Текст книги "Аквариумная любовь"

Автор книги: Анна-Леена Хяркёнен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 11 страниц)

4

Когда мне было шестнадцать, я так переживала, что еще не рассталась с девственностью, что готова была отдаться первому встречному. Конечно, я, как и все девчонки, ждала мужчину своей мечты, и первая брачная ночь грезилась мне не чем иным, как апофеозом великой любви, но на горизонте никого не было.

Среди моих знакомых попадались лишь жалкие коллекционеры марок, стриженные под горшок и с прыщами величиной с хорошую сливу, да крикливые хоккеисты с вечными фингалами. Никто из них и отдаленно не был похож на героя-любовника.

В девятом классе я стыдилась даже выходить на улицу. Мне казалось, что у меня на лице написано, что я еще никогда ни с кем не спала.

Именно поэтому я и решила поехать на пасхальные каникулы в приходской молодежный лагерь, чтобы там познакомиться с парнями из других районов. Не прошло и нескольких дней, как я сделала свой выбор: Юсси Раппана, пятнадцати лет от роду, сын владельца обувного магазина. Он казался самым опытным в этих делах.

И вот в один прекрасный, но пасмурный день я лежу на полу в сарае недалеко от лагеря. Мои волосы распущены, рот приоткрыт – все как в кино. Юсси небрежно спускает штаны и плюхается на меня. Я развожу ноги и предлагаю ему себя. Он трется об меня своим дрожащим членом, растерянно тыкается губами в мою шею и щеки, словно новорожденный олененок, а я закрываю глаза и думаю, что вот он, этот миг, что все это происходит со мной, и чувствую, как соски мои начинают твердеть. Но ведь так оно и должно быть, когда женщину захлестывает страсть! Конечно, в сарае холодновато, но это ничего. Юсси тыкается членом, пытаясь найти нужное отверстие, я внутренне напрягаюсь, готовясь встретить боль во всеоружии. Я дрожу, и рот у меня по-прежнему приоткрыт. Юсси пытается помочь себе рукой, но член не желает продвигаться дальше. Мне хочется быть влажной, доступной и страстной, насколько это возможно, но черт возьми, как же это больно, больно, больно, хотя соски мои тверды как камень, хотя еще секунду назад я так хотела, чтобы меня разорвали на куски, смяли, стерли в порошок!

– Не лезет, никак не лезет, – шипит Юсси, и его слюна медленно капает мне в ухо.

– Как это не лезет, должен влезть! – вскрикиваю я.

Мы не можем остановиться на середине, я этого не переживу. Иначе внутри у меня все так ссохнется, что больше туда уже не попасть даже с помощью железного лома…

– Подожди немного, – шепчу я. И добавляю «дорогой», и от этого в груди у меня разливается невероятное тепло. Соитие – это самое прекрасное, что может произойти между двумя людьми!

Юсси застывает на месте с непонятным выражением лица. Я распластываюсь под ним, стараясь расслабиться – не человек, а мешок, глубоко вдыхаю запах дешевого одеколона Юсси и готовлюсь все перетерпеть.

– Давай, – приказываю я. И Юсси изо всех сил, сжав зубы, толкает свой член, насколько позволяют ему его дрожащие бедра. От напряжения на лице у него проступают большие красные пятна.

– Ух, – помогает он себе голосом. – Ух, ух, ух, ух…

Я не в силах ответить ему, слезы просачиваются из-под моих плотно сжатых век. Юсси начинает тихо двигаться взад-вперед, и каждое его движение разрывает меня на части, перемалывает, превращая мое нутро в мясной фарш. Так вот, значит, что это такое – идиотское трение слизистых оболочек. Надо мной сотрясается бледное мальчишеское тело, низ живота похож на разоренный муравейник, а в крыше сарая прямо над нами дыра, и сквозь нее видны облака на небе. И я понимаю, что Юсси Раппана далеко не самый отчаянный парень во всем лагере, а просто единственный, у кого на подбородке появился первый пух, а в голосе мужественные нотки. Теперь же он был похож на ряженого тролля с красным носом и веснушками на лице. Он неуклюже тыкался губами куда попало, и губы его отдавали йогуртом, который мы ели утром на завтрак. А у меня отнимали мое единственное девичье богатство.

Когда же он наконец кончил, то прижал на мгновение меня к себе, обхватил губами мой по-прежнему торчащий сосок и принялся что есть сил его сосать. Все это сопровождалось каким-то даже повизгиванием – думаю, то был робкий стон моего разбитого тела.

До самого конца лагеря Юсси таскался за мной, как привязанный, и все уговаривал отойти куда-нибудь в сторонку или прогуляться на природу. Я еще пару раз отдалась ему в надежде, что это идиотское трение к чему-нибудь приведет, но где там. А он-то еще утверждал, что парень бывалый. Презервативами мы, естественно, ни разу не пользовались. Тогда я была еще настолько глупа, что верила в то, что «со мной этого не случится»…

Я не жалею о том, что произошло, но позже я видеть не могла этого типа. Даже прическа у него была какая-то идиотская: желтый торчащий ежик, как у солиста деревенского ансамбля песни и пляски.

Я перестала с ним разговаривать. Однажды он позвонил мне, уже после лагеря, и стал что-то нести про модели автомобилей. Я безучастно поддакивала, подстригая ногти. Больше он не звонил. Спустя много лет я узнала, что он стал полицейским.

5

Я снова просыпаюсь в комнате полной света. Посреди комнаты стоит рояль. Рядом со мной никого нет.

На подушке лежит записка:

«Guten Morgen. Ушел на экзамен по антропологии. Созвонимся, Й.

P.S. На зеркале в ванной для тебя записка».

Я встаю и иду в ванную. На зеркале кривыми красными буквами выведено: «Я тебя хочу!»

На краю раковины валяется тупой косметический карандаш.

По дороге на работу захожу в поликлинику, чтобы выписать себе противозачаточных таблеток. С пеной пора кончать. У меня серьезные отношения.

До вечера я валяюсь в кровати и пытаюсь сосредоточиться на рассказах Говарда Филлипса, но не могу. То и дело бегаю к зеркалу посмотреть на себя. От оттенка «черный тюльпан» на моих волосах остались лишь жалкие разводы. Но повода для паники нет.

В переходном возрасте я была похожа на неуклюжего теленка, постоянно жующего жвачку, у которого бока округляются значительно быстрее, чем грудь. К счастью, этот период быстро прошел.

Я обвожу губы контуром и медленно опускаюсь на кровать. Почему Йоуни не звонит? Это на него не похоже. Он должен был позвонить. В записке же написано: «Созвонимся». Хотя так обычно пишут женщине, когда ее бросают.

На всякий случай я все же вытаскиваю запасной матрас из кладовки и тащу его на второй этаж.

– Ты решила открыть здесь притон? – спрашивает Ирена, выглядывая из дверей кухни. В одной руке она держит «Унесенных ветром», в другой – стакан с джин-тоником.

– Помолчала бы, алкоголичка, – отвечаю я.

В десять вечера звонит Йоуни.

– Сейчас приеду, – говорит он.

Через пять минут такси уже во дворе. Шаги в подъезде – и вот он стоит передо мной с красной гвоздикой в руке.

– Не найдется ли у вас чего-нибудь вкусненького? – спрашивает он.

Я веду его на кухню и кормлю бутербродами с молоком. Он хочет непременно спать в моей фланелевой ночной рубашке, которая после стирки стала похожа на длинный узкий балахон с линялыми цветами и мухоморами.

– Красота требует жертв, – говорит он и падает, словно мумия, на матрас.

Мы не занимаемся любовью. Йоуни чешет меня за ухом, как маленького котенка. У меня кружится голова от одного только его прикосновения. Мы перешептываемся до самого утра, как лучшие школьные подружки. А потом Йоуни начинает мне что-то рассказывать, перебирая мои волосы. Он говорит тихо-тихо, порой совсем замолкает, но потом снова продолжает:

– Моя бабушка была для меня семьей, – говорит он, вновь выуживая меня из глубин сна, в которые я погружаюсь. – У нее была большая жестяная коробка с голландским печеньем. Там на крышке двое детей катались на льду. На головах у них были смешные колпачки, а в руках – букеты поблекших тюльпанов. И я мог есть из этой коробки печенья сколько влезет. А однажды я швырнул в бабушку тюбиком из-под пасты, когда она меня за что-то ругала. А в другой раз заехал ей телефонной трубкой по подбородку. Но она всегда только смеялась в ответ. А ведь не каждая бабушка будет вот так смеяться ударившему ее придурку внучку. Но мне тогда так хотелось казаться смелым и мужественным.

– Я своих бабушек даже никогда и не видела, – сказала я. – Одна умерла еще до моего рождения, а вторая сразу после того, как я родилась. Правда, увидев меня в роддоме, она успела заявить, что меня сострогали на заднем дворе.

Йоуни заботливо укрывает меня одеялом. Мне жарко, пот льет ручьем, но я терплю.

– Это была мать моего отца. Они вообще-то друг друга стоили.

– И что собой представляет твой отец?

– Отец? Ненавидит голубых.

– Ну, я, к счастью, не голубой.

– И я очень этому рада.

Я знала, что никогда не поведу Йоуни к нам домой. Мне уже слышался ворчливый голос отца: «Переключи на другую программу. Какой идиот может смотреть эту херню? Этот мужской балет – сплошные пидоры».

Каждый раз, когда разносчик из гипермаркета, самый очаровательный гомик Кокколы, приносил нам продукты, отец подглядывал за ним в замочную скважину.

– Ну что поделаешь, если он таким родился? – попыталась я как-то раз встать на его защиту. Отец пристально посмотрел на меня, сощурив глаз.

– Родился, каким все рождаются. А вот пидором сам себя сделал.

– В детстве моим лучшим другом был такой то-олстый мальчик, – сонно сказал Йоуни. – Его звали Микко. Он забавно семенил при ходьбе и был при этом похож на маленького круглого пони. Он вообще был немного странным, впрочем, только таким и мог быть мой лучший друг. Однажды мы с ним завели разговор об устройстве мира, и мир показался нам страшно депрессивным, и мы стали придумывать, как бы его встряхнуть. Помню, мы тогда сделали бумажные крылья из газеты, прикрепили их скотчем к спине и давай летать по комнате.

– А где он сейчас? – спросила я.

Йоуни усмехнулся:

– Умер. Попал под грузовик, когда ему не было еще и тринадцати. Я как раз шел к нему, чтобы позвать на хоккейный матч, смотрю – а возле их дома огромный грузовик, полиция и «скорая», и его отец несет его на руках к «скорой». Я только успел разглядеть, что голова у Микко какая-то сплющенная.

Я все еще в полудреме. Раннее утро. Йоуни осторожно входит в меня. Его глаза блестят, как металл.

Когда я последний раз занималась сексом? Ах да, на водяном матрасе, на вечеринке по случаю окончания модельных курсов. Заурядный утренний перепихон – под нами булькал матрас, я была сверху и старалась издавать как можно больше шуму. Парня звали Кари Стремфорс. После него у меня никого не было.

– Что-то случилось? – спрашивает Йоуни, рассматривая с отсутствующим видом свой мизинец. Я, голая, дрожу у него под боком. Простыня, сбитая комом, валяется где-то в ногах.

– Ты что, никогда не кончаешь обычным способом?

– Нет, а что? – Я смотрю на него. – Знаешь, я вообще думаю, что влагалищного оргазма в принципе не существует.

– Существует.

Рука Йоуни скользит по матрасу.

– Ну, значит, я просто не в состоянии его достичь. А у твоих бывших всегда получалось?

– Ну, в основном да.

– И у твоей Аннели тоже?

– Да. У женщин это скорее правило, чем исключение.

– Значит, я – исключение.

– Слушай, все у тебя получится, ты только должна научится мне доверять. Отдаться мне полностью, без остатка.

– Но я же тебе и так доверяю.

– Я знаю…

Он пытается удовлетворить меня рукой, но я никак не могу расслабиться, мне все время кажется, что ему это скоро надоест. Или что рука устанет. Или что он окончательно разочаруется во мне, потому что я не могу кончить одновременно с ним, а теперь развалилась на постели и требую меня обслужить. Да еще и глаза закрыла, погрузившись куда-то в свои миры. Из-за всего этого мне ужасно сложно сосредоточиться и представить себе что-либо возбуждающее. А без этого я не могу кончить. Движения Йоуни ровны и легки, словно он аккуратно и монотонно взбивает сливки, стараясь, чтобы ни одна капля не выплеснулась из миски. Постепенно я начинаю оттаивать. Йоуни – первый мужчина, который увидел мое лицо в этот ответственный момент.

Йоуни вообще первый, кто хотя бы отдаленно напоминает мне мужчину из моих снов, которые я вижу на протяжении многих лет.

Его присутствие вызвало к жизни все то, что долгое время сидело где-то внутри меня. Он всколыхнул все мои темные глубины. Я и не подозревала, что живу в таком тесном мирке. Я годами рисовала в своем воображении самые разные картины, и вот появляется Йоуни, и все это вдруг начинает прорываться наружу.

Через три недели совместной жизни у нас произошла первая ссора. Причина: Пизанская башня.

После очередного прилива нежности Йоуни на свою голову возьми и скажи:

– Летом я отвезу тебя в Италию и покажу тебе все достопримечательности. Начнем с Пизанской башни.

– А что это такое? – спросила я.

– Ты не знаешь, что такое Пизанская башня?

Он был ошарашен.

– Нет. Никогда не слышала.

– Да ладно! Не может же быть, чтобы ты никогда не слышала о Пизанской башне?

В его тоне уже угадывалась насмешка.

– Представь себе! – разозлилась я. – Я же не виновата, что никто не удосужился мне о ней рассказать.

– Никто не обязан тебе обо всем рассказывать. Неужели ты сама не можешь это выяснить?

– Видишь ли, мой внутренний голос почему-то умолчал о том, что мне непременно нужно выяснить, что такое Пизанская башня.

– Но как ты можешь об этом не знать? Ты же училась в школе, сдавала выпускные экзамены…

Он покачал головой.

– Пизанская башня… – начал он противным учительским тоном.

– Заткнись, – процедила я сквозь зубы. – Не надо мне ничего рассказывать. Не хочу даже слышать об этом. Мне абсолютно наплевать на эту чертову Пизанскую башню! И пошел ты знаешь куда!

Он пожал плечами:

– О’кей.

Я ушла, хлопнув дверью, и отправилась в библиотеку, где в энциклопедическом словаре на букву «П» нашла статью «Пизанская башня». В статье говорилось, что «особенностью башни является ее крен, возникший в результате ошибки строителей. Это одна из главных достопримечательностей города Пизы. Угол наклона уменьшается в среднем на два миллиметра в год».

Я захлопнула словарь и позвонила Йоуни.

– Ума не приложу, как я могла дышать, не зная о таком чуде, как Пизанская башня, – сказала я. – Но зато теперь я намного умнее. Могу прочитать целый доклад о твоей драгоценной башне. И если не увижу ее собственными глазами, то просто умру от сознания собственного невежества.

– Я тебя люблю, – отозвался Йоуни.

– Что очень кстати, учитывая сложившиеся обстоятельства, – ответила я и заплакала.

Я плакала навзрыд, прислонившись к стене и закрыв глаза. Я ревела, пока плач постепенно не перешел в смех. Я открыла глаза. В полуметре от меня стояла какая-то тетка, ожидая своей очереди. Она смотрела на меня и сжимала губы так крепко, что ее рот в конце концов стал похож на сморщенную замороженную клубничину.

6

Тихая комната с высокими потолками.

В комнате узкая кровать и деревянная коричневая лошадь-качалка, пышно украшенная, словно праздничный пряник.

Я лежу, обхватив лошадку руками и тихонько раскачиваясь. Я к ней прикована. На мне лишь полупрозрачная сорочка. Так я более доступна.

Я качаюсь на деревянной лошадке. Сжимаю в руках кожаные поводья, провожу рукой по гладкому крупу и чувствую голой кожей бедер прохладу ее деревянной поверхности. Я качаюсь и качаюсь, долго и монотонно, и комнату наполняет радостный скрип. Я истекаю от желания, но не могу прикоснуться к себе, не могу удовлетворить себя. Седло, выкрашенное в красный цвет, становится подо мной мокрым. Я сжимаю деревянную шею, и слезы стоят у меня в глазах. Лошадь останавливается. Скрип прекращается. Тишина.

Дверь открывается, и в комнату входит мужчина. Так происходит каждый раз – дверь открывается, и появляется мужчина. Этот мужчина – мой хозяин. Я ему принадлежу. Он тихо подходит ко мне, кладет руки на мои бедра, и я вздрагиваю от его прикосновения.

Мужчина берет меня на руки и несет к кровати. Он привязывает мои руки к изголовью пеньковой веревкой, которая оставляет следы на запястьях, и пристально смотрит на меня. Он разглядывает мои ягодицы, стесненную сорочкой грудь. А я не смею поднять взора.

Или нет. Он хватает меня, как только входит в комнату. Снимает меня с лошади и бросает на пол. Он никогда не спрашивает у меня, чего хочу я. Здесь не принято ничего спрашивать. Я просто вещь, теплокровная кукла. Я сижу в этой комнате целыми сутками. Мне регулярно приносят еду, меня регулярно бьют. Но я ничего не помню. Я ничего не знаю. И я не хочу отсюда уходить.

– О чем ты сейчас думала? – вдруг спрашивает меня Йоуни. Он никогда раньше об этом не спрашивал. Я все еще дрожу, сжимая одеяло во влажных ладонях.

– Так, ни о чем, – отвечаю я.

Он одной рукой собирает мои волосы в маленький пучок.

– Попасть бы внутрь твоей головы…

– Не думаю, чтобы тебе там понравилось.

– Ну почему же.

Мне хочется плакать. Но я улыбаюсь.

Светает, а мы все не спим, трепемся, как два идиота. Йоуни обнимает меня так крепко, что я не могу дышать.

– Милый, ты не мог бы немного отодвинуться?

– He-а. Не гони меня, а то я умру от горя. Жить без тебя не могу!

Он еще крепче прижимается ко мне и обвивает рукой мою шею. Я начинаю тихо повизгивать и пытаюсь вырваться.

– Ты мое сокровище, – шепчет Йоуни мне на ухо. – Как же мне повезло, что я тебя нашел. Одну тебя люблю, больше никого! Нет, вру, инвалидов еще люблю.

Он выпускает мою шею, откидывается на спину и пытается закурить.

– Я когда-то работал в клубе настольного тенниса для больных ДЦП. Знаешь, они такие прикольные. Главное, веселые. Если кто-то играет не по правилам, тут же начинают ему орать: «Эй ты, инвалид несчастный», хотя все в одинаковой степени инвалиды. Мы с напарником иногда брали их с собой в бар, только у них так руки дрожали, что они даже кружку удержать не могли. И что ты думаешь, мы им пиво прямо в рот заливали.

– А я как-то записалась на курсы рукоделия в Инари[4]4
  Маленький город на севере Финляндии.


[Закрыть], – подхватываю я. – У меня по труду в школе двойка была, вот я и решила подтянуться. Ну, в общем, для начала я туда опоздала на целую неделю, разволновалась перед отъездом. Потом, правда, позвонила и спросила, не поздно ли еще приехать. Усталый женский голос ответил: «Вообще-то остальные девочки на курсе уже приступили к шитью лопарской шапки, но ты можешь сделать это позже». Ну я и поехала. Эти остальные пять девочек были страшны как ночь. Квадратные задницы и ни капли юмора. В этой глуши был один-единственный бар и мужиков раз, два и обчелся – такие, знаешь, узкоглазые лопари. Я бросила все и уехала домой. Привезла маме в подарок пять прихваток с Санта-Клаусом.

– Так ты лопарскую шапку-то в итоге сшила? – спрашивает Йоуни, затушив сигарету и снова прижимаясь ко мне.

– He-а, на меня материала не хватило.

Под утро Йоуни будит меня, чтобы заняться любовью. Я сплю на ходу, но в желании выглядеть страстной так сильно хватаю его за задницу, что на ней остаются синяки. На этот раз он особенно старается и с тройным усердием повторяет все то, что делаю я сама. Порой я даже испытываю некое физическое удовольствие, но наслаждением это не назовешь. Мне все время кажется, что Йоуни идет на полшага впереди меня, а я пытаюсь за ним поспеть. Под конец он осыпает меня поцелуями с головы до ног:

– Спасибо, спасибо, спасибо! Это было чудесно. Ты была чудесна!

И он снова принимается ласкать меня, словно выполняя какое-то обязательство.

– Йоуни, давай не сейчас. Я никак не могу сконцентрироваться.

– А тебе и не надо концентрироваться. Расслабься, и все.

– Как это не надо? Да пойми ты, все это требует усилий. Надо собраться с мыслями, а я сейчас не могу.

– С какими еще мыслями? Неужели ты не можешь думать только о том, что происходит здесь и сейчас? Например, что я тебя хочу?

– Милый, давай лучше поспим.

Он отстраняется от меня:

– Спокойной ночи.

– Ну, не обижайся…

– Я не обижаюсь. Просто ты не даешь мне доставить тебе удовольствие. А потом еще удивляешься, что ничего не чувствуешь.

– Что значит «ничего не чувствую»?

– Ну, ты же никогда не кончаешь…

– Ох, Йоуни.

Я крепко обнимаю его и провожу рукой по его жестким волосам. Еще не хватало, чтобы он начал в себе сомневаться.

– Поверь, сейчас для меня это не важно. Я знаю, ты прав и со временем все изменится.

– Угу.

Я глажу его до тех пор, пока он не засыпает. А у меня появляется дурацкое чувство, которое сопровождает меня всегда и во всем – чувство вины. Я виновата. Виновата в том, что теперь Йоуни чувствует себя неуверенно. Мне нужно было позволить ему сделать все так, как он хотел. Я могла бы изобразить возбуждение, притвориться, в конце концов. Меньше всего на свете я хотела его обидеть. В то же время я чувствую, как во мне начинает расти раздражение, ведь в начале нашего знакомства Йоуни производил впечатление человека, у которого не бывает проблем в постели.

Просыпаюсь – его нет. На подушке записка. «Доброе утро, свет очей мой. Ушел на работу. Но если ты думаешь, что избавилась от меня, то ты ошибаешься. Да, кстати, твоя киска благоухает просто божественно. Твой Котяра».

Я иду на кухню выпить воды. Из комнаты Ирены доносятся странные звуки. Первое, что приходит мне в голову, это что кто-то задыхается. Я подкрадываюсь к ее двери. Она приоткрыта.

Я осторожно заглядываю внутрь. Ирена сидит верхом на каком-то длинном смуглом мужчине. Он держит ее за бедра, подбрасывая то вверх, то вниз. Ногти Ирены впиваются в спину мужчины, клочьями сдирая с нее кожу. Из ее горла вырывается прерывистый стон.

На ее лице такое выражение, словно она готова в любой момент вцепиться ему в горло. Я, как завороженная, наблюдаю за этим душераздирающим действом и прихожу в себя только тогда, когда Ирена издает страшный вопль, обхватив дрожащими руками мужчину за шею. Я разворачиваюсь и, обескураженная увиденным, плетусь к себе.