Текст книги "Анфилада души (СИ)"
Автор книги: Анна Буянова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 7 страниц)
Глава 11
Я не могла пойти домой. Пол ночи слонялась по мокрым улицам, погода мерзкая, январь, а на улице сыро и ветрено, хуже не придумаешь. После пятой чашки кофе из какой-то захудалой палатки я решила все же отправиться домой и принять горячий душ, я продрогла до самых костей.
Уснула я быстро, но таким беспокойным прерывистым сном. Мне снилось море, море и перья, я летела белым, воздушным перышком, ветер носил меня над волнами бросая то в одну то в другую сторону, пока, угомонившись не унес меня на плечи. Я мягко скользнула по плечу, вниз по груди, и в конце концов не оказалась в его ладони. Он коснулся меня и бережно гладил, разравнивал как спутанные волосы, что-то бормотал, мне было тепло и спокойно, я чувствовала, что я в тех самых руках, его руках. Потом он осторожно поднес к губам и подул на меня, «лети, перышко, лети моя хорошая», я затрепетала на холодном ветру, завертелась в постели как уж…
Проснувшись я все поняла, он ответил мне во сне и он сказал НЕТ. По дороге на работу я решила с ним попрощаться, сняв на видео свои последние слова ему. Я не хотела, чтобы он запомнил меня грустной, я улыбалась и пела, хотя душа моя снова разрывалась на тысячу маленьких пёрышков.
–Привет, погода не сахар, ну что я хочу сказать, я думаю, что знаю ответ и я не хочу, чтобы ты помнил меня грустной. Не хочу, чтобы ты думал, что я пропаду в депрессии, что я буду умирать и все такое прочее. Я буду жить, все у меня будет хорошо, я выйду замуж, рожу ребенка, у меня все будет хорошо, обо мне не беспокойся. Тебе хочу сказать спасибо, за то что ты был в моей жизни. Это было что-то новое, что-то светлое, что-то необыкновенное. Я думаю у каждого человека в жизни случаются чудеса. Я думаю ты был моим чудом. И это замечательно, это прекрасно. Напоследок, что я хочу сказать, мы много песен отправляли друг другу, вообще за всю историю нашего знакомства. Но одна песня всегда будет у меня ассоциироваться со знакомством с тобой. Хотя я услышала ее позже, но мне почему-то она напоминает о начале, песня Ольви.
Пою, сдерживая слезы.
«Ты однажды мне приснилась, что за сон – не помню сам. Но я знаю что влюбился в твои губы и глаза»
В общем, спасибо тебе за все, прощай.
Видео завершилось.
Он ответил быстро, почти сразу полетели буквы, как мелкий холодный дождь в лицо.
–Ты правильно поняла мой ответ. Я искренне желаю найти тебе счастье. Мечты сбываются, и ты это знаешь.
–Не надо слов.
–Ты очень красивая. Прости и прощай Тыковка. Никого так не назову! Только дочку если можно.
–Дочу можно.
–«Сколько звезд дарит ночь»…
–Замолчи! Прощай мой одинокий кот.
Я сидела на ступеньках с каким-то местным бомжом, кажется его звали Коля. Я взяла ему банку пива, себе двойной эспрессо. Он рассказывал мне истории из фильма «Джентльмены удачи». И то и дело с хриплым смехом рычал «пасть порву, моргала выколю». Я слушала его и курила одну за одной. Альфа и Омега подумала я, Альфа и Омега. Мое начало и конец, первый и последний. «Не было такой и не будет», да все же как правы певцы и поэты. Вот так, никому ни о чем и не за чем. Мы ставим точки и потом делаем из них запятые. Я сидела и думала, точка или запятая? Что-то внутри подсказывало – точка. Надо что-то планировать, куда-то ехать. Писать стихи, рисовать картины, учиться новому, открывать города и людей, дышать новым лесом, пить родниковую воду, жить.
Глава 12
Больше не тяготило чувство недосказанности. Сказано было больше чем можно, чем нужно и чем нельзя. Ничего не тяготило, наступило нечто сродни равнодушию. Мне было всё равно. Просто утро, просто день, просто вечер, просто ночь. И так снова и снова, и снова. Знаете, не время лечит людей, мы сами себя лечим, ломая и переворачивая внутренности. Или находим того, кому позволяем себя лечить.
Мне было с ним комфортно. Он обнимал меня по ночам и говорил нежности. Он целовал меня сутками, это был океан теплоты. Славик очень меня любил. Иногда мы сильно ссорились, потом мы напивались и мирились. Я точно знала, что он не уйдет, никогда меня не бросит, я была уверенна. Может напрасно, не знаю, но мне казалось он любил меня до психушки.
Теперь у меня были руки, мои собственные мужские руки, которые всегда меня обнимают, даже когда злятся – всё равно обнимают и гладят. Я позволила этим рукам меня лечить, я принимала всё что он мне давал.
Когда я лежала на полу не желая шевелиться он кормил меня из рук тонкими перышками куриных крыльев, поил разбавленным спиртом или если я болела, то сладким чаем. Он гладил мои длинные волосы и повторял «я с тобой, бельчонок, я с тобой моя хорошая». Он знал где у меня болит и не прикасался к этому. Я знала, что ему больно, но Славик старался это скрывать, сглаживал, закрывал глаза, хотел мне помочь, вылечить. Иногда у него сдавали нервы, он кричал, злился, ругался, напивался до полусмерти. Я говорила, что он свободен и что никого никогда не держу. Тогда он уходил на день или два. Прятался, как зверь в нору, зализывал кровавые раны, я знала, как больно ранила его словами, в такие дни мне казалось, что я камень. Мне было не жаль никого на свете. Весь мир одна сплошная боль, никто на этом свете никому ничего не должен. Мы испытываем то, что испытываем, и никто не может себя заставить подчинить чувства разуму. Сделать видимость да, может даже поверить в это, но по факту все мы остаемся рабами внутреннего Я.
Выждав время я звонила, звала обратно. Я не могла надолго оставаться без объятий. Я говорила, что переболела, и мы начинали сначала, снова. Мне нравилось, что Славик всегда меня прощал. Он не должен был, но делал это. Нравилось, как нежно он на меня смотрел, нравилось класть голову на его колени и по долгу о чем-то болтать, закинув ноги на спинку дивана или на дверцы шкафа.
Когда мы по долгу не ссорились то выходили гулять. Вчера мы пошли на каток. Город маленький, а на катке не протолкнуться. Мне конечно же повезло больше других и в меня врезался школьник, едва не повалив на холодный лед, он оставил на моей коленке очень большое напоминание об этой прогулке. Хорошо, что не грохнулась и что не на спину, в рюкзаке коньяк, мы пили его всю дорогу. Мы вообще часто пили и курили как проклятые. Слава не хотел, чтобы я курила, и я обещала бросить немного позже, когда мы приживёмся друг к другу.
Вы замечали, как сложно привыкнуть к новому человеку? Сначала к его присутствию, потом к его привычкам, а потом нужно находить компромиссы, в чем-то уступать. У меня не было компромиссов. В наших отношениях была только я. А он просто чтобы меня обнимать. Он был для меня чистой нежностью. Мне нравилось обниматься. Мне вообще кажется, что это то на чем держится вселенная, на том что кто-то кого-то обнимает. Я чувствовала себя младенцем на груди матери. Иногда я плакала от того что вся эта нежность меня переполняла, я не знала откуда во мне столько ласки, но мне кажется это было каким-то особенным лекарством, что-то вроде резерва душевных сил. Мы могли лежать так часами, разговаривать, потом засыпать, просыпаться и снова говорить, говорить и говорить. Я говорила меньше, мне нравилось, когда говорит Славик. У него был низкий тихий голос. Когда мы уставали говорить, то просто смотрели телевизор. Иногда я оставляла его одного и садилась на пол писать стихи или письма в прошлое. Он не любил, когда я пишу, но терпел меня. А я терпела его причуды, ради того, чтобы он меня обнимал.
Каждый из нас понимал, что никто никому ничего не должен. Мы просто давали и принимали друг от друга то что могли. И меня это устраивало.
Глава 13
Я, наверное, потому только еще живу, что умею читать книги. Не в том смысле конечно, что вообще умею читать, скорее правильно выбираю. Всегда разные, но созвучны с состоянием души, настроением, потребностью.
Я оказалась в чужой стране, в чужом городе где мне не с кем поговорить и книга – единственное что осталось, то что связывает меня с самой собой. Такое чувство что новая жизнь вытесняет меня прежнюю, заменяя кем-то другим. А я отчаянно хватаюсь, как утопающий, страница за страницей, еще немного, еще чуть-чуть и достигну берега, но каждый раз какой-то шторм и меня снова бросает в пучину, книга промокает и расползается в руках, липнет к телу, проникает в кожу, я медленно отдаюсь и тону, и воздух не нужен и совсем не страшно, еще немного и станет темно, скорее бы потемнело, как сладкий сон. Но как будто случайность или может подарок, утихает на миг, не теряю сознание, и сухие страницы о чем-то нечаянно снова будут шептать, рисовать и залечивать. Не бушует, не холодно, мягко в лодке качает, одеялом окутана до утра засыпаю. Буквы медленно пляшут, зашивают, целуют, обещают, что завтра станет чуточку лучше, а на утро и правда в посвежевшее тело ветер трепетно будет вдыхать свое сердце.
Мы уязвимы более всего, когда слабы, когда раздеты и когда устали. Это была воронка, огромная и глубокая как нечто невообразимое. Меня затягивало просто с нечеловеческой силой все глубже и глубже до тех пор пока я не перестала сопротивляться. Я падала в свою собственную черную дыру, перестала цепляться за воображаемые уступы, я просто летела как огромный снежный ком и ждала, когда же столкнусь и разобьюсь на тысячи мелких осколков. Я позволила тьме поглотить меня, еще немного и я сама стану тьмой, вечной ночью, без спутников луны или звезд, просто могильная чернота.
Я сидела перед ноутбуком, кровь залила белое полотно деревянного стула и стекала на пол.
–Сергей, что это? Это рок? За что мне это?
–Ты не будешь счастлива ни с кем из них, Аня, увы, но это правда. Ты всегда держишь в сердце два человека, у тебя всегда есть настоящее и прошлое или настоящее и будущее. Но ты никогда не выбирала настоящее.
–Я хочу, слышишь, я хочу, но не знаю, как это сделать, я не знаю где поставить точку и где начало чего-то другого. Я хочу, но моя суть меня не слушается, я приказываю, а она все равно болит, что же мне сделать, как не уничтожить ее!?
–Я не знаю, Аня, смирись. Просто постарайся жить и не превращать все вокруг себя в ад.
Короткие гудки… Больше не хотелось говорить, даже с самым лучшим другом из детства. Я допивала последние несколько глотков, уже не холодного пива. Славик очень громко ругался и кричал на меня. У него дрожали руки, даже сквозь злость это было очень заметно. Это был мой восемнадцатый порез, в этот раз вышло глубже обычного, потому что я взяла не кухонный нож, а лезвие.
Мы сильно ссорились и у меня снова случился приступ паники с истерическими рыданиями. Я рыдала как сумасшедшая, слезы текли безудержно, спирая дыхание, я чувствовала, как перед глазами бегают мошки, но не могла остановиться. Взяв нож, я слегка оцарапала руку, две царапины, с едва просвечивающейся кровь.
Славик так взбесился, что грозился отрезать мне всю руку, и кинул в меня лезвие. Он, похоже, еще не до конца понимал степень моей ненормальности, потому что он только успел сделать какое-то нервное движение как кровь уже хлестала из левой руки. Я больше не плакала, Славик перевязывал мне руку, продолжая ругать на чем свет стоит. Я заметила, что он плачет. Я не думала о том, что он меня любит и как больно я ему делаю.
Мои раны не успевали заживать. Я писала письма. Это были письма в никуда, письма ему. В тот день Славик прочел их все, все до единого. Тогда я поняла, что он уйдет, возможно не сразу, но обязательно уйдет. Все снова налипало снежным комом, грозясь размазать меня по земле как теплое масло.
«Im still loving you», сука, «Im still loving you». Он просто подул в мою сторону легоньким, еле уловимым дыханием. Эти чертовы несколько слов в статусе. Это была песня «Scorpions», «я все еще люблю тебя». Он не доставал меня из чс в контакте и больше ничем не выразил никаких эмоций. Но этих слов мне хватило чтобы снова провалиться в бездну. Я разрушала тело и душу и дошла до самого конца своего разрушения, все что мне оставалось это одно неосторожное движение руки. Я понимала, что дальше так нельзя, что я сдохну в собственной квартире, вконец опившись спиртом или местным самогоном, что, меня найдут в луже крови, вонючую, грязную, как последняя скотина. Но я не зала что мне в себе сломать чтобы пойти дальше.
Рука работала плохо, Пальцы сгибались, но это приносило адскую боль. Порез был у самого края запястья, что еще больше усложняло любое движение.
На утро Славик бережно перевязал мне рану, и мы целый день смотрели ужасы. Все шесть частей «Поворот не туда»
Я думала о том что смогу, что заставлю себя перестать думать и чувствовать, я убеждала себя что смогу умертвить только половину себя.
Я погружала душу в анабиоз.
Глава 14
Мой мозг состоял из ошибок. В нём изначально был какой-то дефект. Я не хотела обычной смерти, нет, я хотела перерождения. Что-то во мне противилось жизни, той жизни которой я жила. Я не могла смириться. Делать вид? Да! Жить чужой жизнью? Да, но в моей голове всегда существовала альтернативная вселенная. Она меня ломала, выворачивала наизнанку, мой мозг был болен, а я ничем не могла ему помочь. Он снова брал надо мной верх, вступал в сговор с моей душой, они хотели погубить моё тело. И я снова им это позволяла, я не могла не хотела верить, что такая сильная любовь не нужна. Невозможно хранить этот огонь, он приведёт к воспалению, заражению крови.
Мне было всё равно чего он хочет. Я точно знала, что должна ему что-то отдать. Взорвать атомную бомбу, сделанную из кусочков своей плоти, у его ног, чтобы он взорвался и смешался с моим телом, кровью и душой.
Я хотела накормить его ядом своей любви. Ничтожной, корявой, бесполезной, отравленной болью и воспаленным умом. Я хотела найти его. Найти и бить долго, долго, долго бить, чтобы из его рта капала кровь. Бить и кричать что он скотина, что не имел права этого делать, что я не просила меня любить! Я этого не просила, пусть лучше я бы сгинула, сдохла от бутылки водки чем это всё. Любовь – это серная кислота по венам.
Снова приступ тошноты. Рвота. Мне хотелось выплюнуть душу вместе с содержимым желудка.
Я должна найти его заново, как будто в первый раз, совсем случайно, среди прохожих, найти, заметить, мне нужно ехать, нужно ехать искать.
Почему не перестаёт дождь? И почему я без зонта? Проклятая вода, куда я иду, почему я босиком? Я шла через лес, не зная куда, ноги утопали в мягкой жиже, такое чувство что дождь идёт уже несколько дней. Странно, но дождь тёплый, почти горячий. Я держала в руке нож, самый обыкновенный кухонный нож. Я кого-то убила? Собираюсь убить? Страха не было, как разделение души и тела, я будто видела себя со стороны. Чёрт, я куда-то провалилась палец левой ноги застрял в коряге, глубоко в корнях дерева. Я не могла ничего разглядеть, грязь перемешалась с травой. Осторожно нащупав корягу, я начала медленно резать ее ножом, палец обожгло, похоже коряга треснула и впилась в мизинец. Грязь стала наполняться новым цветом, цветом крови, она вытекала из лужи как родник, пульсируя и расплываясь маленькими, алыми кругами все больше и больше.
Громкий стук в дверь вырвал меня из полубреда, из мизинца сочилась в кровь. Соседка по общежитию орала что я в душе уже несколько часов и что за воду надо платить.
Мысленно обложила матом и ее, и всю эту вонючую богадельню.
Вернулась в комнату, час ночи, не спится. Редкий звонок мнимых друзей. Ночные посиделки бесполезных пропойц.
Одеваюсь, еду. Кожаные лосины, бледно-розовый кашемировый свитер и вязанный джемпер. Так выряжаться было и не нужно, старых джинсов и пайты было бы вполне достаточно. Но я иногда выпендриваюсь, раньше чаще, до своей смерти, сейчас то мне до черта как я одеваюсь.
Я ехала в вонючую, обшарпанную комнатку пить самогон с мужиками. Комната напрочь прокурена, только стены сносить. Хозяин давно в нокауте, валяется на диване.
В комнате мало что поместилось, слева шкаф и письменный стол, справа маленький кухонный уголок 80/60, холодильник, у и тот самый диван. Поставив по центру комнаты табурет, мы расположили на нем свой мини бар. Нужно ли говорить, что среди всего этого сброда был и его брат. Мое сердце отбивало нечеловеческий бит, с ног до головы обжигало кипящей лавой, такие разные и так похожи. Закусила губы, рюмка, вторая, третья.
Пару часов спустя, кто-то спал, кто-то блевал, а я каким-то непостижимым образом дралась с беззубой шмарой, крича «Кто ты? Кто ты? А я королева, понимаешь? Я королева»! Разбила цветочный горшок, ударила по лицу хозяина этих дебильных посиделок. Я кричала и рвалась в бой, я хотела мяса и крови, я хотела убить кого ни будь.
Мне было противно и место, и люди в котором я была. Я шла туда чтобы упиться вусмерть. Хорошие друзья никогда не дадут этого сделать, у самой духу не хватит, а это такое место, где если ты сдохнешь, все пойдут за добавкой и сядут поминать. Я не могла сама себя убить, я лишь надеялась на случай.
Вызываю такси, с большим трудом нахожу к нему дорогу, наступаю на дорогой кашемировый шарф, пачкаю пальто. Села, еду, тошнит. Открываю дверь, блюю, еду дальше и так еще трижды. Следующие сутки я могла только пить и блевать, пить и блевать. Вся комната наполнилась смрадом. Вечером открыла окно и спустилась вниз за банкой пива. Хорошо. Могу дышать.
Знаете, это очень сильное и не поддающееся контролю чувство, когда человек продолжает жить внутри вас. Время проходит, столько всего случается, а кожа не грубеет и все также мучительно больно. Прячешь боль в каких угодно безрассудствах, а она все равно прет из тебя. Я никогда не забуду тебя, слышишь? Ты моя кожа.
Нервная дрожь, длинные гудки, спит. Отбой, снова набор, снова номер, пи-пи-пи-пи…
Сонное «алло»
–Разбудила?
–? М? Мммм кто это?
–Ты не помнишь мой голос????
–Ммммм, я еще сплю, что-то случилось?
–Сначала угадай кто я
–Я сплю…
–Ммммм,…как твои дела?
–Нормально, а кто это?
–Ты так и не узнал?
–Мммм
–Встречаешься с кем?
–Да.
–Это Аня.
–Я ПОНЯЛ!
–С той же или с другой?
– С той же.
–Один вопрос. Ты поставил в статуе «im still loveng you»…
–Это не тебе
–Это мне?
–Не тебе.
–Не мне…
–Да, не тебе.
–Не мне…
–Не тебе.
–Ясно, это не мне!
сука…
сука
сука
сука
Я едва не лишилась руки, от этих гребанных слов. Я себя наизнанку. Просто наружу кожу, а это, сука не мне. Я не верю, ну я просто не верю! Он любил меня больше жизни, я знаю, как ранит любовь и как ранит предательство, но я знаю и то что такую любовь кочергой не выковырять из под лопаток. Она будет жить, сочиться сквозь вены, прорастать корнями в чем-то ином, но никогда не скажет «нет». «Нет» может сказать только юность. Только едва уловимая нежность, коснувшаяся молодой и неопытной души. Ты моя душа, ты свет моих очей, я была ничья и ты почти не чей.
–Ты же понимаешь, что я тебя никогда не отпущу. Никогда. Ты мой ДА ты мой Мир.
Смешно, это истерика. Я не смогу смириться, может быть если есть что-то в этой вселенной, то я полюблю кого ни будь, тихо, безответно, без взрывов, абсолютно молча, полюблю ради самой любви, а не ради себя, в знак искупления. Но ты – ты навсегда останешься черной дырой в космосе моей любви.
Слова, слова, словари, поэмы, оды. Я несла столько слов что они спотыкаясь сваливались в одну неразрешимую кучу. Кучу слов чувств и эмоций. Я чувствовала себя унизительно и ничтожно. Я больше не была я и он не был больше им. Не было ни нас в общем ни каждого отдельно. Это были другие люди, это были пластиковые воспоминания. Дожил до своего возраста и на обновление. Мы были теми же но иными. Он забыл – я нет. Он молод, он только начинал путь любви, я же уже закончила, Господи, если это ад, то я его заслужила, если нет, я с удовольствием обменяю муки любви на любое другое несчастье.
Глава 15
Ты моя яма, в которую я падаю раз за разом. Нет, ты пропасть, я падаю снова и снова, но не умираю, я воскресаю опять и опять, как чертов терминатор, как желе что растеклось по земле и собирается обратно. Я не знаю кто это придумал и кому так удобно. Если я должна была чему-то научиться, то я поняла, ты слышишь, я поняла это!!! Больше не надо меня бросать с обрывов, мне достаточно ясно, хватит, не надо, я поняла, я поняла.
–Отличные фотки кстати.
Идиотская ухмылка и ядовитый смешок. Я едва не поперхнулась собственными мыслями. Какие еще фотки, черт возьми?!
Это был директор моей новой работы в маленькой торговой палатке, где я обосновалась после всех перипетий. Тихое местечко, далеко от центра. Основной покупатель – рабочий класс, обеденный перерыв или после работы, на ужин. Большая часть людей это были для меня новые лица. Раз или два залетели неприятные гости, из моих ночных работ. Я вежливо попросила никому не говорить где я работаю, откуда моему директору известно о моих фотографиях? Много ли он видел?
–Да, ладно, не стесняйся, ты шикарна, было бы от чего огорчаться, ты супер.
Молчу. Злость поднялась от стоп к самому горлу и грозится вырваться наружу в оскорбительных рыданиях. Молчу что есть сил. Я разберусь с этим позже.
–Ты чего притихла? Да не расстраивайся, все круто.
–Я не хочу об этом говорить, ни сегодня, ни когда либо еще.
–Понял, окей. Сколько у нас огурцов осталось?
Отдаю краткий список необходимых продуктов, в висках пульсирует, злость наполняет каждую клеточку тела.
Знаете, что самое грустное, когда приходишь домой? Это когда некого обнять, это когда вам никто не улыбается, это когда вас никто не ждет. Все остальное ерунда. Всегда можно принести цветы любимой или испечь пирог родному человеку, всегда можно извиниться и протянуть руку помощи, всегда можно забыть про обиды и начать новый день с улыбки, всегда можно начать все сначала если есть с кем.
Мне было мало. Всего мало. Я никогда не знала, как глубоко тоска разъедает кожу.
Седьмое марта, на улице чертова куча снега и хрен знает какой минус, а я в ветровке и новеньких найках с белой подошвой и эмблемой на внешней стороне, с ультрамодной шнуровкой U-lace, которую сама никогда не смогу повторить. Если, конечно не приспичит по корпеть над этим перед экраном монитора часок, другой. Но нет, я не развяжу эти шнурки еще ближайшие пару лет.
Я пришла на знакомое, но такое забытое место. Мой любимый стадион. Все запорошено снегом. Сугробы в этом году доходили мне до самого пояса, при моем, конечно, карликовом росте. Машины то жалобно скулили, как никому не нужные, уличные дворняги, то рычали как преданные дому сторожевые псы. То разгонялись, мча хозяина, разбрызгивая снежные хлопья по обочинам дороги, то глохли, будто поджав хвосты и жалобно мыча что– то невнятное. Я наблюдала эти картины, заворачивая землю в пятисотметровые круги зимнего вечера. Снова и снова, каждый круг новая история. Я бежала от своей истины, от своей правды, но наталкивалась на чужие жизни. Я не хотела этого знать, но зима сама мне о них рассказывала. Нервный водитель, телефонные звонки, бизнес, встречи, спешка, все, приехали, конец света от того что ты застрял в сугробе. Словно и правда рухнет пирамида валютной биржи и на земле наступит небывалый экономический кризис. Кризис финансов, кризис безработицы, кризис великой депрессии. На мгновение я представила, как это могло бы выглядеть. Почти также, как и сейчас, все с каменными лицами. Улыбки – роскошь которую себе могут позволить лишь богатые, за улыбку сжигают на костре как за измену несчастной родине…
Четырнадцатый круг. Ноги дрожат, без практики совершенно не осталось сил. Руки так и тянутся к пачке. Я заслужила, я была хорошей девочкой. Если куплю еще хоть одну, отрежу себе палец, все, точка.
Курю.
Иду.
Курю.
Курю.
Курю. Хорошо.
Порезала средний палец правой руки, прямо на сгибе первой фаланги. Палец припух и жутко кровоточил. Мне нравилось смотреть как пульсирует тонкая, словно нить, жилка крови. Морщинки, едва заметные. 32 года. Одна явно прорисовывалась над правой бровью, когда я начинала хмуриться. Теперь она была отличимая даже когда мое лицо ничего не выражало. Это морщина была свидетелем моей боли. Она родилась ровно за восемь месяцев. Ее не было до, а сколько теперь станет после, одному богу известно, или кто там, я не знаю. Может быть даже мне самой, может из другой вселенной или другого измерения я сейчас смотрю на себя и что-то кричу. Кричу, пытаясь дать себе совет. Может быть я бездарность и мне не стоит писать, но я бью и бью по этим чертовым кнопкам. Даже если и так, по всему видно, что я должна прожить именно эту жизнь. Жизнь полную ошибок. А мне больше не страшно. Кто сказал, что жизнь одна? Разве кто– то воскрес из мертвых? Разве кто-то вернулся из ада или рая? Я вижу себя героем фильма «Интерстеллар», Кристофера Ноллана.
Как будто есть некий пространственно-временной тоннель, сквозь который я вижу себя прежнюю. Это совершено иное время и пространство, другое изображение, другая сила, другие способы передвижения и донесения мысли, но они настолько другие что я не могу донести их до себя той, которая бежит сейчас в своих холодных «найках» по обледеневшему стадиону, и громко выкрикивает воздух в едва просвечивающуюся в небе темноту холодного, горького марта.
Ты всегда будешь моим Купером, впереди меня на семьдесят лет жизни и на немыслимое время тоски, а я всегда буду твоей Мёрфи, верящей в тебя и идущей по твоим следам.
