Текст книги "Кошки-мышки"

Автор книги: Анна Калинкина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Анна Калинкина
КОШКИ-МЫШКИ

Зачем опять трилогия

Объяснительная записка Дмитрия Глуховского.

Есть в числе «три» какая-то гармония. Троица, Троя, русская тройка, «ноль-три»… В мифах, в религии, в реальной жизни – от этого числа веет необъяснимым волшебством. Оно самодостаточно – потому что содержит в себе самое главное – начало, продолжение и конец, оно неколебимо, потому что на трех своих составных частях зиждется как на трех точках опоры. Тренога, третий срок, трояк в школе – как последняя надежда на выживание… Трилогия.

Любой фильм делится – по законам театральной драмы, сформулированным древними греками, – на три акта. Завязка, кульминация, развязка. Те же части есть и в романах. И когда история слишком эпична, слишком велика, чтобы уместиться в одной книге, она, бывает, захватывает сразу три.

Андрей Дьяков, Сергей Антонов, Андрей Буторин, Дж. P. P. Толкиен, Денис Шабалов… Все они мыслят трилогиями. И Анна Калинкина отныне присоединяется к сей достославной плеяде.

Третья часть позволяет поставить точку в истории. Третья часть нужна, чтобы исправить ошибки молодости, допущенные в первых двух. Чтобы учесть пожелания читателей и чтобы уесть критиков. Чтобы самим уже утомиться от своих героев и читателей ими утомить. Чтобы завершить конструкцию, придав ей искомую самодостаточность и стабильность. И кстати, трилогии лучше смотрятся на книжной полке, хотя кого это интересует в век пиратских электронных библиотек.

В общем, любого желающего написать трилогию во «Вселенную Метро 2033» мы всячески привечаем, потому что мы – за космическую гармонию двумя руками. Даже тремя.

Я серьезно. А насколько серьезно, вы можете узнать на сайте Metro2035.ru

Привет.

Дмитрий Глуховский

Глава 1
УХОДИМ ПОД ВОДУ

Женщина стояла, стараясь не шевелиться. Дуло пистолета упиралось ей в затылок.

– Ты пойдешь с нами. Ты хорошо меня поняла?

– Да, – выдохнула она почти беззвучно.

– Не слышу.

– Да, – повторила она громче. Обстановка не располагала к спорам. Вот дрогнет палец этого психа на спусковом крючке – и все кончено. Не то чтоб она так уж держалась за жизнь, но все же обидно погибать по глупости.

Пожилой мужчина в камуфляже, чуть помедлив, опустил пистолет. Она, не глядя на него, потерла затылок в том месте, где все еще ощущала прикосновение металла.

Ничего. Она еще расквитается с ним потом. Не стоило ему так себя вести.

И что самое противное – никто из обитателей станции Фрунзенская внимания на эту сцену не обращал. Исхудавшие люди в потрепанной военной форме проходили мимо, словно такие разборки были для них в порядке вещей. Делали вид, что ничего не замечают, предпочитали не вмешиваться. Поблизости, правда, крутился какой-то шустрый тип, но вряд ли за тем, чтобы вступиться за нее.

Впрочем, она давно уже не ждала от людей ничего хорошего. Здешние жители увешали свою станцию красными флагами, как это в обычае на всей Красной Линии. Издали это еще могло произвести впечатление, но вблизи становилось заметно, что полотнища ветхие и выцветшие, стены потрескались, а у жителей станции изможденные лица. Хотя за чистотой следят, этого у них не отнимешь.

Чуяло ее сердце – не надо было связываться с этим заданием. Но заплатить обещали хорошо. И на первый взгляд, трудностей ничто не предвещало…

* * *

Она была тогда на Парке Культуры и как раз искала работу. Бродила по станции, щурясь от чересчур яркого для нее света. Серые массивные колонны, оттертые дочиста, невыносимо блестели. «Зачем только их так надраивают?» – думала она. Ей по вкусу был полумрак.

На Ганзу – содружество торговых станций Кольцевой линии – попасть мог не каждый, но у нее были сталкерские «корочки» на имя Катерины Тишковой. По такой ксиве беспрепятственно пропускали всюду – и на Ганзу, и в Полис, и в Рейх, и на Красную Линию. На практике часовые всегда могли к чему-нибудь придраться, но тут уж как повезет. Ей чаще везло. Она научилась держаться уверенно, чтобы не вызывать лишних подозрений, а в случае непредвиденных осложнений дополнительным аргументом служила пригоршня патронов. Обычно часовые охотно брали мзду – они не знали, что кое-кто готов был заплатить за ее голову в сотни раз дороже. А если кто и узнал потом, то, наверное, надолго лишился сна.

Разумеется, имя и фамилию она придумала, но кого это волновало? Если очень хорошо заплатить, лишних вопросов тебе обычно не задают. А она могла себе это позволить: ее работа была опасной и потому оплачивалась неплохо. Вот только иной раз приходилось перебиваться случайными заработками от одного выгодного задания до другого.

Интересно, кто этому седому посоветовал обратиться именно к ней? Она разглядывала разложенные на лотке у торговца ножи, когда тот подошел и встал рядом. Она оглянулась и решила, что он ей не очень нравится. Лицо в морщинах, водянистые серые глаза, щеточка усов. Зато взгляд такой, как будто он тут самый главный. Не любила она таких. Отвернулась было, но он тронул ее за локоть:

– Отойдем-ка. Дело есть.

– Какие у тебя ко мне дела могут быть? – буркнула она.

– Значит, меня неправильно информировали, и подзаработать ты не хочешь?

– Смотря как.

– Пойдем, потолкуем. Ничего особенного делать не придется, проведешь нас кое-куда. А за ценой не постоим.

И она пошла за ним, понимая, что здесь, возле навострившего уши торговца, он ничего ей больше не скажет. Подумаешь, какие секреты!

– Куда провести-то надо? – спросила она опять, когда они остановились подальше от людей.

Седой огляделся по сторонам и, понизив голос, спросил:

– А не проболтаешься?

– Не бойся, я молчать умею.

Он торопливо написал что-то огрызком карандаша на клочке бумаги, показал ей. Потом тут же изорвал бумагу на мелкие кусочки.

«Точно псих», – подумала она. – Впрочем, здесь большинство безумцев рано или поздно свихивается на Изумрудном Городе. И особенно с Красной Линии почему-то. А седой с Красной линии – это и к гадалке ходить не надо.

Они все думают почему-то, что в Изумрудном Городе, в подземельях легендарного Университета, до сих пор обитают ученые. Что там совсем иначе, чем в метро, – у людей в избытке электроэнергия, тепло и свет, вдоволь нормальной еды. Что они могут себе позволить не думать о бытовых трудностях, а продолжать заниматься наукой. Жить полной жизнью, а не влачить жалкое существование, как здесь. В метро ведь только на Ганзе, на кольце, жизнь еще более-менее сносная. Ну, может, еще в Полисе, где обитают военные-кшатрии и брамины из Великой библиотеки. А на Красной Линии, говорят, многие впроголодь живут, на голом энтузиазме.

Впрочем, какое ей дело до чужих заскоков, – лишь бы платили. На Изумрудном Городе она уже неплохо заработала. Правда, из последней экспедиции кроме нее вернулся лишь один человек – а выходило их шестеро. Но она же не виновата, что они не умеют вести себя на поверхности. Она честно предупреждала – путь опасный. И тогда они подобрались к загадочному дворцу куда ближе, чем ей раньше случалось. Сначала по старой, разбитой дороге от Киевской топали чуть ли не полночи. Еще когда только вышли на вокзальную площадь, где до сих пор стояло несколько огромных заржавевших автобусов, а один валялся опрокинутый, – она сразу предупредила, что место нехорошее. Справа – остатки вокзала, по левую сторону – река. За спиной – полуразрушенный комплекс торговый, давным-давно разграбленный. Все полезное оттуда давно уже вынесли и по нескольку раз перепродать успели. За рекой – дворец-высотка. По слухам, там не только вичухи теперь живут, а кое-кто и похуже. Старые люди говорили, что Изумрудный Город тоже на тот дворец похож. Только непонятно, с чего они взяли, что именно там кто-то живой остался? Ну да это не ее дело, главное, чтоб платили. В общем, она к себе прислушалась, – и внутренний голос подсказал, что река, конечно, плохо, но вокзал – еще хуже. Вот и повела она своих подопечных вдоль реки, стараясь, впрочем, не приближаться к берегу. Сначала по правую руку дома разрушенные попадались, а когда обвалившийся мост миновали – не стеклянный, а следующий, обычный – углубились в джунгли. И лишь старая полузаросшая разбитая дорога пролегала сквозь них – и то приходилось постоянно через деревья упавшие перелезать или ржавые остовы машин обходить. Но они много сумели пройти. Чем дальше продвигались, тем выше был склон по правую руку, поросший буйным лесом. Такие звуки иной раз доносились оттуда, что даже ей не по себе становилось. А спутники ее – ничего, держались. Видно было, конечно, что трусят очень, но старались виду не показывать. Как что услышат – остановятся на минутку, потом машут ей – мол, пошли дальше.

Таким манером дошли они до большой прогалины, и старший показал – здесь, мол, будем на холм взбираться. И даже наполовину преодолели склон, на котором до Катастрофы был оборудован подъемник. Казалось, еще немного – и увидят в свете луны вожделенную цель, высокое, похожее на дворец здание со шпилем. И тут началось.

Твари, атаковавшие их, устроили себе логово там, где на склоне стояла гигантская горка. Они скатывались сверху и сбивали людей с ног. А вокруг валялись оборванные металлические тросы, разломанные сиденья – остатки подъемника. Ее спутники спотыкались об эти тросы, запутывались в буйно разросшейся траве, как в сетях, падали, не успевая убежать. И твари настигали их.

Трое погибло там. Потом, когда выжившие шли обратно к Киевской вдоль набережной, по остаткам старой дороги, стараясь держаться подальше и от джунглей слева, и от плескавшейся справа реки, тонкое длинное щупальце, появившись в проломе каменной ограды, оплело крайнего из них и быстро утащило в воду – он и пикнуть не успел. Она и единственный уцелевший член экспедиции все же вернулись тогда на Киевскую. Это ее и спасло – он смог подтвердить остальным, кто про экспедицию знал, что ее вины в случившемся не было.

Помнится, она еще подумала тогда: «Вот за что особенно не люблю эти экспедиции – вариантов отхода практически нет: до ближайшего метро – пятьсот километров тайги, как говаривал один старик у нас на станции…

Но, несмотря на это, всегда находятся новые безумцы, готовые ради мечты рисковать своей шкурой. Интересно, у кого-нибудь когда-нибудь получится? Может быть, именно в этот раз они дойдут? Но что, если там ничего нет?..»

Когда она сказала Седому, сколько хочет за свои услуги, он только крякнул:

– И почему я должен столько тебе платить? За такую цену я мог бы, наверное, самого Хантера нанять!

Она была готова и к этому вопросу и невозмутимо ответила:

– Потому что я могу видеть в темноте.

Ответила, и внутренне вся подобралась, напряглась. Она всегда боялась сознаваться в этом. Но рано или поздно этот момент все равно наставал – когда речь заходила о цене. Если бы она умолчала о своих способностях, ее цена была бы куда меньше. Но рассказывать о них тоже было рискованно. Мутантов в метро не любили.

Так и есть. Она уловила, как изменилось лицо клиента.

– А, так ты из этих…

Она пожала плечами. Кажется, пронесло – хоть он глядел на нее брезгливо, но крика поднимать или угрожать не стал. Видно, очень ему толковый проводник нужен. «Ну что ж, может, и сторгуемся, – подумала она, – а к взглядам косым мне не привыкать». Если он готов честно платить за работу, то какая разница, как он относится к мутантам, считает их за людей или нет? Когда дело будет сделано, она получит, что ей причитается, уйдет и, возможно, больше никогда его не увидит. К тому же – спасибо тем уродам, которые чуть ее не убили – она теперь не так уж и отличается от остальных людей. Шрам на месте отрубленного шестого пальца скрыт черной кожаной митенкой, а остаток уха прикрыт волосами – к тому же это увечье всегда можно объяснить боевым ранением, еще больше уважать будут.

– Ну ладно, не важно, – примирительно пробормотал клиент. Понятно, успел уже оценить ее добротную экипировку, новенький защитный костюм, удобные и прочные тяжелые кожаные ботинки. Если она может себе позволить прилично одеваться, значит, неплохо зарабатывает.

– Как звать-то тебя?

– Катериной. Можно Кэт.

Так называл ее один придурок с родной станции. Ей это прозвище нравилось, потому что выговаривалось легко и быстро. Впрочем, на станции у нее было и другое имя, но об этом она каждому встречному рассказывать не собиралась.

– Радистка Кэт, значит?

– Я не радистка, – сердито буркнула она. – Просто Кэт. Или Катя, мне все равно.

– Ладно, Катя. Просишь ты, конечно, многовато, но если все получится, то патронов не пожалею – еще и добавлю.

Интересно, откуда у него столько? Ограбил партийную кассу? Как ему удалось раскрутить генсека Красной Линии товарища Москвина на такую дорогостоящую экспедицию? Впрочем, это ее не касается. Как раз на такие вот бредовые проекты люди почему-то охотнее всего ведутся. Зависит от того, как преподнести.

– Так не пойдет, – сказала она. – Половину отдадите мне сразу, перед выходом. Вторую – когда вернемся. Дойдем мы куда надо или нет, это неважно. Вы мне платите, чтоб я вас провела. Я проведу. А уж как далеко мы уйдем – от вас самих зависит.

Не в ее интересах было сразу лишать их надежды.

* * *

Они направились в тоннель в сторону Киевской, затем свернули в боковой тоннель и вскоре увидели решетки, часовых и красные флаги. Седой провел ее через заставу Красной Линии – видимо, его здесь хорошо знали: часовые отдали ему честь, а на ее документы взглянули лишь мельком. И вот тогда в первый раз возникло у нее недоброе предчувствие, пробежало холодком по позвоночнику. Она сама не могла бы объяснить, что ее насторожило. Но чутье подсказывало – лучше бы отказаться. Зря она не прислушалась к этому предупреждению. «Успею уйти, – подумала она, – надо сначала узнать поподробнее про задание».

Радиальная станция Парк Культуры по сравнению с богатой, хорошо освещенной кольцевой станцией, принадлежавшей Ганзе, выглядела полутемной и почти нежилой. «Вот сразу разница чувствуется, – подумала она. – Кольцевая-то понарядней будет. Там между светло-серыми колоннами арки полукруглые, и в промежутках между ними овальные картинки, на которых люди изображены. Хотя от этого великолепия, да еще при ярком освещении, глаза режет. А на радиальной станции колонны квадратные, высокие, зато кажется, что здесь просторнее. И каждая колонна словно еще раз отражается в стене напротив, покрытой кафелем, надраенным до блеска». А еще ей понравились два мостика над путями. На один из них они и поднялись по ступенькам, повернули – там обнаружилось служебное помещение, отгороженное белыми пластиковыми обшарпанными панелями. На них даже сохранились полустершиеся картинки – правда, разобрать уже почти ничего нельзя было, но она успела прочитать непонятное слово «сэндвич», а картинка явно имела отношение к еде. У нее даже в желудке заурчало. Может, это их столовая? Было бы неплохо.

Седой открыл облезлую дверь и пропустил ее в небольшое помещение, куда, кроме него, протиснулись еще двое. Первый – светловолосый парень с короткой стрижкой, чуть полноватый, в новенькой военной форме. Лицо у него было, пожалуй, приятное и открытое, но при этом какое-то вялое, а серые глаза глядели сонно и безразлично. Казалось, по поводу происходящего вокруг него он испытывает только скуку.

«Рохля какой-то, – подумала она, – но так даже лучше. Наверное, начальника какого-нибудь сынок – оттого и раскормленный». Подавляющее большинство жителей вечно голодной Красной Линии выглядели куда более истощенными.

Другой был тощим, щуплым, с морщинистым лицом и выглядел так, словно постоянно принюхивался. Он все время нервно переминался с ноги на ногу, и она мысленно окрестила его Топтуном. Она любила давать нанимателям клички – про себя, конечно. Потому что иной раз они гибли так быстро, что запомнить имена и фамилии она не успевала.

Тут же ясно стало, что она ошиблась, – в помещении обнаружилось только несколько ободранных пластиковых стульев. Значит, на кормежку пока надеяться не приходилось.

Топтун, оглядев ее, недовольно сморщился. «Противный тип, конечно, – подумала она, – но вряд ли опасный. С таким в случае чего можно справиться без труда…»

Седой назвал ей их имена – впрочем, она особо не прислушивалась. Разобрала только, что Рохлю, кажется, зовут Пашей.

– А зачем было бабу нанимать? – подозрительно спросил Топтун. – Что, мужиков подходящих не нашлось?

– Она тоже не промах. И к тому же видит в темноте, – пояснил Седой.

Услышав это, Рохля с некоторым любопытством поглядел на нее. Топтун же сморщился, словно хлебнул кислого.

– Так она из этих, – пренебрежительно констатировал он, словно бы ее здесь и не было.

Она знала и терпеть не могла эту манеру нанимателей – заранее охаять, чтоб потом смотреть свысока. Не иначе как поторговаться хотят. Ничего, она стерпит. Но за каждый косой взгляд им придется заплатить дополнительно. Пусть не думают, что мутанты – существа второго сорта.

Впрочем, она почти ничем не отличается от обычного человека. Но в том-то и загвоздка – в коротеньком слове «почти». Разница практически неразличимая, в критических обстоятельствах могла стать роковой. Всегда легче в трудную минуту пожертвовать жизнью мутанта, утешаясь тем, что он, в сущности, не совсем человек. Даже если очень похож.

Но сейчас она не собиралась вести с ними беседы о правах мутантов. Не тот был момент, не та обстановка.

Топтун, казалось, наконец справился с разочарованием. Лишь напоследок выразительно вздохнул, пожал плечами и закатил глаза, словно показывая, что выбор не одобряет, да что ж теперь делать.

– Еще кто-нибудь идет с нами? – спросила она.

– Да, еще сталкера прихватим и ботаника одного, – ответил Топтун.

– Это кого? – настороженно спросил Седой.

– Серега собирался с нами. Пусть идет. Вдруг и впрямь ученых найдем – ему хоть будет с кем потолковать на равных, вспомнить былое, – усмехнулся Топтун.

Седой как будто успокоился при этом известии.

– Ну, пусть идет, – согласился он.

– А откуда пойдем – с Киевской? – спросила она.

– Ты смотри – разбирается! – довольно хмыкнул Седой. – Нет, Катя, у нас другой план. Хотим по подземному туннелю пройти.

И увидев изумление в ее глазах, пояснил:

– От Спортивной один туннель отходит, который ведет в направлении Университета.

Развернув сложенный вчетверо тетрадный лист, он показал непонятную схему:

– Вот видишь, некоторые думают, что он прямо через подвалы Университета проходит. Метро-Два, слышала про такое? А если нет, то хотя бы где-нибудь на Воробьевых горах окажемся, – он ткнул пальцем в чертеж, – а отсюда уже рукой подать. Господи, как давно я не был в тех местах! – вдруг с чувством сказал он. – Самому не верится, что снова увижу Воробьевы горы.

Она усмехнулась про себя. Рожденные до Катастрофы помнят много лишнего. В этом их сила – и в этом их слабость.

– Только вот что с воротами будем делать? – хмыкнул Топтун.

– Ничего, на месте разберемся, – загадочно сказал Седой. – Есть у меня идея…

Она совсем было успокоилась. Задача, кажется, была даже проще, чем ей показалось сначала. Если они готовы столько платить за прогулку по туннелям, это их проблемы. И все-таки что-то ее настораживало. Где-то здесь был подвох, только она пока не понимала, где именно.

– Выходим завтра утром. До Спортивной на дрезине доедем – я договорился, – сообщил Седой. – Вечером еще обсудим подробности.

* * *

Но вечером они уже почти ничего не обсуждали. Сидели у костра – Рохля, Седой, еще один военный, сосредоточенный и сдержанный, его фамилию она запомнила – Ермолаев. И мужчина лет сорока, видимо, тот самый «ботаник» Сергей, на которого она сначала почти не обращала внимания. Он тоже был в военной форме. Волосы светлые, с проседью, лицо усталое. В разговор сначала вообще не вступал – рисовал что-то в блокноте. Впрочем, говорили они, с ее точки зрения, обо всякой ерунде. Она решила, что Седой просто хочет заранее познакомить между собой участников экспедиции. Пожалуй, это было правильно. «Умный старик, – подумала она. – Хотя и вредный». Седой то и дело называл ее то пианисткой, то радисткой и довольно хихикал, будто сказал что-то ужасно смешное. Видно, это была шутка, понятная только ему.

– А может быть, зря идем? Может, в тех подвалах нет никого? – спросил сталкер Ермолаев.

– Да наверняка есть, – решительно сказал Седой. – Ведь само здание-то стоит до сих пор. А ведь там плывун, оно с самого начала держалось только за счет того, что в подвалах установили криогенные установки, почву замораживали. Значит что? Значит, они до сих пор работают? Иначе бы все рухнуло.

Но голос его прозвучал как-то неубедительно. Сергей, сощурившись, посмотрел на него так, словно хотел возразить. Но ничего не сказал.

– А может, на самом деле оно и рухнуло давно, – произнес Ермолаев.

– Нет, рассказывали люди – стоит пока.

– Да мало ли, что люди болтают. Им еще и не то может со страху привидеться. Они хотят увидеть здание – вот им и кажется, что оно там есть. А на самом деле это все мираж, обман, наваждение.

– Да ну тебя, Ермолаев, помолчи лучше! – с досадой сказал Седой.

– Интересно, а мутанты в туннелях за Спортивной водятся? – спросил Рохля.

– Вроде пока не слышно было, – ответил Ермолаев.

– Ничего, если встретим, Катерина с ними договорится. Она им практически родственница, – хмыкнул Седой. Что-то он начинал ее все больше раздражать.

Сергей поглядел на нее внимательнее.

– Почему родственница? – спросил он. Голос был с хрипотцой, но приятный. Можно так и звать его – Ботаник, подумала она. Но почему-то не шло к нему это прозвище. А другого она придумать не могла.

– Ах, да, Серега, я ж забыл тебе сказать. Катя, проводница наша – не простая девушка, особенная. В темноте видит. Может, и еще какие способности выдающиеся есть у нее, о которых пока молчит, – насмешливо протянул Седой.

Она ждала, что сейчас и Сергей изменится в лице и тоже пренебрежительно скажет какую-нибудь колкость. Не дождалась. Подняла на него глаза. В его взгляде было только любопытство.

– А откуда ты? На какой станции родилась? – спросил он без тени насмешки, вполне дружелюбно.

Вот этого им знать не надо. Она пожала плечами.

– Кэт ниоткуда. Прикольно! – сказал Рохля. Но так беспечно сказал, что она не обиделась. – Кэт ниоткуда заведет нас в никуда.

Седой ожег его мрачным взглядом, но не стал делать замечания. Хотя видно было – веселья Рохли он вовсе не разделяет. Она даже посочувствовала Седому – похоже, основные хлопоты легли на него, и он один из немногих, кто представляет, насколько опасен путь. Ну, может, еще Ермолаев, у которого такой серьезный вид. Все остальные о проблемах думать не хотят – Рохля, видно, по жизни раздолбай и воспринимает поход скорее как приключение, Сергей тоже весь в своих мыслях…

– Прости, если тебе неприятно об этом говорить, – сказал он. Она уставилась на Сергея во все глаза. Крайне редко кто-нибудь вообще давал себе труд поинтересоваться, что ей нравится, а что нет. Очень редко. Практически никогда.

– Просто я думал, что на Филевской линии… – начал было он и смутился. Это тоже было удивительно. Она не привыкла к такому.

– Живут мутанты, – невозмутимо продолжила она за него, – и что я – одна из них. Я вовсе не обижаюсь. Но я действительно не знаю, где я родилась. Моя мать умерла, когда я была маленькой. Я росла у чужих людей на Динамо.

Она специально продумала легенду заранее, выбрала оживленную станцию, где легче затеряться. В подземных швейных цехах Динамо, снабжавших чуть ли не все метро кожаными куртками, трудилось множество женщин. Проверить ее слова было практически невозможно.

– Если бы ты сама не сказала, никогда бы не подумал, – сказал Сергей.

Верно. Она могла бы им и не говорить ничего. Но если бы не умение видеть в темноте, ее услуги ценились бы куда дешевле. Наниматели чаще все-таки предпочитали проводников-мужчин, и нужен был какой-то козырь, чтобы соперничать с ними.

– А другие… отличия у тебя есть? – спросил Сергей. Видно было, что он искал слово, чтобы не обидеть, и это ее чуть не растрогало. Но она не собиралась рассказывать ему об остальных своих приметах. Он мог где-то что-то слышать, и тогда она будет в смертельной опасности. А поговорить почему-то хотелось – как же давно она ни с кем не разговаривала просто так, без подначек, без опаски. Она даже не думала, что ей это нужно, – до нынешнего вечера.

«Осторожнее, – сказала она себе. – Расслабляться нельзя. Вокруг враги. Все люди – враги, и даже самые хорошие – не исключение».

Сергей ждал ответа, и она покачала головой.

– Тогда тебя и мутанткой считать почти нельзя, – заметил он. Она нахмурилась. Опять это «почти», сводящее на нет все его добрые намерения. Почти человек. Но все-таки не совсем…

Он заметил недовольное выражение ее лица.

– Ты просто не представляешь, какие бывают отклонения, чего я насмотрелся за эти годы, – сказал он. – Поверь, по сравнению с остальными ты практически нормальна.

– Все равно такие, как ты, сторонятся таких, как я, – упрямо сказала она.

Он пожал плечами:

– У жены моего знакомого было по шесть пальцев на руках.

– А почему «было»? – тут же насторожилась она.

– Потому что ее больше нет, – неохотно ответил он. – Она умерла молодой.

– Как она умерла?

– Я не хочу сейчас об этом. Это не так уж важно, – произнес Сергей, отводя глаза. «Тут какая-то тайна, – сообразила она, – но понятно, что больше он сейчас ничего не скажет».

– Просто это я к тому, – снова начал Сергей, – что мутанты мутантам рознь. Бывают такие, у которых уже мозг поражен – вот это действительно тяжело. Правда, такие обычно долго не живут.

– А может, у меня уже тоже мозг поражен? – как бы в шутку спросила она.

– У тебя с мозгами, по-моему, дело обстоит куда лучше, чем у многих других, с кем мне доводилось общаться, – сухо ответил он. – Время позднее, пора расходиться.

И только тут она обратила внимание, что остальные уже устроились на ночлег, а беседуют только они вдвоем.

Сергей растянулся на драном спальнике, отвернулся и через минуту, казалось, уже спал. Она тоже оборудовала себе спальное место, но заснуть не могла еще долго – растревожил разговор.

«Надо с ним осторожнее – он вовсе не дурак. А как хочется все рассказать ему. Но нельзя. И не в том дело, что мутантка – он, кажется, один из немногих, кому это параллельно. Но если узнает, что я натворила, кто я такая, – отвернется с ужасом и никогда больше не станет со мной говорить, даже не посмотрит в мою сторону».

* * *

Утром они перекусили в общественной столовой свининой с грибами. Столовая выглядела скромно – ободранные пластиковые стулья, колченогие хлипкие исцарапанные столики. Ей не очень хотелось есть, но она заставляла себя – неизвестно, когда доведется перекусить в следующий раз. Наблюдала за своими спутниками – Седой ел обстоятельно, не торопясь, Сергей жевал рассеянно, Рохля привередливо ковырялся в миске, сталкер Ермолаев глотал торопливо и жадно, как будто плотно поесть случалось ему не часто, Топтун словно обнюхивал каждый кусок. Потом все погрузились на дрезину, сделанную из вагона метро – она уже видела такие на Ганзе, только эта была более обшарпанной. Раздался гудок, и дрезина тронулась в путь. Она напряглась, прислушиваясь, как всегда в незнакомом туннеле, но опасности пока не ощутила.

Довольно скоро добрались до Фрунзенской, где Седой поговорил с часовыми, после чего их беспрепятственно пропустили. Затем еще один перегон – и дрезина притормозила на Спортивной. Дальше им предстояло идти пешком.

Выстроились в походном порядке – она впереди, как проводник («Как самый малоценный член экспедиции, которого не жаль потерять», – усмехнулась она про себя), следом – Седой, за ним Сергей, Топтун и Рохля, а замыкать шествие должен был сталкер Ермолаев. На груди у него висел автомат, у Седого тоже. Она сама больше полагалась на свой нож, хотя у нее был не только «калашников», но и пистолет. У Рохли и Сергея, как она заметила, тоже имелись ножи. Рохля, впрочем, легкомысленно размахивал найденной здесь же палкой, видимо, ручкой от метлы, как будто в случае чего именно ею собирался отбиваться от врагов. Она усмехнулась про себя.

Отошли совсем недалеко, и вдруг она уловила движение сбоку. Застыла, сделав знак остальным. Напряглась, прислушиваясь. Тихий шорох внизу. Посветила и облегченно вздохнула – гигантская многоножка извивалась на шпалах, тщетно стараясь перебраться через рельс.

– Фу, гадость! – буркнул за ее спиной Седой и огляделся, словно прикидывая, чем бы прибить мерзкую тварь.

– Крупный экземпляр, – проговорил Сергей, – но я таких уже видел, тут они не редкость.

– Ну, ты лентяйка, – сказал многоножке Рохля. И занес над ней палку.

Девушку передернуло. Никак она не могла привыкнуть, что люди убивают беспомощных созданий, не делающих им зла, просто забавы ради. Вот так же и с ней в свое время расправились… чуть не убили. С тех пор она особенно жалела всех бессловесных тварей. Куда больше, чем людей. В глазах защипало, она закашлялась.

Рохля тем временем, опустив палку, неожиданно осторожно подтолкнул извивающееся существо. Многоножка, наконец, перевалилась через рельс и мигом просочилась в трещину в стене.

У девушки снова защипало в глазах. «А он не такой уж идиот, как мне казалось, – подумала она. – По крайней мере, не злой».

Она знала, что за Спортивной туннели ведут к разрушенному метромосту. Но они свернули в боковое ответвление, постепенно уходящее вниз. По стенам стекала вода, под ногами струился ручеек.

– Глубоко прокопали, – негромко заметила она.

– Этот туннель под рекой проходит, – пояснил Сергей.

«Как странно», – подумала она. Она и не знала, что кроме верхних туннелей, существует еще этот. Так, значит, над ними сейчас река, толща воды? Ей стало не по себе. Сколько же усилий потребовалось, сколько людей понадобилось привлечь, чтобы прокопать такой ход? Ей хотелось спросить, кто и с какой целью это сделал, но сейчас не время было болтать. Когда они вернутся, тогда и спросит.

Если, конечно, к тому времени будет, у кого спрашивать.

– Говорят, раньше метро хотели под рекой пустить, – словно отвечая на ее невысказанный вопрос, тихо произнес Сергей. – Но потом вдруг был отдан приказ строительство заморозить, а туннели метро провести через мост. А этот туннель все же успели прорыть, и он тоже ведет на ту сторону.

И тут Седой остановился. Ход упирался в запертые железные ворота.

Седой пошарил по стене сбоку, нашел кнопку звонка. Нажал.

Все замерли на месте. Как будто действительно ждали, что сейчас им откроют с той стороны.

Но все было тихо. Седой нажал еще раз. Потом еще. Потом поднял обломок кирпича и постучал в ворота – громко и требовательно. Раз, другой.

– Не надо, – вдруг раздался негромкий голос сзади. Принадлежал он, как ни странно, сталкеру Ермолаеву, который в течение всего пути почти ни слова не проронил. В голосе было отчаяние и какой-то детский страх.