Текст книги "Когда охотник становится жертвой (СИ)"
Автор книги: Анна Грэм
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
– Ты хочешь дать взятку?! Ты с ума сошёл? – Кали делает шаг в сторону, чтобы снова оказаться в поле его зрения.
– Ты в тюрьму хочешь? – Кайл поднимает на неё тяжёлый взгляд. В нём решимость, та самая баранья, твердолобая решимость сделать всё самому.
– А ты?
Даже если он знает все до единой лазейки, знает, кому, сколько и как, это не спасает его от риска. Сколько показательные казней во имя борьбы с коррупцией провело руководство Департамента, чтобы прикрыть свои зады? Несмотря на то, что Кайл – один из лучших патрульных Департамента полиции Лос-Анжелеса, нет никакой гарантии, что он не окажется в числе тех, кому не повезло.
– Я туда не попаду.
С языка так и просится слететь «никогда не зарекайся», но Кали молчит. Сейчас не время спорить до хрипоты, и нет на это сил.
– Я продам квартиру, – глухо произносит она, поворачиваясь лицом к бару, дымящемуся, словно жаркое на сковороде. Как же хочется открыть глаза и увидеть, что всё по-прежнему, что это ошибка, что сгорела прачечная или аптека через дорогу, чёрт, пусть это будет чужая беда, сколько уже можно их копить? Сколько раз Кали желала этому кабаку сгореть. Что ж, мысль материальна. – Я хочу знать, кто это сделал. И за что.
– Выясним, – Кайл целует её в пропахшую дымом макушку, трогает за плечо в жесте ненавязчивой поддержки. Её сейчас лучше не тискать лишний раз, Кали раздражена, зла, расстроена, к ней сейчас только спичку поднеси. Оно и понятно, ситуация на самом деле гаже некуда, а для неё это вообще катастрофа. – Не пойму, почему парни молчат. Они что, не видели ни хрена? Где они вообще? – Кайл достаёт телефон, пытаясь дозвониться до ребят, дежурящих у бара в эту ночь. Никто не отвечает.
– Утром на месте были, – Кали вертит головой, ищет взглядом светлую машину, припаркованную в тупике на другой стороне улицы, видит торчащий из-за угла задок. – Вон же они.
Действительно странно, почему же они ничего не увидели? Почему не помешали? Чёрт, да они могли бы сами всё потушить ещё до того, как огонь сожрал бы всё подчистую! Кали именно так бы и поступила. А если бы ещё ушла в положенное время, а не на час раньше, то ничего бы вообще не случилось. Острый приступ ненависти к самой себе заставляет Кали сгорбиться, скукожится пополам, словно после удара, когда она плетется вслед за Кайлом к машине, едва успевая за его размашистым шагом. Она тормозит на углу, оперевшись спиной о щербатую кирпичную стену, силясь не сползти вниз, обтирая плевки и потёки собачьего ссанья. Хочется проблеваться. Кали душит позыв, закусив щеку изнутри.
Кайл дважды бьёт ладонью по крыше машины. Никакой реакции. Он дёргает дверь на себя и заглядывает в салон.
– Блять! – он с размаху посылает дверь обратно в проём, подскакивает, словно пружина, начинает ходить туда-сюда, как заведенный, ероша рукой волосы. Кали никогда не видела его таким.
– Что там? – Рейес отлипает от стены, обходит машину и тянется к дверной ручке.
– Не надо, – Кайл преграждает путь, перехватывает ей руку. – Не касайся.
Кали бросает на него злой взгляд, стискивает зубы и отталкивает его от себя. Ручки она не касается, а опустив голову, заглядывает в салон через окно. Острый приступ рвоты заставляет её немедленно отвернуться и броситься прочь, чтобы не заблевать ни Кайла, ни машину. Её хватает на пару шагов, Кали сгибается пополам, припадает на одно колено, позволяя бесконтрольным спазмам желудка выплескивать из себя горькую кофейную жижу с плиткой молочного шоколада, съеденной час назад. Парни сидели, запрокинув головы. Казалось, они спали. Если бы не распаханные шеи и галлон почерневшей крови в светлом салоне. Кто-то перерезал им глотки. Поднимаясь с колена, Кали утирает рот и бросает взгляд на машину. Кайл машет руками и что-то кричит в трубку телефона, а Рейес не может оторвать взгляд от двух переплетенных между собой змей – знака «Лас Кобрас », обведенный кровью, прямо на капоте авто.
***
Кайл отвозит её домой, заставляет проглотить остатки обеда, следит, чтобы Кали улеглась спать, а после едет обратно. Гай ждёт его в машине недалеко от бара. Казалось, Кайл сто лет его не видел. У Гая поседели виски.
– Где Коул?
– Сегодня под утро умотал с какой-то бабой. Не знаю её. Так что мы тут пока с тобой вдвоём рулим. Как в старые добрые, – отвечает Гай, пожимая ему руку.
«Как в старые добрые» становится девизом последних дней, и Кайлу это нихрена не нравится.
– Надо раньше копов разобраться во всём, ты там у себя тоже на вспышке будь.
«Разобраться» значит найти и убить, и Кайл со своим правосудием здесь не решает ничего. Вендетта состоится независимо от того, будет он помогать «Хантерам» или нет. Кайл готов уступить банде того, кто устроил для его Кали личный апокалипсис. Так же как и Гарсию. Собаке собачья смерть.
– Здесь бывшая начальница Евы работает, – Гай стучится в служебную дверь прачечной, расположенной на противоположной стороне улицы. – Она Еве по гроб жизни обязана, что та на неё в суд не подала. Еву уволили сразу как она вышла замуж за богача, мол, нечего занимать место, другим оно нужнее, хотя Ева не собиралась бросать работу.
Хозяйка без вопросов провожает их в комнату персонала и даёт доступ к камерам слежения. Примерно сопоставив время поджога, они просматривают запись, прокручивая её на высокой скорости.
– Вот, – Гай нажимает на стоп, тычет пальцем в статичную картинку, на которой Кали садится в машину, запускает запись снова. К концу тридцать пятой минуты на экране мелькает тень. Тень резко ныряет за угол, бьёт стекло, поджигает смесь в бутылке, швыряет внутрь. Оглядевшись, она идёт прямо к прачечной, проходит мимо, скидывая капюшон.
– Ты тоже видишь это? – спрашивает Гай. Кайлу хочется ослепнуть и не видеть того, что происходит на экране. Он переводит взгляд на Гая. Тот, вечно невозмутимый, смотрит на него в ответ, но в этот раз в глазах у него ясно читается изумление.
– Рита, – Кайл едва не давится этим словом. Комок ярости застревает в горле вместе с убийственным чувством вины за то, что произошло это из-за него. Из-за того, что он не расставил все точки над i, просто ушёл тогда молча, бросив всё на самотёк. Не забрал у Риты ключи, допустил ту мерзкую сцену с её появлением в его квартире. Хочется разнести монитор, камеру, прачечную и всё вокруг в радиусе мили. Худая фигурка, угловатые движения, лицо, попавшее точно в камеру – поджигателем бесспорно является Рита Миллер. Девушка, которая за свои неполных двадцать лет научилась лишь одному – виртуозно портить жизни себе и окружающим.
Глава 6. Восстановлению не подлежит
Коул загоняет машину в гараж и с трудом вытаскивает бессознательное тело с заднего сиденья. Слишком тесно, не раскорячишься особо, да и блузка с неё так и норовит сползти к самой шее, а голую её он тащить не планировал.
– Подружка? – сально хмыкает не вовремя проходящий мимо сосед.
– Ага, – широко, по-крокодильи скалится в ответ Коул. – Перебрала малясь.
Сосед этот бдительностью не отличается, не то, что полоумная старуха из двадцать второй (везёт, что в это время она обычно в церкви), но всё равно Коул нервничает. Такое в его практике впервые. Похищение с целью выкупа родственницы крупного чинуши – это не мексикашек гонять со стволом наперевес. Это срок. Реальный срок.
Закинув девку на спину, он тащит её по лестнице, воюет с замком, поправляя то и дело сползающее вниз по плечу тело, заносит в комнату и сгружает на диван. Диван вместе с заложницей Коул двигает к батарее, достаёт из шкафа наручники, обхватывает ими оба её запястья, перебрасывает цепь через трубу. Прикидывает расстояние до окна, чтобы она не могла дотянуться и позвать помощь, перекрывает ей рот широкой серебряной лентой скотча. Все эти действия занимают секунд двадцать. Дело сделано.
Коул смотрит на её лицо, на прикрытые, дрожащие веки с разводами туши и ловит себя на мысли, что ему жаль её. Эта Маккормик ему никто, работа у него такая, но представить только, в какой она панике будет, когда очнется…
Дребезг стационарного телефона в коридоре раздаётся неожиданно. Девка вздрагивает, но в себя не приходит.
– Коул, ты где, чёрт тебя дери?! – Гай едва ли не рявкает в трубку. Коул не взял мобильный, как того просила шальная мексиканка, обыскались, наверное. Его пару часов только не было, что опять за беда? – У нас тут минус двое.
– Как? – Коул со скрежетом подвигает себе стул, садится, держит спину ровно, словно палку проглотил. Напряжение ползёт по позвоночному столбу вверх, его будто бетоном заливает, не пошевелиться, ни встать.
– Гарсия. Это ещё не всё, приезжай.
Гай бросает трубку, Коул кидает следом свою, вслушивается, как звенит динамик, резонируя от удара. Значит, не свалил Гарсия ни за какую железку. Значит, по-блядски, исподтишка… Как баба.
Коул слышит движение позади себя и резко, как хищник, застигнутый врасплох, оборачивается.
Светлые, мокрые глаза, полные ужаса. Прядь темных волос прилипшая к влажному лбу. Задравшаяся рубашка и оголившийся живот. Девчонка, словно каменная, не шевелится, только буравит его своими огромными, в пол-лица глазами. Да уж, зрелище то ещё – бритый мужик с татухами и угрюмой рожей. Она таких, наверное, не видела никогда там у себя, в высшем свете. Коул порывается встать, она в ответ на его движение дёргается, будто током ударенная, лязгает цепью раз, другой – не вырваться, крепкая – пытается назад отползти, только дальше никуда – стена.
– Слушай, принцесса, мне всё это тоже не особо нравится, поверь, – Коул выставляет вперёд руки, мол, ничего я тебе не сделаю, смотрит на её голые, бледные ступни, костлявые и длинные, на то, как она поджимает пальцы на ногах, потом на ее туфли, которые сам же до этого аккуратно поставил на журнальный столик. Наверное, ей босиком не очень. Он берет туфли и, сделав осторожный шаг, кладёт рядом с ней. – Пришлось тебе гадостью подышать, надо воды выпить, – Коул идёт на кухню, берёт два стакана, наливает первый и залпом опрокидывает в себя. Легче не становится, наоборот, будто бензина плеснул в огонь. Он наливает второй и несёт в комнату. – Я эту херь сейчас отклею, ты только не ори.
Он садится возле неё на корточки и тянет руку к её лицу. Маккормик следит злым, напуганным взглядом за каждым его микродвижением, вздрагивает, когда Коул отрывает уголок скотча от её кожи. Наверное, больно, ему-то рот скотчем никто никогда не заклеивал, или руки у него холодные…
– Блять!
Коул одергивает руку, словно от кипятка. На коже проступают капельки крови – укусила, бешеная.
– Только тронь меня, – она сипит низким, словно прокуренным голосом. Табаком от неё не воняет, значит, надышалась нехило, или с психу голос сел.
– Ты не в моём вкусе, успокойся, – усмехается Коул в слабой попытке разрядить обстановку, но какое там. Такую обстановку не разрядишь, тут, пожалуй, скорее рванет всё. – Пей.
Он суёт ей стакан, но та лишь плотнее сжимает зубы и отворачивается. А потом, будто опомнившись, начинает орать.
– Помогите!
Коул хватает её за подбородок и клеит кусок скотча на место.
– Я по-хорошему хотел, извиняй уж, – под её протестующее мычание Коул поднимается с колен, берёт ключи, идёт в ванную, смывает кровь, клеит пластырь. По пути назад заглядывает в кладовку.
– Мне уехать надо. Вечером привезу пожрать. Вина будешь? Я бы тоже прибухнул, нервы ни к черту, – он тормозит в дверном проёме, прокручивает слова Гая про себя. Снова и снова. Как заевшую кассету. – Минус два… блять… – Коул говорит с ней, а выходит, что сам с собой. Слова глотку рвут, молчать не получается. Он даже не спросил, кто. В банде их пятьдесят два человека, целая уличная армия, но Коул помнит каждого в лицо и знает все имена. И каждый из них одинаково важен. Теперь их пятьдесят.
Коул снова приближается к Маккормик, ставит возле неё простое пластиковое ведро. Вроде целое, без трещин. Как-то неудобно, чёрт, но мало ли, девчонке захочется в туалет. Не под себя же ей ходить.
– Извини уж, пока так. Справишься? – он плохо представляет себе, как она извернется сходить по-маленькому со связанными руками, но он ведь пытался, правда?
Маккормик резко отпинывает ведро ногой и глядит на него во все глаза с такой ненавистью, что Коулу самому от себя становится тошно.
– Ладно, до вечера потерпишь, – опустив голову, Коул вздыхает. Ему и без неё мозгоебли достаточно, скорее бы уж Данэм со своей бешеной стервой определили её куда-нибудь. Хотя куда они могут её определить? Только на фарш… Коул снова бросает на неё взгляд. Херово, если эта принцесса останется подыхать, как та, как её? Лара Кинг.
Поняв, что теряет время, Хантер снимается с места. К чёрту жалость, это его не касается. Он ещё раз проверяет крепления и уходит.
***
– Профессионалы сработали. Парни даже пикнуть не успели. Это наёмники. Похоже Гарсии сверху прислали тяжёлую артиллерию.
Не у одних «Хантеров» мохнатая рука наверху. Гарсию не так просто будет поймать за хвост, если его мексиканский босс заинтересован во всём этом блядском противостоянии картелей не хуже Данэма. И эта Маккормик явно не спроста сидит у них дома на цепи. Об эти чёртовы многоходовки мозги можно сломать. Коул пытается сосредоточиться на более конкретных вещах.
– Риту нигде не можем найти, – Гай продолжает рассказывает одну хреновую историю за другой. А Коул едва успел порог переступить.
– Тупая её башка, – он не сдерживает себя. Найдёт, снимет ремень со штанов, отошлёт принципы подальше и настегает ей по первое число. Перед Евой, чёрт возьми, стыдно. Она такую тварь в виде сестры не заслуживает. Да и то, что Рита после всего этого скрылась из виду, спокойствия не добавляет. Где она может быть, нет никаких предположений – неизвестно, что в этой дурной башке творится. А может, ещё что похуже. Например, Гарсия и его ублюдки уже выебали её и скинули в канал, или она под машину попала, или испугалась и из города драпанула. Блядское дерьмо падает на голову одно за другим. Коул чешет отросшую щетину, борясь с желанием от бессилия бухнуться башкой об стол.
– У миссис Миллер я ненавязчиво уточнил, дома её не было, к подружкам тоже не заходила, к Еве она вряд ли поедет, да мы бы знали, если так, – продолжает Гай. – Я не думаю, что она опять с Гарсией. То, что она и «Кобры» там в одно время оказались, совпадение. Хотя так даже проще, – Гай ерошит волосы, другой рукой наливая себе и Коулу выпить. – Записи с ней я удалил, так что в полицию её таскать не придётся.
А надо бы. Но Гай всё сделал верно. Опять же ради Евы.
– Как она вообще умудрилась?!
– Ребята говорят, мы когда на «Диабло» собирались, она у оружейной крутилась. Вот и стащила смесь…
– Это я. Я виноват во всём. – Голос Кайла доносится откуда-то сбоку. Он всё это время молчал, Коул и забыл, что брат тоже здесь.
Кайл закидывает в себя большой глоток виски, Коул слышит, как у того в стакане обломки льда бьются друг о друга. Он смотрит брату в глаза. Взгляд Кайла ему не нравится. Что-то в нём неуловимо изменилось, но он никак не может понять, что именно. Брат словно что-то решил для себя и делиться этим решением не намерен, не намерен его обсуждать. Ни с кем.
– В чём? Что Рита ебанутая, ты виноват?!
– Во всём. Вообще во всём. Хотел жизнь лучше сделать. Хотел чистеньким стать. Ничего у меня не вышло. Кали из-за меня пострадала… Рита из-за меня натворила…
Таким голосом только на похоронах говорить. На похоронах себя самого. Неприятное предчувствие сковывает тело, будто обручем, в висках начинает трещать. Коул злится от бессилия. Как разорваться на всех? Чёрт его знает.
– Слушай, давай ты из себя Иисуса строить не будешь, а? – он прерывает Кайла. Брата подразвезло уже, ясное дело. Всё случившееся, как удар по башке, только вот его чувство вины за всё на свете Коул не разделяет. Хочется по щекам ему за это надавать, потому что на этой вот его патологической сознательности ездят все, кому не лень. – Тебе на работу когда?
– Вечером.
– Тогда не налегай, – Коул убирает от него бутылку подальше.
– Ладно, парни, – вмешивается Гай, нагибаясь над столом ровно между ними, перетягивает внимание на себя, как рефери, сбивает напряжение. – Рей и Марк в морге. Пусть отдыхают парни, пусть там им будет проще.
Они втроём поднимают стаканы и выпивают всё до дна, не чокаясь. Кайл не говорит больше ни слова, и коротко попрощавшись, выходит из «Логова» и садится за руль. Два стакана виски в крови и педали под ногами – сочетание так себе, но это мелочь, по сравнению с тем, что Кайл задумывает сделать. Это только первый шаг. Первый шаг вниз по лестнице, по которой он так упорно карабкался наверх. Надо же с чего-то начинать…
***
Кали так и не смогла уснуть. Её трясло. Слишком крепко всё завертелось. Три трупа. Три трупа в один день. Возле и внутри её проклятого бара. Три жизни, которые прямым и косвенным образом прервались по её вине. Кайл уехал к брату, чтобы разобраться со всем этим, уверенный в том, что Кали спит. Она не стала его задерживать. Меньше всего ей хочется, чтобы кто-то был рядом. Одиночеством отгораживаться от мира привычнее, она делает так уже почти год, с тех самых пор, как разрушилась её семья, её нормальная жизнь, и даже горячо любимый человек не смог бы сейчас вытащить её из этого состояния. Кали не чувствует ничего, кроме мелкого дрожания мышц и пустоты внутри. Казалось, огонь выжег не только внутренности бара, но и её внутренности, а полая оболочка не умеет чувствовать.
Не вставая с постели, Кали ищет в списке контактов номер Раисы. Та берёт почти сразу.
– Привет. Мне очень жаль. – Кали не узнаёт свой голос, он охрип от дыма, а горло теперь болит, как при ангине. Она не могла не позвонить ей. Теперь Раисе придётся искать новое место для своего «Спа для мужчин», а надёжное найти не так-то просто.
– Да брось. Девочки пока по вызовам помотаются. Ты не переживай за меня, я не пропаду, а вот ты пропала бы. Может, и хорошо, что так случилось.
– Спасибо тебе. За всё. – Кали понимает, что вряд ли когда-нибудь снова пересечется с ней. Раиса и этот кусок жизни, связанный с бухлом и проституцией, словно отвалились от неё вместе с мясом и кровью. Рейес больше не услышит её грубоватый голос и тяжёлый акцент, не ощутит её суховатой, но искренней поддержки. Кали не страдает наивностью – она была нужна Раисе ровно так же, как та ей – проклятая необходимость заколачивать бабки по тем или иным причинам порой объединяет совсем разных людей. Они были хорошими партнёрами, но их партнёрству, как, в общем, и всему в жизни, приходит конец.
– Это тебе спасибо. Я рада, что больше не буду видеть, как эта жизнь ломает тебя.
Без лишних прелюдий Раиса кладёт трубку первой. На сантименты у неё нет времени, у Раисы сейчас наверняка море дел.
Кали звонит риэлтору, который помогал ей улаживать вопросы с недвижимостью, когда отца посадили, и просит его заняться продажей её квартиры. За жилище в дрянном районе, да ещё и над сгоревшим зданием много не дадут, но Кали уверяет его, что согласится на любую цену от первого же покупателя. Риэлтор обещает выслать ей договор и аванс в течение часа – пять тысяч долларов ещё не спасательная шлюпка, но уже соломинка, за которую можно уцепиться и продержаться на плаву ещё немного времени.
Надо взять себя за шкирку и ехать в участок, иначе можно доваляться до привода. Ступив за порог дома, Кали словно шагает в вязкое болото: трудно управлять машиной, тяжело понимать слова детектива – кажется, она слышит набор бессмысленных звуков – сложно даже подписать показания, потому что Кали забыла, как выглядит её подпись. Детектив просит вызвать инженера по зданию, которого Кали в глаза не видела, да и был он скорее всего, формально, потому что абсолютно всё она делала сама. О нём, наверное, только отец знает, да и какой смысл в его показаниях, если пожарная система действительно не работала? Кайл ошибся, без экспертизы не обойдётся. Если бы дело ограничивалось одним поджогом… У Гейл ко всему прочему обнаружилась престарелая мать. Рейес лишь кивает головой и молча выходит из кабинета.
Толпа выносит её из здания Управления, и Кали долго не может попасть пальцем по кнопке сигнализации, чтобы открыть машину. Замки открываются и закрываются снова, будто в электронике произошёл сбой.
– Чёрт, как вовремя! – она со злости хлопает по боковине авто, ключи выскальзывают из её рук и падают в дорожную пыль.
– Прекрасная леди, вам помочь? – голос откуда-то слева заставляет её вздрогнуть и поднять глаза. Напротив неё, небрежно опираясь локтем о кузов её пикапа, стоит молодой мужчина. Чуть растрепанные ветром волосы, тонкие усы, аккуратная бородка и аляповатая гавайская рубашка, которая в сером гетто смотрится слишком весело и даже нелепо. Вряд ли он местный. Скорее всего, откуда-то с побережья. Он поднимает её ключи, но не спешит отдавать.
– Не нужно. Верните, я сама, – какое-то неопределённое чувство заставляет Кали искать глазами пути отхода. Контакты с любыми «левыми» людьми её пугают, особенно в последнее время. Чего стоит одна Рита. Этот мужчина с самодовольным лицом, абсолютно уверенный в своей неотразимости, доверия не внушает абсолютно.
– Что-то у вас не слишком получается, – со смехом произносит он и жмёт кнопку разблокировки дверей. Замки поддаются, с тихим шорохом механизмы ползут наверх и застывают в верхнем положении. – Вы пытались закрыть машину, а не открыть, – он тянет ей брелок, и Кали несмело поднимает руку, чтобы забрать их. Ей отчего-то кажется, что незнакомец попытается подшутить над ней и выдернет из её ладони ключи, как только она дотронется до них, больно у него взгляд лукавый. – Плохой день, да?
«Хуже некуда», – хочется отрезать в ответ и поскорее запрыгнуть на подножку. Кали хватает ключ. Как она и думала, мужчина не спешит его отдавать. Он дотрагивается до её пальцев, вынуждает посмотреть ему в глаза. Только заигрываний ей сейчас не хватает, чёрт побери.
– У Гарсии сейчас много других дел, поэтому взносы по долгу будете передавать мне. Меня зовут Гервил.
Кали отдергивает руку и крепко сжимает брелок в кулаке. Гервил вынимает из наружного кармана золотую визитницу и отдаёт ей кусок чёрной картонки с одним только номером. Он поворачивает к ней ладонь, демонстрируя татуировку в виде креста на запястье – метку картеля Франко.
– Запомните мой номер, а лучше запишите. У вас оплачено за два месяца, следующий взнос в октябре, – сообщает он с улыбкой страхового агента или консультанта-продажника, заполучившего хорошего клиента.
Беседа с членом картеля на парковке Департамента полиции, какая ирония! Он явно не простой уличник, рангом он повыше Гарсии, наверное, главный звена или как там у них, Кали не вникала. У Гарсии не было метки картеля, значит, ещё не дорос.
– Уверен, о последствиях просрочек вы в курсе, прекрасная леди, – чуть склонив голову, Гервил берёт её дрожащую руку и галантно касается губами костяшки среднего пальца. – Прекрасная леди, я буду называть вас так.
Будто скорпион ужалил. Кали чувствует, как к горлу снова подходит приступ тошноты. Гервил усаживается в маленький темно-зеленый кабриолет «Порше», где его дожидается холеная блондинка с грудями больше головы каждая. Кали вспоминает, что нужно дышать только тогда, когда его пижонская машина с глухим рёвом мощного движка исчезает в потоке движения.
Над отбойниками клубится пыль, крыши проезжающих мимо машин проносятся над бетонным забором территории Департамента, словно лодки по тёмной морской глади. Рейес всматривается в дрожащую линию горизонта. Где-то там океан. Где-то там время, когда она была счастлива и безмятежна. Этого времени больше не будет, пока над ней висит долговой крест.
Кали нащупывает в кармане трубку, звонит в окружную тюрьму и договаривается о встрече с отцом. По дороге она дважды сбрасывает звонок Кайла.
«Я за рулём. Еду повидать отца. Всё хорошо».
Ненавидеть себя ещё больше невозможно. Кали врёт ему по смс, потому что врать голосом у неё выходит хреново. Рейес чувствует себя редкостной мерзавкой, ведь то, что она собирается сделать, с Кайлом она обсуждать не станет. Она не станет спрашивать его мнения, разрешения, одобрения, потому что не получит ни того, ни другого, ни третьего. И чем она лучше Риты? Ничем. Такая же подлая тварь. Пусть лучше он считает так, чем пострадает в бессмысленных попытках вытащить её. Эта встреча у Департамента окончательно убила надежду на лучший исход. Втягивать во всё это Кайла она больше не станет.
Кали проезжает за КПП и останавливается возле серой, угловатой коробки здания тюрьмы. Дорога заняла почти два часа. Кали чувствует себя измотанной – наверное, организм дал слабину, почувствовав, что пахать по шестнадцать часов уже просто негде. Она снова ни черта не ела, и оттого к общему мерзкому состоянию добавилось головокружение и боль в желудке. Надо бы что-нибудь закинуть, не хватало ещё заработать язву или какую-нибудь подобную дрянь. На таблетки денег не хватит.
– Привет, малыш. Давно тебя не видно.
Эмилио Рейес появляется за толстым пуленепробиваемым стеклом в комнате для свиданий, словно из ниоткуда – Кали отвлеклась на рыдающую справа толстую мексиканку, лопочущую что-то по-испански своему мужу. Эмилио не учил её испанскому – наверное, чтобы она не услышала ничего лишнего, ведь люди картеля гостили у них в Малибу довольно часто – из бесконечного, неразборчивого потока слов Кали разобрала только «мой любимый». Она ровно на секунду представляет себя на месте этой женщины, а по ту сторону стекла ей чудится Кайл. Рейес трясёт головой, прогоняя дурацкую фантазию. Нет, такого ужаса ей точно не пережить.
– Много работала. Привет.
Когда-то Кали считала своего папу самым красивым папой на свете. Ей тогда было пять, ему тридцать пять, и тогда он действительно был очень хорош собой. Кали помнит, что друзья, преимущественно женского пола, иногда называли его «солано», что означало «знойный ветер». Месяцы в тюрьме стёрли с него былой лоск и притушили лучезарность, но огонь в глазах погасить не смогли. Сейчас Кали смотрит на него так, словно видит впервые. За месяцы тяжёлой работы, которой она никогда раньше не занималась, за месяцы жизни в гетто, куда ей строго запрещали соваться, Кали Рейес на всё стала смотреть иначе. Она любила отца, но никогда не могла оправдать его бесшабашность. Несмотря на то, что поступала порой точно так же.
– Как ты?
Голос Эмилио чужеродным звуком внедряется в беспорядочный гул мыслей в голове.
– Не очень. Много всего произошло, – честно отвечает она. Кали не врать сюда пришла, отец – единственный, кто знает о её положении абсолютно всё, перед ним храбриться нет смысла, да и желания тоже, ведь заварил эту кашу он. Порой Кали от бессильной злости рассказывала ему даже больше, чем необходимо, описывала в красках все ужасы, с которыми ей пришлось столкнуться по его милости, с гнусным удовольствием наблюдая, как у него тускнеют его вечно лучистые глаза, как сереет лицо, надеясь тем самым вызвать у него муки совести, и получала на это бессменное «брось всё и беги». Ему было плевать на собственную смерть, и вся её злость разбивалась об этот железный аргумент.
– У тебя кто-то появился? – невпопад спрашивает отец, наклонив голову чуть вбок, как всегда делал, выспрашивая её детские секреты.
– Хочешь обсудить мою личную жизнь? – Кали больше на этот трюк не поддаётся. Возможно, он и так уже в курсе, раз решил уточнить из первых уст, к чему переливать из пустого в порожнее?
– Раньше мы многое обсуждали, – вздыхает он, опуская расстроенный взгляд. Играть в папочку больше нет никакого смысла, Эмилио отлично понимает это сам, но от этого ничуть не легче.
– Бар сгорел, пап.
– О! И мои панно?! – вскидывается Рейес, будто это самое важное из всего что могло произойти. – Я ведь сам их рисовал. Мне однажды сказали, что такими руками мне дорога в художники или в шулеры… – с каждым словом голос его становится тише, сияние его внутреннего огня тускнеет до света тусклой лампочки под пыльным абажуром, но Кали в этот раз злорадства отчего-то не испытывает, словно, наконец, перегорела. – Мне жаль, малыш.
– Мне тоже.
– Может, ты все-таки уедешь? У меня тётка в Каракасе, перекантовалась бы у неё…
– Всё это временно, ты же знаешь, – отец заводит старую пластинку.
«Беги», «Спрячься», «Заляг на дно» – для неё звучало как «рискни, поставь на кон кучу жизней, авось пронесёт». Кали не умеет так. Она не умеет быть такой безответственной, не умеет бросаться очертя голову в пекло, хотя бы из страха быть пойманной. Отец бы так и поступил. Но Кали не её отец.
– Не надо переживать за меня. И мать свою не вини, – добивает Эмилио. – Прости, Кали. Прости за всё.
Она не её отец. Все эти месяцы Кали сопротивлялась слишком яростно. Она не хотела быть на него похожей даже в мелочах. Период отрицания прошёл, пришло время сдаться.
– Где сейчас Франко? – Кали открывает рот, но не слышит звуков собственного голоса. Горло сдавливает от страха и неотвратимости, но она не видит других вариантов, только смерть. На свою ей уже плевать – когда пугают слишком часто, однажды перестаёшь бояться – ей не хочется утянуть за собой Кайла.
– Сейчас в Вегасе трехнедельный турнир. Он каждый год ездит туда, – отец хмурит брови и внимательно смотрит ей в лицо, будто пытается прочесть на нём всё, что та не договаривает. – Зачем тебе?
– Помнишь, ты однажды рассказывал мне… – Кали хмурится, пытаясь дословно вспомнить один их давний разговор. Ей тогда было лет шестнадцать, а то и меньше. – «Когда я только начал играть в «Холдем», я играл намного лучше, потому что я не знал, что делать. Было сложно блефовать. На самом деле я блефовал, но тогда я еще этого не знал. Были случаи, когда я делал ставки, не имея шансов на выигрыш, тем самым отпугивал опытных игроков, и они сбрасывали карты. В основном я надеялся на чудо». Так ты мне сказал, помнишь?
Эмилио Рейес молча поджимает губы. Кали слышит, как громко он сглатывает слюну, видит, как гаснет, бесповоротно и окончательно, огонь жизни в его глазах.
– Я люблю тебя, пап, – она резко встаёт со стула, кладёт трубку, отворачивается и наскоро покидает переговорную, стараясь не видеть, как отец бьёт ладонями стёкла и кричит её имя.
Пройдя через рамку металлоискателя, она почти бегом покидает здание тюрьмы, глотает уличный воздух с запахом бензина, пыли и нагретого камня, с выдохом исторгает из себя глухой вой и плач, от которого едва сдерживалась всё время свидания. Страшно только сейчас, а потом – «голова отдельно, руки-ноги отдельно», спасибо Раисе. Кали всё ещё не до конца понимает, что собирается делать, но она сделает всё, что потребуется.
Однажды её отец поставил на кон всё. И проиграл. Кали Рейес – дочь своего отца, как бы она это не отрицала. Где-то на дне души, за плотной толщей страха неизвестного прячется азарт. Безумная надежда поставить на кон всё и сорвать банк.
