Текст книги "Под-Московье"

Автор книги: Анна Калинкина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 58 страниц) [доступный отрывок для чтения: 21 страниц]

– Чего ж ты там с другом не остался? – ехидно поинтересовался комендант.

– Не люблю бессмысленных обрядов и ритуалов, – высокомерно вскинул голову мужчина. – А еще больше – когда мне указывают, что я должен думать. Я – Вэл, единственный и неповторимый, и как-нибудь сам разберусь, к кому и как должен относиться. Вдобавок ненавижу агрессивную толпу и когда на меня вешают ярлыки. Я не коммунист, не нацист, не садист, не интернационалист. В крайнем случае можете считать, что я индивидуалист и пофигист.

Комендант нахмурился и процедил:

– А ты в курсе, что из-за таких, как твой дружок-соглашатель, фашисты скоро все метро завоюют? Он им, небось, и оружие чинит, из которого они потом в мирных людей стреляют!

– Да ладно тебе, Иваныч, не шуми! – похлопал его по плечу Вэл. – Я вот что скажу, – произнес он, невольно подстраиваясь в лад коменданту, – людям был дан шанс одуматься, а они им не воспользовались. Опять чего-то делят, истребляют друг друга… Да если посчитать, кто чаще убивает, люди или монстры, так первые, небось, впереди окажутся. Поэтому скоро все метро вымрет к чертовой матери.

– Эх, правильный ты мужик, Валера, хоть и не без закидонов, конечно, – вздохнул комендант. – Верно говоришь, надо нам вместе держаться, иначе всем хана.

Комендант и сам отчасти понимал Вэла. Здесь, на отшибе, они не слишком следили за политикой. Наверное, комендант, хоть и вырос уже после развала СССР, все же больше сочувствовал коммунистам. Но в душе он был рад, что сюда не дотягивалась тяжелая рука генсека Красной линии товарища Москвина. А вот к фашистам, как и большинство людей, у которых кто-нибудь из старших родственников да погиб в Великой Отечественной, относился с нескрываемой неприязнью. «Никогда не забывайте, – любил повторять он, – что от нас до этого чертового Рейха всего два перегона по прямой. Бдительность должна быть на высоте!»

И никто из обитателей Улицы 1905 года не подозревал, что ближайшая угроза исходит вовсе не из Четвертого Рейха.

* * *

Кирилл брел по туннелю в сторону Баррикадной, освещая рельсы фонариком. Здесь попадались очень любопытные многоножки размером чуть ли не с крыс, да и вообще тушинцу хотелось прогуляться и отвлечься. Он чувствовал, что теряет Нюту, – этот тип в самое короткое время приобрел на девушку такое влияние, что никого другого она уже не слушала. Это было похоже на колдовство – чем он так приворожил ее? Она буквально в рот ему смотрит, ловит каждое слово. А если спорить, получается только хуже.

В туннеле сегодня было тихо. Конечно, Кирилл помнил, что нужно быть начеку, но в погоне за особенно крупным экземпляром уховертки совсем забыл об осторожности. Когда он опомнился, мерное постукивание раздавалось совсем рядом, хотя звук казался совсем не страшным. Он направил луч фонарика в ту сторону и обмер.

К нему приближался человек без головы, одетый во что-то темное и ощупывавший палочкой шпалы перед собой. «Ну, все!» – подумал Кирилл. Ноги у него стали ватными, а руки затряслись так, что едва не выронили фонарик. Сразу вспомнились рассказы про Путевого Обходчика, а ведь парень не верил во все эти легенды. Но одно дело не верить чужим рассказам, а другое – собственным глазам. Правда, никто не упоминал о том, что Обходчик – без головы. Стоп! О каком-то Безголовом толковала Нюта. Что же она говорила? Кажется, что при встрече с ним можно уцелеть, если отойти в сторону и затаиться. Но было уже слишком поздно, к тому же парень, при всем желании, не смог бы сделать и шага.

– Кто здесь? – окликнул он дрожащим голосом, хотя прекрасно знал, что не получит ответа. Что этот кошмар так и будет безмолвно приближаться к нему, пока жертва не сойдет с ума от ужаса. Да и как бы он мог услышать оклик, если у него нет ни глаз, ни ушей?

Но существо неожиданно остановилось, и тут Кирилл с невыразимым облегчением заметил, что голова у него все же была. Просто человек низко опустил ее на грудь, и в густом сумраке туннеля она сливалась с пальто, создавая на расстоянии такой жуткий эффект.

Человек словно бы прислушивался. Похоже, это был просто какой-то старик, хотя и непонятно, что он делает в туннеле один, – судя по всему, он подслеповат, да еще и глуховат. На бомжа вроде не похож, запах от него исходит какой-то странный – тяжелый и неприятный. Впрочем, парень слышал о таких случаях – когда никому не нужные старики становились обузой, их отводили в туннель и бросали там, оставив немного еды на первое время. Правда, он не думал, что на цивилизованных станциях тоже так поступают. Насколько он знал Зотова, тот, хотя и вечно жаловался на нехватку еды, никогда не попрекал куском ни стариков, ни детей. Даже инвалидам придумывал посильные занятия, чтобы они не ощущали себя в тягость остальным. По станции, например, ловко передвигался безногий калека, у которого вдобавок не хватало нескольких пальцев на одной руке, лицо было словно обожжено, а шея находилась в каком-то подобии корсета. Он вовсе не выглядел несчастным, наоборот, вполне сытым и ухоженным. Более того – многие обитатели станции относились к нему с непонятным почтением.

– Здесь кто-то есть? – спросил старик дребезжащим голосом, прервав размышления Кирилла.

– Как вы здесь оказались? – спросил Кирилл. – Откуда вы?

– Помогите мне, – услышал он в ответ.

– Ну конечно. Давайте я провожу вас до Улицы 1905 года. Тут совсем недалеко.

Он потянул старика за рукав, но тот уперся.

– Моей девочке плохо, – бормотал он. – Помогите, – и пытался увлечь Кирилла в обратную сторону.

Парень колебался. Судя по всему, где-то поблизости осталась какая-то больная и раненая девочка, возможно, внучка старика. Самым разумным в такой ситуации было бы вернуться на Улицу 1905 года и сообщить патрульным, а они пусть разбираются. Но если и вправду совсем рядом находится беспомощный ребенок, то не стоит терять времени. Сначала надо посмотреть, в чем дело и какая помощь нужна, а то ведь этот бедолага ничего толком и рассказать не сможет. Может, вообще окажется, что он сумасшедший и никакой девочки на самом деле нет.

И Кирилл позволил старику увлечь себя в туннель. Тот вцепился в него с неожиданной силой, тяжело навалившись на руку. Они уходили все дальше, и тушинцу это уже совсем не нравилось.

– Давайте вернемся, – сказал он.

– Сейчас, сейчас, – бормотал старик и вдруг потянул его вбок. Кирилл посветил фонариком и увидел туннель, уходивший куда-то в сторону от основного. Рельсов здесь не было, зато под ногами хлюпала вода. Кирилл дернулся, пытаясь вырвать у старика свою руку, но тот умоляюще забормотал:

– Пожалуйста, тут рядом, немножко осталось.

В луч фонаря неожиданно попал мумифицированный труп в лохмотьях, и до парня неожиданно дошло: а не тот ли это туннель к Белому Дому, о котором рассказывал торговец на Баррикадной? Там, говорят, когда-то шли бои. Он остановился, не желая идти дальше. Мало ли, куда тащит его этот ненормальный.

– Все-все, уже пришли, – поспешно сказал старик и шагнул в темный проем. Кирилл, поколебавшись, все-таки последовал за ним.

Они оказались в просторном помещении с низким потолком. На каком-то ящике стояла одинокая свеча в консервной банке, но этого источника света явно было недостаточно. Кирилл посветил фонариком вокруг и вдруг услышал раздраженное ворчание. Вдоль стены стояли клетки, и их обитатели были явно очень недовольны – рычали и сверкали глазами. Парень, забыв обо всем, рассматривал животных. Пятнистый зверек с острым носом, глаза словно обведены черными кругами. Еще одно пушистое существо, на первый взгляд кажущееся таким милым, что хотелось его немедленно погладить. Но когда Кирилл протянул руку, щелкнули зубы – он еле успел отдернуть руку, иначе остался бы без пальца. Завороженный, парень переходил от клетки к клетке.

– Нравится? – самодовольно спросил старик. – Уникальные экземпляры, сохранились только здесь. Не всех удалось спасти… многие, увы, передохли.

Осмотрев клетки, Кирилл осветил стоявший возле противоположной стены топчан, покрытый ворохом тряпок. Здесь вообще стоял тяжелый запах, но ему показалось, что эти тряпки пахнут особенно противно. Вдруг он услышал стон. Тряпки зашевелились, из них приподнялась женщина и принялась тереть руками глаза. Кирилл опустил фонарик, чтобы она привыкла к свету.

Женщина была бледной, темноволосой, с заострившимся носом и запекшимися губами. На ней была только какая-то замызганная рубашка.

– Девочка моя, – пробормотал старик, – чего тебе дать?

Пить! – пробормотала та. Старик протянул ей какую-то банку с мутной водой, и женщина принялась жадно глотать.

– Может, поесть хочешь?

Мотание головой.

– Тошнит меня. Кого ты привел?

– Он поможет нам. Тебе надо рожать детей.

– Ничего мне уже не надо, – с отвращением сказала женщина. – Угомонился бы наконец, душегуб старый.

Ну, ну, полно. Ты поправишься. Как же я без тебя?

– Да уж придется как-нибудь, – с ненавистью пробормотала она и опять опустилась на ворох тряпок.

– Вот и хорошо, – приговаривал старик, – отдохни, и будешь здоровенькой.

Он присел на какой-то мешок, привалившись к стене. Дыхание со свистом равномерно вырывалось у него из груди. Кирилл понял, что старик заснул. Женщина опять приподнялась на топчане и поманила его.

– Подойди поближе… трудно мне говорить. Ты откуда?

Кирилл послушно присел на топчан, отвернув голову и стараясь не обращать внимания на тяжелый запах. От женщины даже на расстоянии исходил жар. Парень протянул руку, коснулся ее лба – так и есть, температура наверняка под сорок.

– Я с Улицы 1905 года. Давай, я буду говорить, а ты молчи. Я, кажется, сам уже догадался, кто вы. На Баррикадной рассказывали про какого-то профессора, который приносил в метро зверей из Зоопарка. А ты его дочь.

– Ученица, – прошептала она.

– Ты больна. У вас какие-нибудь лекарства есть?

– Все просроченное, ничего не помогает.

– Давай я схожу на станцию и приведу врача?

– Нет! – с ужасом вскрикнула она. – Никто не должен знать про нас.

– Но меня-то старик привести сюда не побоялся, – удивился парень.

Женщина промолчала. Казалось, она в беспамятстве. Кирилл поднялся и принялся осматривать помещение. В дальнем углу была еще какая-то дверь. Он шагнул туда и оказался на небольшой площадке. Вниз вела ржавая железная лестница. Кирилл из любопытства спустился на несколько ступенек. Потянуло прохладой и сыростью, и он услыхал внизу журчание воды, а спустившись еще немного вниз, увидел нишу в стене, где лежал какой-то сверток. Сам не зная, зачем он это делает, Кирилл потянул за ткань, покрытую бурыми пятнами. Сверток развернулся, и на него уставилась мертвыми глазами человеческая голова. Посиневшее, искаженное лицо, кое-где обезображенное трупными пятнами. Судя по всему, мужчина средних лет, убитый недавно и явно не монстрами. А если даже его убили животные, то так ровно отрезать голову они бы точно не смогли, не говоря о том, чтобы заворачивать ее в кусок полиэтилена. Кроме головы в свертке обнаружилась рука и ступня. Кирилла затрясло. Вдруг ему показалось, что на него кто-то смотрит. Посветив фонариком вниз, парень увидел темную воду, откуда высунулась чья-то черная гладкая морда, в ожидании раскрыв зубастую пасть.

«Так вот каких зверюшек они тут прикармливают! – потрясение пробормотал Кирилл. Он быстро стал подниматься по ржавой лестнице, потом выскочил на площадку. – Надо немедленно уходить отсюда!»

Профессор спал, женщина как будто тоже. Кирилл быстро направился к выходу, но вдруг услышал злобное ворчание и различил перед собою темную тень. Существо, похожее на огромную зубастую жабу, преградило ему путь.

– Бесполезно, – послышался тихий голос с кровати. Кирилл оглянулся. Женщина опять приподнялась и смотрела на него.

– Это Кром, любимец профессора. Он всех впускает и никого не выпускает.

Парень оскалился и схватился за висящий на плече автомат. И едва сдержал яростный вопль: магазина на месте не было! Должно быть, старик не зря так наваливался на руку Кирилла в туннеле.

– А ты не можешь ему приказать? – облизнув разом пересохшие губы, спросил Кирилл Нину Та покачала головой.

– Бесполезно. Он слушает только его одного.

Теперь Кирилл понял, почему профессор не побоялся его привести сюда, нарушив конспирацию. Предполагалось, что тушинец никому ничего не расскажет, потому, что останется здесь навсегда.

Кирилл сидел возле топчана, на котором металась в жару женщина. Он уже знал, что ее зовут Нина. Старик спал, а они тихонько разговаривали. Все эти годы Нина так страдала от недостатка общения, что теперь пользовалась случаем поговорить с нормальным, живым человеком. Она не боялась раскрывать свои тайны – что-то подсказывало ей, что Кирилл никому не сообщит, а если и сообщит, то ей будет уже все равно. Она знала, что умирает.

– Почему же вы не остались на Баррикадной? Неужели звери были для вас важнее? – спрашивал Кирилл.

– Зверей, конечно, тоже было жалко. И еще профессор не хотел находиться среди тупых, невежественных людей.

– Как же вы тут ухитрялись прокормиться сами и зверей кормить?

– Ну, сначала на поверхность поднимались – костюмы и противогазы у нас были еще во время жизни с людьми – обходили продуктовые магазины. А потом нашли способ добывать еду в метро. Когда сложились основные государства – Рейх, Ганза, Красная линия, мы стали торговать с ними. Вернее, с отдельными людьми.

– Что же вы могли им предложить?

– О, у нас было, что продать! Профессор еще на поверхности занимался проблемами омоложения организма. Делал вытяжку из эмбрионов, изготавливал лекарства, способные продлить человеку жизнь. Ведь несправедливо, что всем изначально отводится примерно одинаковый жизненный отрезок. Один транжирит его без толку, а другой успевает совершить множество важных открытий. Будет только справедливо, если этот другой проживет как можно дольше.

– Значит, профессор торговал своим лекарством? И где же он брал эмбрионов?

Нина насупилась и замолчала. Но Кирилл сам ответил на свой вопрос.

– Их поставляла ему ты.

– Они все равно были бы нежизнеспособными мутантами, – пробормотала Нина, всхлипнув.

– Понятно, – сказал Кирилл. – Меня сюда, видимо, тоже привели в качестве производителя сырья. А потом, когда надобность во мне отпадет, скормите своим зверушкам. Вот уж действительно безотходное производство, образец разумно налаженной жизни. Как в концлагере! Мой отец рассказывал, что прежние фашисты, те, что жили до Катастрофы, не только убивали узников, но и делали сумочки из их кожи и парики – из волос.

– Перестань! Зачем ты так? – тоскливо сказала она. – Я постараюсь тебе помочь.

– Ты ничего не можешь сделать. Сама сказала, этот милый лягушонок у двери не слушается никого, кроме профессора. Значит, те бедняги, останки которых мне попались, транжирили свою жизнь зря и вполне заслуживали того, чтобы срок им сократили? А за их счет профессор продлевал свое собственное существование? Как ты-то могла допустить, чтобы он проделывал над тобой все эти штуки? – Кирилл посмотрел на Нину с отвращением.

– Зачем ты так? – повторила она. – Я решилась на это ради науки.

– Ни за что не поверю. Тебе просто хотелось вкусно есть в то время, как большинство людей в метро подыхало с голода.

– Ты не веришь, что я могу быть преданной, а я восхищалась гением профессора. Своего любимого учителя.

– И в награду за свою преданность гниешь теперь заживо.

– Здесь очень трудно стерилизовать инструменты, – прошелестела Нина. – У меня началось заражение крови.

– А ведь твой гениальный учитель мог обратить свои способности на пользу людям. Отправиться бы в Полис – там тоже живут ученые, как я слышал. Но ему выгоднее было обделывать свои темные делишки вдали от людских глаз. Где же его благодарные клиенты теперь, когда тебе нужна помощь?

– Случилась беда, – пробормотала Нина. – Один из высших чинов Рейха умер после приема лекарства. Нас искали, заочно приговорив к повешенью. Хорошо, что они не знают об этом нашем убежище. К тому же сюда никто не суется – нас стережет Кром.

– И теперь ты умрешь из-за того, что я не смогу выйти отсюда и привести к тебе врача, – покачал головой Кирилл. – Тебе не кажется, что вы перемудрили с мерами безопасности?

Нина пожала плечами. Казалось, она устала. Кирилл встал и прошелся по помещению, разминая затекшие ноги. Осветил фонариком клетки. В одной из них ворочался толстый зверь с тупой мордой, а в углу клетки что-то белело. Луч фонарика упал на непонятный предмет, оказавшийся человеческим черепом. Кирилл не удивился. В крайней клетке сидела вроде бы обезьяна. Парень посветил и обмер – из клетки на него глядел ребенок лет четырех. Огромные глаза на бледном личике, тонкие, искривленные как веточки, руки, горб на спине. В ту же минуту ребенок отпрянул и забился в угол, закрывая лицо ладонями.

– Что это? – с ужасом спросил Кирилл.

– Это мой сын, – прохрипела с кровати Нина. – Одного я все же решилась родить. Наверное, зря – только на мучения ему и себе.

– А почему он в клетке?

– Чтобы случайно не убежал, куда не надо. У меня сил нет за ним следить, профессору тоже не до этого.

– Звери и то лучше относятся к своим детенышам!

– Перестань! – прохрипела Нина. – Все равно я скоро умру, кому он без меня нужен будет – такой?! Я тебя только об одном прошу – если я умру до тебя, открой клетку и убей Вадика. Только как-нибудь быстро, без мучений. Ключ на стене висит, вон там…

Кирилл потерял дар речи. Он представил себе жизнь этого несчастного ребенка – в смрадном полумраке, впроголодь, рядом с одержимыми фанатиками, которым до него и дела нет. Каждый день малыш видел перед собой лишь железные прутья своей темницы. Может, действительно, ему лучше было бы не рождаться на свет вовсе? Вернее – во мрак. Недолгим и мучительным было его существование, а теперь оно вот-вот оборвется. Все же Кириллу не верилось, будто смерть будет для мальчика лучшим выходом, хотя «любящая мать» и попыталась убедить его в обратном.

Профессор заворочался во сне, и Кирилл насторожился.

– Знаешь что? Я, кажется, придумала, как тебе спастись, – прошептала Нина. – Иди туда, за дверь, где лестница, спустись на несколько ступенек и спрячься. Профессор проснется, не найдет тебя и подумает, что ты сбежал. Пойдет опять туннели обходить. А Кром вечерами уходит искать себе еду – в последнее время нам нечем его кормить. Тогда ты вернешься обратно, и, может, тебе удастся уйти. Я попрошу профессора переставить свечку поближе к моему изголовью, когда он соберется уходить, а ты поглядывай – если увидишь, что освещение изменилось, значит, путь свободен. Выжди немного и поднимайся.

Кирилл хотел что-то возразить, но тут старик опять заворочался, что-то забормотав. Нина сделала жест – беги! И Кирилл, шмыгнув в полуоткрытую дверь на площадку, спустился по лестнице, стараясь не смотреть на страшный сверток. Все же он нечаянно задел его, и тот полетел вниз, разворачиваясь по дороге. Внизу плеснуло, снова высунулась зубастая голова, послышалась возня, а потом все стихло. Кирилл поежился. Сверху до него долетали кое-какие звуки. Он различил недовольный голос профессора, ему что-то слабо и невнятно отвечала Нина. Потом послышалась брань и вроде бы удары, затем звериный вой, и вдруг Нина дико закричала. Кирилл быстро полез наверх, хотя ржавые ступеньки гнулись под ним, грозя вот-вот сломаться.

Вбежав в комнату, он поскользнулся на чем-то липком. Посмотрел себе под ноги – по полу растекалась лужа крови. Недалеко от входа валялось тело профессора, теперь и вправду без головы, которая откатилась в угол.

– Это Кром, – глотая слезы, пробормотала Нина. – Я сказал; профессору, что ты сбежал, и он начал бить Крома палкой. Токинулся на него, убил и убежал в подземелья. Лучше бы он и меня убил.

Кирилл был потрясен, но понемногу до него стало доходить что путь свободен.

– Нина, теперь мы можем уйти! Давай я возьму Вадика и пойду на станцию за людьми – одному мне тебя не дотащить. Я при веду врачей, они посмотрят, чем тебе можно помочь.

– Как ты не понимаешь, мне нельзя к людям! – отчаянно за мотала головой женщина, глотая слезы. – Даже если я выживу то навлеку беду на остальных. Разве ты не слышал, Рейх подписал нам смертный приговор, а у них не бывает срока давности Рано или поздно меня выследили бы и убили, а заодно и всех, кто в этот момент оказался рядом. Но я не выживу – у меня уже ноги отнимаются.

– Да ну, брось! – с напускной бодростью сказал Кирилл. – Тебе просто нужен уход и нормальная еда. Ты скоро встанешь на ноги.

Нина слабо улыбнулась:

– Нужно кое-что сделать напоследок. Дай мне, пожалуйста вон ту банку.

В углу стояла небольшая банка с плотной крышкой, в которое было проделано несколько дырочек. Кирилл выполнил просьбу глянув мимоходом, что там в банке, – вроде бы, просто немного земли на дне, ничего интересного.

– Отойди чуть-чуть подальше, – попросила Нина и с трудом откупорила банку. На ладонь ей выполз паук размером с фалангу большого пальца, угрожающе приподнял передние лапы и так застыл.

– Ну вот и все, – нежно сказала женщина. – Пожалуйста, по заботься о моем несчастном сыне так, как я тебя просила. И не бойся – паук сдохнет, как только выпустит яд.

До Кирилла еще не успел дойти смысл ее слов, когда она сжала паука в кулаке. Тихо вскрикнула и откинулась на постели. Лицо ее посинело, рука разжалась, и мертвый паук скатился на пол.

– Дура, что ж ты сделала? – потрясенно прошептал Кирилл, но поправить ничего уже было нельзя. Он даже не решился прикоснуться к мертвому лицу, чтобы закрыть Нине глаза, – просто накинул сверху какое-то драное покрывало.

– Мама, – сказал ребенок из клетки.

– Мама спит, – объяснил Кирилл. – Она теперь долго будет спать. А мы с тобой пойдем погуляем. Ты ведь, наверное, никогда отсюда не выходил? А я тебе многоножку покажу.

Ребенок подозрительно смотрел на него. Кирилл снял со стены ключ и отпер клетку. Как ни странно, на этот раз ребенок не стал шарахаться. Кирилл осмотрелся. Свеча все еще горела, освещая мертвое тело профессора и длинный сверток на постели. Тушинец включил фонарик и задул свечу. Звери возились в клетках. Немного поколебавшись, Кирилл стал отпирать клетки, благо ключ подходил ко всем замкам. Пятнистое существо выбралось наружу, другие остались сидеть на месте. «По крайней мере, если они и сдохнут, то не по моей вине». И Кирилл вышел в туннель, ведя мальчика за руку и надеясь, что проклятая лягушка ускакала далеко и не попадется им по дороге.