Текст книги "Добродетельная вдова"
Автор книги: Анна Грейси
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 6 страниц)
– Уверен, тревожиться не о чем, – проговорил викарий, в голосе которого вовсе не слышалось уверенности. – Будь у вас подозрения насчёт этого парня, вы бы взяли Эми с собой. У вас хорошее чутьё.
С каждым подбадривающим словом, Элли всё больше одолевали сомнения. И страх.
– Вижу, вы засомневались, – кивнул он. – Предоставьте разбираться с этим делом мне. Если парня разыскивают, рано или поздно мы об этом узнаем. Ступайте домой, милая. Позаботьтесь о дочке.
– Ох, да-да, иду. Благодарю вас, викарий, что одолжили мне вещи, – сказала Элли, поднимая выше небольшой свёрток в руке. – Я скоро их верну.
Почти всю дорогу домой Элли пробежала бегом, страх нарастал в ней с каждой минутой. Как она могла позволить своим… своим чувствам возобладать над здравым смыслом! Оставить Эми только потому, что на улице холодно и сыро! Поверить на слово человеку, что он потерял память. Поверить лишь потому, что он ей нравился – слишком нравился, по правде говоря, – что заслуживает доверия по этой причине. Да он же запросто мог оказаться настоящим негодяем!
Викарию легко было рассуждать о её безупречном чутье, он-то ничегошеньки не знал, в какую неразбериху она превратила собственную жизнь. Она безоглядно доверяла своим внутренним ощущениям и чувствам. А они не стоили доверия! Боже правый, она умудрилась оставить дочку с незнакомцем! Она же с ума сойдёт, если с Эми что-то случиться.
Элли подбежала к коттеджу и распахнула дверь. Нижняя комната оказалась пуста. Никаких признаков дочери. Сверху раздались голоса, однако Элли не смогла разобрать слов. И тут услышала, как тревожно взвизгнул тоненький голосок.
– Нет, нет! Перестань! – пронзительно кричала Эми.
Элли понеслась вверх по крутой лестнице, перескакивая через ступеньки, едва не падая. Она с грохотом ворвалась в комнату и остановилась, тяжело дыша, уставившись на открывшуюся перед ней картину.
«Убийца», которому она вверила свою дочь, сидел на кровати, где она его и оставила. Он, слава Богу, нашёл и надел свою рубашку, прикрыв широкую, волнующую грудь. Вдобавок на нём красовались одна из её шалей и самая лучшая шляпка, которая, надо сказать, сидела криво и ленты её были завязаны неуклюжим бантом на щетинистом подбородке. Руки мужчины были заняты куклами. На его коленях, поверх простыней, расстелено кухонное полотенце, на котором устроено чаепитие в миниатюре – тарелками и чашками для воображаемой еды и напитков служили желудёвые шляпки.
Элли встретил довольно робкий взгляд синих мужских глаз, блеснувших насмешливо-весёлым огоньком.
– Ой, мамочка, мистер Мишка не сидит смирно и всё время опрокидывает чашки и тарелки моих кукол. Вот, погляди! – Эми сердито указала на несколько перевёрнутых «чашек». – Плохой мистер Мишка! – строго отчитала малышка.
– Прости меня, принцесса Эми, но ведь я предупреждал, что мы, медведи, – звери большие и неловкие и неподходящая компания для пикника с дамами, – оправдывался «убийца».
Элли разразилась слезами.
Остальные потрясённо смолкли на мгновение.
– Мамочка, что ты? Что случилось? – Эми сползла с кровати и крепко обняла ручонками мамины ноги.
Элли опустилась на табурет, подхватила Эми на руки и стала укачивать её, прижав к себе и продолжая плакать. Из груди рвались громкие, болезненные рыдания, которые она была не в силах остановить.
Она слышала движение со стороны кровати, однако оставалась во власти слёз и только и могла, что крепко обнимать дочь и плакать. Она понимала, что проявляет слабость и бесхарактерность, что её долг – быть сильной и заботиться об Эми… Эми, что сейчас рыдала от испуга, поскольку никогда прежде не видела, чтобы мама плакала…
Но Элли была не в силах совладать с безудержными всхлипами. Они рождались где-то глубоко внутри и с болью вырывались, едва давая вздохнуть. Так, навзрыд, она ещё в жизни не плакала. И это ужасало.
Она смутно почувствовала, что он стоит рядом с ней. Ей показалось, что её неловко погладили по плечу и спине, однако уверенности в том не было. Внезапно она ощутила, как её подхватили и подняли сильные руки. Он поднял её вместе с Эми, перенёс к кровати и усадил к себе на колени, обняв и сильно прижав к большой и тёплой груди. Элли попыталась высвободиться, но сопротивлялась слабо, и через минуту-другую что-то внутри неё, какой-то барьер, просто… пал и она расслабилась, прильнув к мужскому телу, позволив обнимать так, как никто её ещё никогда не обнимал. И разрыдалась пуще прежнего.
Он ни о чём не спрашивал, просто обнимал их, водя щекой и подбородком по волосам Элли, и что-то успокаивающе бормотал. Эми почти тотчас перестала реветь. Чуть погодя Элли услышала, как он шёпотом говорит её крошке пойти умыть личико, что мама скоро перестанет плакать, что она всего лишь устала. Элли почувствовала, как дочка выскользнула из её объятий. Эми опёрлась на его колено в беспокойном ожидании, похлопывая и поглаживая мамины вздрагивающие плечи.
Элли заставила себя улыбнуться, надеясь тем самым заверить малышку, что всё будет хорошо. Она отчаянно пыталась справиться со слезами, однако по-прежнему не могла произнести ни слова – она судорожно вдыхала, безобразно сопела и захлёбывалась, содрогаясь в прерывистых, сухих, болезненных всхлипах. Элли услышала, как Эми на цыпочках спустилась по лестнице.
Наконец из Элли вырвался последний всхлип. Она совсем ослабела, силы в ней было, что в мокрой тряпке – да и выглядела она, похоже, соответственно.
– П… простите меня, – хрипло произнесла она. – Я… я не знаю, что на меня нашло.
– Тшш. Это не важно. – Объятия мужчины были тёплыми и надёжными. Он убрал с её лица влажный завиток волос.
– Вообще-то я не такая уж плакса, правда.
– Я знаю, – услышала она его глубокий и ласковый голос подле уха.
– Просто… мне вдруг пришло в голову… то есть я подумала… – Как она могла рассказать ему, о чём подумала? Что она могла сказать? Я решила, что вы собираетесь навредить моей дочке, а когда обнаружила, что ошиблась, просто-напросто разревелась. Разве не глупо? Он, пожалуй, решит, что ей место в Бедламе. Ей уже и самой кажется, что там ей самое место!
– Я никогда в жизни ещё так не плакала. Даже, когда умер мой муж.
– Значит, уже давно пора было. Не нужно уточнять, – произнёс он совершенно прозаическим тоном. – Разумеется, вы были крайне напряжены, внутри столько всего накопилось, что стало просто невыносимо. И когда это случилось, вам нужно было как-то избавиться от напряжения, выплеснуть эмоции.
Она неуверенным жестом выразила протест, и он продолжил:
– Женщины плачут, мужчины обычно ввязываются в драку или… – она чувствовала по его голосу, что он улыбается, – отправляются в спальню. Но мне доводилось видеть, как мужчины заливались слезами, точно как вы сейчас, когда ситуация становилась чересчур невыносимой. В этом нет ничего зазорного.
– А вы так плакали? – спросила она после непродолжительного молчания.
Элли ощутила, как мужчина весь напрягся. Он долго ничего не произносил, а после покачал головой:
– Нет, чёрт подери! Я по-прежнему ничего не могу вспомнить. Хотя мне на миг показалось, что я вспомнил. – Он вздохнул, и она почувствовала его тёплое дыхание в своих волосах. – Сплошное расстройство, словно ответ вот он, ждёт тебя. Словно замечаешь краем глаза слабый проблеск, а стоит повернуть голову – и ничего уж нет…
– Уверена, память скоро вернётся, – успокаивала его Элли, накрыв ладонью его руку.
– Всё может быть. Ну, так вы готовы поговорить об этом?
– О чём?
Мужчина развернул её на коленях так, чтобы она могла хорошо видеть его лицо.
– Не увиливайте. Что вас так огорчило? Давайте, расскажите мне. Может, я и не в состоянии ничего вспомнить, однако помогу вам, как могу. Вас кто-то хотел обидеть? – Его глубокий голос звучал искренне.
Элли не могла заставить себя признаться в том ужасном подозрении, какое овладело ею в доме викария. Она посмотрела на собеседника, пытаясь придумать, как объяснить…
Должно быть, на её лице отразилось больше того, что ей представлялось.
– Всё дело во мне, верно? – мягко произнёс он. – Я ваша головная боль.
Она ответила не сразу, однако он и без того знал. Руки его расцепились, и ей внезапно стало холодно. Он осторожно снял её со своих коленей и усадил рядом на кровать.
– Нет, нет, – торопливо запротестовала она. – Это не… столько всего навалилось, но я не хотела обременять…
– Просто скажите… я… мне нужно знать, – говорил он хрипло. – Вы, правда, не знаете меня или всё же знаете и… и боитесь по какой-то причине?
Последовала недолгая тишина, затем он сунул руку под матрас и вытянул сковороду, которую туда в первую ночь положила Элли.
Она зарделась и не знала, куда девать глаза.
– Я нашёл её сегодня утром, когда одевался. Это предназначалось мне, верно? На случай, если я вздумаю накинуться на вас посреди ночи.
Смущённая, Элли кивнула.
– И когда вы недавно влетели в эту комнату, пробежав без остановки, должно быть, не меньше мили… Это всё из-за меня. Вы переживала за Эми, так ведь? Переживали, что оставили её со мной одну. А когда поняли, что она в безопасности и… никто её пальцем не тронул, разрыдались от облегчения…
Элли скорбно молчала.
От её безмолвного подтверждения его догадки, руки мужчины напряжённо сжались в кулаки.
– Я не вправе винить вас за это. Никто из нас не знает, что я за человек. Конечно, я не думаю, что смог бы обидеть ребёнка… но пока ко мне не вернулась память, я не могу знать, что я за человек… или каким был. – В голосе его явственно слышались боль и разочарование.
Элли пыталась придумать, что сказать. Она нутром чуяла, что человек он хороший, однако была согласна с ним в том, что им ничего о нём не известно.
– Полагаю, я сделал только хуже, вот так схватив вас, – с горечью признался он. – Я растерялся. Мне просто нужно было вас обнять… теперь вижу, что вёл себя дерзко.
Элли хотелось расплакаться. Нет! Она хотела сказать ему, что он поступил совершенно правильно, что она слишком смущена тем, как уютно чувствовала себя в его руках, чтобы признаться. Не могла объяснить, как в его объятиях поняла, какое это облегчение, почувствовать себя слабой хоть разочек… пусть совсем на чуть-чуть. Всю жизнь она только и делала, что была сильной.
Она хотела рассказать ему, как это замечательно, когда тебя обнимает сильный мужчина, словно ты любима, словно о тебе заботятся… несмотря на твою слабость.
Однако она не могла предстать такой ранимой перед ним. Мужчины пользуются женской уязвимостью. И помоги ей Боже, она заботилась о нём – настолько сильно, что позабыла о благоразумии – об этом безымянном незнакомце, которого знала две ночи и два дня и который б?льшую часть этого времени пребывал без сознания. Она не могла ему открыться с такой стороны.
– И за это утро… в постели… я тоже прошу прощения.
Лицо Элли запылало. Она вскочила на ноги.
– Здесь не за что извиняться, – хрипло проговорила она. – Мы оба были в полусне, и вы не можете отвечать за… за свои действия. Вы не знали, что вы…
– Знал, – прервал он её низким голосом. – Я совершенно точно знал, что я делаю. И я честно предупреждаю вас, миссис Кармайкл. Пока с моей памятью не всё в порядке, вашей добродетели ничего не угрожает. Однако как только я вспомню своё имя, а также женат я или нет…
Она ждала, что он закончит свою мысль, и, так и не дождавшись, с волнением посмотрела на него.
Он улыбнулся ей собственнической, по-волчьи голодной улыбкой и нежным голосом неспешно продолжил:
– И если я не женат, предупреждаю вас, миссис Элли Кармайкл… я намерен лицезреть вас голой в одной постели со мной и проделывать с вами все те штучки, как сегодня утром, и даже более того.
Это прозвучало как клятва.
Красная, словно рак, Элли всё же смогла довольно хладнокровно произнести:
– Полагаю, у меня есть своё мнение на сей счёт, сэр.
– Вам же это нравилось сегодня утром…
– Вы не имеете ни малейшего понятия, о чём я думала! – отрезала Элли. – И больше этих глупостей мы обсуждать не будем! А теперь, я пойду найду вам какие-нибудь тапки. У викария слишком маленькая нога, чтобы можно было воспользоваться его обувью, поэтому на худой конец сойдут и тапки. И бритва вам тоже не помешает.
Он уныло потёр подбородок.
– Выходит, вам не нравится моя щетина, да? Вашей дочке она не понравилась, но вам, сдаётся мне, она вполне может показаться… возбуждающей. – Он ухмыльнулся ей, а в его невозможно синих глазах заплясали чёртики.
– Довольно! – выпалила Элли, подозревая, что покраснела с головы до пят. – Я принесу вам горячей воды для бритья, а после мы будем обедать. В котелке тушится зайчатина.
– Да, её аромат меня уже давно сводит с ума. – Он с жаром глядел на неё. – В этом коттедже столько всего сводит с ума, что у такого изголодавшегося парня, как я, не осталось выбора…
Глаза его красноречиво свидетельствовали о том, что он подразумевал под словом «изголодавшийся». Речь шла вовсе не о еде.
Элли как ветром сдуло.
– Мамочка отправила меня к тебе с зеркалом, – объявила в дверях Эми. – Она сказала, тебе оно пригодится для бритья.
Он ухмыльнулся. Всего пару минут назад, «мамочка» заглянула в комнату, чтобы оставить прямо на пороге котелок с горячей водой и снова удалиться, бормоча что-то о том, что у неё дела. Вероятно, ему не следовало снимать рубашку, но, чёрт побери, не станет же он бриться в, по всей видимости, единственной рубашке, которая у него имелась.
Эми протянула ему маленькое квадратное зеркальце, и он робко принял его, вдруг лишившись мужества перед перспективой увидеть своё отражение. Узнает ли он себя?
Он медленно поднял зеркало и нахмурился. Неудивительно, что Элли ни капли не доверяла ему! Да он же чёртов пират! Не хватало только серьги в ухе да повязки на глаз! Кожа смуглая – загоревшая на солнце, решил он, сравнивая её с другими частями тела. Похоже, он много времени провёл вне дома. Чего бы не стал делать джентльмен. А вот пират…
Глаза у него синие, но это он уже узнал ранее от малышки, столь торжественно его разглядывавшей. Понятно, почему она посчитала его медведем, однако… ему не только надо было побриться, ему ещё следовало постричься. Из-под повязки во все стороны торчали тёмные густые волосы. Брови тоже были густые и чёрные, нахмуренные как у чёрта. Нос длинный и – он слегка повернул голову – не очень ровный. Должно быть, его когда-то сломали. На коже красовалось несколько небольших шрамов, а также синяки от недавних ушибов. В общем, зрелище малопривлекательное. Ко всему прочему он приметил на теле и старые шрамы. Похоже, драк в его жизни было хоть отбавляй.
Настоящая находка для женщины, чтобы приютить и окружить заботой, – драчливый, лохматый, чернобородый пират! Да такого злодея кому угодно позволительно без зазрения совести оставить на морозе, что уж тогда говорить о беззащитной женщине с маленькой дочкой. Он потянулся за мылом и горячей водой. По крайней мере, о бороде он может позаботиться.
– Пожалуйста, подержишь для меня зеркало, а, принцесса?
Эми охотно на это согласилась и зачарованно наблюдала, как он намыливал кожу и осторожно сбривал мыло вместе с щетиной.
– Лучше? – спросил он, закончив.
Эми протянула руку и мягонькой ладошкой провела по только что выбритой коже.
– Хорошо, – задумчиво произнесла она, – но колючки мистера Мишки мне тоже нравились.
Он хмыкнул:
– Колючим медведям нет места в коттеджах. А теперь мне надо домыться, поэтому марш вниз, принцесса, помогать маме. Я скоро спущусь.
У Элли пересохло в горле. Она попыталась сглотнуть, когда он склонил голову под низкой притолокой и спустился, преодолев последние несколько ступенек. Он выглядел неожиданно… по-другому. Свежевыбритый, без повязки на голове, с приглаженными назад с помощью расчески и воды волосами. Кожа сияет здоровьем, глаза – ясные, и в них проблёскивают озорные искорки весёлого лукавства. Чистая рубашка, казалось, сверкала своей белизной на фоне смуглой кожи; рукава закатаны почти до локтей. Рубаха была заправлена в штаны из оленьей кожи, не очень плотно обтягивающие, однако же…
Глупости, одёрнула себя Элли. Они, должно быть, были облегающими ещё в день его появления – по правде сказать, даже более облегающими, поскольку он промок насквозь. И это тепло внизу живота появилось от того, что ей знакомо это тело, скрытое штанами, она помнит, как оно, обнажённое, прижималось к ней не далее как сегодня утром.
– Присаживайтесь. Стол накрыт, – жестом пригласила она гостя и снова повернулась к очагу, чтобы снять тяжёлый котелок с булькающим тушёным мясом.
Она почувствовала, как сильная рука обхватила её за талию, другой рукой мужчина забрал у неё прихватку и с её помощью повесил обратно на крюк чёрный чугунный котелок.
– Я могу сама, – пробормотала она, выскальзывая из его некрепкого захвата.
– Знаю. Однако своим появлением я добавил вам немало хлопот. Пока я здесь, я буду помогать, чем могу, и постараюсь снять с ваших плеч часть забот. – Он осторожно переставил котелок на стол.
«Пока я здесь…» Слова эхом отдавались у Элли в голове. Да, как только восстановится память, он уедет – к жене и детям, конечно же. Ко всем двенадцати, угрюмо подумала она.
Они обедали в тишине. Он ел аккуратно, без суеты. Передавал ей и хлеб, и соль и даже долил ей воды в чашку, хотя она его об этом не просила. Элли задумчиво поглощала пищу. Манеры и произношение мужчины свидетельствовали о его благородном происхождении, однако следы на теле выдавала в нём человека, которого жизнь подвергла тяжёлым физическим испытаниям. Вдобавок он знал, как управляться с очагом: он ловко заменил котелок с тушившейся в нём едой на огромный чайник с водой; а то, как он действовал, вновь разжигая затухавший огонь, показало, что он понимает, как важно для Элли не тратить понапрасну драгоценное топливо; да и в целом, в скудной обстановке её дома, похоже, чувствовал себя как дома – что не свойственно для джентльмена. Умение вести себя за столом и правильная речь могли бы объясниться тем, что он работал слугой, однако же в нём не было угодничества, присущего прислуге. Наоборот, Элли назвала бы его скорее заносчивым, поскольку в поступках он руководствовался только собственным желанием, и даже не спрашивал, хотела она его помощи или нет.
Он починил болтавшуюся ставню, стук которой сводил Элли с ума круглый год. Однако то, что он починил её без спросу, почему-то рассердило Элли. Не имея при себе верхней одежды, он, тем не менее, выбрался на холод и наколол целую кучу дров. Поленницу он сложил под навесом у чёрного входа, откуда дрова забирать оказалось гораздо удобнее, чем с того места, где Элли их хранила прежде. Он легко, со знанием дела орудовал топором. И от вида перекатывающихся мускулов под свободной, мягкой рубашкой у Элли пересохло во рту. Взгляд её прилип к его фигуре, как плющ к скале… пока она не вспомнила, что ей есть чем заняться. Она должна быть благодарна ему за помощь. И она была благодарна… вот только…
В любую минуту он может вспомнить своё имя и то, что у него есть жена, которая вправе требовать от него подобных услуг! И двенадцать детишек. Как он смеет заставлять её думать, что без него ей не обойтись… заставлять её и Эми чувствовать себя частью семьи… Это же нечестно.
Днём она заметила, что Эми, белая как мел, с застывшим на крохотном личике ужасом стоит во дворе и смотрит вверх. Элли выбежала на улицу узнать, что случилось, и перепугалась не меньше дочери, увидев, как этот несносный человек лазает туда-сюда по крутому скату крыши, беззаботно выравнивая шифер. Она не могла сдвинуться с места, только беспомощно крутила в руках кухонное полотенце. Несколько раз он поскальзывался, и сердце Элли едва не выскакивало из груди, а когда она поняла, что он чинит её протекавшую крышу, – тугим комом встало в горле. Должно быть, он заметил, что она поставила на подоконник своей комнаты котелок, чтобы туда капала вода.
Всё время, пока он был наверху, Элли боялась даже вздохнуть, а уж о том, как он взобрался на крышу без лестницы, даже думать не смела! И вот он наконец спустился вниз, спустился столь стремительно, что она испуганно ахнула, а после стоял и смотрел таким… таким взглядом, словно она должна благодарить его за то, что он рисковал своей дурьей башкой по столь ничтожному поводу!
Да она готова была его тут же придушить. Или запрыгнуть на него и целовать до потери сознания.
Но разумеется, она ничего подобного сделать не может, ведь он ей не принадлежит – и вряд ли когда-нибудь будет принадлежать, – следовательно, у неё нет права ни целовать, ни душить его. Ей даже накричать на него нельзя, как, скажите на милость, она может на него кричать за то, что он ей помог? За то, что так глупо напугал? За то, что она вдруг поняла, что влюбилась в него? Негодяй!
Она любила его.
Победная ухмылка медленно сползла с его лица, глаза загорелись, и Элли подумала, не произнесла ли она эти слова вслух. Он глядел на неё, прожигая насквозь, синие глаза пылали, нечто прочитав в её лице. Он решительно шагнул к ней. Она знала, что он собирается сгрести её в объятия и поцеловать, как сегодня утром, так, что она вся растает.
Но она не может, ох, не может. Ведь если она позволит ему любить себя, а потом будет вынуждена отпустить его, она этого не перенесёт… Элли вытянула трясущуюся руку, останавливая его, и он слегка отступил назад, тяжело дыша и поедая её взглядом. Она, не отрываясь, смотрела ему в глаза, однако не подпускала к себе, выставив вперёд руки. Так они и стояли, недвижимы.
– Мистер Мишка! – раздался сердитый детский голосок.
Он не ответил и всё глядел на Элли, прямо-таки пожирая её глазами.
– Мистер Мишка! – Эми яростно дёрнула его за штанину.
С видимым усилием он наконец оторвал взгляд от Элли и присел на корточки перед её дочуркой.
– Что, принцесса?
– Нельзя забираться на крышу без маминого разрешения! Это очень опасно. Ты мог свалиться вниз и снова разбить себе голову. Ты плохой мишка! – И добавила дрожащим голосом: – И ты страшно напугал меня и маму.
– Правда напугал, принцесса? – смягчившимся голосом проговорил он. – Тогда прими мои извинения. – Он сгрёб девчушку в охапку и нежно прижал к себе. Посмотрев поверх маленькой Эминой головки, он встретился взглядом с Элли, в его глазах читалось раскаяние и что-то ещё, чему она не могла дать определения.
Глаза Элли затуманились. Ну что поделаешь с этим мужчиной? Разве отыщется на свете женщина, которая может не полюбить его? Она пошла обратно к дому. У него, наверное, с полдюжины любящих жён.
Элли нервничала. Ночь подступала всё ближе и ближе. Они сидели у огня в дружелюбном молчании. Она штопала, он строгал полено. Эми только недавно отправилась в постель. И Элли тоже давно пора было ложиться, но она всё оттягивала этот момент. Скоро им снова придётся делить одну кровать. Выбора не было. Да, они уже спали в одной постели две последних ночи, однако он-то был без сознания. Главным образом…
Она старалась не думать о том, что почувствовала, когда проснулась в его объятиях. Нельзя допустить, чтобы это повторилось. Это неподобающее поведение для респектабельной вдовы, и ничего подобного себе она больше не позволит, потому что, ко всему прочему, она боялась, что если позволить ему опять так прикасаться к ней, остановиться уже будет невозможно. Она и так уже почти по уши влюблена в него. Она не сомневалась, что если отдастся ему, то он окончательно завладеет не только её телом, но и сердцем…
Она и так уже почти всё потеряла в жизни, но всё-таки выжила. Однако если она полюбит его и после потеряет, этого ей, вероятно, не достанет сил пережить. Она должна оставаться сильной, если не ради себя, так ради Эми. Разбитое сердце – не позволительная для Элли роскошь. Она не даст этому мужчине разбить ей сердце.
– Мистер Мишка, – прочистив горло, обратилась она к нему, пользуясь именем, что дала ему Эми.
Он вскинул взгляд:
– Миссис Кармайкл?
Лицо его растянулось в медленной улыбке, белые зубы по-волчьи сверкнули в свете камина. Он снова смотрел на неё тем взглядом, и она ощутила, как неровно забилось её сердце.
– Это насчёт приготовлений ко сну, – проговорила она, стараясь, чтобы голос звучал живо и бесстрастно. Вышло нечто похожее на писк.
– Да? – понизил он голос.
– Я добродетельная вдова, – начала она.
Он выгнул бровь.
– Я… – с негодование повторила она.
– Всё в порядке любимая, – успокаивал он. – Я не сомневаюсь в твоём целомудрии.
– Не называйте меня любимая…
Он поднял руку в примиряющем жесте.
– Миссис Кармайкл… Элли… со мной ты в безопасности. Даю слово джентльмена, что не причиню тебе боли.
На лице Элли читалось беспокойство. Легко ему давать такие благородные обещания, но откуда узнать, джентльмен ли он? И что он подразумевает под болью? Его уход – вот что окажется для неё болью, но останется ли он, когда излечится от потери памяти? Она в этом сильно сомневалась. С чего вдруг привлекательный мужчина, полный здоровья и сил, захочет остаться в маленьком коттедже в какой-то глуши с бедной вдовой и маленькой девочкой?
– Нам ничего не остается, как… – она судорожно сглотнула, – разделить постель – в определённой мере, разумеется. Я завернусь в простыню, и вам тоже придётся это сделать. И сим образом мы разделим кровать и одеяло, однако же сохраним целомудрие. Вы согласны? – Голос её вновь сорвался на писк.
– Согласен, – отвесил он ироничный поклон. – Теперь мне можно отправляться наверх раздеваться, а ты займёшься тем же самым у камина?
Элли почувствовала, что краснеет.
– Совершенно точно.
Она снесла вниз ночную рубашку из самой плотной ткани и, как только услышала его шаги на втором этаже, стала расстёгивать платье. Элли раздевалась при свете камина, пару раз взглянув в окно на кромешную ночную мглу, чувствуя себя выставленной на показ. Закутавшись в толстенную шаль, подхватила свечу и бегом поднялась по ступеням. Она остановилась в дверях.
– Вы нашли свою простыню? – прошептала она. – Я положила её для вас на кровать.
Ответом ей был глубокий смех, звук которого восхитительным эхом прокатился по её телу.
– Так нашли? – повторила она свой вопрос, поднимая свечу и разглядывая спальный альков.
– Да, любимая. Я же дал слово, помнишь. Я само целомудрие, безвреден, как мышь в мышеловке. – Голые плечи и верхняя часть груди тёмным пятном выделялись на фоне белой простыни. Взгляд таинственный, белые зубы нет-нет да поблёскивают. Он не выглядел целомудренным. Он выглядел привлекательным и сильным, в общем, настоящая угроза для душевного спокойствия добродетельной вдовы.
Она сглотнула и, отвернувшись от него, села, чтобы снять обувь и чулки. Затем взяла свою простыню и плотно в неё завернулась, чувствуя, как он следит за каждым её движением. Наконец она загасила свечу, поставила её на пол у кровати, сделала глубокий вдох и нырнула в постель рядом с ним.
Она лежала, напряжённо вытянувшись, на спине, вся сжавшись под одеялом в своём коконе из простыни, стараясь не касаться его. Она лишь слушала шум ветра в деревьях да дыхание лежащего рядом мужчины. На этот раз спать с ним оказалось гораздо хуже, чем в первую ночь. Тогда она боялась его как незнакомца. Теперь от него веяло иной опасностью, от которой сковородой не защититься.
Прежде он был для неё чужаком, не более чем раненым с красивым телом. Теперь же она знала, что в глазах его могут плясать чёртики, знала, какой он на вкус, какие ощущения дарят его руки, гладя её кожу, лаская её, словно он считал её красивой и любимой. До замужества она привлекала мужчин лишь своим наследством. Сейчас она ничего не могла предложить, только себя. Однако же он всё равно хотел её. И когда прикоснулся к ней, она почувствовала себя… желанной.
В этом крылась опасная притягательность. Он уже проник ей в душу, если не под юбки. Теперь только тоненькая хлопковая простыня защищала её добродетель… и её сердце. Она лежала натянутая, как струна, едва осмеливаясь дышать.
– О, Бога ради! – он повернулся, вздыбив одеяло и простыни, перекатил её на бок и прижал спиной к своему телу.
– Прекратите. Вы обещали…
– И не нарушу обещания! Всё в рамках приличия, какое я в состоянии обеспечить. Элли, перестань волноваться. Мы завёрнуты в простыни – что может быть безопаснее. Но я не могу заснуть, пока ты вот так лежишь, словно одеревенела… – Он неловко засмеялся. – У меня та же беда, если хочешь знать.
Элли зарылась горящей щекой в холодную подушку. Нет, она ничего не хотела об этом слышать. Хватит того, что она ощущала эту его «беду» даже сквозь простыни. На что немедля отозвалось всё её тело.
– Прости, надо было держать язык за зубами. Ладно, оставь волнение, любимая, и давай спать. Ты же знаешь, так мы оба лучше отдохнём.
Ничего Элли не знала, но противиться не стала и продолжала лежать прижатой к его телу, наслаждаясь теплом мужчины, исходящей от него силой и чувством защищённости. Как непривычно и соблазнительно ощущать себя… желанной.
Они долго лежали в тишине, прислушиваясь к шуму ветра за окном. В конце концов она заснула.
Он лежал в темноте, прижимая Элли к себе. Даже через простыни, он чувствовал мягкие изгибы её тела, доверчиво прижатые к нему. Её ступни, освободившись от плена простыни, покоились между его икрами, холодные, как два маленьких камушка. Он улыбнулся. Он был лишь счастлив послужить ей горячим кирпичом.
Она вздохнула во сне и уютнее пристроилась к нему. Он уткнулся лицом в изгиб её шеи, приник ртом к её коже и нежно попробовал языком. Её неповторимый аромат заставлял вспомнить о свежескошенной пшенице… свежевыпеченном хлебе… и душистом сене. Свежий и пьянящий. Ему почудилось, словно аромат её кожи стал частью него самого.
Да кто же он, чёрт возьми? Это невыносимо – быть таким беспомощным, бродить в потёмках, быть неспособным принять решение насчёт собственной жизни. Как он может что-то загадывать на будущее, когда прошлое зияет пустотой?
А что, если память к нему не вернётся? Он навсегда останется в тисках безвестности? И если память не вернётся в ближайшее время, как долго он сможет оставаться здесь, с Элли? Он не может просить её о помощи. И не может остаться жить здесь. Несколько зимних дней, возможно, не вызовут пересудов, но если он останется дольше, то скомпрометирует её. А Элли была женщиной, которая дорожит репутацией.
Он вдыхал её запах. Он не может навредить ей. Не должен допустить, чтобы из-за него пострадала она. Но как?
Вопросы не оставляли в покое, тщетно роя?сь в его голове, пока он наконец не забылся сном.
Когда он проснулся, Элли обнимала его всем телом, обвившись вокруг него. Они лежали лицом к лицу. Вернее, её лицо покоилось на его груди. Он служил для неё подушкой. Её лёгкое тёплое дыхание согревало его грудь. Её волосы, выбившись из-под ослабевшей тесьмы, рассыпались волнами по его телу. Одна её рука охватывала его шею, а другая покоилась на его груди. Простыни, в которые они так целомудренно обернулись, теперь сбились бесполезной грудой посередине, оставляя их тела обнажёнными сверху и снизу. Ничего целомудренного в их теперешней позе не было.
