Текст книги "Аквариумная любовь"

Автор книги: Анна-Леена Хяркёнен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 11 страниц)

7

Передо мной широкая дверь. Она заперта. На двери висит темная железная колотушка. Я стучу и терпеливо жду.

Дверь открывает молодая женщина с узким лицом. На ней темный шелковый балахон. Она пристально смотрит на меня, затем впускает в дом.

Длинный мрачный коридор. Я иду следом за женщиной. Я вся дрожу от нетерпения. Коридор заканчивается большим светлым залом. Искрящаяся хрустальная люстра, звон бокалов, приглушенный смех.

Женщина-мулатка ведет меня в центр комнаты и хлопает в ладоши.

Все поворачиваются и смотрят на меня.

– Кого ты хочешь? – спрашивает она.

Я оглядываюсь. В комнате одни женщины. Они смотрят сквозь меня своими рыбьими глазами. В дальнем углу стоит коренастая темнокожая женщина.

– Вон ту, – говорю я и указываю на нее.

Женщина медленно подходит ко мне, берет меня за плечи и сильно сжимает их. Ее лицо покрыто толстым слоем косметики, губы на нем – словно темно-красные надрезы.

Маленькая комната с приглушенным светом. Женщина закрывает дверь на ключ и поворачивается ко мне. Открытый ворот темно-зеленого, как мох, бархатного костюма. Длинная цепочка с медальоном, струящаяся по голой шее. Из соседней комнаты доносится шепот, а потом вдруг слышится отчаянный крик.

Женщина хватает меня за волосы и одним движением швыряет на стул. Она резко задирает мне юбку, и я чувствую, как что-то твердое и холодное касается моей кожи. Металлическая труба? Рукоятка ножа? Клизма?

Неожиданно этот предмет заталкивают в мой задний проход. Нестерпимая боль пронзает мое тело! Я кричу, хватаюсь за спинку стула, кричу еще сильнее и чувствую, как миг за мигом все больше и больше превращаюсь в ребенка, и когда металлический предмет доходит до конца, я уже просто орущий младенец. Боль пульсирует во мне, меня охватывает дрожь, и теплая волна накрывает меня с головой. Я плачу, а женщина гладит меня по голове, и я пытаюсь сказать ей что-то, но не могу. Я больше не в состоянии сказать ни слова и издаю лишь слабый беспомощный писк.

Я просыпаюсь вся мокрая от пота и лежу поджав ноги. Надо мной склоняется Йоуни. Солнце светит мне прямо в глаза. На дворе полдень.

– Что случилось? Тебе приснился кошмар?

– Нет. Я испытала оргазм.

– Что?!

Я натягиваю на себя одеяло и заворачиваюсь в него. Облизываю сухие губы. Я никогда раньше не испытывала оргазма во сне.

– Ты видела сон?

Йоуни с расстроенным видом садится на край кровати и пытается закурить.

– Угу…

– Какой? О чем он был?

Я задумываюсь – в журнале «Ева» как-то писали, что надо делиться с партнером своими сексуальными фантазиями, что это якобы сближает партнеров. Откровенность помогает выстроить более крепкие отношения. Но потом вдруг вспоминаю: в журнале «Два плюс» психиатр, отвечая на вопросы читателей, сказал, что сексуальные откровения часто приводят к разрыву отношений.

– Ну, в общем… я была в борделе.

Йоуни с интересом смотрит на меня.

– Шлюхой?

– Нет.

– Тогда кем же?

– Клиентом.

– Расскажи.

Йоуни гасит недокуренную сигарету и устраивается поудобнее на кровати. И я рассказываю ему свой сон. Это оказывается ужасно сложным делом. Сначала я не знаю, с чего начать, потом опускаю некоторые детали, а под конец уже выкладываю ему все подряд.

– Прекрасно, – говорит Йоуни и в ту же секунду входит в меня.

– Представь, что ты там, в борделе, – продолжает он, яростно двигаясь во мне. – Говори об этом, меня это возбуждает…

И я говорю. Теперь это уже совсем не трудно, и даже кажется, что так было всегда. Я говорю до тех пор, пока он в изнеможении не падает рядом со мной. Он смотрит на меня, и мы начинаем смеяться.

– Теперь, когда у обоих все в порядке, можно пойти погулять в город, – предлагает Йоуни, но вдруг замечает изменившееся выражение моего лица. – Ну, что теперь?

– Ничего. Дурацкое ощущение…

– Почему? По-моему, все прошло чудненько.

– Чудненько?

Это слово звучит ужасно пошло.

– Да, а что?

– Тебя завела вся эта история?

– Ну… не столько сама история, сколько то, как ты ее рассказывала. У тебя был такой чувственный голос…

Мне становится смешно. Я даже слегка разочарована. Я никогда никому в жизни не рассказывала о своих фантазиях, и вот теперь рассказываю ему, а он говорит «чудненько», и завела его даже не сама история, а мой голос.

– Ты часто представляешь себя с женщинами?

– Нет, не часто.

Мне было десять, когда я впервые увидела в порножурнале фото лесбиянок. Никто до этого не рассказывал мне, что такое бывает. Там на центральном развороте была женщина с обветренной кожей, в очках и ежиком на голове, и подпись: «Здоровой лесбиянке мужчина не нужен». А дальше шли фотографии двух коренастых обнимающихся женщин, которые собирались зарегистрировать свои отношения где-то за рубежом. Туула и Райя. Обе они были похожи на зверских убийц с мотопилой.

– Не часто, – повторяю я.

– А другие фантазии у тебя бывают?

– Бывают.

– Расскажи.

«Расскажи». Это звучит так, словно он просит меня рассказать какой-нибудь анекдот.

– Твоя очередь, – говорю я. И тут он смущается.

– У меня не бывает интересных фантазий…

– Все фантазии интересные. Вспомни хотя бы одну. Какой-нибудь маленький эпизод.

Задумавшись, он закуривает.

Потом переводит дыхание.

– Ну, например, я представляю себе, что я крутой моряк, который ходит в бескозырке и поет девушкам песни под гитару.

– Прекрати паясничать.

– Ну вот, уже и пошутить нельзя.

– Нельзя.

– Ладно. Ну, иногда я представляю, что занимаюсь любовью с какой-нибудь женщиной или что она берет у меня в рот.

– И кого же ты представляешь? – воодушевляюсь я.

– Ну, какую-нибудь модель из журнала. Или ту, что сидит в этот момент рядом. Например, тебя.

Я морщусь:

– Ты просто льстишь.

– Да что с тобой случилось?

– Ничего.

Йоуни встает с постели.

– Не морщи лоб, дорогая, – говорит он. – А то морщины появятся. Одевайся, пошли.

Йоуни купил на распродаже двуспальную кровать. Мы поставили ее у него. Кровать была широкой, с железными спинками.

После того, как я несколько минут, не отрываясь, любовалась этой кроватью, Йоуни предложил мне переехать к нему. Смутившись, я попыталась сменить тему разговора, но Йоуни стоял на своем.

– Мне так тошно возвращаться в пустую квартиру, – грустно сказал он, затягиваясь «Данхиллом»…

– Я и так почти все время торчу у тебя. Пойми, я не могу так сразу на это решиться. Я хочу пока пожить одна.

– Одна? В этом коммунальном дурдоме?

У него вытянулось лицо и округлились глаза. Казалось, они сейчас вылезут из орбит.

– Перестань гримасничать, это не поможет. И хватит травить легкие этой дрянью.

Его лицо приняло прежнее выражение.

– Что хочу, то и делаю, – ответил он.

Я не раз наблюдала, как он работает, звонит разным людям, готовится к интервью, переписывает начисто статьи, внимательно изучает газеты, чтобы «быть в курсе дела».

Он бросает мне стопку исписанных листов («прочти на досуге») и снова бежит к телефону.

– Это мои стихи. След, оставленный на бумаге блестящим талантом. Ну не гений ли?! Йоуни Лампи, – последнюю фразу он произносит уже в трубку.

Беру верхний лист в руки: «Ортопедический ботинок закинут в камыши. Счастливая семья изучает расовую теорию. Ой, разносчик белья, твоя преисподняя снова гудит в эту ночь. В избе на стене рукавицы и мешок, а в мешке печень молодого бычка, прохладная и безгрешная».

«Во дает», – думаю я.

– Почему бы и нет, – кричит Йоуни в телефонную трубку.

Он подходит ко мне:

– Через пару дней мы летим в Португалию.

– Что?

– Меня попросили написать статью про одну фирму по пошиву одежды в Лиссабоне. Сейчас, видите ли, очень любят писать о том, сколько финские фирмы платят иностранным предприятиям.

– Но у меня нет денег.

Йоуни снисходительно рассмеялся.

– Зато у меня есть. Ты моя любовница, и я буду тебя содержать. Все расходы беру на себя. Не волнуйся, мне должны хорошо заплатить. Ну так что, едем?

– Ну если вы так настаиваете, – улыбнулась я.

Позже мне вдруг ужасно захотелось, чтобы он меня трахнул. Это было не просто страстное желание, а какая-то безумная потребность взаимной близости. Впервые я сама предложила ему заняться любовью.

Он тут же откликнулся, ему явно нравилось, что я начала первой. А меня никак не покидало странное ощущение, что я наблюдаю за всем происходящим со стороны. И как бы я ни старалась, как бы ни впивалась в его шею, выдавливая из нее весь пот, мне все время казалось, что я за ним не успеваю. Мне хотелось слиться с ним в единое целое, чтобы мое тело больше не принадлежало мне, чтобы оно было его и только его.

И лишь когда все закончилось и он вытянулся рядом со мной, уткнувшись носом в мои волосы, я на мгновение почувствовала какую-то близость. А потом меня снова охватило ужасное чувство всепоглощающей пустоты.

«Неужели это все? – подумала я. – Неужели никто и никогда не чувствует ничего другого?»

Йоуни целый день в хорошем настроении. Он валяется на новой кровати, ест булочки, шоколадный пудинг и бутерброды с колбасой и запивает все это кофе.

– I’m born to eat[5]5
  Я рожден, чтобы есть (англ.).


[Закрыть], – не без удовольствия замечает он. Вся кровать усеяна крошками. Он принимается на ходу сочинять какую-то песенку. Обычно он это делает после занятий сексом.

– Я сильный мужчина, но знай, что со мной жить не просто… Пропадешь ты, ой, пропадешь… Соберу твои волосы, зажму в кулаке, и не сделаешь ты ничего… ой, ничего… – завывает он до тех пор, пока кто-то из соседей не начинает барабанить в стену.

– Я видел вчера странный сон, – неожиданно говорит он. – Мне снился огромный мак, пожирающий людей. У него были громадные красные острые лепестки и длинные шипы. Он гнался за мной, и когда он очутился уже совсем близко, я понял, что это женщина, а красные лепестки – ее чрево. Только представь себе, огромный мак, вернее, женщина гонится за мной и хочет меня сожрать! Меня обуял такой ужас, что я даже пальцем не мог пошевелить. Застыл, как пень. И тут я проснулся. Так что не ты одна видишь развратные сны…

8

Мне всегда нравились аэропорты.

Каждый раз, когда я оказываюсь в аэропорту, я заказываю себе виски-амаретто, листаю иностранные журналы и стараюсь придать своему лицу выражение скуки – «ну вот, опять куда-то лететь». Так же было и на этот раз.

В одной руке у меня был бокал, в другой – журнал «Пари матч». Йоуни сидел рядом в наушниках, слушал какую-то музыку и пил пиво.

На нем была белая рубашка, галстук и кожаный пиджак. На мне – весеннее платье кораллового цвета и капроновые колготки со швом. Откровенно говоря, вид у нас был чертовски привлекательный. Мы, конечно, немного смахивали на яппи, но наша индивидуальность и лучезарность с лихвой окупали все недостатки.

А вскоре мы уже сидели в самолете, такие влюбленные-влюбленные. Пили шампанское, ели копченую рыбу и шоколадный торт и целовались так, что слышно было на весь самолет.

Рядом с нами около окна сидел рыжеволосый англичанин, который всю дорогу бросал на меня страстные взгляды. Он был весь какой-то зажатый, словно вышел из Оксфордской школы-интерната, где по ночам мочился в постель. Он периодически облизывал губы: его бледно-розовый язык, годами вымоченный в чае и смазанный жиром бекона, выползал изо рта и тут же снова исчезал. Я чувствовала себя прямо-таки Мэрилин Монро.

Рука Йоуни лежала на моем колене, и он время от времени сжимал его.

– Представь, что я купил тебя, – шептал он мне на ухо. – Представь, что ты рабыня, проститутка, которую я приобрел у сутенера на все выходные.

– Фу, какой примитив, – сказала я, но моя фантазия заработала.

В Лиссабоне светило солнце. Табло в аэропорту показывало плюс пятнадцать. Стоял полдень.

Мы взяли такси и поехали в центр. Казалось невероятным очутиться вдруг посреди яркого света и бурлящей толпы людей. Мы стояли с сумками у какого-то непонятного фонтана и ошарашенно таращились по сторонам.

Казалось, время остановилось. Обшарпанные, словно покрытые оспинами, стены домов. Покосившиеся рамы окон. Полуоблезлые кошки, крадущиеся под колесами телег уличных торговцев. Женщины, покачивающие бедрами. Мужчины с миндалевидными глазами.

Перед нами лежала широкая улица, в конце которой виднелись белые узорчатые ворота. За ними ласково пенилось море.

– Здесь так красиво, что слов нет, – сказал Йоуни.

– Тогда лучше молчи, – прошептала я.

Мы сняли комнату в какой-то маленькой мрачной гостинице, хозяин которой смахивал на циклопа. Вся обстановка комнаты состояла из высокой ржавой кровати и шкафа с зеркальными дверями. В углу стояло биде, в котором постоянно журчала вода. Как только циклоп закрыл за нами дверь в комнату, Йоуни схватил меня, поставил на четвереньки на кровать, закатал на мне юбку и со скоростью молнии вошел в меня. Мне было больно, и я застонала.

– Молчи, шлюха, – выкрикнул Йоуни и с размаха ударил меня по ягодице.

Я закрыла рот и глазами круглыми, как тарелки, уставилась перед собой. Кровать злобно скрипела, Йоуни разошелся не на шутку, и я вдруг поняла, как ни банально это звучит, что если он остановится, я умру. Я сжимала железную решетку кровати и плакала, и чем больше я плакала, тем сильнее сжимал меня Йоуни, тем ожесточеннее были его движения. Первый раз мы были с ним одно целое. Первый раз мне казалось, что во мне открывается что-то новое, какая-то потайная дверь в неизведанный мир, о котором я даже не подозревала…

После я лежала на животе, и все внутри меня ныло и стонало, а я продолжала плакать и никак не могла остановиться. Йоуни гладил меня по голове и целовал, так что в конце концов мне стало казаться, будто меня уже облизали с ног до головы.

– Ох, Йоуни, – всхлипывала я. – Я вся твоя, делай со мной, что хочешь. Можешь даже убить меня. Убей меня, я тебя прошу!

Спустя пятнадцать минут мы уже сидели за столиком в кафе на углу. Перед нами стояла бутылка вина. Йоуни удовлетворенно потягивался, а я думала: «Боже, лишь бы все это не оказалось заграничным дурманом».

Люди беспрерывным потоком проходили мимо нас. Все женщины были на высоких каблуках, не меньше семи сантиметров, и в юбках с оборками – плюс целый килограмм украшений. Попрошайки гремели своими жестяными кружками. Лохматые ребятишки показывали танцевальный номер для посетителей кафе. К нашему столику то и дело подходили какие-то торговцы, предлагавшие то часы, то еще какой-то хлам, и каждый шептал Йоуни на ухо, что, если интересует, есть травка. Но травка нас не интересовала.

Через пару часов Йоуни достал фотокамеру и диктофон и положил все это в сумку.

– Мне пора на работу. Увидимся вечером в гостинице, буду после девяти. Пока, сладкая попка!

Я бесцельно брожу по городу. Он непохож на все виденные мною ранее места. Время застыло на его улицах.

Даже магазины здесь словно из прошлого столетия. Полутемные, забитые товарами лавки, с потолка которых свисает столько всякого добра, что невольно пригибаешь голову. Я захожу в одну из них, чтобы купить инжиру, и в замешательстве застываю в дверях.

В огромном чане с водой копошатся морские твари. Огромные скользкие рыбины, апатичные устрицы, шевелящие клещами крабы. На полках – головки сливочного сыра непонятного вида и формы, рядом с ними непропеченная сдоба, мясные консервы столетней давности, покрытые пылью банки с вишневым компотом, вытянутые баранки и засахаренные фрукты.

С крыши свисают липкие свиные окорока, вяленая баранина, темно-красная говядина и щетки: для посуды, для белья, для пола. Посреди пачек печенья сладко потягивается кот со свалявшейся шерстью. А из-под прилавка выглядывает маленькая девочка, дочка торговца – волосы выбились из косичек и торчат во все стороны.

Я стою и ошарашенно смотрю на все это, не в силах даже выговорить, чего хочу.

Я трачу деньги направо и налево. Покупаю большую бутылку вина для Мариты – подумать только, стоило мне заикнуться о поездке, как она тут же дала мне два выходных. «Если речь идет о парне, а похоже, это именно так, дуй не задумываясь», – сказала она мне.

Себе я покупаю диски, украшения, туфли на каблуках, шелковое белье, сигареты – короче, первое, что попадается под руку. Потом я просто сижу и устало разглядываю людей.

Я не хочу путешествовать ради того, чтобы познать себя. Меня мало привлекает самопознание, ради которого надо ехать в какую-нибудь страну третьего мира и там, борясь за выживание, с жадностью поглощать банановую кашу грязными руками лишь для того, чтобы, вернувшись на родину, сказать: наконец-то я стал человеком. Я хочу просто вот так сидеть в открытом кафе и смотреть на проходящих мимо красивых людей, а потом опустошать близлежащие магазины с одеждой. Мне нужны красота и легкость. Студенты, отправляющиеся в Польшу только потому, что там дешевое пиво, просто идиоты. Для меня эпоха железнодорожного автостопа в прошлом. Да и я уже давно не то глупое дитя природы, что, выпучив глаза, сходит с поезда в чужой стране, вдыхает в себя Европу и знакомится со всеми встречными придурками. Мне это не интересно. За свою жизнь я уже довольно натерпелась, так что оставшееся время могу со спокойной совестью провести на диване, вперившись в экран телевизора, с электрической зубной щеткой вместо вибратора.

Мне вдруг захотелось позвонить Сеппо в Кокколу. В трубке стоит ужасный треск, но мне все же удается расслышать его хриплый голос.

– Сеппо слушает, – произносит он замогильным голосом.

– Привет, это Сара! Я звоню из Лиссабона.

– Ну, привет, – вяло отвечает он. Небось и не знает, что Лиссабон – это заграница.

– Знаешь, где это?

– В Потругалии, – говорит Сеппо.

– Ага. Как дела?

– Нормально.

– Угадай, что я здесь делаю?

– Ну?

Я чувствую, что его прямо-таки распирает от любопытства.

– Я тут с одним парнем, он супержурналист, а я его любовница.

– Хм… – Сеппо довольно хмыкает. Я представляю, как он выглядит в эту минуту: растрепанные светлые волосы, блуждающие глаза. Мой младший брат.

– Я по тебе соскучилась, – говорю я.

– Хочешь поговорить с мамой? – язвительно спрашивает он.

– Нет! – ору я. – Не давай ей трубку! Скажи лучше, что тебе привезти…

– Да не надо ничего…

– Придумай что-нибудь.

– Ну… есть такой плакат, там еще Фрэнк Заппа в дерьме. Я видел в одном иностранном журнале. Вот его, если найдешь.

– Ладно.

Сеппо был барабанщиком в одной местной группе и даже как-то написал песню: «Теуво боится, что его смоет в канализацию…» Но потом группа распалась. Как сказал Сеппо, «из-за внутренних разногласий».

– Подожди, мать тебе хочет что-то сказать.

До меня доносится какой-то грохот.

– Привет, это мама. Ты откуда звонишь?

– Из Лиссабона. Слушай, мам, я не могу долго говорить, дорого.

– Из Лиссабона? С кем это ты там?

– С одним парнем.

– У тебя есть парень? Ты не рассказывала. И чем он занимается?

– Юрист, – почему-то соврала я.

– Юрист, говоришь? Хорошая профессия.

– Ну все, давай, скоро увидимся…

Я вешаю трубку. Настроение опять на нуле.

Переодеваясь в гостинице, замечаю в зеркале, что у меня большие синяки на ляжках и на спине. Это радует.

В детстве я иногда уходила в предбанник, закрывалась там на защелку, а потом долго щипала и кусала себя. Мне хотелось, чтобы на коже остались следы – конечно, там, где бы их никто не увидел. Иногда мне это удавалось. Я рассматривала синяки в зеркало и представляла, что это следы от объятий мужчины.

Йоуни вернулся поздно вечером, резко открыл дверь и завалился на кровать.

– Не день, а черт знает что! Полная жопа! Я ни хрена не понял в объяснениях этих португальских рабочих, а их финский начальник отказался переводить, только слонялся по офису и потягивал кофе. В конце концов я так запутался, что когда они мне что-то лопотали, я только улыбался, как тюлень, и бормотал «yes, yes». Все, пошли все на хер, пора менять профессию!

Он еще полчаса провалялся не раздеваясь и все говорил и говорил. О том, какая это адская работа, где надо постоянно улыбаться всем законченным идиотам и быть внимательным и вежливым. О том, как он чертовски устал и что у него ничего не получается, а надо быть без конца в движении, постоянно в курсе событий. О том, что он всегда хотел заниматься чем-то более творческим и более независимым, например, написать роман, и что ему не хватает на это таланта.

– Да всего у тебя хватает! – успокаивала я его и ласково гладила по голове.

– Бедный я, несчастный… – отозвался Йоуни.

Мы пошли перекусить в старую часть города. Она была похожа на трущобы: узкие переулки, бельевые веревки, темные каморки, грязные ребятишки. Вниз по улице полз, дребезжа, старый помятый трамвай.

Мы зашли в маленький ресторанчик и заказали рыбу-меч и вино. Длинные столы, посетители плечом к плечу. Крикливые официанты. Исполнитель фадо с мрачным взором, на которого никто не обращает внимания.

– Невероятно, – повторял Йоуни. – Раз – и ты за границей. Когда я был маленьким, мы всегда отдыхали только в Финляндии. Горные курорты там всякие. Помню, мама целый год жужжала: скоро, дети, мы поедем в ремесленный музей в Турку, посмотрите, как люди жили в старину. Как же мы обломались! Там были такие крохотные домишки, а в них пенсионеры в ночных колпаках, которые сидели за прялками или лепили фигурки из глины – вроде как древние жители за своими повседневными занятиями. Так они даже бровью не повели, когда мы вошли! Вообще ноль реакции.

Я мечтательно улыбалась и перебирала на шее тяжелые жемчужные бусы, купленные днем. Йоуни внимательно смотрел на меня.

– Ты для меня слишком красивая, – сказал он.

– Чего это ты вдруг?

Перед нами поставили тарелки с дымящейся рыбой. Рыбины лежали в ряд пузом кверху, рты у них были раскрыты.

Йоуни посмотрел на свою тарелку.

– Я хочу домой, – сказал он.

Йоуни закрывает дверь на ключ, сбрасывает с себя пиджак и рубашку. Он подходит к окну, облокачивается на него и замирает. Потом поднимает глаза к потолку, переводит взгляд на металлический карниз – и вдруг вырывает его из стены и поворачивается ко мне.

Он смотрит на меня исподлобья и улыбается так, как улыбаются мужчины из моих снов. Так, словно он ни во что меня не ставит.

Он шагает ко мне и протягивает мне карниз.

– Трахни его, – приказывает мне он и садится в кресло.

На конце перекладины – набалдашник, похожий на заостренную лампочку. Я беру его в руки и начинаю медленно гладить, внимательно наблюдая за Йоуни. Ржавая поверхность царапает кожу. Йоуни закуривает, делает затяжку и кладет зажигалку на журнальный столик.

– Трахни его.

Я чувствую, как это меня заводит.

Я зажимаю карниз в руке, опускаюсь на одеяло и мастурбирую.

Ледяное прикосновение металла обжигает разгоряченную плоть.

Йоуни сидит в кресле и наблюдает за мной.

Я закрываю глаза.

Темная чердачная комната. По всему полу разбросаны старые вещи, игрушки, в углу стоит школьная парта. Я, обнаженная, сижу за партой, прижимаясь щекой к ее прохладной поверхности. Грудь болит, живот распух от крови. На стене сбивчиво тикают часы.

Шаги на лестнице. Дверь открывается. В комнату входит мужчина.

Он останавливается в дверях с задумчивым выражением лица. Я дрожу. Он подходит ближе, каждый его шаг заставляет меня вздрагивать. Но вот – кажется, прошла целая вечность – он тихо опускает руку мне на шею. Тяжелая, сильная рука.

Он медленно гладит мою шею, и я замираю во власти этого движения.

Неожиданно он швыряет меня на пол. Я становлюсь перед ним на колени.

Он расстегивает ремень и вынимает его из штанов. Он хватает меня за руки и связывает их за спиной. Потом вставляет свой член мне в рот. И я начинаю сосать.

– Давай, давай, – приказывает мужчина хриплым голосом, и его рука, словно железный обруч, сжимает мою шею. Я поднимаю глаза. Этот мужчина – Йоуни.

Я кричу. Йоуни подходит ко мне и вырывает карниз из моих рук.

– Теперь моя очередь, – говорит он и разворачивает меня.

Я подставляю ему себя и устало рассматриваю изображение мадонны на стене. У меня нет больше сил что-либо делать.

– О чем ты думала в тот момент? – спрашивает Йоуни.

Я смеюсь:

– Да так, ни о чем.

– Расскажи.

– Зачем? Должны же быть у человека свои сокровенные мысли…

– У тебя не должно быть. Я тоже хочу их знать. Очень уж они у тебя интересные.

Я рассказываю ему частично о том, что видела. Он пристально наблюдает за мной, улыбаясь одними глазами.

– Да, ты смелая женщина, – говорит он. – Тебе надо больше верить в себя. В тебе скрыто столько всего, о чем ты и сама не догадываешься.

Я молчу и думаю, что он еще совсем ничего обо мне не знает, но, возможно, именно ему будет дано узнать. Мы с ним одной крови. Он чувствует, чего я хочу. Он сможет удовлетворить все мои желания. Ему я смогу раскрыть всю себя без остатка.

Утро. Йоуни еще спит. Я встаю, одеваюсь и оставляю записку, что пошла погулять.

Я осторожно выхожу в коридор, а потом на улицу.

Время шесть. Все кафе и магазины еще закрыты. Птицы парят высоко в небе. Море тихое-тихое.

Я брожу по улицам и вдруг выхожу на большую площадь. Торговцы фруктами только-только вывозят свои тележки, кое-то раскладывает товар по прилавкам. Я до самого восхода солнца наблюдаю за их хлопотами, потом покупаю пакетик вишни и возвращаюсь обратно в гостиницу.

Йоуни спит, свернувшись калачиком под одеялом. Лицо его серьезно. Я смотрю на него до тех пор, пока он не просыпается. Он медленно открывает глаза и смотрит на меня.

Йоуни ушел на фабрику писать свою статью. Я прошлась по магазинам в поисках плаката Фрэнка Заппы, но здесь даже имени его никто не знал. В конце концов, я купила для Сеппо диск какой-то португальской рок-группы в качестве утешительного приза.

Я несколько часов просидела в кафе, постепенно напиваясь. Впервые за долгое время я снова почувствовала себя настоящей женщиной. Самой собой. Даже не помню, когда я последний раз была о себе такого высокого мнения.

Йоуни пришел весь в мыле. Статья была написана. Мы сходили с ним в порт, поели кальмаров и, уставшие и разморенные, вернулись в гостиницу.

В комнате стоит духота. В биде по-прежнему журчит вода. Мы лежим на кровати, не шевелясь.

– Знаешь, как называлось мое первое сочинение в школе? – спрашивает Йоуни. Он говорит тихо, с трудом выговаривая каждое слово.

– Как?

Я разглядываю темное пятно на потолке.

– Оно называлось: «Что для меня самое важное в жизни». И я написал, что для меня самые важные в жизни две вещи: собака и велосипед. Но собака умерла, а велосипед украли.

Йоуни тяжело вздыхает.

– И тогда я подумал, что если когда-нибудь напишу книгу, она будет начинаться именно этими словами…

– Здорово, – отвечаю я. – Я сразу заметила, что у тебя способности к литературному творчеству.

– Не надо, золотко, наступать на больную мозоль.

Йоуни кладет руку мне на шею. Во мне так много вина, что кажется, оно вот-вот польется через край.

Внизу на улице гудят машины. Откуда-то доносятся скрипучие звуки джаза.