Текст книги "Портрет второй жены (Единственная женщина)"

Автор книги: Анна Берсенева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Глава 3

Четверговый концерт начался в восемь. Часов в семь Лиза помогала девочкам готовить стол, даже болтала с ними о чем-то. Но мысли ее были далеко, и несколько раз она отвечала невпопад на Верочкины вопросы о пирожках и бутербродах.

Она больше не пыталась обманывать себя в том, что происходит с Юрой. Последнюю неделю он приезжал к ней совсем поздно, уезжал рано, но дело было даже не в этом. Лизе казалось, что он смотрит на нее словно издалека – в глазах его было какое-то мучительное прощание, и все обрывалось у нее в груди, когда она встречала этот взгляд. И он опускал глаза.

Позавчера Юра приехал в два часа ночи. От него слегка пахло коньяком, но он не был пьян. Да Лиза и не видела его пьяным ни разу.

– Лиз, мы посидели немного с Сергеем, – сказал он, останавливаясь на пороге. – Извини, я не предупредил тебя и с собой не позвал. Нам надо было вдвоем посидеть – и мне, и ему.

– Зачем ты говоришь это, Юра? В чем ты оправдываешься, ну подумай сам?

Лиза ждала, что он пройдет в комнату, но Юра по-прежнему стоял на пороге, даже не расстегивая плащ, и вдруг ей показалось, что он сейчас повернется и уйдет…

Но это было невозможно, и не потому только, что она не могла представить себе собственной жизни после того, как это случится. Это было невозможно, потому что не прервалась между ними та незримая связь, которую Лиза чувствовала всегда, потому что они по-прежнему принадлежали друг другу больше, чем могут принадлежать только тела. Он любил ее, она не ошибалась – и он стоял на пороге, готовый уйти.

Какое-то странное оцепенение овладело ею вдруг. Она поняла, что не может ничего сказать ему, не может просто взять его за руку и отвести от порога. Но Юра сам шагнул к ней, обнял и тихо произнес:

– Прости меня, если можешь, моя хорошая. Ты же все понимаешь. Что мне делать? Сердце разрывается, Лиза.

В это мгновение она не могла даже заплакать. Никогда она не видела его таким, никогда в его глазах не было столько тоски и растерянности…

Может быть, уйти самой? Лиза впервые подумала об этом в ту минуту – и эта мысль ужаснула ее, заставила похолодеть. Нет, на это у нее не хватит сил, это просто невозможно!

Даже в его ночных объятиях чудилось ей прощание, даже в нежности, с которой он целовал ее и гладил по голове, когда они лежали рядом в темноте после жарких ласк.

«Если он уйдет, меня больше не будет, – вдруг подумала она с мучительной отчетливостью. – Не знаю, что это значит, но меня не будет, я просто исчезну».

Конференц-зал в особняке «Мегаполис-инвеста» был просторный и все-таки не казался большим. Было в нем то очарование старинного пространства, которое чудесным образом сохранял весь этот вполне современный офис. Лиза давно уже поняла, на что похож их конференц-зал: на тот зал в Шереметевском дворце, где они с Сергеем Псковитиным слушали музыку. Но сейчас она не думала об этом – даже о музыке она не думала.

Народу в зале было довольно много. Пришли все сотрудники, не только из центрального офиса, но в общем-то предполагалось посидеть по-домашнему, и посторонних не приглашали.

Сергей Псковитин сел рядом с Лизой. Ратникова еще не было.

– Лиза, ну-ка возьми себя в руки, – негромко сказал он, наклонившись к ней с высоты своего роста. – Что такое, в самом деле! Не думал, что ты можешь так расклеиться.

Лиза бросила на него быстрый удивленный взгляд. Но вид у Псковитина был, как всегда, спокойный, хотя она заметила, что он старается не смотреть на нее, словно скрывая от нее что-то.

– Я постараюсь, Сережа, – ответила она так же негромко. – Но мне тяжело, ты же понимаешь.

– Понимаю. Я бы все сделал, чтобы тебе было легко, но это не в моих силах. К сожалению.

Это он произнес совсем тихо, опустив голову.

– Спасибо. Я не буду больше. Ты прав, Сережа, нельзя же так…

– И на него не обижайся. Он же не слюнтяй, ты знаешь.

При этих словах Лиза невольно улыбнулась, а Псковитин продолжал:

– Но и не подлец. Был бы подлец, проще было бы дело. Только вряд ли он тебе тогда был бы нужен. Так что вариантов нет.

Сергей замолчал, увидев в дверях Ратникова. Тот быстро прошел к ним и сел рядом с Лизой. Она снова сидела теперь между ними, чувствуя присутствие их обоих рядом, как это было прежде, – и ей вдруг стало легче, словно отпустила непонятная боль в груди.

Когда все наконец расселись и зал наполнился шорохами ожидания, Ратников вышел вперед и остановился невдалеке от рояля.

– Что ж, дорогие коллеги, я рад, что вы пришли, чтобы послушать прекрасного пианиста Виталия Гремина. И я просто рад видеть вас всех вместе. Те из вас, кого водили в детстве на концерты в Консерваторию, помнят, наверное, как смешно было слушать перед началом объяснения тети в длинном платье – как надо понимать музыку. Поэтому я ничего объяснять не буду. Слушайте, вот и все.

Ратников вернулся на свое место, и Лиза видела, какими взглядами провожают его собравшиеся. Ей никогда прежде не приходилось видеть, чтобы так много людей смотрели на одного с любовью.

Пианист был высокий сутуловатый мужчина лет сорока. Его длинные прямые волосы, падающие на плечи, как-то не сочетались с черным фраком. Он прошел к роялю быстрой походкой, потом на мгновение остановился, окинул взглядом зал и, слегка кивнув – то ли удовлетворенно, то ли просто приветственно, – сел к инструменту.

– Григ, ля-минорный концерт для фортепиано, – объявил он, и лицо у него стало внимательным и встревоженным, точно он прислушивался к чему-то, неслышимому остальным.

Лиза надеялась, что музыка захватит ее, поможет забыть обо всем, что угнетало и тревожило, как это уже бывало с нею.

Но сегодня ей казалось, что она находится под каким-то прозрачным колпаком; ни один звук не долетал до нее. Вернее, долетали только звуки, обычные звуки рояля, и больше ничего. И ничто не могло ей помочь…

В какое-то мгновение она готова была встать и просто выйти из зала. Было невыносимо слушать музыку, не доходящую до сердца, терзал каждый звук, хотелось заткнуть уши, убежать…

Она взглянула на Юру. Лицо его вдруг показалось ей таким осунувшимся, словно бы постаревшим, что она испугалась: что с ним? И дыхание тяжелое, как это бывало с ним иногда, ночами… Он почувствовал ее взгляд, посмотрел на нее, улыбнулся, но его улыбка показалась ей невеселой.

Виталий Гремин играл дальше, вещь за вещью. Лизе казалось, она не выдержит больше ни минуты. И все-таки она сидела в этом потоке непонятно почему терзающих звуков, голова у нее болела и кружилась, перед глазами вспыхивали разноцветные бесформенные пятна, и она не понимала, что происходит с нею.

– Лиза, тебе плохо? – Псковитин снова наклонился к ней.

Она посмотрела на него благодарно:

– Нет, я просто спала сегодня мало, ничего страшного.

Она едва дождалась того момента, когда окончился концерт. Наверное, Виталий Гремин играл очень хорошо. Даже у Верочки раскраснелись щечки, она встала и восторженно хлопала.

– Ой, правда, Рая, как красиво! А я думала, скучно будет, раз классика. Ну надо же!

Лиза не чувствовала ничего, кроме холода страшного предчувствия.

После концерта перешли в комнату для приемов, где были накрыты столы для фуршета.

– Познакомься с Виталием, Лиза, – сказал Юра. – Он мой старый приятель, и Сережин тоже.

Псковитин стоял рядом. Лиза только сейчас подумала, что он весь вечер не отходит от нее, хотя никогда прежде не уделял ей столько внимания при всех.

– Спасибо, вы прекрасно играли, – сказала она Гремину. – Юрий Владимирович говорил, вы и стихи пишете?

– Писал, – уточнил Виталий. – Писал и перестал, к счастью.

Он смотрел на Лизу доброжелательно, с заметным интересом. Несмотря на то что ей было сейчас ни до чего, Лиза заметила, как выразительна мимика его смуглого лица. Казалось, все в его лице подтверждало то, что он говорил словами.

– Почему же к счастью? – спросила она, чтобы поддержать разговор.

– Да внял предостережениям вашего шефа о некоторой пустоте моих стихов. Ну а раз внял предостережениям, значит, писать мне вовсе не следовало.

– Зря ты меня припутываешь, Виталик, – вмешался Юра. – Я, наверное, просто выразился не так. Я тебе сказал только, что в традиционных стихах содержится гораздо больше информации, чем в авангардных, вот и все. Ты же помнишь, Саша тогда об информационной эстетике запоем читал, об информативности поэтического текста. Я и сказал, что в классических стихах чистой информации наверняка должно быть гораздо больше, чем, например, в твоих.

– Почему? – удивилась Лиза.

Ее начинал занимать этот разговор. Впрочем, так было всегда, когда Юра увлекался какой-нибудь мыслью или темой хотя бы на минуту и мгновенно увлекал других.

– Да просто: в классической форме информация распределяется еще и в ритме, в рифме. А Виталик в своих экспериментах всего этого не использовал, и информации не хватало для всего пространства стиха.

– Почему ты филологией не занялся, а, Юра? – подмигнул Виталий Гремин. – Или хотя бы лингвистикой.

– Руки не дошли, – улыбнулся Ратников. – Может, на старости лет, вместо огорода.

– Мало ли чем он мог бы заняться! – заметил Псковитин.

Он смотрел на Юру тем взглядом, которым часто смотрел на него: словно любовался им со стороны.

Лиза почувствовала себя спокойнее. В самом деле, почему она так расклеилась? Разве Юра сказал ей, что собирается уйти, зачем она доверяет каким-то неуловимым и, может быть, вовсе выдуманным приметам?

– А где Саша сейчас? – вдруг спросил Виталий Гремин. – Я его уже года два не видел, даже удивительно. Он раньше ходил на мои концерты, звонил. Уехал, что ли?

Лиза заметила, что Юрино лицо стало замкнутым – как всегда, когда речь заходила об этом неведомом Саше. Что за история связана с ним?

– Уехал, – ответил Псковитин. – Вернулся в Новосибирск, в свой Академгородок.

– А-а! А я думал, в Штаты. Голова-то у него варила дай Бог, можно было ожидать, что он здесь не задержится, – сказал Виталий.

Юра пожал плечами:

– Может, он потому и задержался. Мы же с тобой не уехали, да? Или мы идиоты?

– Да нет, – усмехнулся Виталий. – Не совсем. Но, знаешь, Юра, мне совершенно не хочется заводить патриотическую песню. Я не уехал, хотя и мог, и ты не уехал, хотя еще как мог, но это наше с тобой дело, правда? Вопрос наших пристрастий и жизненных потребностей, и обойдемся без теории.

– Да что ты на меня набросился? – приобиделся Юра. – Нашел борца за патриотизм! Все же понятно, зачем объяснять.

– А мне тут, представляешь, месяц назад режиссер знакомый рассказывал: ему запретили во время гастролей в провинции играть один спектакль, – вспомнил Виталий. – Вы, говорят, своей постановкой оскорбили православную церковь. И кто говорит – губернатор, бывший секретарь обкома!

Все засмеялись, и Лиза вместе со всеми. Ей нравились Юрины друзья, нравилось, что они понимают друг друга с полуслова – как с этим длинноволосым пианистом Виталием Греминым. Вечер пошел незаметно, легко, и ее печаль почти исчезла.

На прощание, стоя на улице у входа в «Мегаполис», Виталий неожиданно протянул ей свою визитку.

– Мне будет приятно, если вы позвоните, Лиза, – сказал он. – А особенно если придете меня послушать. У меня концерт будет через неделю в Большом зале Консерватории. Приходите!

– Мне жаль, что мы так мало говорили с вами, – ответила Лиза, не покривив душой.

– Ничего, поговорим еще. Зато вы прекрасно слушаете, это не многим дано. Думаю, Юра не очень на меня обидится, если я приглашу вас как-нибудь в ресторан.

С этими словами он кивнул Лизе и сел в машину, которая должна была отвезти его домой. Псковитин разговаривал о чем-то с Ратниковым, покручивая на пальце ключи от своего «Опеля». Наконец они простились, и Юра подошел к Лизе.

Она заметила, что оживление, появившееся на его лице во время разговора с Греминым, снова исчезло. Юра смотрел на нее все тем же непонятно печальным взглядом, который она так часто замечала в последнее время.

Все уже давно разошлись, они вдвоем стояли перед освещенным входом в особняк.

– Лиза, – сказал он, – я должен тебе сказать…

Сердце у нее дрогнуло и заколотилось – значит, она не ошибалась…

– Я не смогу сегодня поехать к тебе. Приехала Юля. Я не знаю, что сказать тебе, Лиза, милая, не знаю, что тебе сказать!..

Она видела, что Юра хочет обнять ее, и вместе с тем понимала, что он не сделает этого. Все это отражалось в его глазах, на его лице.

– Что ж тут скажешь, Юра? Значит – так…

Она села в машину, Юра остался стоять у входа, и, обернувшись, Лиза долго смотрела, как он стоит неподвижно, засунув руки в карманы плаща, и неотрывно смотрит ей вслед.

Ей даже не пришлось сдерживать слезы. В той безнадежной пустоте, куда проваливалось сердце, не было слез.

Квартира встретила ее таким пугающим молчанием, что Лиза даже отшатнулась за порог.

«Я не смогу быть здесь без него, – подумала она с неожиданной ясностью. – Я не смогу без него сидеть на этой кухне, зажигать этот торшер…»

Она вспомнила, как золотистый свет заливал, очерчивал его высокую, стройную фигуру, когда он впервые пришел сюда и стоял посреди комнаты, улыбаясь ей, и глаза его светились счастьем.

«Но где я смогу быть без него?»

Эта мысль пронзила ее холодом и болью. Она поняла, что такого места на земле просто нет.

Лиза вошла в комнату, машинально опустилась на неразложенный диван. У нее не было сил даже на то, чтобы снять пальто, бессмысленность любого движения сковывала ее, не давала пошевелиться.

Она не помнила, сколько просидела так, на краю дивана: время остановилось для нее. Телефонный звонок раздался неожиданно, и Лиза как-то вяло удивилась собственному равнодушию. Она не сразу сняла трубку. Но, наверное, это потому, что звонил не Юра, она не столько знала это, сколько чувствовала.

– Лиза, ты что делаешь? – услышала она голос Сергея. – Почему к телефону не подходишь?

– Разве? – спросила она, едва шевеля языком. – Наверное, спала.

– Что значит «наверное»? Знаешь что, я приеду сейчас. Минут через двадцать буду.

– Не надо, Сережа, – ответила она. – Я уезжаю, не надо ехать.

– Куда это еще? – спросил он. – Что-то я не слыхал, чтобы ты уезжать собиралась. Лиза, прекрати ты это!

– Не приезжай, Сергей, – сказала она. – Я тебя очень прошу, не надо приезжать, я не хочу. Ну могу я не хотеть тебя видеть?

Она понимала, что делает ему больно этими словами, но у нее действительно не было сейчас сил видеть его, не было сил даже на благодарное чувство, которое вызывал у нее этот человек.

– Можешь, – ответил он, помолчав. – Ты все-таки позвони, если что. Это я просто так говорю, без всяких посторонних намерений. Позвони мне, прежде чем что-то предпринимать.

Лиза сидела с коротко гудящей трубкой в руках, и время снова шло незаметно, безжизненно, без отсчета минут и часов.

Новый звонок – на этот раз в дверь – прозвучал так неожиданно, что Лиза вздрогнула. Это был не Юра, она была уверена, но кто? Она никого не ждала. Но в конце концов, какая разница? Кто-то пришел, может быть, Сергей, только зачем?

На пороге стояла Юлия – молча, глядя на Лизу непроницаемо поблескивающими глазами. Ее длинная шуба из сапфировой норки тоже поблескивала в тусклом свете лестничной лампочки. Длинные золотисто-каштановые волосы были распущены по плечам и падали на высокий воротник шубы блестящими волнами.

Лиза видела ее второй раз в жизни. И теперь, как и в первый раз, в палате Склифа, она снова поразилась ослепительной красоте этой женщины.

– Вы разрешите войти? – наконец спросила Юлия.

Голос у нее был глубокий, с богатыми модуляциями, это чувствовалось даже в короткой фразе. Лиза отступила на шаг, пропуская ее в прихожую. То оцепенение, в котором она находилась весь вечер, после того как рассталась с Юрой, оказалось для нее сейчас спасительным. Она смотрела на его жену спокойными глазами, не чувствуя ни растерянности, ни смущения.

Юлия сняла шубу едва заметным движением плеча и, не глядя, оставила ее на тумбочке для обуви, потом прошла в комнату.

«Какая походка у нее удивительная», – подумала Лиза с неожиданной для самой себя ясностью.

Одного взгляда на то, как шла эта женщина даже по крошечной комнатке, было достаточно, чтобы позавидовать мужчине, которому дано прикоснуться к такой красоте. В каждом шаге Юлии, в каждом движении ее бедер была удивительная притягательность, дразнящая и отстраняющая одновременно. Она была в узкой черной юбке из матово поблескивающей плотной ткани, поверх глубоко вырезанной блестящей черной блузки был надет белый легкий пиджак.

Юлия окинула комнату мгновенным оценивающим взглядом, потом села на стул, непонятно почему стоявший посредине ковра, и положила ногу на ногу, ожидающе глядя на Лизу. Это была отлично выдержанная пауза. Словно Юлия ждала, что Лиза первой начнет разговор, хотя явилась к ней сама. Лиза молчала. О чем ей было говорить с Юриной женой и зачем?

– Что ж, вы очень привлекательно выглядите, – произнесла наконец Юлия. – Собственно говоря, мне хотелось всего лишь взглянуть на, так сказать, причину перемен в нашей жизни. Понятное желание, не правда ли?

Лиза не ответила, и Юлия продолжала, глядя на нее все тем же прямым и непроницаемым взглядом – особенно удивительным потому, что Лиза инстинктивно чувствовала, как волнуется сейчас эта блестящая красавица при всей ее редкостной выдержке.

– Мне почему-то казалось, что вы должны быть похожи на куклу Барби. Какая глупость, я ведь знаю, что у Юры хороший вкус. Но, как вы понимаете, я пришла не для того, чтобы делать вам комплименты.

– Для чего вы пришли? – спросила Лиза.

В эту минуту ей было даже все равно, уйдет Юлия сейчас или будет сидеть здесь час, два – хоть до бесконечности; ощущение времени так и не возвращалось к ней.

– Действительно, для чего? Это глупо – приходить к вам и выяснять отношения. Но я же сказала: мне просто хотелось посмотреть на вас. Разве я не имею права на это любопытство в такой неординарной ситуации, какая сложилась с недавних пор в нашей с Юрой семье? Мы ведь знакомы с ним двадцать пять лет – вернее, даже больше. Вы можете себе вообразить, что это довольно много?

Двадцать пять лет! Произнесенная вслух, эта цифра потрясла Лизу. Да, она знала, что Юлия – его давняя, детская еще любовь, ей говорили об этом Рита и Сергей, но только сейчас она вдруг поняла, что Юра знал и любил эту женщину еще тогда, когда ее, Лизы, не было на свете…

– Да, звучит впечатляюще, – сказала Юлия, заметив смятение, промелькнувшее в Лизиных глазах. – Мне и самой не верится иногда, но это так: я помню своего мужа столько, сколько помню себя. Вы думаете, он сможет это перечеркнуть из-за одного взгляда юных глаз – даже таких прелестных, как ваши?

– Чего вы хотите от меня? – спросила Лиза, удивляясь тому, как спокойно звучит ее голос.

Кажется, и Юлия слегка удивилась этому. Во всяком случае, именно тень изумления промелькнула в ее быстром взгляде, брошенном на Лизу.

– Ни-че-го! – отчеканила она. – Я хотела, чтобы вы подумали о том, что вы делаете с ним, на что его обрекаете. Я понимаю, было бы глупо требовать, чтобы вы подумали обо мне, о моих чувствах. Ваш эгоизм в этом отношении вполне естественен. Но о нем вы все-таки могли бы подумать, не правда ли? Не знаю, успели ли вы понять, до какой степени он способен на глубокие переживания.

– Успела, – ответила Лиза. – Вы попали точно в цель, Юлия…

– Георгиевна, – спокойно подсказала та. – Вот и хорошо, что вы так проницательны. И неглупы, вероятно, особенно учитывая ваш юный возраст. Поэтому я не буду долго вас задерживать. Если вам нравится быть источником его душевных мук, вы будете продолжать себя вести так, как сейчас, если нет – вы сами найдете способ его от этих, мягко говоря, волнений избавить. Разумеется, я не призываю вас к каким-то трагическим поступкам, Боже упаси. Надеюсь, вы сами найдете приемлемый для всех выход.

Произнеся эту длинную и отчетливую фразу, Юлия поднялась со стула. Легкая волна запаха ее духов докатилась до Лизы. Юлия пошла к двери, на минуту остановилась на пороге прихожей.

– Милая девушка, – сказала она, – жизнь длинная, у вас будет еще много влюбленностей. Заметьте, я не подозреваю вас в корыстных побуждениях – что-то в вашем облике исключает такую возможность. Но, уверяю вас, и в этом смысле ваша жизнь как-нибудь устроится. Сейчас так много состоятельных мужчин, правда? А его надо пожалеть и оставить в покое, вы же сами это понимаете. Ведь вы не собираетесь сражаться за него со мной, как львица?

– Как львица? – Лиза слегка вздрогнула. – Нет, я не львица, зря вы беспокоитесь. С вами я, может быть, и сражалась бы, но для чего мне победа над Юрой?

Лиза смотрела на Юлию спокойно. Совершенно неважно было, что еще скажет теперь эта женщина, дело было не в ней и не в ее словах.

Юлия всмотрелась в Лизу с еще большим вниманием. Казалось даже, что она хочет задержаться, сказать еще что-то… Но если такое желание и мелькнуло в ее глазах, она тут же сдержала его.

– Прощайте, всего вам хорошего. Я рада, что вы меня правильно поняли, – произнесла она.

– Прощайте, Юлия Георгиевна, – сказала Лиза ей вслед.

Юлия набросила на плечи шубу, легко, точно бывала здесь не раз, отперла дверь и исчезла в полумраке лестничной площадки. Лиза осталась стоять посредине комнаты.

Легкое душевное возбуждение, охватившее ее с появлением Юлии, мгновенно прошло.

«Что ж, она не сказала мне ничего, чего я без нее бы не понимала, это правда», – подумала Лиза.

Ей показалось даже, что Юлии и не было вовсе, что ей все померещилось. И только едва уловимый тонкий запах духов подтверждал недавнее присутствие этой невообразимо прекрасной женщины с золотым ореолом волос.

Теперь Лизино оцепенение стало особенно странным. Течение времени не восстановилось для нее, но каждое ее движение стало четким, быстрым, словно подчинялось какой-то осмысленной цели. Она принесла из прихожей дорожную сумку, поставила на диван. Потом вдруг заметила, что снятая с телефона трубка так и дышит короткими тревожными гудками, и положила ее на рычаг. Потом распахнула шкаф, сняла несколько платьев с вешалки, бросила в сумку. Сверху, даже не завернув, положила какие-то туфли, попавшиеся ей в прихожей, принесла из ванной зубную щетку и мыло, бросила поверх туфлей. Она словно бы выполняла какой-то ритуал под названием «сборы в дорогу» – на самом деле ей было совершенно неважно, что взять с собой, ей вообще ничего не нужно было.

Застегнув сумку, Лиза оделась и остановилась на пороге, обводя комнату прощальным взглядом. Здесь не было ничего, что напоминало бы о Юре, и поэтому комната казалась ей пустой оболочкой, и ничто в ее душе не дрогнуло, когда она запирала снаружи дверь. Лиза машинально вскинула к глазам руку с часами: поезд уходил поздно, она наверняка должна была успеть на Белорусский вокзал.

Садясь в остановившуюся перед нею машину на противоположной стороне Ленинградского проспекта, Лиза не видела, как темно-синий «Опель» Псковитина резко повернул к ее дому, а через пять минут стремительно влетел в переулок Юрин спортивный «Форд».