Текст книги "Фея белой магии"

Автор книги: Анна Ольховская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Глава 9

Поверьте, на видео все это выглядело намного эффектнее. Не знаю, как там насчет Хали, но в отношении Майорова за обладание сей пленочкой любой из доморощенных папарацци продал бы душу. Хотя кому нужна его душонка? Если только почка. Но нам с Таньским, к счастью, ничьи почки, печень и прочий ливер совершенно не нужны.

Зато нахохотались мы всласть, до слез, особенно понравившиеся эпизоды просматривали по нескольку раз, и в итоге к моменту возвращения основной части семейств из бассейна ослабели от смеха настолько, что могли только слегка повизгивать от изнеможения.

– Эй, мамульки, мы пришли! – радостно завопил Лешка, зажав брыкавшуюся и хохочущую Нику под мышкой. – На рыбалке вот были, посмотри, каких бегемотиков поймали!

– А у меня целых два! – похвастался Хали, держа свою добычу так же, как его подельник. – Разжигайте костры, женщины, будем готовить бегемотов на вертеле. – В очередной раз поражаюсь способностям Салима-среднего к языкам. Если Таньский может только немного общаться и понимать иностранную речь, то владение ее мужем этой самой речью безупречно. В том числе и русской, присутствует лишь едва заметный акцент, да и тот удачно сливается с обстановкой. – Эй, а что это с вами? Солнечный удар по темечку?

– Думаю, все гораздо серьезнее. – Лешка нарочито заботливо склонился надо мной и попытался свободной от бегемотика рукой оттянуть мне веко. Был наказан пинком. Не вразумило, инсинуации продолжились: – Здесь похоже на отравление собственным ядом. Похоже, концентрация его во много, во много раз превзошла ПД.

– Папс, а что такое ПД? – Ника уже не висела брыкающимся кулечком, она удобно устроилась на сгибе папиной руки.

– Это, дитя мое, такая штука, – Майоров мгновенно преобразился в нудного профессора, – когда две на первый взгляд милые и воспитанные тети…

– Мамы! – уточнила Лелька (она же Лейла).

– Умница, доченька. – Хали звонко чмокнул свою златовласку в загорелую щечку. – Правильно мыслишь.

– Вот так, значит, да? – Таньский, обиженно сопя, смогла втиснуться в королевскую осанку и гордо выпрямиться в кресле. – Анюта, эти два невоспитанных бабуина…

– Видите, детки, – ее муж, усевшись на диван, жалостно вздохнул и погладил деток по головам, – как мама вас называет!

– А я кто? – подпрыгнула от восторга Ника. – Тоже невоспитанный бабуин?

– Видимо, да. – К эпидемии отцовского сочувствия присоединился и Лешка. – Наши мамы очень злые и ругательные сегодня.

– Тогда я не поняла, – хихикнула дочка, – почему Денька бабуин? Ведь бабуины – это женщины, да?

– Да!!! – с отвратительным энтузиазмом заорали папашки.

– С чего ты взяла? – игнорируя неспортивное поведение мужчин, поинтересовалась я.

– Ну как же, мамс! Женщин ведь еще иногда называют бабами…

– Да!!!

– Ну вот. А чем бабуин отличается от бабы?

– Ничем!!!

Боже мой, как мало надо некоторым особям для счастья! Просто светятся от радости. Ладно, пора и нам сверкнуть.

– Таньский, – вкрадчиво начала я, направляясь к входной двери нашего номера, где, собственно, и проходил просмотр, – пульт от видео у тебя?

– Умгум, – утвердительно мурлыкнула она.

– Тогда перемотай на начало и запускай. – Я повернула ключ, запирая дверь, после чего вернулась на место и устроилась поудобнее, предвкушая.

– Эй, что происходит? – Мужчины почувствовали неладное. Еще бы не почувствовать, запашок-то пикантный. – Зачем заперли? Что запускать? Вы что задумали, а?

– Хотим вот детям показать очень смешную комедию, нам ее из ближайшего супермаркета передали.

– Откуда?! – подскочили затейники.

– Оттуда. Думаете, ваши шалости пройдут бесследно?

– Какие шалости, мамс? – Ника забралась ко мне на колени и нетерпеливо затеребила за прядь волос. – Папины? А он что, тоже шалит?

– Еще как! Причем не один, а с дядей Хали. – Месть хороша в любом виде.

– Но дверь-то зачем запирать? – Лешка подобрался ко мне поближе. – Неужели вы думаете, что мы трусливо сбежим?

– Не трусливо, а позорно, – ехидно уточнила я, предусмотрительно спрятав ключ в… Надежно, в общем, спрятала.

И начался просмотр. Чего только не перепробовали наши мужья, пытаясь прекратить это безобразие, но все оказалось напрасным.

Впрочем, после окончания видеосеанса выяснилось, что и беспокойство папочек тоже было напрасным. Воспитательного урока не получилось, отцы окончательно и бесповоротно превратились для детей в кумиров и объекты для подражания.

– Папа, папа! – Денька возбужденно прыгал вокруг Хали. – Возьми меня в следующий раз с собой! Я тоже хочу!

– И я!

– И я!

А еще девочки! Нежные и застенчивые должны быть, в куклы играть, кудельки друг другу мастерить, а они…

Хулиганье вокруг, сплошное хулиганье!

Разумеется, провал воспитательной операции вовсе не помешал нам до вечера подкалывать Лешку и Хали, так что к ужину наши мачо превратились в подушечки для иголок.

Что не помешало им заказать великолепнейший ужин. Завтра должен был появиться риелтор, вполне возможно, что мы скоро переберемся на виллу, поэтому мужья и решили организовать своеобразное прощание с отелем, в котором мы провели три незабываемых дня.

И еще более незабываемые ночи. Но сегодняшняя получилась особенной, мы ни на минуту не сомкнули глаз. Обжигающая страсть сменялась томной нежностью, и наоборот, и снова, и опять… Вот только почему-то и страсть, и нежность слегка горчили.

Или мне показалось?

Сон, обидевшись на полное его игнорирование, злокозненно договорился с тенями, которые с дурным энтузиазмом новобранцев немедленно залегли у нас с Лешкой под глазами. Не заметить их было невозможно, но комментировать (во всяком случае, вслух) Салимы не стали. Хали, правда, не удержался от многозначительного хмыканья и игры бровями, а Таньский – от толкания меня локтем в бок.

Можно подумать, они по ночам кроссворды разгадывают!

После завтрака Салимы ускакали на пляж, Нику мы отправили с ними. Нечего ребенку торчать с нами в холле отеля, дожидаясь дядьку риелтора. Если мы и поедем сегодня знакомиться с виллой, то в любом случае ближе к вечеру, когда жара устанет свирепствовать и плюхнется поостыть в море.

Мсье Паскаль Дюбуа был безупречно точен, он появился в дверях отеля ровно в десять утра, как мы и договаривались. Я, ожидавшая увидеть (если судить по имени) типичнейшего француза – темноволосого, вертлявого, украшенного впечатляющим носом, – слегка окосела от неожиданности. Паскаль?! Дюбуа?! А почему не Абебе Бекеле, что было бы логичнее?

И вовсе не потому, что мсье Дюбуа был чернокожим, причем чернота имела фиолетовый оттенок – весь облик местного риелтора заставлял невольно прислушаться: а не звучат ли поблизости тамтамы?

Мсье Паскаль был облачен в ослепительно-яркий саронг, лысую голову от жары спасал такой же разноцветный этнический чепчик. Или это была пилотка? Или тюбетейка? В общем, что-то таблеткообразное, я в национальных африканских одеяниях разбираюсь, как… Никак не разбираюсь. И не собираюсь. Я натура довольно цельная, на разборный конструктор мало похожа.

А еще риелтор оказался настоящим гигантом, метра два, не меньше. Добавьте к этому почти такой же обхват талии, и вы поймете, почему к моему внезапному косоглазию добавилась нервная икота.

Мсье Дюбуа, видимо, знал, какое впечатление он может произвести на особо впечатлительных особ, поэтому добродушно улыбнулся и пророкотал:

– Доброе утро, господа Майоровы! Рад нашему знакомству! – Он неплохо владел английским. Или английский неплохо владел риелтором?

– Взаимно. – Лешка поднялся навстречу ему с дивана, на котором мы ждали встречи, и протянул руку для пожатия. – Меня зовут Алексей, а это моя жена Анна.

– Паскаль Дюбуа. – Разноцветная гора угрожающе нависла надо мной, намереваясь галантно поцеловать ручку. – Анна, вы просто очаровательны!

Я с трудом удержалась от желания уберечь руку от повреждений, спрятав ее за спину. Но поскольку я, как уже упоминалось, дама, причем достаточно взрослая и очень отважная, желание было с хрустом раздавлено и затоптано в пыль.

Увлеченная топтанием, я благополучно перенесла лобызание кисти, сопровождаемое сочным чмоком.

– Я вижу, мой облик вас слегка шокировал, – усмехнулся гигант.

– Нет, ну что вы! – Еще бы книксен сделал, притворяка!

– Ничего, не смущайтесь, я привык. Просто я приехал из Гвинеи, и хоть и живу во Франции больше пятнадцати лет, но пристрастие к традициям моего народа сохранил.

– Традиции – это замечательно! – Елки-палки, он перестанет сегодня приседать перед риелтором?

– Полностью согласна с мужем насчет традиций, – надеюсь, милашка Паскаль не заметил, как я украдкой вытерла обчмоканную ладонь, – но, может, перейдем к делу? Месье Дюбуа, вы привезли ключи от нашей виллы?

– Вот что значит – деловая женщина! – Улыбка гиганта теперь мало походила на радушную. Скорее равнодушную. Равнодушный оскал.

– О да! – хмыкнул Майоров. – Еще какая деловая. Так что по поводу ключей?

– Разумеется, я их принес. Вот они. – На ладони размером с лопату испуганно жалась металлическая кучка. – Но прежде чем ехать на виллу, вам, месье Майоров, надо заехать к нам в офис.

– Зачем? – Что ж, буду до конца играть роль вздорной стервозы. – Ведь все документы оформлены еще в Москве, разве нет?

– Да, но остались кое-какие формальности, которые необходимо урегулировать. Это займет буквально десять минут, не больше. А потом можно будет ехать знакомиться с вашим великолепным приобретением.

Мужик мне не нравился все больше, и у меня создалось стойкое впечатление, что эта антипатия взаимна, тащиться с ним в какой-то дурацкий офис, когда можно вздремнуть в номере, мне совсем не хотелось.

– Лешик, ты смотайся быстренько, утряси и обтряси все, до чего дотянешься, а я тебя здесь подожду, хорошо? – Надеюсь, русский язык не входит в обязательный набор гвинейского джентльмена?

– Хитренькая! – обиделся муж. – Сама небось дрыхнуть пойдешь, а меня бросаешь один на один с подозрительным типом!

– Ничего, ты справишься, я в тебя верю! Только возвращайся поскорее, ладно?

– Не волнуйся, зайцерыб, я скоро.

Глава 10

Нет, все-таки спать днем взрослому человеку действительно не стоит. И пусть даже это был не день, вернее, не состоявшийся, полноценный день, а так, тинейджер с легкой придурью, гордо именуемый «позднее утро», но в сон он придури натолкал щедро.

И не совсем легкой, кошмар приснился довольно увесистый, тяжелый такой кошмарчик. И вовсе не потому, что одним из фигурантов сна был милейший Паскаль Дюбуа, чей вес исчислялся трехзначной цифрой, просто послевкусие сон оставил премерзкое. Просыпаться мокрой от пота, с выпрыгивающим из горла сердцем и трясущимися руками я лично не люблю. Как-то мало в этом жизненного позитива. А если учесть, что проснулась от собственного ора, то позитив в данном случае стремится к минус бесконечности.

Мда, давненько мой сон не осчастливливала своим посещением подобная гнусь. Причем, как это часто бывает, восстановить хронологию сюжета после пробуждения я не могла, в вязком тумане памяти плавали лишь рваные обрывки. Дюбуа с пустыми провалами вместо глаз. Мертвенно-бледный полуобнаженный Майоров, распластанный на столе. Его тело изрисовано кроваво-красными знаками, похоже, что это действительно кровь. Змея, ползущая к голове моего мужа. Странный сосуд в руках у риелтора. Обезображенное смертельным ужасом лицо Лешки, медленно исчезающее в чавкающей мгле…

Вы бы не заорали?

Так, а сколько же я продрыхла? Ого, почти два часа, стрелки хронометра судорожно жались друг к другу, отказываясь вновь расставаться на долгие шестьдесят мгновений. Интересно, уже пять минут первого, а в номере по-прежнему никого. Кроме меня, конечно. Ну и где мое семейство? Нике на пляже в это время делать нечего, солнце уже плохое, но ее там и нет. Таньский, как дисциплинированная мамаша, давно уже утащила детвору в отель. Наверное, они в номере Салимов, ждут нашего с Лешкой возвращения.

А Лешки-то и нет. Риелтор обещал, что сотрясение дел до нужной степени утряски вычеркнет из нашей жизни всего десять минут, прошло же без малого два часа. Да весь Сан-Тропе вдоль и поперек можно объехать за час, они что, без меня на виллу потащились?

Впрочем, учитывая нетерпеливый характер моего мужа, он вполне мог рвануть в свой долгожданный шалашик, чтобы галопом пробежаться по владению, осмотреть все закоулки, а потом уже с видом настоящего хозяина знакомить с недвижимостью семейство.

После столь «освежающего» сна я второй раз за сегодняшний день отправилась на рандеву с душем. Обедали мы обычно в районе часа дня, так что времени на приведение себя в порядок было более чем достаточно.

В порядок я себя, конечно, привела, а вот в рассудок – нет. Впрочем, такое часто случается, когда нужно быть одновременно в двух противоположных местах. В моем случае противоположных, у большинства же нормальных людей рассудок с порядком идут рука об руку. И нога об ногу. И… хорошо идут, в общем, целеустремленно.

А у меня вечно скандалят, плюются и разбегаются по разным комнатам.

В номер к Салимам я отправилась свеженькая, благоухающая… Нет, постойте, разве я сова, чтобы ухать? Пусть даже и во благо? Тогда так – свеженькая, чистенькая, бодренькая, но не совсем адекватненькая.

Во всяком случае, местный носильщик прижался к стенке, выставив между собой и свирепо бубнящей что-то себе под нос теткой здоровенный чемодан на колесиках, который в данный момент он тащил в чей-то номер. Понабирают в персонал истеричек, никакой политкорректности по отношению к нормальным психам!

Что значит – таких не бывает? Как раз только такие и бывают, потому что «псих ненормальный» – это «масло масленое».

А сообщала я своему носу об отнюдь не радужных перспективах, угрюмо ожидавших Лешкиного возвращения. Это же надо – уехал и пропал! Собрался ехать на виллу – позвони, предупреди, разве сложно? Я даже знаю единственный железобетонный (по мнению Майорова) аргумент: «Не хотел тебя будить». Вот только он до сих пор не усвоил, что лучше разбудить меня, чем во мне зверя.

К Салимам я влетела без стука. А попробуйте стучать, свесившись с несущегося на сверхзвуковой скорости помела! Хорошо, что дверь цела осталась, да и то только потому, что не была заперта.

Просвистев через всю комнату, я довольно удачно припарковала помело в кресле у окна, плюхнулась в нервно задрожавший предмет меблировки и добавила несчастному неврастенику тремора, забарабанив пальцами по подлокотникам.

– Эй, подруга, ты чего? – Из ванной комнаты выглянула Таньский. – По какому поводу на тропу войны вышла? И почему ты одна, где Майоров?

– Ты сама себе и ответила. – Ну вот, вместо нежного щебета получилось злобное шипение.

– Уточни, в каком именно месте прозвучал ответ? – Из-за газеты выглянул Хали.

Лучше бы он остался там, за газетой, затаившись и пережидая бурю! А так пришлось отдуваться за подельника. Дуть в трубу или еще куда-нибудь я его, конечно, не заставляла, но высказала все, что думаю о так и не повзрослевших инфантильных мужчинах, которые настолько плохо обучаемы, что запомнить элементарные поведенческие нормы не в состоянии.

– Э-э-э? – По содержательности и насыщенности ответа стало ясно, что мой гневный спич, рыча и захлебываясь слюной, загнал беднягу на забор ступора, где Хали и остался, боязливо поджав ноги и с надеждой глядя в сторону ванной, где воевала с детворой его спасительница.

– Анюта, прекрати запугивать моего мужа. – А вот и она, на руках у тети удобно устроилась накупанная Ника, следом марширует так же до скрипа отмытая парочка – Денька и Лелька.

– А еще она обзывала меня обалдуем и оболтусом! – Вот же ябеда.

– И желтым земляным червяком, – проворчала я, остаточно погромыхивая и посверкивая молниями.

– Да? Вот этого я не слышал!

– Не волнуйся, дорогой, тетя шутит, у тети, несмотря на преклонный возраст, довольно хорошая память. Это из старого, советского еще, мультика про Маугли. – Таньский подошла ко мне поближе и с сомнением покачала головой: – Мда, боюсь, что тебе, Никусь, придется и дальше пожить у нас, мамуля твоя совсем плоха сегодня. И ладно бы причина была серьезная, так нет же! Алешенька, видите ли, уехал и целых сорок минут не звонил!

– Не сорок минут, а уже почти три часа.

– Так позвони сама!

– Пробовала – вне зоны действия сети.

– Значит, твой разлюбезный забыл телефон на зарядку вовремя поставить, вот трубка и отключилась. – Подруга легонько дунула Нике в ухо.

Малышка хихикнула и поежилась:

– Не надо, теткаТа, щекотно! Пусти меня, я к маме хочу!

– Ты уверена? Мамуля твоя вон какая злющая прибежала, бедного дядю Хали загнала под плинтус…

– Где плинтус? – оживился Денька, подбегая к отцу. – Папа, куда тебя тетьАнь загнала, покажи!

– Ох, сын! – Смотрите на него, просто артист погорелого театра, вон даже голос дрожит. Для завершения облика униженного и оскорбленного надо еще слезу пустить. – К сожалению, я не могу сейчас показать тебе то место, куда отправила меня эта жестокая женщина, ты еще слишком мал! Но поверь, там, в этом месте, темно, тесно и очень плохо пахнет.

– Плинтус плохо пахнет? – удивилась Лелька, присев на корточки перед названным предметом отделки. – А почему? На него кто-то написал?

– Вот! – завопил Хали, патетически тыча в потолок указательным пальцем. – Моя мудрая дочь догадалась сама, куда загнала тетка ее несчастного папочку!

– Так что, теть Ань на тебя…

– Лейла, не говори ерунды, – едва сдерживая улыбку, строго сказала Таньский. – Достаточно того, что твой папа этим занимается. Ты вообще соображаешь, солнце мое, что говоришь? – Это уже стрела в сторону Хали.

– Да! – не могла не вклиниться я. – Как ты себе это представляешь?

– Что именно? – окончательно запутался глава клана Салимов.

– Картину, почти нарисованную Лелькой. Нет, в принципе ничего неосуществимого нет, но для этого надо, чтобы ты, Хали…

– Анюта, по-моему, кто-то буквально пятнадцать минут назад обвинял мужчин в затянувшемся детстве? – Таньский поставила Нику на пол и подбоченилась – в смысле бока подперла сжатыми кулаками. Угрожающе, между прочим, сжатыми.

– Да, и могу повторить…

– Не надо. Врачу, исцелися сам!

– Боже, как пафосно-то. А ты это к чему? К дождю, что ли?

– Объясняю для малообразованных – на себя посмотри, подружка.

– А что? – Я придирчиво рассмотрела свое отражение в зеркале. – Слегка опухла со сна, конечно, но в целом неплохо.

– Мама, а когда мы кушать пойдем? – Денька, как, впрочем, и его отец, окончательно потерял нить разговора, и если папашка еще предпринимал попытки уцепить когтистой лапой нить с бантиком разговора, то мальчишке стало скучно.

И он напомнил страдающим словесной диареей взрослым, что пора бы и накормить детей..

Обедать мы отправились в ресторан отеля, чтобы Лешка смог нас найти, когда вернется. К тому же кормят здесь, как я уже упоминала, просто превосходно.

Накупавшиеся и зверски проголодавшиеся дети с аппетитом уплетали вкусности, Хали с Таньским тоже отдавали еде должное, а вот я еде ничего отдать не могла. Кусок в горло не лез, в голове прочно поселились обрывки дурацкого сна, и выгнать их не получалось никак. И какая еда при таком антураже?

– Ания, ты почему ничего не ешь? – Хали озабоченно посмотрел на меня. – И бледная вон какая! Может, заболела?

– Нет, я…

– Папс! – Радостный Никин вопль звонким молоточком разбил комок страха, застрявший в горле.

Я стремительно оглянулась. Слава богу, ты вернулся!

Глава 11

Обзор сквозь стеклянные стены ресторана был прекрасный, причем во всех смыслах прекрасный. Во-первых, стекло могло смело номинироваться на премию «Отмытость года», ни одна муха не отваживалась осквернить засиживанием это великолепие. Впрочем, в Сан-Тропе обитали очень патриотичные мухи, они даже жужжали с французским прононсом. Во-вторых, картинка, демонстрируемая в данный момент ресторанным стеклом, была сама по себе прекрасной – по дорожке, ведущей ко входу в отель, стремительно шагал мсье Майоров собственной персоной.

Больше ничьей персоны он, к счастью, за собой не волок. Это было бы прекрасно, в-третьих. После недавнего кошмарчика любоваться на лоснящуюся физиономию риелтора мне совсем не хотелось. Ну никак. А вдруг его глаза действительно провалятся? Или вывалятся? Бр-р-р, гадость какая!

Аппетит, до этого пусть вяло, но шевеливший плавниками, после подкинутого гадко хихикающим воображением образа милейшего Паскаля судорожно вздрогнул и перевернулся брюхом вверх.

Поскольку наша дружная компания специально расположилась у окна, дабы не упустить явление Майорова народу, не заметить нас было невозможно.

Для любого другого, но не для моего мужа. Ну и семейка подобралась – один неадекватней другого! Марширует вон, сосредоточенный такой, серьезный, занятый, похоже, созерцанием внутреннего «я». Во всяком случае, отчаянно жестикулирующая и вопящая группа товарищей, слегка шокировавшая (в очередной раз) своим буйным поведением местный бомонд, не смогла оторвать Майорова от его «я».

Алексей стремительно вошел в холл отеля и направился в сторону лестницы, ведущей в наш номер. Пришлось отправить за ним Хали, как наиболее щадящий для слепого и глухого крота вариант. Если бы гонцом была я, без вызова полиции не обошлось бы.

А вот и наши мужчины.

– Ну, рассказывай, что ты там придумал в свое оправдание. – Я старательно не смотрела на вилку, вцепилась пока в салфетку, как наиболее безответный и безобидный предмет сервировки стола.

– Какое еще оправдание? – спокойно ответил свинский свин, усаживаясь за стол. – В чем, по-твоему, я должен оправдываться?

– Ни фига ж себе! – Салфетка превратилась в кучку невразумительных обрывков. – Ты когда уехал?

– В начале одиннадцатого. Гарсон!

Подбежал гибкий, как садовый шланг, официант, Майоров занялся заказом блюд, а я…

Я ничего не могла понять. За столом сидел он, мой муж, в этом мог усомниться только законченный параноик. Но в то же время – совершенно чужой человек.

Конечно, в не столь отдаленном прошлом мне приходилось сталкиваться с заменой человека двойником, причем этим человеком был Хали Салим. Но тогда процесс подготовки двойника, включая пластические операции, занял без малого год, да и я не настолько хорошо знала Хали, поэтому и обманулась.

Но сейчас все совершенно иначе. Рядом сидит он, мой Лешка, я знаю каждую черточку его лица, каждую ложбинку его тела, его жесты, его запах. Вот шрам, оставшийся после страшного ожога, вот ямочка на правой щеке, вот моя половинка подняла на меня теплые, переполненные нежностью глаза…

Крик, ударившись о мгновенно заледеневшее горло, рассыпался в снежную пыль.

Теплые?! Переполненные нежностью?!

Холодные, переполненные пустотой глаза моего мужа равнодушно рассматривали меня, словно засушенную пыльную бабочку, пригвожденную к выцветшей картонке.

– Так что ты там говорила по поводу каких-то оправданий? – изменился и голос.

Вернее, не сам голос, а его оттенок. Бархатистая чувственность сменилась шорохом сброшенных змеиных кож.

– Ну, что молчишь?

А как говорить с онемевшим от холода горлом?

– Мамочка! – Ника потянулась ко мне, чуть не опрокинув свой высокий стульчик. – Я боюсь! Хочу к тебе, на ручки!

– Ника, что еще за капризы? Ты уже достаточно большая девочка, чтобы канючить! – Ледяные осколки отцовских слов буквально физически ранили ребенка.

Дочка, буквально вжавшись в меня, с ужасом смотрела на человека с внешностью любимого папочки, губы ее дрожали все сильнее, слезы переполнили глаза и кривыми ручейками потекли по щекам. И мой веселый, жизнерадостный и очень-очень чувствительный ребенок горько заплакал. Ника развернулась к отцу спиной и вжалась мокрым личиком в мое плечо.

– Папа, папочка, где же ты? – Что это она бормочет, господи? Вот же папа, сидит рядом! – Папа!

– Прекрати сейчас же! – Ни капли жалости на лице, одно раздражение. – Что за концерт ты тут устроила? «Папа, ты где»! – Он еще и кривляется?! – А я, по-твоему, кто?

– Алекс, что с тобой? – Хали с недоумением смотрел на приятеля. – Что-то не так с вашей виллой?

– Почему ты так решил? – Холод взгляда перетек на Хали. – С виллой все в порядке, я туда уже съездил.

– И, похоже, перегрелся на солнышке! – пошла в атаку Таньский. – Ты что творишь, а? Ты как с ребенком разговариваешь, бревно бесчувственное! До слез дочку довел, жена бледная до синевы сидит, еле дышит, а он еще и кривляется! Ты, папаша, в следующий раз, когда на солнце выйдешь, панамку не забудь на свою пустую тыкву надеть, чтобы мозги не вытекли, как сегодня!

– Хали, успокой свою женщину, ее хамское поведение начинает меня раздражать. Тем более что принесли мой заказ. Я, знаете ли, проголодался сегодня и рассчитывал пообедать в более комфортной обстановке.

Тот же сухой змеиный шелест, та же абсолютная пустота глаз. Да что же с ним такое?

– Тания, пойдем. – Скулы Хали закаменели. – Алекс сегодня явно не склонен к дружескому общению.

– Совершенно не склонен, – кивнул Майоров, зачерпывая ложку супа. – Анна, уйми ребенка, ее рев мне мешает!

– Ания, ты с нами? – Хали поднялся из-за стола, взял за руки притихших детей и направился к выходу из ресторана.

Разумеется, с вами, не с ним же.

Ника, прильнув ко мне обезьяьним детенышем, плакала все горше. Она не орала, не визжала, не истерила, она плакала тихо. Но от этого мое сердце немело вслед за горлом все сильнее.

Мы поднялись на наш этаж.

– Ания, я считаю, вам лучше пока побыть у нас. – Хали с сочувствием погладил Нику по пушистым кудряшкам. – Не знаю, что там произошло у Алекса, но с ним что-то явно не так. Я его никогда таким не видел.

– Я, между прочим, тоже, – по мере удаления от эпицентра холода начал оттаивать голос.

– Скорее всего с этой вашей виллой какие-то заморочки! – Таньский все еще гневно гарцевала, звеня уздечкой и помахивая шашкой. – И этот тип, как, между прочим, большинство мужчин, вместо того чтобы признать собственную неудачу, окрысивается на тех, кто рядом.

– Эй, девушки, стоп! – возмутился Хали. – Мне уже сегодня один раз перепало за Алекса, давайте не будем снова обобщать! Уложите-ка лучше детей, пусть поспят, а мы подождем, пока господин Майоров успокоится.

Номер у Салимов был такой же огромный, как у нас, мест для сна более чем достаточно, но Лелька и Денька в довольно категоричной форме потребовали уложить всех вместе на одну кровать. Наплакавшейся и вялой Нике было все равно, моя малышка-индиго чувствовала происходящее с отцом острее всех, и это знание вымотало ребенка до донышка. Она уснула сразу, едва я положила ее на кровать.

Младшие Салимы отстали от нее буквально на полкорпуса. Через пятьдесят две секунды спали все.

Мы с Таньским с завистью смотрели на уютно сопевших детей. Как же хотелось вспомнить умение нырять в сон мгновенно и погружаться в него до донышка, а не всплывать без конца на поверхность сознания, цепляясь за мысли, сомнения, душевную боль и прочие болезненно-колючие льдины.

– Ладно, пойдем к Хали, пусть спят, – прошептала Таньский, поднимаясь с края кровати. – А может, ты тоже хочешь отдохнуть?

– Ага, конечно, у меня летняя спячка началась! Целый день готова спать, вплоть до последней стадии опухания мордени. – Ворчать я умею, в этом я мастер, особенно если не хочется думать о плохом. – Я знаю, дорогая подруженька, моя неземная красота давно является постоянным раздражающим фактором для тебя, вот ты и придумываешь разнообразные способы изуродовать меня. При этом, что особенно отвратительно, маскируя гнусные замыслы дружеской заботой.

– Хали, с этой мадам совершенно невозможно строить козни, она видит меня насквозь!

– А со мной надо не козни строить, а светлое будущее!

Наша болтовня, с приглушенного шепота перешедшая на нормальное звучание, отвлечь Хали от созерцания очередного этапа какого-то там ЧМ не смогла. Нет, господин Салим вовсе не рассматривал какое-то конкретное чмо, он наслаждался чемпионатом мира по… А фиг его знает, мы не смотрели, спортивные состязания нас с Таньским не особенно привлекали. Вот если бы что-то экзотическое типа скачек на верблюдах – тогда да, мы бы посмотрели. Между прочим, довольно забавное, скажу вам, зрелище – скачки на верблюдах, мы с Салимами как-то наблюдали сие действо вживую. Я все ждала, когда же у размахивающих горбами верблюдов их длинные голенастые ноги заплетутся в узел, но не случилось.

В общем, Хали наслаждался спортом недолго, Таньский довольно бесцеремонно забрала у мужа пульт и переключила телевизор на какую-то французскую комедию. Понимаю, она хотела отвлечь меня от ненужных мыслей и старательного расковыривания душевной вавы, но с французским я по-прежнему была знакома лишь шапочно, поэтому отвлечься не получилось.

Эх, сейчас бы «Кин-дза-дза» посмотреть, а потом дружное «ку» изобразить! Глядишь, и отвлеклась бы от совершенно кретинских мыслей и не менее дурацких страхов.

И все же, все же – что с моим мужем?!