не было.

– Они в парк пошли, кататься на каруселях.

Да! У меня аж сердце запрыгало. Мы же с Алкой одни! Если не считать милиционеров и посетителей «Олимпийского». Но они все как-то разом отступили на задний план.

А Тюльпанская наоборот – выступила на передний.

Вот она – глядит на меня выжидающе. Вот он я – молчу и краснею, как в первом классе. А времени у меня между тем совсем мало – до завтрашнего вечера. Надо действовать, и действовать решительно.

Но что-то мне совсем не действовалось.

– А ты с бабушкой по рации разговаривал? – спросила Алка. – Которую на биологии показывал?

– Угу. – Я кивнул.

– Чёткая!

– Хочешь подарю? – вдруг предложил я.

С ума сошёл я, что ли? Но включать заднюю было поздно.

– Ой, прямо даже не знаю. Это же, наверное, дорого.

– Да ладно, бери! У меня таких дома ещё знаешь сколько…

– Ты прелесть! – Алка цопнула телефон и мигом сунула его в сумочку.

– Звонить, правда, не получится, у вас сети пока нет. Зато там калькулятор есть, музыка, все дела.

– Я музыку обожаю! Ты Пугачёву любишь?

– Это которая с Галкиным?

– Да нет, Алла Пугачёва! Любишь?

– Я? Да.

– Я от неё в полном восторге! Особенно вот эта мне нравится, грустная: «Куда уходит детство? В какие города? И где найти нам сре-е-едство, чтоб вновь попасть туда?» – запела Алка. – Знаешь такую? – И опять: – «Оно уйдёт неслышно, пока весь город спит. И писем не напишет, и вряд ли позвони-и-и-и-ит!»

А у неё здорово получается. Голос такой пронзительный.

– Я артисткой хочу стать. В кино сниматься или даже петь на эстраде.

– Ты очень артистичная! – подтвердил я.

– Знаю. Мне все так говорят на кружке. Я на кружок драматический хожу. Это у меня талант от бабушки, она работала в цирке.

– Девочкой на шаре?

– Нет, она дрессировала крыс. Красавица была необыкновенная! – Алка перекинула через плечо косу.

– Ты тоже очень красивая.

– Везёт тебе, – сказала на это Алка. – В Москве живёшь. Я тоже, школу закончу, подамся в Москву. У меня там троюродная тётя живёт. В Щукинское буду поступать или во ВГИК. Меня, кстати, уже в «Будильник» приглашали сниматься.

– В какой будильник? – не понял я.

– Ты что, с луны свалился? «Будильник» – такая детская передача, по воскресеньям идёт. Я им посылала свою фотографию. И в «Приключения Электроника» тоже звали, режиссёр сам звонил.

– А ты что?

– Отказалась. – Алка вздохнула. – У меня же кружок. Как я его брошу?

– А вдруг больше не позвонят?

– А меня это не волнует. Какие мои годы? Вот вырасту, ты обо мне ещё услышишь! – Она сверкнула глазами так, что я понял: точно, ещё услышу.

– Ой, что-то я объелась! Двинули в парк, Светку с Бараном найдём.

И мы пошли в парк культуры и отдыха Центрального района. Он у нас теперь называется «Изумрудный», там продают вкусные шашлыки. А недавно поставили американские горки, только они не работают.

Но сейчас ни шашлыков, ни горок в парке не было. Зато там были тёмные аллеи, как у Бунина. Его мама всё время на ночь читает. Много таких аллей – тёмных и заросших. По ним хорошо с девушкой гулять и разговаривать о чувствах.

Вот мы с Алкой и гуляли. Ели кукурузные палочки, но говорили всё больше не о чувствах, а о всяком. Она мне рассказывала про школу и про Цецилечку. Она у них второй год всего работает, оказывается.

И про дурака Чаплю. Алка так и сказала про него: дурак безмозглый.

А я думал, они дружат.

Ещё Алка про драматический кружок рассказывала, как она играла Джульетту один раз и уснула прямо на сцене. От волнения. А я, наоборот, от волнения спать совсем не могу. Много чего мне Алка ещё рассказывала: и про пионеров, и про железный занавес чуть-чуть, и про очередь за колбасой. Я её слушал, слушал, а потом подумал, что зря я тогда наорал на папу.

А потом я опять думал уже про одну только Алку.

Мы шли по аллеям и держались за руки.

Я даже не заметил, как так получилось. Как я её за руку взял? Или это она меня?

С Нинелькой Колготковой мы тоже ходим. Но с ней всё-таки по-другому. Нинелька мне больше друг, а Тюльпанская мне больше девушка.

– Барашек хоть и брат тебе, а я прямо скажу: не нравится он мне, – вдруг сказал Алка.

– Почему? – удивился я.

– Сельпо он и дуется всё время. И вообще, мы с ним с четвёртого класса враждуем. То ли дело ты – весёлый, не жадный, за девушкой умеешь ухаживать. Сразу видно – москвич! Рацию вон подарил.

Она вдруг взяла и чмокнула меня в щёку.

То есть поцеловала.

Ничего себе! Меня первый раз в жизни женщина поцеловала! Если маму не считать.

Я был смущён, но вида не показывал. Алка тоже.

– В общем, ты, конечно, как знаешь, но я бы тебе посоветовала от Барана подальше держаться. Он, если хочешь знать, тебе завидует.

– Завидует?

– Я сразу заметила, как он на твои адики пялится. У меня глаз на это намётанный. А когда ты жвачкой нас угостил, он вообще взбесился!

А Тюльпанская, кажется, права.

Я, кажется, тоже что-то такое заметил.

– У меня есть золотое правило, – серьёзно сказала Алка, – от завистников держись подальше. И от угрюмых личностей тоже.

– Тишка вступился за меня перед Чаплей, – напомнил я.

– Ха, а ты ничего не путаешь?

Точно, это же Алка всё уладила тогда.

А Тишка только для вида на Чапле висел.

– Ты права. Тишка странный. Психиатром мечтает стать, представляешь?

– Психиатром?! Ой, не могу! Умереть – не встать.

– Ага, – улыбнулся я. – Людей от детства хочет лечить.

– Да его самого лечить пора.

– Точно, – засмеялся я, – психиатр нашёлся! – Я пятился задом и изображал перед Алкой угрюмого Тишку. Получалось похоже.

– А фамилия у него – обхохочешься!

– Ага! БЗД!

– Ой, Тишечка, приветик! – Тюльпанская вдруг остановилась.

Я тоже встал.

– А мы как раз тут вас ищем. Как на карусельчиках покатались? – Алка улыбалась – хитренько так.

Я обернулся – тоже весь улыбающийся – и увидел Тишку.

Тишка просто ушёл. Он мне ничего не сказал. Хотя спокойно мог дать мне в дюндель – имел на это полное право.

Но он просто так взял и ушёл.

– Ну и ладно! – сказала Алка. – Пошли лучше в тир, постреляем.

Алка любила стрелять, я заметил.

И мы пошли в тир – с Тюльпанской и Щиборщ. И девчонки выиграли там Карлсона с пропеллером. А я ещё набор кеглей. А потом мы пошли на чёртово колесо и на автодром с весёлыми горками. Там и правда было весело, на этих горках, и я даже забыл про Тишку.

А когда мы настрелялись и накатались, Светка пошла домой, а я повёл Алку в ресторан «Волна» на речном вокзале. Там сейчас байкер-бар «Балтика» и ночной клуб для подозрительных личностей, как мама говорит.

У меня всё ещё оставались деньги, хотя мы весь день себе ни в чём не отказывали. Мне начинала нравиться такая безбедная жизнь – в тридцать лет назад.

Я уже прикидывал, как мы будем кутить всю ночь с цыплятами табака и маринованными патиссонами. И чтобы крем-сода рекой! И может быть, я даже позову цыган, как Никита Михалков в каком-то фильме, и они будут петь и плясать для нас до зари с дрессированными медведями.

А саму зарю мы встретим на Оби. Я найму лодочку, и мы снова будем держаться с Алкой за руки и смотреть, как встаёт из воды малиновое солнце. А утром я нарву Тюльпанской букет ромашек (хотя какие ромашки в мае, лучше тюльпанов)…

Что-нибудь такое нарву и осыплю ее с головы до пят!

Но нет.

В ресторан нас не пустили.

Во-первых, не было мест. На дверях так и было написано: «Мест нет». А во-вторых, мы не прошли у секьюрити фейсконтроль. То есть у швейцара его не прошли.

Я попытался было с ним поспорить. Я стал уговаривать этого деспота в фуражке и сулить ему золотые горы – так бы поступил на моём месте папа. Но на моём месте был я, и на швейцара мои уговоры не действовали. Тогда я закричал:

– Безобразие!

И ещё:

– Это дискриминация молодёжи на рынке труда!

Я это выражение в газете прочитал и запомнил, мне понравилось.

После этого к нам сразу подошли какие-то парни с красными повязками на рукавах (Алка про них сказала: «Дружинники, сматываемся!»), взяли нас под локотки и отвели в кусты. Там они сказали, чтобы я подобрал сопли и что мне пора баиньки. Это при Алке!

Я был унижен и оскорблён.

Алке это, по-моему, тоже не понравилось. Потому что она какая-то сразу скучная стала и сказала:

– Ну, мне пора. Чао-какао!

Я был в шоке, но всё-таки предложил проводить её до подъезда. Но Тюльпанская сказала:

– Мерсибо, я сама. Телефонируй! – И ушла.

А куда я ей буду телефонировать? Она ведь даже номера не оставила, а я спросить не успел. Ладно, у Тишки узнаю.

Тишка.

Я вдруг всё вспомнил.

Как я вообще мог про него забыть?

Из-за девчонки! Он же мне френд! Хотя уже, наверное, нет. После моего выступления он вряд ли захочет со мной разговаривать. Свинья я неблагодарная! Да-да, про таких, как я, так и говорят. Для таких, как я, это самое меткое выражение.

Я стоял возле Тишкиного дома. Я даже не заметил, как к нему подошёл. На третьем этаже горел свет – Тишка телик, наверное, смотрит. Ест яичницу.

Нет, я, конечно, знал, что Тишка меня не прогонит. Что если я сейчас поднимусь, он откроет и меня приютит. Потому что это Тишка, а не какой-нибудь там Август или Артур. Их я знаю почти всю жизнь, а Тишку – всего ничего. Но почему-то я был уверен, вернее даже, чувствовал, что с Тишкой мы – родственные души. Родственнее, может, чем с моим бестфрендом Валькой Амфитеатровым, вот странное дело.

Я сидел на лавочке у подъезда и смотрел на окна дома. В этих окнах был свет и музыка, почти во всех. А в некоторых, открытых нараспашку, смеялись мужчины и красивые женщины. Интересно, что с ними будет потом, через тридцать лет? Мне кажется, им хорошо в этой стране, в теперешней. Как было хорошо когда-то моему папе. И никакая она не серенькая.

Я забрался с ногами на лавку, положил под голову кулак и моментально уснул.