Текст книги "Аквариумная любовь"

Автор книги: Анна-Леена Хяркёнен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 11 страниц)

Анна-Леена Хяркёнен
Аквариумная любовь

Посвящается Юте

1

Я проснулась в просторной комнате, полной света. Свет бил в глаза, буравя мозг, так что голову заполнила пульсирующая боль. Я зажмурилась, но уже через секунду снова открыла глаза.

Посреди освещенной комнаты стоял старый черный рояль. Рядом со мной лежал мужчина.

Он спал на животе, чуть приоткрыв рот. Часы на стене показывали полвосьмого.

Меня мучила жажда. Я не без труда пошевелила языком и осторожно встала.

У зеркала в туалете был отколот здоровенный кусок.

Какие же у меня мешки под глазами! Морда – как у опоссума.

Я влила в себя поллитра воды и облокотилась на раковину – выпитая вода так и просилась наружу. Меня мутило.

Вернувшись в комнату, я остановилась в дверях, чтобы разглядеть лежащего на матрасе мужчину. Даже не знаю, как правильнее его назвать – мужчиной или юношей. У него было узкое бледное лицо и шевелюра цвета плетеных стульев, вроде тех, что продаются в магазине Общества слепых. Нагеленные волосы торчали во все стороны.

Одна рука покоилась под подушкой, а вторая – поверх одеяла, так что можно было разглядеть аккуратно постриженные ногти.

Он спал как убитый, без единого звука.

Я отвела глаза.

Вдоль стены тянулась книжная полка. Я тихонько пробралась к ней. Кундера. Воннегут. Мери[1]1
  Вейо Мери (р. 1928) – известный финский писатель-модернист, мастер «черного юмора».


[Закрыть]. Ликсом[2]2
  Роза Ликсом (р. 1957) – финская писательница, автор коротких панк-рассказов.


[Закрыть]. «Эмманнуэль 2». «Журналистика». Хм…

– Привет.

Я резко повернулась, уронив книгу на пол.

– Привет.

Он лежал в том же положении, что и раньше – одна рука под подушкой, – только глаза открыты. Глаза оказались серыми.

Я наклонилась, подняла с пола упавшую книгу, поставила ее на полку и снова повернулась к нему.

Он оторвал голову от подушки и приподнялся на локте, чуть заметно улыбаясь. Тут его начало тошнить.

Вздрогнув всем телом, он попытался было зажать рот рукой и встать, но не успел. С минуту я наблюдала за ним, а потом и сама сорвалась в туалет. Меня тоже вырвало.

Стоя над раковиной, я выдавила зубную пасту на ватный шарик, протерла им зубы и прополоскала рот.

Когда я вернулась в комнату, он возился на полу с тряпкой. На нем были трусы-боксерки с микки-маусами.

– Многообещающее начало, ничего не скажешь, – усмехнулся он и протянул мне руку. – Йоуни.

Я пожала его руку. Рука была мокрой.

– Сара.

– Знаю. Ты еще вчера представилась.

– Да?

Он высвободил руку и кинул тряпку в ведро с водой.

– Ага. Представилась и сразу отключилась.

– Понятно…

Я попыталась усмехнуться, чем только рассмешила Йоуни. У него были маленькие белые зубки грызуна. По-моему, очень забавные.

Голова снова закружилась, и я присела на край кровати. На мне были одни трусы и купленная в секонд-хенде футболка.

Я пыталась сообразить, почему мы не занимались любовью прошлой ночью. Впрочем, может, и занимались, но я так набралась, что ничего не помню… Хотелось бы мне посмотреть, как это было – если, конечно, было.

Помню, мы вместе вышли из «Винервальда». Он подсел за мой столик незадолго до закрытия и почти сразу спросил, не хочу ли я пойти к нему. Вроде как в шутку. А я возьми и ответь на полном серьезе – ну пошли. Профланировала через весь кабак, как какая-нибудь дама с камелиями, под ручку. Приблизительно на этом моменте память моя обрывается.

– Кофе хочешь? – спросил Йоуни.

– Не-а, – сказала я.

– А чего хочешь?

Я на мгновение задумалась.

– Тебя, – выдала я наобум.

Чуть улыбнувшись, он сел со мной рядом и провел рукой по моим спутанным волосам. Затем повалил меня на матрас и потерся бедром о мое бедро. Я обмякла, как тряпичная кукла.

Через некоторое время он отодвинулся от меня.

– Знаешь, как-нибудь в другой раз, – сказал он. Его лицо ничего не выражало.

Я пробормотала в ответ что-то неразборчивое и почувствовала, как краска заливает лицо.

Это не должно повториться.

Мои скомканные джинсы валялись под роялям. Я быстро натянула их и стала искать свою обувь и сумку. Из окна были видны часть парка и колокольня. Йоуни закурил. При ближайшем рассмотрении оказалось, что у него на носу веснушки.

– Мне надо идти, – произнесла я, сама не зная почему. Мне вовсе не надо было никуда идти, у меня ведь сегодня выходной.

– Телефончик оставь… – предложил он, кивнув на блокнот, валяющийся в прихожей. Я записала в него свой номер телефона и взяла со стула свою коричневую кожаную куртку.

– Только не говори «созвонимся», – бросила я.

– Как скажешь.

Я открыла входную дверь.

В общаге продолжалась вчерашняя вечеринка. На кухне было полно народу, а в гостиной орала музыка. Я попыталась незаметно проскользнуть на второй этаж.

– Говорят, ты вчера какого-то парня подцепила? Тебя Юкка видел.

Ирена буквально буравила меня взглядом, стоя на лестничной площадке первого этажа.

– Так вышло, – сказала я.

– Ну и как это было?

– Просто супер.

Я пошла дальше. Ирена затопала следом. Она была спецом по части человеческих отношений и с упоением обсуждала как свои, так и чужие. Последним она, правда, отдавала явное предпочтение.

Я завалилась на кровать прямо в обуви. Ирена уселась в кресло. На ее ресницах было столько туши, что глаза походили на маленьких крабов.

– Ну и что дальше?

– А ничего. Все, закрыли тему.

Дверца шкафа была открыта. Полки прогибались под тяжестью одежды и другого хлама. Въехала я сюда месяц назад, но так до сих пор и не сподобилась разобрать шмотки.

– Тебе тут письмо пришло.

Ирена взяла со стола конверт и бросила его мне. Она явно ожидала, что я тут же его открою, а то, глядишь, и прочитаю ей вслух, но вместо этого я просто сунула конверт под подушку.

– Ах так, значит…

– Как – «так»?

Она потянулась и встала с кресла. Похоже, ей придется смириться с тем фактом, что из меня ничего не вытянешь.

– Там макароны остались, можешь доесть.

– Не хочу, мне макарон на работе хватает.

– Ну, как знаешь… Ладно, тогда давай, увидимся.

– Угу.

Она ушла. Случались дни, когда меня начинала бесить вся эта жизнь в общежитии, и сегодня был как раз такой день. Притом что Ирена была самым милым человеком во всем доме. Она, как и я, приехала с севера, из Похьянма, и училась в меде на медсестру. Она была разведена. Мне кажется, во всех разведенных людях есть какая-то особая харизма.

Я достала письмо и вскрыла его.

«Приглашаем Вас на торжественное венчание Ханнеле и Осмо Мякинена, которое состоится…»

Я бросила письмо на пол. У меня было такое чувство, словно меня огрели пыльным мешком по голове.

Ханнеле. Моя лучшая подруга детства. Та, с кем мы сначала играли в дочки-матери, затем в ангелов Чарли, потом в держательниц публичного дома, пока плавно не перешли к «Бэй сити роллерз» и «Тедди энд зе тайгерз»[3]3
  Шотландская и финская музыкальные группы, популярные в среде девочек-подростков в конце семидесятых – начале восьмидесятых годов.


[Закрыть]. Та, с кем мы каждый день стирали джинсы, чтобы они сели и стали уже. Та, с кем мы, дрожа от нетерпения, ждали нечаянной встречи с нашими будущими мужьями. Нашим идеалом был в то время этакий знающий себе цену брюнет, брутальный покоритель сердец. У нас был уговор: ни за что не ложиться в постель, не обдумав это дело самым тщательным образом.

А потом Ханнеле вдруг звонит мне посреди ночи и сообщает, что наконец «сделала это» с каким-то там Марти, отдалась ему на родительской даче, набравшись мятно-шоколадного ликера, и что это было совсем «никак». Так кончилось наше детство.

А теперь вот заканчивается и юность. Я вдруг почувствовала себя совсем взрослой.

Надо бы, конечно, ей позвонить, поздравить, но меня передернуло от одной этой мысли. И потом, она-то мне тоже не стала звонить. Прислала аккуратненький конверт.

Я сняла с себя верхнюю одежду и в одной футболке забралась под одеяло. От футболки пахло табаком и гелем для волос.

Мне вдруг подумалось, что у меня вот уже целых полтора года как никого не было.

2

Из окна пиццерии «Россо» видно кладбище да угол церкви. Снег белым покрывалом укутывает кладбище.

Я поставила на поднос две бутылки пива и спрайт.

Спрайт заказала девушка в розовом джемпере с надписью «Колледж».

– А салат? – спросила она, растягивая гласные.

– Скоро будет, – ответила я. Она взяла соломинку и принялась с таким шумом втягивать в себя спрайт, аж в ушах засвистело. На голове у нее были большие фиолетовые заколки с бабочками – ей, видимо, никто не сказал, что они давно вышли из моды.

Пиво я отнесла на столик у окна. Там сидели мама с дочкой. Похоже, им было весело. Честно говоря, никогда не понимала, как некоторые могут пить с собственной матерью. А ведь то и дело слышишь: «Посидели вчера с маман, пивка дернули». Лично я, к примеру, даже представить себе не могу, чтобы мы с мамой сидели вот так в каком-нибудь пабе, чокаясь пивными кружками и трепясь о том о сем. Что ж, каждому свое.

К обеду повалило столько народу, что я и перекусить-то толком не успела. Пока я в очередной раз сражалась с кассой, Марита, моя начальница, протянула мне кусок остывшей пиццы.

– Держись, – ухмыльнулась она. Ее широкое лицо с большими веснушками казалось непроницаемым. – Сейчас еще одна группа подойдет, у них стол заказан. Гребцовский клуб. Тридцать пять человек.

– Ну все, труба.

– Да уж.

Мне снова подумалось, что пора менять профессию, но это была лишь секундная слабость. Все-таки у нас чертовски хорошая команда. И потом, сколько можно метаться с места на место? Нет уж, отработаю эту весну, а в мае попробую поступить в универ на филфак.

Решение о поступлении было окончательно принято. Честно говоря, я и сама не думала, что когда-нибудь соберусь с духом. Мне все в один голос твердили: зачем тебе это нужно, толку никакого, одно разочарование от этих книжек. Но я решила рискнуть.

На принятие этого решения ушло целых четыре года. После окончания средней школы я успела поработать няней, постоять с мамой за прилавком, закончить курсы машинописи, курсы фотомоделей, поучиться в семинарии в Сяккиярви и, наконец, на отделении прикладного искусства в Ивало. И практически все бросала на середине.

Для официантки у меня неважная координация движений и нервы ни к черту, но я справляюсь. Еще четыре месяца, и вся эта беготня останется позади. Это уже решено.

Около одиннадцати вечера неожиданно зазвонил телефон.

– Тебя, – крикнул кто-то из коридора.

Я спустилась на первый этаж.

– Да, – сказала я в трубку.

– Привет, это Йоуни.

У меня в животе все перевернулось.

– Вот это да… – вырвалось у меня.

– Вот… решил тебе позвонить, узнать, как дела.

– Хорошо, – сказала я.

– Вот и хорошо, что хорошо.

– Угу.

Из трубки доносился приглушенный грохот музыки и пьяная речь.

– Слушай…

– Да?

Собравшись с духом, он спросил:

– Может, встретимся?

– Почему бы и нет.

– Где?

– Да где угодно.

– Когда?

– Когда хочешь.

– А что, если прямо сейчас?

– Можно и сейчас.

– Диктуй адрес.

– Улица Писпаланхарью, 18 А.

– Я скоро буду.

Он бросил трубку.

Да, без спиртного тут не обойтись.

Я влетела на кухню и бросилась к Ирене:

– Слушай, будь другом, одолжи бутылку вина и противозачаточную пену?

– Это еще с какой стати?

Ирена сидела за столом и разгадывала кроссворд. Напротив нее сидел какой-то чувак с внешностью Ренни Харлина и сворачивал косяк.

– Ну я же знаю, что у тебя есть, – выпалила я.

– Надо же, какая осведомленность…

– Ну, Ирена…

– Да ладно, ладно.

Ирена поднялась из-за стола и открыла шкаф. Она достала с верхней полки недопитую бутылку «Совиньона» и сунула ее мне в руки:

– Вот, все, что есть.

Потом она пошла в прихожую и достала из сумочки маленькую картонную коробочку.

– Приятного вечера, – сказала она. Я выхватила коробочку у нее из рук.

– Завтра верну.

– Беру только натурой… – Она грустно улыбнулась.

– Как это?

– Расскажешь мне потом все подробности.

– Хорошо, хорошо.

Я взлетела на второй этаж.

Через десять минут я была готова. Я надела светлую кружевную блузку с открытым воротом, потертые джинсы, большие золотые сережки и вылила на себя полфлакона духов «Оскар де ла Рента». Лифчик я решила не надевать. Полная боевая готовность.

Я достала со дна чемодана плакат Эдит Пиаф и повесила его на стену – пусть знает, что я тоже кое-что смыслю в культуре. Жаль только, что большая часть моих книг осталась дома в Кокколе. Теперь он решит, что я совсем ничего не читаю. Я перерыла все сумки и, к счастью, обнаружила пару книг Симоны де Бовуар и одну Воннегута. Я разложила их на подоконнике, стараясь создать видимость богемного беспорядка. Валяющиеся на полу вещи и разбросанную обувь я спешно затолкала под кровать.

Потом настала очередь пены. Я никогда раньше ею не пользовалась – на коробке было написано: «непосредственно перед половым актом», но я решила, что нельзя понимать все настолько буквально.

Тут раздался звонок домофона, а затем послышались шаги на лестнице. Потом в дверь постучали, я открыла, и… все понеслось.

Я увидела, как бросаюсь к нему, а он хватает меня на руки и несет прямо на кровать.

Через какое-то мгновение он уже был на мне. От него пахло лосьоном после бритья и лакричными конфетами. Он сжал мои ягодицы, поцеловал в ухо и расстегнул ремень. Пряжка со звоном упала на пол. Не успела я опомниться, как он уже был внутри меня, словно заранее знал про пену.

Наш первый секс был быстрым и странным. Йоуни, казалось, боялся куда-то опоздать, а я все пыталась под него подстроиться, и съеденная за обедом лазанья болталась в животе, то и дело подкатывая к горлу. Чтобы сосредоточиться, я попыталась смотреть ему в глаза, но он избегал моего взгляда. Я была мокрой и ужасно тесной, как изрядно подзалежавшееся на полке мясо.

Скоро все кончилось. За все это время Йоуни ни разу не повторил моего имени, не сжимал моих рук и даже, по-моему, не стонал. Как только все кончилось, он отстранился, закрыл глаза и вздохнул с облегчением.

– Спасибо, – сказал он. Потом открыл глаза и улыбнулся.

И тут я начала безумно хихикать. Только сейчас я поняла, как же я волновалась: моя левая рука была сжата в кулак, а правая нога затекла от напряжения. Я сгибала и разгибала ее и безудержно смеялась. Мне было больно и жарко, но я уже давно не чувствовала себя такой живой.

– Эй, ты чего? – спросил Йоуни, свернувшись калачиком у меня под боком.

– Да нет, ничего.

– А что тогда дергаешься?

– Нога затекла.

– Странно. У тебя всегда такая реакция на секс?

– Нет, только после полуторагодового перерыва.

Он уставился на меня:

– Ты это серьезно?

– Угу. Просто подходящих кандидатур не было…

– Ну ты даешь… Сейчас возомню о себе незнамо что…

Он принялся неуклюже гладить мою грудь, выглядывающую из-под кружевной блузки.

– А знаешь, у меня ведь тоже был полугодовой перерыв.

Теперь настала моя очередь таращиться.

– Я даже боялся, что у меня не встанет. Но все ведь вроде хорошо прошло, правда?

Я отчаянно закивала головой.

– Слушай…

– Ну?

– Я ужасно хочу есть.

– Тогда будем тебя кормить.

Я тихонько провела его на кухню.

– По-моему, здесь только лопарская каша, – прошептала я, роясь в холодильнике.

– Что за лопарская каша?

– Ягодный мусс.

– Ух ты. Обожаю ягодный мусс. А молока у тебя, случайно, нет?

Он заглатывал ягодный мусс с такой скоростью, что можно было подумать, будто бы он целую неделю ничего не ел. Он был похож на голодного зайчонка: мокрая от пота челка, на лице – блаженная улыбка.

– Как все-таки здорово снова поразмять кости! – рассуждал он с набитым ртом.

Он сидел на кухне в чем мать родила. Тело у него было что надо – при желании можно, конечно, придраться к едва намечающемуся животику, но придираться мне сейчас не хотелось.

Поев, он глубоко вздохнул и принялся разглядывать свое отражение в оконном стекле.

– Ну и видок! Не прическа, а куриная гузка!

Пока я доставала из кладовки запасной матрас, Ирена высунула голову из своей комнаты и, хитро улыбаясь, произнесла:

– Парень – класс! Десять балов! По крайней мере с виду.

– Зубы мелковаты, – отрезала я и взвалила матрас на плечо. Мне совершенно не хотелось поддерживать этот дурацкий разговор.

Мы лежали бок о бок, ужасно уставшие, но довольные. Со лба Йоуни медленно стекали капли пота.

– Сара?

Йоуни коснулся рукой моих волос.

– Что?

– Спокойной ночи.

Я тихо накрыла его руку своей.

– Спокойной ночи.

Часы в коридоре пробили два, затем три, а я все никак не могла уснуть. Внутри меня пульсировало робкое счастье.

Я смотрела в темноте на неподвижное лицо Йоуни, который все глубже и глубже погружался в сон. Во сне он пискнул пару раз, словно маленький озябший щенок, и теснее прижался ко мне.

3

Я даже не знала, чем он занимается. Я вообще ничего о нем не знала. «Вот дура, – в очередной раз подумала я. – Деревня. Раз уж спишь с человеком, так хотя бы узнай, где он работает».

– Йоуни?

Он спал, уткнувшись носом в подушку.

– Йоуни!

– А?

– Ты кем работаешь?

Он с трудом открыл глаза.

– Журналистом. То есть вообще-то я еще учусь. А что, уже утро?

– Угу.

Я вдруг смутилась. Одеяло сползло на пол, и я стыдливо натянула его на себя. Йоуни закрыл глаза.

– А ты?

– У меня пока нет профессии – так, подрабатываю официанткой в пиццерии. Но осенью пойду в университет. Буду изучать литературу.

– Ясно.

– Сколько тебе лет?

Он снова открыл глаза.

– Что за идиотский допрос?

– Ну сколько?

– Полных лет – тридцать. Место рождения – город Котка. Опасных заболеваний не обнаружено. Мать – зубной врач, отец – инженер. Учился хорошо. Будущий поэт. А который час?

Он схватил меня за запястье.

– Не знаю.

На кухне кто-то гремел посудой.

– И что же за стихи ты пишешь? – спросила я. Моя скованность все не проходила.

– Ну, японские пятистишия, к примеру, – ответил Йоуни. – Хочешь, прочитаю тебе свою лучшую танку? «Всю ночь» называется.

– Давай.

 
Всю ночь ел крабов,
Ел и ел всю ночь, и ты,
Ты тоже ела.
Всю ночь ты ела крабов.
Какая крабовая ночь.
 

Йоуни замер, задумчиво уставившись в стену. Потом вдруг громко расхохотался.

Он смеялся почти целую минуту, потом отпустил мое запястье и вытер выступившие на глазах слезы.

– Я хочу кофе, – сказал он.

У меня не было ни малейшего желания вести его вниз на кухню, чтобы там все таращились на него, как на восьмое чудо света, но Йоуни быстро вскочил и в одних боксерках заскакал вниз по лестнице. Я натянула на себя футболку и направилась за ним.

– Доброе утро, – пожелала я всем, кто был на кухне, и попыталась расчистить нам место за столом.

– Доброе утро, – ответили все в один голос, словно первоклашки, пялясь на нас как идиоты.

Ирена достала нам кружки.

– Твой любовник будет чай или кофе? – спросила она громко.

Йоуни улыбнулся:

– Кофе.

Ирена пристально посмотрела на него. Потом на меня.

– Не такие уж и мелкие у него зубы…

– Может, оставишь свои комментарии при себе? – попросила я.

Тут Йоуни засмеялся, и все уставились на его зубы.

Я собрала с пола постельное белье и повернулась к Йоуни, придав своему лицу как можно более беззаботное выражение:

– Ну, чем собираешься сегодня заняться?

– Тем же, чем и ты, – ответил Йоуни так, словно это было нечто само собой разумеющееся. – Что ты обычно делаешь по субботам?

– Ничего, – сказала я, пытаясь скрыть свою радость.

– Замечательно. Значит, будем ничего не делать.

– Обычно я валяюсь весь день на кровати и читаю.

– Будем валяться и читать. Причем одну книгу на двоих.

– Почти все мои книги дома, – обронила я, как бы невзначай. Наконец-то удалось это вставить к месту.

– Может, на выставку сходим? Говорят, в художественном музее Пюникки хорошая выставка современного искусства.

– Здорово, – сказала я.

Мы стояли перед здоровенной акварелью, на которой невозможно было что-либо разобрать, кроме раздробленной головы лошади, – все остальное было покрыто пятнами краски и водяными разводами. Впечатляет, ничего не скажешь.

– Довольно необычно, – сказал Йоуни.

– Угу, – промычала я, стараясь изобразить воодушевление.

Однажды я была на экскурсии в художественном музее Прадо, и когда осмотр подошел к концу, я выбежала на лестницу и разрыдалась. Я так ждала, что эти картины «произведут на меня впечатление», но, как я ни старалась, ни одна из них меня не тронула.

Взять хотя бы того же Боттичелли – народ на него так и ломился. И ведь было бы на что смотреть: пухлые ангелочки, мерзкие перекормленные детишки с крылышками. Мне аж дурно стало. А когда я представила себе, какой вокруг этих младенцев стоит запашок, меня вообще чуть не вырвало. Сложно представить себе что-нибудь более отвратительное, чем такой вот жирный херувимчик.

Йоуни поводил пальцем по моей шее.

– Давай потом зайдем куда-нибудь, купим хорошего вина, – предложил он.

Мы взяли три бутылки белого вина, а потом пошли на рынок и накупили всякой вкуснятины. Затем зашли в библиотеку, набрали там целый пакет книжек и газет и отправились к Йоуни.

Все было на удивление легко и просто.

Выпив полторы бутылки вина, мы валялись на матрасе. Йоуни пытался заплести мои волосы в косу.

– Какое у тебя было детство? – спросила я.

– Ну вот, опять ты со своими вопросами… – заныл Йоуни. – Детство… Такое избитое слово. Ладно, допустим, у меня было не самое счастливое детство. И давай закончим на этом.

Он продолжал теребить мои волосы.

– И в чем это выражалось? – не отставала я.

– Меня домогались сразу оба родителя. Отец заставлял трахать его в уши, когда мы ходили в сауну, а мама по воскресеньям просила засунуть палец ей в задницу. И когда я выходил на улицу, все дети кричали: «Смотрите, мазер-факер идет!»

– Ха-ха-ха, – засмеялась я.

– Ну а у тебя оно какое было?

– Да обычное.

– Ага. Воскресная школа, значит, все дела?

– Нет. Я была политически грамотным ребенком. Отец записал меня в молодежный союз центристов «Молодые побеги». Это был просто кошмар. Мы день и ночь репетировали какой-то идиотский танец к очередному юбилею партии. Идея заключалась в том, чтобы мы вместе с «молодыми побегами» всей Финляндии выстроились на стадионе в Хельсинки в виде огромного четырехлистника клевера. Вот мы и маршировали ночи напролет в маленькой комнатушке нашего клуба, выстраивая этот хренов четырехлистник. За две недели до праздника я не выдержала и сбежала. Подвела своих товарищей. Все мосты были сожжены. О возращении не могло быть и речи.

Йоуни улыбался и медленно расплетал мою косу.

– Почему у тебя полгода никого не было? – спросила я.

Он хмыкнул.

– Мой так называемый брак распался полгода тому назад. Я жил пару лет с одной девушкой. Мы с ней постоянно ругались, практически все время, разве что на сон перерыв делали. Но почему-то надеялись, что из этого еще может что-то выйти. Однажды она пришла домой и заявила, что у нее уже полгода есть любовник. А я ничего не замечал, и она сказала, что это на меня похоже, потому что я, видите ли, вообще никогда ничего в ее жизни не замечаю. А мне на это и ответить было нечего.

Он снова хмыкнул.

– А потом я вдруг почувствовал, что нас больше ничего не связывает. Знаешь, это так ужасно, когда вы два года прожили вместе, а потом вдруг раз – и ничего. Позже она уверяла, что все еще любит меня и что сама не знает, что на нее нашло, а я сказал, что со всеми бывает. Она вынесла из квартиры всю мебель, и я никак не могу купить себе новую. Впрочем, мне хватает рояля. Всегда мечтал о комнате, где стоял бы один только черный рояль.

Я промолчала. Йоуни тяжело вздохнул.

– После всего этого мне как-то не очень хотелось снова впутываться в новые отношения с женщинами.

Я понимающе кивнула головой. Он еще и не подозревал, что скоро ему придется отыскивать во мне женщину.

День клонился к вечеру.

Круглые фонари в парке за окном наполнились оранжевым светом. Они стали похожи на огромные апельсины. Я сидела с бокалом вина на подоконнике и смотрела на улицу.

Йоуни лежал на матрасе, заложив руки за голову, и смотрел на меня.

– Ты очень красивая, – сказал он.

– Ты тоже, – ответила я.

– Мужчинам этого не говорят.

– Почему?

Он подошел ко мне и обнял меня так нежно, как еще никто никогда не обнимал. Даже слезы навернулись на глаза. Он поднял меня на руки, и я обвила его ногами, повиснув на нем, как медвежонок-коала.

Он отнес меня в кухню и усадил на стол. Потом поднял со стула шерстяной свитер и подложил его под меня.

Никто еще не делал этого со мной на столе. Я только в книгах о таком читала. Я попыталась расслабиться и закрыла глаза. «Вот что значит люди без комплексов, – думала я. – Круто! Интересно, как это выглядит со стороны. Видела бы меня сейчас моя мама…»

Я представила себе, как задрожало бы ее круглое лицо, как вылезают из орбит глубоко посаженные глаза, а рот искажается в беззвучном крике.

Взглянув на Йоуни, я постаралась выкинуть из головы возникшую картинку. Стол под нами скрипел. Я ухватилась за край обеими руками.

Наконец Йоуни остановился и, тяжело дыша, сказал:

– Я не могу кончить. Прости. Никак не получается.

– Ничего страшного, – прошептала я. – Кто сказал, что ты непременно должен кончить?

Он немного помолчал, потом коснулся губами моей шеи.

– Не должен, но я хотел, чтобы тебе тоже было хорошо… Никак не могу расслабиться. Можем продолжить позже, или, хочешь, я что-нибудь другое придумаю…

– О, Йоуни…

Я гладила его по затылку, волосы там были совсем короткие.

– Не нужно ничего придумывать.

– Я просто хочу доставить тебе удовольствие.

– Но мне и так хорошо!

– Все-таки сложно угодить человеку, которого совсем не знаешь…

– Да уж.

Этажом ниже раздавались возбужденные крики, но слов было не разобрать. Свет уличных фонарей наполнял комнату.

– Где ты родилась? – спросил Йоуни.

– На севере, в местечке под названием Лохтая.

– А братья или сестры у тебя есть?

– Младший брат.

– Понятно.

Мои родители жили в Лохтае еще до нашего с братом рождения. А потом мы переехали в Кокколу, но мама всегда гордилась тем, что мы из Лохтаи. «Помните, ваши корни в Лохтае, – твердила она каждую минуту. – Запомните это хорошенько! У вас есть корни!» Мы отчаянно кивали головами, как две маленькие беспомощные былинки.

– Чем занимаются твои родители? – спросил Йоуни.

– Мама торгует сыром, отец – слесарь.

– Вот теперь я знаю о тебе все самое необходимое.

– Ничего ты обо мне не знаешь, – ответила я.

Йоуни положил голову мне на плечо.

– Открыть тебе один маленький секрет? – спросила я.

– Ну?

– Я терпеть не могу выставки.

Йоуни уставился на меня.

– Знаешь, я тоже.

– Какого черта тогда мы сегодня туда ходили?

– Я хотел произвести на тебя впечатление, – сказал Йоуни.

Я заботливо укрыла его одеялом.

– Спи давай.

Он закрыл глаза. Внутри у меня что-то дрогнуло.

Я нахожусь в странном доме, по двору которого носится свора собак. На мне лишь прозрачная мантия из полиэтиленовых пакетов.

В доме никого, я сижу у окна и смотрю на улицу.

Потом открывается дверь и входит старуха. Она злобно смотрит на меня из-под платка. Это мать Йоуни.

Она протягивает мне куски сырого мяса, похожие на маленьких обезьянок. Я кричу.

В комнату входит Йоуни, в руках у него собачий поводок. Он замахивается и хлещет меня поводком. Металлические звенья звякают в воздухе. После этого он привязывает меня к плите. «Я тебя насквозь вижу», – говорит он.

Я вздрагиваю и просыпаюсь – мокрая насквозь. Словно плавающая на поверхности воды медуза.