Текст книги "Запретная королева"

Автор книги: Анна О’Брайен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 9 страниц)

Когда же Генрих достиг кульминации, в спальне, как ни странно, стояла полная тишина, если не считать звука его шумного учащенного дыхания. Не помню, чтобы я получила удовольствие – как, впрочем, и он. Все это, решила я, довольно прозаично и лишено привлекательности.

«Ну хорошо, а чего ты, собственно, ожидала?» – раздраженно вопрошал мой внутренний голос, когда Генрих отодвинулся, избавив меня от тяжести своего тела, и уткнулся лицом в подушку рядом со мной. А ожидала я романтики в стиле баллад трубадуров, каких-нибудь ласковых слов – пускай даже и неискренних, – которые возбудили бы во мне страстные чувства. Нежностей, горячих поцелуев, участливого ободрения, а не просто молчаливой атаки приступом, холодной, умелой, направленной исключительно на достижение результата. Мне хотелось, чтобы Генрих, по крайней мере, обратился ко мне по имени. При этом я не считала, что жду слишком многого.

Возможно, все англичане занимаются любовью именно так. Может быть, для них это даже более приемлемо и я когда-нибудь смогу получать от этого удовольствие. Тогда мне сложно было это себе представить: мой опыт в этой области был ничтожным, но я научусь этому умению у Генриха. Он заслуживал способной жены, как и того, чтобы получать от нее желаемое.

Если после интимной близости я ожидала обмена задушевными словами – а я действительно этого ожидала, – то меня ждало разочарование. Генрих встал с кровати, зажег свечу и полез в один из своих личных сундуков, заранее принесенных в нашу спальню. Затем мой муж извлек оттуда и надел роскошный домашний халат из малиново-красного дамаска, отороченный соболиным мехом и спадавший тяжелыми живописными складками до самого пола. Застегнув пояс, сверкавший рубинами и агатами, Генрих провел пятерней по волосам, пытаясь привести их в некое подобие порядка, после чего посмотрел на кровать, где лежала я, вцепившись в край покрывала, подтянутого к самому подбородку.

– Желаю вам сладких снов. – С этими словами Генрих погладил меня по голове, а потом наклонился и легонько поцеловал в лоб – то был единственный поцелуй за все время этого действа. – Завтра вам понадобятся силы. День будет долгим и тяжелым.

И это все? Он так меня и оставит, ничего больше не сказав? Мне необходимо было по крайней мере знать, доволен ли он мной. Я не могла отпустить его просто так, не выяснив этого.

– Генрих. – Я впервые попробовала его имя на вкус. – А я… Как я… – Я запнулась, не зная, как сформулировать вопрос.

– Вы были именно такой, как я и ожидал, моя благородная жена, – ответил он и поцеловал меня в висок у основания волос; прикосновение его теплых губ было таким бесконечно нежным, что у меня замерло сердце.

Генрих закрыл за собой дверь, оставив меня растерянной и опустошенной; я была наивна и не ожидала, что проведу эту ночь одна. Наверное, мне не удалось его ублажить и он просто повел себя со мной вежливо в своей сдержанной, холодной манере. А может быть, на самом-то деле я все-таки его удовлетворила, но он старается этого не показывать. Что могло возбудить в нем такую же страсть, которую я видела, когда Генрих рассуждал об эффективном ведении осады и о передвижении войск для успешной атаки? Мне казалось, я знаю ответ на этот вопрос: если мне удастся зачать от него ребенка, это вызовет у Генриха бурную радость.

И я поклялась себе, что это случится – и очень скоро.

Раздался деликатный стук в дверь, и в комнату вошла Гилье, которая, должно быть, ожидала подходящей возможности. Она медленно подошла к кровати и присела в реверансе; мы посмотрели друг на друга. Примерно моего возраста, невысокая и опрятная, с деловитой манерой поведения, – чего так не хватало мне, – Гилье больше всех подходила на роль моей подруги. К тому же я чувствовала, что она гораздо опытнее меня в житейских делах.

– Ваш супруг остался доволен, миледи?

– Сказал, что да. – Я откинула покрывало и провела рукой по простыне: она была испачкана кровью достаточно, чтобы удовлетворить запросы Изабеллы. – И он убедился в моей невинности, несмотря на сомнительную репутацию моей матушки.

– Я позабочусь об этом, миледи. – Гилье засуетилась, приводя постель в порядок, а потом налила в таз еле теплой воды из кувшина. – Теперь, став женой короля Генриха, вы будете счастливее.

– Надеюсь.

– Вы ему понравились? – отважилась спросить она.

Столь личный вопрос меня удивил, и поначалу я не знала, что ответить. Я задумалась, взвешивая его заботливость с одной стороны и отсутствие особого воодушевления – с другой. Возможно, я пока что не очень хорошо его знаю, а может, изголодавшись по любви и привязанности, просто не в состоянии распознать это чувство, даже когда с ним сталкиваюсь.

– Думаю, да, – осторожно ответила я. – Перед уходом мой муж меня поцеловал.

– А он вам понравился, миледи?

– Да, – ответила я. – По-моему, я его люблю. – Мне тогда было девятнадцать лет.

– Вот и хорошо, – сказала Гилье, поправляя со всех сторон чистые простыни. – Я хотела сказать, хорошо, когда жена любит своего мужа.

– Но думаю, я выпила слишком много вина, – призналась я.

– Никто не осудит вас за это, миледи. С моей точки зрения, английский король холоден как рыба, но как он мог не влюбиться в такую прекрасную даму, как вы?

Чувства Генриха были слишком сложной темой, чтобы сейчас их обсуждать. Я несколько раз зевнула и в конце концов погрузилась в сон, в общем-то, удовлетворенная минувшим днем. У меня появился кое-какой опыт – это все же лучше, чем ничего; к тому же на завтра, когда я займу место в английском шатре в качестве избранницы Генриха, мне обещано новое платье. И при этом мне совершенно необязательно приглашать свою матушку в сопровождающие. Я буду наслаждаться рыцарским турниром как королева Англии и дам Генриху свой платок, который он повяжет, когда будет сражаться в мою честь. И когда он победит – а он обязательно победит, – я лично вручу ему награду. Нужно хорошенько выучить английский, чтобы разговаривать со своими придворными дамами.

Подозреваю, что я засыпала с улыбкой, вспоминая прощальную ласку Генриха и его последние слова: «Вы были именно такой, как я и ожидал, моя благородная жена».

Глава третья

Первое утро моей замужней жизни было исполнено безумных ожиданий. Проснулась я рано, разбуженная приглушенными голосами: один из них принадлежал Гилье – она разговаривала с кем-то в комнате. Вздрогнув, я попыталась спрятаться под покрывалом, подумав, что это Изабелла явилась меня допрашивать, но голоса вскоре смолкли, и удаляющиеся по коридору шаги затихли прежде, чем закрылась дверь спальни. Я испытала расслабляющее облегчение, такое же, как после чаши красного вина.

Потом я вдруг вспомнила, как Генрих отобрал у меня кубок, и смущенно покраснела.

– Что это было? – спросила я из глубин своей постели.

– Свадебный подарок, миледи.

Я села и принялась с восторгом рассматривать платье, которое служанка держала в руках.

– Это от английского короля, миледи, – уточнила она.

Я вскочила с кровати, чтобы изучить наряд получше.

– Но оно не новое, миледи.

– Конечно, да и как оно могло быть новым?

Впрочем, мне было все равно. Вероятно, это наряд из гардероба какой-нибудь английской придворной дамы, ведь он был сшит явно по здешней моде; казалось, это платье символизирует мою новую жизнь. Гилье помогла мне его надеть, а потом принялась зашнуровывать и подтягивать корсет, пока я не почувствовала себя просто неотразимой в синем с золотом упелянде[18]18
  Верхняя женская (и мужская) одежда для торжественных случаев, прогулок, верховой езды, появившаяся во Франции в конце XIV в.


[Закрыть], тяжелые складки которого были прихвачены широким вышитым поясом, а роскошные широкие рукава едва не доставали до пола. Королева Изабелла никогда не носила ничего столь же величественного и шикарного. Это был наряд, достойный торжественного события. Пока мне заплетали косы и укладывали их в специальную тонкую золотую сетку, я стояла, чувствуя, как мое сердце переполняется благодарностью к неизвестной даме, которой принадлежало это чудо.

– Добавим немного румянца вашим щекам, миледи, – сказала Гилье. – Тогда во время турнира они не будут казаться слишком бледными.

Я согласилась, полностью доверившись ее услужливым ловким рукам; мне не терпелось поскорее оказаться рядом с мужем, вновь почувствовать его внимание и предупредительность, поговорить с ним, подобно тому как мы разговаривали прошлой ночью. Глядя на свои деликатно подкрашенные губы и щеки, я восхищалась собственным отражением в зеркале. Генрих подумал обо мне и нашел время, чтобы обеспечить меня тем, чего желала моя душа. Он услышал мои глупые женские жалобы и ничего не забыл. Сердце мое тихонько пело в груди.

– Вы выглядите счастливой, миледи.

Я задумалась над словами Гилье.

– Думаю, так оно и есть. – Не то чтобы мне было знакомо это чувство, но, если такое глубокое удовлетворение, какое я испытывала сейчас, называется счастьем, я действительно была счастлива. – Мне нужна перчатка, – вдруг нетерпеливо заявила я. – Одна перчатка. Я должна ее получить.

– Но зачем она вам, миледи?

– Чтобы вручить Генриху в знак благосклонности. Он ведь будет сегодня за меня сражаться. И возьмет верх над соперниками.

Мне нравилось чувствовать вкус его имени на губах. Муж будет гордиться мной, когда я, разодетая, как настоящая королева, буду восседать в галерее, вдохновляя его на победу в турнире.

Я села на край табурета, застыв, чтобы не помять хитросплетение украшенных богатой вышивкой вставок на моем наряде, и вытянула шею, прислушиваясь. Интересно, Генрих пришлет за мной? Или явится сам, чтобы лично проводить меня вниз?

Время текло медленно.

– Так он придет за мной? – Стараясь сдержать легкую дрожь, появившуюся в руках от волнения и тревоги, я плотно прижала их к бедрам.

– Думаю, что придет, миледи.

– Да, конечно. Мой муж меня ценит. Он сам мне это сказал.

Я пригубила чашу с элем, потом без особого интереса поковырялась в блюде с мясом и хлебом, стоявшим возле меня. Мысленно я уже была среди геральдических гербов, знамен и бесстрашных рыцарей. И рядом с Генрихом.

– Турнир состоится на лугу у реки, – сказала я, стряхивая с пальцев крошки. – В этом месте установят шатры – хотя, наверное, их уже установили. Там будет галерея, где я буду восседать на возвышении, чтобы лучше все видеть. Я еще ни разу не была на турнирах, – призналась я. Тайная тревога снова коснулась меня своим крылом. – Ну когда же придет Генрих? И что это… – Я вдруг уловила нарастающий шум, достаточно громкий, чтобы можно было услышать его сквозь стены и оконные стекла.

Я не могла усидеть на месте и, вскочив, пересекла комнату, чтобы выглянуть во двор. Он был полон людей, повозок, лошадей, знамен с яркими геральдическими эмблемами – и весь этот хаос был объят лихорадочной суетливой активностью.

– Вот он!

Мое сердце забилось в груди глухо и взволнованно. Стоя наверху лестничного пролета, ведущего от парадных дверей к бурлящей внизу людской массе, высокий и грациозный, Генрих, который в этот миг, слегка наклонив голову, разговаривал с Бедфордом, Уориком и еще кем-то из своих английских друзей, олицетворял все те качества, которых я только могла желать для своего мужа. И возлюбленного. Он рассмеялся реплике Уорика и сделал широкий жест рукой. Подвижное лицо моего мужа излучало ту же сосредоточенность, какую я заметила в нем, когда он за столом планировал атаку на крепость Санса. Очарованная этим зрелищем, я приникла лбом к стеклу; видимо, это движение привлекло внимание Генриха – он устремил на меня глаза. Я подняла руку, и мне показалось, что он посмотрел на меня, но потом сразу же вернулся к разговору с братом.

Моя рука медленно опустилась.

– Генрих не узнал меня, – вздохнула я.

– Наверное, просто не увидел. Он сейчас чрезвычайно занят, миледи.

– Да, конечно.

Я продолжала наблюдать за ним. Его доспехи в лучах яркого солнца, освещавшего всю эту сцену, сияли серебристым огнем. И тут до меня дошло: толпа внизу двигалась вовсе не хаотично. Ее действия были организованными и подчинялись определенной дисциплине: это было войско солдат с лошадьми, а на повозки грузилось оружие. К месту сбора продолжали подтягиваться все новые люди.

От пугающей догадки у меня пересохло во рту.

– Как по мне, это вовсе не похоже на рыцарский турнир, – тихо сказала я. – Скорее напоминает отъезд на войну.

Это был не парад участников – Генрих отправлялся воевать. Я торопливо подхватила свои пышные юбки и побежала вниз.

– Миледи…

– Он меня оставляет! – Это было все, что я могла ответить Гилье.

Не боясь давки, я проталкивалась сквозь толпу, сопровождаемая не отстававшей от меня служанкой, пока не добралась наконец до того места, где стоял Генрих. Выбравшись из кучки мужчин, стоявших на лестнице, я отодвинула в сторону породистого алана[19]19
  Порода крупных собак, в настоящее время почти исчезнувшая.


[Закрыть], всячески пытавшегося привлечь внимание хозяина. Мне внимание Генриха сейчас было более необходимо.

– Милорд, – окликнула я его, стараясь сдерживаться. Он стоял ко мне спиной и в эту самую минуту отвечал что-то лорду Уорику. – Милорд. – Я слегка коснулась руки мужа.

Генрих резко обернулся, и я успела заметить, как улыбка исчезла с его лица.

– Что вы тут делаете? – спросил он. – Вам здесь не место.

Это был удар, и я похолодела. Как высокомерно прозвучали его слова! Генрих не желал, чтобы его прерывали. И он даже не обратился ко мне по имени.

– Вы уезжаете, милорд? – Мой голос звучал на удивление спокойно.

Хорошо, что Генрих, по крайней мере, не знал, что мое сердце в этот миг отчаянно и гулко стучит по ребрам в настойчивом ритме военных барабанов.

– Да. Ступайте и подождите в холле. Я скоро приду с вами попрощаться.

Попрощаться?!

– Но я хотела…

– Не теперь. – Генрих глубоко вдохнул.

Я понимала, что таким образом он пытался обуздать раздражение, но не испугалась. В меня вдруг вселилась непонятная смелость – ее породила паника из-за того, что он меня оставляет.

– Я хотела бы знать, что происходит.

Должно быть, Генрих заметил охватившее меня смятение: его голос стал чуть менее резким, а речь снова обрела привычный лоск куртуазности.

– Вам не следует находиться здесь, миледи. Я приду к вам, как только смогу. – Взмахом руки он привлек внимание Бедфорда. – Джон, проводи мою жену обратно в холл.

Отвернувшись, Генрих выхватил у только что прибывшего гонца, запыхавшегося и покрытого дорожной пылью с головы до ног, какой-то документ. Сорвав печать, король быстро пробежал глазами послание; когда он читал, его челюсти сжались, будто створки стального капкана. Генрих не обращал на меня ни малейшего внимания, и я почувствовала, что густо краснею от стыда за то, что меня так основательно поставили на место. При этом мне было больно сознавать, что у него имелись все основания для раздражения. Мне действительно не следовало тут находиться: в месте, где собирается войско перед походом, нечего делать даме, к тому же пешей. В голове у меня звенели наставительные слова Изабеллы. Я повела себя глупо и несдержанно. Что не подобает ни жене, ни королеве.

Не дожидаясь сопровождающего в лице Бедфорда, я удалилась, ничего не видя перед собой. Мне следует высоко держать голову. Нельзя показывать тем, кто меня узнал, что я чувствую унижение из-за пренебрежительного отношения к себе; но еще важнее для меня было не показывать никому, что я ничего не знала об изменении планов Генриха. Почему он ничего мне не сказал? Конечно, мой муж мог бы все мне объяснить, вместо того чтобы покидать меня в полной уверенности, что утром, как и намечалось, состоится турнир. Я проглотила неожиданно подкатившие к горлу слезы обиды, злясь на себя не меньше, чем на Генриха. Мне следует научиться помнить о гордости. Следует научиться сохранять самообладание.

В холле, отирая юбками стены, чтобы не путаться под ногами снующих во всех направлениях людей, я зашла в нишу у окна и села на скамью. Гилье была рядом со мной.

– Может, вам вернуться в свою комнату, миледи? Наверное, сейчас это было бы лучше всего…

Но я никуда не пошла. Потому что подумала, что мне нужно наконец принять хоть какое-то самостоятельное решение – пусть даже маленькое, – несмотря на то, что я к этому совсем не привыкла. Поэтому я осталась неподвижно сидеть на месте во всем своем бесполезном праздничном великолепии, похожая на мраморную статую с куском камня вместо сердца. Я была одна, в состоянии полной неопределенности, и ощущение счастья, которое я испытывала совсем недавно, уже превратилось в быстро тускнеющее воспоминание. В голове у меня, вызывая уже привычную дрожь от болезненной тревоги и страха, звучал лишь один вопрос: почему Генрих ничего мне не сказал? Эта подготовка к войне не была спонтанным решением. Он знал все заранее. Знал, когда я по своей наивности признавалась ему в том, как рада предстоящему турниру в нашу честь. Почему он еще тогда не сказал мне правду о том, что никакого турнира не будет?

«Потому что муж недостаточно хорошо к тебе относится, для того чтобы быть с тобой откровенным. Ему так проще, чтобы потом не пришлось объяснять, почему он собирается покинуть тебя в первый же день супружеской жизни».

Это было единственное разумное объяснение. Генрих не любит конкретно меня, Екатерину. Его устроила бы любая жена с такой же родословной, таким же именем и таким же приданым. С чего бы ему мне что-то растолковывать, если он этого не хочет? Я имела для него значение только потому, что благодаря подписи на соответствующем документе давала право на корону Франции, вот и все.

А потом я увидела, что Генрих приближается в сопровождении оруженосца и своры собак. Когда муж подошел ко мне, он уже не хмурился, однако я заметила, что, когда он только появился и принялся оглядываться по сторонам, высматривая меня, его брови были угрюмо сдвинуты.

– Что происходит? – спросила я сразу же, как только Генрих подошел достаточно близко, чтобы меня услышать.

– Я уезжаю.

– И куда же вы направляетесь?

– К крепости Санс. – Теперь мой муж стоял прямо передо мной.

– Зачем?

– Я намерен ее захватить.

Вид у меня, наверное, был озадаченный.

– Взять ее с помощью осады.

– Разве мы не будем сегодня праздновать нашу свадьбу? – Моя сдержанность, о которой я старалась не забывать, похоже, опять куда-то исчезла.

– Сейчас есть более важные дела, Екатерина, и ими нужно заняться. Санс – оплот соратников дофинистов. Ее необходимо взять под контроль Англии.

– И это нужно сделать именно сегодня?

– Думаю, просто необходимо.

Подозреваю, что Генрих совсем не понимал, по какой причине я все это спрашиваю. «Почему вы ничего мне не сказали?» Это был единственный вопрос, который я так и не осмелилась ему задать, потому что понимала: ответ мне не понравится.

– Мне казалось, я знаю, чего сегодня от меня ожидают, – вместо этого сказала я.

Несмотря на ощущение, будто в груди у меня намертво застрял камень величиной с кулак, я выдержала холодный взгляд Генриха; в его глазах читалось удивление моей дерзостью. Но я его жена и принцесса Валуа и не позволю небрежно отбросить меня в сторону, будто досадное недоразумение. По традиции – и Генрих прекрасно это знал – сегодняшний день должен был стать моим, а ситуация с Сансом вовсе не требовала вмешательства Генриха именно сейчас. Мой голос звучал тихо и спокойно.

– Я рассчитывала отпраздновать свою свадьбу. А теперь оказывается, что я лишена такой возможности. Полагаю, меня следовало бы об этом предупредить. Вчера ночью вы ничего мне не сказали. А потом еще и выставили меня со двора, словно я для вас какая-то докучливая обуза.

«И не смейте утверждать, будто решение отправиться на войну вы приняли сегодня утром!»

Генрих слегка наклонил голову, и румянец на его щеках поблек.

– Безусловно, это было недопустимо, – сухо сказал он. – Прошу простить, миледи, если я вас обидел.

Я была очень близка к тому, чтобы разозлиться на его извинение, – хоть и догадывалась, что такие слова Генрих произносит нечасто, – однако главная причина была не в этом. Просто я чувствовала нетерпение своего мужа: ему даже сейчас хотелось поскорее оказаться совсем в другом месте, принять в чем-то участие, действовать.

– Как долго вас не будет?

– Это же военная кампания. Точно сказать не могу.

Мне понравилось бы больше, если бы он не объяснял мне все так подробно, как будто считал, что это находится за пределами моего понимания.

– А как же я? – Мне тяжело было задать этот вопрос, но все-таки – чего от меня ожидали? Откуда я об этом узнаю, если не спрошу у Генриха? Мне что, сидеть в Труа и ждать новостей? Вышивать и молиться, как и подобает хорошей жене, постоянно живущей в страхе, что ее господин ранен или даже убит? Наверняка именно так Генрих и полагал. – Насколько я понимаю, вы желаете, чтобы я оставалась здесь.

– Нет. Вы будете меня сопровождать.

Воображаемый камень в моей груди покачнулся.

– Сопровождать вас? В Санс?

Ужасное напряжение начало меня отпускать.

– Разумеется. Вы моя жена, и у нас с вами есть долг, который мы обязаны исполнить. Я имею в виду рождение наследника престола для Англии и Франции. И нельзя допустить, чтобы усилия, предпринимаемые заблуждающимся дофином, воспрепятствовали этой политической необходимости. – Генрих учтиво поклонился. – Я распоряжусь, чтобы ваше путешествие было комфортным.

Его слова произвели на меня такое действие, будто он меня ударил, и я вздрогнула. Выходит, мое согласие было не более чем политической необходимостью, стремлением для меня – доказать способность принцессы Валуа к деторождению, а для него – обсудить это столь откровенно в присутствии своего оруженосца и моей камеристки… Подобрав юбки своего позаимствованного платья, я присела в глубоком реверансе, ведь ничего другого мне не оставалось.

– Для меня большая честь вас сопровождать.

Генрих поклонился в ответ:

– Вот и хорошо. Желаю вам хорошего дня, миледи.

Я снова осталась одна в своей нише у окна и опустилась на стоявшую здесь скамью. От разочарования и досады я чувствовала себя ужасно, глядя на то, как Генрих шагает среди по-прежнему суетившихся солдат и слуг.

«А чего ты ожидала? Он ведь воюет. Воюет против твоего брата. Разумеется, все его мысли сейчас заняты только этим. Ты и вправду думала, будто муж проведет сегодняшний день с тобой?»

Я следила за тем, как Генрих уходит все дальше через холл, и подозреваю, что мой взгляд таил в себе бездонное море тоски. Уже у самого выхода мой муж вдруг оглянулся через плечо. Остановившись, он дал знак своему оруженосцу идти дальше, а сам развернулся и зашагал обратно сквозь толпу, предусмотрительно расступавшуюся перед королем, чтобы дать ему дорогу.

Я встала. Что он теперь мне скажет? Возможно, Генрих передумал, решил, что мне лучше оставаться в Труа. Если выражение лица могло о чем-то говорить, оно по-прежнему было хмурым.

– Милорд?

Подходя ко мне, Генрих снял перчатки с крагами и, отдав их Гилье, взял меня за обе руки.

– Я покинул вас и должен попросить за это прощенья, – заявил он. – Я был неправ. Но нам обоим следует смириться с тем, что иногда я неминуемо буду забывать о том, что у меня есть жена. В дальнейшем я не стану за это извиняться, Екатерина; иногда запросы войны будут для меня на первом месте. Я не желал бы причинять вам боль и заставлять чувствовать себя менее важной для меня, чем есть на самом деле. Вчера ночью мне просто не хотелось причинять вам лишние страдания. Вы так ждали этого дня! Но будут другие рыцарские турниры, обещаю вам. А со двора я отослал вас для вашей же собственной безопасности. Вы меня понимаете?

Я вздохнула, и он наконец-то улыбнулся.

– Думаю, я обошелся с вами нехорошо. Из-за собственной озабоченности, из-за эгоизма – называйте, как хотите. И я прошу у вас за это прощения, моя дорогая жена.

– Я все понимаю. И с радостью вас прощаю. – Меня изумили его извинения, искренность его слов и выражение его лица.

– Я хочу, чтобы ближайшие несколько недель вы были со мной.

– И я тоже очень этого хочу, – с готовностью отозвалась я.

– Нам с вами нужно лучше узнать друг друга.

Генрих поцеловал меня прямо в губы и поклонился, прижав руку к сердцу. Ему ни за что не догадаться, как этот простой жест помог мне преодолеть неуверенность в себе. Я получила объяснение, которое отчаянно хотела от него услышать, а также осознала, что имела полное право этого требовать. Со своей стороны я должна была признать, что война, как требовательная любовница, также претендовала на время и внимание Генриха, поэтому мне, его жене, нужно будет научиться усмирять свои запросы.

Обиды сегодняшнего утра начали таять, уступая место осознанию моей новой роли и пониманию, что я должна изо всех сил стараться превратить наши с Генрихом отношения в нечто надежное и ценное и он, со своей стороны, тоже будет к этому стремиться. Он не думал обо мне, потому что не мог, но когда мы с ним будем вместе, все время, каждый день нашего медового месяца…

Я забрала у Гилье перчатки своего мужа, которые он забыл надеть, и нежно разгладила расшитую драгоценными камнями кожу, а затем вручила их проходившему мимо пажу, приказав вернуть королю. Да, конечно, нам с Генрихом нужно ближе узнать друг друга. Мое настроение заметно улучшилось.

Доказать Генриху свою способность к деторождению и порадовать его этим было непросто, но как-никак у меня было на это время – наш медовый месяц. Вот только сделать это мне предстояло в роли боевой подруги, в условиях военной лагерной жизни.

И месяц этот – хоть и медовый – проходил, как военная кампания. Генрих, вновь назначенный от имени моего отца регентом Франции и на этом основании возглавлявший наступление на моего брата Карла, взял меня с собой, будто некий атрибут военного оснащения. Я присутствовала при капитуляции Санса в июле – покорили его быстро, за каких-то семь дней. У Генриха, постоянно находившегося в штабном шатре в лагере, времени на меня не было, хоть он и сообщил мне о своей победе, когда крепость пала. Он не находил возможности даже посещать мою постель, чтобы зачать наследника. Я жила в постоянном страхе и неопределенности. Придет ли ко мне сегодня Генрих? И если не придет, то не потому ли, что я ему чем-то не угодила – хоть и непонятно чем?

Я сидела, вышивая и пытаясь разговаривать со своими придворными дамами, а те не прикладывали особых усилий к тому, чтобы поддерживать беседу. Я их остерегалась. Особенно леди Беатрис, энергичную, острую на язык брюнетку, хозяйку того самого упелянда из синего с золотом дамаска с роскошными, расширяющимися книзу рукавами. Я вернула ей этот наряд.

– Ваш упелянд просто очарователен. Я очень благодарна вам за великодушие и щедрость, но должна отдать его обратно. У меня просто нет возможности его куда-либо надеть, – сдержанно пояснила я.

Леди Беатрис ответила мне безупречным реверансом и мягкой понимающей улыбкой. Все они прекрасно знали об упущенной мной возможности.

А затем мы неожиданно собрали вещи и перебрались в район Монтро и Мелёна, где Генрих, как ни странно, к моему большому удовольствию, построил для меня походное жилище – неподалеку от своего шатра, но так, чтобы мне не досаждал грохот пушек. При этом, давно не имея доступа к моим прелестям, он явно имел в виду необходимость зачать наследника. Таким образом я снова оказалась в крепких объятиях мужа.

Каждым своим действием Генрих доказывал, что он человек целеустремленный. Его визиты ко мне были столь регулярными, что у меня складывалось впечатление, будто они вписаны в его военные планы вместе с рытьем окопов и заказами поставок эля – для поддержания боевого духа солдат. Во время своих интимных набегов он действовал стремительно и эффективно, все четыре месяца, которые ушли на то, чтобы взять Мелён. Генрих никогда не задерживался у меня дольше часа, но в это время уделял мне все свое внимание. Он был неизменно нежен со мной. В качестве компенсации за непродолжительность своих посещений Генрих приказал английским менестрелям услаждать мой слух приятной мелодией – по часу на закате и на рассвете.

Эта музыка нравилась мне гораздо больше, чем безупречно умелые, но слишком уж стремительные атаки мужа на мое тело, возбуждавшие во мне лишь одно желание – побыстрее со всем этим покончить. Сожалея о собственной холодности, я винила во всем лишь себя, но ничего не могла с этим поделать. Чем больше я тревожилась из-за своей ледяной сдержанности, тем хуже все оборачивалось. Но следует, так сказать, отдать должное и моему мужу: похоже, он ничего не замечал. Вероятно, у него просто не было возможности что-либо заметить за то короткое время, которое он определил для себя на исполнение супружеского долга. Генрих никогда меня не критиковал. И я была искренне тронута, когда он приказал прислать для меня из Англии две арфы.

– Я знаю, что вы играете на арфе, – сказал Генрих и щелкнул пальцами, давая сигнал моему пажу, и тот, встав на одно колено, незамедлительно вручил мне один из этих великолепных инструментов.

– Да, вы правы. – Признаться, хоть я и удивилась, но мне было очень приятно, что муж не только организовал доставку подарка из Англии, но и вообще удосужился узнать о моих интересах.

– Мне сказал об этом мой брат Джон. – Генрих со знанием дела тронул большим пальцем струны второй арфы. – Я тоже умею играть на арфе. – Увидев, что я удивленно подняла брови, он слегка улыбнулся. – Да, Екатерина, у меня есть и другие интересы помимо военного дела. Возможно, мы с вами будем играть вместе…

При этой мысли я покраснела от удовольствия, но потом меня охватила досада. Вероятно, наши души действительно могли бы достичь слияния в музыке, если бы Генрих нашел возможность хоть раз коснуться этих певучих струн своей крепкой рукой, – рукой, которую он постоянно держал на пульсе войны. Однако бóльшую часть времени жена и музыка были для него несовместимыми понятиями.

И все же уединение не было для меня слишком уж тягостным: благодаря жарким сражениям на поле битвы я завела новое знакомство. Однажды ко мне – причем под конвоем вооруженных солдат – привели незнакомого молодого человека, всего на несколько лет старше меня; он был плотного телосложения, а твердый взгляд его серых глаз плохо сочетался с длинными курчавыми волосами, доходившими до плеч и мелко дрожавшими при каждом движении головы.

– Леди Екатерина. – Молодой человек поклонился и улыбнулся мне милой смущенной улыбкой, когда вооруженная стража передала его на мое попечение, что стало для меня полной неожиданностью. – Прошу извинить за то, что здесь присутствую. Но мне приказано остаться с вами.

– Кто вы? – спросила я, понимая, что он-то меня определенно знает.

Молодой человек еще раз поклонился, витиевато и церемонно.

– Меня зовут Яков Стюарт.

– И?..

– Я король Шотландии.

– Вот как. – Мне это ни о чем не говорило. – Почему же вы здесь?

– Насколько я понимаю, он вам ничего не сказал, верно?